«Пляска теней» в Большой Игре (часть 1)

«Пляска теней» в Большой Игре (часть 1)

Их никого уже нет.

 Они все умерли – причем очень давно. И Младшее поколение, и Среднее, и Старшее, и уж тем более Предтечи. Все они не первое десятилетие мирно спят в могилах – те, конечно, кому могилы достались.

 Но без них – не было бы меня. Кто они?

 Посидев в библиотеках и архивах – довольно быстро поняла, что передо мной не просто полузабытый эпизод русской истории. Передо мной самая настоящая сага о том, как однажды мы пошли туда, не знаю куда и нашли... Нашли большие неприятности – схлестнулись с двумя крупнейшими империями планеты. Это была Большая Игра — схватка трех империй, Британской, Российской и Китайской за Центральную Азию. Причем схватка тихая, незаметная со стороны и почти бескровная – отчего и получила свое второе название: «Пляска теней».

 На тот момент Центральная Азия была одним из самых последних «белых пятен» на карте мира. Жители этого «белого пятна» отличались простотой нравов, и подозреваемых в шпионаже, как правило, без раздумий укорачивали на голову. Поэтому английские лейтенанты и русские поручики обычно шли туда в обличье пакистанских купцов или самаркандских дервишей, пряча за гортанной речью йоркширский или тамбовский говор.

 Эта сага, по большому счету, даже не о случившейся на рубеже веков схватке трех империй, каждая из которых в итоге приросла новыми территориями, избежав при этом большой войны. Эта сага – об участниках Игры, работавших «в поле», о тех, чьи разведывательные экспедиции и военные рейды и принесли стране новые земли. Этим забытым сегодня «героям былых времен» не досталось славы – поначалу их деятельность была засекречена, потом же, во времена обличения «колониальной политики империалистических держав», было как-то неудобно вспоминать, как одни члены «братской семьи народов» делили земли других.

 Несправедливо забытые наши Игроки – русские, казахи, поляки, татары, немцы, аварцы, шведы, кабардинцы — честно служили Отечеству и выполнили свой офицерский долг. Все.

 И те, кто умер в немалых чинах и преклонных годах в своей постели. И те, из кого сделали чучело. И те, кому отрубили кишащую вшами голову на главной городской площади. И те, кого вели на допрос «по 58-й статье» в кабинет следователя на Лубянке. И те, чье тело выкопали из могилы и, изрубив шашками, обложили соломой и сожгли. И даже те, кто стал отступником – тоже достойны памяти потомков.

 Все: умные и глупые, романтики и циники, бессребреники и карьеристы – все они заслужили что угодно, но не забвение.

 Увы, их не помнят. У нас в России так и не случилось своего Киплинга, поэтому и нет им до сих пор лучшей эпитафии, чем от него – великого скальда из лагеря противника, в его Песне мертвых.
-
Мы так жадно мечтали! Из городов, задыхающихся от людей,
Нас, изжаждавшихся, звал горизонт, обещая сотни путей.
Мы видели их, мы слышали их, пути на краю земли,
И вела нас Сила превыше земных, и иначе мы не могли.
Как олень убегает от стада прочь, не разбирая пути,
Уходили мы, веря, как дети, в то, что сумеем дойти.
Убывала еда, убегала вода, но жизнь убивала быстрей,
Мы ложились, и нас баюкала смерть, как баюкает ночь детей.
Здесь мы лежим: в барханах, в степях, в болотах среди гнилья,
Чтоб дорогу нашли по костям сыновья, как по вехам, шли сыновья!
-
 Михаил Африканович Терентьев, участник Большой Игры, ставший ее первым, и на долгие годы главным летописцем, в своих очерках «Туркестан и туркестанцы» вспоминает интересную деталь. После нашего завоевания Средней Азии местные жители уверяли, что зимы в Туркестане после прихода русских стали гораздо суровее – русские, мол, принесли с собой холод. Занятно, как они объясняли этот факт. Аллах, утверждали они, любит русских, иначе не отдал бы нас им во владение. А поскольку русские любят холод, он и сделал климат попрохладнее – чтобы им легче здесь жилось. И Зазейские маньчжуры в Амурской области говорили то же самое – никогда, мол, у них не было таких холодных зим, как после прихода русских.

 Среди людей, приносивших холод, людей, раздвигавших пределы России были и мои предки. Я попытаюсь рассказать о них.

 Они все по-разному жили и по-разному скончались. Сейчас они все мертвы. Но без них не было бы меня.
 Это просто попытка отдать долг. По крайней мере, я попытаюсь.

