Памяти Евгения Львовича Шварца

«Меня зовут Евгений.
Я родился в XIX веке в Казани. Я – еврей.
Но я всегда считал себя русским – мой отец стал православным. Тогда было так – православный — значит русский. И не важно, как тебя зовут – Ахмед, Георгий или Яша.
Родители отдали меня на юридический.
Я все карманные деньги спускал на оперный театр.»



Евгений Шварц родился в 1896 году в Казани. Его отец, Лев Шварц, происходил из еврейской мещанской семьи, учился на медика, а потом стал земским врачом. Его специализация — хирургия. Мать знаменитого писателя, Мария Шелкова, перед замужеством была слушательницей акушерских курсов, а после их окончания стала акушеркой. Родители Евгения Шварца любили свои профессии, не гнались за деньгами и зачастую принимали пациентов бесплатно.

Несколько слов надо сказать и о дедушках писателя.
Дед Шварца по материнской линии, Федор Ларин, был цирюльником и жил в Рязани.
Дед со стороны отца, Берка Шварц, имел в Екатеринодаре свой мебельный магазин.

Берка Шварц принял православие и стал Борисом Лукичем. Уже в 1901 году у него в Екатеринодаре известный мебельный магазин в центе города, на Красной улице.




В Казани семья прожила недолго. Сначала отец получил назначение в подмосковный Дмитров, а потом, проведя полгода под арестом по подозрению в революционной агитации, переехал с женой и сыном в Майкоп под надзор полиции. Вернее главу семьи вместе с домочадцами за антиправительственную пропаганду выслали сначала в Армавир, затем в Ахтыри (ныне Приморско-Ахтарск), потом − в Майкоп... Здесь, собственно, и прошли детские годы писателя.

Дом Шварцев в Майкопе

«Жил я сложно, а говорил и писал просто, даже не простовато, несамостоятельно, глупо. Раздражал учителей. А из родителей особенно отца. У них решено уже было твердо, что из меня,,ничего не выйдет". И мама в азарте выговоров, точнее споров, потому что я всегда бес­смысленно и безобразно огрызался на любое ее замечание, несколько раз говаривала:,,Такие люди, как ты, вырастают неудачниками и кончают самоубийством"».

Евгений Шварц родился в семье, где из каждого «что-нибудь вышло». Отец, Лев Борисович Шварц (1875–1940), талантливый хирург, замечательно играл на скрипке — да и вся еврейская родня была яркой и музыкальной, устраивала вечера с декламацией и спектаклями. Шварцы славились как импровизаторы и острословы — шумные, яркие, вспыльчивые. Русские родственники по мате­рин­ской линии, сдержанные и задумчивые Шелковы, были не менее арти­стичны: в рязан­ском любительском театре играла вся семья, а мама Евгения Львовича, Мария Федоровна (1875–1942), удостаивалась похвал в провинциальной прессе как сильная актриса.

Евгений Шварц с родителями Марией Федоровной и Львом Борисовичем и младшим братом Валентином. Майкоп, 1917 год

Обнаружив, что сын Женя не только лишен музыкального слуха, но и к простой декламации не способен, интеллигентные родители не скрывали своего разочарования. И без того застенчивому подростку оставалось лишь утешаться своей обреченностью:

«Мне чудится, что все мне глядят вслед и замечают, что я неуклюжий мальчик, и говорят об этом. И тут же я думаю:,,Вот если бы знали, что мимо вас идет будущий самоубийца, то небось смотрели бы не так, как сейчас. Со страхом. С уважением"».

«Ужас перед историями с плохим концом» преследовал Шварца с детства: он вспоминает, как заткнул уши, не желая слушать сказку о Дюймовочке, будучи уверен, что она обречена. Родители этим пользовались: «Если я, к примеру, отказывался есть котлету, мама начинала рассказывать сказку, все герои которой попадали в безвыходное положение. «Доедай, а то все утонут». И я доедал», — вспоминал он 27 августа 1950 года. Уже подростком прочитав «Войну и мир», Шварц опозорился, когда взрослые обнаружили, что он не знает, чем кончилась дуэль Пьера с Долоховым, как обычно пропустив все «опасные» места.

