Город, которого еще не было

Как-то Абулхаир в очередной раз начал жаловаться Тевкелеву на своевольство своих подданных, не позволяющее обеспечить нормальную русскую торговлю с Бухарой. В ответ Тевкелев объяснил хану, что унять разнузданную казахскую вольницу можно, построив город в том месте, где река Орь впадает в Яик – тогда русские смогут препятствовать казахским набегам. Он подробно расписал хану, как тот сможет зимовать с комфортом в этом новом городе, там же смогут жить и знатные старшины со всех родов, разбирая в качестве судей возникшие в их родах конфликты (и попутно выступая в качестве заложников).
Предложение очень понравилось обоим. Для Абулхаира возможностью обзавестись местом для кормления на севере. Тевкелев же прекрасно понимал, что Россия, поставив город на границе владений башкирских и казахских племен, далеко выдвигается на юг. Получает прекрасный форпост для продвижения в Великую Степь и могучее средство влияния на своих кочевых подданных, как на давних (башкиры и калмыки), так и на новых (казахи).
Так или иначе, но за идею ухватились оба. Тевкелев, еще находясь у Абулхаира, отписывал о строительстве города «в центр»: «... оная крепость будет им, кайсакам, великой страх, а российским подданным превеликое охранение». Абулхаир же, мало того, что трижды напоминал про город Тевкелеву, так еще и, едва проводив своего гостя, уже через пару месяцев писал в Петербург с просьбой вернуть Тевкелева обратно, причем именно для строительства города: «покорно прошу ваше И. В. дабы вышеупомянутого Тевкелева милостиво повелеть отправить на устье реки Орь для строения тамо крепости, хотя с двумя тысячей человек людьми...».
Именно с идеей строительства нового города Тевкелев и пришел к обер-секретарю Сената Ивану Кирилову.

Город, которого еще не было

В XVIII веке в России хватало неординарных личностей, выпестованных в «гнезде Петровом», но Кирилов выделялся даже среди них. Человек низкого происхождения, сын подьячего, поступивший 13-летним подростком в знаменитую Навигацкую школу, он сделал блестящую карьеру. К тому времени, как на него вышел Тевкелев, Кирилов уже более 20 лет прослужил в Сенате, начав с самой нижней ступеньки служебной лестницы и поднявшись до поста обер-секретаря.
Настоящей страстью Ивана Кирилова стала география, которой он навсегда отдал сердце еще в Навигацкой школе. С юных лет любая карта или атлас вызывали у него непритворную нервную дрожь, поэтому, когда в петровские времена в России начали систематическую работу по проведению масштабных геодезических съемок и составлению карт территории Империи, руководство этими работами было поручено именно Ивану Кирилову.
Увлечению Кирилова немало способствовала и его деятельность в Сенате – к нему «по должности» стекались разнообразные статистические сведения: о состоянии дорог; имеющихся в стране реках, лесах; городах и поселениях; составе и численности населения, его занятиях, промыслах и так далее, и тому подобное. И однажды Ивану Кирилловичу пришла в голову занятная идея – попытаться объединить все эти сведения в одном обобщающем труде. В 1727 году вышел первый том этой своеобразной энциклопедии.
По традиции того времени, название у книги было с полстраницы размером. Первый том, к примеру, назывался так: «Цветущее состояние Всероссийского Государства, в каковое начал, привел и оставил неизреченными трудами Петр Великий, отец Отечествия, император и самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая. Книга первая, в которой описаны губернии и провинции, в них города, гарнизоны, артиллерия, канцелярии, конторы, управители с подчиненными, епархии, монастыри, церкви, число душ, расположенные полки и доходы, как оные ныне состоят губернии Санкт-Петербургская, Московская, Смоленская, Киевская, Воронежская, Рижская, Ревельская».

Город, которого еще не было

Потом вышел второй том, посвященный Нижегородской, Казанской, Астраханской, Архангельской и Симбирской губерниям. Как вы понимаете, в своих научных исследованиях Кирилов вплотную подобрался как раз к тем местам, откуда и вернулся только что Тевкелев.
Возможно, именно поэтому первая встреча бывшего посла с ученым-администратором прошла исключительно плодотворно – эти двое, что называется, нашли друг друга. Встречи начали повторяться периодически, спорщики долго и шумно обсуждали перспективы, которые открывают перед страной результаты, достигнутые посольством Тевкелева. А потом...
Потом на стол императрицы Анны Иоанновны лег «Проект обер-секретаря Ивана Кирилова об удержании в русском подданстве киргиз и способах управления ими».

Этот проект представляет собой, по сути, полноценную книгу – с предисловием автора (причем заходил Кирилов издалека, с Камчатской экспедиции Беринга, которую именно он и курировал от правительства), историческими справками, географическими описаниями, этнографическими подробностями и т. п.
Но главное, конечно, было не в многостраничных описаниях. Главным в проекте была изложенная там идея – исключительно дерзкая и невероятно масштабная идея, сформулированная Кириловым с подачи Тевкелева.
Замысел и впрямь был петровского масштаба. Кирилов, обратив внимание на то, что территории кочевок новых поданных Империи – казахов и каракалпаков – простирались до самого Аральского моря, предлагал Империи совершить грандиозный бросок к югу. По этому плану город на реке Орь, задуманный Тевкелевым, становился не крайней южной точкой империи, а ее южной столицей. На границе столицы, как известно, ставят только идиоты и гении. Поэтому, основав город, страна должна была двинуться дальше к югу, дойти до Аральского моря, основать там порт и построить флот. А уже потом...
Помните, с кем начинал Тевкелев? Ну, конечно, с Бековичем. Напомню вам, что план похода Бековича (несколько раз поминаемого в кириловском проекте) составлялся людьми, путавшими Кашгарию с туркменской степью, и вообще очень слабо представлявшими географию Центральной Азии. Кириловский проект делался одним из лучших географов страны, составителем первого атласа Российской империи, который, конечно же, прекрасно знал, какая река куда впадает. Тем не менее, финальная часть и у того, и у другого плана была практически идентична: «А потом мы строим корабли, садимся на них и плывем по реке в сказочную Индию!». Или, как писал Кирилов, «озером Аральским и рекою Аму до самой Бухарии и Водокшана и, почитай, до границ индейских судами».
А знаете, почему они заканчивались одинаково? Потому что в России в стратегических решениях, принимаемых политиками, обязательно должна присутствовать сказка. Без сказки, без обещанных чудес, это будет просто очередная дурь, спущенная сверху, которую и делать-то будут, только когда пинков надают, а потом бросят при первой возможности. А вот если людям сказку пообещать – скорее всего, как ни странно, поверят. Даже матерые, ни в бога, ни в черта не верящие казнокрады, в щелоке варенные и циничные до мозга костей – и те поверят. Всех костьми положат и сами лягут – лишь бы хоть одним глазком в сказку заглянуть, чудо увидеть.
Но вернемся к проекту Кирилова-Тевкелева.
Проект был представлен императорскому двору в начале 1734 года. Тогдашние власть имущие – прежде всего Бирон, хотя это никогда и не афишировалось российскими историками – довольно быстро оценили грандиозность замысла. Ведь Кирилов с Тевкелевым предлагали не просто проект, они предлагали ни много, ни мало – создать за Волгой новую Россию. Я не утрирую – Кирилов именно так и называл в своем проекте новые территории, которые он предлагал присоединить. Ведь основание города, который они с Тевкелевым предлагали назвать «Оренбургом», должно было стать только первым шагом. Ученый чиновник собирался, возглавив и обучив башкир, казахов и каракалпаков, прибрать под Россию все территории, отвалившиеся от ослабевшего Бухарского ханства, а потом захватить и саму Бухару.
Причем – чем еще был очень привлекателен проект Кирилова, все это должно было происходить без привлечения серьезных людских ресурсов. Кирилов вовсе не собирался гнать русских мужичков завоевывать Индию – нет, от империи ему нужна была только тонкая прослойка офицеров и чиновников, которые должны были возглавить, и, как сейчас говорят, модернизировать российских кочевников. Они должны были сплотить башкир, казахов и калмыков в новую орду и двинуть этих природных воинов, наследников Чингисхана, на юг – добывать России новые земли.
Кирилов просил дать ему нескольких офицеров из кадетского корпуса, которые обучались бы «при нем азиатским языкам и, узнавая нравы и обычаи азиатцев, могли бы со временем быть начальниками того края».
Это действительно должна была быть новая Россия – Россия южная, знойная и изобильная, с миллионами новых подданных. А ее столицей должен был стать Оренбург – город, которого еще не было, но который авансом получил от правительства и название, и невиданные льготы для своих жителей.
Это был замысел поистине петровского масштаба, сопоставимый с петровским прорывом на северо-запад. Не случайно и название второй, южной столицы страны предлагалось созвучное с названием столицы северной: Петербург и Оренбург.
И этот замысел был принят. 1 мая 1734 года на проект Кирилова и Тевкелева была наложена резолюция. Проект был одобрен.

Город, которого еще не было

Указом императрицы Анны Иоанновны для претворения в жизнь этого плана организовывалась экспедиция с чрезвычайными полномочиями. Необычность экспедиции начиналась с названия – люди, отправляемые для основания Оренбурга, входили в состав «Известной экспедиции». Да, именно так – просто «Известной экспедиции», кому надо, тот знает. «Оренбургской экспедицией» она станет много позже.
А возглавить экспедицию и претворить в жизнь этот дерзкий замысел должны были Кирилов и Тевкелев. Вы это придумали, вам и ответ держать, если что. Вот вам деньги, вот вам люди, вот вам чрезвычайные полномочия – и только попробуйте не дать результат. Ни тот, ни другой, правда, чином не вышли для выполнения столь масштабной задачи, ну так это поправить проще всего. Тем же самым указом Иван Кирилов стал статским советником – то есть получил пятый класс и вошел в высшую номенклатуру империи. Назначение Тевкелева было еще умопомрачительнее – в награду за присоединение казахов и каракалпаков и авансом к будущим свершениям в «Известной экспедиции» переводчик – а именно так называлась официальная должность нашего героя – в одночасье становится полковником русской армии с полным армейским жалованием.
Именно с этого момента переводчик Мамбет Тевкелев исчезает навсегда. А появляется полковник Алексей Иванович Тевкелев, так отныне в документах будет именоваться мой прадед.

