Каракумы: неожиданная пустыня

Мы как-то привыкли представлять себе пустыню пустой. Голые холмы песка, пустой горизонт, пустое, без единого облачка небо. А если уж есть там что-либо живое, то радости в этом мало. Под корнями скорпионы с ядовитыми членистыми хвостами, вздернутыми, как взведенные курки.

Мохнатые фаланги с трупным ядом на челюстях; черные пауки-каракурты, от укуса которых гибнут даже выносливые верблюды. А уж о змеях и говорить нечего! В песках живет змея эфа. В ярости она трется извивами своего тела, и жесткие чешуи ее при этом трещат и стрекочут, как масло на раскаленной сковороде. На голове у эфы белый крест. От укуса ее бьются в агонии лошади. А гюрза! А кобра!

Гюрза, с головой, похожей на жабу, заползает по ночам в дома и палатки. А красавица кобра хоть и не имеет на шее узора в виде очков, но не менее ядовита, чем ее знаменитая индийская родственница.

В общем, пустыня место мрачное, скучное и небезопасное. И уж, конечно, в пустыне задохнешься от жары или засохнешь, как мумия, от безводья.

Я тоже представлял себе пустыню такой. И, наверное, именно поэтому первая моя встреча с пустыней оказалась для меня столь неожиданной. А произошло это в самом центре самой жаркой нашей пустыни — в Кара-Кумах — Черных песках.

Оказалось, что Черные пески вовсе не черные, а красиво-желтые, очень чистые и сыпучие, из тех, что словно вода струятся сквозь пальцы.

И в первый же день пребывания в этой самой жаркой и самой сухой пустыне я... промерз до костей и до костей промок! Хлестали струи дождя, ветер мотал седые кусты саксаула, мокрая рубаха липла к продрогшему телу, и некуда было укрыться.

Полыхали молнии, грохотал гром — и какой гром! — будто обрушивались с неба грохочущие глыбы камней. По пухлой от пыли дороге струились черные ручьи, в понижениях набухли лужи. До нитки мокрый, стуча зубами от холода, я забрался в спальный мешок и всю ночь слушал, как барабанил по палатке дождь.

Так кончился первый и неожиданный для меня день в песках. За первым днем обрушились другие. Целый поток неожиданностей.

Пустыня оказалась совсем не пустой. На дворе был апрель, и в пустыне цвели цветы. Горели яркие до рези в глазах маки. Цвели нежные, будто вылепленные из воска, бело-розовые эремурусы. Желтел ревень с огромными, как зеленые зонтики, листьями. Лиловым цвели кустики астрагала. Кусты кандымов были усыпаны крохотными то белыми, то розовыми цветочками. Над мертвыми песками плыли запахи живых цветов: пахло и розами, и жасмином, и сиренью.

Высокие стебли пустынной заразихи, похожие на минареты, выложенные мозаикой, тоже цвели золотистыми цветами. Над этими удивительными «минаретами» звенели и жужжали мухи, жуки и осы. Стройные деревца песчаной акации цвели цветами темно-лиловыми. Вся пустыня цвела! Не было вокруг унылого однообразия и безжизненности: все пестрело, все удивляло и неудержимо влекло. Конечно, расцвет пустыни нельзя сравнить с зеленым буйством наших лесов и полей, но зато каждое растение, каждое животное привлекало к себе особое и пристальное внимание, оно не терялось среди массы других, оно не сливалось в общий поток.

Вот между барханов зеленеет песчаная осочка. На кончиках тонких зеленых стеблей бурые полые шарики — плодики. Когда на них наступаешь, они лопаются с треском, и если на осочке пасутся овцы, то такой треск над стадом стоит, как будто овцы жуют хлопушки.

Или вот дерево пустыни — черный саксаул. Местами он разрастается густо, получается что-то вроде леса.