Евгений Шварц, по собственным воспоминаниям, очень хотел стать либо юристом, либо писателем. Но сначала связал свою жизнь с юриспруденцией, поступив в 1914 году на юридический факультет Московского народного университета.

Хотя... «Поступив» — это громко сказано. Дело было так...
Окончив в 1913 году Майкопское реальное училище, Шварц отправляется в Москву, чтобы учить латынь с репетитором и ходить вольнослушателем в Народный университет имени Шанявского. Вернее, так представляли себе жизнь сына родители, которым он торжественно прислал открытку со зданием на Миусской площади. На самом деле все обстояло несколько иначе. Просыпаясь ближе к часу дня, 17-летний Шварц покупал журналы и шоколад, валялся в кровати, а по вечерам шел в цирк или оперу (в хороший драматический театр билетов было не достать). Родительские деньги таяли, и даже увольнение учителя латыни не помогло сэкономить. Университет был заброшен после нескольких лекций: от теорети­ческих рассуждений накатывала тоска.

И все же, несмотря на свободу и праздность, радости не было: мешали безденежье, чувство вины и неприветливая к провинциалу Москва. Спустя полгода несостоявшийся студент приехал к семье на Рождество — нестриже­ный и заросший, в штанах с бахромой, в истершихся башмаках со сбитыми каблуками. Вид у него был столь жалкий, что родители разрешили остаться в Майкопе. С тех пор Шварц навсегда невзлюбил Москву:

«Маленькие лавки, маленькие киношки, пивные, серый, полупьяный, в картузах и сапогах, народ, вечером никуда не идущий, а толкущийся на углах у пивных, возле кино. Бося­ки, страшные, хриплые прости­тутки — тут я их увидел на улице впервые. Так вот она, столица! Вот предел мечтаний майкопской интеллигенции, город людей, из которых что-то вышло. Обман, мираж, выдумка старших».

После из народного университета Евгений Шварц перевелся в Московский государственный университет. Факультет остался прежним – юридическим. Семейство Шварцев в тот же период из Майкопа переселилось в Екатеринодар. Вскоре умирает дед Шварц Борис Лукич. Делами занимается вдова купца – Бальбина Григорьевна, бабушка Евгения. А отец, Лев Борисович, продолжает врачебную практику в Екатеринодаре.
А потом началась война. После трех лет обучения юного Шварца призвали в армию, а в октябре 1917 года он стал прапорщиком.
Волею судьбы Евгений Шварц вернётся в Екатеринодар к своим родственникам. И уйдет в Добровольческую армию. Он стал участником первого Кубанского похода, которым руководил генерал-лейтенант Покровский, в том же году защищал Екатеринодар от натиска красноармейцев.
Во время обороны города Евгений получил контузию. Последствия этой контузии остались на всю жизнь – пальцы писателя слегка дрожали, этот неприятный симптом усиливался во время стрессовых ситуаций. После лечения в госпитале Шварца признали негодным к военной службе. Он был демобилизован.
Его армия ушла в Новороссийск. Он остался.

Об этом в дневниках Евгения Шварца нет ни слова. Зато есть зарисовка вполне в духе его пьес: «Екатеринодар яснее ощущал влияния нынешнего дня: туда приезжал Бальмонт и скандалил за ужином, и принялся ухаживать за Беллочкой, моего двоюродного брата матерью... И Бальмонт спросил Исаака: «Вы любите свою жену?» − «Да!» − ответил Исаак. «И я тоже!» − сказал Бальмонт... На другой день тихий и трезвый пришёл он к Шварцам с визитом и, уходя, написал в альбом Беллочке: «Душа светлеет, Увидя душу, Союз ваш верный − Я не нарушу». И уехал читать стихи и скандалить в Новороссийск».

«Пришла Гражданская. Мне был 21 год, когда случилась контузия от снаряда большевиков. Мы отступали из Екатеринодара. Потом моя армия уходила с Врангелем. А я остался. Я остался в России, чтобы служить театру. Я много писал и работал, но всё – без толку. Меня никуда не брали.»
Ему приходилось скрывать, что он воевал за то, чтобы ваши деды не были расстреляны и обворованы. Ему приходилось скрывать то, за что он – воевал. Чтобы выжить.