Город, которого еще не было

Он взял себе русское имя. До сего момента Тевкелев был разведчиком-одиночкой, который если с кем и имел дело, так с такими же инородцами. Совсем другая ситуация у армейского полковника, которому придется командовать русскими людьми, годами жить бок о бок с русскими офицерами и чиновниками. Целому полковнику зваться уменьшительным «Мамбетом» никак невозможно, а «Кутлу-Мухаммед Мамешевич» не всякий и выговорит, а уж сколько ошибок в имени писарь насажает – лучше даже не пробовать. Проще Алексеем Ивановичем назваться. Русское имя у нерусских офицеров не то, что часто встречалось – это было нормой и в русской, и в советской армии.
Как вы уже поняли – целей своих «Известная экспедиция», чуть позже переименованная в «Оренбургскую», не достигла. Никакие русские суда с туземным спецназом, вымуштрованным имперскими офицерами, по Аму-Дарье в Индию не поплыли. Помешало этому одно обстоятельство, которое ни Кирилов, ни Тевкелев, ослепленные блеском своей мечты, ни приняли в расчет. Слабым звеном оказались те самые кадры, из которых речной спецназ и должен был набираться. Конкретно говоря – башкиры, у которых, как выяснилось, были на этот счет совсем другие планы.
В апреле Кирилов назначил выход экспедиции для основания города. Но накануне в Уфу прибыли двое посланцев от башкир, которые заявили, «что они такого его походу изнести не могут, и принуждены будут в том всеми своими силами препятствовать».
Это был открытый вызов, и, конечно же, ничем хорошим он закончиться не мог. Кирилов, понимая, что счет пошел на часы, и если он сейчас не заложит город, то вряд ли ему представится еще один шанс в ближайшие годы, выступил из Уфы. Выступил, имея под своим началом пятнадцать рот регулярных войск, 350 казаков, 15 служилых татар и крещеных калмыков и 600 служилых мещеряков под командою их старшины Музлюма.
Из записавшихся в поход более 700 башкир пришло только около 100 человек.
Кроме того, к месту сбора не успели подтянуться отряженные в распоряжение экспедиции роты Вологодского полка под командованием подполковника Чирикова, поэтому им был оставлен приказ догонять основные силы, следуя с предельной осторожностью.
Чириков с командой действительно вскоре прибыл и действительно сразу же ушел вдогонку основным силам, вот только словам про осторожность он, похоже, не придал никакого значения. И когда в 160 верстах от Уфы на вологодцев напал полуторатысячный отряд башкир, русские как будто специально подставились под удар. Отряд шел в одну линию, растянувшись на огромное расстояние, сам подполковник ехал впереди, на лихом коне, далеко оторвавшись от основных сил, а штабной обоз, напротив, тянулся в арьергарде безо всякого охранения.
Первый удар башкиры нанесли сразу в голову и хвост колоны.
Сам подполковник, полковой священник, лекарь, восемнадцать драгун и сорок два нестроевых обозника погибли мгновенно, нападавшим на арьергард удалось отогнать шесть обозных телег. После этого башкиры ударили было по основным силам, но получили ответку – шедший вместе с основной массой солдат капитан Гебауэр быстро навел порядок, выстроил подчиненных в каре, и с этим ощетинившимся штыками ежом башкиры уже ничего не могли сделать – лишь нескольких ранили стрелами. Полк в итоге добрался до Оренбурга.
Вот этим все и началось. Начался бунт. Все началось, тронулось и закружилось кровавой плясовой.

Город, которого еще не было

А Кирилов с Тевкелевым все-таки успели – Оренбург они поставили. Поставили, на считанные дни опередив официальное письмо из Петербурга, прямо запрещавшее возведение города, дабы не вызвать волнения среди башкир. И, как издавна повелось у нас на Руси, судить победителей не стали. Поскольку дело было сделано, власти быстренько переиграли свое решение и отменили запрет. Уже в следующем письме из Петербурга сообщалось: «Того ради видится, что уже того строения оставлять и назад возвращаться вам не надлежит, разве б по состоянию того башкирского возмущения сие необходимо потребно было...».

Город, которого еще не было

Все стало реальностью – и город в устье реки Орь, и вызванное его строительством башкирское восстание.

И чтобы первый продолжал существовать, необходимо было во что бы то ни стало ликвидировать второе.

Этим и занялись.

Похожие темы


kubanochka
В дополнение к истории об «Известной экспедиции»

Краткое содержание книги С. А. Белокурова «О намерении Ломоносова принять священство и отправиться с И. К. Кирилловым в Оренбургскую экспедицию 1734 г»., 1911, Санкт-Петербург, с. 67-75