Странное это дерево, и странный это лес. В нем не только от дождя не укроешься, но не спрячешься и от солнца: на саксауле нет листьев, вместо зеленых листьев зеленые веточки. Поэтому в этом лесу не бывает и листопада, но зато случается веткопад.

Нет лучше дров, чем саксауловые дрова! Горят они жарким голубым огнем. Загораются от одной спички даже только что срубленные, сырые. Впрочем, саксаул топором не рубят. Не пилят его и пилой. Древесина у него такая крепкая, что топор отскакивает, и такая тяжелая, что тонет в воде. Саксауловые деревья обвязывают стальным тросом и выдирают из песка тракторами. А дома потом каждый хозяин просто бьет сухим стволом о камень, и саксаул, который с трудом поддается топору и пиле, от удара разлетается на куски.

Для натуралиста неожиданность следует за неожиданностью. Ну кто бы мог подумать, что в пустыне живут такие лесные птицы, как... дятлы? А еще говорят, что не бывает чайки без моря, жаворонка без поля, дятла без леса! Дятел пустыни очень похож на нашего большого пестрого дятла, только крылья у него в полете кажутся белыми. За это и назвали его белокрылым дятлом. Он ловко лазает по саксаулу, часто прыгает по песку. Как он ухитряется в твердокаменном саксауле дупла выдалбливать, известно только ему. Любит он и на «барабане» играть. Но саксаул для барабана совсем уж плох: звук получается глухой и тихий. Поэтому белокрылые дятлы пустыни очень любят барабанить на звонких телеграфных столбах, что стоят вдоль железных дорог. И даже не пугаются грохочущих поездов.

Не ожидал я увидеть в пустыне и наших варакушек — птичек, любящих сырость и тень. Изящные, стройные, быстрые, с голубым полумесяцем на груди, варакушки ловко шныряли под саксаулами и, щелкая клювиками, хватали насекомышей. Были они тут временно, на пролете, но и на чужой земле чувствовали себя как дома.

Много оказалось в весенней пустыне наших знакомцев и земляков.

Под кустами саксаула ловили муравьев вертишейки. А муравьи в пустыне презанятные! Муравьи-фаэтончики бегают, задрав брюшко вверх, чтоб поменьше накаляться на солнце. Муравьи-бегунки такого цвета, что на песке становятся невидимками. И увидеть их можно только утром да вечером, когда рядом с каждым невидимкой бежит его заметная черная тень.

Встречал я тут наших серых и малых мухоловок. Были на пролете вьюрки, черноголовые чеканы, красные чечевицы. Все они в пустыне были гостями, но держались уверенно, как хозяева.

Я уже стал свыкаться с неожиданностями пустыни, как однажды, выйдя чуть свет на барханы, услышал вдруг... кукование нашей кукушки! Жительница густых лесов сидела на голом бархане и куковала! На песке отпечатались даже ее следы: в нашем лесу их никогда не увидишь.

После кукушки я думал, что ничему больше не удивлюсь. И удивился! Еще бы: в безводной пустыне я встретил... болотную цаплю! Я видел речных куличков. Я видел крикуна дергача, непременного обитателя наших мокрых лугов! Того самого дергача, про которого говорят, что будто бы он пешком ходит в Африку. Пешком ему в Африку ходить незачем, у него быстрые надежные крылья, но вот найти в огромной пустыне крохотную полувысохшую лужу — это надо уметь.

Где же все-таки я? Вокруг дятлы, цапли, кулички и вертишейки — прямо как в сырых лесах где-нибудь в ленинградском области. А я в Кара-Кумах, в самом центре сухих Черных песков, в южной и жаркой пустыне.

Я слышу в песках пение соловья. Я вижу на песке крестики следов трясогузок. И все это потому, что сейчас апрель — время великого перелета птиц на Север.

Людей всегда поражало, как это крохотные птахи не затеряются, не растеряются среди огромных пространств. Но особенно поражаешься, когда видишь, что приходится птицам преодолевать: лесным обходиться без леса, водяным без воды.

