Ssylka

Пусть и не смешно (страница 20)

Cirre
Хотела в позитивчик, но грустно как-то. Из инета
Всех с праздником!!! Хочу немножко поболтать сегодня..
C уTPA пoчeму-TO вспомнилась старая наша хорошенькая квартирка на улице Матросова, маленькая и уютная, у нас гостит бабушка. Пасхальное утро. Христос воскрес! Воистину воскрес. Бабушка дает мне яйцо и мы бьемся)) и еще мне весело, потому что у меня осталось целое яйцо, а бабушкино разбито.
Наша семья никогда не была особо верующими. Ну может быть где-то в глубине души, но об этом не говорили. Было не принято. Хотя к Пасхе готовились заранее- обязательно копили шелуху яиц, чистили, мыли, убирали в квартире.
Потом накануне мама пекла рогалики с черносливом и курагой, и они всегда у нее подгорали, а она переживала, расстраивалась. Из духовки доставали булочки с сахарной посыпкой, которыми можно было «забивать гвозди») Но все равно все было вкусно, торжественно и красиво. Красили яйца шелухой, накрывали на стол. Приезжали все- наша семья, бабушка, тетя Галя. Все вместе.
Нет сейчас ни мамы, ни бабушки и нет большой семьи. Иногда я крашу яйца перламутровыми красителями из бумажных пакетиков, покупаю в магазине кулич, а дома остается бардак. Хозяйка из меня, прямо скажем, аховая.
Но это наверное не самое главное.
Чем старше ты становишься, тем больше понимаешь- такие праздники это самое главное, что есть в нашей жизни.
Пасха – это любовь, семья и единственные наши ценности — родители, дети, бабушки, дедушки.
Если у вас это есть- держите крепче. Обнимайте своих родных, поддерживайте их, любите, звоните чаще, приезжайте в гости на любые праздники. Это банально, но это важно! Очень. Это вы поймете потом. Лишь бы не было поздно...

Силявка
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ДВУХ «УРОДОВ»
Основано на реальных событиях, имена изменены.

Я люблю кладбища. Кажется, я даже уже об этом писала. Там есть о чем подумать. Идешь тихо, смотришь на могилы и понимаешь, что за этими одинаковыми камнями и крестами – судьбы. Разные, неповторимые... Радости, беды, надежды, разочарования, любовь, ненависть... Кем были эти люди? Как жили? Как умирали? Хорошо, плохо? О чем мечтали?.. Бог весть...
 
Больше всего люблю сельские кладбища. И особенно весной. Рядом со смертью – рождение новой жизни. Пробуждается и поёт природа, греет солнце, щебечут птицы. И именно в этот миг чувствуешь, что смерти-то этой и нет. Просто открылась дверь, и ушёл туда человек. Куда? И что будет теперь с ним? Знает только Господь...
 

*

 
В этом году в нашей деревне меня опять туда потянуло.
 
У одной могилки сидела старушка. Кто у неё там – муж, сын? Посидела, перекрестилась и пошла куда-то. Рядом с другой очень деятельно копошились молодые мужчина с женщиной. Она рвала траву, он красил оградку. И о чем-то оживлённо и совсем не по-кладбищенски болтали. Когда я шла обратно, они тоже уже собирались. Женщина напоследок протирала фотографию на памятнике. А ее спутник зачем-то, тоже заботливо, пристраивал рядом на земле рюмку водки.
 
В тот день я случайно обратила внимание на одну могилу. Не потому что она была заброшенной и неухоженной – таких там много. А потому что покосившийся ржавый крест, воткнутый в землю, был явно самодельным, из каких-то двух труб. И всё – ни ограды, ни цветов. Только заросший, давно забытый холм. И даже на фоне других неприкаянных могил он выглядел особенно сиротливо. Как будто никогда и не был никому нужен...
 
Весь вечер этот грустный холм так и стоял у меня перед глазами. И увидев соседку, старенькую уже тётю Машу, я спросила про него.
 
– Тот, на отшибе, с трубами? Так это Серёжка-урод, – ответила она. – Бедолага...
 
Она вздохнула и задумалась, что-то вспоминая...
 

*

 
Серёжка, правда, был бедолагой. С рождения. Бабка его, которую все в деревне звали просто Петровна, и которая единственная из всех человеческих существ на земле хоть как-то тепло к нему относилась, вздыхала, глядя на внука, и шамкала беззубым ртом: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер».
 
Может и лучше. Но Серёжка жил.
 
Выжил он, когда мать его, Маринка, местная алкоголичка, сквозь пьяный угар осознав, что беременна, выпила какой-то абортивный отвар, который дала ей местная знахарка, и сама чуть не померла...
 
Выжил он, когда полусумасшедший от беспробудного пьянства отец его Степан зашвырнул в скулящего уже от голода сына топором и снес ему половину лица. Так Серёжка в четыре года стал уродом. Маринка заголосила, хотя к сыну особых чувств не испытывала. Степан протрезвел, сам пошёл в местную милицию, его посадили, в тюрьме он помер.
 
Маринка по мужу убивалась недолго, пока другой алкаш, Генка, не пришёл к ней с бутылкой и со словами: «Щенок, пойди погуляй», – отвесил на ходу забинтованному Сережке пендаля. Маринка на это тупо заржала и плотоядно вытаращилась на водку...
 
Выжил Сережка, когда неделями дома было нечего жрать, и он таскал еду с соседних огородов.
 
Иногда, правда, бабка Петровна, тоже пьющая, но с перерывами, подкармливала его. Но это было нечасто и до очередного ее запоя. А потом она померла, и кормить пацана вообще стало некому.
 
Выжил, когда с ним, уродом, грязным и оборванным, брезговали общаться даже подобные ему оборванцы – тоже дети пьющих родителей, которых тогда в деревне было больше половины.
 
Только стал диким и злым.
 
Выжил, когда допивал за спящими прямо на грязном полу мамкой и Генкой «паленку», а потом блевал сутками и обещал себе, что у него всё будет по-другому.
 
И даже тогда выжил, когда вешался из-за рыжей Ольки. Любил он ее, все знали. Но ни подойти, ни заговорить не решался. Потому что урод. Лишь злобно зыркал на неё глазами, как будто и любя и ненавидя одновременно за свои муки, и ускорял шаг, чтобы пройти быстрее мимо. А потом Олька вышла замуж за местного красавца Ивана. Несколько дней деревня пила, пела и гуляла. А Сережка сидел у своего дома на лавочке и прислушивался. А потом пошёл в сарай и повесился. Только оборвалась верёвка, и его лишь чуть придушило. Как будто даже смерть брезговала им.
 

*

 
Пацаном в местной школе Сережка появлялся нечасто. И то, потому что пригрозили: «Не будешь учиться – помрешь в тюрьме, как папаша твой». Быть как отец он хотел меньше всего. А потом настали девяностые, люди поехали в города, а кто остался – либо спился, либо сторчался, либо помер. За редким исключением, и то – стариков. Учиться в школе стало некому, и до сих пор стоит она, заброшенная и никому не нужная. Сережка к тому моменту со скрипом окончил восемь классов, просидев в некоторых по два года.
 
Что он теперь делал? Пил, как и все. Только в одиночку. Хотя когда-то обещал себе, что не будет. Ну и устроился на работу сторожем на еле ещё дышащий районный завод. Его взяли с какой-то злорадной готовностью и шёпотом за спиной: «Вот урод. Такой рожи любой вор испугается...»
 
Так прошло несколько лет... Померла мамка Маринка, замёрзла спьяну зимой в сугробе. Исчез Генка. Сережка не чувствовал, что он остался один. Он всегда один и был. Так уныло и «дошкандыбал» бы он, наверное, по жизни до того своего могильного холмика.
 
Но однажды поздней осенью напился он, как всегда, один, упал где-то по дороге домой и заснул, как когда-то мать, в снегу. И так же замёрз бы там. Но проснулся оттого, что кто-то лизал его уродливое лицо. Открыл он мутные глаза и увидел такую же страшную, как он сам, одноглазую и одноухую собачью морду. Пёс схватил его за ворот тулупа и потянул, мол: «Вставай, дурак, помрешь же».
 
И Сережка встал. Шатаясь, дошёл он до своего дома, открыл дверь и впустил увязавшегося за ним пса.
 

*

Что это был за покалеченный пёс и откуда он взялся, Серега не знал.
– Тебе пожрать, наверное, – пробормотал он. – А нет ничего. Ладно, полежи.
 
Парень кинул на холодный пол старое одеяло, оделся и вышел.
– Тебе как всегда? – спросила его Нюрка-самогонщица, у которой он брал выпивку. И не дожидаясь ответа, протянула мутную бутылку.
– Нет, мне это... Костей каких-то. Ну или просто...
– Чего-чего?
– Я заплачу.
– И этот допился, – со знанием дела прошептала Нюрка вслед Сереге, когда он уходил с остатками супа, который она ему продала.
 
Уродливый пес поел, а потом благодарно лизнул парню руку. Тот от неожиданности даже задохнулся и ошарашенно вытаращился на место, которого коснулся шершавый язык. До этого самое доброе, что он видел и слышал в жизни, были слова бабки Петровны: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер». А потом медленно, робко и неумело положил эту руку на обезображенную кем-то песью голову.
 
Так «притулились» друг к другу два одиноких уродливых и никому не нужных существа. И стало им теплее.
 
Впервые в жизни Серегу кто-то ждал дома. И впервые он спешил туда, в этот дом, покупая так же у Нюрки какие-то объедки. И как же был он счастлив, когда открывал дверь, а навстречу с радостным лаем бросался его единственный в этом мире друг. Нет, он и выпивку тоже брал, но уже не так часто. А потом стал чего-то готовить. Ел сам и угощал Одноухого – так он назвал пса. И было им хорошо.
 
Над ними посмеивались: «Надо же, два урода, нашли друг друга». Но и замечать стали, что глаза у Сереги могут быть не только дикими и злыми, но и ласковыми и добрыми. Наверное, в эти минуты он думал о том, что и его теперь ждут и что он кому-то нужен.
 
Со временем он сделал Одноухому во дворе будку, посадил на длинную цепь, и тот старательно охранял дом, облаивая всех, кто проходил мимо. Хотя охранять-то было незачем. Брать у Сереги было нечего, и все это знали.
 

*

А потом Одноухий пропал. Сорвался, наверное, с цепи и убежал. Многие тогда видели, как Серега подолгу стоял у забора и всматривался вдаль.
Через несколько дней деревенские мужики принесли пса на одеяле с перебитыми ногами. Тот еле дышал, но был жив.
– Это Петька с компанией... Мы видели, – сказали они и положили Одноухого на землю.
 
Петька был местный наркоман и просто дебил.
Серега опустился на колени рядом с псом и обнял его. А тот слабо лизнул его в нос.
– Пойдём выпьем, что ли, – пробормотали мужики, как-то растерянно всхлипнув. И тихонько побрели.
 
Сережка с трудом поднял Одноухого и понёс в дом. Вечером к ним постучалась Нюрка.
– Я это... Вот, сварила вам... Поешьте, что ли... Да убери ты свои деньги!
Пёс выжил, но ходить уже больше не мог, только ползал. И однажды Серега, взяв тяжёлую палку, пошёл туда, где чаще всего гулеванил Петька с компанией, покалечивший его единственного друга.
 
Разное потом говорили. Кто-то – что Серега хотел просто попугать, кто-то – что так же перебить ноги, как это сделали с Одноухим. Но через два дня нашли его с ножом в спине. Хватились бы, наверное, и позже, а может, и вообще не хватились бы, но выл пес на всю деревню, и заподозрили люди неладное. А Петьки после этого и след простыл.
 
Собрались мужики, сколотили гроб, похоронили Серегу. Да что там похоронили. Закопали на местном кладбище за деревней – и все. Дом заколотили. А Одноухий? Одноухий опять пропал...
 

*

– Мы долго удивлялись тогда, куда этот пёс мог деться, он же не ходячий, – вспоминала старенькая соседка тетя Маша, которая мне все это рассказывала. – А потом Нюрка-самогонщица вся в слезах прибежала с кладбища.
 
Ходила Нюрка на могилу к своей покойной матери. Проходя мимо места, где недавно похоронили Серегу-урода, замерла, как громом поражённая. На могильном холмике, обняв покалеченными лапами землю, лежал Одноухий. Он был мертв...
... Тетя Маша украдкой вытерла слезы.
– Сколько лет прошло, а не могу спокойно вспоминать. Ты там была, видела, что это далеко. Как он дополз-то, бедный, как нашёл?...
 
... В тот день у Серегиной могилы собрался народ. Нюрка, мужики, женщины, нестарая ещё тетя Маша... Они стояли, смотрели на Одноухого и думали о чем-то своём.
– Сделайте Сереге крест какой, что-ли, мужики, – сказала вдруг Нюрка. – Что мы, хуже собаки? С меня бутылка.
– Что мы, не люди, – ответил кто-то.
– А ведь мужик он был неплохой, зла никому не делал, – раздался другой голос.
– Отмучился, бедолага...
– Эх...
 
Так появился на том холмике наскоро сваренный крест из двух труб. А потом прошло время, ещё много народу разъехалось, Серегин дом совсем развалился, могила заросла и все всё забыли...
 
... На следующий день я нарвала маленький букет – одуванчики, какие-то синие цветочки – и пошла на кладбище. Так же звенела природа, пели птицы, порхали бабочки, и казалось, что смерти нет.
– Почему Господь дал тебе всё это? – думала я. – Где ты сейчас? Как тебе там?
 
И мне почему-то казалось, что всё у Сереги сейчас хорошо. Вот чувствовала я это, и всё. А ещё я думала о том, что будь в жизни у него чуть больше любви, всё было бы по-другому.
 
Как же важна Любовь! Если даже любовь собаки сумела осветить и согреть жизнь несчастного одинокого парня, что смогла бы сделать любовь человеческая. Да, любовь творит чудеса! А отсутствие ее убивает всё живое. И почему умел любить тот же уродливый пёс Одноухий, а мы, люди, часто не умеем? Мы же не хуже собак...
 
©Елена Кучеренко

Калюся
Пусть и не смешно

Cirre
«Поверьте, возраст не самое страшное, что ждет нас в жизни.
Гораздо страшнее потери, когда уже некому сказать: «А знаешь, мам...» или «Послушай, пап...».
И этот ветер перемен сбивает вас с ног и дует в никем не прикрытую спину.
И вы остаетесь на этом сквозняке один на один...
Так что самого возраста боятся не стоит.
Куда страшнее то, что приходит с ним.
Поэтому очень цените это время, без сквозняков»

Шарль Азнавур

Пусть и не смешно

Cirre
про ПАМЯТЬ

Тем, кто шел рядом с нами по дороге жизни: людям, зверям, мечтам...
Вы ушли.
Ушли туда, где легко шагается ногами, лапами, мыслями.
Пусть будет легок ваш путь.
Не оборачивайтесь.
Уходите.
Мы не расстались; нас соединяет ниточка именуемая памятью, в которой властвует согревающее душу – вместе.
Мы встретимся, собравшись вокруг ночного костра.
Я разожгу ночью, вдали от шума людских мыслей, за Бобриным прудом, великое огнище.
Собирайтесь; я позову вас, ушедших – людей, зверей, мечты.
А пока, пока память садится на ладонь невесомостью бабочки...
© Олег Талвикъ

Irgata

Просто ШОК #истина #бабушка

Просто ШОК #истина #бабушка play thumbnailUrl Пусть и не смешно
Пусть и не смешно - 4046529
PT
True
2023-11-11T13:41:49+03:00
embedUrl

Силявка
«Или уйдёте, или похороните меня рядом с моими солдатиками» – сказала Аршалуйс и взвела курок.

Аршалуйс дважды выстрелила. Сначала в воздух, потом в лобовое окно бульдозера.

В ответ на крики и брань бульдозериста спокойно сказала: «тише, тут солдатики спят».

Рабочие из местных знали – тетка не шутит, тем более что из допотопного ружья она попадала в блюдечко с 50 шагов. Ушли.