«Я смотрел все театральные постановки и работал в книжном, чтобы узнавать все новинки первым. Каждую ночь, приходя к жене в постель, я знал, что могут прийти за мной.»

Вы можете жить так, как вам нравится. Его армия ушла, потому что уважала ваш выбор. Он же, остался, чтобы каждый из вас своим детям читал одни единственные строки:

«- Ланцелот, но ведь ты можешь победить дракона? Почему ты не пронзишь его?
- Потому что это ничего не решит. Вы должны сами выбрать, с кем вы.»



Памяти Евгения Львовича Шварца.
Памяти еврея, первопоходника, писателя-сценариста и театрала. И настоящего патриота своей страны.

Шварц видел, как насиловали гимназисток будённовцы. Шварц видел, как лежит раненый красноармеец – и подавал ему воды. Шварц видел, как забирают лучших наших соотечественников и увозят туда, где нет могил.

И он остался. И оставил после себя величайшее наследие – Евангелие сегодняшних дней – пьесу «Убить дракона».

мама в азарте выговоров, точнее споров, потому что я всегда бес­смысленно и безобразно огрызался на любое ее замечание, несколько раз говаривала: «Такие люди, как ты, вырастают неудачниками и кончают самоубийством».

Ничего себе мама.
Тот самый случай, когда пацанчик поднялся не благодаря, а вопреки.

И оставил после себя величайшее наследие – Евангелие сегодняшних дней – пьесу «Убить дракона».

Несколько цитат... Напомню, что пьеса написана в 1943 году...

―Он что, хотел меня убить?
―Да нет, что ты. Если бы он хотел тебя убить, он убил бы. Это он баловался. Шутил. Держи.
―Спасибо. Странные у него шутки.
―А мы привыкли, и нам нравится. Да.
―И вы терпите?
―Мы привыкли.
―К дракону можно привыкнуть?

―Можно. Он очень добр.
―Что ж он такого доброго сделал?
―Ну как Вам сказать? Он очень много сделал для нашего города. При нем началось большое строительство. И он избавил нас от цыган.
―Я, правда, не видел ни одного цыгана в жизни, но помню, как сейчас помню, проходили в школе, что это страшные люди.

―И потом, вот эта их музыка... она всех раздражает.
―Вы ее слышали?
―Я – нет, но рассказывают.
***

―Умирать не собирается?
―Нет, ему всего 400 лет.
―Тем более пора.

***
―Папа всегда говорил: уничтожай архивы.
―Вами съеден исторический документ.

***

―Прошу слова!
―Чего?
―Слова.
―Шутит! Он шутит! Господин Дракон, это явная шутка, такое нельзя сказать всерьез.
―Зачем тебе слово? Чего ты с ним будешь делать?

***

―Все-таки, если нельзя протестовать, то хотя бы поспорить.
―Так, дискуссия у нас тут началась. Придется уничтожать все гнездо.
***

―Да Вы любого спросите. Где любой? А, вот он. Не хотелось бы Вам Чтобы Ланселот уехал?
―А то как же! Да уж само собой, да!

―Вот, все в один голос, все! А ВЫ?
―А я не уеду.
―Не подчинитесь воле народа?
―Это не народ.
―Это не народ? Это хуже народа. Это лучшие люди города.

***

―Опять с ума сходишь?
―Не кричи на папу. У папы недуг.

***

―Я горжусь тобой. И не как родитель, а как близкий тебе человек, знаток. Мы не умели так. Я ведь тоже отца закладывал, но письменно.

***

―Стой здесь и жди. Когда начну – не скажу. Настоящая война начинается вдруг.

***

―Не смотрите так, дело не во мне. Нас, молодых, так учили, понимаете? Так учили.
―Всех учили, но почему ты оказался первым учеником?

***



Вывод:

Все диктаторы, в том числе драконы, любят уничтожать архивы. Этот совет даже передается ими по наследству.

Полюбить дракона – это не любовь, это такая традиция. А разве можно спорить с традицией?

Настоящая война начинается вдруг.

Иногда приходится самому решать, что ты видишь.
Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, чем копаться в неприятном будущем.
А тем более в прошлом))
Не надо размышлять. Это слишком страшно.