В состав этой экспедиции, кроме «офицеров, артиллерских, инженерных и морских служителей и других разных чинов людей», должен был войти и «ученый священник из Спасской школы (Славяно-греко латинской Академии), или кто достойной сыщется, понеже де он нужен в таком новом месте и между многим махометанским и идолаторским народом для проповеди слова Божия и наставления желающих св. крещения».
В виду этого Кириллов, в бытность свою в Москве, 18 июля 1734 г. подал следующее доношение Святейшему Правительствующему Синоду:
«По именному Ея Императорского Величества указу отправлен я в известную экспедицию и по всеподданнейшему моему доношению именным же Ея Императорского Величества указом, подписанным на том допошении собственною Ея Императорского Величества рукою, велено быть при мне во оной экспедиции священнику из ученых из Спасской школы или кого достойного приищу, которому и жалованья по приговору Правительствующего Сената определено давать в год по 200 Рублев. Того ради Святейшего Правительствующего Синода нижайше прошу, чтоб повелено было из Спасского училищного монастыря ученика Михайла Красильникова, о котором архимандрит оного монастыря мне объявил достойного, посвятить в священники и отпустить ко мне в экспедицию. О сем просит статский советник Иван Кириллов. Подканцелярист Ермолай Тишин. Июля 18-го дня 1734-го года».

На этом доношении было помечено: «подано июля 18-го дня 1734-го года. Записав, взять в повытье, а с Сенатскою Конторою и с Академией учиня справки, предложить в доклад немедленно».

Академия ответила, что Красильников в ней с 1720 г., «человек, по-видимому, кажется, состояния доброго, и не подозрителен, и к священству угоден быти» (35 лет). Красильников был «благословлен к священству», но, по словам Кириллова, «маня день ото дня, при последнем случае объявил, что в священство во оную экспедицию не желает под предлогом, чтоб определить туда на некоторые годы, чему быть неприлично».

Вследствие этого Кириллов 21 августа того же года просил Московскую Синодального Правления Канцелярию о посвящении во священство и отпуске с ним бывшего в то время в Москве — «из Киевских учеников из философии бывшего на Вологде при архиерейском доме учителем Николая Герасимова Соколовского».

Но это желание Кириллова не было исполнено, очевидно, вследствие полученного из Санкт-Петербурга в Московской Синодального Правления Канцелярии указа Святейшего Синода по поводу отправления священника в Оренбургскую экспедицию:
«священника отправить в тое экспедицию из ученых, а именно: если будут самоохотно желающие, — от Московских церквей; если же от Московских церквей таковых самоохотно желающих не явится, то выбрать достойного из учащихся в Московской Академии; буде же саможелательных не обрящется, то отправить из обретающихся в Москве ученых священников по рассуждению вас — оставшего в Москве Синодального члена с заседающими».


Среди собранных (29 августа) ученых священников Московских церквей (в количестве 6 человек) «самоохотно желающих ехать в экспедицию с Кириловым не явилось»; вследствие этого Московская Синодального Правления Канцелярия послала в Славяно-греко-латинскую Академию следующий указ:

«Указ Ея Императорского Величества самодержицы Всероссийския из Московской Синодального Правления Канцелярии Московской Славяно-греко-латинской Академии ректору Спасского училищного монастыря архимандриту Стефану. По Ея Императорского Величества указу, а по сообщенному из Святейшего Правительствующего Синода ведению и по силе того ведения по приказанию оставшего в Москве Синодального члена с заседающими велено из оной Академии выбрать из учеников человека достойного для произведения во священство и желающего ехать с статским советником Иваном Кириловым в известную экспедицию и по выборе оного представить в Московскую Синодального Правления Канцелярию. И Московской Славяно-греко латинской Академии ректору Спасского училищного монастыря архимандриту Стефану о вышеописанном учинить по сему Ея Императорского Величества указу в самом скором времени».

Академия ответила 2 сентября:

«В Московскую Синодального Правления Канцелярию доношение. По присланному Ея Императорского Величества из Московской Синодального Правления Канцелярии прошедшего августа 30-го дня сего 1734-го году в Московскую Славяно-греко-латинскую Академию под № 919-м указу велено мне нижайшему из оной Академии выбрать из учеников человека достойного для произведения во священство и желающего ехать с статским советником Иваном Кириловым в известную экспедицию и по выборе представить оного в Московскую Синодальную Канцелярию. И по тому Ея Императорского Величества указу из оной Академии школы риторики ученик Михайло Ломоносов в Московскую Синодального Правления Канцелярию при сем доношении и представляется. 1734-го года сентября дня. Архимандрит и ректор Стефан».