«Пляска теней» в Большой Игре (часть 1)

 Эта история началась как роман Майна Рида или Генри Хаггарда. Таинственный туземец, пришедший с юга, под страшным секретом поведал великую тайну о несметных богатствах, манящем золоте, спрятанном в неведомых экзотических землях... И случилось это в самом начале XVIII века, при царе Петре, позже прозванном Великим.

 Стоп! – скажете вы. Если мы говорим о Большой игре, о соперничестве империй в Центральной Азии во второй половине XIX века, почему рассказ начался даже не со «времен Очаковских», а гораздо раньше? При чем тут Петр Первый, если до Большой Игры еще почти полтора столетия?

 Дело в том, что, когда ты начинаешь рассказывать что-нибудь из истории, самое трудное – это выбрать точку отсчета. Начинать рассказ, как известно, следует с начала. А как быть, если этого начала вовсе и нет? Историю не зря во все времена и едва ли не у всех народов сравнивали с рекой, великой рекой времени. У вод этой реки нет ни начала, ни конца, они постоянно перемешиваются то разливаясь половодьем, то бурля на перекатах. Искать начало бессмысленно, ни одно событие в истории не начинается вдруг. У всего есть своя предыстория, без знания которой ты не поймешь и половины происходящего. Она тоже не в результате Большого Взрыва образовалась. Поэтому, чтобы не забираться в мафусаиловы времена, историку надо найти разумный компромисс, напрячься и все-таки принять волевое решение – откуда стартуем.

 Все началось в 1713 году с совпадения – царь Петр, тогда еще не Великий, практически одновременно получил два сообщения. Начнем с более позднего. Оно было от первого сибирского губернатора Матвея Гагарина. Губернатор, живший в отдалении от начальства полным властителем изрядного куска континента – от Тобольска до Камчатки, в донесении говорил об очень важном предмете – о золоте. По добытым Гагариным сведениям, именно этот вожделенный металл добывают на реке Дарье в Малой Бухарии в городе Эркети (Яркенде). Князь предлагал захватить этот очень нужный город, а для этого, как обычно, протянуть от Тобольска к Эркети ряд крепостей – первую поставить на Иртыше, близ Ямышева озера, куда русские сибиряки регулярно наезжали добывать соль – а дальше плыть по Иртышу в Эркети, регулярно ставя остроги. Причем губернатор согласен был работать без ассигнований – построить крепости, укрепить их войсками и даже содержать эти гарнизоны он обещал за счет казны Сибирской губернии. Короче говоря, матерый казнокрад предлагал всего лишь расширить пределы России до нынешнего китайского Синцзян-Уйгурского автономного округа включительно.

 Расстояние от Тобольска до Яркенда (это неподалеку от Кашгара) ого какое и добираться по Иртышу туда не совсем удобно. Тем не менее, царь-император сразу же начертал на донесении: «Построить город у Ямышева озера и итти далее до г. Эркети и оным искать овладеть».

 Решимость Петра объясняется просто – во-первых, он, как и Гагарин, да и все прочие европейцы, имел крайне смутное представление о географии Средней Азии. Коль берется подчиненный исполнить, да еще и за свой счет – почему бы и нет? К тому же для пущей убедительности Гагарин приложил к письму мешочек с яркендским «песошным золотом», купленным губернаторским агентом где-то в Средней Азии. Но главным при принятии решения был даже не этот весомый в прямом смысле довод. Главная причина поспешной резолюции – незадолго до получения гагаринского известия на аудиенции у императора побывала странная парочка. Как аттестовал их Пушкин в черновиках «Истории Петра»: «трухменец Хаджи-Нефес и князь Саманов, персидский князек из Гиляни (перекрест, живший в Астрахани)».

 Князь этот князем был весьма условным. Саманов (вернее, тогда вовсе никакой не Саманов, но подлинного имени история не сохранила) родился и вырос в Персии, принадлежал к знатному роду и был в шахстве человеком не из последних. Одно время он даже занимал должность правителя провинции Гилян – пограничной с Кавказом и также лежащей на берегу Каспийского моря. Но что-то у него там не задалось, возникли серьезные проблемы, и уже бывший губернатор вынужден был бежать морем в Астрахань, где его наверняка никто не достанет. В России он принял православие, стал Самановым и, памятуя о прошлом величии, назвался князем.

 Но громкий титул – это, пожалуй, и все, что у него осталось. Однако Саманов, несмотря на бедность, был вхож во многие недоступные простым смертным дома и имел связи не только в Астрахани, но и в Петербурге.

 Потому, наверное, именно Саманову и открылся таинственный туркмен Ходжа-Нефес. Оказалось, туркменский вождь желает ни больше ни меньше, чем попасть на прием к самому русскому падишаху и открыть ему тайну, за которую царь Петр наверняка отвалит вестникам сказочное вознаграждение. Узнав же, что именно туркмен намерен сообщить русскому царю, беглый перс понял – вот он, его шанс! Именно ради этой встречи он столько лет сидел в Астрахани, прозябая в бедности. Сейчас и только сейчас судьба дает Саманову возможность вновь взлететь и, если он упустит эту возможность – значит ничего, кроме доли презираемого эмигранта, и не заслуживает.

 Иранец быстренько привел в порядок свои немногочисленные дела и отбыл с Ходжой-Нефесом в столицу.
 Никто не знает, в какую лепешку пришлось расшибаться «князю», о чем врать и чего кому сулить, чтобы добиться аудиенции у Петра, но беглый князь все-таки это сделал. Саманов с Нефесом были допущены к царю-батюшке, и там, под диким взглядом «бешеного царя», туркмен открылся. Ходжа рассказал, что на реке Аму-Дарье есть месторождения золота, и подданные хивинского хана моют там золотой песок. Более того, раньше Аму-Дарья впадала в Каспий, но потом изменила свое течение и пошла в Аральское море. И произошло это только потому, что злокозненные сарты по приказанию хивинского хана построили большую плотину и отвели реку. Если же великий царь пошлет войско, могучим урусам не составит труда разрушить плотину и пустить Аму-Дарью по старому руслу, а туркмены им в этом помогут. Потому что тогда всем будет хорошо – и урусам, которые получат золото, и туркменам, которые сейчас из-за злокозненных узбеков сидят без воды.

 Петр, хоть и был невероятно импульсивным человеком, осторожничать умел хорошо, иначе просто не выжил бы на престоле, и уж тем более не сделал за свою не очень-то и длинную жизнь всего того, что сотворил. А предложение туркмена было настолько заманчивым, что впору было заподозрить какой-то подвох.

 Но! Если удастся действительно отвести Аму-Дарью в Каспий, это изменит весь расклад сил на материке. На Каспии у России есть отличный и уже готовый форпост – Астрахань. Если устроить там флот, а потом отправить его вверх по реке, то наверняка можно приплыть если и не в саму Индию, то куда-то совсем близко к ее границам. Средняя Азия – где-то рядом с Индией, это всем известно, а уж богатства индийских княжеств вызывают зависть всего мира. Петр сам видел в Лондоне, с каким упорством рвутся в Индию хитрые британцы. Но им на манящий полуостров плыть через всю Европу, огибая Африку, русские же по Дарье придут к месту кратчайшим путем, напрямик. И тогда вниз по Аму потечет еще одна река – река индийского золота. Тогда Петр сможет все, что задумал.
 Ставки были очень велики, и поэтому Петр, ободрив перса с туркменом, осторожничал и думал. Но когда ему на стол легло донесение сибирского губернатора, да еще в комплекте с мешочком, полным того самого яркендского золота – это был явно знак божий. О золотых приисках на реке сообщали два независимых и явно никак не связанных между собой источника. В чем тут можно сомневаться?

 Для очистки совести допросили еще и хивинского посла Ашур-бека, очень кстати прибывшего в русскую столицу просить помощи для одолеваемого недругами хана. Посол сведения о золотых приисках подтвердил, более того – посоветовал поставить крепость с сильным гарнизоном в том месте, где Аму впадала в Каспий. Обрадованный Петр выдал в помощь хану 6 пушек с порохом и снарядами и отправил посла обратно в Хиву, наказав Ашур-беку по прибытию разведать пути в Индии, и при возможности привезти оттуда барсов и попугаев, а он уж в долгу не останется...

 Добрые вестники тоже не остались без награды. Мечта Саманова сбылась — он получил высокий чин стольника и был с почетом оправлен обратно в Астрахань, Ходжи-Нефеса же царь задержал в Москве.

 Итак, решено – экспедиции быть. Вот только делать надо все не наспех, не с кондачка, а с толком, по уму. И, главное – нужен верный и надежный человек, которому можно поручить это дело.

 И такой человек у Петра был.
 Справедливости ради хочу напомнить, что искали связей с далекой Московией и ханы Бухары и Хивы, приславшие в 1557 г. ко двору Ивана Грозного свои посольства с богатыми дарами и прося разрешить своим подданным торговать на Руси. Столетие спустя интерес к этим землям не исчез, а, наоборот, лишь «подогревался» рассказами иноземных купцов, которых в землях русских велено было особо оберегать и предоставлять им «режим наибольшего благоприятствования в торговле».