Неожиданными оказались в пустыне не только наши давнишние знакомцы. Местные, чисто пустынные животные и растения тоже показали себя с неожиданной стороны. Разве поверил бы я кому-нибудь, если бы сам не видел, что пустынные ящерицы, например, могут погибнуть от... солнечного удара! А они, эти дети раскаленного песка и раскаленного солнца, в полдень, если не могли спрятаться в тень, быстро теряли «сознание» и погибали. А грибы! Вы видели когда-нибудь, чтобы грибы росли на голом, горячем, перевеваемом ветром песке? Я каждый раз смотрел на них с изумлением. Не знаю, съедобны они или нет, но если съедобны, то собирать их можно прямо сухими, стоит лишь немного повременить.

День за днем ломались привычные представления о пустыне. Нет, пустыня совсем не пустая. И не только ядовитые и страшные твари населяют ее. Пустыня — это целый мйр, такой же изменчивый и подвижный, такой же прекрасный и увлекательный, как и лес, и поле, и горы, и тундра. Были в пустыне, конечно, и эфы, и кобры, и гюрзы, были и фаланги, и скорпионы. И очень хорошо, что были. Для натуралиста интересны все формы жизни. Но, кроме них, еще бегало, ползало и летало множество разных безвредных, удивительных и просто симпатичных созданий. Глаза разбегались, глядя на них. Чего стоил, к примеру, сцинковый гек-кончик. Он выходил из своей норки ночью, и огромные глаза его светились, как два рубина. Если на глаза ему налипали песчинки, он протирал глаза своим же языком! От волнения он начинал вилять хвостом, и хвостик его при этом стрекотал, как кузнечик. Если его грубо схватить, то он отбросит свой хвост, и тот будет стрекотать в вашей руке, а потерявший «голос» геккон попытается улизнуть втихомолку.

Неожиданности на каждом шагу. Самым быстрым в пустыне оказался не дикий осел — кулан, как считалось, а... крохотная ящерка — песчаная круглоголовка: она за одну секунду могла пробежать два метра, что в сорок раз длиннее ее самой. Если бы кулан мог бегать так же быстро, то он пробегал бы за час 360 километров!

А самый чуткий в пустыне... клещ: он бежит по песку к человеку за пять метров. Если бы у пустынной рыси — каракала — было бы такое же тонкое чутье, то она чуяла бы человека за полтора километра!

Самая сонная в пустыне — обыкновенная черепаха. Она может спать без просыпа девять месяцев в году. И при этом не очень-то теряет в весе. А самый прожорливый в пустыне — крошечный зверек путорак: за ночь он съедает жуков в шесть раз больше своего веса. Если бы волк пустыни был бы так же прожорлив, он в день бы съедал по корове!

Живет в пустыне смелая ящерица «красные уши». Она, если ее упорно преследовать, кидается, бывает, даже на человека, хоть и не может причинить ему никакого вреда. И живет пустынный сверчок, до того пугливый и робкий, что его пугает даже стук вашего сердца.

А удивительные зверьки тушканчики! Лапки кенгуру, тельце мыши, уши зайца и хвост льва!

Да разве назовешь все необычайности и неожиданности. Они на каждом шагу! Колючие, как свернувшиеся ежи, кустики оказываются. .. вьюнком! Кусты мертвые, грубые, ощетинившиеся шипами, похоже на ржавые мотки колючей проволоки, вдруг расцветают нежнейшими розовыми цветами!

Идешь и вглядываешься, вслушиваешься, вдумываешься. Солнце жжет беспощадно. Во рту сухость и горечь. Сердце с трудом толкает загустевшую кровь. Ноги жжет сквозь подошвы. Как-никак, а это все же пустыня! Южная, жаркая — Кара-Кумы...

Н. Сладков

Похожие публикации

Бахрейн — остров жемчуга и нефти

Популярно об Аргентине

Хейнал: сигнал через столетия