На этом доношении было помечено: «подано сентября 2-го дня 1734-го года. Записав, школьника допрося, представить к слушанью».
Дальнейший ход дела об отправлении Ломоносова в Оренбургскую экспедицию изображают следующие документы:
 
«В протокольной сентября 2-го дня мемории написано: «Штатской советник Иван Кирилов приходил, которому обвялено сообщенное Святейшего Правительствующего Синода ведение об отправлении при нем священника и о, отпуске из типографии церковного круга книг, и при том объявлен ему представленной из Академии к посвящению в попа школы риторики ученик Михайло Ломоносов. На что он доносил, что тем школьником по произведении его во священство будет он доволен. И хотя он, Кирилов, вскоре с Москвы и отъезжает, для принятия и отправления оного священника оставит в Москве офицера, а о даче ему жалованья, подвод и прогонных денег в Штатс-Контору промеморию. А книг де церковных он Кирилов не требует, понеже имеют даны ему быть в Казани две полковые церкви со всякою церковною утварью и с книгами. — На подлинной пишет тако: Герасим архимандрит Богоявленский».

«1734-го году сентября в 4 день в ставленическом столе Московской Славяно-греко-латинской Академии школы риторики ученик Михайла Васильев сын Ломоносов допрашиван».

 «А в допросе он сказал: отец у него города Холмогорах церкви Введения Пресвятой Богородицы поп Василей Дорофеев, а он Михайла жил при отце своем; а кроме того нигде не бывал, в драгуны, в солдаты и в работу Ея Императорского Величества не записан, в плотниках в высылке не был, от переписчиков написан действительного отца сын и в оклад не положен. А от отца своего отлучился в Москву в 1730-м году октября в первых числах и, приехав в Москву, в 1731-м году в генваре месяце записался в вышеписанную Академию, в которой и до днесь пребывает, и наукою произошел до риторики. Токмо он Михайла еще не женат, от роду себе имеет 23 года. И чтоб ему быть в попа в порученной по именному Ея Императорского Величества указу известной экспедиции стацкаго советника Ивана Кирилова, он Михайла желает. А расколу, болезни, и глухоты и во удесех повреждения никакого не имеет; и скоропись пишет. А буде он в сем допросе сказал что ложно, и за то священного чина будет лишен, и пострижен и сослан в жестокое подначальство в дальней монастырь».

(подп.) «К сему допросу Славяно-греко-латинской Московской Академии ученик Михайло Ломоносов руку приложил».

«В Московскую Синодального Правления Канцелярию из прежней Камор-Коллегии потребно известие: города Холмогор церкви Введения Пресвятой Богородицы поп Василей Дорофеев и при нем попе сын его Михайло во время переписи мужеска полу душ при той церкви действительными ль написаны и коликих он Михайло лет? Сентября 4-годня 1734-гогода.№ 931.— Секретарь Павел Протопопов. Канцелярист Алексей Морсочников».

«А при отдаче в Камор-Коллегию вышеписанной справки означенной Ломоносов сказал, что де он не попович, но дворцовой крестьянской сын, о чем значит обстоятельно в последующем его допросе».