 В 1660-х гг. хивинский хан направлял свои посольства в Москву, прося принять его в почётное подданство, сохранив при этом его ханскую власть. Внутриполитическая обстановка в Хиве складывалась не лучшим образом для тогдашнего правителя, и он, прося о покровительстве, рассчитывал сохранить своё владычество, но всё равно был низвергнут более удачливыми конкурентами во власти.

 В 1700 г. властитель Хивы Шахнияз-хан, обращаясь к русскому государю, снова просил принять его в почётное подданство. Сохранились свидетельства и более поздних обращений Хивы. В 1714 г. в Санкт-Петербурге принимали хивинского посла Ашур-бека. Того самого, который подтвердил сведения о золотых приисках.

 Так кто же тот человек, которого выбрал Петр?

«Пляска теней» в Большой Игре (часть 1)

Выбор в качестве руководителя экспедиции пал на капитана Александра Бековича-Черкасского. И это отнюдь не случайно. Послом по тем временам следовало назначать «людей искушённых и знающих» и, более того, находившихся в солидных чинах и званиях. Довольно скромное по нынешним меркам звание капитана не должно вводить в заблуждение. В те времена звание капитана было весьма уважаемым. К тому же, речь шла о капитане гвардии.

 Бекович-Черкасский носил при рождении имя Девлет-Гирей-мурза и происходил из знатного рода князя Большой Кабарды Казы Пшеапшокова, приходясь последнему правнуком. До настоящего времени установить подлинную дату рождения Бековича-Черкасского не удалось. Известно, что волею судеб он в малолетнем возрасте попал в Россию. Мальчишкой был украден ногайцами, а во время осады Азова попал к русским.

 Очень богатая вдова из рода Голициных, проникшись сочувствием к мальчику, объявила его своим наследником. При крещении мальчик получил имя Александр и воспитывался в доме князя Б. А. Голицина наравне с его сыновьями. Борис Алексеевич Голицын был воспитателем и юного Петра. По сохранившимся архивным данным, в 1699 г. княгиня Анна Васильевна, урожденная Нагая, отписала Бековичу-Черкасскому немалое состояние – вотчинные земли в Романовском уезде. Юный горец так пришелся по нраву светлейшему, что когда пришло время, тот с радостью отдал за него любимую дочь Марфу. Собственно, с Девлет-Гирей мурзы Бековича, в крещении князя Александра, и пошел род Бекович-Черкасских.

 Да, он был одним из «царевых любимчиков», но тогда все знали – быть рядом с царем это не только «пироги да пышки». Ближнее окружение царь не жалел так же, как и весь русский народ, а спрашивал еще и посерьезнее. Как и многие молодые люди из ближнего окружения Петра, молодой князь направлялся в 1707–1709 гг. в Голландию для изучения мореплавания вместе с другими отпрысками знатных боярских родов. Далее следует служба в элитном Преображенском полку. Затем в 1711 г. ему поручается деликатная миссия – склонить в русское подданство Кабарду. Черкесские беки приняли князя благосклонно. Бекович докладывал царю, что Кабарда с готовностью переходит под покровительство России.

 Довольный действиями капитана Преображенского полка князя Александра Бековича-Черкасского, Петр I вызвал его в Либаву, и в тот же день – 14 февраля 1716 года, издал указ «Об осмотре рек Амударьи и Сырдарьи и о приведении ханов Хивинского и Бухарского в подданство России», поручив князю продолжать начатое.

 Для Бековича-Черкасского по устроению похода царь Пётр I написал собственноручно подробные инструкции. Главные пункты гласили:
1) необходимо на Амударье отстроить городки, по возможности разобрать плотину и вернуть Амударью в прежнее русло, т. е. пустить её в Каспийское море;
2) хана Хивинского обратить в русское подданство;
3) по возможности обратить в русское подданство и Бухарского хана:
4) просить у местных властителей судов для купцов, на которых те смогли бы достичь Индии по Амударье;
5) направить поручика Кожина (имя было особо оговорено государем в его наказах) и пять навигаторов для исследования торгового пути в Индию, а также придать ему двух «человек добрых из купечества, чтоб не были стары» с целью разведать о «пряных зельях» (высоко тогда ценившихся в Европе) и других товарах;
6) направить двух людей по Сырдарье до городка Эркети (сейчас это уезд в Синцзян-Уйгурском автономном районе КНР) для поисков золота. С местными жителями повелевалось обращаться «ласково и без тягости».