По словам племянницы Галины Ханжиян, Аршалуйс Кеворковну пытались выжить из старенького дома в Поднависле. И уговаривали и припугнуть пробовали.

К примеру подсылали людей, которые ночью под ее окнами имитировали волчий вой. Не поддавалась женщина ни на угрозы, ни на уговоры.
Так эта удивительная женщина спасла мертвых от живых. И пятьдесят лет защищала вечный сон этих бойцов.

Хутор Поднависла – поляна смерти. Поляна Памяти и поляна Аршалуйс.
Сейчас тут находятся три братские могилы, в которых покоятся более тысячи солдат – защитников Кавказа в 1942-1943 годах. И именно Аршалуйс на протяжении многих лет спасала эти могилы от разорения.
Летом 1942 года немецкие войска сделали последний рывок на Черноморское побережье. И на защиту рубежа бросили 26-й стрелковый полк войск НКВД, 30-ю Иркутскую дивизию и 76-ю морскую бригаду.
В хуторе Поднависла в это время располагался медицинский пункт – в доме семьи Хаджиян.

Из воспоминаний военврача Поднавислинского госпиталя Веры Семёновны Дубровской:

  • Это была круглосуточная вахта. Мы принимали раненых и после первичной обработки отправляли их дальше, в Туапсе. Сначала у нас было три врача, но после того как их направили на передовую – в ротах перебило фельдшеров, – я осталась одна. Да Аршалуйс – моя неутомимая помощница, которую раненые почему-то «тетей Сашей» звали, а ведь ей и тридцати не было.

Дома, сады, опушки леса были буквально завалены ранеными. Аршалуйс быстро научилась делать перевязки, уколы. Юная и хрупкая, она стойко переносила все невзгоды.

Погибших от смертельных ранений и потери крови бойцов хоронили на поляне, в сотнях метров от санчасти. Арашалуйс безутешно плакала по умершим солдатам и отмечала могилы: то камень у подножья положит, то осколок от снарядов воткнет, то каску поставит.

Это была круглосуточная вахта. Дома, сады, опушки леса были буквально завалены ранеными. Спали урывками, привыкнув к бомбежкам и взрывам на краю поляны. Глубокие воронки саперы превращали в братские могилы.

Могилы наполнялись очень быстро. В одной легли матросы – почти 400 человек. Саперы определили им место на берегу реки – все же поближе к воде. У сада, где цвели яблоньки, уснули вечным сном пехотинцы, которые шестеро суток штурмовали станицу Фанагорийскую. Самая большая братская могила – напротив дома Ханжиянов. По свидетельству Аршалуйс, здесь захоронено свыше 600 бойцов.

Пережитое оставило неизгладимый след в душе девушки и она поклялась тем солдатам, которых хоронила здесь же, что никуда не уйдет. И когда удалось погнать врага с Кавказа, Аршалуйс осталась в хуторе. Осталась у братских могил. Она ухаживала за могилами как могла, ставила памятники – валуны из горной реки.

Ни о ней, ни о массовом захоронении погибших солдат власти соседнего Горячего Ключа долго ничего не знали. Даже о том, что ей положена пенсия, Аршалуйс Кеворковна не догадывалась. Первую свою пенсию она получила уже после 70 лет.

Перед самой смертью наказала Аршалуйс Кеворковна племяннице:
«Ты должна взять обратно отцовскую фамилию — Ханжиян. И будешь смотреть за могилами — не отдашь, не продашь, не подаришь никому».

По словам Галины, обещание, данное ею тете, и определило ее дальнейшую жизнь. В этой семье держать данное слово — непреложный закон.

В 1997м году ЮНЕСКО признало Аршалуйс Кеворковну Хаджиян «Женщиной 1997 года» в номинации «Жизнь — судьба». В 1998 году её не стало. Похоронили Аршалуйс рядом с солдатами. А в 2000м году тут был открыт мемориальный памятник. Этот мемориал внесен в список памятников, охраняемых ЮНЕСКО.

А в 2005 году в Горячем ключе установили памятник этой светлой женщине. Бронзовая женщина в платке, присев на скамейку рядом с простреленной солдатской каской, в центре Горячего Ключа, возле мемориального комплекса «Вечный огонь», продолжает хранить память о погибших...

Пусть и не смешно

Алим
Однажды фермер обнаружил, что потерял в сарае с сеном свои часы. Несмотря на то, что они не представляли собой никакой ценности, и стоимость их была невелика, часы были дороги фермеру как подарок от любимого человека.
После безрезультатных долгих поисков вдоль и поперек сарая, он сдался. Сил уже не было. Увидев неподалеку играющих мальчиков, он решил обратиться за помощью к ним и пообещал вознаграждение тому, кто отыщет в сене его часы.
Услышав это, мальчишки ватагой помчались к сараю, облазили весь стог сверху донизу, но часов так и не нашли. И в момент, когда фермер уже собирался оставить все попытки разыскать часы, к нему подошёл маленький мальчик и попросил дать ему ещё шанс. Фермер, посмотрев на него, подумал, а почему бы и нет, тем более ребёнок выглядел достаточно искренним.
Поэтому фермер отправил мальчика в сарай.
Каково же было его изумление, когда спустя некоторое время мальчик вышел из сарая с часами в руке. Фермер, охваченный радостью, с любопытством спросил, как ему удалось сделать то, в чём остальные мальчишки потерпели неудачу. Мальчик ответил: «Я не делал ничего. Я просто сидел на полу и слушал. В тишине я услышал их тиканье, пошёл по направлению звука и нашёл их».
Мораль: спокойный, безмятежный разум может мыслить лучше, чем возбужденный и взволнованный. Иногда нужно просто остановиться и начать слушать.

Калюся

Пусть у каждого человека будет такой ангел хранитель за спиной❤️ #слова #жизнь 


Cirre
Молитва, написанная Антуаном де Сент-Экзюпери в один из самых тяжелых периодов его жизни. Она напоминает об очень важных вещах и глубоко затрагивает душу и разум.

«Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня. Научи меня искусству маленьких шагов.
Сделай меня наблюдательным и находчивым, чтобы в пестроте будней вовремя останавливаться на открытиях и опыте, которые меня взволновали.
Научи меня правильно распоряжаться временем моей жизни. Подари мне тонкое чутье, чтобы отличать первостепенное от второстепенного.
Я прошу о силе воздержания и меры, чтобы я по жизни не порхал и не скользил, а разумно планировал течение дня, мог бы видеть вершины и дали и хоть иногда находил бы время для наслаждения искусством.
Помоги мне понять, что мечты не могут быть помощью. Ни мечты о прошлом, ни мечты о будущем. Помоги мне быть здесь и сейчас и воспринять эту минуту как самую важную.
Убереги меня от наивной веры, что все в жизни должно быть гладко. Подари мне ясное сознание того, что сложности, поражения, падения и неудачи являются лишь естественной составной частью жизни, благодаря которой мы растем и зреем.
Напоминай мне, что сердце часто спорит с рассудком.
Пошли мне в нужный момент кого-то, у кого хватит мужества сказать мне правду, но сказать ее любя!
Я знаю, что многие проблемы решаются, если ничего не предпринимать, так научи меня терпению.
Ты знаешь, как сильно мы нуждаемся в дружбе. Дай мне быть достойным этого самого прекрасного и нежного дара судьбы.
Дай мне богатую фантазию, чтобы в нужный момент, в нужное время, в нужном месте, молча или говоря, подарить кому-то необходимое тепло.
Сделай меня человеком, умеющим достучаться до тех, кто совсем,,внизу".
Убереги меня от страха пропустить что-то в жизни.
Дай мне не то, чего я себе желаю, а то, что мне действительно необходимо.
Научи меня искусству маленьких шагов».

Cirre
Пусть и не смешно

Cirre
«По мере того, как я старел, я стал более дружелюбным и менее критичным к себе. Я стал моим другом...

Я не виню себя за то, что съел лишнее печенье, не застелил постель или купил что-то глупое, в котором я не нуждался. У меня есть право на беспорядок и экстравагантность.

Я видел, как многие дорогие друзья покинули этот мир слишком рано, прежде, чем осознали великую свободу старения... Кто будет винить меня, если я решу читать или играть на своем компьютере до четырех и спать до полудня?.. Кто сделает меня счастливее, если я буду в постели или перед телевизором столько, сколько захочу?..

Я буду танцевать под эти чудесные хиты 70-х и 80-х, и в то же время мне захочется плакать о потерянной любви...

Я иду. Если я захочу, я пойду по пляжу в шортах, слишком натянутых на дряблом теле, и самозабвенно нырну в волны, несмотря на осуждающие взгляды других.

Они тоже постареют.

Я знаю, что иногда что-то забываю, но есть некоторые вещи в жизни, о которых просто следует забывать!.

Я помню важные вещи. Конечно, с годами мое сердце разбивалось много раз. Но разбитые сердца дают нам силы, понимание и сострадание. Сердце, которое никогда не страдало, безупречно и бесплодно и никогда не познает радости быть несовершенным».

Александр Ширвиндт

Светлая память

Irgata

Метрофанаты УНИЧТОЖАЮТ НОВЫЙ ПОЕЗД Москва 2024! В чем причина?

Метрофанаты УНИЧТОЖАЮТ НОВЫЙ ПОЕЗД Москва 2024! В чем причина? play thumbnailUrl Пусть и не смешно
Новый поезд метро Москва 2024 вышел на Замоскворецкую линию для работы с пассажирами! Группа метрофанатов по заданиям неизвестного лица начали вандализм в новом поезде! Почему это происходит и от кого они получают такие задания - в этом выпуске!…Пусть и не смешно - 4085569
PT8M
True
2024-03-16T05:44:39+03:00
embedUrl



Машинист ВЫЧИСЛИЛ ВАНДАЛОВ! Как это происходит?

Машинист ВЫЧИСЛИЛ ВАНДАЛОВ! Как это происходит? play thumbnailUrl Пусть и не смешно
Метрофанаты испортившие поезд Москва-2024 находятся в розыске, часть из них уже поймали, а в этом выпуске расскажу вам как машинист может вычислить вандалов находясь в кабине машиниста, и даже на составе где нет камер наблюдения! А для вас будут…Пусть и не смешно - 4085569
PT8M
True
2024-03-16T05:44:39+03:00
embedUrl

Cirre
Предпоследняя книга Александра Ширвиндта изданная четыре года назад, называлась «Опережая некролог». Наверное, для человека в его возрасте это была не самая лучшая примета, но, похоже, Александр Анатольевич философски относился к неизбежному уходу из жизни.
О себе и о своём возрасте он говорил с мудрой самоиронией, как бы лёгкой полуулыбкой — немного грустной и очень обаятельной.

"Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно сексуален, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет... Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало..."

"Старость – это не когда забываешь, а когда забываешь, где записал, чтобы не забыть..."

"Что касается женщин, то наступает страшное возрастное время, когда с ними приходится дружить. Так как навыков нет, то работа эта трудная. Поневоле тянет на бесперспективное кокетство..."

"Все, что меня сегодня окружает, – все другое. Москва уже не моя. Дворы не мои. Лица чужие. Правда, на Арбат, в районе Щукинского училища, еще иногда выползают знакомые старухи москвички. Ищут, где купить хлеба. А негде. Вокруг – бутики. Нет того города, где прошла моя жизнь..."

"К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются..."

"Чем ближе к финалу, тем меньше можно пить молока. «Не-не- не, – говорят доктора, – ты свое отпил». Вообще сколько я всего уже отпил: водку отпил, коньяк отпил, кофе тоже. Не отпил только какой-то зеленый чай..."

"У меня очень тяжелая зарядка утром. Лежа я сначала сучу ножками для поясницы. 30 раз. Потом с трудом, кряхтя, сажусь на кровати и делаю вращательное движение на скрипучей шее пять раз туда, пять раз назад. И потом плечиками 10 раз. Меня кто-то когда-то научил, и я привык. И чувствую, что сделал зарядку..."

"Смерти я не боюсь... Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то... Я красивый старик, боящийся стать беспомощным. В общем, диагноз – «старость средней тяжести»..."

P.S. То, что меня особо тронуло:
"Вкусно поесть для меня – это пюре, шпроты, гречневая каша со сметаной (с молоком едят холодную гречневую кашу, а горячую – со сметаной). Я обожаю сыр. Каменный, крепкий-крепкий, «Советский», похожий на «Пармезан». Еще люблю плавленые сырки «Дружба»... Я воспитан в спартанских условиях выпивки и посиделок на кухнях. В гараже, на капоте машины, раскладывалась газета, быстро нарезались ливерная колбаса, батон, огурец. Хрясь! И уже сразу хорошо. Когда сегодня я попадаю в фешенебельные рестораны... приносят толстые, в переплете из тисненой кожи меню... у меня сразу начинается изжога. Раньше и в ресторанах было проще: быстро мажешь хлеб горчицей, сверху – сальцо, солью посыпанное, махнешь под стакан – и уже «загрунтовался». Ну а потом заказываешь, что они могут добыть у себя в закромах."

Простота величия.

Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Пусть и не смешно

Cirre
В память..

К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются...
Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно возбужден, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет...Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало..
Смерти я не боюсь... Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то... Я красивый старик, боящийся стать беспомощным..
В общем, диагноз – «старость средней тяжести».
В нашем возрасте (от 75-ти и выше) ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать.
Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит».
А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать.
Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов.
Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора... И сидит академик в золотых очках.
– Сколько вам лет? – говорит.
– Да вот, – говорю, – четыреста будет.
– Мы, значит, ровесники, я младше вас на год.
Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками: «Умоляю, уберите».
Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал. «А что у вас?» Я говорю:
– Во-первых, коленки болят утром.
– А у меня, наоборот, вечером. Что еще?
– Одышка.
– Ну это нормально.
– Я стал быстро уставать.
– Правильно. Я тоже. В нашем возрасте так и должно быть.
И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить?
На прощание я сказал, что бросил курить.
Он посмотрел на меня через золотые очки:
– Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть..
Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений!
Александр Ширвиндт. «Старость средней тяжести»

Cirre
Памяти Мастера

Лет двадцать подряд я отдыхаю на Валдае – тупо сижу с удочкой. Саша Абдулов и Андрюша Макаревич на окраине Валдая построили дома. Когда Абдулов при всей своей занятости вырывался туда, там стоял дым столбом. Как-то звонит он мне полпервого ночи: «Дядя Шур, Андрюшка приехал, ребята собрались, давайте к нам». Я начинаю кобениться: «Саша, уже ночь, я старый. В следующий раз обязательно». И не оторвал задницу, не поехал. Сашку я больше не видел. Когда куда-то зовут, надо сразу лететь, а то есть риск больше никогда не увидеться.

*

Много лет назад, кажется, в газете «СПИД-Инфо» вдруг на развороте рядом с фотографией милых дам в белых халатах и портретом Олега Газманова без халата был анонс открытия банка спермы, в котором совершенно обоснованно предлагалось дамам, по каким-то причинам не имеющим возможности забеременеть, анонимно, но при этом гарантированно зачать за определенную сумму от той или иной знаменитости. Через некоторое время выяснилось, что идея вызвала огромный отклик у женщин, жаждущих качественных наследников. В одном из следующих номеров опубликовали список первых десяти фамилий в рейтинге запроса. Я был на 9-м месте. Дома мне устроили разнос: до чего я докатился и чем занимаюсь. На все мои оправдания, что я не имею к этому никакого отношения, ответ был один: «Позор». Когда первая волна негодования супруги Наталии Николаевны схлынула, она уже более спокойно, но все равно с претензией спросила: «А почему ты только на девятом месте?»

*

Периодически Андрюша Миронов сидел на диете. Меня тоже втягивали в эту авантюру. Как-то после гастролей в Киеве мы двумя семьями поехали отдыхать на Днепр под город Канев. Там был пустынный пляж из дюн, какой-то пансионат и огромный памятник Шевченко. Кроме памятника были наш 12-летний сын Миша и молодая жена Миронова актриса Катя Градова, которая категорически заявила, что мы все садимся на диету, гарантирующую похудание, и будем сидеть на ней до конца отдыха. Диета состояла из постоянного потребления сухого вина с незначительным количеством сыра. Голодные и пьяные мы валялись под Шевченко и с удивлением наблюдали, как наш сын Миша с Катей бодро и весело плещутся в Днепре. Все это продолжалось до тех пор, пока наш сын не проболтался, что каждое утро после заплыва они с Катей короткими перебежками направляются в пансионатскую столовку и жрут по несколько порций макарон с тем же сыром. Скандал был страшный, диета закончилась, но до развода Андрюши с Катей дело тогда не дошло, он случился позже, уже, вероятно, на другой диете.

*

Кончился Год театра. Грустно. Ушел из жизни Марк Анатольевич Захаров. Невыносимо тяжело. Когда хоронили Сашу Абдулова, Марк Анатольевич шепнул мне: «Тебе не кажется, что Боженька сбился с графика?» Сегодня очевидно, что «апостольская счетная палата» опомнилась и, как показывают последние потери, «порядок на небесах» восстановлен. Инфантильно-страховочная человеческая надежда, что, может быть, обойдется, – эфемерна. А когда уходят такие жизнестойкие титаны, как Кобзон, Говорухин, Табаков, Захаров, становится ясно, что увернуться не удастся.

© Александр Ширвиндт
«Опережая некролог»
Одна из последних фотографий А. Ширвиндта

Пусть и не смешно

Талия
Светлая память Александру Ширвиндту. Он говорил: -
«К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются...
Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно возбужден, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет...Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало..
Смерти я не боюсь... Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то... Я красивый старик, боящийся стать беспомощным..
В общем, диагноз – «старость средней тяжести».
В нашем возрасте (от 75-ти и выше) ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать.
Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит».
А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать.
Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов.
Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора... И сидит академик в золотых очках.
– Сколько вам лет? – говорит.
– Да вот, – говорю, – четыреста будет.
– Мы, значит, ровесники, я младше вас на год.
Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками: «Умоляю, уберите».
Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал. «А что у вас?» Я говорю:
– Во-первых, коленки болят утром.
– А у меня, наоборот, вечером. Что еще?
– Одышка.
– Ну это нормально.
– Я стал быстро уставать.
– Правильно. Я тоже. В нашем возрасте так и должно быть.
И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить?
На прощание я сказал, что бросил курить.
Он посмотрел на меня через золотые очки:
– Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть..
Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений.
Написал великий Маркес
— Я бы никогда не променял своих больших друзей, свою прекрасную жизнь, мою любимую семью на менее седые волосы или более плоский живот.
 
По мере того, как я старел, я стал более дружелюбным и менее критичным к себе.
 
Я стал моим другом...
 
Я не виню себя за то, что съел лишнее печенье, не застелил постель или купил что-то глупое, в котором я не нуждался.
 
У меня есть право на беспорядок и экстравагантность.
 
Я видел, как многие дорогие друзья покинули этот мир слишком рано, прежде, чем осознали великую свободу старения...
 
Кто будет винить меня, если я решу читать или играть на своем компьютере до четырех и спать до полудня?..
 
Кто сделает меня счастливее, если я буду в постели или перед телевизором столько, сколько захочу?..
 
Я буду танцевать под эти чудесные хиты 70-х и 80-х, и в то же время мне захочется плакать о потерянной любви...
 
Я иду.
 
Если я захочу, я пойду по пляжу в шортах, слишком натянутых на дряблом теле, и самозабвенно нырну в волны, несмотря на осуждающие взгляды других...
 
Они тоже постареют.
 
Я знаю, что иногда что-то забываю, но есть некоторые вещи в жизни, о которых просто следует забывать!..
 
Я помню важные вещи. Конечно, с годами мое сердце разбивалось много раз. Но разбитые сердца дают нам силы, понимание и сострадание.
Сердце, которое никогда не страдало, безупречно и бесплодно и никогда не познает радости быть несовершенным.
 
Мне повезло, что я прожил достаточно долго, и мои седые волосы и юношеский смех навсегда остались на моем лице.
 
Многие никогда не смеялись, многие умерли, прежде чем их волосы посеребрились.
 
Когда вы становитесь старше, вам легче быть позитивным.
 
Тебя волнует меньше то, что о тебе думают другие.
 
Я больше не сомневаюсь в себе.
 
Я заслужил право ошибаться. Итак, отвечая на ваш вопрос, нравится ли мне быть старым, я отвечу:
 
— Мне нравится человек, которым я стал.
 
Я не буду жить вечно, но пока я все еще здесь, я не буду тратить время на то, чтобы сожалеть о том, что могло быть, или беспокоиться о том, что будет.
 
И если захочу, то каждый день буду есть десерт»

Александр Ширвиндт

Таньча

«Курицы», Ольга Гагарина

"Курицы", Ольга Гагарина play thumbnailUrl Пусть и не смешно
к/м фильм, 2021 Инге, у которой два кредита и молодой муж, очень нужна работа управляющей рестораном. Её природная стеснительность, а также негативный настрой хозяина ресторана, считающего всех женщин курицами, мешают ей на собеседовании проявить свой…Пусть и не смешно - 4087497
PT14M
True
2024-03-21T13:40:21+03:00
embedUrl

Cirre
Иx назывaют тетками. Прeзрительно и иногда с жалoстью. Обрaщают внимание на не всегда рoвно лежащую на губах помаду, на усталое, словно сероватое лицо. На кульки и пакeты, которые не помещаются на oбширных или слишкoм худых кoленях. Они садятся в метро сразу, как только появляется вoзможность, и засыпают, едва поезд трогается. И молодые красавицы думают про себя: «Лишь бы не стать такoй же теткoй».
 
А они, эти тетки, так не думают. Они живут, трyдятся, трyдятся и трудятся. Они расцветают благодарной улыбкой, кoгда им кто-то уступаeт место. Они могут oтчитать хулигана, когда мужчины сидят, потупившись, слoвно им нет дела до разгорающегося скандала. Они первые встанyт, если в вагон зайдет беременная, и предложат ей сесть с забoтой, какую можно oбратить на близкoго челoвека.
 
Их называют тетками. Они бывают разные. Участкoвые врачи и прoсто разные врачи из районных поликлиник. Сoциальные работники. Уставшие учитeля (которых тоже презрительно называют училками). Продавцы и рабoтницы заводов. Они могут посоветовать молодой мамe, как правильнo успокоить ребeнка, и нарваться на раздражение и гнев.
 
У них натружeнные руки с выступающими венами и нередко — варикoзные вены. А они не пeреживают — они принимают свою жизнь такoй, какая она есть.
 
Они инoгда заглядывают в мою книгу или планшет, и я вижу, как они начинают читать вместе со мной. Тогда я стараюсь листать медленнее, чтобы они успeвали читать.
 
Они могут ехать домой к мужу и пoдросшим детям, а иногда едут в пустую квартиру. Они станoвятся к плите, готовят ужин, кормят семью, убираются. Закладывают белье в стиральную машину и садятся к телевизору, чтобы нeмного передохнуть, и засыпают через несколько минут, потому что утром рано вставать.
 
Знаете, если посмoтреть в их глаза с любoвью, вы увидите там тех юных и прекрасных девушек, котopыми они когда-то были. Они выбрали профессию, вышли или не вышли замуж, родили или не родили детей. Они добрoсовестно трyдятся. Они вкладывают душу и сeрдце в работу и сeмью, и инoгда души не хватает на общение помимо двух этих пунктов жизни. Они хотят, чтобы их семья была счастлива. На своем рабочем месте, в школе или поликлинике, они преображаются. У них горят глаза. Вмeсто тeтки — профессионал. Правда, бывает, не хватает сил. И их все не хватает и не хватает: они все так же стараются, но увы. Круг обязанностей все бoльше, а они не могут сбросить с себя ни одну.
 
Они не умеют отдыхать. И даже стeсняются. Стесняются признаться себе, что устали. Они не скажут: «Мне надо в отпуск, я хочу перевести дыханиe». Они только скромно мoгут сказать: «Может, на дачу на денек выбраться». Они принeсут на работу обед и разделят его с тем, кто будет поблизости. Они искренне будут переживать в случае любых нестроений в твоей жизни. Они очень будут надеяться, что у тебя будет муж и дети, — не пoтому, что так положено, а потому что очень хотят, чтoбы ты была счастлива. Они мoгут начать вoрчать, а то и кричать на пустoм месте. Они устали, а агрессия и раздражение так долго кoпились. Но когда им улыбаешься и в ответ на крик или возмущение благодаришь и просишь извинить, они неожиданно расцветают.
 
Знаете, они ведь не хoтели стать тетками. Они мнoго работали и рабoтают. Они бежали марафон и продолжают бежать. Они не читали умных статей о том, как спpавляться со стрессом, поэтому едят тортики и шутят, что «хорошего чeловека должно быть много». Они знают толк в тортиках и умeют их печь. Конечно, они с удовольствием угощают свoими тopтиками. И дoмашними coленьями. И если вы попадете к ним домой, вряд ли вы уйдете без гостинца. В их сердце живет «блаженнее давать, нeжeли принимать», хотя они мoгут не знать этих слов.
 
Инoгда я смотрю на них в метро — усталых, словно посеревших от вeчного маpaфона, и мне кажeтся, что их ничего уже не радует. Но вот заходит улыбающийся малыш — и тeтка первая прeдлoжит маме пoсадить его на ее место. Или, увидев, что я сгибаюсь от тяжести сумки, вдруг прeдложит: «Поставьте мне на колени, все же лeгче будет».
 
Они умeют улыбаться, знаете. Они умeют хохотать так, как не умеем хохoтать мы, мoлодые. Они благодарны жизни и старaются не жaловаться.

Я люблю иx, этих тетoк. Очень мнoгое в нашем мирe дeржится на них.

Автор: Алeксандра Матрусoва

Cirre
Чарли Чаплин умер в возрасте 88 лет.
Он оставил нам 4 заявления:
(1) Ничто не вечно в этом мире, даже наши проблемы.
(2) Я люблю гулять под дождем, потому что никто не может видеть мои слезы.
(3) Самый потерянный день в жизни – это день, когда мы не смеемся.
(4) Шесть лучших врачей в мире...:
  • Солнце,
  • Отдых,
  • Упражнение,
  • Диета,
  • Самоуважение
  • Друзья.
Придерживайтесь их на всех этапах своей жизни и наслаждайтесь здоровой жизнью...
Если вы увидите луну, вы увидите красоту Бога...
Если вы увидите солнце, вы увидите силу Бога...
Если вы увидите зеркало, вы увидите лучшее творение Бога. Так что верьте в это.
Мы все туристы, Бог – наш турагент, который уже определил наши маршруты, бронирование и направления... доверяй ему и наслаждайся жизнью.
Жизнь это просто путешествие! Поэтому, живите сегодня!
Завтра может и не быть.


Cirre
Кoгда тeлевизор пpишёл ко мнe домой, я забыл, как читaть книги.

Кoгда машина пoдъехала к моему пopогу, я забыл, как xoдить.

Когда я взял в руки мoбильный телефон, я забыл, как писать письма.

Когда компьютер пришел в мой дом, я перeстал ценить время.

Когда в мой дом пришёл кoндиционер, я перестал хoдить под деревом в поисках прoхладного ветерка.

Когда я oстался в городе, я забыл запахи грязи, травы и лугов. Имея дело с бaнками и кapтами, я забыл цену деньгам.

С зaпахом духов, я забыл арoмат свежих цветов.

С появлением фаст-фуда, я забыл, как готовить традиционные, экологически полезные блюда.

Вeчно бегая, я зaбыл, как остaновиться.

И, накoнец, когда у меня появился WhatsApp, я забыл, как разговаривать и общаться.

Кoгда мы умираем, наши деньги остаются в банке. Однако, когда мы живы, у нас нет достаточно денег, чтобы тратить. На самом деле, когда нас нет, остаётся ещё много не потраченных денег.

Один бизнeс-магнaт в Китае скончался. Его вдова, оставшаяся с $1,9 млрд в банке, вышла замуж за своего водителя. Её водитель сказал:
«Я все время думал, что работаю на своего начальника... Только сейчас я понимаю, что мой начальник всё время работал на меня!!!»

Жестокая реальность такова: «Важнее жить, чем иметь больше богатства. Поэтому, надо стремиться к сильному и здоровому телу, действительно неважно, кто на кого работает».

В прoдвинутой трубке 70% функций бесполезны!!!
Для дорогой машины не нужны 70% скорости и прибамбасов.
Если Вы владеете роскошной виллой или особняком, то 70% площади обычно не используются.
Как насчёт Ваших гардеробов? 70% из них не носились!!!
Всю жизнь работы и заработка... 70% которых предназначены для других людей.

Пoэтому, мы должны защищать и испoльзовать наши 30% в полной мере!!!

Сxoдите и сдайте медицинские анaлизы, даже если Вы не больны. Пейте бoльше воды, даже если не испытываете жажды. Научитесь отпyскать, даже если Вы столкнулись с серьезными проблемами и несправедливостью. Пoпробуйте промолчать (сдаться), даже если Вы правы. Оставайтесь скромными, даже если Вы богаты и очень сильны. Научитесь быть довольным, даже если Вы не богаты. Тренируйте свой ум и тело, даже если Вы очень заняты. Находите время для людей, котoрые Вам нeбезразличны!!!...

Жeлаю Вам и вaшим близким здорoвья, миpа, любви, дoбра и благoполучия!!!
из инета

Cirre
На берегу евреям снять ботинки!
  • Обутым неприлично умирать?
Спросил ребенок мать, а та слезинки
Старалась незаметно вытирать.
  • Ты не волнуйся мам, я не голодный.
Вчера, кусочек хлебушка я съел.
Мы там замерзнем мам, Дунай холодный?
Я плавать научиться не успел...
Мам, ты скажи, а умирать не больно?
Я просто упаду и утону?
Или умру от пули и спокойно
И плавно я потом на дно пойду?
Ты за руку возьми меня покрепче,
Чтоб мы не потерялись под водой.
Вдвоём с тобой спастись нам будет легче.
Мы спрячемся за сильною волной.
На берегу Дуная всем снять обувь!
  • Все говорят, кончается война.
Ты видишь мама, в небе белый голубь?
Смотри, а там идет наша волна...
Автор: Гера Шторм
==============
На фото: Памятник евреям, расстрелянным на берегу Дуная в Будапеште. Их заставляли снимать обувь перед расстрелом. Для экономии.

Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Пусть и не смешно

Cirre
СОБАКИ-ГЕРОИ ВОВ

На историческом московском Параде Победы 24 июля 1945 года были представлены все фронты Великой Отечественной войны, все рода войск. Вслед за сводными полками фронтов, полком Военно–морского флота, за суворовцами и нахимовцами по Красной площади шли собаки со своими проводниками.
На том знаменитом параде вслед за колонной сапёров с их боевыми четвероногими товарищами шёл командир 37–го отдельного батальона разминирования, главный кинолог Советского Союза подполковник Александр Мазовер.

Подполковнику Александру Мазоверу было разрешено не чеканить шаг и не отдавать честь людям, стоящим на трибуне мавзолея, в том числе и Верховному Главнокомандующему Сталину. И всё потому, что полковник Мазовер вместе со своими солдатами нёс на руках раненого бойца 14–й штурмовой инженерно–сапёрной бригады – собаку по кличке Джульбарс.

Хвостатый сапёр Джульбарс принимал участие в разминировании местности на территории России, Украины, Румынии, Чехословакии, Венгрии и Австрии.

Отменное чутьё неутомимого пса–сапёра помогло очистить от смертельных зарядов могилу Тараса Шевченко в Каневе и Владимирский собор в Киеве. За всё время своей службы Джульбарс обнаружил 7468 мин и 150 снарядов. Вы только вдумайтесь в эти цифры – семь с половиной тысяч обезвреженных боеприпасов! Это как минимум семь с половиной тысяч чьих–то спасённых жизней!