 «Рождением де он Михайло Архангелогородской губернии Двинского уезду дворцовой Куростровской деревин крестьянина Василия Дорофеева сын, и тот де его отец и по ныне в той деревне обретается с прочими крестьяны и положен в подушной оклад. А в прошлом 1730-м году декабря в 9-м числе с позволения оного отца его отбыл он Ломоносов в Москву, о чем дан был ему и пашпорт (которой утратил он своим небрежением) и с Холмогорской воеводской канцелярии за рукою бывшего тогда воеводы Григория Воробьева; и с тем де пашпортом пришел он в Москву и жил Сыскного приказу у подьячего Ивана Дутикова генваря до последних чисел 731-го году, а до которого именно числа — не упомнит. И в тех де числах подал он прошение Заиконоспасского монастыря архимандриту (что ныне преосвященный архиепископ Архангелогородский и Холмогорский) Герману, дабы принят он был Ломоносов в школу. По которому его прошению он архимандрит его Михайла приняв, приказал допросить, и допрашиван; а тем допросом в Академии показал, что он Ломоносов города Холмогор дворянской сын. И по тому допросу он архимандрит определил его Михайла в школы и дошел до риторики. А в экспедицию со статским советником Иваном Кириловым пожелал он Михайло ехать самоохотно. А что он в ставленическом столе сказался поповичем, и то учинил с простоты своей, не надеясь в том быть причины и препятствия к произведению во священство; а никто его Ломоносова, чтоб сказаться поповичем, не научал. А ныне он желает по-прежнему учиться в оной же Академии. И в сем допросе сказал он сущую правду без всякой лжи и утайки; а ежели что утаил, и за то учинено б было ему Ломоносову, что Московская Синодального Правления Канцелярия определит».
(подп.) «К сему допросу Михайло Ломоносов руку приложил».

 «В Московскую Синодального Правления Канцелярию из Московской Славяно-греко-латинской Академии представить к произведению во священство достойного и к проповеди слова Божия удобного и желающего ехать в известную экспедицию со статским советником Иваном Кириловым тоя Академии из учеников кроме представленного тоя ж Академии ученика Михаила Ломоносова, понеже он допросом показал, что он крестьянской сын. Ежели же и желающих не сыщется, то и о том под сим подписать. — Секретарь Павел Протопопов. Канцелярист Алексей Морсочников. Сентября 4-го дня 1734-го года».


«По справке в Московской Славяно-греко-латинской Академии имеется к произвождению во священство школы богословии ученик Стефан Левитский, и он желает ехать в известную экспедицию со штатским советником Иваном Кириловым; только де он еще учения своего не окончил. А к проповеди слова Божия удобен ли, о том не известно, понеже еще апробации не было. — Архимандрит и ректор Стефан».

 Левитский был допрошен 5 сентября, и на его допросе положена была резолюция: «велеть браком сочетаться и по женитьбе явиться к посвящению в попа». Но чрез 2 недели он объявил, что «за отдалением от Москвы оной Оренбурхской экспедиции в жену никто не дает».

Московская Синодального Правления Канцелярия в протоколе своем, подписанном 27 сентября, об отправлении к Кириллову священника Антипа Мартемьянова между прочим писала: «а о прочих, которые за некоторым препятствием во священство не произведены, — предложить к рассмотрению».

Об этом «рассмотрении» документы ничего не говорят. В октябре или ноябре месяце 1734 г. священник Мартемьянов выехал из Москвы к Кириллову.

С Кирилловым из Славяно-греко-латинской Академии поехали:

из синтаксии ученик Алексей Пономарев «для вспоможения священнику в содержании школы»; о нем просил Кириллов 13 августа, определение Московской Синодального Правления Канцелярии состоялось 23 августа;

для обучения ботаники, аптекарскому, лекарскому, живописному и другим наукам:
из пиитики Ив. Побединский;
из синтаксимы Мих. Некрасов;
из грамматики Ал. Малиновкин;
из Фары Ив. Шерешперов.
*
Источник: С. А. Белокуров «О намерении Ломоносова принять священство и отправиться с И. К. Кирилловым в Оренбургскую экспедицию 1734 г»., 1911, Санкт-Петербург, с. 67-75.

На основании дел архива Московской Св. Синода Конторы за 1734 г., № 245 и 272. Ср. М. И. Сухомлинов. К биографии Ломоносова. С.-Пб. 1896 г. («Сборник Отделения Русского яз. и сл. И. А. Н.», т. LXIV, № 7), стр. 11—15.



Интересное в разделе «Листая старую тетрадь...»

Постные блюда

Новое