 Год ушел на подготовку новой экспедиции, весной следующего года она отправилась в Хиву.
 Бековичу как раз накануне выступления выпала нечаянная радость – проводить мужа в главный, может быть, поход его жизни в Астрахань приехала княгиня Марфа Черкасская, любимая женушка со всеми детьми. Если Бекович кого и любил в своей жизни – так это семью. Жизнь у него выдалась, конечно, суматошная, дома почитай что и не бывал – то заграничная учеба, то поездки в Кабарду, то плавания по Каспию – да мало ли куда закидывала его всесильная царская воля. Но знал князь Александр – если удастся выкроить денек и заехать домой – всегда его встретит ненаглядная Марфушка с обожаемыми детьми. А их у князя было уже трое – две дочери, старшая почти невеста, да только-только родившийся любимый сын-наследник, появившийся на свет через положенный срок после торопливого визита на обратном пути из Либавы в Астрахань.

 В последнюю, третью, экспедицию – за Каспий в Хиву – князь Александр отплыл из Астрахани, а с ним – отряд солдат, купцы с товарами. Супруга провожала мужа на ходу, оставаясь с ним сколько было возможно – все никак не могла наглядеться и наплакаться. И лишь на второй день, когда экспедиционные суда миновали устье Волги и вышли в открытое море, Бекович оторвал от себя жену, простился с детьми и посадил их на парусную барку, возвращавшуюся в Астрахань.

 А через несколько дней, когда отряд все еще стоял в Гурьеве «для убирания в путь», примчались гонцы с Астрахани. Они и сообщили встревоженному князю, что барка, на которой возвращались в город его жена и дети, от сильного ветра перевернулась, и княгиня Марфа с потомством «волею Божьей потопли».

 Выслушав от своего денщика Максима страшное известие, Бекович молча развернулся, вошел в дом, закрыл дверь, и не выходил оттуда несколько дней, отказываясь от воды и пищи. И его можно понять. Ты отправляешься в поход, не идти в который нельзя – с волей царя-батюшки не шутят – и вернуться из которого тоже, скорее всего, не получится. Идешь, по сути, на смерть. Но это ладно, от подобной доли в те времена не мог зарекаться ни один мужчина. Но вот то, что после тебя никого не останется на этой Земле, что продолжения не будет, что весь твой корень выкорчевали одним взмахом лопаты, что ты на этом свете почитай что и не жил...

 Наконец-таки, он скомандовал выступление.
 «Посольство» Бековича выступило на Хиву 7 июня, когда наступила самая страшная жара, выжигавшая степи как огнем. И здесь странности продолжились – после бесцельного месячного стояния Бекович гнал своих людей не жалея, торопил как на пожар. Шли дни напролет, чуть не от рассвета до заката, не делая никаких, даже самых коротких дневок. Этим бешеным маршем дошли от Яика до реки Эмбы в рекордный срок, за 8 дней, проходя почти сорок верст в сутки. Через Эмбу переправились на сколоченных наскоро плотах и тем же выматывающим маршем двинулись дальше. На пятом переходе от Эмбы войско догнали умаявшиеся гонцы, привезшие князю царский указ.

 Петр велел своему протеже «отправить надежнаго и тамошные языки знающаго человека чрез Персию в Индию» – не через ханства, заметьте, а нахоженным купцом Маленьким путем. С тем, чтобы тот «возвратился бы чрез Китай и Бухарию», а в пути «прележно наведался о всех обстоятельствах тех стран». Бекович, поразмыслив, остановил свой выбор на поручике Тевкелеве, который полностью соответствовал всем требованиям. Поручик был из татарских мурз и звался Кутлу-Мухаммедом. С языками у него все было более чем нормально – во время Прутского похода 1711 года Тевкелев состоял переводчиком при царской особе, и Петр самолично мог убедиться в толковости и надежности.

 Тевкелев попрощался с товарищами и вместе с двумя своими «не старыми» купцами повернул назад, в Астрахань, чтобы оттуда морем отправиться в Персию. И эти трое были последними, кого судьба миловала от страшной участи обреченного отряда.
Но о Тевкелеве позже...

 По безводным, раскаленным пескам двухтысячный отряд Бековича-Черкасского брел к Хиве. Враждебные хивинцы дважды нападали на лагерь. На третий раз они заключили мир. Хивинский хан уговорил Черкасского разделить отряд, а самого заманил к себе в лагерь. В результате вероломного нападения почти никто из членов экспедиции не уцелел. Голову князя Бековича хивинский хан отправил в дар, как знак победы, бухарскому хану. Бухарский хан, впрочем, «подарок» вернул, поинтересовавшись у Хивинского владыки, не людоед ли он?

Похожие темы


kubanochka
Продолжение следует... )))



Интересное в разделе «Листая старую тетрадь...»

Постные блюда

Новое