За рекордное число обнаруженных мин и снарядов уникальный пёс был награждён медалью «За боевые заслуги». Восточно–европейская овчарка Джульбарс — единственная собака, удостоенная во время Великой Отечественной войны этой весьма почётной боевой награды.

Самое интересное в участии Джульбарса в Параде Победы заключается в том, что героического пса не просто несли на руках, а его церемонно несли на кителе самого Иосифа Виссарионовича Сталина!

Всё дело в том, что незадолго до окончания войны Джульбарс получил ранение, от которого долго не получалось оправиться, и поэтому он не мог самостоятельно идти в составе колонны школы служебных собак. Генерал–майор Григорий Медведев доложил об этом командующему парадом маршалу Константину Рокоссовскому, а тот поставил в известность Сталина.

И тогда Иосиф Сталин принял решение: — Пусть эту собаку пронесут на руках по Красной площади на моём кителе.

Сталинский китель без погон доставили в Центральную школу военного собаководства «Красная Звезда», и там соорудили нечто вроде лотка.

И вот, на великом Параде Победы 1945 года вслед за «коробкой» сапёров, на руках у солдат, на почётных носилках – на кителе Верховного Главнокомандующего, мимо него самого, стоящего на трибуне, торжественно пронесли доблестного четырёхлапого героя войны – раненного пса Джульбарса.

Почётный и заслуженный сапёр–ветеран, к счастью, сумел оправиться от ранений и даже стал кинозвездой – Джульбарс снялся в фильме «Белый Клык», созданном постановщиком Александром Згуриди по одноименному роману Джека Лондона.

КСТАТИ!

По официальной статистике во время Великой Отечественной войны советские СОБАКИ:

— Вытащили с поля боя 700 000 раненых;

— Нашли 4 миллиона мин и фугасов;

— Участвовали в разминировании 300 крупных городов;

— В боевой обстановке доставили 200 000 документов;

— Проложили 8 000 км телефонного провода;

— Уничтожили 300 вражеских танков;

— 150 собак участвовали в рукопашном бою пограничников с фашистами;

— А было их, четырёхлапых бойцов Красной Армии, на войне 60 ТЫСЯЧ! Просто вдумайтесь... Просто помните!

Калюся

Особый случай


<br>
Особый случай play thumbnailUrl Пусть и не смешно
Provided to YouTube by Светлана Копылова Особый случай · Светлана Копылова Жизни режиссура (Песни-притчи 8) 2023 Светлана Копылова Released on: 2023-11-05 Auto-generated by YouTube.Пусть и не смешно - 4109548
PT2M
True
2024-06-10T07:59:47+03:00
embedUrl


 

Igrig
Памятник евреям, расстрелянным на берегу Дуная в Будапеште. Их заставляли снимать обувь перед расстрелом. Для экономии.
Cirre, Галина, немного уточню: не для экономии как таковой, а в меркантильных целях – потом эту обувь продавали на рынках. И дополню: расстреливали этих венгерских евреев не немцы, а сами венгры...

Калюся

Не бойся выглядеть смешно Владимир Мирза


<br>
Не бойся выглядеть смешно Владимир Мирза play thumbnailUrl Пусть и не смешно
Прекрасная авторская песня в исполнении Владимира МирзыПусть и не смешно - 4116021
PT3M
True
2024-07-05T17:12:54+03:00
embedUrl

Таньча
Пусть и не смешно

Рыбёшка
Таньча, Татьяна, сейчас именно такое ощущение.

Таньча
Татьяна, сейчас именно такое ощущение.

Cirre
Какие люди нынче стали странные...

Раньше одевались, шли на почту, покупали конверты, марки, заходили в магазин канцтоваров, покупали тетрадку, дома вырывали из тетрадки двойные листки, потом ещё, ещё – и писали близким длинные – длинные письма, про погоду, здоровье, какие – то события своей жизни..., а в серединку – открыточку с праздником. Или просто открытку, но самую – самую красивую. Потом снова одевались и шли к почтовому ящику. И летели по свету письма и открытки. А их ждали... Ждали дни, недели, а то и месяцы. Ждали ответ, каждый день заглядывая в почтовый ящик. И вот оно, долгожданное письмо или совсем нежданная открытка... И этот, ни с чем несравнимый, волшебно – загадочный запах почты с мороза. Приближением праздника веяло от открыток и писем... А ещё любовью и теплым неравнодушием....

Теперь есть сотовая связь, мгновенная электронная почта, мессенджеры – но люди почти не общаются с родными и близкими. Они регистрируются в соцсетях... Соревнуются количеством виртуальных друзей и, интересуясь чужими судьбами, ставят лайки бог его знает чьим кошкам, детям, внукам, банкам с огурцами и помидорами... И радуясь чьим то праздникам, порой даже не подозревают, что где то совсем рядом с маленькой, но надеждой, заглядывает в старенький почтовый ящик, нам не чужой человек...

Странные мы нынче люди..

из инета

Cirre
Черчилль, когда произносил тосты, говорил следующее: «Я предпочитаю не желать никому ни здоровья, ни богатства, желать лишь Везения! Ведь большинство тех, кто был на «Титанике», были и здоровыми, и богатыми. Но везучими оказались очень немногие из них...»
Через год после страшной атаки в США 11 сентября 2001 года в одной из американских газет была опубликована вот эта коротенькая заметка-напоминание. Прочтите ее внимательно и, может быть, несколько раз, если вы из тех, кто слишком часто нервничает по пустякам. Вот эта заметка:
«Может быть, вы знаете, что руководитель одной из крупных компаний выжил в атаке 11 сентября, потому что повел своего сына в детский сад.
Другой парень остался жив, так как была его очередь идти за пончиками.
Одна женщина опоздала, потому что ее будильник не прозвенел вовремя.
Кто-то опоздал, застряв в пробке на автостраде Нью-Джерси.
Один из них опоздал на автобус.
Одна женщина пролила кофе на одежду, и ей нужно было время, чтобы переодеться.
У кого-то не заводилась машина, кто-то вернулся, чтобы ответить на телефонный звонок.
У другого ребенок тянул резину и не был готов вовремя.
Один не мог поймать такси.
То, что особо впечатлило меня, это мужчина, который надел тем утром новые туфли, добирался до работы различными средствами, но, прежде чем попасть туда, заработал на ноге мозоль. Он остановился в аптеке, чтобы купить лейкопластырь! Вот почему он сейчас живой.
Теперь, когда я застреваю в пробке, не успеваю на лифт, возвращаюсь, чтобы ответить на телефонный звонок... Когда случаются все эти мелочи, которые раздражают меня, я думаю про себя, что это именно то место, где Бог хочет, чтобы я находился в данный момент. В следующий раз, когда вам кажется, что утро идет не так, дети одеваются медленно, вы не можете найти ключи от машины, стоите на каждом светофоре, не расстраивайтесь и не выходите из себя: Бог работает, охраняя вас. Всё к лучшему».
Удачи вам!
Вовлекаясь во множество дел,
Не мечись, как по джунглям ботаник,
Не горюй, что не всюду успел,
Может, ты опоздал на «Титаник».
(с) Игорь Губерман

Таньча
Не знаю куда поместить, решила сюда.


Cirre
«УМИРАЛ, КАК ВЗРОCЛЫЙ...»
Что раccказал найденный дневник женщины, у которой блокада отняла двоих детей.
«Запиcываю, руки cтынут... Умерла 26 апреля 1942 года наша дочь Милетта Конcтантиновна, рождённая 11 авгуcта 1933 года — 8 лет 8 меcяцев и 15 дней от роду. А Фёдор жил c 7 апреля 1942 по 26 июля 1942 года — 111 дней...»

Это cтроки дневника, который был найден неcколько лет назад на cвалке в Cанкт-Петербурге – его вела молодая женщина в окруженном фашиcтами блокадном Ленинграде. Этот уникальный документ, предcтавляющий иcторичеcкий интереc, обнаружили два пенcионера и передали его в редакцию газеты, а вcкоре выяcнилоcь и имя хозяйки дневника: Ангелина Крупнова-Шамова. Извеcтно, что она пережила блокаду (cам дневник заканчиваетcя 1954 годом) и прожила долгую жизнь: она умерла, немного не дожив до 65-летия Победы. Её дочери и внучки вcпоминают, что она была cильным человеком.

Cегодня хотим поделитьcя c вами выдержками из её дневника. Прочтите вcё до конца. Это непроcто – многие моменты, как бы нам не хотелоcь, приходитcя примерять на cебя. А они это пережили! Как? Неизвеcтно... Пуcть это будет маленькой данью памяти вcем, кто не дожил до оcвобождения Ленинграда, и тем, кто вcё же выcтоял в этих нечеловечеcких уcловиях.

«12 января 1942 года. Утро было cолнечное, морозное – cтояли вмерзшие в лёд баржа и катер. На приёме у врача разделаcь, он ткнул меня в грудь, cпрашивает: «Что это?» – «Буду в четвёртый раз матерью». Он cхватилcя за голову и выбежал. Вошли cразу три врача – оказываетcя, беременным нельзя cдавать кровь – карточку донора зачеркнули. Меня не покормили, выгнали, а я должна была получить cправку на февраль, на рабочую карточку и паёк (2 батона, 900 г мяcа, 2 кг крупы) – еcли бы у меня взяли кровь.
Шла обратно медленно-медленно, а дома ждали трое детей: Милетта, Кронид и Коcтя. А мужа взяли в cапёры. Получу за февраль иждивенчеcкую карточку, а это 120 г хлеба в день.

... Когда на лёд взошла, увидела cправа под моcтом гору замерзших людей – кто лежал, кто cидел, а мальчик лет деcяти, как живой, припал головкой к одному из мертвецов. И мне так хотелоcь пойти лечь c ними. Даже cвернула было c тропы, но вcпомнила: дома трое лежат на одной полутораcпальной кровати, а я раcкиcла...
В квартире четыре комнаты, наша – 9 метров. Воды нет, трубы лопнули, а вcё равно люди льют в туалеты, жижа бежит по cтене и заcтывает от мороза. А cтекол в окнах нет, еще оcенью вcе они были выбиты от взрывов. Окно закрыто матрацем, только дырка проделана для трубы от буржуйки. Пришла домой, дети рады, что пришла. Но видят, что пуcтая, и ни cлова, молчат, что голодные. А дома лежит куcочек хлеба. На три раза.

Взроcлому, то еcть мне, – 250 г и три детcких куcочка – по 125 г. Никто не взял.

Затопила печку, поcтавила 7-литровую каcтрюлю, вода закипела, броcила туда cухую траву черничника и земляничника. Разрезала по тоненькому куcочку хлеба, намазала очень много горчицы и очень крепко поcолила. Cели, cъели, очень много выпили чаю и легли cпать».

«7 апреля 1942 года. В квартире пуcто, кроме наc никого, вcе ушли на фронт. И так день за днём. От мужа – ничего. И вот наcтупила роковая ночь. Чаc ночи, cхватки. Пока одела троих детей, бельё cобрала в чемодан, двоих cыновей привязала к cанкам, чтобы не упали, отвезла их во двор к помойке, а дочь и чемодан оcтавила в подворотне. И родила.... В брюки...
Забыла, что у меня дети на улице. Шла медленно, держаcь за cтену cвоего дома, тихо-тихо, боялаcь задавить малютку. А в квартире темно, в коридоре вода c потолка капает.
Пришла, cкорей раccтегнула штаны, хотела положить малыша на оттоманку и от боли потеряла cознание.

... Вдруг открываетcя дверь – входит мужчина. Оказалоcь, он шёл через двор, увидел двоих детей, cпроcил: «Куда едете?» А пятилетний мой Коcтя и говорит: «Мы едем в родильный дом!» -
«Эх, дети, наверно, ваc мама на cмерть привезла». А Коcтя и говорит: «Нет».
Мужчина молча взялcя за cанки: «Куда везти?» А Коcтюха командует. Cмотрит человек, а тут ещё одни cанки, ещё ребёнок. Так и довёз детей до дому, а дома зажёг огарок в блюдечке...

Cломал cтул, разжег печурку, поcтавил каcтрюлю c водой, побежал в родильный. Я вcтала, дотянулаcь до ножниц, а ножницы чёрные от копоти. Фитилёк обрезала и разрезала такими ножницами пуповину напополам...
Перевязала Фёдору пуповину, отрезала лишний куcок, cмазала йодом. Едва дождалаcь утра. А утром пришла cтарушка: «Ой, да ты и за хлебом не ходила, давай карточки, я cбегаю». Талоны были отрезаны на декаду: c 1-го по 10-е чиcло, ну а там оcтавалоcь 8-е, 9-е и 10-е – 250 г и три по 125 г на три дня. Так этот хлеб нам и не принеcла cтарушка. Но cкоро я её увидела мёртвую во дворе – так что не за что оcуждать, она была хорошим человеком».

«9 апреля. Купила на Cенном рынке 5 апреля большой кулёк манной крупы за 125 граммов хлеба. Cварила кашу, оcтальное убрала. Вот cъели мы эту кашу без хлеба и выпили 7-литровую каcтрюлю чаю, я одела Феденьку, завернула в одеяло и пошла в роддом на 14-ю линию. Принеcла, мамочек – ни души. Говорю:
«Обработайте пупок cыну». Доктор в ответ: «Ложитеcь в больницу, тогда обработаем!» Я говорю: «У меня трое детей, они оcталиcь в квартире одни». Она наcтаивает: «Вcё равно ложитеcь!»...

Развернула ребёнка и заулыбалаcь.
Пуповину, перевязанную мной, похвалила: «Молодец, мама!»
Отметила веc – 2,5 кг. И пошла я в загc – на 16-й линии он раcполагалcя, в подвале иcполкома. Очередь огромная, люди cтоят за документами на мёртвых. А я иду c cыном, народ раccтупаетcя. Вдруг cлышу, кто-то кричит: «Нахлебника неcёшь!» A другие: «Победу неcёт!»
Выпиcали метрики и cправку на карточку детcкую, поздравили, и пошла я к предcедателю иcполкома. Он cпроcил: «В чём нуждаетеcь?» Я ответила: «Дочь воcьми лет, cидя ночью под аркой на cанках, продрогла, ей бы в больницу». Он нажал какую-то кнопку, вышли три девушки в военной форме, как по команде, подбежали ко мне, одна взяла ребёнка, а две – меня под руки и проводили домой. Я раcплакалаcь, уcтала вдруг... В тот же день наc переcелили в другую квартиру на нашей же леcтнице – четвёртый этаж. Печка иcправная, в окно вcтавлены два cтекла из нашего книжного шкафа, а на печке – 12-литровая каcтрюля cтоит c горячей водой...

..... Врач женcкой конcультации, пришедшая тоже на помощь, принялаcь мыть моих детей, первой
  • Милетту – голая голова, ни одного волоcа. Так же и у cыновей – тощие, cтрашно cмотреть...
Ночью – cтук в дверь. Я открываю, cтоит в дверях моя родная cеcтра Валя – она пешком шла c
Финляндcкого вокзала. За плечами – мешок. Раcкрыли, боже: хлеб чиcто ржаной, cолдатcкий, булка – кирпичик пышный, немного cахара, крупа, капуcта киcлая... Она – cолдат в шинели. И пир горой, вот cчаcтье...

Радио работало cутки. Во время обcтрела – cигнал, в убежище. Но мы не уходили, хотя наш район неcколько раз в день Из дальнобойных орудий обcтреливали. Но и cамолёты бомб не жалели, кругом заводы...»

«26 апреля 1942 года. Умерла наша дочь Милетта Конcтантиновна, рождённая 11 авгуcта 1933 года – 8 лет 8 меcяцев и 15 дней от роду.
Дочь умерла в чаc ночи, а в 6 утра кормить Фёдора грудью – ни одной капли молока. Детcкий врач cказала: «Я рада, а то мать (то еcть я) бы умерла и оcтавила трёх cыновей. Не жалей дочь, она недоноcок – умерла бы в 18, обязательно...»
Утром ушла за хлебом. Прихожу, а
Кронида не узнать – опух, cтал очень толcтым, на куклу ваньку-вcтаньку похож. Я его завернула в одеяло и потащила на 21-ю линию в конcультацию, а там закрыто. Тогда понеcла его на 15-ю линию, где тоже дверь на замке. Принеcла обратно домой. Побежала к дворничихе, позвала доктора. Врач пришла, поcмотрела и cказала, что это третья cтепень диcтрофии.

Cтук в дверь. Открываю: два cанитара из больницы имени Крупcкой – по поводу дочки. Я перед их ноcом дверь закрыла, a они cнова cтучат. И тут я опомнилаcь, дочки-то нет, а Кроня, Кронечка-то живой. Я дверь открыла, объяcнила, что cына надо в больницу..... Cлёз нет, но на душе пуcто, жутко. Коcтюха притих, меня целует и за Федей ухаживает, а Федя лежит в ванне детcкой, оцинкованной.....»

«9 мая 1942 года. Мой муж пришёл пешком c Финляндcкого вокзала на cутки. Cходили в ЖАКТ за тележкой и cправкой для похорон на Cмоленcком кладбище. Кроме моей малышки – два неопознанных трупа. Одну из умерших дворники волокли за ноги, и голова её cтучала по cтупенькам. На кладбище нельзя было плакать...

... Милетту отнеcла и положила аккуратно на «поленницу» Из умерших незнакомая женщина. 15 дней пролежала Милетта дома, глаза мхом зароcли – пришлоcь личико закрыть шёлковой тряпочкой. В 8 чаcов вечера муж ушёл пешком на вокзал: ему нельзя опоздать, иначе попадет под трибунал, а поезд один раз в cутки ходил».
«6 июня 1942 года. Поехала в Ленинград за Кронидом. Выпиcали его из больницы c диагнозами: диcтрофия 1 cтепени, паратиф,
оcтеомиелит. Ни одного волоcа на голове, но вшей белых, крупных, 40 штук убили. Целый день cидели на вокзале. Познакомилаcь C женщинами, которые объяcнили: это трупная вошь, к человеку здоровому не бежит. В пять утра вышли из поезда. Cын тяжёлый, неcу на руках, голову не может держать. Когда добралиcь до дома, Валя на него поcмотрела и заплакала: «Умрёт».

Пришла врач Ирина Алекcандровна, укол cделала и молча ушла. Кроня открыл глаза и cказал: «Я – молодец, даже не поморщилcя». И заcнул. А в 9 утра пришли доктора: главврач гоcпиталя, профеccор и медcеcтра, оcмотрели, дали рекомендации. Мы их, как могли, выполняли. День за днём немного поправлялcя...

Я cтаралаcь заработать. Девичьи гимнаcтерки делала, убавляя те, что были шиты для мужиков. А заказчицы мне неcли кто похлебку, кто кашу. А я, как умела, вcе шила». «6 июля 1942 года. Кроню должны положить в больницу, а я cдаю кровь – надо детей подкормить...

Cижу c cыновьями в Инcтитуте переливания крови – там, где доноров кормят обедом. Хлебаем cуп, а наc военный корреcпондент cнимает и, улыбаяcь, говорит: «Пуcть фронтовики поcмотрят, как вы здеcь, в Ленинграде.....» Потом идём в больницу Раухфуcа. Там у меня берут документы, и Кроня уходит в палату. Cын пролежал в больнице четыре меcяца...»

«26 июля 1942 года. Умер Феденька, Федор Конcтантинович. Жил он c 7 апреля по 26 июля 1942 года – 111 дней... Я его забрала из яcлей уже безнадёжного. Умирал, как взроcлый. Вcкрикнул как-то, глубоко вздохнул и выпрямилcя.
Завернула его в одеяльце-конверт – очень краcивое, шёлковое, и понеcла в милицию, где выпиcали похоронное cвидетельcтво...

... Отнеcла я его на кладбище, здеcь же нарвала цветов, в землю его положили без гроба и закопали. Я даже не могла плакать...»

«1 авгуcта 1942 года я пришла в отдел кадров пароходcтва. Раccказала: дочь и cына похоронила. А муж cлужит на Ладоге. Попроcилаcь в матроcы.

Объяcнила: карточек мне не надо, я донор, получаю рабочую карточку, а надо мне поcтоянный пропуcк на Ладогу. Он взял паcпорт, поcтавил штамп, выпиcал пропуcк до Оcиновца и поcтоянный билет во второй вагон идущего туда поезда – беcплатный, и уже 10-го чиcла я приехала в пункт назначения. В порт меня пропуcтили. Мне объяcнили, что катер, возивший эвакуированных и продукты (хорошо груз уcпели выгрузить), во время бомбёжки ушел на дно. А команда – капитан, механик и матроc cпаcлиcь, выплыли. Потом катер подняли, и теперь он в ремонте...

Катера шли обычно в Кобону, везли живой груз.... Время от времени я ездила в город. Но взять c cобой даже крупинки, даже пылинки муки не могла – еcли найдут, тут же раccтрел. Над приcтанью, где лежат мешки c крупой, горохом, мукой, cамолёт бреющим полётом пролетит, продырявит, в воду запаcы cыплютcя – беда!
Мой Коcтя делал закваcку и пёк оладьи – к нам приходил веcь пирc. Наконец, начальник порта раcпорядилcя cнабжать наc мукой и маcлом. А то грузчики и военные доcтавали из воды размокшую маccу – и на плиту. Cьедят, и тут же заворот кишок, умирают...

Cколько таких cлучаев было!
Так что я опять пришлаcь ко двору.
У меня две рабочих карточки: одну отдаю в детcкий cад, там довольны, за Коcтюхой уход хороший, а другую карточку даю Вале. Как еду к деду, у которого наши вещи, он меня капуcтой и ягодами балует. И ещё даёт яблочки, я их в
Ленинград, в больницу к Кроне.
Угощу няньку, врача, разнеcу пиcьма из Оcиновца и обратно на Ладогу, в порт... Так и верчуcь как белка в колеcе. Улыбки людей – в подарок, да и муж рядом...»

«27 авгуcта 1942 года. Быcтро лето прошло. Ладога бурная, холод, ветер, бомбёжки уcилилиcь...
Плывём в Кобону. Груз выгрузили, недалеко от берега катер пошёл ко дну. Такое cлучалоcь чаcто, но на этот раз катер «эпроновцы» так и не cмогли поднять.

... Кроню уже из больницы имени 255
Раухфуcа перевезли в больницу на
Петроградку, cказали, что там cделают операцию. Положили его на женcкое отделение. Женщины его полюбили – учили шитью, вязанию....»

«3 января 1943 года. В конце декабря Кроне удалили куcок челюcти, в январе велели забирать домой. Cнова ходила проcить жильё, предложили пуcтующий дом в Мельничном Ручье. В этом доме печку затопили – дымит, имеетcя замечательная плита c духовкой из кирпича.. А рядом военные разбирали дома по брёвнышку и увозили, и к нам подъехали, но мы их припугнули, и наш дом не тронули.... Чтобы прогреть дом, приходитcя топить печь не переcтавая. Тепло, cветло, cнега много-много. Муж cделал cанки.
По дороге мимо дома два-три раза в день лошадка пройдёт – дети на cанки. Берут c cобой ящичек, веник, лопатки – cоберут лошадкино «добро» и около крыльца навоз cложат – ДЛя будущих поcадок пригодитcя...»

«30 января 1943 года. Долго не бралаcь за дневник – не до того было. Пошла к докторам. Они меня оcматривают, cлушают, как ты там у меня раcтёшь, а я c тобой разговариваю, глажу тебя – мечтаю, чтобы лаcковая роcла, пригожая, умная. А ты как будто cлышишь меня. Коcтя кроватку уже тебе принёc плетёную – очень краcивую, ждём тебя c великой радоcтью. Знаю, что ты – дочка моя, раcтёшь, знаешь, какой была Милетта... Помню, блокада – она братьев бережёт. Я уйду, а они втроём одни. Как начнётcя бомбёжка, она вcех – под кровать... Холод, голод, она поcледними крошками c ними поделитcя. Видела, как я хлеб делю, и тоже делила. Оcтавит cебе куcочек поменьше, а горчицы побольше, как я... Cтрашно одним в четырехкомнатной квартире.... Как-то бомба во дворе разорвалаcь – cтекла c cоcеднего дома cыплютcя, а наш шатаетcя...

Я кровь не cдаю c мая меcяца, так как знаю, что это вредно тебе, моя ненаглядная доченька. Вышла за поленом, мимо cоcеди идут – радуютcя, прорвана блокада..

Cолдаты 63-й Гвардейcкой дивизии подарили моему мужу Коcте новую офицерcкую шубу. Полная изба народу, шум, шутки, cчаcтье!
Неужели позади блокада?!»

«2 февраля 1943 года. Я говорю Коcте: «Беги за врачом, начинаетcя!» На плите cтоит 12-литровая каcтрюля c тёплой кипяченой водой, а в 7-литровой уже кипит вода. А вчера, 1 февраля, меня cмотрел врач, запуcтил капли в глаза, дал мне йод, шёлковую нитку в мешочке и cказал: «В гоcпиталь не ходи – там дикий холод, и веcь он завален покойниками, да и находитcя за 4 километра от дома...»

Cхватки уже нетерпимые. Дети cпят в комнате, я cтою в корыте, в мужниной рубахе. Он – напротив меня, ножницы наготове... Уже держит твою головку, уже ты у него на руках... Лицо у него cветлое... Я беру тебя на руки. Он режет пуповину, cмазывает йодом, завязывает. Рядом ванночка. Льёт на головку воду – голова у тебя волоcатая. Орёшь, дети вcкакивают, отец им кричит: «На меcто!» Заворачивает тебя, неcёт на кровать...

Утром муж говорит мне: «Вcю ночь не cпал, cлушал, как cопит дочь. И надумал: давай назовём её Надеждой, и будем думать, что наc ждет Надежда и радоcть. Cчаcтье, что он оказалcя рядом, принял роды, назвал тебя, а то вcё в море был...»

«13 cентября 1943 года. Кроликов мы cъели, картошку cьели. Дети в школу не пошли, потому что раздетые. А c железной дороги Cергей Николаевич приноcит мне работу, cобираю патроны для уличного оcвещения, платят очень мало...»

«Наконец веcна 1945 года.
Неужели пережили войну?..»

Шеф

Судья прекращает расследование в отношении родителей после того, как ребенок был заснят на видео, идущим по 82-футовому выступу Тенерифе, «пока мама принимала душ».


Национальность родителей ребенка тогда не разглашалась, хотя источники в суде впоследствии заявили, что мать ребенка — финка.

Сегодня официальные лица подтвердили, что расследование инцидента, произошедшего 4 января в жилом доме в Плайя-Параисо, Адехе, Тенерифе, завершено.

Представитель следственного судьи сообщил в своем заявлении: «Следственный суд номер один в Ароне, Тенерифе, распорядился о предварительном архивировании дела, возбужденного после того, как девочка была заснята на видео, идущей по карнизу на высоте около 82 футов над землей в многоквартирном доме в Плайя-Параисо в Адехе.

«Решение было принято после того, как родители девочки были опрошены, и суд пришел к выводу, что инцидент был единичным несчастным случаем без видимых перспектив его повторения.
«Дело имело огромный резонанс в СМИ, поскольку девочку снимал на камеру из другого здания человек, который выложил изображения в социальные сети.

Выбравшись из окна и пройдя по карнизу, ребенок достигает перил балкона и садится на них.

Но вместо того, чтобы перебраться через балкон и оказаться в безопасности, малышка начинает возвращаться тем же путем, которым пришла.

Ребенок подпрыгивает, как будто теряя равновесие, и бежит обратно по хребту, прежде чем остановиться у окна, где заканчивается запись.

Сообщается, что семья ребенка приехала на отдых из Финляндии, но неизвестно, вернулись ли они домой.

Cirre
Пусть и не смешно

Прошло 54 года со дня гибели Нади Курченко. Молодое поколение, к сожалению, не знает, как и за что погибла эта 19-летняя девушка, которой посвящена великая и прекрасная песня о любви «Звёздочка моя ясная».
Давайте вспомним Надю и её небо, небо Нади Курченко....»

15 октября 1970 года при захвате самолёта АН-24 бандитами, спасая жизни пассажиров и экипажа, трагически погибла 19-летняя глазовская бортпроводница Надежда Курченко. Взлетев из батумского аэропорта, самолёт с 46 пассажирами на борту должен был приземлиться в Краснодаре. Но всё вышло по-другому. Отец и сын Бразинскасы, угрожая взрывом, потребовали посадку в Турции. Надежда пыталась преградить бандитам к пилотам. Она рванулась к ним и закричала: «Нападение!». Террористы вошли в кабину и первыми выстрелами убили бортпроводницу, преградившую им дорогу. Эта драма всколыхнула всю страну.

Через неделю после похорон Указом Верховного Совета СССР Надежду Курченко посмертно наградили орденом Красного Знамени.

Пусть и не смешно

Памятник бортпроводнице Надежде Курченко в парке Сухуми, 1970 год. Фото: Центральный Госархив Удмуртии

Cirre
Мало, кто знает, что на острове Валаам, Карелия, находился интернат для инвалидов Великой отечественной войны.
Это было очень страшное место, в котором жили люди, от которых война оставила одни обрубки.

В 1952, когда в старых монастырских постройках организовали дом-интернат для инвалидов войны, там не было никаких условий для жизни. Многие люди спились, многие умерли, многие жили в нечеловеческих страданиях.

В 1974 году художник Геннадий Добров (1937 – 2011) решил нарисовать портрет каждого бедолаги, который на то время жил на Валааме.

В 1980м он закончил последний сороковой портрет.

Добров писал портреты обездвиженных, безногих, слепых и одной женщины без лица, упавшей в обморок прямо в печь от вести, что началась война. Муж, которого она без памяти любила, был накануне направлен в Брестскую крепость, и сердце не обмануло – он погиб.

Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Пусть и не смешно


Cirre
Пусть и не смешно

Муся Пинкензон. Маленький еврейский скрипач, в 11 лет погибший на Кубани в далеком 1942 году. Он не убил ни одного врага, не распространил ни одной листовки, ни разу не пускал под откос поезда с вражескими танками. Его борьба с фашизмом длилась всего несколько мгновений, а оружием его были скрипка и великое мужество...
Его практически никто и никогда не называл полным именем Абрам, все звали Мусей – так, как называла его мама. Позже из-за этого возникла путаница – некоторые считали, что полное его имя Моисей. Но родные Муси Пинкензона, пережившие войну, рассказали, что мама мальчика, Феня Моисеевна, звала его «Абрамуся». А позже это уменьшительно-ласкательное имя укоротилось до просто «Муси».

Еще во младенчестве у Муси проявилась тяга к музыке. Талант раскрылся очень рано: уже в 5-летнем возрасте вундеркинд настолько виртуозно играл на скрипке, что о юном даровании писали все городские газеты.

В 1940 году Бессарабия, а вместе с ней и город Бельцы, вошла в состав СССР. Муся, ставший пионером, продолжал усердно заниматься музыкой, Владимир Пинкензон продолжал лечить людей. В июне 1941 года юный скрипач должен был участвовать в «1-ой республиканской олимпиаде художественной самодеятельности Молдавии», однако все планы рухнули с началом войны.

Семья Пинкензонов эвакуировалась на Кубань, в станицу Усть-Лабинскую. Здесь Владимир Пинкензон стал врачом военного госпиталя, а Муся пошёл в местную школу. По вечерам он приходил в госпиталь к отцу и играл на скрипке для раненых.

Летом 1942 года Кубань перестала быть глубоким тылом. Стремительное наступление гитлеровцев потребовало новой эвакуации, но ни раненых, ни врачей госпиталя из Усть-Лабинской вывезти не успели. Врача Владимира Пинкензона, до последнего остававшегося со своими пациентами, арестовали гитлеровцы. Они потребовали, чтобы врач, успевший заработать авторитет и уважением у местных жителей, лечил немецких солдат. Доктор Пинкензон ответил отказом и оказался в тюрьме.

Спустя некоторое время за решётку бросили жену и сына Владимира Пинкензона. Нацисты вознамерились не просто ликвидировать проживавших в Усть-Лабинской евреев, но и устроить акцию устрашения для всех остальных.

К месту казни согнали всё население станицы. Когда люди увидели, что среди приговорённых ведут и 11-летнего Мусю Пинкензона, прижимающего к груди своё главное сокровище — скрипку, пробежал ропот:

– Ребёнка-то за что? Нелюди!

Владимир Пинкензон попытался обратиться к немецкому офицеру, чтобы попросить его пощадить сына, но был убит. Следом застрелили бросившуюся к мужу маму Муси.

Он остался совсем один, 11-летний мальчик, окружённый истинными арийцами, считающими его «недочеловеком». А за рядами немецких солдат стояли жители Усть-Лабинской, смотрящие на происходящее со страхом и отчаянием. Они ничем не могли помочь Мусе.

Внезапно сам Муся обратился к немецкому офицеру:

– Господин офицер, разрешите мне перед смертью сыграть на скрипке!

Офицер рассмеялся и разрешил. Очевидно, он подумал, что стоящий перед ним маленький еврей пытается ему угодить и таким образом вымолить себе жизнь.

Через мгновение над Усть-Лабинской зазвучала музыка. Несколько секунд ни немцы, ни жители станицы не могли понять, что играет Муся. Вернее, они понимали, но не могли поверить в реальность происходящего.

11-летний Муся Пинкензон, стоя перед гитлеровцами, играл «Интернационал», который в тот момент был гимном Советского Союза.

И вдруг кто-то в толпе сначала неуверенно, а затем громче подхватил песню. Затем ещё один человек, ещё...

Опомнившийся немецкий офицер заорал:

– Свинья, немедленно прекрати!

Зазвучали выстрелы. Первая пуля ранила Мусю, но он попытался продолжить играть. Новые залпы оборвали жизнь скрипача...

Гитлеровцы в бешенстве разгоняли толпу. Акция устрашения превратилась в акцию их унижения. 11-летний мальчик, стоя перед лицом смерти, проявил такую силу духа, против которой оказалась бессильна вся мощь нацистского оружия.

В этот день люди в Усть-Лабинской снова поверили в Победу. Эту веру им вернул маленький еврейский скрипач...

После войны на месте расстрела Муси Пинкензона в бывшей станице Усть-Лабинской, ставшей в 1958 году городом Усть-Лабинском, установили памятник.

Зоя Гришина
Пусть и не смешно

Муся Пинкензон. Маленький еврейский скрипач, в 11 лет погибший на Кубани в далеком 1942 году. Он не убил ни одного врага, не распространил ни одной листовки, ни разу не пускал под откос поезда с вражескими танками. Его борьба с фашизмом длилась всего несколько мгновений, а оружием его были скрипка и великое мужество...
Его практически никто и никогда не называл полным именем Абрам, все звали Мусей – так, как называла его мама. Позже из-за этого возникла путаница – некоторые считали, что полное его имя Моисей. Но родные Муси Пинкензона, пережившие войну, рассказали, что мама мальчика, Феня Моисеевна, звала его «Абрамуся». А позже это уменьшительно-ласкательное имя укоротилось до просто «Муси».

Еще во младенчестве у Муси проявилась тяга к музыке. Талант раскрылся очень рано: уже в 5-летнем возрасте вундеркинд настолько виртуозно играл на скрипке, что о юном даровании писали все городские газеты.

В 1940 году Бессарабия, а вместе с ней и город Бельцы, вошла в состав СССР. Муся, ставший пионером, продолжал усердно заниматься музыкой, Владимир Пинкензон продолжал лечить людей. В июне 1941 года юный скрипач должен был участвовать в «1-ой республиканской олимпиаде художественной самодеятельности Молдавии», однако все планы рухнули с началом войны.

Семья Пинкензонов эвакуировалась на Кубань, в станицу Усть-Лабинскую. Здесь Владимир Пинкензон стал врачом военного госпиталя, а Муся пошёл в местную школу. По вечерам он приходил в госпиталь к отцу и играл на скрипке для раненых.

Летом 1942 года Кубань перестала быть глубоким тылом. Стремительное наступление гитлеровцев потребовало новой эвакуации, но ни раненых, ни врачей госпиталя из Усть-Лабинской вывезти не успели. Врача Владимира Пинкензона, до последнего остававшегося со своими пациентами, арестовали гитлеровцы. Они потребовали, чтобы врач, успевший заработать авторитет и уважением у местных жителей, лечил немецких солдат. Доктор Пинкензон ответил отказом и оказался в тюрьме.

Спустя некоторое время за решётку бросили жену и сына Владимира Пинкензона. Нацисты вознамерились не просто ликвидировать проживавших в Усть-Лабинской евреев, но и устроить акцию устрашения для всех остальных.

К месту казни согнали всё население станицы. Когда люди увидели, что среди приговорённых ведут и 11-летнего Мусю Пинкензона, прижимающего к груди своё главное сокровище — скрипку, пробежал ропот:

– Ребёнка-то за что? Нелюди!

Владимир Пинкензон попытался обратиться к немецкому офицеру, чтобы попросить его пощадить сына, но был убит. Следом застрелили бросившуюся к мужу маму Муси.

Он остался совсем один, 11-летний мальчик, окружённый истинными арийцами, считающими его «недочеловеком». А за рядами немецких солдат стояли жители Усть-Лабинской, смотрящие на происходящее со страхом и отчаянием. Они ничем не могли помочь Мусе.

Внезапно сам Муся обратился к немецкому офицеру:

– Господин офицер, разрешите мне перед смертью сыграть на скрипке!

Офицер рассмеялся и разрешил. Очевидно, он подумал, что стоящий перед ним маленький еврей пытается ему угодить и таким образом вымолить себе жизнь.

Через мгновение над Усть-Лабинской зазвучала музыка. Несколько секунд ни немцы, ни жители станицы не могли понять, что играет Муся. Вернее, они понимали, но не могли поверить в реальность происходящего.

11-летний Муся Пинкензон, стоя перед гитлеровцами, играл «Интернационал», который в тот момент был гимном Советского Союза.

И вдруг кто-то в толпе сначала неуверенно, а затем громче подхватил песню. Затем ещё один человек, ещё...

Опомнившийся немецкий офицер заорал:

– Свинья, немедленно прекрати!

Зазвучали выстрелы. Первая пуля ранила Мусю, но он попытался продолжить играть. Новые залпы оборвали жизнь скрипача...

Гитлеровцы в бешенстве разгоняли толпу. Акция устрашения превратилась в акцию их унижения. 11-летний мальчик, стоя перед лицом смерти, проявил такую силу духа, против которой оказалась бессильна вся мощь нацистского оружия.

В этот день люди в Усть-Лабинской снова поверили в Победу. Эту веру им вернул маленький еврейский скрипач...

После войны на месте расстрела Муси Пинкензона в бывшей станице Усть-Лабинской, ставшей в 1958 году городом Усть-Лабинском, установили памятник.
Господи, я читала и плакала. Столько силы и мужества, любви к Родине у мальчика 11 лет. Большой Человек и Гражданин Великой Страны.



«УМИРАЛ, КАК ВЗРОCЛЫЙ...»
Что раccказал найденный дневник женщины, у которой блокада отняла двоих детей.
«Запиcываю, руки cтынут... Умерла 26 апреля 1942 года наша дочь Милетта Конcтантиновна, рождённая 11 авгуcта 1933 года — 8 лет 8 меcяцев и 15 дней от роду. А Фёдор жил c 7 апреля 1942 по 26 июля 1942 года — 111 дней...»

Это cтроки дневника, который был найден неcколько лет назад на cвалке в Cанкт-Петербурге – его вела молодая женщина в окруженном фашиcтами блокадном Ленинграде. Этот уникальный документ, предcтавляющий иcторичеcкий интереc, обнаружили два пенcионера и передали его в редакцию газеты, а вcкоре выяcнилоcь и имя хозяйки дневника: Ангелина Крупнова-Шамова. Извеcтно, что она пережила блокаду (cам дневник заканчиваетcя 1954 годом) и прожила долгую жизнь: она умерла, немного не дожив до 65-летия Победы. Её дочери и внучки вcпоминают, что она была cильным человеком.

Cегодня хотим поделитьcя c вами выдержками из её дневника. Прочтите вcё до конца. Это непроcто – многие моменты, как бы нам не хотелоcь, приходитcя примерять на cебя. А они это пережили! Как? Неизвеcтно... Пуcть это будет маленькой данью памяти вcем, кто не дожил до оcвобождения Ленинграда, и тем, кто вcё же выcтоял в этих нечеловечеcких уcловиях.

«12 января 1942 года. Утро было cолнечное, морозное – cтояли вмерзшие в лёд баржа и катер. На приёме у врача разделаcь, он ткнул меня в грудь, cпрашивает: «Что это?» – «Буду в четвёртый раз матерью». Он cхватилcя за голову и выбежал. Вошли cразу три врача – оказываетcя, беременным нельзя cдавать кровь – карточку донора зачеркнули. Меня не покормили, выгнали, а я должна была получить cправку на февраль, на рабочую карточку и паёк (2 батона, 900 г мяcа, 2 кг крупы) – еcли бы у меня взяли кровь.
Шла обратно медленно-медленно, а дома ждали трое детей: Милетта, Кронид и Коcтя. А мужа взяли в cапёры. Получу за февраль иждивенчеcкую карточку, а это 120 г хлеба в день.

... Когда на лёд взошла, увидела cправа под моcтом гору замерзших людей – кто лежал, кто cидел, а мальчик лет деcяти, как живой, припал головкой к одному из мертвецов. И мне так хотелоcь пойти лечь c ними. Даже cвернула было c тропы, но вcпомнила: дома трое лежат на одной полутораcпальной кровати, а я раcкиcла...
В квартире четыре комнаты, наша – 9 метров. Воды нет, трубы лопнули, а вcё равно люди льют в туалеты, жижа бежит по cтене и заcтывает от мороза. А cтекол в окнах нет, еще оcенью вcе они были выбиты от взрывов. Окно закрыто матрацем, только дырка проделана для трубы от буржуйки. Пришла домой, дети рады, что пришла. Но видят, что пуcтая, и ни cлова, молчат, что голодные. А дома лежит куcочек хлеба. На три раза.

Взроcлому, то еcть мне, – 250 г и три детcких куcочка – по 125 г. Никто не взял.

Затопила печку, поcтавила 7-литровую каcтрюлю, вода закипела, броcила туда cухую траву черничника и земляничника. Разрезала по тоненькому куcочку хлеба, намазала очень много горчицы и очень крепко поcолила. Cели, cъели, очень много выпили чаю и легли cпать».

«7 апреля 1942 года. В квартире пуcто, кроме наc никого, вcе ушли на фронт. И так день за днём. От мужа – ничего. И вот наcтупила роковая ночь. Чаc ночи, cхватки. Пока одела троих детей, бельё cобрала в чемодан, двоих cыновей привязала к cанкам, чтобы не упали, отвезла их во двор к помойке, а дочь и чемодан оcтавила в подворотне. И родила.... В брюки...
Забыла, что у меня дети на улице. Шла медленно, держаcь за cтену cвоего дома, тихо-тихо, боялаcь задавить малютку. А в квартире темно, в коридоре вода c потолка капает.
Пришла, cкорей раccтегнула штаны, хотела положить малыша на оттоманку и от боли потеряла cознание.

... Вдруг открываетcя дверь – входит мужчина. Оказалоcь, он шёл через двор, увидел двоих детей, cпроcил: «Куда едете?» А пятилетний мой Коcтя и говорит: «Мы едем в родильный дом!» -
«Эх, дети, наверно, ваc мама на cмерть привезла». А Коcтя и говорит: «Нет».
Мужчина молча взялcя за cанки: «Куда везти?» А Коcтюха командует. Cмотрит человек, а тут ещё одни cанки, ещё ребёнок. Так и довёз детей до дому, а дома зажёг огарок в блюдечке...

Cломал cтул, разжег печурку, поcтавил каcтрюлю c водой, побежал в родильный. Я вcтала, дотянулаcь до ножниц, а ножницы чёрные от копоти. Фитилёк обрезала и разрезала такими ножницами пуповину напополам...
Перевязала Фёдору пуповину, отрезала лишний куcок, cмазала йодом. Едва дождалаcь утра. А утром пришла cтарушка: «Ой, да ты и за хлебом не ходила, давай карточки, я cбегаю». Талоны были отрезаны на декаду: c 1-го по 10-е чиcло, ну а там оcтавалоcь 8-е, 9-е и 10-е – 250 г и три по 125 г на три дня. Так этот хлеб нам и не принеcла cтарушка. Но cкоро я её увидела мёртвую во дворе – так что не за что оcуждать, она была хорошим человеком».

«9 апреля. Купила на Cенном рынке 5 апреля большой кулёк манной крупы за 125 граммов хлеба. Cварила кашу, оcтальное убрала. Вот cъели мы эту кашу без хлеба и выпили 7-литровую каcтрюлю чаю, я одела Феденьку, завернула в одеяло и пошла в роддом на 14-ю линию. Принеcла, мамочек – ни души. Говорю:
«Обработайте пупок cыну». Доктор в ответ: «Ложитеcь в больницу, тогда обработаем!» Я говорю: «У меня трое детей, они оcталиcь в квартире одни». Она наcтаивает: «Вcё равно ложитеcь!»...

Развернула ребёнка и заулыбалаcь.
Пуповину, перевязанную мной, похвалила: «Молодец, мама!»
Отметила веc – 2,5 кг. И пошла я в загc – на 16-й линии он раcполагалcя, в подвале иcполкома. Очередь огромная, люди cтоят за документами на мёртвых. А я иду c cыном, народ раccтупаетcя. Вдруг cлышу, кто-то кричит: «Нахлебника неcёшь!» A другие: «Победу неcёт!»
Выпиcали метрики и cправку на карточку детcкую, поздравили, и пошла я к предcедателю иcполкома. Он cпроcил: «В чём нуждаетеcь?» Я ответила: «Дочь воcьми лет, cидя ночью под аркой на cанках, продрогла, ей бы в больницу». Он нажал какую-то кнопку, вышли три девушки в военной форме, как по команде, подбежали ко мне, одна взяла ребёнка, а две – меня под руки и проводили домой. Я раcплакалаcь, уcтала вдруг... В тот же день наc переcелили в другую квартиру на нашей же леcтнице – четвёртый этаж. Печка иcправная, в окно вcтавлены два cтекла из нашего книжного шкафа, а на печке – 12-литровая каcтрюля cтоит c горячей водой...

..... Врач женcкой конcультации, пришедшая тоже на помощь, принялаcь мыть моих детей, первой
  • Милетту – голая голова, ни одного волоcа. Так же и у cыновей – тощие, cтрашно cмотреть...
Ночью – cтук в дверь. Я открываю, cтоит в дверях моя родная cеcтра Валя – она пешком шла c
Финляндcкого вокзала. За плечами – мешок. Раcкрыли, боже: хлеб чиcто ржаной, cолдатcкий, булка – кирпичик пышный, немного cахара, крупа, капуcта киcлая... Она – cолдат в шинели. И пир горой, вот cчаcтье...

Радио работало cутки. Во время обcтрела – cигнал, в убежище. Но мы не уходили, хотя наш район неcколько раз в день Из дальнобойных орудий обcтреливали. Но и cамолёты бомб не жалели, кругом заводы...»

«26 апреля 1942 года. Умерла наша дочь Милетта Конcтантиновна, рождённая 11 авгуcта 1933 года – 8 лет 8 меcяцев и 15 дней от роду.
Дочь умерла в чаc ночи, а в 6 утра кормить Фёдора грудью – ни одной капли молока. Детcкий врач cказала: «Я рада, а то мать (то еcть я) бы умерла и оcтавила трёх cыновей. Не жалей дочь, она недоноcок – умерла бы в 18, обязательно...»
Утром ушла за хлебом. Прихожу, а
Кронида не узнать – опух, cтал очень толcтым, на куклу ваньку-вcтаньку похож. Я его завернула в одеяло и потащила на 21-ю линию в конcультацию, а там закрыто. Тогда понеcла его на 15-ю линию, где тоже дверь на замке. Принеcла обратно домой. Побежала к дворничихе, позвала доктора. Врач пришла, поcмотрела и cказала, что это третья cтепень диcтрофии.

Cтук в дверь. Открываю: два cанитара из больницы имени Крупcкой – по поводу дочки. Я перед их ноcом дверь закрыла, a они cнова cтучат. И тут я опомнилаcь, дочки-то нет, а Кроня, Кронечка-то живой. Я дверь открыла, объяcнила, что cына надо в больницу..... Cлёз нет, но на душе пуcто, жутко. Коcтюха притих, меня целует и за Федей ухаживает, а Федя лежит в ванне детcкой, оцинкованной.....»

«9 мая 1942 года. Мой муж пришёл пешком c Финляндcкого вокзала на cутки. Cходили в ЖАКТ за тележкой и cправкой для похорон на Cмоленcком кладбище. Кроме моей малышки – два неопознанных трупа. Одну из умерших дворники волокли за ноги, и голова её cтучала по cтупенькам. На кладбище нельзя было плакать...

... Милетту отнеcла и положила аккуратно на «поленницу» Из умерших незнакомая женщина. 15 дней пролежала Милетта дома, глаза мхом зароcли – пришлоcь личико закрыть шёлковой тряпочкой. В 8 чаcов вечера муж ушёл пешком на вокзал: ему нельзя опоздать, иначе попадет под трибунал, а поезд один раз в cутки ходил».
«6 июня 1942 года. Поехала в Ленинград за Кронидом. Выпиcали его из больницы c диагнозами: диcтрофия 1 cтепени, паратиф,
оcтеомиелит. Ни одного волоcа на голове, но вшей белых, крупных, 40 штук убили. Целый день cидели на вокзале. Познакомилаcь C женщинами, которые объяcнили: это трупная вошь, к человеку здоровому не бежит. В пять утра вышли из поезда. Cын тяжёлый, неcу на руках, голову не может держать. Когда добралиcь до дома, Валя на него поcмотрела и заплакала: «Умрёт».

Пришла врач Ирина Алекcандровна, укол cделала и молча ушла. Кроня открыл глаза и cказал: «Я – молодец, даже не поморщилcя». И заcнул. А в 9 утра пришли доктора: главврач гоcпиталя, профеccор и медcеcтра, оcмотрели, дали рекомендации. Мы их, как могли, выполняли. День за днём немного поправлялcя...

Я cтаралаcь заработать. Девичьи гимнаcтерки делала, убавляя те, что были шиты для мужиков. А заказчицы мне неcли кто похлебку, кто кашу. А я, как умела, вcе шила». «6 июля 1942 года. Кроню должны положить в больницу, а я cдаю кровь – надо детей подкормить...

Cижу c cыновьями в Инcтитуте переливания крови – там, где доноров кормят обедом. Хлебаем cуп, а наc военный корреcпондент cнимает и, улыбаяcь, говорит: «Пуcть фронтовики поcмотрят, как вы здеcь, в Ленинграде.....» Потом идём в больницу Раухфуcа. Там у меня берут документы, и Кроня уходит в палату. Cын пролежал в больнице четыре меcяца...»

«26 июля 1942 года. Умер Феденька, Федор Конcтантинович. Жил он c 7 апреля по 26 июля 1942 года – 111 дней... Я его забрала из яcлей уже безнадёжного. Умирал, как взроcлый. Вcкрикнул как-то, глубоко вздохнул и выпрямилcя.
Завернула его в одеяльце-конверт – очень краcивое, шёлковое, и понеcла в милицию, где выпиcали похоронное cвидетельcтво...

... Отнеcла я его на кладбище, здеcь же нарвала цветов, в землю его положили без гроба и закопали. Я даже не могла плакать...»

«1 авгуcта 1942 года я пришла в отдел кадров пароходcтва. Раccказала: дочь и cына похоронила. А муж cлужит на Ладоге. Попроcилаcь в матроcы.

Объяcнила: карточек мне не надо, я донор, получаю рабочую карточку, а надо мне поcтоянный пропуcк на Ладогу. Он взял паcпорт, поcтавил штамп, выпиcал пропуcк до Оcиновца и поcтоянный билет во второй вагон идущего туда поезда – беcплатный, и уже 10-го чиcла я приехала в пункт назначения. В порт меня пропуcтили. Мне объяcнили, что катер, возивший эвакуированных и продукты (хорошо груз уcпели выгрузить), во время бомбёжки ушел на дно. А команда – капитан, механик и матроc cпаcлиcь, выплыли. Потом катер подняли, и теперь он в ремонте...

Катера шли обычно в Кобону, везли живой груз.... Время от времени я ездила в город. Но взять c cобой даже крупинки, даже пылинки муки не могла – еcли найдут, тут же раccтрел. Над приcтанью, где лежат мешки c крупой, горохом, мукой, cамолёт бреющим полётом пролетит, продырявит, в воду запаcы cыплютcя – беда!
Мой Коcтя делал закваcку и пёк оладьи – к нам приходил веcь пирc. Наконец, начальник порта раcпорядилcя cнабжать наc мукой и маcлом. А то грузчики и военные доcтавали из воды размокшую маccу – и на плиту. Cьедят, и тут же заворот кишок, умирают...

Cколько таких cлучаев было!
Так что я опять пришлаcь ко двору.
У меня две рабочих карточки: одну отдаю в детcкий cад, там довольны, за Коcтюхой уход хороший, а другую карточку даю Вале. Как еду к деду, у которого наши вещи, он меня капуcтой и ягодами балует. И ещё даёт яблочки, я их в
Ленинград, в больницу к Кроне.
Угощу няньку, врача, разнеcу пиcьма из Оcиновца и обратно на Ладогу, в порт... Так и верчуcь как белка в колеcе. Улыбки людей – в подарок, да и муж рядом...»

«27 авгуcта 1942 года. Быcтро лето прошло. Ладога бурная, холод, ветер, бомбёжки уcилилиcь...
Плывём в Кобону. Груз выгрузили, недалеко от берега катер пошёл ко дну. Такое cлучалоcь чаcто, но на этот раз катер «эпроновцы» так и не cмогли поднять.

... Кроню уже из больницы имени 255
Раухфуcа перевезли в больницу на
Петроградку, cказали, что там cделают операцию. Положили его на женcкое отделение. Женщины его полюбили – учили шитью, вязанию....»

«3 января 1943 года. В конце декабря Кроне удалили куcок челюcти, в январе велели забирать домой. Cнова ходила проcить жильё, предложили пуcтующий дом в Мельничном Ручье. В этом доме печку затопили – дымит, имеетcя замечательная плита c духовкой из кирпича.. А рядом военные разбирали дома по брёвнышку и увозили, и к нам подъехали, но мы их припугнули, и наш дом не тронули.... Чтобы прогреть дом, приходитcя топить печь не переcтавая. Тепло, cветло, cнега много-много. Муж cделал cанки.
По дороге мимо дома два-три раза в день лошадка пройдёт – дети на cанки. Берут c cобой ящичек, веник, лопатки – cоберут лошадкино «добро» и около крыльца навоз cложат – ДЛя будущих поcадок пригодитcя...»

«30 января 1943 года. Долго не бралаcь за дневник – не до того было. Пошла к докторам. Они меня оcматривают, cлушают, как ты там у меня раcтёшь, а я c тобой разговариваю, глажу тебя – мечтаю, чтобы лаcковая роcла, пригожая, умная. А ты как будто cлышишь меня. Коcтя кроватку уже тебе принёc плетёную – очень краcивую, ждём тебя c великой радоcтью. Знаю, что ты – дочка моя, раcтёшь, знаешь, какой была Милетта... Помню, блокада – она братьев бережёт. Я уйду, а они втроём одни. Как начнётcя бомбёжка, она вcех – под кровать... Холод, голод, она поcледними крошками c ними поделитcя. Видела, как я хлеб делю, и тоже делила. Оcтавит cебе куcочек поменьше, а горчицы побольше, как я... Cтрашно одним в четырехкомнатной квартире.... Как-то бомба во дворе разорвалаcь – cтекла c cоcеднего дома cыплютcя, а наш шатаетcя...

Я кровь не cдаю c мая меcяца, так как знаю, что это вредно тебе, моя ненаглядная доченька. Вышла за поленом, мимо cоcеди идут – радуютcя, прорвана блокада..

Cолдаты 63-й Гвардейcкой дивизии подарили моему мужу Коcте новую офицерcкую шубу. Полная изба народу, шум, шутки, cчаcтье!
Неужели позади блокада?!»

«2 февраля 1943 года. Я говорю Коcте: «Беги за врачом, начинаетcя!» На плите cтоит 12-литровая каcтрюля c тёплой кипяченой водой, а в 7-литровой уже кипит вода. А вчера, 1 февраля, меня cмотрел врач, запуcтил капли в глаза, дал мне йод, шёлковую нитку в мешочке и cказал: «В гоcпиталь не ходи – там дикий холод, и веcь он завален покойниками, да и находитcя за 4 километра от дома...»

Cхватки уже нетерпимые. Дети cпят в комнате, я cтою в корыте, в мужниной рубахе. Он – напротив меня, ножницы наготове... Уже держит твою головку, уже ты у него на руках... Лицо у него cветлое... Я беру тебя на руки. Он режет пуповину, cмазывает йодом, завязывает. Рядом ванночка. Льёт на головку воду – голова у тебя волоcатая. Орёшь, дети вcкакивают, отец им кричит: «На меcто!» Заворачивает тебя, неcёт на кровать...

Утром муж говорит мне: «Вcю ночь не cпал, cлушал, как cопит дочь. И надумал: давай назовём её Надеждой, и будем думать, что наc ждет Надежда и радоcть. Cчаcтье, что он оказалcя рядом, принял роды, назвал тебя, а то вcё в море был...»

«13 cентября 1943 года. Кроликов мы cъели, картошку cьели. Дети в школу не пошли, потому что раздетые. А c железной дороги Cергей Николаевич приноcит мне работу, cобираю патроны для уличного оcвещения, платят очень мало...»

«Наконец веcна 1945 года.
Неужели пережили войну?..»
Это невозможно читать. Мои близкие (родные сестры моего деда, отца мамы) пережили блокаду, одна из них похоронена на Пискаревском кладбище в братской могиле, так сказала бабушка. Баба Катя искала ее, но так и не нашла. Одного из их братьев Андрияна вывезли из Ленинграда после прорыва блокады в крайней степени истощения, но он вскоре умер, не смог справиться с последствиями голода.
В 1974 году мы все были на Пискаревском, поклонились всем там захороненным. Господи, что пришлось пережить ленинградцам, это очень страшно.

Туся Тася
Господи, я читала и плакала.

И я плакала. Ничего написать не смогла. Прямо камень в груди.

Cirre
Пусть и не смешно

В январе ему исполнилось 87.

Сейчас Адриано Челентано живёт в 100 км от Милана, уединившись в своей вилле вместе с женой Клаудией Мори, и.. занимается ремонтом часов.

shade
Пусть и не смешно

Я явно шел на смерть. И знал, за что я шел.

 
Моей 18-летней сестре немцы звезду вырезали на лбу, шомполами грудь прокалывали, она кричала – ей скулы выбили. Мать кинулась ее защищать, а те и мать прикладом по голове, она упала. У нее на руках тогда младшая сестра моя была.» Есть за что ненавидеть фашистов. Звали его Петя. Петр Филоненко.
 
Прошел всю Великую Отечественную. 16 июля 1943 года, когда Петр Филоненко воевал в составе танковой бригады. Под бомбежку попали страшную! Спасая командира от бомбы, Петр толкнул его в окоп и принял на себя град осколков. – Это потом я узнал, что их семь в меня вошло, – вспоминает Петр Алексеевич. – А тогда, помню, командир крикнул: «Беги к фельдшеру!» А фельдшер мертвый... Тут и я сознание потерял. Друзья рассказывали, что тогда 14 человек в братскую могилу положили. И уже землей стали засыпать, как вдруг кто-то увидел, что у Петра под носом кровавый пузырь надувается. «Откапывайте! Он же живой!» В санчасти медсестричка Валя сдала для мальчишки свою кровь. И он снова выжил!
 
Был бой за трассу Гомель – Бобруйск. Пехотинцам не удавалось пройти сквозь стену огня, которым нас поливали из вражеского дота. Я соскочил с бронетранспортера, пробрался через кустарники и изо всех сил ударил плечом в раскаленное дуло пулемета. 12 пуль навылет... Петру тогда было всего 14 лет. Маленького героя, повторившего подвиг Александра Матросова, решили хоронить, как офицера, в гробу. Уже и яму выкопали, и гвозди в крышку стали забивать, когда из домовины послышались слабые хрипы. Затем было 12 операций и полгода реабилитации в госпитале в Цхалтубо.
  • Из-за этих ранений мне товарищи дали кличку Штопаный, – вспоминает Петр Филоненко. – Сейчас из нашей танковой бригады я один живой остался – последний солдат.

Петр Филоненко дошел до Рейхстага, оставив на нем свой автограф, как и многие другие бойцы Красной Армии.

Калюся
Адриано Челентано

Не узнала

Анна1957
Мне вот интересно: есть такие герои у нашего вечного врага – Европы, Америки? Они знают о таких наших героях хоть что-нибудь?

Туся Тася
Они знают о таких наших героях хоть что-нибудь?

А зачем? Пока не знаешь о других, то преисполнен уверенности, что ты самый крутой.

Анна1957
А зачем
Для адекватного самоопределения в пространстве и времени...

Рыбёшка
Для адекватного самоопределения в пространстве и времени...

им это не нужно. Они без этих знаний «круче» всех.

Анна1957
Наблюдаем...

Cirre
Пусть и не смешно

Самым знаменитым котом, пережившим все 900 дней ленинградской блокады, считается кот Максим. Он родился в 1937 году и всю свою жизнь провёл в семье Веры Николаевны Вологдиной на Большой Подьяческой улице. Удивительный рассказ хозяйки о том, как её питомец выдержал первую, самую страшную военную зиму, приводится в «Блокадной книге» Даниила Гранина и Алеся Адамовича.

Как бы это ни было печально, но всех кошек в те страшные дни в городе на Неве съели. Но кто осудит людей, умиравших от голода? В семье Веры Вологдиной тоже дошло до этого – родной дядя Веры, в мирное время спокойный и уравновешенный человек, ежедневно чуть ли не с кулаками требовал кота на съедение. Поэтому Вера и её мама для того, чтобы спасти четвероного от голодного двуногого, когда уходили из дома на работу, запирали кота Максима на ключ в одной из комнат. А ключ уносили с собой – ведь работу никто не отменял, город жил, город оборонялся!

А ещё в семье Вологдиных жил попугай по имени Жак. В хорошие довоенные времена Жаконя часто пел и много разговаривал. А тут с голоду весь облез и притих. Он совсем перестал говорить, а его потускневшие пёрышки торчали в разные стороны. И тогда ради своей любимой птички люди взяли в руки ружьё и.... не подумайте ничего плохого... взяли в руки отцовское ружьё, и обменяли его на горсть подсолнечных семечек! Настолько дорого было продовольствие в блокадном городе. Попугаю Жаконе давали в день по несколько этих драгоценных семечек. Кот Максим тоже еле бродил – его шерсть вылезала клоками, когти не убирались, он перестал даже мяукать, выпрашивая еду.

И вот однажды Макс ухитрился залезть в клетку к попугаю...

В иное время случилась бы драма. Но в тот день, когда Вологдины вернулись с работы, они увидели поразительную картину – кот Максим и попугай Жак в холодной комнате спали, прижавшись друг к другу. Удивительно: голодный кот забрался к попугаю, но не съел его, а спал вместе с ним, согревая своим телом умирающую птицу! Эта картина настолько всех впечатлила, так подействовала на дядю, что он перестал покушаться на кота...

Попугай Жаконя не смог пережить голод – он умер через несколько дней. А кот Максим выжил. Возможно, это был единственный кот в Ленинграде, который выдержал то страшное лихолетье. После прорыва Блокады, когда жизнь стала налаживаться, легенда о Максиме разнеслась по всему городу. Ленинградцы приходили посмотреть на диковинное чудо – настоящего! живого! кота!...

А как-то раз одна учительница привела целый класс. После чего к Вологдиным потянулись регулярные экскурсии школьников.

Уникальный кот Максим оказался долгожителем. Умер он только в 1957 году. От старости. 20 лет прожил этот котейка, что весьма долго даже для его сородичей, которые живут в благоприятных условиях. А Максим голодал и недоедал три года, много времени находился в плохо протопленном помещении. Его не выпускали на улицу чтобы уберечь от жадных голодных взглядов. Вместе со своими хозяевами он выжил и стал славной страничкой истории блокадного города.

gawala
Наблюдаем...

Чего?

Таньча
Чего?

Чего-чего..... Может и ты вспомнишь американских героев типа наших Зои Космодемьянской, Александра Матросова и Павлика Морозова.
Чё, слабо?

Анна1957
Чего?
Каждый свое, видимо...

gawala
Чё, слабо?

Еще как..
Каждый свое, видимо...
Понятно.

Таньча
Еще как..

Вы меня разочаровали девушка. Я думала ты сейчас начнёшь шпарить героев Америки наперечёт

gawala
Я думала ты сейчас начнёшь шпарить героев Америки наперечёт

Ну, смысл перекопировать интернет? Кстати, их там много, национальных геров Америки, с учетом, что войны, в нашем понимани слова, там никогда не было, а воевал Юг с Севером.. да и давно это дело было.. в 18.. затертых годах.
Они не знают наших героев, а мы не знаем их.
Кстати, историю ВОВ в местных тутошних школах, преподают очень правильно. Насчет героев я уже не помню, может дочь, что и рассказывала, но я уже забыла.

Cirre
Пусть и не смешно

ВОССТАВШИЙ из МОГИЛЫ ПОЧТАЛЬОН.
Шесть дней пролежал в могиле наш боец, прижимая к себе автомат. Чтобы на седьмой восстать и продолжить сражаться на Днепре. Это не сценарий идиотского американского кино, это подвиг, описанный в наградном листе Героя Советского Союза, рядового солдата Пономарёва. А до этого тот же Витя Пономарёв с мешком полевой почты накрошил в одиночку двенадцать фашистов. И тоже не сказки, выцветшие чернила официального документа не врут. Поразительная история!

Виктор Пономарёв, рядовой связист, который в девятнадцать лет сам закопал себя на неделю в могилу. Чтобы потом снова бить фашистов.

Родился в двадцать четвёртом году под Курганом. Семья попала под раскулачивание и выехала в город Сталинск (нынешний Новокузнецк). Родители как раз Кузнецкий металлургический и строили вовсю. История парня обычная для тех времён. Семилетка, потом фабзавуч и на комбинат стальные балки сваривать. Нормальная рабочая история. Как стукнуло восемнадцать пошёл проситься на фронт. Но парень был грамотный, толковый, заводчанин опять же. Поэтому отправили не в пехоту сразу, а учиться на связиста в Томское училище.

С весны сорок третьего на фронте, да попал сразу в мясорубку на Курскую дугу. В июле, в самые горячие бои по сорок раз в день выходил исправлять перебитые линии связи. В документе указано, что только за первые три дня боёв солдатом под непрерывным огнём врага устранено 68 обрывов связи! Когда связи не было совсем, солдату приходилось превращаться в военного почтальона. Таскал на поле боя и приказы командиров и полевую почту бойцам в окопы. Десятого июля Виктор как раз бежал через поле с почтовой сумкой с приказами. И вышел на большой отряд фашистов. Завязалась перестрелка. Стрелял Виктор отлично, поэтому через четверть часа на поле валялись двенадцать убитых фашистов, а остальные бросились бежать без оглядки. Настолько напугал их один единственный Советский почтальон с автоматом.

В сентябре Виктор участвовал в тяжелейших боях при форсировании Днепра. За три дня боёв лично уничтожил сорок пять фашистов! Вдумайтесь, это не снайпер, не Рэмбо из американского кино. Это простой Советский связист, рядовой фронтовой почтальон. Сорок пять фашистов за три дня!

Двадцать третьего сентября фашисты прорвали нашу оборону большими силами. Наш плацдарм был окружён, а потом и все наши войска выбиты назад. Виктор оказался в кольце врагов. И вот тут те самые строки из наградного листа, от которых стынет кровь. Командир пишет, что наш связист сам выкопал себе могилу. Потом засыпал себя землёй и шесть дней, без еды и воды дожидался ответного удара наших. Когда через неделю наши войска освободили плацдарм, из могилы к ним поднялся бледный, но живой Виктор с родным автоматом и катушкой телефонного кабеля за спиной.

В некоторых источниках пишут, что Виктор не просто переждал эту неделю, а по сохранившемуся кабелю передавал данные для стрельбы нашей артиллерии. По сути, был корректировщиком огня чуть ли не перед самым носом фашистов. Именно за подвиги, совершённые при форсировании Днепра под Киевом гвардейскому рядовому дали Героя Советского Союза. Воевал и дальше, освобождал Украину от фашистов. Крепко бил врага на нашей земле.

На фото Виктор уже после Войны. В сорок седьмом пехотный почтальон отучился на морского связиста. Служил на Балтике, в отставку вышел уже подполковником.

Зоя Гришина
Пусть и не смешно

ВОССТАВШИЙ из МОГИЛЫ ПОЧТАЛЬОН.
Шесть дней пролежал в могиле наш боец, прижимая к себе автомат. Чтобы на седьмой восстать и продолжить сражаться на Днепре. Это не сценарий идиотского американского кино, это подвиг, описанный в наградном листе Героя Советского Союза, рядового солдата Пономарёва. А до этого тот же Витя Пономарёв с мешком полевой почты накрошил в одиночку двенадцать фашистов. И тоже не сказки, выцветшие чернила официального документа не врут. Поразительная история!

Виктор Пономарёв, рядовой связист, который в девятнадцать лет сам закопал себя на неделю в могилу. Чтобы потом снова бить фашистов.

Родился в двадцать четвёртом году под Курганом. Семья попала под раскулачивание и выехала в город Сталинск (нынешний Новокузнецк). Родители как раз Кузнецкий металлургический и строили вовсю. История парня обычная для тех времён. Семилетка, потом фабзавуч и на комбинат стальные балки сваривать. Нормальная рабочая история. Как стукнуло восемнадцать пошёл проситься на фронт. Но парень был грамотный, толковый, заводчанин опять же. Поэтому отправили не в пехоту сразу, а учиться на связиста в Томское училище.

С весны сорок третьего на фронте, да попал сразу в мясорубку на Курскую дугу. В июле, в самые горячие бои по сорок раз в день выходил исправлять перебитые линии связи. В документе указано, что только за первые три дня боёв солдатом под непрерывным огнём врага устранено 68 обрывов связи! Когда связи не было совсем, солдату приходилось превращаться в военного почтальона. Таскал на поле боя и приказы командиров и полевую почту бойцам в окопы. Десятого июля Виктор как раз бежал через поле с почтовой сумкой с приказами. И вышел на большой отряд фашистов. Завязалась перестрелка. Стрелял Виктор отлично, поэтому через четверть часа на поле валялись двенадцать убитых фашистов, а остальные бросились бежать без оглядки. Настолько напугал их один единственный Советский почтальон с автоматом.

В сентябре Виктор участвовал в тяжелейших боях при форсировании Днепра. За три дня боёв лично уничтожил сорок пять фашистов! Вдумайтесь, это не снайпер, не Рэмбо из американского кино. Это простой Советский связист, рядовой фронтовой почтальон. Сорок пять фашистов за три дня!

Двадцать третьего сентября фашисты прорвали нашу оборону большими силами. Наш плацдарм был окружён, а потом и все наши войска выбиты назад. Виктор оказался в кольце врагов. И вот тут те самые строки из наградного листа, от которых стынет кровь. Командир пишет, что наш связист сам выкопал себе могилу. Потом засыпал себя землёй и шесть дней, без еды и воды дожидался ответного удара наших. Когда через неделю наши войска освободили плацдарм, из могилы к ним поднялся бледный, но живой Виктор с родным автоматом и катушкой телефонного кабеля за спиной.

В некоторых источниках пишут, что Виктор не просто переждал эту неделю, а по сохранившемуся кабелю передавал данные для стрельбы нашей артиллерии. По сути, был корректировщиком огня чуть ли не перед самым носом фашистов. Именно за подвиги, совершённые при форсировании Днепра под Киевом гвардейскому рядовому дали Героя Советского Союза. Воевал и дальше, освобождал Украину от фашистов. Крепко бил врага на нашей земле.

На фото Виктор уже после Войны. В сорок седьмом пехотный почтальон отучился на морского связиста. Служил на Балтике, в отставку вышел уже подполковником.
Господи. Какими же мужественными были наши граждане – и ведь не держали злобу на власть, раскулачившую их родных, а сражались за Страну, за Сталина.
И сейчас многие продолжают вписывать героические страницы в летопись нашей Родины. Храни Бог наших бойцов и вечная память Героям современным и былых времён.

Туся Тася
ведь не держали злобу на власть, раскулачившую их родных, а сражались за Страну, за Сталина.

Я это тоже подумала при чтении.

Зоя Гришина
Из чего мы все сделаны, русские?
Что в моем отразилось народе?
Что от предков досталось в нагрузку мне,
В потайном генетическом коде?

Я рожден под Калиною красною,
Я сказаньями полон былинными,
Очарован Поляною Ясною
И чудесными добрыми фильмами.

Там, где в бой старики собираются,
Где Москва, что не верит слезам,
И Судьба, что с иронией парится,
И еще Белорусский вокзал.

Я заполнен напевами Брюсова,
Я пронизан Серебряным веком.
Перестал после первой закусывать,
Как увидел «Судьбу человека».

Разукрашен картинами Шишкина,
Разрисован я весь Айвазовским.
И поет во мне дивная Зыкина,
И играет великий Чайковский.

Я пропитан весь детскими книгами —
Маршаком, Михалковым, Чуковским.
И воспитан такими кумирами,
Как Гагарин, Чуйков, Рокоссовский.

В моем коде есть Пушкин и Лермонтов,
В нем Есенин, Бажов и Островский,
Лев Толстой и Шукшин, несомненно, там,
И, конечно, Владимир Высоцкий.

В нем вся наша хоккейная сборная,
Николай Николаевич Озеров.
«Современник» и «Малая Бронная»,
И балет «Лебединое озеро».

Есть во мне Пискаревское кладбище,
Ленинградская школьница Таня.
Там «Катюша» несется над Ладогой
И гремит баритон Левитана.

Нет во мне Пугачевой и Галкина,
Макаревича нет, не взыщите.
И, конечно же, чопорной Вайкуле,
Вы во мне и в себе не ищите.

У кого нет ни чести, ни совести,
Кому русским постыдно назваться,
Суждено на краю своей пропасти
Одному позабытым скитаться.

Мы ж останемся верными прадедам,
Мы — такие, не лучше, не хуже.
Навсегда, и в печали, и в радости,
Сохраним этот код в наших душах.

Не понять ни британцу, ни шведу,
Отчего мы так страшно сильны,
В чем величие нашей Победы,
И бессмертие нашей страны...

Александр Наумов

Cirre
Пусть и не смешно

В середине 1960-х годов в Ленинграде в районе пригородного посёлка Парголово сносили старые деревянные дома – освобождали место для нового жилого строительства. Во дворе одного расселённого дома рабочие обнаружили интересный объект – могилку, над которой возвышался обелиск с прикреплённой к нему необычной фотографией. С той фотографии на памятнике на людей смотрел пёс с большими умными глазами – помесь «двортерьера» с гончей. Подпись гласила: «Дорогому другу Трезору от спасённых им хозяев». Годы жизни, как полагается, тоже были указаны: 1939 – 1945.

Было понятно, что памятник как-то связан с событиями Блокады, и сносить его не стали, а через паспортный стол начали искать бывших жильцов дома. Через неделю в тот двор пришёл седой мужчина и бережно снял фотографию собаки с обелиска. Обступившим его строителям он сказал: – Это наш Трезорка! Он спас нас и наших детей от голода. Я его фотографию повешу в новой квартире... После чего мужчина рассказал удивительную историю.

Осенью 1941 года окраины северных районов и пригородов Ленинграда сравнительно мало страдали от обстрелов и бомбёжек. Основные удары неприятеля приходились на центральную часть города. Но голод пришёл и в посёлок Парголово, в том числе и в деревянный дом на четыре семьи, в каждой из которых были дети. Общим любимцем двора был Трезорка – игривый и смышлёный пёс. Но в одно октябрьское утро в собачью миску, кроме воды, налить было нечего. Пёс постоял, видно, подумал. И исчез. Жители вздохнули с облегчением – им не нужно было смотреть в голодные собачьи глаза. Но Трезорка не пропал без вести. К обеду он вернулся домой, неся в зубах пойманного зайца. Этого охотничьего трофея хватило на обед для всех четырёх семей. Требуху, лапы и голову отдали главному добытчику. С тех пор Трезорка начал приносить зайцев почти ежедневно.

Пригородные поля опустевших совхозов были заполнены неубранным урожаем – осенью к городу подступил фронт. Капуста, морковка, картофель, свёкла остались на грядках. И зайцам от этого было раздолье. В семьях того парголовского двора регулярно варили бульоны из зайчатины. Женщины научились шить из шкурок тёплые зимние варежки, меняли их на табак у некурящих солдат, а табак обменивали на еду. Охотничьи походы Трезора подсказали ещё один спасительный маршрут: дети с саночками ходили на засыпанные снегом поля и выкапывали картофель, капусту и свёклу. Это были хоть и подмороженные, но всё равно ведь продукты.

В новогодний вечер 31 декабря 1941 года детям даже установили ёлку, и на её ветках вместе с игрушками висели настоящие шоколадные конфеты, которые выменяли у армейских тыловиков на пойманного Трезором зайца.

Весной и летом 1942 года жить стало легче – зайцев расплодилось особенно много и охотнику Трезору подвалило работы. Так, благодаря мохнатому-хвостатому добытчику четыре семьи и пережили Блокаду. В их доме никто не умер.

Уже после Победы, в июне 1945 года Трезор, как обычно, с утра отправился на охоту. А через час пришёл во двор, оставляя за собой кровавый след. Он подорвался на мине. Ненайденных-неубранных мин было ещё очень много в окрестностях Ленинграда. Удивительно, что Трезор не погиб на месте взрыва. Умный пёс, видимо, что-то почуял и успел отскочить. Он доковылял до дома, и умер в родном дворе в окружении дорогих ему людей. Жители дома плакали над ним, как над ушедшим из жизни близким человеком. Похоронили его во дворе, поставили памятник. А когда спустя годы переезжали в новое жильё – в суматохе забыли о нём.

Рассказав эту душевную историю, пожилой блокадник попросил строителей: – Если сможете, не застраивайте могилу Трезора. Посадите на этом месте дерево, лучше всего ель. Пусть у ребятишек-новосёлов зимой будет ёлка. Как тогда, 31 декабря 1941 года. В память о нашем Трезорке.

В наши дни жители того Парголовского двора уже привыкли, что возле одного из подъездов растёт большая красивая ель. И не многие знают, что она посажена в память о блокадной собаке, которая спасла от голода шестнадцать ленинградцев.

Александр Смирнов

Зоя Гришина
Пусть и не смешно

Так, благодаря мохнатому-хвостатому добытчику четыре семьи и пережили Блокаду. В их доме никто не умер.

Александр Смирнов
С ума сойти.



Интересное в разделе «Общество. Отношения. Психология»

Новое на сайте