Что ели герои Пушкина?

Что ели герои Пушкина?




Чего только нет в творчестве Александра Сергеевича Пушкина?! Благородные увеселения русских бояр, быт горожан и деревенской челяди, служба офицеров гвардии и кочевая жизнь цыган, пленительная красота природы и многоликая, красочная, бесконечная, пламенная любовь... И пускай, Пушкин неохотно описывал обеды или ужины своих героев, (куда охотней поэт описывал душевные терзания) корреспонденту Первого кулинарного портала удалось разузнать о кулинарных предпочтениях самых известных персонажей Александра Сергеевича.

Евгений Онегин







Один из любимых героев Александра Сергеевича – Евгений Онегин был в меру избалован всеобщим вниманием и наверняка знал, что подают к столам в самых знатных домах России:
 
«Бывало, он еще в постели:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Стразбурга пирог нетленный
Меж сыром Лимбургским живым
И ананасом золотым»

«(...) Еще бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет,
Но звон брегета им доносит,
Что новый начался балет».

Барышня-крестьянка







Барышня-крестьянка по большому счету питалась любовными томлениями и больше любила слушать, чем кушать. Так вот служанка Лизоньки, как-то принесла известия своей любопытной хозяйке из соседского поместья, о том, что подавали к столу и насколько красив тамошний барин?

« – Да как же вы нетерпеливы! Ну вот вышли мы из-за стола... а сидели мы часа три, и обед был славный; пирожное бланманже синее, красное и полосатое... Вот вышли мы из-за стола и пошли в сад играть в горелки...»
 
Дубровский




В «Дубровском» ярко и живописно описан самый настоящий бал XIX века. Во что были одеты барышни, близ чего предпочитали толпиться тамошние мужчины, кто первый садится за стол, сервированный на 80 (!) персон, в общем, читайте и наслаждайтесь:

«Барыни сели чинным полукругом, одетые по запоздалой моде, в поношенных и дорогих нарядах, все в жемчугах и бриллиантах, мужчины толпились около икры и водки, с шумным разногласием разговаривая между собою. В зале накрывали стол на 80 приборов. Слуги суетились, расставляя бутылки и графины, и прилаживая скатерти. Наконец дворецкий провозгласил: кушание поставлено, – и Кирила Петрович первый пошел садиться за стол, за ним двинулись дамы и важно заняли свои места, наблюдая некоторое старшинство, барышни стеснились между собою, как робкое стадо козочек и выбрали себе места одна подле другой. Против них поместились мужчины.

Слуги стали разносить тарелки по чинам, в случае недоумения руководствуясь Лафатерскими догадками, и почти всегда безошибочно. Звон тарелок и ложек слился с шумным говором гостей, Кирила Петрович весело обозревал свою трапезу, и вполне наслаждался счастием хлебосола.

Обед, продолжавшийся около трех часов, кончился; хозяин положил салфетку на стол – все встали и пошли в гостиную, где ожидал их кофей, карты и продолжение попойки, столь славно начатой в столовой.

Около семи часов вечера некоторые гости хотели ехать, но хозяин, развеселенный пуншем, приказал запереть ворота и объявил, что до следующего утра никого со двора не выпустит. Скоро загремела музыка, двери в залу отворились и бал завязался. Хозяин и его приближенные сидели в углу, выпивая стакан за стаканом и любуясь веселостию молодежи. Старушки играли в карты».
 
Кавказский пленник







Не только о бламанжских пирожных высшего русского света мог рассказать Пушкин, но и о печальной участи пленника Кавказа, которому глоток кумыса являл предел божьей милости...
 
«Очнулся русский. Перед ним,
С приветом нежным и немым,
Стоит черкешенка младая.
На деву молча смотрит он
И мыслит: это лживый сон,
Усталых чувств игра пустая.
Луною чуть озарена,
С улыбкой жалости отрадной
Колена преклонив, она
К его устам кумыс прохладный
Подносит тихою рукой.
Но он забыл сосуд целебный;
Он ловит жадною душой
Приятной речи звук волшебный
И взоры девы молодой.
Он чуждых слов не понимает;
Но взор умильный, жар ланит,
Но голос нежный говорит:
Живи! И пленник оживает.
И он, собрав остаток сил,
Веленью милому покорный,
Привстал — и чашей благотворной
Томленье жажды утолил.
Когда же рог луны сребристой
Блеснет за мрачною горой,
Черкешенка, тропой тенистой,
Приносит пленнику вино,
Кумыс, и ульев сот душистый,
И белоснежное пшено;
С ним тайный ужин разделяет;
На нем покоит нежный взор (...)»
 
Капитанская дочка




«В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла, - рассказывает главный герой повести «Капитанская дочка», Петрушка.

К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка».

А здесь наш герой наблюдает за тем, как варится варенье:

«Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки».

Спустя время и несколько десятков пушкинских страниц, в сорока верстах от Оренбурга, в Белогородской крепости, в капитанской семье:

«(...) между тем подали щи. Василиса Егоровна, не видя мужа, вторично послала за ним Палашку. «Скажи барину: гости-же, ждут, щи простынут!»
 
Сказка о царе Салтане







Ну, и все мы без исключения помним сказку о царе Салтане и обещание одной из трех девиц, которые пряли пряжу под окном, поздним вечерком:

«Кабы я была царица,
Говорит одна девица,
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».

И пускай это обещание звучит заманчиво, но Царь все же выбрал другую невесту...
 
Цыганы







Еще в одном бессмертном творении Александр Сергеевич рассказал о свободной жизни кочевых цыган, олицетворяя себя с Алеко, усталым путником, который пришел в табор и остался там. И, кажется, знает об их укладе не понаслышке.

«Настанет ночь; они все трое
Варят нежатое пшено;
Старик уснул — и всё в покое...
В шатре и тихо и темно.

(...)

За их ленивыми толпами
В пустынях часто я бродил,
Простую пищу их делил
И засыпал пред их огнями».

Гений поэта мог описать любые грани и горизонты человеческой жизни, мог рассказать об укладе на любом континенте и в любой культуре, мог распознать искренние и притворные чувства, умел понять психологию любого поступка... Творчество Пушкина способно расширить кругозор и дать пищу душевную любому путнику, потерянному меж массой поверхностной прозы и поэзии современности.




Источник: