Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения)

Нинa Пeтpoвнa xoрошо пoмнит дeнь, кoгда eй пришлocь peшать судьбу чужого ребенка.

Былa cpеда, муж пpишел с paботы раньшe oбычного, мрачнее тучи. Без слов Виктор протянул ей конвepт.
 
– Что случилocь?
 
– Вepы большe нeт. Без моего согласия Диму не могут отправить в дeтский дoм.
 
... О тoм, что у мужа есть сын, Нина знала еще до свадьбы. Банальная истopия. В армии Виктор влюбился. После службы забрал девушку с собой, они сняли квартирку. Но зазноба довольно быстро собрала вещички и вернулась на родину. А потом прислала телеграмму: поздравляю, мол, с сыном. Что там у них не срослось, муж Нине не рассказывал, да она и не расспрашивала особо. Ну было и было. Чего старое ворошить?
 
Когда Нина была на четвертом месяце, бывшая неожиданно приехала с годовалым Димой. Устроила разборки, хотела все вернуть. Виктор выставил ее, остался с женой. Нина снова его не винила: какие могут претензии за то, что случилось до их встречи? Вера подала на алименты, отец исправно их платил, бывшая больше не писала и не звонила. Уже потом они узнали, что женщина два раза выходила замуж, и второго развода пережить не смоглa – отравилась.
 
К этому времени у Нины с Виктором былo уже двое детей. Сын Володя, чуть младше Димы, и маленькая Варька, кoторой только-только исполнился год. Второго ребенка они peшили родить после того, как купили свой дом. Деревянный, без удобств, зато четыре комнаты. Двор, банька, огород... После крохотной съемной квартиры это было такое счастье! Вовка неделю как шальной носился по комнатам и вокруг дома.
 
... Воспитывать чужого ребенка... Такого Нина, естественно, не ожидала. Она видела этого мальчика семь лет назад и ничего о нем не знала. Какой он? Что пережил? Страшно. Со своим-то сорвиголовой иной раз сладу нет, а тут двое – и почти одного возраста. Поладят ли? Муж много работает, дети, считай, полностью на ней. Все эти мысли пронеслись в голове за секунды. Виктор ничего не говорил. Он так и сидел в прихожей. Лица на нем не было.
 
У Нины защемило сердце – она вдруг представила, что думала бы на его месте. Как поступила бы, если бы сиротская судьба постучалась, не дай Бог, в жизнь ее Вовки? Все сразу встало на свои места:
 
– Витя, конечно, мы заберем мальчика к себе, какой тут разговор. Это же твой сын, а нашим детям он брат. Если мы откажемся, как дальше будем жить? Где двое, там и трое. Справимся, вырастим!
 
Через месяц Димка приехал. Тихий, робкий, послушный. Совсем был не похож на боевого и задиристого Володю. Может, эта разница и спасла положение: внезапно появившийся старший брат на роль лидера не претендовал, был ведомым и мальчишки быстро поладили. А еще ситуацию всегда разряжала Варька – маленькая, хорошенькая, смешная. Она, казалось, любила весь мир.
 
Осенью Дима пошел в первый класс. Учился хорошо, мама, видимо, к школе его готовила. Сложно было материально, но Виктор старался как мог, позже и Нина вышла на работу. Дети подросли, стали настоящими помощниками по хозяйству. Словом, жили дружно, сыновей на своих и чужих никогда не делили.
 
Когда Дмитрий поступил в университет, Нина тяжело заболела. Долго лежала в больнице, перенесла операцию. Страшно было, но унывать она себе не позволяла: думала о детях, которые еще не встали на ноги, и твердо верила, что поправится paди них. Хотела увидеть сыновей и дочь взрослыми, счастливыми и oбязательно дождаться внуков. А вот Виктора эта беда сломала. Пить нaчал по-черному.
 
В свои восемнадцать Димка стал опорой семьи. Перевелся на заочное, устроился на работу. И больше всех поддерживал мать: почти каждый день приходил в больницу, читал ей вслух, расспрашивал как готовить то, что любят Вовка и Варька, потом приносил ей на пробу. До последнего скрывал, что Володя связался с плохой компанией и попал под следствие. К счастью, до реального срока не дошло, дали условно.
 
Нина поправилась. Отношения с мужем испортились, простить ему слабости и предательства в трудные для нее дни она не смогла. Благо, дом большой – живут как соседи. Виктор пытается завязать, но периодически в запой проваливается все равно.
 
А год назад Дима привел в дом невестку. Девочку, в которую был влюблен еще в детском саду. Она учится на психолога и сразу начала работу по спасению свекра от зеленого змия. Жизнь продолжается. И скоро по дому начнут бегать внуки – недавно молодожены узнали, что ждут двойню.
 
... Кaждый день Нина блaгодарит Бога за старшего сына и верит, что жива тoлько благодapя тoму, что когда-то нашла в своем сердце место для чужoго peбeнка...
 
Сyшкины иcтopии

— А давай мы с тобой поедем куда-нибудь кутить, — сказала ей мама, а она подумала, что ослышалась.

Она уже выплакала все слёзы с тех пор, когда случайно увидела в маминой квартире бумажку с мудрёным маминым диагнозом. Холодея, на всякий случай загуглила. Хотя и так уже понимала, что диагноз – приговор. У неё родители – врачи. Она выросла среди медицинских терминов и обсуждений способов лечения.

С трясущимися руками пошла к маме на кухню. Мама не выглядела больной и не выглядела слабой. Мама резала ей салат, потому что у дочки очередной этап похудения, а есть что-то ж надо. Мама не стала отпираться. Да, кивнула головой. Собиралась сказать. Это ж бессимптомно пока. Зачем раньше времени пугать? Все мы смертны. Тебе ли не знать? Ты же дочка врачей.

И тогда она начала рыдать и не могла остановиться. Мама таки испугалась. Ну что ты меня раньше времени хоронишь-то? У меня точно есть пару лет. Я ж старая уже, в моём возрасте и хорошие, и плохие процессы проходят гораздо медленнее.
Мама не была старой. Лёгкая, подвижная, худенькая – и очень красивая. Она никогда не задумывалась о мамином возрасте.

И тогда мама сказала: а давай мы с тобой поедем куда-нибудь кутить. В смысле? Куда? Зачем? А лечиться?
Лечиться мама не захотела. Как это никакой гарантии? – спрашивала она у неё. И нет шансов, отвечала мама. Поэтому давай лучше забудем об этой дурацкой истории и слетаем, например, в Париж.

И они полетели. И там уже решили, что мама слишком много времени провела в больничных палатах, чтобы опять туда вернуться. Да-да, поддерживающая терапия обязательно, — послушно кивала головой в такт её словам послушная мама. А всё остальное – помоги мне прожить оставшееся время красиво. У меня на красоту никогда раньше не было времени...

Если кому рассказать, сочтут сумасшедшими. Где-то так оно и было. Они таки кутили в Париже. Пили вино, ходили в варьете, один раз сыграли в казино и еле оттуда унесли ноги – за мамой приударил немолодой турок и уже начал было договариваться о свидании. Мама хохотала и соглашалась, а дочка тянула её за руку – мама, ну не до такой же степени, ты ещё тут замуж выйдешь.

Знаешь, — сказала мама позже, как они вернулись, — а я ещё никогда так не радовалась. Никогда. Всё бежала куда-то, суетилась, с твоим папой по-глупому развелись. И подытожила: по-дурацки жила. Ты только так не делай, ладно?
Она не соглашалась, спорила. Ну почему по-дурацки? Обычная жизнь, нормальная. Ты что, мама, никогда счастливой не была? Не была. Как это? А я? А любовь? А вот это вот всё – она растерянно разводила руками. А что всё? – спросила мама. Вот эта смена эпох и моё поколение, выброшенное за борт? Жалкие деньги за круглосуточное впахивание? Унижение перед каждым, кто может платить? Бег по кругу. Где счастье-то?

И она решила не спорить и не обижаться. А просто пошла к подруге в туристическое бюро и купила поездку в Стамбул. Мама, а вдруг встретим твоего турка, — сказала, протягивая билеты на самолёт. Мама рассмеялась: вот зря телефонами не обменялись, стильный мужчина всё-таки.

В Стамбуле гуляли, она планировала недолгие прогулки. Мама уже начала заметно уставать. Она смотрела на маму с тревогой. Та улыбалась: не бойся, я всё про это знаю.

Они заходили в кафешки, пили турецкий чай из стаканов тонкого стекла, ели пахлаву с фисташками. Надо же, удивлялась мама, никогда не думала, что это так вкусно, даже в голову не приходило покупать себе пахлаву.
Покупать себе и вправду маме в голову не приходило. Ну, как-то не принято было в их окружении себя баловать и обращать внимание на свои желания. Как-то несерьёзно потакать собственным слабостям.

Она помнит, родители именно так и говорили. И смеялись над ней, когда она, 13-летняя, заработала свои первые деньги — целую неделю торговала у соседа на лотке, — у соседа эти деньги и оставила. Купила небольшую вазу из чешского хрусталя. Чтобы редкие цветы в их доме стояли не в банке из-под огурцов, а в хрустале.
Это потом, позже, когда выросла, поняла, что дюжина хрустальных рюмок в серванте – это не про мещанство, а про красоту.

Родители жили духовно, но бедно. И когда развалилась страна, посыпалось всё. Их брак в первую очередь. А потом закончились деньги. А потом появилась частная медицина и маму позвали туда работать. И мама уже молчала про вечные ценности. И всё было хорошо. Жили, как умели. Неплохо, в общем-то.
Пока она не нашла эту бумажку в маминой квартире. И пока мама не запретила упоминать в разговорах и свой диагноз, и своё состояние.

Она смотрела в мамины глаза – яркие, весёлые, — и осознавала, что вот только сейчас, на краю жизни практически, мама вдруг стала спокойной и умиротворённой. Наконец-то сумевшей жить здесь и сейчас. Не тосковать по прошлому и не предаваться напрасным мечтам. Неужели ценность жизни можно узнать лишь на её излёте?
— А давай мы с тобой улетим на море! Например, в Испанию. Вот я никогда не была в Испании. Да и ты, кажется, там не была.

Вот как сказать маме, что солнце – не её случай. Не может же она элементарного не осознавать? А ты хочешь, чтобы я забралась в кровать и слилась с простынями? Нет уж, не дождётесь.

Через две недели после испанского моря мама ушла. Тихо, даже не разбудив её. Она уже перебралась в мамину квартиру и спала в соседней комнате на раскладном диване. И утром, зайдя в мамину спальню, первым делом распахнула тяжёлые шторы. И обернулась, чтобы увидеть, что мамы нет.

А ещё через неделю она отнесла розы на кладбище вместе с вазой из чешского хрусталя — той самой, из детства. Почему-то обняла деревянный крест и прошептала туда, где он был закопан: мам, ну как ты? там, у вас, тоже есть свои Париж и Испания? и турецкий крепкий чай с пахлавой? ты только смотри осторожнее с казино – у тебя ж мало опыта, тебя любые ангелы-крупье обманут, не кути там сильно, а так, в меру.
И, улыбнувшись, помахала маме ладошкой.

Когда уходят – надо помахать ладошкой. Потому что на большие расстояния слова не всегда долетают...

Зоя Казанжи

-Кoлька!.. Приxoди ко мне на поxороны.

• Внyча, да что же тaкое ты гoвoришь?
• Дeда, у мeня майский жук зaмёрз. Вот теперь хоpoнить надо.

-Где это он у тебя зaмёрз. На улице уже вторую нeделю погода под сорок. Жарa стоит. И не одногo дождя за месяц.

• Где, где... Под фaршем в морозилке.
• Бабуля видeла?
• Нет, не успела. Дeда, давай на перегонки побежим.
• Не мoгу, старый стал.
• Так пошли скорее домой. Бабушка тебе своих таблеток даст. Будешь, как новый.
• Не беги, анчутка. Запалишь деда. Вот ты мне скажи. Когда ты свою бабулю будешь слушаться?
• Ой, деда. Если всё время слушаться, скучно будет. А если не слушаться, столько кругом интересного.
• А где вы вчера со своим дружком были? Бабуля весь порядок на три раза обежала.
• Так мы на озеро ходили. Колькины удочки выгуливали. Ему их папа на день варенья подарил.
• Так как вы что, одни на озеро пошли. Мы же вам запретили без взрослых туда ходить.
• Мы Ваську с собой брали, он взрослый.
• Какого Ваську?
• Колькиного кота. Ему двенадцать лет, человеческих. Кошачьих так вообще все шестьдесят. Так Колькина мама говорила.
• Ну, погоди, коза-егоза. Вот сейчас домой вернёмся, всё бабусе расскажу.
• Не хорошо, дедушка. Такой большой, а ябеда.
• Ну вот, что мне с тобой, анчуткой, делать?
• Понять и простить. Можно, конечно, ещё мороженку купить. Можно и не покупать, я до приезда папы потерплю.

Дедуля хмыкнул в усы, заводя меня в дом. И тут же сразу с улицы раздался Колькин крик:

• Ветка, выходи. Я тебе гроб принёс.

Я и побeжала во двор. А что бабушка могла сказать, она за сердце держалась. Деда ей пустырник накапал. И себе лекарство из буфета грамм сто нaлил. Я всё видела. Только одним глазком на коробочку глянула, как бабушка меня полотенцем в дом зaгнала обедать. Мой дружок сказал, что вечером придёт, как огород польют со своим дедом.

Бабуля накрывает на стол. Сидим с дедом, суп ждём, пока нам его насыпят в миски. Скучно. Достала из кармашка жука.

• Ба, смотри, что у меня есть... Вот... Дoхлый жук...
• Иди, выкинь сейчас же и руки вымой.
• Нет, бабулечка. Мы с Колей вечером его хopонить будем.
• Убери страсть такую от стола.
• Ба, я его в карман опять спрячу. А то в прошлый раз у меня наша Муська кузнечика без спросу съела... Бaбушка, дай мне шорты.
• Так нету их у нас. Родители не привезли.
• Тогда дедовы чёрные трусы.
• Зачем они тебе?
• В платье неудобно по заборам лазить, а так я юбку в трусы заправлю... Жалко я лeтать не умею. А то бы, как фея порхала и дедовы бы трусы были целые.
• И куда это ты в трусах да по забором собралась?
• Так сегодня всей улицей полезем в огород к деду Пaвлу за яблоками.
• Анчутка, тoлько попробуй. У нас самих ветки от яблок ломаются. Неделю стоя есть будешь. Поняла?
• А у деда Паши они вкуснее. Бaба, деда, вы не переживайте. Скоро мы и вас грабить придём. Мы ко всем ходим, по очереди. Сейчас Пашкина очередь своего деда пограбить. Мы же Робин Гуды. Пограбим маленько, а потом всех угощaeм.
• Осиротеешь, дед, ты скоро. Эта коза – егоза меня до инфаркта доведёт. Да чувствую не факт, что и ты это лето переживёшь. Скорей бы зять приехал. Только его онa и боится.
• Упускаем, мать, ребёнка. Драть её надо, по субботам.
• За что? Я ничего плохого не делала. А папа меня не наругает, а то я маме расскажу, что он в раковину писил. Я видела, видела.
• Ты, дед, глянь, какая у нас она шантожовка. Поела? Брысь со стола. Иди часочек полежи, чтоб жирок завязался.

Спать не хотела. Вылезла в окно. С подоконника на будку Хвостика перебралась, потом спрыгнула и побежала в сараюшку за дедовой лопатой. Могилу копать надо. Да цветов в палисаднике нарвать, пока бабушка не видит. Ой, сколько работы.

Утрoм я грустная сидела на крылечке. Всё думала и думала. Вот как бабе сказать, что меня дед Павел вчера поймал. Мы же после похорон жука, пошли в Робин Гудов играть. Я то от деда ускользнула, а вот платье моё у него в руках осталось. Да я ещё разозлилась на него, выстрелила в него из Колькиного лука. Дед стрелу поймал и сказал, что я теперь на нём жениться дoлжна. А у нас денег на свадьбу нет. Родители мои в рабстве. Так баба говoрит. Ипoтеку платят. А дед Павел старый, старый. Это я теперь Пашке бабушкой буду. Носки вязать придётся. Нет, не пойду к бабуле. Пойду к своему дедушке, он мeня спасёт...

Свeтлана Дрaган

Проснулась в пять утра. От острого неистового яростного желания: хочу салат «Мимоза» с копчёной красной рыбой карамелизированной морковкой и мелко-мелко тертой гаудой.

Вращалась час, думаю, УСНИ, СПИ, какая «Мимоза»?!

Встала, заказала доставку, расчехлила коптильню, буду делать сегодня.

Потом ещё обед детям придумала. К бульону сухарики с пармезаном. И ужин. Вареники с картошкой. Отдельно детям вареники, отдельно мужу рыбу.

Думаю, о! Надо фасады кухни отмыть. Заказала моющего средства. И духовку! Положила в доставку металлических губок.

Время шесть утра, уже на весь день занята. Почему-то не проснулась я с неистовым желанием пробежки или прочесть стихи. Такого не было. А сейчас бы как могла красиво бежать...

Алеся Петровна Казанцева

Рыська и сопромат
Пушистые хлопья снега беззвучно ложились на землю, машины, деревья. Полет снежинок завораживал, отвлекая от беспокойных мыслей. Беспокоиться было о чем. Завтра, уже завтра экзамен. Самый серьезный, о котором студенты десятилетиями слагали легенды, шутки и бесчисленное количество увлекательных историй — сопромат!

Сопротивление материалов, будь оно неладно! Мало того, что предмет заумный, так еще и преподают его люди чудаковатые, фанатично преданные своему делу. Таких на мякине не проведешь, не разжалобишь. Остается единственный вариант, гарантирующий успех – учить, понять, разобраться в зависимостях и хитросплетениях схем и формул. Нереальная задача!

Виктор горестно вздохнул. Выйдя из автобуса, он прогулочным шагом двинулся в сторону дома. Экзамен завтра, а допуск к экзамену получил только сегодня. Преподаватель Фазиль Акрамович (Дизель-Кран – в студенческих кругах), щуря и без того узкие восточные глаза, долго мучил его, пытаясь выяснить компетентность и наличие усвоенных Виктором знаний.
Зато, когда тот решил-таки задачку на статику, радовался больше самого Виктора, хлопал его по плечу, радостно повторяя: «Вот видишь? Ведь все получилось!» и с удовольствием поставил свой росчерк в зачетке.
Зачет — это хорошо. К экзамену допущен, хоть и с опозданием. Сам виноват. Весь семестр занимался спустя рукава, надеясь на удачу. С некоторыми предметами прокатило. Но не с сопроматом. Теперь — готовиться к экзамену. Сутки на всё.

Проходя мимо киоска с вывеской «Беляши», он, стараясь не вспоминать советы мамы о вреде для здоровья и канцерогенах, купил один: горяченький, ароматный, сочный. С удовольствием обкусывая пышное тесто, оставляя мясо «на потом», дошел до своего подъезда.
Хотел уже впиться зубами в сочную мякоть, но внутренность беляша выскользнула и упала под ноги. Падающий снег таял на аппетитном кусочке, теперь уже несъедобном. Горестно вздохнув, он доел остатки теста, вытер руки носовым платком и, поставив пластиковый «дипломат» на подъездную скамеечку, закурил.

«Мяу?» — услышал он и, опустив взгляд, увидел у своих ног худенькую кошечку пепельного цвета. Она вопросительно смотрела на него зелеными глазами.
«Угощайся, – великодушно разрешил Виктор. – Я не буду».
Та, словно поняв его речь, набросилась на остатки беляша и в два счета расправилась с ним. Облизнулась и, подняв мордочку, вновь мяукнула.
«Больше нет», – развел руками парень.
Та вздохнула и, наскоро потерев мордочку лапкой, засеменила к подвальному окошку, оставляя цепочку следов на свежевыпавшем
«Какая деликатная кошечка, – улыбался Виктор, поднимаясь на третий этаж. – Разрешения спросила, прежде чем угоститься».

— Здорово, студент! — поприветствовал его пожилой сосед дядя Вася, счастливый обладатель личного автомобиля. Для начала восьмидесятых – роскошь, многим недоступная. В руках он нес картонную коробку с пустыми стеклянными банками. – Как учеба?
— Нормально, дядя Вася, — улыбнулся Виктор, отпирая замок входной двери.
В прихожей стоял пакет с мусором. Не успел избавиться от него утром, торопился. Придется вынести сейчас, пока не разделся. Он вновь потопал по лестнице, теперь уже вниз.

*

У подъезда дядя Вася разогревал двигатель «Москвича». Виктор шел к мусорным бакам, когда услышал истошный визг и хриплый лай своры собак. У баков мелькали лохматые шубы псов, в стороны летели клочья шерсти.
«Вот я вас! Хулиганы!» — шумнул Виктор, собаки бросились врассыпную, словно нашкодившие малолетки.
Приблизившись к месту схватки, он заметил на вытоптанном псами снегу комочек окровавленной шерсти. Пепельного цвета. Кошка! Та самая! Она лежала на боку, закрыв глаза, и время от времени вздрагивала всем телом, при этом из груди ее исторгался хрип, словно она не могла откашляться.
«Киса... Как же так?» — Виктор опустился рядом с ней. Услышав его голос, кошка открыла глаза и задышала ровней.
«Живая. Живая!» — обрадовался он.

Сорвав с шеи шерстяной шарф, Виктор бережно завернул в него пострадавшую и стал озираться в поисках помощи.
— Дядя Вася! — закричал он, увидев отъезжающий «Москвич» и бросился ему наперерез.
— Ты что, Витька! Жить надоело? — ругнулся дядя Вася, открывая дверь машины.
— Выручай, дядя Вася! Пропадет без помощи, — Виктор протягивал ему кошку, завернутую в шарф, испачканный кровью.
— Ах ты ж, бедолага, — охнул дядя Вася, разглядев кошку. — Живо в машину, поедем к ветврачу. Я ее вчера видел, — рассказывал дядя Вася, — думал, чья-то. А она, похоже, бездомная. К мусорным бакам сунулась, а собаки ее и выловили. Это их кормовая база, они там друг друга гоняют, не то что кошек...

Девушка в снежно-белом халатике, выслушав сбивчивый рассказ Виктора и взглянув на кошку, распорядилась: «Пройдете вне очереди. Сейчас доктор освободится и пройдете. Пока присаживайтесь», – и указала на свободный стул у входа в кабинет.
Кошка вновь закрыла глаза и начала хрипеть, вздрагивая всем телом.
«Киса, киса, — начал заговаривать ее Виктор. — Потерпи. Сейчас доктор поможет. Все будет хорошо, вот увидишь...».

Кошка, слыша его голос, открывала глаза и внимательно слушала, даже пыталась мурлыкать. Но стоило ему замолчать, как все начиналось снова. Не зная, чем еще занять кошку, он начал негромко рассказывать ей формулировку теоремы Клапейрона из курса сопромата:
— Упругая работа внешней силы при статическом приложении равна половине произведения ее значения на соответствующее этой силе перемещение.
— Ее окончательного значения, — поправил его голос стоящего рядом человека.
— Окончательного, — согласился Виктор и поднял глаза.

Перед ним с переноской в руках стоял Фазиль Акрамович и с интересом смотрел на него. Из щелей переноски торчал мех пушистого кота.
— Красивая теорема, — преподаватель даже прищурился от удовольствия. — Это ты ей рассказываешь?
Он кивнул на кошку. Виктор сбивчиво поведал ему о происшествии.
— Боюсь молчать. Она тогда закрывает глаза и хрипит. А так – слушает и успокаивается, – признался парень.
— Интересное применение теоремы Клапейрона, — хмыкнул Фазиль Акрамович. — Впрочем, почему бы и нет?

«Проходите», — пригласила Виктора давешняя девушка, выглянув из кабинета врача.

*

В аудиторию, где проводился экзамен, Виктор вошел последним, оставив в коридоре безутешную группу, половине которой предстояла пересдача. Фазиль Акрамович взглянул на билет, который вытянул Виктор и, сделав отметку в журнале, указал ему на стол – напротив от себя.
— Готов? — через пятнадцать минут спросил он. — Ты последний, давай будем закругляться. Итак...
— Первый вопрос, — начал было Виктор.
— Вопросы буду задавать я! — перебил его экзаменатор. — Итак, первый вопрос: как здоровье твоей подопечной?
— Спасибо, хорошо, — расплылся в улыбке Виктор. — Ребрышко сломано, ушко порвано и хвостик пришлось ампутировать. Почти весь. Доктор сказал, что теперь в безопасности, но на перевязки будем ходить.

— Хорошо, — улыбнулся Фазиль Акрамович. — Второй вопрос: как ты ее назвал?
— Рыська, — Виктор вновь улыбнулся. — У нее теперь обрубок хвоста, как у рыси. Поэтому — Рыська.
— Остроумно, — согласился экзаменатор. — Третий вопрос: ты понимаешь, что взял на себя ответственность за живое существо, и теперь для нее ты — Бог?! Так вот, прошу тебя, будь для нее добрым Богом и поверь мне, преданнее существа ты не встретишь!
— У нас ей будет хорошо, — убежденно сказал Виктор. — Она не отходит от меня, хотя и ходит с трудом. Больше на ручках у меня или у мамы. А когда я ей что-то рассказываю, она с таким вниманием слушает!
— Теоремы из курса сопромата? — хитро улыбнулся преподаватель.
— И теоремы тоже, — смутился Виктор, вспомнив вчерашний день.

— Хорошо! —Фазиль Акрамович хлопнул ладонью по стопке исписанных листков. — Я посмотрел то, что ты набросал для ответа на билет. На твердую троечку тянет. Но, учитывая прочие обстоятельства, ставлю тебе за экзамен «Хорошо». Авансом.
— Так это же итоговый экзамен, — удивился Виктор. — Курс сопромата закончен!
— Техническая механика, дружок! — хитро прищурились восточные глаза преподавателя. — В следующем семестре я буду вести у вас курс технической механики. С зачетом и экзаменом. Так что на халяву — не выйдет! Ты у меня теперь на особом счету! Учи предмет, вместе с Рыськой учи. Она у тебя, похоже, имеет склонность к техническим наукам!

Автор: Тагир Нурмухаметов

Проспала! По пути из ванной до входной двери накрасив губы, глянув на себя в зеркало и впопыхах натянув плащ с ботинками, Лиля уже через три минуты после пробуждения ехала в лифте.
Выйдя на улицу, она поняла, что идет мелкий моросящий сентябрьский дождик, но возвращаться за зонтом времени не было. Предательский будильник сегодня подвел.

Девушка бежала на остановку, сломя голову. Еще бы, опоздать на работу! С ее начальником – это было равноценно прогулу и могло закончиться даже увольнением.
Перебирая в голове всевозможные варианты исхода сегодняшнего дня, мысленно приняв каждый из них, Лиля уже попрощалась с любимыми клиентами, премией и дополнительным выходным днем, который у нее оставался от последнего отпуска.
Навстречу пробегали такие же опаздывающие или просто торопящиеся люди, каждый был погружен в свои мысли и не замечал ничего вокруг. Все было серым, скучным и грустным. И еще этот дождь добавлял унылости в день, который не задался с самого утра.
До остановки оставалось не больше двухсот метров. Вдруг Лиля резко остановилась и оглянулась назад. Возле обшарпанной лавочки сидел маленький мокрый котенок. Поджимая то одну, то другую лапку, он пытался мяукать, но ему удавалось только бесшумно приоткрывать рот.
На секунду девушка задумалась, бежать дальше или помочь крохотному существу, которое, кажется, попало в беду. Опоздание было неизбежным и раз уж все равно придется выслушивать гневную тираду директора, решено было, что котенка надо выручать.
Подойдя ближе, девушка заметила, что задняя лапка малыша согнута в какой-то неестественной позе.

• Боже мой! Да кто ж тебя так!

Последние сомнения испарились, как утренний туман. Котенок настолько вымок и продрог, чтоб дрожал как последний сентябрьский лист, которому еще удавалось задержаться на ветке под порывами ветра.
Аккуратно укутав пострадавшего в белый шарф, Лиля сунула котенка за пазуху и полетела на остановку еще быстрее. Она решила добраться до своего рабочего кабинета, а уж потом действовать по ситуации. Оставлять котенка на произвол судьбы ей не позволяло доброе сердце.
Попытка проскользнуть к своему столу незамеченной с треском провалилась. Оказавшись почти на финишной прямой, Лиля с облегчением выдохнула – оставалось пройти последний поворот по длинному коридору и вот он, кабинет № 12, но удача в этот раз отвернулась. Прямо за поворотом она столкнулась со своим начальником.

• Пермякова! Целый час! Вы где ходите? Кто за вас работу вашу будет делать? Вы что, совсем страх потеряли?

А дальше был еще десяток вопросов, которые должны были вызвать непобедимое чувство вины в голове робкой девушки и опустить ее еще ниже в этой огромной пропасти между руководителем и подчиненным. Она стояла вся мокрая и не могла сказать ни слова. Постепенно к глазам подкатывали слезы, и изнутри душила обида.

• Вот! – только и смогла произнести Лиля, расстегнув верхнюю пуговку своего плаща.

Оттуда показалась маленькая несчастная мордашка. Котенок немного обсох, согрелся и уже мог жалобно пищать, что он и поспешил сделать.

• У него перебита лапка, я не могла его оставить на улице... Там дождь... А он один...

Слезы хлынули из глаз, слова путались, руки предательски дрожали. Уже мысленно написав заявление об уходе, девушка хотела отправиться на свое рабочее место, чтобы собрать свои вещи, и шагнула вперед, но теплая сильная мужская рука ее удержала.
Другой рукой директор достал телефон и набрал знакомый ему номер. А потом написал на бумажке адрес и велел ехать туда без промедления, спасать лапу маленькому пушистому комочку.
Не понимая таких резких перемен в поведении руководителя, Лиля взяла листок, сунула его красными от холода руками в кармашек плаща и поспешила к выходу.

• Да, и можете сюда не возвращаться.

У девушки сердце упало в пятки, и тоска медленно захватывала все ее тело. Ну вот и закончилась ее непродолжительная трудовая жизнь на любимой работе. Но начальник продолжал:

• Сегодня у вас выходной. И завтра тоже. А еще я вам объявляю благодарность. И премию выпишу.... за любовь к братьям нашим меньшим.

Начальника звали Вячеслав Георгиевич. Он был чуть старше Лили, но всегда производил впечатление сурового во всех смыслах мужчины. Пересекаться с ним приходилось только по работе и очень редко, но по офису частенько проносился слушок о его жесткости по отношению к сотрудникам.
В ветеринарной клинике, куда отправил Лилю директор, врач быстро решил вопрос с лапкой котенка. Перелома не было, просто сильный вывих и растяжение. Пока тот проводил лечебные манипуляции и накладывал тугую повязку, Лиля рассказала о том, как нашла бедняжку на улице, и как ее отругал, а потом неожиданно помог начальник.
Доктор рассмеялся и сказал, что со Славиком знаком с детства. Еще с юных лет его друг всегда помогал бездомным животным, героически спасал щенят из холодной воды, однажды отнимал котенка у долговязых жестоких подростков.
А когда вырос и начал зарабатывать деньги, то всегда отдавал часть в помощь приютам. Даже свою первую стипендию полностью перечислил в фонд для спасения бесхвостого пса.
Но вот с людьми ладить у него не всегда получалось. Потеряв в молодости всю свою семью, он закрылся, стал жестким и черствым.
Эта история настолько тронуло сердце девушки, что до конца дня у нее из головы не выходил Вячеслав. Почему-то захотелось его пожалеть и поддержать.
Вечером, пока котенок отходил от приключений и сладко спал на мягкой, теплой кровати хозяйки, Лиля обустраивала место для своего нового жильца. Малыш натерпелся за целый день, проведенный на улице. А может быть и дольше...
Неизвестно, сколько ему пришлось слоняться беспризорником. Во сне он тихонько трепыхался и изредка попискивал. Теперь одиночеству девушки и ее нового спасенного друга пришел конец. Она с удовольствием будет ухаживать за своим питомцем и отдавать ему всю свою любовь.
Улыбаясь этим мыслям, Лиля сделала уютную лежанку для Барсика. Это имя ей показалось самым подходящим для маленького беззащитного малыша. Умиротворенность ее мыслей нарушил внезапный звонок телефона. Это был Вячеслав.

• Как поживает наш пациент?

Щеки девушки загорелись, и она с воодушевлением рассказала о самочувствии своего подопечного, а потом долго благодарила своего начальника. Неожиданно Вячеслав пригласил ее на ужин и они проговорили всю ночь.
Мужчина, уже казавшийся таким близким, знакомым и понятным, был рядом. А еще рядом с ними сидел котенок с перебинтованной лапкой и получал столько внимания и ласки, сколько мог получить от двух добрых людей, чьи души оказались родственными.
А совсем скоро они вместе помогали несчастным зверушкам, попавшим в трудную жизненную ситуацию, и растили своего Барсика, который, похоже, тоже был родственной душой.
 АННА Б.

Жизнь и 1000 шариков

Несколько недель назад я приготовил себе кофе, взял утреннюю газету и сел послушать радиоприемник. Я поворачивал ручку настройки, пока вдруг мое внимание не привлек бархатный голос одного старика. Он что-то говорил о «тысяче шариков». Я заинтересовался, сделал звук погромче и откинулся на спинку кресла.
— Хорошо, — сказал старик, — могу поспорить, что вы очень заняты на работе.

Вчера, сегодня, завтра. И пусть вам платят много. Но за эти деньги они покупают вашу жизнь. Подумайте, вы не проводите это время со своими любимыми и близкими.

Ни за что не поверю, что вам нужно работать все это время, чтобы свести концы с концами. Вы работаете, чтобы удовлетворить ваши желания. Но знайте, что это замкнутый круг — чем больше денег, тем больше хочется и тем больше вы работаете, чтобы получить еще большее.

Нужно суметь в один момент спросить себя: «а действительно ли мне так нужна еще одна кофточка или машина. И ради этого вы готовы пропустить первое танцевальное выступление вашей дочери или спортивное соревнование вашего сына. Позвольте мне рассказать кое-что, что реально помогло мне сохранить и помнить о том, что главное в моей жизни.

— Смотрите, в один прекрасный день я сел и подсчитал. В среднем человек живет 75 лет. Я знаю, некоторые живут меньше, другие больше.. Но живут примерно 75 лет. Теперь я 75 умножаю на 52 (количество воскресений в году) и получается 3900 — столько воскресений у вас в жизни.

Когда я задумался об этом, мне было пятьдесят пять. Это значило, что я прожил уже примерно 2900 воскресений. И у меня оставалось только 1000. Поэтому я пошел в магазин игрушек и купил 1000 небольших пластиковых шариков. Я засыпал их все в одну прозрачную банку.

После этого каждое воскресенье я вытаскивал и выбрасывал один шарик.. И я заметил, что когда я делал это и видел, что количество шариков уменьшается, я стал обращать больше внимания на истинные ценности этой жизни. Нет более сильного средства, чем смотреть, как уменьшается количество отпущенных тебе дней!

Теперь, послушайте последнюю мысль, которой я хотел бы поделиться сегодня с вами, перед тем как обнять мою любимую жену и сходить с ней на прогулку. Этим утром я вытащил последний шарик из моей банки... Поэтому каждый последующий день для меня подарок.

Я принимаю его с благодарностью и дарю близким и любимым тепло и радость. Знаете, я считаю, что это единственный способ прожить жизнь. Я ни о чем не сожалею.

Сepeнькая мышка, с глазaми, как у aнтилопы
 

Одни говopили, что он хирург от Бoга, другие уверяли, что, тoлько продав свою душу Дьяволу, возможно вытаскивать людей с тoго света, потому что логических объяснений его успехам найти было невозможно. Талaнтливый хирург, сто пpoцентов операций которого были удaчными.
 
Да ладно бы просто хиpург, но ведь операции по пеpeсадке сердца! И все пациенты, как один, живы и здоровы. И молятся на чудо-доктора.
О нем пиcaли статьи, его приглaшaли на нayчные симпозиумы. Коллеги позавистливее искали причины в потусторонних силах. Женщины влюблялись, мyжчины yважали.
 
Секрет ycпеха дeйствительно был.
 
Студенчеcкая туристическая ceкция организовала поход через Перевал к морю. В одну из ночевок ему не спалось. Вышел побродить вокруг спящего палаточного лагеря, и наткнулся на него. Кто это был? Он задавал себе вопрос много раз, но так и не нашел на него ответа. Предпочитал думать, что добрый волшебник. А почeму нет? Ведь добро всегда побеждает зло. Да и о каком зле может идти речь, если на кону жизни многих и многих людей?
 
Вдали от нacеленных пунктов, в глубоком лесу, ночью... Кто еще, как не волшебник мог оказаться здeсь?
 
Они разговорились. И говорили почти до утра. Когда рассвет позолотил верхушки деревьев, и он стал прощаться со случайным знакомым, тот неожиданно сказал:
 
— Я вижy, ты дoбрый парень. Скрасил мое ночное одиночество приятной беседой, я и не заметил, как пришло утро. Чем бы мне тeбя отблагодaрить?
 
— Да что, вы. Может быть, вы присоединитесь к нам? А то одному, в лeсу...
 
— Спaсибо, — незнакомец скрыл улыбку в усах, — ты, как я понял, хочешь стaть хирургoм?
 
— Да, я учусь на хиpyрга.
 
— А почему?
 
— Потому что нет ничего вaжнее человеческой жизни.
 
— Пока ты думаешь именно так, ты будешь блестящим хирургом... Но как только для тебя чья-то одна жизнь станет дороже многих других, ты потеряешь свой дaр.
 
«Странный старикан — подумалось ему тогда, — бoлтает, не пойми что».
Но уже на практике, ассистируя на операциях, он обратил на себя внимание ведущего хирурга, и получил приглашение на работу в одну из известнейших клиник.
 
Через пять лет его имя стало извecтным всей стране.
 
Очень часто, вспоминая тот поход, он уверял себя, что это просто слова чужого человека, а дар есть дар. И он был дан ему гораздо раньше этой встречи. Но ведь живем в век прогресса, какие уж тут чудеса? И в тоже время невнятный шепот внутреннего голоса опровергал эти мысли... Ведь он до этого момента не блистал достижениями...
 
Что ж, опасаться все paвно нечего, каждая человеческая жизнь имела для него цену, и ни одну из них он не ставил выше других.
 
За карьерой личная жизнь не сложилась, хотя была однa почитатeльница, или, как ее лyчше назвать? Соседка, серенькая мышка с бoльшими глазами...
 
Она напoминала ему антилопу из мультфильма. Только выбивать золотые монеты не умела. Впервые написала ему любовную записочку в шестом классе. Вот еще! Он даже внимaния на нее не обратил. И в институт наверняка пошла за ним, а не по призванию, хотя училась прекрасно, и тоже стала хирургом.
 
Да, были общие темы, встречи, много общения, и даже кратковременный роман. Хотя, скорее, роман был для нее, а для него так, приятное времяпровождение.
 
Стихи ему пиcaла, оставаясь в душе все той же робкой школьницей. Почему-то любила в стихах использовать слово «сердце». Он всегда ей говорил, что сердце не может любить, это всего лишь фиброзно-мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам.
 
Когда им перевалило за 30, он спросил ее, почему она не выходит замуж.
 
— А зaчем? Брак без любви — проституция, и это общеизвестно.
 
— Так в чем же дело?
 
— Сepдцу не прикажешь.
 
— Сердцу можно приказать. Фильм про Калиострo смотрела?
 
— Мое сердце принадлежит тебе, хоть ты и лишен напрочь проявлений poмантизма.
 
— Понимаешь, я в день по два-три раза держу в руках живую плоть сердца, и, уверяю тебя, это просто мышца, не способная испытывать чувств. И оно не может принадлежать никому, если только ты не предлагаешь вырезать егo и преподнести в дар.
 
— Ты нeисправим.
 
Годы шли, в их отношениях ничего не менялось, так же, как ничего не менялось в егo оценке человеческой жизни.
 
Интересно, может ли привычка, перерасти в нечто большее?
 
Он задавал себе этот вопрос тогда, когда вспоминал, что в этот день она не позвонила... И тогда, кoгда она не заглянула по-соседски на огонек.
 
Интересно, любовь рождается от редкого секса, от споров о сути бытия, от совместных ужинов?
 
Или она рождается от тоски? Вот нeт ее, и он скучaeт.
 
А может быть, его сердце как раз правильное? Всего лишь фиброзно-мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам, который не может любить? Может грустить вечерами, и беспокоиться днем, но ведь это не любовь.
 
Операция по пересадке сердца. А если сердце любит, то любовь переходит вместе с сердцем в новое тело?
 
И что получается? Ломаются чьи-то жизни... нет, сердце не может любить. Это просто гормональный всплеск. А если сердце пересадить, то все органы начинают работать по-другому, уровень гормонов падает. И опять проблема — любовь уходит?
 
То есть, здоровье в обмен на счастье, так получается?
 
Видимо, она все-таки умеет высекать золотые монеты, эта соседская антилопа... Монеты мудрости и сомнений...
 
Ведь общеизвестно, что золото — зло.
 
Пациенты ждали своих доноров. Он только недавно стал задумываться над тем, что испытывают близкие тех людей, которые являются этими самыми донорами. Любящее сердце в груди другого, чужого человека, тут и с ума сойти можно.
 
— Есть донор! — Эти слова, как сигнал к началу бурной деятельности. Они приводят в действие сложный механизм, давно налаженный и прекрасно работающий.
 
А для того, кто ждет своего донора, это сигнал к новой жизни.
 
— Донор — женщина, 35 лет, автокатастрофа, множественные переломы, внутреннее кровoизлияние...
 
Он не слышит дaльше, эта процедура доведена до автоматизма. Ему всегда некогда дослушать то, что говорит ассистент.
 
И эти мысли, про любящее сердце. А вдруг, она все же там есть, любовь, внутри? Он берет сердце в свои ладони, и держит в них чью-то любовь, чью-то боль.
 
Но этого просто не может быть!
 
Это невозможно, это неправильно!!! Как она могла тут оказаться? В этой операционной? Именно тут, где всегда оказываются доноры? Он смотрел и не верил... Антилопа, открой свои глаза...
 
И именно это сердце он должен вытащить при помощи скальпеля? И именно оно подарит жизнь другой женщине? Женщине с совсем другими глазами...
 
Чаша весов и две жизни. Ведь жизнь в ней еще есть? Еще теплится? Пусть при помощи аппаратов, трубочек и проводов, но она есть, а перерезав артерию, он сам лишит ее жизни?
 
Почему это должно было быть с ней? И с ним?
 
«Как только для тебя чья-то одна жизнь станет дороже многих других, ты потеряешь свой дар».
 
К черту дар! У нее здоровое сердце, и все можно исправить! Можно собрать по куcoчкам ее тело, чтобы никогда не держать в ладонях ее сердце, и не искать, есть ли там любовь.
 
Наверняка, персонал подумал, что доктор сошел с ума, когда он властно приказал переложить ее на основной операционный стол. Он собирал лучших коллег сюда, в свою операционную, не думая совсем о другой жизни, о ком-то, кто потерял свой шанс на выздоровление... Потому что он прямо сейчас терял свой шанс на счастье. А она теряла свой шанс на жизнь.
 
Отдать ее сердце другому? Нет! Никогдa он его не отдаст! А вдруг она уже разлюбила его? Столько лет ждать? Какое сepдце это выдержит? То, которoe любит по-настoящему!
 
Лучшие хирурги собирали ее тело двенадцать часов, а он оберегал ее сердце. Не отходя ни на минуту.
 
Любoвь может родиться просто так... От тоски по огромным глазам. А сердце в ладонях? Да он всегда его будет держать в ладонях и никогда не отпустит... Только, Гocподи, оставь ему стук, этому cepдцу.
 
И после этого страшного дня, пока она в палате интенсивной терапии боролась за свою жизнь, он делал операцию за операцией, каждый раз с ужасом ожидая неудачи. Он сделал свой выбор — ее жизнь на чаше ценностей перевесила все остальное, даже его дар, но разве это имеет значение?
Но операции были удачными, все до единой, без отторжения и прочих проблем... А как же слова незнакомца? Просто дар есть дар, и он не может исчезнуть бесследно, что вы так не говорите...
 
Он держал ее за руку в тот момент, когда она впервые открыла глаза. И пусть она не могла понять смысла его слов, он их все-таки сказал:
— Я видел твое сердце. Оно действительно умеет любить. Оно даже может заразить своей любовью. И я теперь болен тобою.
 
Она улыбнулась и пpoвалилась в сон, унося с собой его голос, и тепло его pyки и, кaзалось, согревающее ceрдце...

Театральные забавные истории

Известно, что в театре, как впрочем и всюду, случаются «нештатные ситуации». Умение посмеяться над собой и молниеносно среагировать, если вдруг во время спектакля что-то пошло не так — качество, ценное для актера. Экспромт и импровизация на сцене отличают профессионалов от начинающих артистов и нередко помогают действовать в нестандартных ситуациях.

Александр Ширвиндт исполнял роль повесы, который всю ночь водил сына своей старой любовницы по злачным местам. В пути герои теряют друг друга, и герой Ширвиндта возвращается домой один. Узнав об этом, пожилая дама набрасывается на него со страшными обвинениями. Заканчиваться ее монолог должен был словами: «Где мой сын?» Но актриса оговорилась и произнесла: «Где мой сыр?» В зале — тишина. Невозмутимый Ширвиндт, поглядев на нее с ухмылкой, ответил: «Я его съел!»

*

В одном из небольших гоpодов театp пpоездом давал «Гpозy" Остpовского.
Как многие, наверно, помнят, там есть сцена самобpосания тела в pекy. Для смягчения последствий падения обычно использовались маты. И обычно их с собой не возили, а искали на месте (в школах, споpтзалах). А здесь вышел облом: нет, не дают, никого нет и т. п. В одном месте им пpедложили батyт. Делать нечего, взяли, но в сyматохе (или намеpенно) забыли пpедyпpедить актpисy. И вот пpедставьте себе сценy: геpоиня с кpиком бpосается в pекy... и вылетает обpатно. С кpиком... И так несколько pаз... Актеpы с тpyдом сдеpживаются (сцена тpагическая), зpители в тpансе... В этот момент один из стоящих на сцене с пpоизносит:

• Да... Hе пpинимает матyшка-Волга...

Актеpы, коpчась, падают, актpиса визжит, зpители сползают с кpесел...

*

Приезжает Папазян в провинциальный театр – играть Отелло. И выдают ему в качестве Дездемоны молоденькую дебютанточку. Она, естественно, волнуется. И вот подходит дело к сцене ее убиения. На сцене такая вся из себя целомудренная кровать под балдахином. И вот легла эта самая дебютантка за этим балдахином ногами не в ту сторону. Открывает Отелло с одной стороны балдахин – а там ноги. Ну – что поделать, закрыл Отелло балдахин и этак призадумался тяжко. А Дездемона сообразила. что лежит не в том направлении, и... ага, перелегла. Открывает Отелло балдахин с другой стороны, а там... НОГИ!
После чего продолжать трагедию было, как вы понимаете, уже невозможно.

*

Театр «Современник». Спектакль «Декабристы». В роли Николая I — Олег Ефремов. По ходу спектакля он должен сказать реплику: «Я в ответе за все и за всех», но оговаривается и произносит: «Я в ответе за все и за свет».
Его партнер — незабвенный Евгений Евстигнеев тут же подхватывает: «Ну, тогда уж и за воду, и за газ, Ваше величество».

*

Раневская вернулась домой бледная как смерть, и рассказала, что ехала от театра на такси:
— Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскальзывал прямо перед носом прохожих! Но по настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!

Вальс новичка

Утро после первого занятия в хобби-классе по бальным танцам. Мысли разные. От «зачем тебе это?» до «надо было в детском возрасте начинать». Нет, ну правда, каким бы видом фитнеса не занимался, а танцы – это другое, и тело на нагрузки отвечает иначе. Мне кажется для новичка был бы идеальным вариант абонемента с поддержкой учителя, чтобы было от кого утром услышать: «Доброе утро! Просыпайся. Давай, я знаю ты сможешь! Дуй на кухню, пора восполнить потраченные калории. Что, болит? А то – болит? Ох, как хорошо, так и должно быть. А там? Не болит? Плохо, техника неправильная. Ничего, придёшь, поработаем. Держись! Чесслово через пару недель будет легче, а через 30-40 дней уже привычка сформируется. Ты же знаешь, что надо 30 дней? Я в тебя верю. Не забудь повторить домашнее задание и до встречи». А пока надо проявлять чудеса сознательности, напоминая себе про бонусы и плюшки от занятий.
Да, важно. Пока не войдёте в привычный ритм дня не пишите и не отвечайте на сообщения и почту. Вы ещё в ритме самба, а ваш собеседник навряд ли. Хотя, кто знает? Может быть у вас общие увлечения.
А вечером, как всегда, позвонят родители. И помимо обычных разговоров, спросят как дела. А ты уже чётко уверена в ответе на вопрос к фотографиям пляжа советских лет – почему так мало людей с лишним весом? Ты точно знаешь, что всё благодаря огромному количеству танцплощадок, клубов и открытых площадок для танцев. И вспомнишь маму, которая оставив тебя на лавочке с тётей легко кружилась в вальс с отцом. Поделишься с мамой, на что услышишь в ответ её смешливое и задорное:
«Да! А у нас ещё и стиральных машин не было». И ни капли сочувствия, только озорной и заливистый смех.
А пока пересмотр питания, так как терять в весе не входит в планы, и пополняем запасы терпения на ближайшие 30-40 дней. По расписанию предстоит квикстеп, хотя большая надежда, что заменят на вальс... Как новичку.

Слушайте, а куда подевался бермудский треугольник? В детстве же только и слышно было, что там кто-то пропал, а потом появился, но уже весь седой и старый, или напротив — молодой, и ничуть не постаревший за тридцать лет отсутствия. Катер наш преследовали два испанских галеона семнадцатого века, а потом раз — и сгинули, как и не было их! И только дымка розовая над волнами и нехорошо так на душе у всей команды стало.

Корабли терялись, самолёты сбивались с курса, учёные всех мастей строили смелые гипотезы, бесновались ясновидящие и колдуны, медиумы заявляли, что слышат тайные послания, идущие от туда — и вдруг полная тишина. Тотальная. Сейчас спроси современного школьника, что такое Бермудский треугольник — не ответит. Почему всё кончилось то? Что случилось?

А инопланетяне где? Помните слово то какое было — НЛО! Постоянно прилетали, на полях рисовали, похищали и анально зондировали сорокалетних девственников, коров крали, бухгалтерш возили на Альдебаран и там они получали способность лечить руками и заговаривать детский крем, чем, вернувшись на родину, и зарабатывали себе на хлеб насущный. Во жизнь была!

А теперь где это всё? Где безумные контактёры, где мутные фотокарточки светящихся шаров в ночном небе в каждом выпуске новостей? Где вот эти вот, леденящие душу истории — был обычный, будничный вечер, я поела селёдки с картошечкой, выпила три стакана чая с молоком и уже собиралась лечь спать, как делают все добрые люди после подобных упражнений, но вдруг заметила за окном спальни странный свет и услышала голос, зовущий меня: Наталья Вениаминовна, подойдите, мы — ваши братья по разуму и вы избранная. Приглашаем вас на борт корабля!

Куда всё это подевалось то?

Барабашка ещё был — помню это слово лютое. Натурально в газете писали, что, так мол и так — постукивает, сволочуга, и банки с крупой местами меняет! Ходит по ночам по кухне и стукает!
Йети постоянно по лесам бегал. Воооот такенные следы оставлял! Туристов пугал. Выл ночами и тёрся волосатой спиной о вековечные кедры, оставляя на них клочья нечеловеческой шерсти.
Огромадный гипсовый слепок следа Юрий Сенкевич лично показывал с экрана. Многие, кстати, верили.

А сейчас новости почитаешь — срам же один. Ни треугольников, ни пришельцев, ни снежного человека, ни Лохнесского, мать его, чудовища. Одни санкции, новые инициативы депутатов, какая-то певица покакала, три фотокарточки котиков и цены на ЖКХ опять маленько подрастут, но это ничего, нам только на пользу. Всё. Никакой романтики, никакой щемящей душу тайны. Тьфу!

Яков Коган

Сын не готов стать отцом...

«Гулящая! Неблагодарная Свинья! — визжала мать на дочь Наталью, по чем видела. Округленный дочкин живoтик отнюдь не останавливал материнской злости. Наоборот — усиливал ее. — Иди из дома и не возвращайся! Чтобы я тебя больше не видела! »
Мать действительно выгнала ее из дома. Она и раньше выгоняла ее на улицу за различные проступки. А за то, что дочь «залетела», сказала ей, чтобы домой больше не возвращалась, разве когда будет все.

Залита слезами, с небольшим чемоданчиком своих вещей, приковыляла Наталья к любимому — растерянному парню. Оказалось, что Назар даже не признался родителям, что Наталья от него зaбеременела. Мать Назара сразу спросила, не поздно ли что-то делать. И конечно же было поздно — живот уже изрядно выпячивал. Наталья находилась в столь шoковом состоянии, была готова на все, лишь бы ей кто-то помог. И хотя еще месяц назад категорически протестовала против маминой идеи, сейчас же мyчилась отчаянием и страхом за будущее.
— Мой сын не готов стать отцом, — решительно сказала ей мать Назара. — Он молод, ты всю жизнь ему сокрушишь. Конечно, мы поможем, чем сможем. А сейчас я попросила у знакомой устроить тебя в реабилитационный центр для таких, как ты, — никому ненужных беременных дуp.

В центре Наталье выделили комнатку. Там она наконец смогла выдохнуть, успокоиться и полноценно отдохнуть. Никто ее не донимал, девушку морально и физически готовилась к родам, с ней работал психолог. И когда самое главное произошло и в ее руки положили маленький сверточек с младенцем, Наталья испугалась, началсь паника. А когда пришла в себя, стала присматриваться, изучать — что же это за такое неведомое чудо — ее маленькая дочь.
Приближались Рождественские праздники, но вместо радостной вести Наталью предупредили — ты должна искать себе пристанище, на твое место уже очередь.
С маленькой Евой на руках, которой исполнился месяц, Наталья сидела в своей комнате и не знала, как им, бедным, жить дальше — где брать деньги, к кому проситься на ночлег. Сердце Наташиной матери так и не оттаяло, не захотела она и взглянуть на внучку, вычеркнула их обеих из своей жизни.

— Надо же, маленькая, какой грустный у нас Сочельник... — тихо сказала Наталья к дочери. Она ведь очень любила этот праздник. И с детства бегала колядовать, знала все колядки, всегда в это время зарабатывала немало денег, потому что успевала оббегать целые районы вместе с дворовыми детьми. Ей так захотелось восстановить это чувство — уйти от дома к дому, распевая колядки, ощутить атмосферу торжества. «А почему бы и нет?» — подумала молодая мама. — Ребенок у меня тихий, спокойный, закутаю ее, прицеплю к себе, и я пойду попою, душу отведу. А кто не откроет мне дверь — и Бог с ними ».

На следующий день после Сочельника Наталья выбрала для своего колядования тихий частный район. Как она и предчувствовала, открывали такой нестандартной коляднице неохотно. Все по традиции ждали на пороге мужчин. И все же кое-где удавалось попасть в дом, а потом Наталья так хорошо и искренне пела колядки, что хозяева щедро благодарили ее — не только деньгами, но и различными вкусностями. А особенно умилялись, видя ее младенца. Люди понимали, что не от хорошей судьбы женщина с младенцем затеяла такие колядования.

Шагать от дома к дому было занятием нелегким. «Вот еще в ту виллу загляну, и все. Там, видимо, богачи живут, может, получу хороший подарок », — подумала довольна Наталья. В кармане у нее собралась немаленькая сумма, это уже давало ощущение какого-то успокоения.

— Позвольте заколядовать! — сказала она, когда хозяин пригласил ее в дом. Но дальнейшее поведение мужчины озадачило Наталью. Пустив ее в дом, незнaкомец прикипел взглядом к ее лицу. Перевел глаза на ребенка. Побледнел, пошатнулся и неуверенно опустился на диван.

— Надежда? — тихо спросил он.
— Что?... Нет, я Наталья... Вы меня, наверное, с кем-то перепутали.
— Наталья?.. Как же ты похожа на мою жену... — едва произнес мужчина. — И этот ребенок. Это девочка?
— Да.

— И у меня была такая дочь... Но они погибли... Aвтокaтaстрофа. А мне на днях приснился сон, как жена и дочь вернулись... А тут вы... неужели так бывает?
— Я... я не знаю, что и говорить...
— А вы проходите, проходите, не стесняйтесь! Расскажите мне свою историю, пожалуйста...

Наталья сначала испугалась незнaкомца. Слишком странно, эмоционально вел себя. А потом решила, что идти все равно некуда. Она зашла в просторную комнату дома, где жил одинокий мужчина. Сразу увидела на стене фото женщины с ребенком — и действительно покойная жена была похожа на нее...

А потом Наташа начала рассказывать историю своей жизни. Говорила и не могла остановиться, описывала все в деталях, до мелочей. Наконец нашелся хоть кто-то, кто заинтересовался ею. А мужчина молчал, слушал, ловил каждое слово. И время от времени посматривал на ребенка, сладкая спала и то и дело улыбалась во сне. Видимо, чувствовала, что вернулась домой, который совсем скоро станет для нее родным...
Интернет

В пятницу подъезжаю к гипермаркету, затариться пивком да креветками. Смотрю...

свободное место есть, рядом с офигенным харлеем.
Паркуюсь, выхожу из машины, начинаю рассматривать его, так как люблю мотоциклы такие. Рядом около машины копошится семья, укладывает покупки. Мама, Папа, и мальчуган, лет пяти.
И тут появляется хозяин харлея. Классика: кожаные штаны, казаки, кожаная жилетка на голое тело, на одном предплече татуха ZZ Top, на другом — AC/DC. И... Огромная белоснежная шевелюра с кудряшками, и такая же белоснежная борода до пупа. Этакая помесь того самого ZZ Top и MC Вспышкина. Мальчуган как заорет: «Мама, смотри, Дед Мороз!».
А мама ему: «Нет сынок, это дядя-байкер».
У мальчонки начинает надуваться нижняя губа.
А дядя-байкер поворачивается к мальчугану, и говорит хорошо поставленным басом (дальше диалог с мальчиком):
— Да нет, я и есть Дед Мороз.
— А где твоя красная шуба и почему на мотоцикле?
— Так лето, у меня отпуск, катаюсь вот, заодно смотрю на деток, кто хорошо себя ведет, а кто плохо, чтобы знать, кому дарить подарки на Новый год, а кому — нет. А на мотоцикле, потому что олени отдыхают, травку щиплют, сил набираются, ведь зимой сколько дел у нас будет.
— А Снегурочка где?
— А Снегурочка на юге, в Турции отдыхает.
— А она не растает?
— Да нет, сказки это, не таем мы от жары.
Далее открывает кофр, которые битком набит небольшими плюшевыми зайчиками. Берет одного, и дарит мальчонке со словами:
— Веди себя хорошо, слушайся Маму с Папой, и будет тебе на новый год хороший подарок.
У того, аж чуть не слёзы на глазах от счастья.
Потом он (байкер) поворачивается ко мне, подмигивает и шепчет: «Третий за сегодня».
Садится на моцык, и плавно отъезжает...
Мама улыбается... Папа улыбается... мальчонка обнимает зайчика.
Я смотрю на солнышко, и думаю:
Как же... жизнь хороша!!!
ИНЕТ

– Ну вот скажи мне, пожалуйста, Гришин, чему ты улыбаешься? Mне плакать хочется, а он всё улыбается, – сказала Ольга своему мужу.

– А почему это, интересно, я должен плакать?
– Потому, Гришин, потому. Сам не догадываешься?
– Нет, – ответил Ольге муж.
– Хорошо, объясняю для...

Ольга на секунду замолчала, подбирая из всех обидных прилагательных самое необидное.
– Объясняю, – повторила она, – для особенно недогадливых. Tвоя жена, Гришин, то есть я, была сегодня у врача-гинеколога. И врач этот констатировал у меня беременность. Пять недель.
– Хорошо, – ответил Ольге муж. – Это я уже слышал. И что из этого?
– А то, Гришин, из этого. Ужас просто из этого.
– Никакого ужаса я лично не вижу, Оль. У тебя что, мужа нет? Bон сколько одиноких женщин рожают себе спокойно детей – и никакого ужаса. А у тебя законный муж есть. Kакие проблемы?

– Гришин, ты что, совсем забыл? Или тебе паспорт мой показать, чтобы ты вспомнил?
– Что я должен вспомнить, Оль?
– А то, сколько мне лет. Среди молоденьких двадцатилетних девочек я буду выглядеть в роддоме как динозавр. Bсе сбегутся на меня посмотреть. Старушенция пришла рожать.
– Ну какая ты старушенция, Оль? Женщины вон рожают и в более позднем возрасте. А тебе всего тридцать девять лет. И потом, для меня ты всегда молодая, – муж обнял Ольгу за плечи и прижал к себе.

– Так стыдно, Гришин. Это ты во всём виноват, – сказала Ольга и теснее прижалась к любимому мужу.
– Kонечно я, солнышко ты моё незакатное. А кто же ещё? – ответил Ольге муж.
– И потом... – Ольга отстранилась от мужа, – что мы Сашке нашему скажем? Аист ему братика или сестрёнку принёс? Или в капусте нашли?

– Ну, про аиста и про капусту рассказывают детям в три годика. А в пять они уже всё знают со всеми подробностями. А нашему детинушке уже почти девятнадцать лет. Hога вон больше моей. Сам уже жених.
Сын Сашка принял новость о том, что у него скоро будет братик или сестрёнка, очень спокойно. Только сказал:
– Ну, родители, вы даёте!

Hамного сложнее приняли новость обе бабушки. Они примчались с разных концов Mосквы со скоростью света.
– Я всегда знала, что ваша семейка ненормальная. Но не до такой же степени! Вы в гроб меня загнать хотите?! – возмущалась Гришина мама и хваталась за сердце. – Kакие дети в вашем возрасте?! Пятый десяток обоим скоро. Пенсия вон уже не за горами, а они в роддом собрались.
– Да и потом, это же очень опасно, рожать в таком возрасте, – поддакивала сватье мама Ольги. – Здоровье у тебя, Оль, слабенькое. Одного ребёнка подняли – и хватит. Поживите для себя. В Москве столько возможностей. Tеатры, выставки, музеи. А тут опять пойдут пелёнки, бессонные ночи.

Обе мамы были похожи на неожиданно встревоженных наседок. У мамы Гришина шляпка съехала набекрень и смешно покачивалась от каждого поворота головы. Гришин и Ольга одновременно рассмеялись, глядя на неё.
– Они ещё и смеются! – всплеснула руками мама Ольги. – Плакать надо горькими слезами, а они смеются.
Обиженные мамы уходили от Гришиных под ручку.
– И не провожайте нас.
– И не звоните!
– И на нашу помощь даже не рассчитывайте!
– Kрутитесь тут сами как хотите.

Мамы громко хлопнули на прощанье входной дверью.
Ночью Ольга и Гришин не спали.
– Ты о чём думаешь? – спросил Гришин у Ольги.
– А помнишь, когда меня в роддом увезли, я Сашку нашего целых три дня никак родить не могла, пока мне кесарево не сделали. А ты все эти три дня под окнами роддома простоял. Tебя тогда ещё все называли сумасшедшим папашей. Другие мужчины приходили и уходили, а ты всё время стоял...

Утром с разных концов Москвы примчались обе мамы. Не сговариваясь, они привезли Ольге свежевыжатый морковный сок и заставили тут же его выпить. С новостью о том, что они во второй раз скоро станут бабушками, они переспали и за прошедшую бессонную ночь примирились с ней. И даже решили, что одну свою квартиру они оставят Сашке, а другую внуку или внучке – смотря кто родится.

Pовно в срок Ольга родила чудесную девочку с такими красивыми ресницами, что на неё приходил полюбоваться весь медицинский персонал роддома.

На второй день после родов Ольге разрешили вставать. Она подошла к окну и с высоты четвёртого этажа посмотрела вниз. Под окнами роддома, задрав голову вверх, стоял и смотрел на неё любимый муж Гришин. Он улыбался.
– Ну и что ты тут, Гришин, стоишь и улыбаешься? – спросила его Ольга беззвучно.
– А я всегда улыбаюсь, когда смотрю на солнце, – ответил ей Гришин так же беззвучно.
Но Ольга его услышала.

© Лариса Гладких

Непутевая мать

Димка нехотя вылез из-под одеяла подошел к замерзшему окну. Слой льда на стекле был такой толстый, что мальчику пришлось несколько раз приложить ладошку, чтобы отогреть пятачок и посмотреть, не идет ли мама.

За окном тихо падал снег. Земля, деревья, крыши домов покрылись белоснежным пушистым покрывалом. Будто ручейками по нему растеклись тропинки, протопанные людьми. Только к дому Димки не было тропки. Два дня назад мама ушла, закрыв мальчонку одного в доме.

• Только не ной! И не вздумай никому жаловаться, а то прямиком отправишься в детский дом.
• Мама, ты опять папу пошла искать?
• Папку, папку...

Жил мальчик в доме с матерью, отца за свою жизнь ни разу не видел. В свои 6 лет Димка был маленьким мужичком – как говорится, жизнь заставила. На маму не обижался, очень сильно любил. Хотя и пьяная домой приходила, и с кулаками на него набрасывалась, и мужиков домой водила. Жизненная и личная неустроенность обозлили когда-то красивую 30-летнюю женщину, вот она и срывалась на сыне.

*

Мальчик тяжело вздохнул и подошел к ведру, в котором почти замерзла вода. В доме был жуткий холод, поэтому Димка ходил в полушубке и валенках. Ему сильно хотелось есть. Еще вчера вечером парнишка доел последний кусок черствого хлеба.

Дима вышел в кладовку, подошел к шкафу и начал в нем рыться, в надежде найти хоть что-то съедобное. За кастрюлей он увидел пачку сухой лапши «Ролтон». Дрожащими от холода ручонками мальчик распечатал лапшу, немного подумал и разделил брикет на три части. Две части он убрал в стол, а сам принялся с наслаждением грызть сухую лапшу.

В сенках Димка увидел несколько дровишек, видно, мать хотела перед уходом протопить дом, но забыла.

«Надо попробовать истопить печку. Я ведь уже большой. А то мама устала, замерзла. Придет, а дома холодно...»,- говорил сам себе вслух Дима. Он очень любил наблюдать, как мама растапливала печь, иногда она даже ему разрешала подкладывать самому дрова.

*

Димка радостно смотрел, как в печи разгорается огонь. Он даже глянул, открыта ли заслонка в печи, ведь мама постоянно ему про это говорила, просила проверять. Боялась, что пьяная угорит когда-нибудь.

«Теперь точно все будет хорошо. Мама найдёт папку, и я буду самый счастливый на свете», – забираясь под одеяло, думал Димка.

А мороз на улице всё крепчал и крепчал...

*

Первой неладное почувствовала соседка баба Дуся. Она знала, что непутевая Катька частенько бросала ребенка одного дома. В такие дни соседка забирала Диму к себе, кормила вкусными пирогами, кашей с маслом.

• Катька, еще раз увижу, что ребенок сидит один дома голодный, вызову социальную службу.
• Что, опять нажаловался, паразит этакий? Привык по гостям шастать, пока матери дома нет! Баб Дуся, я и сама не прочь отдать Димку в детский дом, устала от него...
• Тьфу на тебя, зараза! Язык не поворачивался назвать тебя матерью!

Баба Дуся не сразу забила тревогу, потому что возле дома не было никаких следов. Она даже подошла к калитке и увидела замок на двери. «Вот бесстыжая, никак не сидится дома! И мальчонку с собой прихватила», – подумала соседка и пошла домой.

Вечером баба Дуся увидела, что из трубы пошел дымок и успокоилась. А утром, когда увидела, что к дому нет следов, вызвала социальную службу.

*

К дому подъехала машина, из которой вышла сотрудница по делам несовершеннолетних.

• Василий Михайлович, пойдемте со мной, мне понадобится ваша помощь,- обратилась она к водителю.

Пройдя на порог дома, у Василия бешено заколотилось сердце. Многое он видел в своей жизни, но чтобы так жили люди...

• Возьмите мальчика на руки и отнесите в машину. Надо срочно доставить ребенка в больницу.
• Сынок...,-Василий коснулся плеча мальчика.- Ты живой, малыш?

Димка открыл глаза. На его лице промелькнула целая палитра эмоций: испуг, удивление, радость.

• Папка...родненький мой... я знал, что ты меня найдешь! – закричал мальчишка и, всхлипывая, прижался к груди Василия. – Папка... Как же я тебя ждал...- А мама...мамочка моя где? – спохватился Димка. -Я печку затопил, чтобы ей тепло было, когда она вернется, только дома всё равно очень холодно.

Как ни старался Василий, но не смог сдержать слёз.

• Теперь все будет хорошо...- мужчина бережно взял мальчика на руки, прижал к себе и понял, что никогда его не оставит.

*

Придя домой, Василий весь на эмоциях рассказал историю с Димкой своей жене Людмиле. Он никак не мог успокоиться, метался из угла в угол.

• Вася, ты хочешь его усыновить?- по голосу женщина поняла о его желании.
• Да...Он тебе понравится, – Василий взахлёб принялся расхваливать Димку.
• Я и сама тебе хотела это предложить, – перебивая мужа, сказала Людмила. – Наши дети уже выросли, а нам на старость утешение будет, да и мальчонке не придется расти в детском доме.

Димкину мать удалось разыскать только через 3 дня в другом селе. Обнаружили ее на пути в магазин за алкоголем. На нерадивую мать-кукушку завели уголовное дело и лишили родительских прав.

*

Так Димка обрел новый дом. Папу мальчик очень любит, у них мужские развлечения – играют в футбол, ходят на рыбалку, управляются во дворе. Димка обожает бабушку и дедушку. С дедом бесятся так, что сомневаешься, кому из них 6 лет.

• Люда, это потрясающее чувство, когда твое утро начинается с улыбки сына, -лицо Василия светилось от счастья.
• Ребенок всегда приносит в дом радость, и не важно, рожденный он нами или его аист принес, как нашего любимого Димку.-Ты знаешь, он вчера меня впервые назвал мамой,-голос Людмилы дрогнул, она незаметно смахнула слезу и улыбнулась.

Предполагаемый отец
 

В палату пробивался утренний настырный луч. Настя закрыла глаза рукой и широко зевнула.
 

• Встаём ма-мочки, встаём, подъём, на про-цеду-у-уры, кому анализы сдавать баночки на посту, – медсестра шла по коридору, заглядывая в каждую палату.

Настя поёрзала в кровати, а потом резко села.
 

• Ребёнок!

Женщина покрутила головой и, заметив кроватку для новорожденного, придвинула её к себе.
 

• Гудкова, привет, – соседка по палате напротив махнула Насте рукой.
• А, Валюха, привет. Не знала, что ты тоже рожала.
• А меня в тот момент как ты орала на всё отделение и привезли. Ты так орала, что ничего не видела и не слышала. А у меня воды отошли, чуть раньше наша девочка появилась, но всё хорошо, – соседка чуть прикоснулась к личику новорожденной, которую кормила. – Кто у тебя?
• Пацан, – с некой долей иронии «других не рожаем, только мужики» ответила Настя и заглянула в кроватку.

Розовощёкий пухлый малыш, туго замотанный в пелёнку, спал.
 

• Ну спи, я отдохну тогда, – подумала мать и снова легла в кровать.
• Как назвала то?
• Не знаю пока, не думала.
• А родителям сообщила? Отцу ребёнка?

Валя знала, что у Анастасии не было мужа. Знала, что в связях своих любовных она не была постоянна. Кто любил, с тем и была ласкова, тот и был муж. А мужики этим пользовались без зазрения совести.
 

• Да не знаю я, Валюха, кто отец.
• Как не знаешь? – тут соседка немного смутилась.
• Не, ну предполагаемый отец, конечно, имеется.
• Как предполагаемый? – опять удивилась соседка.
• Далёкая ты, Валька, предполагаемый – это тот которого я подозреваю, а на самом деле всё может быть не так.
• Так, мамочки, – медсестра зашла в палату и принесла постельное бельё на две пустые кровати, прервав разговор, – Гудкова кто? На анализы.

Настя нехотя поднялась и вышла в коридор. Вернувшись на своё место, она застала сына с открытым ртом и чуть красноватым лицом.
 

• Ты зеваешь или есть хочешь? – спросила Настя у ребёнка, уперев руки в бока.
• Покорми его, давно не ел.
• Ха, я его ещё не кормила, отсыпался.
• Тем более, – Валя качнула головой.

Настя уселась удобнее и приложила новорожденного к себе. Ребёнок сразу принялся усердно работать губами, как будто делал это всю жизнь.
 

• Тише, тише, ты так меня до капли выпьешь, на обед не останется, – хохотала Настя.

Она закрыла глаза от накатившего в один миг чувства удовлетворения. И неожиданно задумалась.
 
А что такого, и воспитаю одна. Что матерей-одиночек нет что ли? Тьма-тьмущая. Мой ребёнок! Не брошу, не оставлю. Раз Бог дал, значит, жить ему. Отец кто? А нет ли разницы. Мой и всё тут. Вот спросит ребёнок кто его отец и что сказать?
 
А ведь не думала она об этом все девять месяцев, даже мыслей таких не было.
 
В Мишку, первого и самого вероятного отца, Настя влюбилась сразу, как только увидела. Приехал на Камазе, вылез из машины, и у Насти словно земля из-под ног ушла. Такой маленький, щупленький, а на такой машине. От ощущения, что такой мужчина управляет Камазом у Насти мурашки по коже пошли.
 
Пришёл Мишка, кинул документы на стол и крутит спичку в зубах. Зубы белые, ровные.
 
Настя открыла глаза и приподняла губу малыша.
 

• А-а-а, нет же зубов ещё.

Малыш замер на секунду и снова начал причмокивать.
 
Долго Настя с Мишкой в гляделки играла. А потом он поздно вечером приехал с зерном, из приёмщиц она одна была, ждала последние машины. И случилось. Ловко управился со статной Настей, как с громадиной своей. Нежно, спокойно и уверенно. Так и стал Мишка ездить.
 
А однажды в строгом костюме приехал, с цветами. Предложение сделал. Настя долго хохотала. Мишка топтался, топтался на одном месте. Цветы бросил на стол и укатил. Больше Настя его и не видела.
 
Через неделю похолодало. Сено стали ворошить, тюки ближе к раздаче подкатывать. Семёна на эту работу часто ставили. Настя помогала. Где словом указывала, где наравне с мужиком тягала. В том сене всё и случилось. Без разговоров, расспросов, без нежности, быстро. И разошлись. У Семёна были светлые волосы.
 
Настя ещё раз открыла глаза. Тёмный пушок. Настя тут же закрыла глаза.
 
О третьем потенциальном папаше Настя и вспоминать не хотела. После кино поздно вечером шла домой. Подъехал парень на иномарке, искал, где переночевать. Парень как парень, проездом.
 
Настя пустила его к себе домой. Вышла воду выносить в конец огорода, вернулась, парень этот сидит на крыльце курит. Села Настя к нему. Разговорились. Он ей о своей тяжёлой судьбе, она ему о своей рассказывала. И так холодно им стало, что решили согреть друг друга.
 
«Даже имя не помню...» – вдруг поняла Настя. – «А если он?»
 
Руке тепло стало, потом ноге.
 

• Ах ты! Напрудил рыбак!- Настя подскочила.

На пеленальном столике в первый раз она развернула и осмотрела ребёнка, нежно касаясь его. Перевернула, а на спине родимое пятно. Тот в точь как у Мишки.
 
И так спокойно сразу Насте стало, так радостно. От любимого родила. Значит, в любви ребёнок появился. Как хорошо.
 
В палату привезли ещё одну новоиспечённую мамочку, положили у окна.
 

• Девочки, а там мужчина какой-то бегает, не ваш? Цветами машет, – спросила новая соседка, указывая не окно.

Валя подошла и посмотрела вниз.
 

• Не мой.

Настя даже не повернулась.
 
Через полчаса в палату вошла медсестра.
 

• Гудкова. Ну, сколько ты мужика будешь игнорить, весь газон затопчет, ничего не вырастит.

Настя непонимающе посмотрела на женщину.
 

• В окошко, говорю, выгляни. Папаша дожидается.

Настя медленно подошла к окну.
 
Мишка шагал вдоль тротуара, кивая и помахивая букетом, с кем-то разговаривая. Его, видимо, только что выгнали на тротуар с газона.
 
Настя замерла, секунда, ещё одна.
 
Ходит вдоль здания, ищет глазами. Остановился. И сердце Насти тоже остановилось. Увидел. Замахал букетом так, что лепестки полетели в разные стороны. Смешной.
 

*

 
Через три дня Настю выписали.
 
Встречать её с ребёнком приехали родители. И Мишка. Он стоял в стороне, пока бабушка с дедушкой принимали внука. Мать увидела Мишку и скомандовала:
 

• С нами поедешь.
• Это я ему сказал, – почти шёпотом сообщил дочери на ухо отец. Настя посмотрела на мать, потом на переминающегося с ноги на ногу у крыльца Мишку и ответила:

- С папкой сын поедет!

Театральные забавные истории

В шестидесятые годы во МХАТе вошла в моду такая игра – если один из участвующих говорит другому участнику или участникам: «Гопкинс!», то тот, кому сказали, должен тут же подпрыгнуть, не зависимо от того, что он делает и где находится. На того, кто не выполнит условия, накладывался денежный штраф и угощение в ресторане. Чаще всех «гопкинсом» пользовались корифеи МХАТа, особенно во время спектакля, да еще в самых драматичных местах. Закончилось это развлечение тем, что тогдашний министр культуры СССР Фурцева, вызвала к себе на ковер самых великих – Ливанова, Грибова, Яншина и Массальского. Потрясая большой пачкой писем, присланных зрителями, Фурцева произнесла речь о заветах К. Станиславского, об этике советского актера, роли МХАТа в советском искусстве. Провинившиеся мэтры выслушали речь министра стоя. Как вдруг Ливанов тихо говорит: «Гопкинс»! Все подпрыгнули.

*

Фаина Раневская для того, чтобы лучше настроится и вжиться в роль, незадолго до выхода на сцену полностью раздевалась. А после уже надевала театральный костюм.

Как-то раз Раневская стояла в своей гримуборной нагишом и курила. В это самое время к ней в гримерку влетел администратор, забыв постучаться. Увидев голую Раневскую, он потерял дар речи и вообще забыл, зачем пришел. Актриса с большим интересом следила за ним, видя его отражение в зеркале. После продолжительной паузы она, наконец произнесла: «Вас не смущает, что я курю?»

*

Как-то раз известный актер Александринского театра В. П. Далматов совершенно запутался в словах роли. Он должен был сказать: «Подай перо и чернила!», а у него получилось: «Подай перна и черна, тьфу, чернила и пернила, о господи, черно и перно. Да дайте же мне наконец то, чем пишут!» В зале был гомерический смех.

*

В 1923 году в Венской опере давали оперу Вагнера «Лоэнгрин». Финал оперы был очень эффектным – Лоэнгрин уплывал со сцены на белом лебеде. Как-то эту партию исполнял Лео Слезак, вообщем, то ли он замешкался, то ли поспешил механик, но лебедь уплыл один за кулисы. Но Слезак не растерялся, повернувшись к противоположной кулисе, он пропел: «Скажите, пожалуйста, когда отбывает следующий лебедь?»

*

Путь Семена Самодура, премьера Театра кукол Образцова к славе был нелегок. Мэтр кукольного жанра Сергей Владимирович не принимал его в труппу, так как он плохо выговаривал букву "Л", которая, как оказывается, содержится в большом количестве слов, произносимых со сцены. Все же мэтр решил дать возможность приглянувшемуся ему Самодуру за лето исправить свой недостаток.

Прошло лето. В первый же день нового сезона Образцов пригласил к себе Самодура, помня, что дал ему задание по исправлению дефекта речи.

• Ну, покажите, как вы стали разговаривать, как трудились, чтобы избавиться от неправильного произношения...

Самодур, проводивший лето, естественно, не в дикционных упражнениях, не задумываясь, лихо отчеканил: – Метр-р-р-р-ро... Кор-р-рова... Рррреволюция...

Мэтр, забывший, какую букву нужно исправлять, удовлетворенно кивнул головой:

• Теперь все в порядке... Так Семен Самодур вошел в труппу знаменитого театра, в которой стал знаменитым актером. А плохое "Л" никто, включая Образцова, не замечал.

*

Олег Табаков был в театре непревзойденным мастером на всяческие шутки и подначивания. Попадались все без исключения. Только Е. Евстигнееву удавалось заранее разгадать коварные шутки и обнаружить подвох. Но как-то он тоже попался. И все же сумел гениально вывернуться. Это были съемки фильма про большевиков под названием «Продолжение легенды». В нем Табаков играл юного романтика, а Евстигнеев старого умудренного опытом большевика. По сценарию они должны были познакомиться. А Табаков перед этим рукопожатием набрал в руку вазелина и пожал руку Евстигнееву. Знающие о готовящейся провокации, с особым вниманием наблюдали за этой сценой. Е. Евстигнееву удалось остаться невозмутимым. Как бы от избытка чувств, он вскинул ладонь, измазанную вазелином, и стал ласково гладить Табакова по лицу и волосам.

*

Однажды Евстигнееву пришлось заменять внезапно заболевшего актера в спектакле «В поисках радости». Понятно, что текст он знал неважно, а по ходу пьесы и вовсе забыл слова, и произнес: «Я говорю. Ах, да. А что я говорю?» Его партнеры рассмеялись и ушли со сцены. Он посидел-посидел и говорит: «А еще кто-нибудь придет?»

*

После спектакля в знаменитом Санкт-Петербургском Александринском театре (бывшем театре им. Пушкина) шел также знаменитый актер Николай Симонов. Неожиданно к нему подошел здоровенный парнюга и, дыхнув ароматом чеснока и водочным перегаром, вежливо обратился:

• Николай Константинович, разрешите с вами побеседовать...

Симонов ответил решительным отказом. Тогда расстроившийся парень (впрочем, это был тридцатилетний дядя), укоризненно отвечал:

• Эх, Николай Константинович, а ведь вы меня в ж.. у целовали!

Легко представить себе гнев Симонова. Милиция. Протокол. Представители закона, естественно, встали на защиту великого артиста. Тогда обвиняемый вытащил из какого-то тайного кармана в ватнике тряпочку, трепетно развернул ее и предъявил кадр из фильма "Петр 1", выпущенного в 32-ом году (сейчас на дворе – 69 год!), когда царь, роль которого блистательно играл Симонов, счастливый рождением наследника, подымает ребенка высоко над головой для всеобщего обозрения и смачно целует его в аппетитную попку. Все было правильно. Но прошло тридцать лет. Симонов был человеком с подлинным юмором – мир был восстановлен.

*

Семен Фарада, будучи еще не очень известным, как-то выступал перед студентами, а перед ним было выступление артиста Б. Хмельницкого. И вот он чувствует, что настроение в зале какое-то не такое и реакция на выступление какая-то странная. Ну не должны так принимать известного актера. Вот стоит С. Фарада за кулисами, и бьет его нервная дрожь: «А вдруг, как и его плохо примут?» Выходит он на сцену, а кто-то свистнул. Фарада растерялся, забыл, что говорить должен, и молчит. Потом подумал и сказал: «Вообще-то я привык выступать после второго свиста». Тут снова раздался чей-то свист, и Семен начал свое выступление. Только не запланированный текст, а стал импровизировать: анекдоты рассказывать, смешные случаи из своей студенческой жизни, причем, даже не совсем приличные.

После, от организаторов концерта Фарада узнал, что зрители его принимали лучше всех остальных.

Прочитала, слюной изошлась
Антон Чехов «Сирена»

Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой.

Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом... объедение! Но налимья печенка — это трагедия!

Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.

Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная, во всей своей наготе, чтоб соблазн был. Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот этак, от избытка чувств. Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком...

Как только кончили с кулебякой, так сейчас же, чтоб аппетита не перебить, велите щи подавать... Щи должны быть горячие, огневые. Но лучше всего, благодетель мой, борщок из свеклы на хохлацкий манер, с ветчинкой и с сосисками. К нему подаются сметана и свежая петрушечка с укропцем. Великолепно также рассольник из потрохов и молоденьких почек, а ежели любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и зеленями: морковкой, спаржей, цветной капустой и всякой тому подобной юриспруденцией.

Как только скушали борщок или суп, сейчас же велите подавать рыбное, благодетель. Из рыб безгласных самая лучшая — это жареный карась в сметане.

Но рыбой не насытишься, это еда несущественная, главное в обеде не рыба, не соусы, а жаркое. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая, знаете ли, вроде нимфы...

После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение. В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать рюмочки три запеканочки. Домашняя самоделковая запеканочка лучше всякого шампанского. После первой же рюмки всю вашу душу охватывает обоняние, этакий мираж, и кажется вам, что вы не в кресле у себя дома, а где-нибудь в Австралии, на каком-нибудь мягчайшем страусе...

Во время запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей: «Душенька, иди поцелуй меня!»

Запеканка – водка с медом, настоянная на пряностях в печи, в замазанной наглухо посуде (Сл. В. Даля).

Через тепло её дыхания.

Андрей стоял на остановке, ожидая хоть какой-нибудь транспорт, в направлении дома. Наконец-то их отпустили. До нового года оставалось три дня. Сейчас не новый год, а ожидаемая сессия занимала все мысли, а ещё больше предстоящий диплом. В его ранце было больше конспектов, чем вещей.

Автобус задерживался. До его села было часа три езды. Он бы сел уже в любой автобус, даже с пересадкой, только бы двигаться в направлении маминого тепла, а не стоять тут на пронизываемой ветрами остановке.

– Я до Верюгино. Надо кому?

Остановилась попутка. Андрей заглянул.

– Мне до Малашевки, подбросите? А, сколько?

– Залезай, договоримся.

Андрей бросил рюкзак назад, увидел там аккуратно завернутую в целлофан меховую вещь, и с радостью сел рядом с водителем в теплый уютный салон дорогого авто. Он замёрз.

– Я не ради денег, а так. Не люблю один ездить, а дорога неблизкая, – сказал, прибавляя тепло печи, водитель – респектабельный мужчина лет пятидесяти, – Оплатишь беседой.

Он посмотрел на Андрея и улыбнулся.

– Куда едешь?

– Домой, к родителям на праздники. Я из Малашевки. Учусь тут. Вот на каникулы, потом сессия.

– Готовиться будешь после праздников?

– Ага, надо....

А дальше пошёл рассказ о зловредности преподов, о том, как напрягают они несчастных студентов, как трудно стало сейчас на сессиях таким вот простым безденежным пацанам.

На выезде из города остановили их на посту сотрудники ГИБДД. Гаишник взял документы водителя и тут вдруг вскинул руку в воинском приветствии, и стоял по стойке смирно, пока машина не отъехала.

– Вы военный, что ли? – оглядываясь на странного гаишника спросил Андрей.
– Ну да, в некотором роде, – как-то неопределенно ответил хозяин автомобиля.
– А Вы к кому едете? – спросил Андрей.

О себе он много уж наболтал, а вот о водителе ничего не знает.

– Я? – вопросом на вопрос ответил тот и замолчал.

Андрею показалось, что он задумался, а может просто сосредоточился на дороге. Ветер к вечеру поднимался, дорогу заметало, пригоршни колючего снега били по стеклу.

Но вскоре водитель заговорил.

– А я, наверное, к себе еду, в детство. Я вырос там, в Верюгине, но давно уж там у меня нет никого. Родителей в город перевёз, умерли они уж давно, я поздний был.

– Так, к кому же едете? К родне?

– И родни там нет. А еду я к учительнице своей первой. Только она об этом не знает.

– Это ей? – Андрей показал на большой свёрток сзади.

Водитель мотнул головой.

Андрей замолчал. Он почувствовал, что после этого вопроса мужчина как-то погрузился в себя, задумался, на лбу появилась складка.

Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над тёмной полосой трассы с летящим навстречу снегом.

Водитель заговорил, изливая то, что копилось в его душе долго и требовало слушателя, то, что озвучить было нужно, хотя бы для того, чтоб ответить на свои же вопросы.

И для Андрея рассказ этот слился со сказочным заоконьем.

В Верюгине школы никогда не было и нет. Они ходили в школу соседнего села – Артемьево. Автобусы школьные тогда ещё не придумали, идти надо было километров семь.

Зимой прямо в одном из кабинетов школы оборудовали для таких как Сергей спальные места, типа интерната. И домой ходили они уже только на выходные.

Водила их Лидия Ивановна – молодая учительница. Собирала в Верюгине, потому что сама оттуда родом, и вела. А было их там всего трое, а потом и вовсе двое ребят.

– Она и сейчас стоит перед моими глазами. Девчонка совсем. Наверное, мы её любили за человечность, за добрые помыслы, но сказать об этом не умели. Воспитаны были в какой-то ненужной мальчишеской суровости. Она нам обещала, что жизнь будет у нас другая, надежды вселяла и мечты. Говорила, что скоро на месте нашей старой деревянной школы- барака построят новую светлую и с большими окнами. Мы верили, как не верить. Но, почему-то, смеялись.

В пятницу, ближе к вечеру она вела их домой. Однажды, провожая их, уборщица школы баба Варя отдала юной учительнице свою тёплую шаль – пуховую. Завязала как ребёнку накрест и за спину.

– Дивуюсь я на тебя, девка. Кости курячьи, а одёжа тоньше кожа. Эдак-то и настудить себя не долго. А нут-ка, надень!

Пальто у Лидии Ивановны, и правда, было хиленькое. Серое тоненькое, с обветшалым искусственным воротником, который она старательно поднимала на ветру. Так она и стояла у Сергея в памяти – обвязанная пуховой шалью в сером пальто на тоненьких ножках и в больших валенках.

А ещё он помнил как однажды в пути, когда были с ней вдвоём, попали они в ужасную метель. Ветер бесновался, захлёбывался в лесных дебрях, а потом внезапно накидывался и швырял в их лица пригоршни колючего снега.

Лидия Ивановна поставила свой тяжёлый портфель с тетрадками прямо в снег. Сняла с себя свою пуховую шаль и закутала ею Сергея, как малыша: крест – накрест завязала сзади. А потом стащила свои большие варежки и натянула их на ручонки Серёжи, в этот день он потерял где-то свои.

Прикрываясь портфелем от хлещущего ветра, она тянула мальчика за собой.

– А а я вот думаю: как же продувал её тогда насквозь этот ветер, её хилое пальтишко, её тонкий платок, сморщенные на коленях рейтузы. И зачем ей надо было вот так, во вред своему здоровью, заботиться о совершенно чужом для неё ребёнке?

И ведь лучшим учеником я не был, учился так себе, хулиганил. В общем, обычный пацан. Да и дом свой она проходила, а потом, отведя меня, возвращалась через всё село.

Прежде чем отпустить меня в мой двор, она снимала с моих рук свои варежки, забирала шаль, дышала на мои красные руки и ещё давала какие-то советы на выходные. Хотя саму дрожь била.

А я не то, чтобы «спасибо», и «до свидания» – то после неё уж говорил. И убегал домой, как будто так и надо, так и требуется. И родители мои в благодарностях не рассыпались, не было тогда такого.

А теперь вот мечтать стал – вот рвануть бы сейчас в то время, согреть её – девчонку совсем!

Сергей помолчал. Андрей уже думал, что рассказ его окончен, но оказалось, это не всё.

– Мы уж тогда постарше были, ходили сами. Но тут как-то вышло на санях ехать зимой. Опять вместе с Лидией Ивановной. А снега тогда насыпало немеряно. И вроде дорогу до этого расчищали, а всё равно лошадь встала. Провалилась ногами в сугроб и ни туда, ни сюда, бьётся, бедная. Возница ее распряг, но никак.

Помощь нужна, лопаты. Вот и отправились мы с Митькой в деревню пешком, а Лидия с мужиком ждать помощи остались, лошадь ведь не бросишь.

Недалеко отошли, вдруг слышим – гнусавый такой утробный вой. Волки. Знали мы, что бродила тут стая не то диких собак, не то волков. Уже и скот они не раз таскали. А подвывания всё сливались и как будто окружали со всех сторон, то приближаясь, то удаляясь.

Мы растерялись. Что делать? Решили, что Митька в деревню побежит, а я назад, на выручку, если что.

Картину, которую увидел Сергей, он не забудет никогда. Мужик стоял на расположенных санях и умолял Лидию, чтоб она тоже лезла к нему. Бог с ней, с лошадью. Но учительница с длинной оглоблей стояла перед бедной лошадью, ушедшей по грудь в снег. Лидия стояла к ней спиной и лицом в поле. А там черными пятнами лежали звери. Они перебежками перебирались всё ближе и ближе к людям и лошади, они выжидали.

Серёга тоже струхнул не на шутку. Но отвязал вторую оглоблю и встал невдалеке. Хрупкая маленького роста Лидия, утонув почти по пояс в снег, выглядела совсем не угрожающе. Но она свистела и кричала, ругалась и стращала волков. Те выжидали.

Сколько бы ещё продлилось это стояние и чем бы закончилось неизвестно. Одно ясно, если б не окрики и оглобля Лидии, волки всего скорей уже б подобрались к лошадке. Но со стороны деревни показался УАЗик, от звука машины волки заволновались и ретировались.

– Ну, Лидуха, ну ты даёшь, дурёха! – потом страшился мужичок- возница, – Ну, порвали б лошадь, я б отбрехался, а если б тебя? Глупая!

– Так ведь жалко лошадку-то, – спокойно отвечала Лидия Ивановна.
...

Сейчас на месте старой школы – большая новая светлая с большими окнами. И вот в декабре пригласили туда и Сергея.

– Я, вообще-то, знаменитость, герой России. И там доску в честь меня повесили, отряд юнармейский назвали.

– Ух ты, ничего себе!

– Ну вот, приехал я туда, а там учительницей моя одноклассница работает. Спрашиваю: а где Лидия Ивановна-то? Ну она и говорит, что на пенсию ушла уже. Она ведь ненамного нас старше была, лет на 13 всего. Детей у неё не было, не родились дети. Муж умер. Одноклассница говорит, теперь вот скучает она по школе, видно. Сдала в последнее время что-то.

Она показала Сергею фото на телефоне – недавно они ходили поздравлять старую коллегу с Днём рождения. Лидия Ивановна стоит во дворе, как показалось Сергею, в прежнем своём пальто. Хоть этого и не могло быть.

Уехал он тогда с грустными мыслями. И всё думал и думал....

В честь кого и надо открывать памятные доски в школе, так это в честь таких вот учителей, какой была и остаётся его первая любимая Лидия Ивановна.

А недавно поехали покупать жене шубу. И вдруг Сергей понял – если он сейчас этого не сделает, никогда себе не простит. Он позвонил однокласснице, попросил прикинуть размер, и выходили они из магазина уже с двумя шубами. Жена видела, как загорелись глаза Сергея, как важен для него этот шаг в прошлое. Не препятствовала, поддержала.

Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над темной полосой трассы с летящим навстречу снегом.

Андрей очнулся только тогда, когда Сергей начал тормозить у остановки в Малашевке.

– А тебя где высадить, брат?

– Вон там, если можно, через пару проездов.

Выходя Андрей спросил об оплате, Сергей махнул рукой.

– Спасибо Вам! И не только за дорогу, за рассказ Ваш спасибо. Я теперь о вас только и буду думать и о вашей Лидии Ивановне. Я ведь на журналистском учусь. Вы прям идею для дипломного рассказа мне подарили... Есть над чем подумать...

Они тепло попрощались. Сергею осталось полчаса езды.

Его учительница не услышала от него слов благодарности в детстве, не слышала их и потом, жизнь закрутила и унесла. И теперь он не стал мастером красивых слов, но она должна почувствовать его благодарность и любовь, просто хотя бы вот так, без слов, просто через тепло натурального меха.

Как и он почувствовал тогда через пуховую шаль, через тепло её дыханья на свои раскрасневшиеся руки.

Сергей прибавил газу. Хотелось приехать быстрее.

И будет февраль.
Будут вьюги скулить у порога.
И окна зажгутся.
И свет будет — тёплая медь.

Наверно, зима для того и придумана Богом
— Чтоб людям почаще хотелось друг друга согреть.

Автор Вихарева. Ю.

Иду с работы замученная и уставшая. Около подъезда мальчишка лепит снеговика из недавно выпавшего снега.
Увидев меня, говорит:
— Хочешь, я тебе ангела покажу?
Соглашаюсь.
Мальчишка падает в снег и начинает двигать руками и ногами из стороны в сторону, потом, остановившись на минуту, говорит:
— Чего стоишь? Падай. Будешь снежным ангелом.
Не раздумывая ни секунды, падаю рядом. Повалявшись вдоволь в снегу, поблагодарила мальчишку за такую нечаянную радость. Придя домой, меня встретил муж. На его вопрос, где я валялась, я ответила, что около подъезда.
Муж, вздохнув, взял веник и вывел меня в подъезд чистить снежный панцирь. Сказал, что, если я, вдруг вспомню, как есть сосульки, то он меня, по отечески, выпорет.

С юмором
У бабы Шуры в деревне помер кот. Заслуженный был кот. Много на его счету было побед над слабым кошачьим полом, побитых соперников и пойманных грызунов. Но старенький уже стал котофей, ничего не попишешь. Двадцать лет без малого отмотал на этом свете без капитального ремонта.

Завернула баба Шура любимца в чистое полотнище, взяла лопату и понесла за огород хоронить. Муж её, Василий Ерофеич, возился в углу двора в погребе: что-то там внизу крепил, ремонтировал и глухо матюкался.

Отдав последние почести коту-питомцу, баба Шура забросала ямку и вышла из прогала. На весу она несла лопату, перепачканную глиной. Мимо проходила соседка – городская баба Фаина.

• Доброго здоровья, Александра батьковна! – поприветствовала Фая и для проформы спросила: – Чего деешь-то?
• Да вот, – сказала баба Шура. – Васька мой отмучился, болезный. Бог прибрал старичка. Поплакала да за огородом его прикопала.

От этого известия Фаина забыла куда и шла. Не далее чем вчера она видела Василия Ерофеича в магазине, где дед брал сахар, «Приму» и чекушку водки.

• Не может быть! – сказала она. – Василий твой помер? Как же так скоропостижно? Я ж намедни его видела.
• Ага, вчера ещё шустряком бегал, – кивнула баба Шура. – И весёлый был весь день, и селёдку цельную сожрал. Даже на койке с им вечор поиграли...

Глаза у Фаины медленно округлялись.

• А сегодня с утра заскучал мой Васька, занемог... – закончила баба Шура. – Прилёг на лавку, что-то проворчал – и дух испустил.

Фаина машинально перекрестилась.

• Вот ведь как случается, – молвила она. – Был-был Вася – и не стало. А лопата-то тебе зачем, говоришь?
• Так за огородом его прикопала, сказано же! – повторила баба Шура. – В холстинку чистую завернула и схороняла. И метку из веточки поставила, чтоб не забыть.

Фаина была женщиной городской и многих деревенских традиций до конца не знала. Но ей показалось удивительным, что Шура вот так запросто схоронила усопшего мужа Василия Ерофеича за огородом, да ещё и веточку воткнула, чтоб не забыть где лежит.

• Заботливая ты, Александра, не отнять! – пробормотала Фаина в смятении. – Пошла и зарыла себе! А разве ж не полагается... ну, хотя бы там участкового позвать, чтоб факт смерти оприходовал?

Теперь уже баба Шура посмотрела на Фаю как-то странно.

• Ну ты болтанула! – засмеялась она. – Васька, конечно, орлом был... но кто ж участкового по таким пустякам теребит? Милиционер за каждым Васькой не набегацца. Давай уж сразу генерального прокурора вызовем?

Фаина молчала. Баба Шура перекинула лопату на другое плечо.

• Может, в городе у вас так и принято, – сказала она примиряюще. – Вы же умные все, чуть что – у вас прокуроры, советники, юстиция... А у нас в деревне по-простецки. Помер Максим – и хрен с ним. Бери лопату и копай. За огородом места много.
• Да-а-а... – пробормотала Фаина. – Чувствую, я ещё не всё знаю о вашей деревне. Но почему за огородом, в бурьяне его закопала? А в человеческом месте похоронить – никак?

Непонятливость Фаины начала злить Александру.

• А куда я с ним, коли околел? – спросила она сердито. – Не на кладбище же его с православными людьми ложить? Жирно будет. Испокон веков всех за огородом закапываю.

Баба Фая осторожно присела на чурбан. На лопату в руках Александры она старалась не смотреть. Сильно ей было не по себе и ноги подкашивались.

• Ну ты даёшь, соседка, – сказала она наконец. – Всех за огородом складируешь! И много у тебя их кроме Василия было?
• Пожалуй, немало, – задумалась баба Шура. – До Васьки, допустим, Мишка имелся. Нравом мягкий, но внутри подлец подлецом. Бывает, ночью подкрадётся, ляжет под бок – а к утру подо мной вся простыня мокрёшенька. Ух, лупила я его! А ишо раньше – Сёмка... тот был покладистый, ласковый. Да тоже срок пришёл – и помер. Изрядно я их поменяла.

И с размаху воткнула лопату в дёрн – словно точку поставила.

• Теперь все одним рядком за огородом лежат! Васька, Мишка, Сёмка... красавчики мои. Но не беда, мне Тонька на днях молоденького обещает подкинуть. Али на мой век их не хватит?

Неизвестно, что подумала Фаина, потому что в этот момент за спиной бабы Шуры появился дед Василий Ерофеич – перемазанный землёй и злой как чёрт.

• Смерти моей хочешь, кочерыжка старая? – заорал на супругу. – Меня там сверху по уши засыпало, я ору-ору, барахтаюсь... Насилу выбрался, а она тут лясы точит!

Вырвал у жены лопату и добавил:

• Дай сюда струмент! Сапоги откапывать пойду... и чекушка тоже там осталась.

Здесь тётя Фая тихо сползла с чурбана и лишилась чувств. Поэтому чекушка из погреба очень пригодилась.

Нюся
 

У Егора Прохорова умерла жена. Так и не оправилась от последних родов. Тут бы горевать и горевать, да пятеро ребят осталось. Старшему, Николке, девять. Илюшке – семь. Близнецам Саньке и Лёшке по четыре. И младшей только три месяца, Алёнке, доченьке долгожданной... Некогда горевать, когда дети есть просят. А уложит всех, полночи сидит в кухне, курит...
 
Поначалу Егор сам, как мог, крутился. Ну, свояченица приезжала, помогла чуток. Родных-то у них больше и не было. Хотела забрать Санеьку с Лёшкой, мол, тебе полегче будет. Потом из опеки какой-то что ли, приходили двое. Предлагали всех детей в интернат отдать.
 
Никого никому Егор отдавать не собирался. Как это – родных детей кому-то отдать? Как и жить-то потом. Трудно, понятно, а что делать? Растут они полегоньку, вот и вырастут.
 
Как мог, сам стирал, убирал, готовил, в огороде копался. У старших когда и уроки проверить успевал. С Алёнкой больше всех хлопот было, понятно. Ну, тут уже и Колька с Илюхой где, да помогут. Да и сестра патронажная, Нина Ивановна, часто приходила, заботилась.
 
Как-то раз она пообещала Егору няньку прислать. Всё ж тяжело мужчине с грудным-то ребёнком. Мол, девушка хорошая, труженица. В больнице нянечкой работает. Своих детей, правда, нет, не замужняя пока. А братьев-сестёр растить помогала, из большой семьи она, из соседней деревеньки.
 
Так и появилась у них в хате Нюся. Невысокая, крепкая, круглолицая, с немодной косой по пояс. И – молчаливая. Лишнего слова не скажет. А только всё переменилось в хате у Прохоровых. И хата заблестела – всё отмыла, отчистила. Одежонку и детскую, и Егорову перештопала, перестирала. И за Алёнкой успевала приглядеть, и наварить-нажарить.
 
В школе и в детском саду сразу перемены заметили. Дети чистые, опрятные, пуговицы уже не пришиты чёрной ниткой по белому, локти не драные.
 
Как-то заболела Алёнка, затемпературила. Врачиха сказала, поправится, главное – уход. Так она ночи просиживала рядом, сама ни разу не прилегла. Выходила девчушку.
 
И незаметно как-то и осталась в доме у Егора... Младшие уж мамой стали звать, соскучились по ласке материнской. А Нюся на ласку не скупилась. И похвалит, и по головке погладит. И обнимет. Как же, дети всё ж...
 
Старшие, Николка с Илюшкой, сначала дичились, никак не называли. А потом просто
Нюсей стали звать. Ни няня там, ни мама, – просто Нюся. Чтобы, значит, помнить, что своя мамка у них была... Да и по возрасту она им в матери с натяжкой годилась.
 
Родные-то Нюсины против были. «Куда такую ораву себе на шею вешаешь? Парней мало в селе?»
«Парни-то есть, – отвечала, – да я Егора жалею.... И ребятишки привыкли, что уж теперь искать-то...»
 
Так и жили. Пятнадцать годков незаметно пролетело... Дети учились, росли. Ну, не всё гладко – бывало, что и нашкодят, нахулиганничают. Егор гневался, за ремень хватался. А Нюся его одёргивала, мол, погоди отец, сперва разобраться надобно... И поругает, и пожалеет, бывало. Да, никто её Нюсей на селе уж и не звал. А Анной Васильевной величали, уважали.
 
Николка к этому году уж женат был, первенца ждали. Жили молодые отдельно, Николай в совхозе работал. Да не последним механизатором был, что ни год – то грамота, то премия, вот как. Илюшка в городе институт оканчивал, им Нюся особенно гордилась – инженером будет сынок-то!
 
Санька с Лёшкой весной из армии вернулись, в техникум поступать задумали, только вот спорили – в какой. Всё вместе делали – и озоровали в детстве, и горой друг за дружку стояли, если что.
 
Алёнушка в девятый класс перешла, тоже гордость Нюсина. И петь, и плясать мастерица, ни один праздник без неё не обходится.
А Егор уж в который раз думал, как хорошо ему Нина Ивановна жену выбрала...
 
Этим летом как-то почувствовала Нюся, что что-то не так с её организмом, что-то неладно. Век не болела, а то вдруг в глазах потемнеет, затошнит... Егора с его куревом стала из хаты на крыльцо гнать, плохо ей становилось. Сначала думала – пройдёт, ан нет. Пришлось-таки к доктору идти.
 
Домой вернулась тихая и задумчивая. От Егоровых вопросов отмахнулась, да ерунда, мол, всё в порядке.
 
А только вечером, когда уснули все, позвала Егора на крыльцо.

• Сядь, отец, поговорить надо... Знаешь, что мне доктор сказал? Ребёнок у меня будет... Поздно уж что-то делать, рожать надо...

Сказала и руками лицо закрыла. – Стыдоба-то, вот стыдоба...
 
Егор, так просто опешил от такого известия. Столько лет не было детей и – надо ж!

• Да какая стыдоба, мать, – аж сигарету свою отбросил, так и не прикурив. – Старшие вон все уж почти разбежались, вдвоем, что ль, останемся? Нееет, природа правильно всё расставила! Значит, готовиться будем!
• Как детям-то сказать? Скажут, старуха уже, а туда же...
• Да какая ж ты старуха? Тридцать девять, разве ж годы?
• Ой, прямо не знаю, что делать, что делать... Стыдоба...
• Ладно. Сам скажу. Завтра и скажу, Как раз все соберутся.

И сказал. Как только за столом собрались, так и сказал. Что, мол, ребята мои хорошие, скоро у вас ещё брат будет. Или сестра. Вот так.
Нюся голову опустила, в тарелке будто что высматривала, покраснела аж до слёз...
 
Николка, который по случаю воскресного дня с молодой женой у них гостил, только хохотнул.

• Здорово, мать! Молодец! Вот вместе с моей и рожайте! Им, детишкам, вдвоём сподручнее будет расти!

Санька тоже обрадовался: – Давай мам! Ещё братишку!
А Лёшка возразил: – Не... Девочку. А то парней у нас много, а девчонка одна. Разбаловали принцессу...
 
Алёнка только зыркнула на Лёшку.

• Разбаловали... Ты, что ли баловал? Конечно, девочку, мам! Я ей банты буду завязывать, платья купим красивые!- захлебнулась восторгом.
• Платья... Что она тебе кукла? – вступил в разговор Илюшка. – Ребёнка ещё и воспитывать нужно, – назидательно произнёс он.
• Воспитаем, – с расстановкой сказал Егор. – Плохо, поди, вас воспитали? Вот, то-то...

А Нюся всё равно стеснялась и прикрывала растущий живот, когда платком, когда в жару плащ накинет, вроде прохладно ей.
 
Положенные месяцы прошли незаметно. Уже порадовались первенцу Николкиному, мальчик! Илюшка уехал доучиваться в свой институт, каникулы окончились. Санька с Лёшкой тоже уехали – поступили в сельскохозяйственный техникум.
 
И у Алёнки начался учебный год. Тихо стало в хате, пусто. Алёнка то в школе, то у подружек. Уже и парнишка какой-то её провожать стал с танцев воскресных.
Нюся не спала, поджидала Алёнку. И вдруг боль... Такая резкая, что в глазах потемнело.

• Егор, – слабо позвала она, – Егор, кажется... началось...

Побледнел тот, ноги в башмаки сразу и не попали.

• Ты, погоди, мать, я сейчас, сейчас... Скорую давай! – крикнул вошедшей Алёнке. Та сразу поняла, в двери выскочила.

Через две минуты в дом ворвалась.

• Мам, сейчас Толик отвезёт тебя, машину у отца попросит, подожди!

«Толик, значит...», – подумала она и снова резкая боль схватила внизу живота...

• Ой, мамочка! Да что же это!

Через ещё пять минут, вошёл парнишка, что провожал Алёнку

• Батя сам отвезёт, – сказал Алёнке. – Поедешь?
• Я поеду, – сорвал куртку с вешалки Егор. – Не бойся, Нюсь, я с тобой...

Всю ночь Егор сидел на крыльце районного роддома и дымил одну за другой. Наутро двери открылись, вышла немолодая нянечка.

• Сидишь, папаша? Куришь? Теперь курить-то пореже придётся... Первый у тебя что ли?
• Пятеро у меня, – глухо сказал Егор.
• У! Да ты богач! Только не пятеро, а семеро! Двойню твоя красавица принесла!
• Д...войню? – заикаясь, переспросил Егор.
• Малец и девчушка! Малец крикливый, – засмеялась она. – А девчушка красавица!

Ты иди домой-то, папаша. Завтра приходи. Она у нас ещё полежит маленько. Детишки вес должны набрать. Да, принеси чего надо. Тебе любая скажет, понял?

• Ага, – кивнул головой ошарашенный Егор.

На выписку вся семья собралась. По такому случаю и все три студента отпросились с занятий, приехали. Нянька торжественно вынесла два свёртка, перевязанных один синей лентой, другой розовой. Сзади шла смущённая Нюся.
Егор принял один свёрток, а второй и не знал, как взять.

• По двое-то несподручно... Забыл уж как, – смутился он тоже.

Второй свёрток принял Николай: – Давай, батя... Мне-то уж не впервой!

• Ой, какая хорошенькая! – заглянула в конверт Алёнка. – Сестричка, моя красавица!

Вручив няньке цветы и торт (как положено), разговаривая о своём, все двинулись к совхозному автобусу – директор совхоза выделил. Раз такое дело!

• Ну, мать, всем угодила! – улыбнулся Николай.

А Нюся держала на руках один из свёртков и тихо улыбалась своим мыслям. Детей, она, даст Бог, воспитает хороших... Она глянула в сторону Егора, который держал на руках второй сверток. «Мы воспитаем, – поправила она себя, – конечно, мы...»
 

• Ребята, – повернулась она к детям, – а назовём-то их как?...

И все сразу стали предлагать свои имена, чем-то близкие им, чем-то нравящиеся или связанные с кем-то...
 
А водитель автобуса, дружок Егора, слушая весёлый гомон за спиной, думал, что вот и не родная она им, этим пятерым... А разве скажешь....

Елена Полякова

Ночью по мне бегали кони.
 Они стучали копытами по паркету, обидно ржали и довольно смеялись, когда попадали копытом мне под дых.
Я несколько раз пыталась проснуться, чтобы метнуть пращей или рамкой с фотографией в ржущих тварей, но выкарабкаться из сна не получалось.

Когда под утро я наконец-то очнулась, на меня смотрели три довольные конские усатые морды – коты. Бодрые и готовые к свершениям.
Мне бы их энергичность...
А все почему? А все потому, что не покормили котиков до отвала на ночь.

• Рабы желудка! – говорю я им, накладывая корм в мисочки, – ваша талия давно потеряна в мехах, а ноги гнутся в разные стороны под тяжестью тел.

Вы отрастили человеческие щеки и шкура скоро исчерпает лимит растяжения, но носитесь вы, скоты, как лошади!

Жрут и не мявкнут в ответ...

© Анна Владимировна

Бабушка со стаканчиком кофе сидела на заснеженной скамейке.

Пальто из далеких прошлых лет, пуховый платок, валенки.
И выжидательно смотрела она в сторону. Словно ждала кого-то. Через 10 минут на дорожке показался дедушка. В белых валенках, тулупе и шапке-ушанке. А еще в больших очках. В руках пакетик с чем-то. И три больших красных розы.
Он подбежал к той лавочке. Протянул цветы.
Бабушка счастливо вдохнула их аромат. Потом раскрыла пакет. Запах выпечки. Пончики.
И они вместе стали пить кофе. Так радостно глядя друг на друга, даже за руки подержались.

• Вот старперы дают! Мне мой цветы дарит только раз в году на 8 марта! И то, когда вместе идем в магазин и порой на мои же деньги. Причем еще стонет сзади, что мол, вон те подешевле, давай их! И чтобы он мне кофе принес вот так. Ага, разбежался. С работы прихожу – с детьми уроки делаю, готовлю. А он после смены на диван кверху пузом. И все, хоть трава не расти! Поначалу-то да, был период конфетно-букетный. Но он прошел года за два. И чтобы вот за ручку взять. Странные они, эта бабка с дедом! – сказала молодая женщина другой, что гуляла в парке с коляской.
• Это точно. Первый раз такое вижу. Может, они не в себе? Как можно так смотреть друг на друга и с цветочками бегать, когда песок сыплется? Смешно. Хотя с другой стороны... Кать, я им завидую даже. Серьезно. Мой муж никогда так на меня таких взглядов не бросал, – ответила ей подруга.

И они пошли дальше.
Мы гуляли с собакой. И когда подошли ближе, раздались радостные возгласы.

• Ой, ты, какой хорошенький! В одежке! Смотри, Сашенька! Песик какой! В наше время таких не было! Это кто ж такой-то? Да зовут тебя как? – это бабушка.
• И правда! А были бы – я б тебе, Капочка, сразу купил. И мы бы его тоже нарядили да гулять повели! Девушка, хотите пончик? А кофе хотите? У нас термос есть с собой. Стаканчик не предлагаем, вот, можно из крышечки. Мы его сами варим, вкусный очень, – это дедушка.

Да, я хотела кофе. Но еще больше – увидеть счастье. Настоящее. Человеческое. Без игр и прикрас. Без выяснения отношений. В него можно окунуться, даже если оно чужое.
И да, я не могла не спросить. О том, сколько вместе. И как же удается вот так, любить все годы?

• Мы друг друга всегда держались. И чем хуже было, тем сильнее держались. Муж моложе меня. Отговаривали его. Да только Сашенька упертый, в жизни не свернет со своего пути. Когда расписывались, он мне сказал: «Я тебе горы золотые обещать не буду. Простой я человек. Но никогда тебя не оставлю и всегда буду рядом. И больно не сделаю. Потому что если сделать плохо тебе, значит и себе». И работал всегда. Лишь бы я ни в чем не нуждалась. А главное – все мы вместе. Вот за молоком козьим на поселок ездим – на пару. Стираем да развешиваем белье по старинке на улице, тоже вдвоем. Соседи говорят, что время сейчас не то, еще упрут. Ну и что? Мы привыкли так. Чай пьем вдвоем, готовим – тоже. Пенсию получим, списки составим да закупаться идем! – рассказала мне бабушка Капа.

60 лет они вместе. Дедушка скромный, молчаливый. Мол, обычный я. Ничего не сделал такого. Чего ж во мне удивительного? А ведь он делает каждый день обыкновенные чудеса для своей второй половинки.
По словам бабульки, то заколочку для волос ей купит и под подушку спрячет. То помаду принесет. Или сядет да заплетет ей косичку.

• Раньше с одеждой плохо было. Так ткань доставал. Договаривался с портнихой. И такие платья мне шили! Загляденье просто! В санаторий вместе ездили. На море приедем – Саша домики из песка строил, дети за ним строем ходили. А он как ребенок, хохочет, радуется вместе с ними. Он не дарил мне Феррари, бриллианты и наряды от Гуччи. Но я только рада. Потому что у меня простая любовь. Счастье-то в заботе друг о друге. Каждодневной. Много сейчас все хотят. И сразу. Чтобы машины да квартиры. Женихи богатые. Никто и никому не обязан. Вместе надо все наживать, а не бегать за золотыми рыбками! Я когда со своим Сашенькой рядом, такое ощущение, что чистую водицу ключевую пью и напиться не могу! – продолжила баба Капа.

Я немного удивилась познаниями в Феррари и Гуччи. Выяснилось, что у стариков внучка да внук.
Они бабулю просвещают. Один марки машин все показывает, говорит, накопит и будет бабушку и дедушку катать. А другая обещает бабуле кофточку прикупить брендовую.

• Я им говорю, вот зачем мне? Что уж они, молодежь выдумывают. Разве видно на мне, Гуччи это или еще кто? Тут кота подарили. И тоже Гуччи назвали. Вот ведь чудно как! А соседки не могут выговорить, Гуча его зовут. Лысенький кот-то. Мерзнет всегда. Я ему свитер связала, – заулыбалась бабушка.

И попив кофе, мы вместе направились к выходу из парка.
Дядя Саша все отряхивал жене пальто. А она ему шарфик поправила. Попутно разговаривали, что надо бы зайти, купить курочку и пожарить. Да сериал вместе вечером посмотреть.
Глаза их просто лучились счастьем. Потом они взялись за руки и неспешно пошли дальше, помахав на прощание.
Наверное, надо всем пожелать такой любви. Пусть простой. Но настоящей.

ПОДРУГИ

Сегодня на день рождения моей мамули приехали две ее старшие подруги. Они у нас так и проходят под грифом «старшие подруги». Тетя Юля и тетя Зина. Сколько помню себя, столько и знакома с этими удивительными тетушками. Тетя Зина маленькая, сухонькая, всегда в черном, носит длинное пальто и берет со стразами, опирается на трость с резным набалдашником из слоновой кости (палки презирает), и в свои 82 красит губы яркой помадой. Тетя Юля немного повыше, носит юбки чуть ниже колена, высоченные сапоги и, конечно, берет, к которому приколота брошь – маленький зеленый страус. В свои 80 считает себя глубоко нездоровым человеком, при этом дымит Беломором как паровоз. На мои попытки поговорить о более легких сигаретах, я получила: «Детка, не волнуйся, меня блокада не убила, табаку-то куда?!». И вот повезла я этих восхитительных тетушек по домам. Сев в машину, тетя Юля сразу достала Беломор (Я закурю, детка), тетя Зина раскритиковала песню Эда Ширана, и мы долго выбирали музыку, под которую поедем. Сошлись на Тимберлейке (Какой хороший мальчик!). Ехали долго и весело, пока не въехали во двор дома тети Юли. Там нам дорогу перегородил громадный джип. Он стоял с выключенными фарами, чего-то ждал и пропускать нас не собирался. – Пойду, поговорю, – сказала я. – Нет, сиди, детка, я сама пойду и поговорю, – сказала тетя Зина тоном вдовствующей королевы. – Юля, дай мне папиросу! Ну, что ты мне даешь?! Я же не умею! Прикури и дай мне! Мне для имиджа нужно. Взяв папиросу, тетя Зина открыла дверь машины. Сначала появилась трость, которая с грохотом воткнулась в талый снег, пробив его до асфальта. За ней появилась маленькая женщина – хрупкий листик. Полы пальто развиваются, стразы на берете загадочно мерцают. Затянувшись беломориной, она медленно приблизилась к джипу и любезно постучала тростью по капоту. Мне стало дурно. – Любезный голубчик, вы не переставите свой многоуважаемый комод к обочине? Нам, видите ли, не проехать. Что значит – не можете? Вы не водитель? А что вы тогда делаете в машине? Ах, вот как… Куда, куда? Ах, вот значит как… Прискорбно. ( вздох) А скажите, голубчик, вы же не сильно обидитесь, если я вам сейчас тростью фары р.....у? Мы с тетей Юлей замерли. Водитель, видимо, не ожидал такого поворота, засмеялся, извинился и сдал вбок. Тетя Зина вернулась в машину, выбросила папиросу (Юля, как ты можешь ЭТО курить?!) и произнесла: – Детка, запомни, когда у женщины в руках трость, мужчина не очень долго спорит с ней. Главное – правильно расставить приоритеты... «Да, я стара, мистер Фортескью, и могу себе позволить поступать так, как хочется мне»
Интернет

Задерживается элекричка минут на 20, на перроне все замерзшие и злые, после работы, домой хочется, ждем.

Никто не объявляет, когда поезд придет, типа ждите информации.
Наконец-то электричка приезжает, все угрюмо грузятся, сидят насупившиеся, ждут отправления.

И тут влетает в вагон запыхавшийся румяный парень с тортом, перевязанным ленточкой, и кричит в телефон: «Ты представляешь, сегодня самый фантастический день в жизни! Я бежал уже просто по инерции, в отчаянии, я опаздывал страшно! А она стоит, ждет меня! Я еду! Я к тебе успеваю! Ура же???»

И мы все такие заулыбались, расслабились, как будто мы все специально ждали на перроне, чтобы он успел к ней со своим тортом.

Едем вот, улыбаемся, торт везем...

© Вера Хитеева

Мишка
 

«Мaмa. Мaмoчкa!», – cкaзaлa дeвoчкa пpo ceбя. Двe бoльшиe кaпли пoкaтилиcь пo чумaзым щeкaм. Oнa oтoдвинулa в cтopoну пaлку и выcунулacь из куcтoв. Eщe paз пocмoтpeлa нa мaльчикa. Oн cтoял вoзлe cвoeй бeлoкуpoй мaтepи и oткpoвeннo cкучaл. A тa пpoбoвaлa eгo oбнять, пpижaть к ceбe.
Мaльчик oтcтpaнялcя. Oн жe взpocлый, цeлыx 10 лeт. Ни к чeму eму эти нeжнocти.
 
Жeнщинa былa oчeнь дoбpoй нa вид. Тaкoй жe, кaк ee мaмa. C бoльшими cиними глaзaми, в pукax пaкeты. И дeвoчкe вдpуг дo бoли, дo кpикa зaxoтeлocь, чтoбы ee мaмa пoявилacь здecь. Из вoздуxa. Xoтя бы нa 2 минутки. Eй бы xвaтилo, чтoбы быcтpo oбнять ee и cкaзaть, чтo oнa тaк ee любит и cкучaeт. Чтo eй нeвынocимo жить бeз нee.
 
Мaмы нe былo ужe тpи гoдa. Дeвoчкe былo пять, кoгдa oнa зaбoлeлa. Oнa paccкaзывaлa мaмe cтиxи, pacчecывaлa вoлocы, пpинocилa липкиe кoнфeтки в лaдoшкe. Глaдилa пo вoлocaм. A мaмa цeлoвaлa ee pучки и вce шeптaлa:
 

• Coлнышкo мoe милoe. Кa жe ты будeшь бeз мeня, poднaя?

Дeвoчкa нe пoнимaлa, o чeм этo oнa. Кaк этo – бeз нee? Бeз мaмы ну никaк нeльзя. Мaмa – этo вce. A пoтoм мaму увeзли кудa-тo нa бeлoй мaшинe. И дeвoчкa, взoбpaвшиcь нa пoдoкoнник и уткнувшиcь нocoм в xoлoднoe cтeклo плaкaлa и кpичaлa, чтoбы тa быcтpeй вoзвpaщaлacь.
 
Мaмa нe вepнулacь. Пoявилиcь нeзнaкoмыe тeти и дяди в дoмe. Тaм зaпaxлo бeдoй. Oни пытaлиcь пoглaдить ee пo гoлoвe, нaзывaли "cиpoткa".
 
Дeвoчкa нe пoнимaлa, чтo этo зa cлoвo. Пoтoм пpишeл пaпa и пoднял ee нa pуки. И cкaзaл, чтoбы пpeкpaтили гoвopить глупocти. Пoтoму чтo ecть oн. A oнa вce cпpaшивaлa, кoгдa жe пpиeдeт мaмa?
 
Пoнaчaлу пaпa oтнeкивaлcя. Тo гoвopил, чтo oнa в бoльницe. Тo в caнaтopии. Нo oднaжды, кoгдa oнa пo пpивычкe зaлeзлa нa oкнo и ни зa чтo нe xoтeлa cлaзить cпaть, пoтoму чтo бoялacь пpoпуcтить, кoгдa пpидeт мaмa, oн вдpуг copвaлcя и зaкpичaл:
 

• Oнa нe пpидeт никoгдa! Мaмы бoльшe нeт! Cлышишь? Нeту!

Дeвoчкa зaткнулa ушки pукaми и cтaлa pacкaчивaтьcя взaд-впepeд.
 

• Нeпpaвдa! Ты вpeшь. Мaмa пpидeт! Oнa cкaзaлa, чтo никoгдa мeня нe бpocит! Чтo я coлнышкo! – шeптaлa oнa.

Пoтoм пaпa взял ee нa pуки и дoлгo кaчaл нa pукax.
 
Дeвoчку звaли Мишeль. Тaк мaмa нaзвaлa. Кpacивым имeнeм, кинo пocмoтpeлa и нaзвaлa. И дo пяти лeт Мишeль былa кaк куклa – в кудpяшкax, бaнтикax и плaтьицax. Мaмa oбoжaлa нapяжaть дoчку, гoвopилa, чтo oнa кopoлeвнa.
 
Нo пocлe тex пaпиныx cлoв дeвoчкa измeнилacь. Внaчaлe oтeц пpoбoвaл ee зaплeтaть. Нeуклюжe, нo вpoдe бы пoлучaлocь. Oднaкo видя, кaк oн мучaeтcя c длинными вoлocaми, Мишeль cтaщилa нoжницы и пpocтo caмa oбcтpиглa иx.
 
Пepecтaлa нocить плaтья. Xoдилa в бpюкax и шopтax. Лaзилa пo дepeвьям. Дaвaлa oтпop.
 

• Бaндиткa! – кaчaли гoлoвoй жeнщины нa лaвoчкe.

A дeвoчкe xoтeлocь кocички. И плaтья. Нo нeльзя. Oни ocтaлиcь в пpoшлoй жизни. C мaмoй.
 
Тaк былo дo тex пop, пoкa в иx двope нe пoявилcя нoвeнький мaльчик – Pуcлaн. И eгo мaмa Cвeтлaнa. Пepeexaли oткудa-тo. Кoгдa Мишeль иx пepвый paз увидeлa, eй пoкaзaлocь, чтo этo ee мaмa, тaк жeнщины были пoxoжи.
 
A мaмa мaльчикa cмoтpeлa нa чумaзую взъepoшeнную xудeнькую дeвoчку c бeлoкуpыми кopoткими вoлocaми, кoтopaя дepжaлa в pукe пaлку. Пpocтo мaльчишки кopoв oбижaли, кидaлиcь в ниx. Oнa увидeлa c бaлкoнa и выбeжaлa кopoв зaщищaть. Пoтoму чтo oни были xopoшиe. Дaвaли мoлoкo. Зa чтo иx кaмнями? Нeпopядoк.
 
У дeвoчки были oгpoмныe cиниe глaзa. Oчeнь гpуcтныe. Нe дeтcкиe.
 
Мaмa мaльчикa улыбнулacь и cдeлaлa к нeй нecкoлькo шaгoв.
 

• Кaк тeбя зoвут? Xoчeшь булoчку? Я нeдaвнo иcпeклa, – пpoизнecлa oнa.

Дeвoчкa eщe минуту пocмoтpeлa нa нee и убeжaлa.
 

• Мишкa этo. Дикaя. Бaндиткa. Нe oбpaщaйтe нa нee внимaния! – в униcoн пpoизнecли cтapушки co cкaмeйки.
• Мишкa? Нo этo жe дeвoчкa! – пpoшeптaлa жeнщинa.
• Дa ee Мишeль зoвут, мaмa. Я узнaвaл. Нo вce Мишкoй кличут! – oтвeтил ee cын.
• Нaдo жe. Имя кpacивoe. И дeвoчкa кpacивaя. Тoлькo пeчaльнaя тaкaя, – пoкaчaлa гoлoвoй eгo мaмa.

Pуcлaн xмыкнул. Oн нe cчитaл Мишку кpacивoй. Былa бы xoть кaк вce дeвчoнки. A тo нe пoйми чтo. A вoт oтцa ee oн увaжaл. Тoт был извecтным тpeнepoм. Cильный, здopoвый. Pуcлaн пpeдcтaвлял, чтo и eгo oтeц был бы тaким. Ecли бы oн вooбщe у нeгo был.
 
Нo пaпы нe былo. Мaмa чecтнo cкaзaлa, чтo тoт бpocил ee oчeнь дaвнo. И никoгдa нe пoявлялcя.
 
В тoт дeнь Pуcлaн шeл дoмoй из шкoлы, кoгдa дopoгу eму пpeгpaдили тpoe взpocлыx peбят. Oднoгo Pуcлaн узнaл – этo был бpaт Лeшки, мecтнoгo мaлoлeтнeгo xулигaнa. Pуcлaн тoгo пpoучил, кoгдa oн кoтeнкa бeздoмнoгo xoтeл c лoджии cпуcтить. Кoтeнкa Pуcлaн oтoбpaл. И взял ceбe. A тpуc Лeшкa бpaту нaжaлoвaлcя, видaть.
 

• Ну чтo, гepoй. Зaщитник, блин, убoгиx кoтят! – xoxoтнули peбятa.

Pуcлaн бы cпpaвилcя, кoнeчнo. Нo... иx былo тpoe. A пoтoм чтo-тo cлучилocь. Pуcлaн, лeжa нa зeмлe, тoлькo увидeл, кaк Лeшкин бpaт улeтeл в куcты. Вcтaл, пoтиpaя плeчo. И увидeл Мишу.
 

• Eщe paз пoлeзeтe, я вaм eщe дaм! Cлышaли? – кpичaлa oнa.
• Пoшли oтcюдa! У нee oтeц кpутoй, я к нeму зaпиcaтьcя xoчу! – пoтянул дpузeй в cтopoну бpaт Лeшки.
• Здopoвo ты иx. Пaпa нaучил? – уcмexнулcя Pуcлaн.

Мишa кивнулa. A пoтoм пpeдлoжилa вдpуг:
 

• Дaвaй пoмeняeмcя: ты мнe – cвoю мaму, я тeбe – пaпу, xoть нa дeнь! Кaк жe плoxo, кoгдa кoгo-тo из ниx нeту! – и плaкaлa.
• Ты чтo? C умa coшлa? – выдoxнул мaльчик.

И Мишa убeжaлa. Ужe пoзжe, вo двope oн узнaл, чтo мaмы у дeвoчки нe былo...
 
Pуcлaн вo вpeмя ужинa вce cмoтpeл нa cвoю мaму. И пpeдcтaвить нe мoг, чтoбы былo, ecли бы ee... тoжe нe cтaлo. Oн бы нe cмoг бeз нee! Мaмa гpeлa кoтлeты, нaкpывaлa нa cтoл, лacкoвo глaдилa eгo пo вoлocaм. И мaльчик нe oтcтpaнялcя, кaк oбычнo. Oн мoлчaл. Думaл. И вдpуг тaк жaль eму cтaлo эту дeвoчку Мишу. Кaк oнa бeз мaмы, бeднягa.
 

• Мaм... Тут тaкoe дeлo. Мнe c тoбoй пoгoвopить нaдo, – peшитeльнo нaчaл Pуcлaн.

Мишa eгo cпacлa. Пoмoглa. A дoлги нaдo oтдaвaть. Нa cлeдующий дeнь oн пoдoшeл к дeвoчкe и cкaзaл, чтo eгo мaмa ждeт ee в cуббoту. В гocти.
 

• A ты c oтцoм пoгoвopи. Мoжнo мнe нa тpeниpoвку? И вooбщe, c ним пooбщaтьcя? – cпpocил.

Мишa пpocиялa. И пoвeлa eгo к пaпe. Тoт из cбивчивoгo paccкaзa ничeгo тoлкoм нe пoнял. Oн зaнят чacтo был. A eщe пытaлcя изo вcex cил cдeлaть дoчку cчacтливoй. И ceгoдня oнa пoчти былa тaкoй. Кoнeчнo, ee дpуг мoжeт пoбыть c ним, пoчeму нeт?
 
Мишa пepecтупилa пopoг квapтиpы Pуcлaнa. Ecли зaжмуpитьcя, a пoтoм cмoтpeть, пpищуpившиcь, тo мoжнo пpeдcтaвить, чтo тeтя Cвeтa, мaмa Pуcлaнa – этo ee мaмa. Xoть нa нeдoлгo. У ниx дaжe гoлoca пoxoжи.
 
A жeнщинa, у кoтopoй cepдцe paзpывaлocь, c тocкoй cмoтpeлa нa дeвoчку. Былo виднo, чтo eй тaк нужнa мaмa...
 
Oнa нaкopмилa Мишу. Пoкaзывaлa eй фoтoгpaфии. Пoтoм вмecтe c нeй лиcтaлa жуpнaлы. И гoвopилa, чтo в aтeльe paбoтaeт.
 

• И вы умeeтe шить? – пpocтo cпpocилa Мишa.
• Ну кoнeчнo. Xoчeшь, плaтьe тeбe coшьeм? У мeня и ткaнь ecть! – улыбнулacь тeтя Cвeтa.

A пaпa Миши oбучaл cияющeгo Pуcлaнa, пepcoнaльнo. И тoт пpиглacил eгo пoтoм к ним, cкaзaв, чтo Мишa c eгo мaмoй дoмa плaтьe шьют.
 
Мишин oтeц вoшeл в квapтиpу. И oтopoпeлo вcтaл нa пopoгe. Нaвcтpeчу вышлa дoчкa.
 
И cлoвнo pacпaxнулacь двepь в тe, пpeжниe гoды. Нa Мишe былo плaтьe. И нecкoлькo зaкoлoк-бaнтикoв в вoлocax. Никaкaя oнa нe пaцaнкa у нeгo. A кpacивaя дeвoчкa. Кoтopaя изo вcex cил cтapaлacь выжить бeз мaмы.
 
И oни пoшли вce вмecтe в кaфe. Взpocлыe бeceдoвaли, a Мишa и Pуcлaн eли пиpoжныe, пили coк и тoжe пepeгoвapивaлиcь. И Pуcлaн думaл o тoм, кaкaя Мишa чудecнaя. Кaк бы eму xoтeлocь имeть тaкую cecтpу!
 
Утpoм cлeдующeгo дня oн eй букeт poмaшeк пpинec. Cмущaяcь, пpoгoвopил, чтo мaмa cкaзaлa: poмaшкa – cимвoл ceмьи, любви и вepнocти. И пpeдлoжил пoйти нa пляж, купaтьcя.
 

• A я люблю пoлeвыe цвeтoчки! – paзулыбaлacь Мишa.

Чepeз пoлгoдa пoжeнилиcь иx poдитeли. Вoт тaк мaлeнькaя дeвoчкa Мишa нaшлa ceбe мaму, a мaльчику Pуcлaну – пaпу. Нeoжидaннo измeнилa двe cудьбы – cвoeй ceмьи и мaльчугaнa. Ктo знaeт, нe пpeдлoжи oнa cвoю идeю Pуcлaну, нe coглacиcь oн, вдpуг и нe былo бы cудьбoнocнoгo знaкoмcтвa иx poдитeлeй? Нo вeдь этo ecтecтвeннoe и пpocтoe дeтcкoe жeлaниe – чтoбы pядoм были мaмa и пaпa!
 
Тaтьянa Пaxoмeнкo

Любины бедолаги

Люба проснулась, точно толкнул кто-то. Посмотрела на будильник – час ночи.
— Ну что, что? Что тебе, Люба не спится? — спросила она себя. — Ведь всё хорошо. В квартире тишина, соседи тоже спят. Что меня разбудило? Котёнок! Будь он неладен. Шла вечером из магазина, а на скамейке котёнок сидел.

Если бы не пищал, она бы и внимания не обратила. Но он так пронзительно и жалобно звал на помощь, что не заметить его было трудно. Котёнок совершенно обычный, рыжий. Кто-то посадил его на эту скамейку, самому так высоко не залезть. Люба прошла мимо.
— Подберет кто-нибудь, мир не без добрых людей, — решила она. Не хочу больше плакать и горевать. Слишком это всё больно – терять своих маленьких любимцев. Три месяца назад не стало кота Матвея. Пятнадцать лет назад, когда ещё в девятом классе училась, Люба подобрала его котенком на улице и все эти годы они были неразлучны. Только-только стала стихать боль при воспоминании об утрате. Поэтому сердце на замок и мимо. И вот теперь она, в час ночи, лежит и задается вопросом: — Забрали или нет? Что-то на душе неспокойно. Люба закрыла глаза, пытаясь снова уснуть, но сна не было.
— Я только посмотрю и успокоюсь, — сказала она себе, надевая спортивный костюм и куртку, — наверняка котёнка кто-нибудь забрал.
Под ногами хлюпало, моросил мелкий дождь. На дворе октябрь. Неуютно.
На скамейке никого.
— Это называется «дурная голова ногам покоя не дает» — подумала Люба и для закрепления результата ночного похода позвала: — Кыся-кыся. И тут ей ответили: — Вав! Р-р-р. Вав! Люба посветила фонариком телефона в сторону звука: в куче опавших листьев свернувшись клубочком лежала лохматая собачка и смотрела на неё испуганными глазами. Разбуженный рычанием из под собаки вылез тот самый котёнок.
— Ну всё, Люба, ты попала! — сказала себе девушка и подняв малыша, прижала его к себе. От котёнка пахло прелой травой.
— Эй, спасатель лохматый, ты тоже ничей? — Люба вопросительно посмотрела на собачонку. Та нерешительно вильнула хвостом. — Ну что, горемыки, пошли домой. Не отставай, пёс. И собака потрусила за Любой.
Дождь усилился и уже не моросил, а шёл по-настоящему.
— Девушка, идите в машину, — около тротуара остановилась машина и водитель гостеприимно открыл дверцу. — Вы же промокли, так и заболеть недолго.
— А вы что, врач? С собакой возьмёте?
— Садитесь с собакой. Куда везти? Люба назвала адрес, машина тронулась.
— Насчёт врача вы почти угадали, я ветеринар. Еду с дежурства, срочная операция вот и задержался. А вы почему в такую погоду на улице? Выслушав Любашкин рассказ, по-доброму улыбнулся.
— Я тоже тут недалеко живу. Меня, кстати, Михаилом зовут. Завтра у меня выходной, могу помочь вам намыть этих товарищей и корм привезу.
— А я Люба. От квалифицированной помощи не откажусь. Надо же как-то назвать этих бедолаг, а я даже не знаю, девочки они или мальчики.
... Уже глубокая ночь. Котёнок и собака дружно и из одной тарелки съели молочный суп и теперь спят в старой Матвеевой лежанке около тёплой батареи. Пёсику что-то снится и он периодически поскуливает. Люба тоже начинает засыпать, но вспомнив про обещанный визит Михаила, задумывается: что утром лучше испечь – шарлотку с яблоками или пирог с капустой? На днях была у мамы на даче и привезла целое ведро душистых румяных яблок. Теперь кухня наполнена обалденным яблочным ароматом.
— Испеку шарлотку, — принимает решение Люба. Она улыбается и, наконец-то засыпает.
Так познакомились мои родители. Когда я появилась на свет, нашей собаке Альке было уже четыре года. Она и кот Рыжик прожили с нами долгую (по меркам этих животных) и счастливую жизнь. Я уверена, что и сейчас они вместе. На мягком небесном облаке...
Каждую осень, как только начинают поспевать яблоки на нашей даче, мама печёт шарлотку. И только с яблоками. Папа говорит, что за 26 лет она (шарлотка) ему нисколько не надоела. Наоборот, с каждым годом вкуснее.

Друг

Он сидел, прижавшись спиной к холодной трубе турника, и тихо плакал. Размазывал по щекам соленые слезы и с каждой новой слезинкой, с каждым выпавшим из перелетающего над турником рюкзака учебником ненавидел себя все больше. Рохля. Толстый. Зубрилка. Слабак! Обидные прозвища градом сыпались на неприкрытую кепкой голову и били не хуже грязных булыжников, от которых потом оставались синяки.

Математика. Пенал и красивый цветной атлас. Ручка, карандаш, дневник... За дневник мама ругать будет особенно. Дневникам почему-то всегда больше всех доставалось. И все написанные красной ручкой оценки, все заработанные правильными ответами пятерки становились лишь уродливыми нечитаемыми кляксами...

Он не понимал, за что с ним так. Хотя... Понимал, конечно, вот только сделать ничего не мог. Драчун из него был, ну прямо совсем никудышный, а другого языка одноклассники не понимали. Вот и приходилось терпеть. И обидные прозвища, и испачканные учебники, да много еще чего.

И ненавидеть себя тоже приходилось. За слабость, за полноту, что вечным румянцем на пухлых щеках горела, за знания, к которым тянулся, как росток к солнцу, ставя в тупик учителей все новыми и новыми вопросами. Прекратить бы все это. Взять и не проснуться завтра. И послезавтра тоже не проснуться, и вообще никогда... Вот только мама с папой, наверное, скучать будут. И плакать. И ругать тоже...

• Рррравв! – ворвавшийся в задиристый смех обидчиков посторонний рык, и перед его глазами оказался перехваченный зубастой пастью в полете рюкзак.
• Рррррр! – и недавние обидчики, позабыв у дворового турника рюкзаки и пакеты, сверкая пятками скрываются за углом дома.- Рррав! Рррав! – и вот уже горкой у поджатых под себя ног свалены учебники, ручки, атлас...

«Ну и чего ты ревешь?» – в глазах большой черной собаки с рыжими подпалинами на худых боках застыл самый настоящий вопрос.

• А ты? Ты...? – мальчик несмело протянул руку к появившемуся из ниоткуда заступнику, – Ты же не укусишь?

«А ты попробуй, и узнаешь» – черные омуты лучились самым настоящим лукавством, а мокрый кожаный нос уже во всю подставлялся под протянутую детскую ладонь.

Потрепанные учебники закладывали в рюкзак вместе. Невысокий пухлый мальчишка и безымянный дворовой пес с яркой желтой биркой на ухе. А потом так же вместе шли к дому, где жил мальчик, и долго сидели на ступеньках у подъезда. Молчали. Мальчик гладил собаку, а собака преданно заглядывала в его глаза. А в осенний воздух, пахнущий прелыми листьями и совсем чуть-чуть – надвигающимися заморозками, вдруг вплелась новая теплая нотка. Легкая, едва заметная, но от этого лишь более желанная, вкусная и нужная. Осенний воздух пах дружбой.

Родители не поверили. И слышать не захотели ни о какой собаке. И по привычке поругали за испачканные тетради. И даже пригрозили лишить карманных денег на обед. Родители не поняли... А Ваня не сумел переубедить. Какие аргументы у пятиклашки. И потому Ваня принял решение молчать.

Не рассказывать больше о новом друге. Не настаивать. Не улыбаться, вспоминая, как до самой школьной калитки рядом с ним каждый день шагает черный охранник. Как вот уже месяц стороной обходят зубрилку и рохлю давние обидчики. А школьный рюкзак пропах столовыми котлетами и кусочками розовой, вареной колбасы. И пятерки в дневнике больше не уродливые кляксы, и синяки на коленках от веселых игр совсем не обидные. И даже ссадины на ладонях не от задиристых одноклассников, а от железного дворового турника...

Мама заметила перемены первой. И дело было вовсе не в чистых теперь учебниках или уворованных из холодильника сосисках. Не в пропахшем котлетами рюкзаке и ежедневных прогулках, на которые раньше Ваню и не вытащишь.

Просто одним утром мама поняла, что Ванька как-то повзрослел и даже, кажется, похудел. И долго разговаривала с папой. И украдкой проверила школьный рюкзак, и до ломоты в глазах вглядывалась в осунувшиеся вдруг щеки торопливо собирающегося в школу сына. И даже подумывала было отпроситься на днях с работы и проследить... И папу на это дело почти подбила. Вот только не успела немножко. Совсем чуть-чуть не успела. Беда оказалась быстрее.

Ваня с другом возвращались из школы. Мальчик кидал вперед палку, а черный пес стрелой взлетал над землей и, поймав не успевшую приземлиться игрушку, вновь и вновь весело виляя хвостом, возвращался к смеющемуся мальчишке. Один прыжок, второй, пятый... И вот зубастая пасть вновь сомкнулась на обмусоленной деревяшке и лапы почти коснулись земли, а хвост завилял, сообщая об очередной победе.

Только вместо веселого смеха в стоящие торчком уши ворвался визг колес, и извернувшаяся в прыжке собака каким-то невероятным усилием оттолкнула замершего мальчишку буквально за секунду до удара с капотом появившейся из ниоткуда машины.

По впалому окрашенному рыжиной боку резануло болью, и выпавшая из белоснежных зубов палка отчего-то окрасилась в алый цвет.

• Друг! Нет! Дружочек! – Ваня упал на колени рядом с поскуливающей собакой, приподнял черную морду, уложил на колени и, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, заплакал.
• Ничего, мой хороший, ничего друг, потерпи! Потерпи, я сейчас, здесь недалеко, сейчас, потерпи!

Мальчик с трудом поднял с асфальта своего единственного друга и, пошатнувшись, сделал первый шаг. Водитель не успевшей затормозить машины бросился на помощь заплаканному маленькому человеку, шатающемуся под тяжестью большой сбитой собаки, на месте которой должен был оказаться он сам. Придерживая за плечи наотрез отказавшегося передать животное ребенка, мужчина усадил обоих на заднее сидение машины и, резко выкрутив руль, поехал в сторону ближайшей ветеринарной клиники.

Родители приехали через час. И судорожно ощупывали плачущего Ваню и слушали сбивчивые извинения заламывающего руки водителя машины. И подбегали к мутному прямоугольнику окна операционной, где на большом металлическом столе над черной собакой с желтой биркой на ухе колдовали одетые в зеленые халаты ветеринарные хирурги.

И какими-то рваными жестами закидывали в школьный рюкзак вытащенные оттуда помятые купюры, мелочь и блестящий черным глянцевым боком телефон. Телефон плачущий Ваня предлагал встретившему их доктору ветеринарной клиники, сбивчиво рассказывая, что еще есть приставка и новый оранжевый велосипед.

И он найдет еще. И дома, в копилке, подаренные на день рождения деньги. Он хотел потратить их на будку другу, потому что зима. И зимой без будки друг замёрзнет. И на следующей неделе в школе будет олимпиада, и он не хотел, совсем не хотел участвовать – ужасно не любил математику, но за первое место обещали награду, и он обязательно победит.

Рассказывал про летающий над турником рюкзак и слюнявую палку-игрушку, переставших дразнить одноклассников и вкусные школьные котлеты, которыми каждый день угощал друга. И про то, что теперь совсем не боится ходить гулять, потому что гулять с другом не страшно. И что он наконец-то допрыгнул до верхней перекладины дворового турника и даже два раза подтянулся под задорный собачий лай...

• И прекрати, пожалуйста, прекрати, – мама обняла вздрагивающего всем телом ребенка в кольцо из рук.

И блестящими глазами посмотрела на отводящего влажные глаза папу. И покачала головой достающему кошелек ошеломлённому водителю машины, и в сотый раз, за эти бесконечные минуты детского откровения, поцеловала взъерошенную светлую макушку своего такого взрослого, но сейчас такого маленького Ваньки.

И горячо зашептала, глядя на режущий глаза свет потолочной лампы, что все будет хорошо. Что новый оранжевый велосипед им еще пригодится, потому что скорость собаки – она выше скорости человека, и без велосипеда Ванька друга не догонит. И телефон тоже надо оставить, потому что – ну как без телефона? Они же с папой волноваться будут.

А деньги из копилки совсем не для деревянной будки. Лучше купить на них большой торт и красивый ошейник. Но мама сама купит, на свои деньги. А будка... ну ее эту будку. Как она, эта будка, будет в квартире смотреться? А вот большая мягкая лежанка – другое дело! И бирку эту желтую снять надо. Вот как только закончит доктор, так и попросим снять. Зачем эта бирка? Для чего? Сейчас такие адресники красивые продаются, мама видела. Как блестящие косточки с надписями.

И на математику наплевать, честное слово. Папа вон тоже математику не любил, значит и Ваньке не обязательно. А верхняя планка турника – это самый настоящий подвиг! И когда Ванька подтянется целых десять раз, они устроят праздник и накупят большой черной собаке целую кучу лакомств, потому что праздник – это для всей семьи, а большая черная собака теперь тоже семья...

*

• Все прошло хорошо. Конечно, впереди период восстановления, и улица не совсем подходящее для этого место. Животному нужен покой...
• Никакой улицы! – папа резко махнул рукой и, посмотрев на ничего не понимающего доктора, продолжил, – Собака будет восстанавливаться дома!
• Но... Бирка на ухе?
• Ошибка. Снимите ее, пожалуйста, – мама улыбнулась выкрутившемуся из ее объятий Ваньке, – Мы сейчас сходим и купим ошейник. Давно надо было сходить, правда, Ванюш?
• Правда! И лежанку тоже купим и...
• Я понял, понял, – доктор шутливо поднял вверх обе руки, показывая, что сдается, и, улыбнувшись, вернулся в операционную.

Спустя пару минут на ладони счастливого, все еще заплаканного Ваньки лежала желтая квадратная бирка с номером 345. А через стекло операционной, с большого металлического стола, опутанная бинтами, но по-прежнему преданно виляющая хвостом, на мальчика смотрела теперь уже по-настоящему его собака.
Некогда безымянная собака по имени Друг.

Елены Лемар

Правило борща.

Вы спрашиваете меня, как правильно готовить борщ? Ай, не делайте мне беременную голову, я вас умоляю. Вы все тут сами кулинары-шмулинары, все знаете и все умеете. Куда не плюнь, попадешь в придворного повара английской королевы.

Ну, так и я тоже кое-что умею, чтоб вы там себе ни думали. Если вы меня спрашиваете, как делать борщ, так и у меня есть что вам ответить.

Что мы знаем о вкусном борще? Только не надо махать руками через головы, я всех прекрасно слышу, у меня хорошее зрение. Я вам скажу больше, я знаю, что вы мне тут будете говорить: мол, мясо, навар, чеснок и капуста.

Ну, конечно, вы же тут все профессора по борщу, только я вам скажу, что вы говорите глупостей. Самое главное в борще – это то, кто его делал. Вам кажется, что борщ может приготовить каждый? Так я вам скажу, что с таких слов вы можете сказать Додику Шварцману, сыну тёти Песи Шварцман с центрального рынка, потому как все знают, что Додик — идиот.

Но тут ведь нет идиотов, потому я вам скажу, как родным: борщ может делать вкусным только хороший человек. Как бы не морочили бейца всякие китайские индусы, они в чём-то таки правы. Энергия существует. И если вы вздумали готовить борщ в цоресе и гадском настроении, то это будет не борщ, а не знаю что. Вы хочите кушать не знаю что? Ну. Так и я не хочу этого кушать и видеть.

Для начала надо сделать бульон. Какой бульон делала моя бабушка Рахель Евелевна Серпик! Я вам так скажу, это был не бульон, а здоровье! Это был пенициллин, а не бульон. Когда кто-то пробовал его, то он потом неделю не мог есть ничего другого и худел.

Для бульона нужна говядина, и не надо ничего говорить про трефное. Свинину можете кушать без меня, я что обязан это видеть?

Говядина с косточкой. Всё. Что вам надо, это говядина с мозговой косточкой. Заливаем водичкой, перец горошек, три–четыре лаврушечки, нечищенная луковица. Всё, дети, всё. Подожгите плиту и отойдите от кастрюли, не мешайте природе сделать за вас то, что она должна сделать.

Подходить к кастрюле можно только для посолить и снять пенку. И не надо на меня смотреть грустными глазами, вы не раввин из синагоги на Лермонтова.

Пока бульон сам себя готовит, берём буряк. Вы, конечно, можете называть его свеклой, но я вам так скажу, вы — поцы! Буряк дает цвет всему борщу, и если вы назовете то, что дает цвет всему женским словом, то вы — жалкие подкаблучники и ничего не понимаете в высокой кухне.

Итак, буряк. Мы шинкуем его меленько, потом бросаем на сковороду, немного обжариваем, а потом — это важно — заливаем поварешкой-двумя готовящегося бульона, выжимаем сверху пол-лимона и ставим на маленький огонь тушиться. Именно тушиться, не вариться ни в коем случае. Иначе это будет не борщ, а буряковый суп. В конце процесса заправляем томатной пастой. Не зажарку заправляем, которую мы ещё не сделали, а именно буряк.

Беремся за зажарку: шИнкуем морковь, лук, корень петрушки, корень пастернака и корень сельдерея. И не надо мне делать голову, что чего-то там не нашли. Не нашли и не нашли. Плохо с вашей стороны, но я не виноват, жарьте как есть. Шинкуем болгарский перец и один острый перец. Всё это кидаем на сковороду и зажариваем.

Пока мы делаем зажарку, надо почистить три-четыре картошки, нарубить полвилка капусты и пару стрелок сельдерея, все это бросить в бульон, из которого предварительно уже вынуто мясо и сварившийся лук.

Мясо нужно порезать и вернуть на место.

Когда картошка будет готова, бросайте зажарку, а после нее тушеную свеклу.

Варите борщ ещё немного, а за минуту до выключить киньте рубленные зубчики чеснока, перец и мелко нарезанные петрушку и укроп.

И ещё, я вам так скажу. Один и тот же рецепт может сделать сто человек, но получится вкусно не у многих. У меня получится, а у многих — нет.

Но после того, как вы заправите борщ сметаной, начистите чеснок и нарежете чёрный хлеб, а потом это все попробуете и скажите, что это не вкусно, я перестану хотеть ходить с вами по одной улице, потому что я не люблю людей говорящих неправду.

Одним словом, зай гизунд, чтоб вы мне были так здоровы, как я вам ещё хоть раз расскажу что-нибудь, если вы не верите уважаемому и пожившему человеку. Гей шлофн, не делайте мне голову, я вас умоляю...

© Александр Гутин

Математические методы

Трое математиков и трое физиков собираются ехать на поезде в другой город на конференцию. Они встречаются перед кассой на вокзале. Первой подходит очередь физиков и они, как все нормальные люди покупают по билету на человека. Математики же покупают один билет на всех. «Как же так?» — удивляются физики — «Ведь в поезде контроллер, вас же без билетов оттуда выгонят!». «Не волнуйтесь» — отвечают математики — «У нас есть МЕТОД».
Перед отправкой поезда физики рассаживаются по вагонам, но стараются проследить за применением загадочного «метода». Математики же все набиваются в один туалет. Когда контроллер подходит к туалету и стучит, дверь приотворяется, оттуда высовывается рука с билетом. Контроллер забирает билет и дальше все они без проблем едут в пункт назначения.

После конференции те же вновь встречаются на вокзале. Физики, воодушевившись примером математиков, покупают один билет. Математики не берут ни одного. — А что же вы покажете контроллеру? — У нас есть МЕТОД.
В поезде физики набиваются в один туалет, математики — в другой. Незадолго до отправления, один из математиков подходит к туалету, где прячутся физики. Стучит. Высовывается рука с билетом. Математик забирает билет и возвращается к коллегам.

МОРАЛЬ: Нельзя использовать математические методы не понимая их!

«Ездили в деревню к родственникам. Там у кошки маленькие котята. Моя Алёнка (4 года), естественно, решила взять над ними шефство, нянчила их, таскала везде с собой.
Вечером забегает в дом и обеспокоенно кричит с порога:

• Папочка, там один котёнок всё личико в молочко себе испачкал! Он теперь грязный будет ходить?

Муж лениво:

• Да нет, его мама вылижет.

Алёнка поворачивается ко мне:
- Мам, вылижешь?!»(с)

Мам, вылижешь?!

Ой, не могу, ну ребенок даёт!

Сто тыщ за душу

Полинка улизнула из квартиры в тот момент, когда мамкины гости уже вошли в привычный градус, тянущий на подвиги и похоть. В этот раз ей ничего съестного не удалось утянуть со стола, мамкин хахаль, дядя Толя, стиснул её в своих лапищах и захохотал, словно идолище. Изловчившись, Полинка укусила мерзкого дядьку за руку и дала дёру, как только он, взвыв от боли, отпустил девочку. Пробежав три лестничных пролёта вверх, она спряталась на площадке у мусоропровода, за старым диваном, выброшенным кем-то из жильцов. Полинка давно привыкла к ежедневным попойкам матери и её постоянно меняющихся собутыльников, но никто из них раньше её так не лапал. Девочка тряслась, как осиновый лист, от страха и слёз, непрерывно льющихся по грязному личику. Да и животик подводило от голода уже вторые сутки.

Руслан вошёл в подъезд типовой девятиэтажки, построенной ещё во времена советского союза. Мама попросила его заглянуть к её подруге, Тамаре Игнатьевне, занести лекарства и продукты. Тётя Тома была женщиной одинокой, поэтому семьёй своей всегда считала Руслана, его матушку Клавдию Петровну и его отца Александра Захаровича, ушедшего в лучший мир четыре года назад. Руслан любил Тамару Игнатьевну, словно родную тётушку, с самого его рождения тетёшкавшуюся с ним, дарившую подарки и баловавшую самыми вкусными пирожками и тортами. Он давно предлагал ей переехать в их большой дом, где было бы гораздо удобнее заботиться о пожилой уже женщине, но она наотрез отказывалась. Сегодня Руслан намеревался вновь поговорить с ней серьёзно. В нос ударил характерный «букет» запахов мышей, мочи и застарелого перегара. И почему такая подъездная вонь устойчива только в старых домах, в стены она въедается что ли?! Лифт, естественно, не работал. Вздохнув, Руслан, шагая через ступеньку, начал восхождение на пятый этаж. Почти дойдя до цели, он услышал тихие всхлипывания и скулёж. Остановившись и прислушавшись, мужчина определил, где находится «источник» странных звуков, и приблизился к дивану. За предметом чьего-то недавнего интерьера он увидел...Маугли. Ну, только что в подобии одёжки. При ближайшем рассмотрении, «Маугли» оказалась тощей, грязной, нечёсаной девчушкой, лет пяти. Она в страхе уставилась на Руслана, враз закусив губёшки и боясь шевельнуться. Восстановив дар речи, мужчина заговорил тихо и ласково, чтобы ещё больше не напугать эту, невесть откуда взявшуюся на заплёванном подъездном полу малышку:

• Привет, я – Руслан, не бойся, малыш, я тебя не обижу.

Девчушка всё ещё настороженно глядела на высокого, красивого, хорошо одетого дяденьку, явно не имевшего отношения к компании её мамаши. Она утёрла слёзки ладошками и пролепетала:

• Здравствуйте.
• Если ты вылезешь из своего укрытия, я приглашу тебя в гости к моей тётушке Тамаре, она живёт на пятом этаже и, думаю, будет очень рада угостить нас обоих чем-нибудь вкусненьким, – мужчина ласково улыбался девчушке, хотя, на самом деле, ему сейчас хотелось орать и крушить всё вокруг, а ещё надавать лещей тем, кто довёл этого ангелочка до такого состояния.
• Бабушка Тамара твоя тётя? – малышка, уже более доверчиво смотрела на Руслана, – Она очень добрая и часто угощает меня пирожками, ооочень вкусными!
• Так ты тоже любишь тётушкины пирожки?! Это самая вкусная вкуснятина на свете, которую я когда-либо ел! Тогда мы точно с тобой подружимся, малыш! Не бойся, вылезай!

Полинка стала выбираться из своего укрытия, уже без опаски вложив свою ручонку в руку Руслана, помогавшего девочке. Тётя Тамара распахнула двери сразу, словно сидела рядом в засаде.

• Здравствуй, милая тётушка, а я сегодня не один! – Руслан обнял и расцеловал Тамару Игнатьевну, почти сразу отстранившую его и обратившуюся к девчушке:
• Полинка, солнышко моё, опять?! – на глаза пожилой женщины набежали слёзы.

Девочка кивнула и потупилась, словно именно она была виновна в том беспределе, чинимом её беспутной мамашей.

• Так вот как зовут этого милого ангелочка, – заулыбался Руслан, подбадривая девочку.
• Ну какой-же я ангелочек, дяденька, я видела их на картинках, они красивые и чистенькие, а я..., – девочка потупилась, скрывая вновь заслезившиеся глазки.
• Так это поправимо, Полинушка, – Руслан приобнял малышку, не замечая, как она вздрогнула от его ласкового обращения к ней, привыкшей слышать в свой адрес только «Полька» и «девка», – Тётушка поможет тебе помыться и причесаться, пока я отъеду на часок, а потом мы решим, что нам делать дальше.

Тамара Игнатьевна тут же захлопотала вокруг девчушки, которая вприпрыжку отправилась в ванную, совершать омовения. Руслан, воодушевлённый и необъяснимо радостный, буквально «слетел» по лестнице и, уже в машине, набрал номер телефона жены Людмилы. Он вкратце объяснил ей ситуацию и, получив ожидаемый положительный ответ, поехал к ближайшему торговому центру.

Руслан и Людочка любили друг друга с детсадовских горшков. В школе они сидели за одной партой и трепетно дружили. Никто не удивился, когда сразу после выпускного вечера, ребята поженились. После пяти лет неудачных попыток родить детей, они обратились к специалистам. Пройдя все круги ада и услышав «приговор»: «детская матка», они отчаялись и постепенно смирились с мыслью усыновления. Поэтому, увидав на площадке у мусоропровода эту, судя по всему, живущую в аду крошку, Руслан и пришёл в бешенство. Почему??? Почему Господь даёт детей тем, кто их не заслуживает? Почему пьяни, а не им с Людмилой, заботливым, любящим, добрым?

В детском отделе торгового центра, подхватив под белы рученьки молоденькую консультантшу, Руслан, буквально сметал с полок и вешалок всё, что так или иначе могло пригодиться Полинке. Увешанный пакетами с вещами и игрушками, он ворвался в квартиру тётушки. Тётя Тамара и Полинка пили чай со знаменитыми пирожками. Девчушка, чистенькая, с прибранными в косички светлыми волосиками, обряженная в тётушкину футболку, весело щебетала, рассказывая какую-то смешную историю, болтала ногами и, судя по всему, наслаждалась этим собственным маленьким счастьем в уютном доме. Её личное счастье выросло в огромный «снежный ком», когда Руслан преподнёс ей такое «богатство». Платьица, кофточки, брючки, да что там говорить, царский гардероб своим разноцветьем привёл девчушку в неописуемый восторг. А вытащив из многочисленных коробок с игрушками большую куклу в бальном платье, девочка обернулась на Руслана и робко прошептала:

• Дядя Руслан, это точно мне?
• Ну, мы с тётушкой уж точно не играем в куклы, ангелочек! Ведь ты теперь не сомневаешься, что ты самый настоящий ангелочек, Полинушка? – счастью Руслана не было предела.
• Я теперь сомневаюсь только в том, что точно не сплю, – девочка прижала куклу к груди и улыбнулась.

Руслан и Тамара Игнатьевна долго разговаривали на кухне, когда Полинку сморил сытый и счастливый сон. Чуть позже к ним присоединилась и Людмила. Естественно, похищение девочки не входило в их планы, поэтому к решению вопроса спасения Полинки, Руслан привлёк службу безопасности своей фирмы и адвоката, лучшего в своём деле. Но особых усилий с их стороны не понадобилось. Утром следующего дня, с заготовленными документами и деньгами, Руслан, в сопровождении адвоката, стучал в дверь квартиры-притона, в котором до вчерашнего дня жила Полина. Дверь им открыло существо, отдалённо напоминавшее женщину. Представившись и уточнив, что ОНО и есть мать девочки, мужчина попросил разрешения забрать Полину.

• Хочешь потешиться на день, гони тыщу, – существо осклабилось гнилыми зубами и выплюнуло папироску на грязный пол.

Руслан уже сжал кулаки и сделал шаг в сторону мерзко усмехающейся бабы. Адвокат вцепился в его руку мёртвой хваткой и не дал совершить непоправимого. Играя желваками, Руслан процедил сквозь зубы:

• Навсегда! Я хочу забрать Полину навсегда из этого гадюшника.
• О как! – изрекло существо, – Тогда...сто тыщ, самое оно за эту шмакодявку.

Руслан молча достал деньги в то время, как адвокат разложил на столе бумаги, предварительно стряхнув с него на пол всё содержимое какой-то тряпкой. И она подписала! Тут же схватив со стола пачку купюр и принявшись их пересчитывать, слюнявя грязные пальцы. Оставалось только запустить бюрократическую машину. Но это уже были сущие мелочи.

Спустя год Полинушка перестала кричать во сне. Она заметно похорошела и впрямь стала походить на ангелочка. Девочка наслаждалась любовью и заботой мамочки и папочки, нашедших и спасших её от злого монстра. А также бабушки Клавы и бабушки Томы, наконец согласившейся переехать к своей семье, под предлогом воспитания единственной внучки. А ещё через год Полинушку провожали в первый класс всей дружной семьёй, включая маленького Артёмку, родившегося полгода назад, вопреки всем врачебным «приговорам».
Из инета

ТЁЩА
Лариса Сергеевна, разгрузив из такси пять тяжелейших сумок, нерешительно топталась возле подъезда. Дверь была закрыта. Она растерянно оглядывалась по сторонам, не зная что предпринять.

«Вот, дура!» – Ругала она себя. – «Сюрприз! Сюрприз! А если их дома нет?» – Она взглянула на свою поклажу. – «Куда я с этим? Надо было все таки позвонить.»

Женщина достала из кармана телефон и набрала номер дочери.

• Мам, что случилось? – Раздался из трубки сонный и перепуганный голос Оленьки. – С вами все в порядке?
• Не волнуйся, все хорошо, – попыталась успокоить ее мама, – Я тут к вам в гости приехала. Сюрпризом, так сказать. Жму, жму на домофон, а он молчит.
• Он уже два дня не работает. – Пробормотала дочка. – Ой! Ты что возле нашего подъезда? Я сейчас.
• А возле какого? – Усмехнулась Лариса Сергеевна, пряча в карман телефон. – У нас, в деревне, домофонов нет. Одни собаки.

Она взглянула на свои сумки. Бездомный, уличный пес, поджав хвост, обнюхивал поклажу. Заметив взгляд женщины, он испуганно отбежал на небольшое расстояние.

• Голодный? – Пожалела его женщина. – У меня колбаса осталась. Подожди. Сейчас дам.

Она вытащила из сумки шмат колбасы и бросила в сторону собаки. Дверь распахнулась.

• Мама, – бросилась к ней дочка, – Что ж ты не позвонила? Мы бы встретили тебя.
• Бабушка! – Выскочил внук и повис на женщине. – А дедушка приехал? А в садик я сегодня не пойду?
• Не пойдешь. Не пойдешь. – Улыбалась Лариса Сергеевна.

Судорожно собираясь на работу, Ольга бегала по квартире. Внук, запихивая в себя очередную ложку домашнего творога, счастливо улыбался. Лариса Сергеевна огляделась.

• А Гена где? Я ему рыбки вяленой привезла.
• Папа в командировке. – С набитым ртом, пояснил внук. – Он долго там будет.
• В какой командировке? – Лариса Сергеевна удивленно взглянула на дочь. – Или я что-то не знаю? Мне уже пора волноваться?
• Мамочка, – Оленька чмокнула маму в щеку, – Вечером. Вернусь с работы и поговорим. А сейчас я опаздываю.

После разговора с дочерью, Ларисе Сергеевне не спаслось. Она долго ворочалась на кровати. Женщина тихонько встала, боясь разбудить домочадцев, вышла на улицу и присела на лавочку возле подъезда. Знакомый пес подбежал к ней и ткнулся в колени мокрым носом.

• Привет. – Погладила она пса. – Сейчас ничего нет. Утром накормлю. – Женщина вздохнула. – Вот ведь как бывает. Разругались из-за ерунды. А дальше поехало. Никто уступать не хочет. Уже разводиться надумали. А о сыне подумали? А как ребенку без отца? И была бы причина. – Лариса Сергеевна презрительно фыркнула. – Генка обозвал ее, а она выгнала. В семье всякое бывает. Надо умнее быть, да и сдержаннее.

Пес взглянул на женщину и положил свою голову ей на колени.

• Вот, ты понимаешь, – обратилась она к собаке, – А я понять не могу. Как так можно? Ладно, подожди меня. Я сейчас что-нибудь вынесу тебе.

Утром, проводив дочь на работу, а внука в садик, Лариса Сергеевна решительно направилась в сторону вокзала. Заметив двух молодых цыганок, она подошла к ним. Женщины немного пошептались.

Гена, немного уставший, вышел с работы и отправился в сторону своей машины. Дорогу ему перегородила молодая цыганка.

• Дай я тебе погадаю. – Затараторила женщина. – Позолоти ручку. Всю правду скажу. – Затем, женщина испуганно отскочила от мужчины и начала креститься. – Парень, беда у тебя за плечами. Правду говорю. Я даже денег не возьму. Грех с покойника деньги брать.

Гена махнул рукой и продолжил свой путь.

• Жена у тебя блондинка. Красавица, – продолжила цыганка, – Сыну пять. Нет. Шесть лет недавно исполнилось. Квартиру год назад купили. Поругались вы из-за ерунды какой-то. Собрались, на следующей неделе, на развод подавать. Но это не судьба ваша. Порчу завистники на вас навели. Хотят всю семью извести. Ты первый. Затем жена и сын.

Геннадий остановился и повернулся к цыганке. Она испуганно смотрела на него и крестилась.

• Что ты ерунду мелешь. – Не выдержал мужчина. – Какая смерть?
• От порчи, милок. Не подходи ко мне. Мне жизнь дорога. – Цыганка отскочила от мужчины. – Ничего мне от тебя не надо. Иди своей дорогой.

Женщина развернулась и засеменила по тротуару в противоположенную сторону. Геннадий немного постоял и рванул за цыганкой.

• Стой! – Крикнул он женщине. – А делать то что? Есть какой-то выход?

Цыганка остановилась, вытянула руку.

• Стой где стоишь. Не подходи. Сейчас посмотрю.

Она внимательно осматривала мужчину и что-то шептала.

• Имя твое начинается на букву «Г». Хорошая буква. Слово Господь созвучная ей. – Она немного задумалась и посмотрела на небо. – Сегодня вечером иди к фонтану. Если спасешь жизнь человеческую, возможно и вернешь свою судьбу.

Цыганка быстро развернулась и скрылась за углом дома.

• Что за чушь. – Поморщился Гена. – Кого я на фонтане спасать должен?

Мужчина сел в машину.

«А может и не чушь.» – Подумал он. – «Она всю правду сказала. Даже первую букву имени угадала. Может, съездить к фонтану? Я конечно не верю во все это. Пройдусь просто так. Вечер хороший и теплый. Прогуляюсь.»

Лариса Сергеевна подошла к дочери.

• Оленька, а пойдемте прогуляемся немного. К фонтану подойдем. – Предложила мама. – Говорят, там вечером очень красиво.
• Ура! – Завопил внук.

Женщины не спеша прогуливались вокруг фонтана. Лариса Сергеевна воодушевленно фотографировала дочь и внука на телефон.

• Ой! Смотри какой вид. – Воскликнула женщина. – Я сейчас селфи сделаю. Подружки обзавидуются.

Лариса Сергеевна присела на край чаши, вытянула руку, выгнула спину и с громким криком свалилась в воду.

• Помогите! – Истошно завопила она. – Тону! Нога!

Дочка от испуга закричала. Внук подбежал к ней. Двое мужчин бросились к женщине. Краем глаза, она видела, как зять спешит на помощь. Но незнакомый парень был ближе. Лариса Сергеевна, оценив ситуацию, не переставая орать, начала продвигаться в сторону Геннадия.

• Уйди, – замахала она на парня, – Меня зять пусть спасает.

Парень оторопел и остановился. Гена успел подскочить первым. Он попытался приподнять женщину.

• Нога! Больно! – Искренне закричала Лариса Сергеевна.

Незнакомый парень рванул к ней.

• Стоять! – Сердито зыркнул Гена на случайного помощника. – Это теща моя! Мне и спасать!
• Дураки какие-то. – Махнул парень рукой и развернулся.
• Это кого ты дурой назвал? – Вспылил зять. – Тещу мою назвал? Да я тебя...

Лариса Сергеевна крепко вцепилась в зятя.

• Геночка, больно мне. – Запричитала она. – Умираю! Сердце, от испуга, прихватило. Помоги, милый.

Незнакомый парень покрутил пальцем у виска и выбрался из фонтана.

Лариса Сергеевна лежала на кровати. Загипсованная нога немного болела. Дочь, зять и внук пили чай на кухне.

«Во время я приехала.» – Размышляла женщина. – «Из минусов, это потеря телефона. Ну и шут с ним. Новый куплю. И трещина в лодыжке. Как-то я неудачно шлепнулась. Репетиции не было, наверное. Но и это заживет. А из плюсов – собаку пристроила.» – Она взглянула на спящего возле кровати пса. – " И семья воссоединилась.»

• Папа, – услышала она голос внука, – А ты еще поедешь в командировку?
• Нет, котенок, – ответил зять, – Не нужны нам никакие командировки.

Дочь счастливо смеялась.

Автор:
Лидия Малкова

Любимый хозяин
Умиротворение

Баба Яга, уютно устроившись в кресле, вязала себе шаль из козьего пуха и между делом вела беседу с Котом.

За окном шумел лес, стемнело. Кот зажёг лампу и пошёл наливать чаю с медом себе и Яге. Тут в дверь заскреблись.

— Матвей, ты? Не заперто, входи, — окликнула старуха.
Дверь чуть приоткрылась, и в избушку вошёл волк.
— Бабуль, там это... — волк замолчал.
— Чего стряслось? Аль загрыз кого? Так не полнолуние вроде.
— Да нет... Мальчишка там у озера...
— Какой мальчишка?- не сразу поняла Баба Яга.
— Ну какой... Маленький. Плачет.
Старушка отложила вязание и посмотрела на часы. Кукушка спала.
— Машка! Подъём! Который час?
— Двенадцатый пошёл, — зевнув, сообщила кукушка, и снова уснула.
Яга задумчиво почесала нос.
— Сколь мальчику-то? Лет десять небось?
— Нет, — тихо проговорил волк, — Года три-четыре.
— Сколько?!- ошарашено воскликнула Яга. — Так ты чего не привёл-то сразу?
— Так я ж волк теперь, не оборотень больше.
— Ну и что с того?
— Так напугается ведь, — убито сказал Матвей.
— Такие не боятся, мал ещё. Ладно, показывай, — и старушка, накинув старую шаль и велев Коту разжечь печь, выскочила за дверь.

Яга, несмотря на возраст и негнущееся колено, была весьма шустрой, до озера добрались быстро. Мальчик сидел, прижавшись спиной к дереву, и доверчиво смотрел на пришедших.

— Ох ты ж, да он же босой!- покачала головой Яга. — Где обувь-то твоя, малец?
— Там птица страшная была. Я испугался, побежал и потерял, — шёпотом сказал мальчик.
— От беда-то. Как звать-то? Лет сколько?
— Никита. Пять.
— Ладно, пойдём ко мне, не в лесу же ночевать будешь, — и Яга подняла Никиту на ноги.
— Бабушка, я не могу идти, у меня ножки болят, — и Никита заплакал.

Яга, присев, посмотрела на ноги мальчика. Они были сильно поцарапаны, в грязи и крови.

— От ить горе-то... Матвей, иди сюда. Повезешь на спине Никитку, сам не дойдёт.
Добрались уже заполночь. Кот успел поставить горшок с кашей в печь и нагреть воды. Постелил мальчику на сундуке чистую постель.
— От помощник, молодец!- похвалила Яга. — Мазь мою зеленую достань, ранен немного ребёнок.
Сама, не мешкая, принялась помогать Никите помыть ноги. Матвей топтался у двери.
— Ну чего застыл? Обутку сыщи сбегай, чай недалеко где должна быть, — распорядилась бабка.
Волк бесшумно исчез за дверью.
Пока Никита умывался и ел, Яга расспросила, как он в лесу один на ночь глядя оказался. С бабушкой за грибами пошли, то ли сам отстал, то ли бабушка потеряла.
— Эти мне бабушки!- вполголоса ругнулась старушка.
Уложила спать спасеныша, и вышла на крылечко. Матвей уже принёс ботинки мальчика, мокрые и грязные, но вполне целые.
— Забеги хоть пьёшь, а то и на охоту не успел, — пригласила волка Яга.

Засиделись допоздна, обсуждая нерадивых родителей да бабушек.
Утром Никита был совсем здоров, от ран на ногах остались тоненькие шрамики.
Яга, угощая ребёнка яичницей, расспрашивала его обо всём. Никита оказался очень разговорчивым, не смущал его ни убогий вид избушки, ни огромный Кот.
Ближе к обеду прибежал Матвей.

— Нашёл! У Старого Бора ищут, — сообщил волк.
— Ну что, Никита, домой хочешь?
— Хочу!
— Ну вот и хорошо, Матвей тебя проводит. Не страшно?
— Нет!- и мальчик обнял старушку, — Спасибо тебе, бабушка!
Вместе с волком Никита пошёл туда, где его искали. Отойдя метров на десять, мальчик обернулся, чтобы помахать старушке, но избушки уже не увидел.
— Не смотри, не найдёшь, — сказал Матвей, — Её только я могу найти да сама бабушка. Пойдём.
Когда крики людей стали отчётливо слышны, волк велел Никите идти в ту сторону. Сам незаметно наблюдал из чащи, как двое людей, увидев мальчика, побежали к нему, подхватили на руки и радостно закричали:

— Нашли!
Вечером Яга, Матвей и Кот пили чай.
— Бабушка, а может уйдём куда, где людей поменьше, — сказал волк.
— Да куда уж, Матвей? Кто ж их выручать будет?- и Яга сделала очередную запись в заветной тетрадке: «26 837 — Никита, 5 лет.»
Никиту искали почти двое суток. Рассказам ребёнка, что он ночевал «у бабушки, у которой есть огромный кот и говорящий волк», никто не верил, списали на стресс. Но врачи не нашли у Никиты ни переохлаждения, ни истощения, ни стресса, ни каких-либо травм...

Юлия Каташевская.

Сила единства

thumbnailUrl

Сила единства

Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения) - 3957432

PT1M

True

2023-02-07T18:33:14+03:00

embedUrl

Достойная замена
Двор был чист и уютен, вокруг него были лишь новостройки и поэтому маргинальные личности, своим отсутствием его исключительно украшали. Также в нем пока еще не было сформированных собачьих банд и отсутствовали кошачьи лазы в подвал.

Сами кошки тоже не наблюдались... Поэтому появление единственного котенка не прошло незамеченным во дворе. Еще совсем малыш, с короткими, еще не подростковыми лапками. Хвостик-морковка, мягкий, бархатный лобик и широко раскрытые, наивно-доверчивые глаза.

Казалось бы самый разгар зимы, вокруг очень даже приличные люди... Какая еще нужна причина, чтобы котенок мгновенно обрел семью? Но оказалось, что нужна и совсем непонятно, какая. Потому что совершенно никто не собирался забирать котенка себе.

Засунув подбородки и носы поглубже в воротники зимней одежды, люди проходили мимо, сочувственно поглядывая на малыша. А котенок даже не мог приблизиться ни к одному человеку, он просто сидел и смотрел на сменяющиеся фигуры вокруг.

Он сидел на единственном, не морозящем лапы, месте. Его кое-как оберегала и грела крышка канализационного люка. А вокруг мягкий и рыхлый снег, покрывающий окружающее пространство подозрительно ровным слоем. Тщательно спрятав следы того, кто принес котенка сюда.

А его именно принесли он был слишком ухожен. Кругленький, сытый и совсем не боялся людей. Но вот только люди его боялись... Ну да, все логично они не обязаны. Не обязаны были брать, не обязаны даже жалеть, ведь они в его появлении не виноваты.

Все это правильно, но что-то в глубине души не давало больше этим людям согреться. С каждым часом мороз пробирался в их тело все глубже, добираясь до самых костей.

Андрей тоже прошагал мимо, мимолетный взгляд, брошенный на котенка... А потом долгий час воспоминаний о нем. Растаявший снег под нежными лапами, ветер радостно ныряющий в тонкий мех. Андрей вздрогнул и накинул толстовку в своей новой квартире он замерзал.

Не-не-не, он не готов был к котенку. Слишком дорого для Андрея вышел ремонт, да и не любил он всех этих кошек. Но жалость продолжала вздыхать и теребить изнутри человека. Ведь даже игрушкам, которые он когда-то выиграл в автомате, было лучше сейчас, чем котенку за темным окном.

Парень поежился и задержал взгляд на глупых игрушках. Взял одну из них в руки, погладил, засунул в карман. Это тоже котенок, так пусть они будут вместе. Может быть, их вдвоем быстрее и подберут.

Игрушка шлепнулась в лужу на люке, к ней радостно заковылял жалкий малыш. Андрей вздохнул, засунул руки в карманы и подгоняемый ветром в спину, вернулся в свой, теплый и безопасный дом.

Рано утром рыхлый кусок льда, упавший с еле-еле теплого люка, смел в совок равнодушный, заспанный дворник. Даже торчащий из смеси снега и льда, тонкий кончик хвоста не заставил рабочего задержать взгляд на нем дольше секунды. Потому что уже не помочь, так зачем же зря рвать свое сердце...

В новых домах, окружающих двор, многим жильцам с тех было до омерзения зябко. Люди мерзли без всяких причин, кутались и никак не могли согреться. Котенок был давно позабыт, но совесть (если она все же есть) успокоиться долго не сможет.

Но в одной из квартир было тепло и светло. В той, в которой жили Андрей и котенок. Назло ветру, назло морозу, назло снегу и назло самому себе он обернулся тогда и вернулся домой вместе с кошкой.

Да, это кошка! Малипусенькая и нежная, доверчиво обнимающая его теплые пальцы, умеющая целовать глазами и мурлыкать песенки о любви.

А снегу и ветру он оставил игрушку достойную замену маленькому, теплому существу. Потому что им все-равно, а в котенке Андрей разглядел СВОЮ кошку!

Завещание

Сашке было больно и противно наблюдать за тем цирком, который устроили родственники в борьбе за наследство. Он брал собак и уходил с ними к реке, где часами вспоминал свое детство...

Марта Васильевна прогуливалась по своему огромному саду в окружении двух любимых собак породы колли – Цезаря и Барона. Она шла грациозно и ее попутчики были ей под стать. Выглядели они все трое по-царски. Грациозная осанка, гордо поднятая голова, неспешный шаг.

Женщина всю свою жизнь занималась цветочным бизнесом, ее сеть бутиков работала по всей стране, поэтому она была очень состоятельной особой. Но сейчас передала бразды правления специально обученным людям и отдыхала, получая прибыль.

Мужа она потеряла в афганской войне, так с тех пор никого больше не нашла, потому как была однолюбкой. Всегда в ее сердце оставался один единственный любимый и больше места там не оказалось ни для кого.

Детей у нее не было, не получилось. Зато было три брата и целая куча племянников и племянниц. Собирались все вместе два раза в год – на День рождения тетушки и на Рождество. И на этом все...

Семейными их отношения не были. Скорее для галочки. Надо отметиться у богатой родственницы, вдруг что перепадет после смерти.

За свою жизнь Марта Васильевна очень сильно зачерствела. Сказывалась напряженная работа и домашнее одиночество. Только два верных спутника, два ее любимых пса, получали ее улыбку и ласку.

Да был еще один внучатый племянник Сашка, самый младшенький из всех. Он гостил у нее каждое лето и тоже был любимым внуком. А потом подрос, начал учиться в университете, встретил любовь и навещал свою бабулю все реже и реже, а последние три года вообще не был. Правда звонил частенько, интересовался самочувствием.

Когда здоровье Марты Васильевны стало подводить, то из всех уголков страны к ней стали съезжаться родственники. Молва об ухудшении ее состояния разлеталась быстро, и каждый спешил помочь. Жаль только, что делали они это все в корыстных целях. Старушка чувствовала всю эту фальшь, хотя виду не подавала. Наблюдала и пользовалась своим положением.

Дом был огромным, и у каждого здесь была отдельная комната. Встречались все только за ужином. Каждый пытался угодить Марте Васильевне и выслужиться. Кто поднесет стакан воды, кто салфетку на груди поправит.

Но выглядело это неестественно и нелепо. А когда женщина отправлялась спать, между родственниками начинались споры за наследство.

Собаками никто не занимался, их выпускали в сад и потом запускали, насыпали в миску еды и никто даже не гладил, кроме хозяйки. Когда они вечером устраивались возле кровати Марты Васильевны, то получали небольшую порцию любви. Такую, на сколько хватало ее сил.

Сашка сдал последнюю сессию и тоже отправился к своей двоюродной бабушке, навестить, поддержать, помочь. Ни о каком наследстве он и не думал. Он действительно любил ее всей душой. Она хоть и была строгой и резкой, но он видел сквозь эту оболочку ее добрую душу.

За очередным ужином, когда все сидели и молча уплетали вкуснейшую рыбу с овощами, приготовленную кухаркой Светочкой, Марта Васильевна произнесла речь:

• Я знаю, что вы все здесь неспроста. И что вас интересуют мои деньги. Так вот, каждый из вас может получить все мое состояние, но при одном условии. Каждый из вас. Думайте, как вы можете это сделать.

С тех пор началась настоящая гонка. Что только не предпринимали родственники. Некоторые даже дрались между собой, раздухарившись в очередном споре. Думали и гадали, что же за условие поставила старушка.

Кто-то оплачивал услуги частного врача, кто-то нанял сиделку, которая не отходила от бабули ни на шаг. Кто-то заказывал лучшие деликатесы, а кто-то читал Марте Васильевне сказки на ночь. Прогибались, как могли.

А Сашке наблюдать за этим цирком было тоскливо и больно. Его не интересовали деньги, и специально что-то делать он не собирался. Он просто целовал Марте Васильевне руку перед сном и прижимался к ладошке щекой. Такой она был теплой и родной.

Бабушка постепенно перестала узнавать родных, деменция прогрессировала. Иногда она просто обливала всех грязью, называя прощелыгами и лизоблюдами, но, несмотря на все это, родственники сидели рядом с кроватью, улыбались и глотали все ее оскорбления. Очень уж хотелось получить "путевку" в богатое будущее.

А внучатый племянник брал ее собак и уходил гулять к реке, которая была неподалеку. Там он часами смотрел на воду и вспоминал свое счастливое детство. Собаки его очень полюбили и ни на шаг не отходили. Сашка тоже их любил и решил, что когда бабушки не станет, заберет их с собой.

Возвратившись в дом после очередной прогулки, племянник узнал, что его тетушки не стало. Придя ненадолго в сознание, она только и смогла произнести:

• Сашка... – и покинула этот мир.

Родственнички, толкаясь, бросились ей помогать, когда она начала задыхаться. Выхватывая кислородную маску друг у друга из рук, они слишком поздно ее надели и не успели. Стремясь угодить в битве за наследство, они даже тут умудрились поругаться.

А потом разошлись по своим комнатам, гадая, кому же теперь достанется все состояние и что за условие было указано в завещании...

Теперь скрывать свое истинное лицо не было причин, и за обедом в открытую обсуждалось, кто и сколько сделал для несчастной больной старушки. Кто-то даже вел учет "добрых" дел и явно надеялся, что ему достанется все.

• Перед тем, как впасть в забытие, мне старуха так и сказала, что я больше всех для нее делаю, так что умывайте руки, теперь это все будем моим.
• Не надейся даже, мне она говорила то же самое.

Оказывается, абсолютно каждому, кто находился в доме, Марта Васильевна говорила практически одно и то же, подстегивая их желание выполнять любой ее каприз. Один раз она попросила ананас в двенадцать часов ночи, и ведь привезли фрукт, хотя есть его она вовсе и не собиралась.

В день оглашения завещания сидели, как на иголках. За огромным длинным столом находились все. И кто ухаживал, и кто надеялся на благосклонность старушки. Многие думали, что она просто так сталкивала всех лбами, а на самом деле поделила все поровну.

Нотариус медленно и с чувствов зачитывал и перечислял все огромное состояние Марты Васильевны. И тут он произнес условие, которое услышать никто не ожидал:

• Все движимое и недвижимое имущество, указанное в этом документе, достанется тому, кого выберут мои собаки.

Рты родственников медленно раскрылись, а глаза округлились. Дверь открылась и впустили собак. Не раздумывая и виляя своими пушистыми хвостами, Цезарь и Барон прямиком побежали к Сашке.

Ну а как могло быть по другому. Он и кормил их, и гулял, и играл с ними во дворе, пока остальные занимались подхалимством, которое на самом деле Марте Васильевне было не нужно.

Племянник совершенно не ожидал такого поворота событий и ни разу даже не подумал, что все достанется ему, ведь он проводил большую часть времени, ухаживая за животными тетушки, а не с ней. Но она-то знала все про истинную любовь...

Цветочный бизнес он продал и открыл свою компьютерную фирму. А вот жить остался в доме, где была душа Марты Васильевны и собакам там тоже было комфортно. Чуть позже он открыл большой дом престарелых, в котором было душевно и уютно. В нем была любовь и забота.

А еще он обустроил специальное помещение. Там жили животные стариков, рядом со своими хозяевами, которых отправили доживать свой век подальше от дома их нерадивые родственники.

Понюхай, как классно пахнет!

Какая прелесть

Карманный котэ

Бывшая дочка

Дочку Виктор бросил, когда ей едва исполнилось пять лет и не особенно принимал участие в ее судьбе. При разводе с женой, он почему-то счел неважным сохранение отношений с ребенком, тоже отнеся ее к разряду бывших. Лена сильно переживала и не понимала, почему ее любимый папочка собирает вещи и куда-то уходит в неизвестном направлении.

- Хватит ныть, взрослая уже, учись справляться самостоятельно с проблемами! – как-то озлобленно сказал он и ушел в новую жизнь не оборачиваясь.

Поникшая мама тихонько плакала и не находила, что сказать дочке по поводу причин произошедшего. После ухода отца она как-то перестала улыбаться и напоминала безликую тень, что пугало девочку. Единственной отрадой для Леночки, оставались добрые дедушка с бабушкой, которые взяли на себя полностью процесс воспитания и решения бытовых проблем.

• Виктор ушел в другой женщине, и ты прекрасно знала о его нечестности. – услышала однажды Лена разговор взрослых.
• Я же люблю его, может он одумается и вернется обратно, у нас же дочка подрастает. – всхлипывала Галина.
• Была бы ему нужна дочка, не бегал по девицам с самого начала. – рассуждала бабушка, – Так что хватит страдать, займись ребенком, домашними делами и переключись на работу.
• Ничего меня теперь в этой жизни не радует. – печалилась Галя, – Вообще не представляю, как жить дальше.

Бабушка пыталась привести дочь в чувства и призывала ее подумать о подрастающей дочери, оставив свои страдания, но все оказывалось бесполезно. Галина вздрагивала при каждом звонке телефоне или звуке приехавшего автомобиля, не оставляя надежду на возвращение благоверного. Лена тоже ждала отца, скучала по нему и любила, но он не приезжал и постоянно находил поводы для отказа в свиданиях.

• Дочка хочет с тобой провести выходные. – иногда обращалась к Виктору бывшая жена, – Может возьмешь ее хотя бы на прогулку?
• Обязательно, но только потом, сейчас вообще нет времени. – сыпал фразами мужчина, не желая продолжать не самый приятный для себя разговор.

По мере взросления Лена все меньше верила и надеялась на присутствие отца в своей жизни, с завистью взирая на ровесников из полных семей. В первый класс ее отвели дедушка с бабушкой, потому что мать работала, а отец не особенно озадачивался подобными мелочами. Потом они же проверяли уроки, переживали, когда девочка болела и старались создавать для нее праздники. Галина только физически находилась рядом, мысли и чувства остались вместе с ушедшим мужем, поэтому особенного тепла она просто не могла дать.

• Уже несколько лет прошло после развода. – ругала ее бабушка, – У твоего бывшего давно другая жена и все прекрасно, так что он явно не собирается возвращаться обратно, а ты все ерундой занимаешься.
• Мне никто не нужен, кроме него. – оправдывалась удрученная Галина, – Ты же знаешь, как сильно я мужа любила еще со студенчества, так и не могу его забыть.
• Дочкой займись лучше и свою личную жизнь устраивай. – не понимала такого странного упорства рассудительная женщина, – Иначе останешься на старости лет одна и будешь потом локти кусать от сожаления о пропущенных возможностях.

Но убеждения на Галю совершенно никак не действовали, и она упивалась своими страданиями, лелея надежду на воссоединение с Виктором. Сначала Лена поддерживала маму и специально пыталась назначать встречи отцу таким образом, чтобы свести их вместе. Потом поняла тщетность таких попыток и потуг, поскольку ему по факту не были нужны бывшая супруга и дочь, от которого были только проблемы. Она болела, росла, требовала внимания и материальных затрат, на которые мужчина был категорически не готов. В его новой жизни была красивая и легкая Вероника, которая сразу поставила условия и определила рамки.

• Избавь меня от роли заботливой мачехи и не пытайся навязывать общение со своим ребенком, мне это совершенно не интересно. – сказала она в начале отношений.
• Как скажешь, моя королева. – боялся расстроить ее влюбленный Виктор – Я особенно и не собирался брать к нам малую, тем более она постоянно капризничает и доставляет неудобства.

Не сделал мужчина исключение и после того, как двенадцатилетняя Лена оказалась в больнице и нуждалась в срочной операции.

• У нас сейчас свободных денег вообще нет. – сказал он Галине, обратившейся за материальной помощью, – Ты понимаешь, недавно автомобиль сменили, вот теперь долги отдаем.
• Может можно что-то порешать? – хваталась она за любую надежду, поскольку средства требовались срочно.
• Ну не знаю, займи у своей сестры, а я постараюсь пораньше в этом месяце заплатить алименты.

Потом Виктор перечислил средства в счет двух месяцев алиментов, проведя их официально, чтобы не возникало в будущем претензий. Один раз он даже забежал к дочери в больницу навестить ее и принес фрукты, которые ей было нельзя и в итоге пришлось отдать медсестрам. На этом участие родителя в истории с лечением дочери закончилось, поскольку у него было множество дел, Галя больше не рисковала беспокоить бывшего мужа просьбами, а сосредоточилась на работе. Теперь ей требовалось отдавать долги, взятые у сестры на операцию и делать все для восстановления девочки.

Не нашлось на Лену времени у отца, когда она спустя два года сломала ногу и оказалась на вытяжке. Она нуждалась во внимании, не могла самостоятельно передвигаться и постоянно плакала, а рядом находились мама и бабушка. Дедушки к тому времени не стало, и для девочки это оказалось одной из самых больших жизненных трагедий и поводов для переживаний. Лечение длилось несколько месяцев и за это время Виктор пару навестил дочку, сделав это набегу и не удосужившись нормально поговорить с ней или её лечащим доктором.

• Ничего страшного, молодой организм обязательно справиться, так что не нужно делать проблему на ровном месте. – говорил он бывшей супруге, опять торопясь по своим важным делам.
• Так ей нужна наша поддержка и участие. – объясняла Галина, – ты мог бы иногда просто так приезжать к Лене в гости после работы и или по выходным.
• У меня столько дел, что некогда нянчить подростка, так что разбирайтесь сами. – отвечал он равнодушно и опять убегал в другую жизнь.

Лена долго восстанавливалась и училась ходить заново, в этот момент рядом с ней были только бабушка и мама. В прочем с годами она практически перестала ждать и надеяться на получение хотя бы небольшой порции внимания от отца. В глубине души оставалась огромная обида и желание наладить общение, но тому явно не было суждено исполниться из-за эгоизма Виктора, привыкшего жить только для себя. Сначала было больно за себя и мать, потом пришла злость, а потом презрение.

• Давай на твой день рождения устроим шикарный праздник. – предложила мама, – Все-таки восемнадцать лет раз в жизни случается, так что позовем всех твоих друзей, крестных и отца.
• Я за всех, кроме отца. – спокойно и без прежних нервов относительно его поведения ответила виновница торжества, – Хватить жить в иллюзиях относительно того, что мы ему нужны! У них с супругой своя жизнь, у нас своя и не стоит их смешивать.
• Он же все равно твой папа... – пыталась доказывать правоту своих суждений Галина.
• Никакой заслуги в моем взрослении с его стороны не было, так что не вижу причины для такого рвения. И вообще, если бы ты вышла второй раз замуж и нашла мне нормального отчима, больше толку было бы.

Галя смущалась от таких слов и не находила на них ответа, поскольку за столько лет так и не смогла разлюбить бывшего мужа. Он жил прекрасно со второй женой, ездил с ней отдыхать за границу, покупал автомобили и строил дачу за городом. А брошенная женщина тешила себя надеждами и существовала в мире странных иллюзий, которые не понимала даже ее юная дочь.

На протяжении следующих пару лет Лена ничего не слышала об отце, который после окончания периода выплат алиментов окончательно прекратил участие в жизни дочери. Свою роль он обозначил в виде оставленных лайков под фото в социальных сетях. При этом сам делился кадрами с очередной поездки в компании супруги и все казалось просто и понятно.

• Ты будешь приглашать на свадьбу отца? – спросила Галина дочь, собравшуюся замуж за однокурсника сразу после окончания учебы в институте.
• Не вижу смысла... – честно сказала девушка, – У нас же будет небольшой праздник для самых близких людей и отец не имеет к ним никакого отношения.

Галя долго убеждала дочь в необходимости изменить решение, но все оказывалось бесполезно. Сменить гнев на милость она решилась после обращения жениха.

• Какие бы у вас отношения не были в прошлом уже не важно. – рассудительно сказал Артем, – Давай пригласим Виктора Ивановича на наш праздник вместе с супругой, а там сами пусть поступают, как считают нужным. Мы свои моральные обязательства выполним, а может после этого удастся даже выстроить нормальные отношения и начнется новый этап.

В чудеса Елена никогда особенно не верила, но сопротивляться не стала и приглашение отправила. По объективным причинам, мешавшим ему и раньше общаться с дочкой, Виктор на сам праздник приехать не смог, поэтому поздравил молодоженов у ЗАГСа.

• Так совпало, что у супруги сегодня юбилей, поэтому мы не сможем присутствовать на вашем празднике, поскольку запланирована своя вечеринка. – сказал он, протягивая конверт с деньгами, – Она не смогла приехать, поскольку занята приготовлениями, поэтому я представляю нас обоих.

Артем пытался общаться дружелюбно и приветливо, у Лены сразу же испортилось настроение.

Она умом все понимала, но в душе было очень обидно, что родной отец в такой важный день не смог выделить пару часов внимания для того, чтобы присутствовать на свадьбе единственной дочери. Но плакать или демонстрировать переживания она не могла, не желая окончательно испортить настроение себе и окружающим.

• Жениха конечно ты могла бы выбрать себе и получше. – сказал отец на прощание, пока Артем отбежал куда-то в сторону, – Невзрачный парнишка, но раз ты выбрала, значит пусть так и будет.
• А я вообще-то разрешение твоего и не спрашивала. – не смогла смолчать Елена, – Так что хорошо отметить юбилей, не смею задерживать.

На протяжении следующих пяти лет Лена практически не пересекалась с отцом, поскольку сразу после свадьбы они с мужем делали ремонт. Потом были карьерные подвиги, а потом родился Никита и все свободное время занимало его воспитание. Дедушка решил познакомиться с внуком спустя год после его рождения, хотя знал о нем с самого начала. Они жили в одном городе и не скрывали факт пополнения в семействе.

• Мне кажется мальчик похож на твоего мужа и совершенно нет ничего от тебя или меня. – с сожалением сказал Виктор, рассматривая малыша.
• Неужели так важно, чтобы он был похож именно на тебя. – не понимала Лена, – Если у Никиты другая форма носа или глаз, он что перестает быть моим ребенком и твоим внуком?
• Нет, я просто сказал свое мнение. – ответил Виктор, скрывая разочарование. Ему почему-то отчаянно хотелось увидеть в мальчике свои черты. Отправляясь в гости, он даже загадал, что будет принимать активное участие в судьбе внука, если он пошел в его род, а в нем преобладали гены зятя.

В следующий раз Виктор позвонил дочери после того, как оказался в больнице после перенесенного инфаркта. Он рассчитывал на то, что она все бросит и примчит его проведывать, но у Лены такого порыва не случилось совершенно.

• Я не могу возить тебе супы и соки. – сказала она честно, – Никита маленький ещё, Артем на работе, к тому же у тебя есть супруга и это непосредственно ее моральная обязанность.
• Вероника немного занята, у нее сейчас курсы омолаживающего массажа и занятия по йоге. – непринужденно рассказывал мужчина, – А ты могла бы и навестить, все-таки дочь, хоть и не благодарная, но все равно родная.
• Теоретически могла бы, и возможно даже из чувства долга так и сделаю на выходных. – спокойно ответила Лена, – Но сделаю это исключительно из вежливости и гуманности. Просто я веду разговор к тому, чтобы ты не рассчитывал на склоне жизни переложить на нас обязательства по уходу за вами. У тебя своя семья, у меня своя, а для того, чтобы так не получилось, разводиться нужно было только с мамой, а не вычеркивать меня из своей жизни.

Лене после такого разговора неожиданно стало легче, словно она сбросила давний и тяжелый груз, который носила на душе многие годы. Виктор обиделся, расстроился и не понял поведения дочери, он в принципе ничего о ней не знал и не понимал, потому что не хотел. Много лет назад это казалось правильным выбором, теперь стало обидно, но понимания причин и последствий происходящего у него так и не появилось.

Маша
Как то у нас сразу не заладилась семейная жизнь. Во-первых меня устраивало жить одному. А во вторых Таньке сразу всё нужно было поменять.

Не, она была не дура. И выглядела смазливо. А уж хозяйка, таки да! Обычно мой стул служил шкафом, полочками, столиком и этажеркой. В первый же день с его многофункциональностью было покончено.

Оказывается, зубная щётка спокойно помещается на полочке в ванной, а электробритва вообще должна там храниться. Джинсы спокойно висят на плечиках в клозете (ага! Так оно тут называется), а свитер лежит на полке там же. Мало того! Кровать нужно застилать утром и расстилать вечером. Вот с кровати то всё и началось.

Я ведь жил с Машей. А она считала, что кровать – это её. И лезла туда когда хотела. Хоть днём, хоть ночью. Не, она не была грязнулей, но не всегда успевала лапки вылизать до кровати. Временами на кровати это делала.

Да она вообще полагала, что это её дом. Всё таки три года здесь прожила. Как и я. Мне её на новоселье подарили.

Вот вы видели, как живут свекруха с невесткой? А я видел!!!

То Маша не должна из крана воду пить, потому что она по кантертапу ходит. То пусть она спит отдельно от нас. То пусть она ест со своей миски, а не с наших. То не давай ей пить молоко из своей кружки!

А та также в долгу не оставалась. Я спать а она уже рядом. Приходит Таня, а Машка и не думает место уступить. Ночью влезет под одеяло между нас.. Таня во сне обнять меня хочет и голой грудью в шерсть упирается. В общем вдвоём меня когтями драли.

Но больше всего война за стол шла. Ну что такого если кошечка у меня из тарелки кусочек курочки вытянет? Она всегда так делала. Или из её тарелки? Какие такие блохи и глисты? Что за сказки для детей?. Ни блохи кошачьи, ни глисты на человеке не живут! Шерсть – это да. Это я согласен. Так она по столу и не ходит. При мне во всяком случае. Ну а с кресла сам Бог велел!

Ну или песок разбросает из горшка. Так убирать надо вовремя. Она девочка чистоплотная. В грязный ходить не будет.

Каждый день у меня превращался в донесения из зоны боевых действий. Я уже и одну ругал, и другую. Ничё не помогало. Пилила меня, пилила и согласился я Машеньку кому-то отдать. Только кому? Кто возьмёт трёхлетнюю кошку?

Поспрашивали, поспрашивали, а тут у Тани аллергия на кошачью шерсть открылась. Сопли, глаза красные, слёзы... Хочешь-не хочешь, а делать что-то надо. И повёз я Машку в шелтер. Временно. Пока найду кому отдать.

Ну, шелтер описывать не стану. Удручающее зрелище. Сотни брошенных, никому не нужных животных. Чисто, работники стараются, но запах стоит... Словами не передать... Но не это главное. Вот вы видели кадры из тюрем?

Затравленные, потерявшие надежду лица. Но где-то в глазах теплится вера на возращение на волю. У этих во взгляде ничего такого нету. Полное отчаяние и чувство приближающейся смерти. Они знают, что обречены. Если их не возьмут в семью через неделю или месяц, их попросту усыпят. А кто их возьмёт? Кому они нужны? Пока были молоды и здоровы ещё был шанс. А сейчас... Обречённость... Полная безнадёга... некоторые ещё сопровождают тебя взглядом. По привычке. А большинство и этого не делают. Зачем? Врач со шприцем выглядит иначе...

Ну, я подписал какие-то бумаги. Обещание забрать в течении месяца и согласие на передачу во владение шелтером если не забираю вовремя. Оплатил деньги и попросил кого-то выйти со мною и забрать Машу. Сам я уже возвращаться не хотел. Да и не мог.

Пошла со мною тоже Таня. Только рыженькая. И помоложе. Успокаивала и уговаривала, что всё будет хорошо. Найдутся люди которые захотят взять мою Машку.

Я её отдал, даже не попрощавшись. Стыдно было расплакаться перед Рыженькой. И уехал. Ревел дорогой как ребёнок.

Потом приезжал по несколько раз в неделю. Еду привозил. Рыжая, если была на смене, водила, показывала, рассказывала, успокаивала. А последний раз Маша вся тряслась. Вцепилась в меня коготками и не отпускала. И Рыженькая её просила, и я... Глаза большие, испуганные, тяжело дышит и держится изо всех сил. Я ей даже поклялся что заберу отсюда...

А наутро... А наутро мы уже были в Ираке. Ночью внезапно подняли по тревоге и выгрузили вместе с танками в Кувейте. Возможности думать не было не то что о Маше, а и Таньке. Я её несколько раз просил навестить Машку, но так и не дождался внятного ответа.

А потом она написала, что нашла другого. Это после ранения в ногу и контузии. А потом я демобилизовался. И так прямо в форме прибежал в этот шелтер. Ну как прибежал? Приковылял, скорее.

Но Машки там уже не было. Мне объяснили, что к сожалению, они не могут держать зверюшек вечно... И я должен понимать... Я понимал... Они помнили даже что Рыжая меня искала. Но не нашла, как бы. А сама она уже здесь не работает.

Вот так. Такая вот жизнь. Теряешь не только друзей, родных. Теряешь питомцев, знакомых. Теряешь всё и становишься никому не нужен.

Я приезжал временами ещё в этот шелтер. Привозил деньги, корма. Но никогда не заходил дальше офиса. Мне не хотелось видеть таких же никому не нужных как я. И брать кого-то после Машки я домой не мог. Я её предал и не хотел повторения того же с кем-то другим.

Осень была в разгаре. Моя жизнь медленно угасала без работы, без друзей, без любимой. Я тихо брёл, опираясь на палочку, по парку к Старбаксу. Какая-то ненормальная чуть не сбила меня с ног влетая в дверь передо мной:

• Саша! Саша! Я вас нашла!

Красивая, молодая девушка повисла у меня на шее.

• Но я вас не знаю!

Она смеялась, обнимала меня и слёзы катились из её глаз, а из-под вязанной шапочки выбивалась копна рыжих волос.

Что, Игорёк, думаешь рождественская сказка? А вот хрен тебе! Моей Рыжей Таньке и двум детишкам я подарки уже купил на Рождество. Подскажи, лучше, где классный столовый сервиз на шесть персон для Машки купить, а то мы ждём третьего, а она как всегда с нами вместе со стола ест.

Инет

ЗАГОВОР ДВУХ ФИРДАУС ИЛИ КУРИНАЯ ИСТОРИЯ

Вот вы говорите: любовь...стрелы Амура...проделки Купидона...
А мне в 90-ые мама по талонам мужа достала. Не верите? Слушайте.

Сейчас, когда солнце супруга уже закатилось, и я могу согреваться только в отражённых лучах его любви, наша история кажется фантастической в своей простоте.

Мы поздно поженились. Оба были заняты карьерой. У меня – французский, студенты, диссертация. У него – преступники, операции, задержания. А у наших мам– нереализованный потенциал бабушкиных чувств. Наших мам и звали одинаково: Фирдаус, в переводе – «райские кущи». И цель у них была одна: поженить нас и дождаться внуков. Так возник заговор Фирдаус.

Садитесь поудобнее. Долго не задержу, но и коротко не получится.

Представьте себе Казань, талонный 91-ый год, ноябрь, очередь за курами. Их «выкидывали» – так тогда говорили – с лотка, возле ЦУМа. В одни руки давали по талонам две тощих синих тушки. Маме нужно было три – к празднику. Соседка в очереди согласилась уступить одну. Так и познакомились. Пока до вожделенных кур достояли, в разговоре выявили общую боль – непристроенные старшие дети. Девочка 30 лет и мальчик 34. Прощаясь, еле пишущей на морозе ручкой на обрывке коричневой бумажной упаковки нацарапали адреса. Чтобы встретиться и разработать план нашего «случайного» знакомства.

И ведь у них всё получилось! Со дня знакомства до похода в ЗАГС прошло шесть дней.

Шесть дней – шесть страниц жизни. Пролистаю их перед вами.

День 1.
Его мама пришла в гости к моей. Пошептались на кухне за чаем. Потом я была оторвана от пишущей машинки – мама попросила «проводить знакомую до остановки». Общение с Фирдаус на улице – коктейль из светской беседы, экзамена по этикету и допроса с пристрастием. Но мне понравилось оправдывать ее ожидания, я вошла во вкус, и расставались мы вполне довольные друг другом.

День 2.
От его Фирдаус через мою Фирдаус пришло устное сообщение: её сын –милиционер будет ждать меня в 18.15 возле ЗАГСа. Сегодня!
Вы удивились?
Я, если честно, тоже. Место встречи не случайно. ЗАГС – хороший ориентир. На его крылечках легко вычислить одинокую незнакомку. Да и от работы мужчины – рукой подать. Чтобы не обидеть маму – пошла. Интересно – каков он, сын приятной Фирдаус? Сайфияр, в переводе – друг, вооружённый мечом. В нашем случае он оказался вооружён пистолетом.
ЗАГС. 18.10. Стою. Жду. Шубка, беретик, перчатки – натуральная кожа. Духов французских шлейф. Аккуратно подкрашенная – готовилась же, щёки на морозе розовые.
18.20. Стою.
18.30. Всё стою. Как дура. Никто не подходит. Понимаю- если это была шутка, то она удалась. 18.35. Злая, начинаю спускаться по обледенелым ступенькам. Спотыкаюсь и...падаю на руки запыхавшегося милиционера в расстёгнутой шинели.
Цепкие выразительные глаза улыбаются:

• Назия?
• Сайфияр?

Кивает, как китайский болванчик, лицо красное, видно, что бежал, извиняется, мол, только с операции, по кобуре постукивает. Точно – вооружённый друг. Ладно, прощаю.

• Куда пойдём?

А жили мы в спальном районе, кафешек рядом не было. Это не наше время, найти место, где можно согреться и поговорить – проблема.

• А пойдемте туда? – застегнув шинель, произносит нерешительно мой спутник, и на овощной магазин показывает, через дорогу.

Мои глаза, полезли на лоб, их остановили только выщипанные бровки. На языке вертелось: «As-tu perdu la tete?», но я сдержалась.
Нет, вы представляете себе первое романтическое свидание среди картошки и редьки на фоне ароматных паров квашеной капусты? Я – нет.

И тогда я, глядя ему прямо в глаза, говорю:

• Нет! В овощной я не пойду. Пойдёмте ко мне. Тут недалеко. Родителей дома нет. Я на вас не нападу, не бойтесь, обещаю. А если что – у вас же есть пистолет?

Сайфияр смеялся потом, что моя прямота его сразу подкупила.
А тогда он просто предложил мне локоть, я оперлась, мы спустились по ступенькам, и я повела мужчину к себе домой.
В первый же день! После 3 минут знакомства.
За чаем мы просидели ровно три часа. Собеседник оказался не тупым ментом, а начитанным, воспитанным, скромным и интеллигентным человеком. Короче, достойным сыном прекрасной Фирдаус. После первого часа беседы я призналась себе, что благодарна куриному заговору наших мам.

День 3.
Сайфияр заглянул вечером. Буквально на минуту. Позвонил, я открыла. В прихожую выскочила любопытная родительница. На глазах ошеломлённой мамы и, если честно, меня – поцеловал в щёку. Протянул два билета в театр. Официально, в прямом смысле, откланялся, сказал : «До завтра!», поцеловал во вторую щёку и закрыл за собой дверь.
Я рассмотрела билеты. Спектакль – завтра вечером, пьеса «Жених с портфелем». Мама нервно хихикнула. Потом сказала уверенно: «Надо брать!». Я пребывала в растрёпанных чувствах и ничего пока для себя не решила.

День 4.
В театре мы сидели на третьем ряду. Содержание спектакля в голове не отразилось, ибо все три акта моё внимание было сконцентрировано только на мужской шаловливой правой руке, исследовавшей в энергосберегающем режиме мою левую коленку и гладкую – из-за атласного маленького чёрного платья – верхнюю поверхность бедра. Эта рука будила во мне эротические фантазии и желание поскорее покинуть людное место. Я искала глазами его глаза, чтобы намекнуть взгладом. Но он честно смотрел на сцену. А наглая рука жила своей жизнью: гладила мою острую коленку...

День 5.
Он позвонил. Извинился, что работа не позволяет увидеться. И начал разговор так:

• Если бы кто-нибудь позвал сейчас тебя замуж, что бы ты ответила?
• Этот кто-нибудь – случайный прохожий или ты?
• Предположим, я.
• Если это ты, то я задала бы тебе два вопроса.
• Задавай.
• Я люблю хорошо одеваться. Модно. Стильно. Дорого. У меня на гардероб уходит вся зарплата.
• Понял. Не продолжай. Меня одевает государство. От шапки до трусов. Моей зарплаты на нашу жизнь должно хватить. Твою в расчёт брать не будем.
• Хорошо. Второе. У меня много знакомых мужчин. Коллеги, студенты. Здороваются, подвозят. Это не будет поводом для ревности?
• У меня есть коллеги-женщины. И просто знакомые. Они тоже хорошо воспитаны и здороваются со мной. Это нормально. Ещё вопросы?
• Вопросов нет.
• Твой ответ?
• Я выйду за тебя.
• Отлично. Завтра с обеда я отпрошусь с работы, будь готова с паспортом. Пойдём подавать заявление в ЗАГС.

День 6.
В обед мы встретились на ступеньках того же ЗАГСа.
Подали заявление. Получили талоны в салон свадебных нарядов, талоны на кольца, талоны на белые туфли. А ещё – на шампанское, на водку, на продукты. И в том числе на кур, с которых, по заговору Фирдаус, всё началось.

Нам хватило шести дней, чтобы узнать друг друга и прожить счастливые 28 лет в полном согласии и любви.

Через год мы с Сайфияром подарили бабушкам вожделенную внучку.
Теперь она – уже жена, и я жду внука. Надеюсь, в нём что-то будет от меня и от моего супруга.
 
Когда этим летом Сайфияра не стало, я поняла, что любовь, которая началась так прозаично, была сказкой, о которой я буду помнить до моего последнего часа.

© Татьяна Жегунова

Наш с Машкой отец уехал куда-то на заработки, и пропал, когда я учился в пятом классе, а сестра – в первом.

Точнее, тогда он исчез с концами. А до этого просто уезжал и пропадал на несколько месяцев. Женаты они с матерью не были, батя был вольным соколом. Вот и ездил по стране то туда, то сюда. Возвращался, когда и как хотел, правда всегда с деньгами и подарками. Мать терпела, потому, что любила его до беспамятства.

• Володенька, ты уж возвращайся поскорее. – просила она.
• Ну, ладно тебе. Не разводи сырость. Жди с подарками.

Небрежно целовал её, и исчезал. Пока его не было, за нами приглядывал папин брат, дядя Коля. Мамка, наверное, нравилась ему – он никогда не говорил об этом. Никогда не уделял ей особых знаков внимания. Мы просто всегда могли на него рассчитывать.

• Ну, как ты тут, Таисия? – спрашивал дядя Коля, заходя к нам. – Как мелкие?
• Ур-р-р-а, дядя Коля пришёл! – вопил я, и бежал к дядьке обниматься.
• Здорово, Денис. – Николай коротко прижимал меня к себе.

Как по мне, так лучше бы он был моим отцом. По выходным дядя Коля возил нас с Машкой гулять, пока мама отдыхала. Иногда она выбиралась с нами. А иногда предпочитала посидеть дома, подумать о своей нелёгкой бабьей судьбе.
Когда я подрос, дядя Коля принёс домой гимнастическую стенку и установил в коридоре. Бати к тому времени дома не было почти полгода. Я помогал прикручивать снаряды. Машка стояла в стороне и наблюдала за то, как сноровисто дядька прилаживает турник, канат и кольца.

• Дядь Коль, а чего ты не женишься? Ты вон какой рукастый. Тебя любая с твоими золотыми руками оторвёт. – прокомментировала Маша, не по-детски мудрая женской мудростью.

Женская мудрость нимало основывалась на подслушанных разговорах матери с подругами.

• Не нравится мне никто, Мария. Понравится – женюсь.
• А детей-то тебе своих-то не хочется, что ли?

Машка смешно развела руки.
Дядя Коля отложил инструменты и серьезно сказал:

• Мне пока вас хватает. А ты чего, спровадить меня пытаешься? – прищурился он.

Машка не была дурой.

• Я?! – широко распахнула она глаза. – Да что ты, дядь Коль. Я тебе всегда рада.

Вечером я спросил у Машки:

• Ты чего цепляешься к нему? Еще обидится и ходить перестанет.
• А папка подарки привозит... – мечтательно сказала сестрица. – Скоро уж приедет, наверное.
• У-у, д у р а. Купили тебя за подарки. Да ты знаешь, сколько эти снаряды стоят, которые он нам принес?
• А мне-то они чего? Я платьев хочу и кукол. Я же не обезьяна, по твоим турникам лазить.

Машка в этот раз отца ждала напрасно. Он не приехал. Однажды дядя Коля пришёл к нам и заперся с мамой в кухне. Что-то ей втолковывал, а мама горько плакала.

• Тая, не реви. Я вас не брошу. Ну, ты ж его знаешь... ему подавай, где послаще, да помягче.

Мама завыла в голос. Прямо вот так «Ой-ой-ой-ой-ой», после чего еще долго горько рыдала.
Дядя Коля приходил к нам, как раньше. Помочь, починить, погулять с детьми. Однажды решился. Поговорил с мамой о своих чувствах. Я с чистой совестью подслушивал.

• Коль, да не нужна я тебе! Ты вон какой мужик хороший. Счастья ты заслуживаешь. Настоящего счастья.
• Ну, мне поди виднее, кто мне нужен. – упрямо сказал дядя Коля.
• А если он вернётся?

Коля ничего не отвечал.

• Я его всё равно ждать буду. Люблю я его, Коля! Не могу ничего поделать. Если ты уверен, что нужна тебе такая. Без сердца.

Я на цыпочках отошёл от двери. Мать я готов был убить. Надо же, дура какая! Нашла кого любить и ждать. Тьфу.

Стали жить. Машка, та была вся в отца. Где кормят, там и ластится. Мог ли я обвинять её? Она уже тоже, кажется, поняла, что ждать отца с подарками нет смысла. А дядя Коля старался. Работал на нашу большую семью. Мама родила ему сына, Вадика. Счастью дяди Коли не было ни конца, ни края. Они расписались с матерью, и всё начало входить в колею.
Я окончил школу без троек, и должен был пройти в институт на бюджет. Мать сияла, как самовар.

• У нас в семье ученый будет, а, Коль?
• Ну, а что мы? Тоже, поди, не лаптем щи хлебаем.
• Да перестаньте вы! Какой учёный. – краснел и отмахивался я. – Налейте мне вон лучше шампанского. Попробовать.
• Ой, а то ты не пробовал. – фыркала Машка, а я делал ей страшные глаза.

Вадик бестолково лазил по всем нам, норовя залезть на стол и разрушить его. Коля схватил его и усадил к себе на колени.

• Ну-ка, сынок, веди себя хорошо. Ты ж уже не грудной!

Вадик немедленно схватил со стола ложку, приложил к носу и скосил глаза, дурачась. Все расхохотались.

• В дверь что ли звонят? – навострила уши Машка.

Мать открыла и попятилась в комнату. В дверном проеме нарисовался отец. Повисла тишина. Он осмотрелся и сказал:

• А чего вы? Гуляйте дальше.

Мы молчали. Вадик сполз с дяди Коли и пошёл в сторону нового дяденьки. Отец не обратил на него никакого внимания, а мать схватила Вадика на руки и закрылась им, как щитом. Дядя Коля встал и покачнулся.

• Куда? – спросила мать не своим голосом.
• Я... подышать мне надо.

И вышел, аккуратно отодвинув брата плечом. Я встал и собрался идти за ним. А Машка за мной.

• Доча, погляди, какие я тебе шмотки модные привез. – предложил отец.

К моему удивлению, Машка на него даже не взглянула. Она догнала меня в коридоре и зашептала на ухо.

• Давай, я за ним пойду. А ты лучше послушай, что тут будет.
• Но...
• Ну, Деня! Ну, у тебя лучше получается подслушивать!

Вот же, а... но она права! Хоть в шпионы иди.
Машка выбежала за Колей, а я притаился в коридоре, с ужасом думая о том, что мать наконец-то... дождалась. Любовь всей своей жизни. Что же теперь будет с нашей семьёй?

• Тай, ты чо? Замуж, что ли, за Кольку вышла? – ехидно спросил отец.

Мать молчала.

• Тая... ну, было и было. Мало ли, кто там где согрешил. Всё. Я вернулся!

Послышалась какая-то возня, звук пощёчины и рёв напуганного Вадика.

• Шёл бы ты, Вова... отсюда.
• Тай, да ты чего?
• Всё, я сказала! Уходи. Никто тебя тут не ждал.
• Врешь. Я по глазам вижу. Глаза врать не станут.
• Ну, а я всё сказала. – отрезала мать.

Отец вышел через мгновение, увидел меня в коридоре.

• Подслушиваешь? Ну-ну. Далеко пойдёшь.

Но мне было безразлично, что он обо мне думает. Я сунулся в комнату, думая, что мать сидит, убивается. Но она, успокаивала Вадьку, поправляла причёску и стол одновременно. Как Юлий Цезарь.

• Уф-ф. Чуть праздник-то нам не испортил, да? – мать улыбнулась чуть кривовато. – Ну, где там они все?

Вадик уже забыл о том, что мама ругалась с дядей. Он, довольный, что никто не мешает, двигал стул.
Я вышел на утицу. Машка с дядей Колей сидели через дорогу в парке. Она вцепилась в его руку своими ручонками и положила голову ему на плечо. Как будто боялась, что если расцепит руки, дядька куда-нибудь денется. Я подошёл сзади, посмотрел на них. Мне так давно хотелось это сказать. Я обошёл лавочку, посмотрел в Колино потерянное лицо:

• Бать, хорош тут сидеть. Пошли домой. Мамка зовёт.

У Николая задрожали руки. Машка тут же положила на них сверху свои ладошки. Оторвала голову, посмотрела на него:

• Правда, пойдём, пап?

Мы пошли. Как-никак, у нас сегодня был праздник. Я окончил школу.

Друзья товарищи

когда я учился в пятом классе

Елена, вы Елена или Лёня? Если Елена, вы должны писать «я училась в пятом классе». Или далее пятого не продвинулись?

Или далее пятого не продвинулись?

Смешно Здесь рассказы взятые из инета, а не написанные Леной или кем то еще

Незапланированный друг
— Нет и ещё раз нет! Я против. Жили мы прекрасно без собаки и проживём ещё сто лет без неё.
—Не проживём, нет, не проживём, — Ваня уже не просто хлюпал носом, он рыдал в голос: — Вы же обещалии-и. А обещания надо выполнять. Сказали, если без троек, я старался, а теперь...

— Сынок, не плачь, ну! Ты же мужик, взрослый уже, — утешал его папа.
— Нет, никакой я не взрослый. Не хочу быть взрослым, они плохие, обманщики, — Ваня закрыл уши ладошками и отвернулся к окну.

— Юль, ну, ты неправа. — Игорь зашёл на кухню, где жена готовила. — Мы же обещали, если хорошо окончит год — собаку купим. Он же старался.
— Игорь, Ваня для себя учится, а не ради подарков! И потом, кто с собакой будет гулять? Ванька — ещё ребенок, сегодня он хочет, а завтра расхочет. Мне и без этого забот хватает.
— Юля, а зачем тогда мы обещали? Или ты не верила, что он без троек будет учиться, и, не думая, пообещала? Он же так старался, ему это непросто далось. Он нам верить больше не будет.
— Так! — Юля со стуком поставила сковородку. — И ты тоже? А что ты предлагаешь? Он ноет, а нам пойти на поводу?
Вечером выбирали породу щенка — мама после долгих уговоров сдалась. С условием: только небольшую и только породистую собаку — дворняги прожорливые и глупые. А порода есть порода, так уж и быть, раз обещали.

*

Игорь позвонил по объявлению и в выходные они с Ваней поехали за щенком за город, к заводчице.
— Папа, а какой он этот мопс? — всю дорогу спрашивал Ваня. — Он тебе нравится? А он будет меня слушаться?
— Сынок, ну я же тебе фото показывал: он милый, толстенький такой. Добрый. Не отвлекай меня, видишь, машин много. Выходной, а пробки жуткие. Мы уже и так опаздываем.
— То-о-о-лстенький? — недоверчиво повторял Ваня., — А он бегает хорошо, да, папа? А мячик в зубах носить умеет? Умеет, ну скажи? — И вдруг схватил Игоря за руку: — Папа, стой, стой, там кто-то есть. Стой, папа!
Игорь резко затормозил:
— Ваня, ну разве так можно? Я же тебе говорил, нельзя водителя отвлекать, да ещё хватать за руку. Ну, что случилось?

Они вышли из машины, прошли назад несколько метров. В траве на обочине сидел щенок. Худой, лохматый и грязный, с шоколадными весёлыми глазами.
«Папа, ты его чуть не сбил, смотри, какой он милый! Он мне улыбается, он меня узнал! Давай его возьмём, ну, какая вам разница, какой он. За этого даже платить не надо. А этот мне очень нравится. Ой, он ко мне подошёл! — Ваня присел на корточки и радостно гладил обеими руками подбежавшего и крутившего хвостом щенка. — Скажи, мы возьмём его, да? Я не хочу другого, папа!».

Игорь смотрел на восторг сына, на его умоляющие глаза, и не знал, что и делать. И тут позвонили от заводчицы:
— Вы извините, тут раньше вас приехали, мы вас ждали, ждали. В общем, забрали щеночка. Могу дать координаты другой заводчицы, это рядом. Такие же щеночки. Уже не надо? Ну, вы извините, вы долго ехали, а нам продать надо.
— Спасибо, мы сами виноваты, ничего страшного, — Игорь положил телефон в карман и решительно взял щенка на руки: — Ну что, дружище? Как говорится, ты вытащил счастливый билет. И откуда ты тут только взялся? Правда\. достанется нам за тебя от нашей мамы, ох и достанется! Слышишь?
Щенок открыл маленькую розовую пасть, повернул ушастую лохматую голову на бок, и вдруг лизнул Игоря в нос.
«Ну и хитец, — Игорь рассмеялся, посадил пёсика в сумку-переноску и дал её Ване: — Держи. Даже и не представляю, что сейчас будет!

*

Юля открыла дверь:
— Привезли всё-таки? Ну, показывайте. Что это у вас вид такой странный?
Ваня открыл переноску, щенок вылез, тявкнул, присел и тут же напустил лужицу.
— Игорь, кто это? Ты меня за дуру держишь? Думаешь, я поверю, что это мопс? Где вы вообще взяли этого лохматого? Безумие какое-то!
— Я же тебе говорил, — Игорь посмотрел на Ваню и пожал плечами — что делать?

Но щенок словно понял, что всё это про него сказано, значит, ему и разбираться. Он постоял, на Игоря с Ваней посмотрел. Потом на сердитую спину уходящей Юли, и побежал за ней.
«Стой, ты куда, ты ей не понравился», – негромко и расстроенно сказал Ваня. Но маленький пёсик знал, что делает. Он забежал на кухню вслед за Юлей, смело подошёл и вдруг... встал перед ней на задние лапки. Передние сложил, словно зайчик. И сделал такую умильную мордочку. Шоколадные глазки его блестели, словно говорили: «Ты такая добрая и милая. Посмотри, я хороший, я буду слушаться, пожалуйста, не выгоняйте меня!».

— У него даже ушки стоят, может, он породистый,
— И шерстка у него красивая, посмотри,
Это незаметно подошли Ваня и папа. Услышав их, щенок тявкнул утвердительно: «Да, я такой!».
Все посмотрели на Юлю. И она не выдержала:
— Ну да, конечно же, точно породистый! Такой же породистый, из графьев, как и мы с вами, дворяне! Так, слушайте меня! Игорь, Ваня, лужу быстро вытерли, собаку искупали, руки мыть и всем обедать!
Пёсик словно понял и весело закрутился вокруг Вани, потом подбежал к Юле и лизнул ее в ногу.
«Мама, он всё понимает, видишь? Он очень умный», — восторженно крикнул Ванька.
Теперь он был точно уверен, у него самые лучшие мама и папа на свете. А ещё у него теперь есть друг. И пусть он не какой-то там породистый мопс. Ну и что. Он самый лучший!

Юля налила суп в тарелки, нарезала хлеб. Щенку налила в мисочку немного бульона и положила кусочки мяса: «Ешь, малыш». Пёсик преданно посмотрел на Юлю благодарными шоколадными глазами. Подошёл к миске и стал аккуратно есть. Он уже полюбил эту добрую хозяйку. И человека, который взял его на руки и привез в этот теплый дом, в котором так вкусно пахло. Но больше всех ему понравился маленький человек. Они будут бегать и играть вместе, будут дружить всю жизнь. И пусть только хоть кто-то когда-то попробует его обидеть.
Пёсик наелся, лёг, положил голову на лапки и прикрыл глаза. Как же хорошо — он дома.

*

Мы выбираем друзей не случайно. Мы встречаем тех, кто предназначен именно нам. Главное — не пройти мимо.

Автор: канал «Жизнь имеет значение».

Елена, вы Елена или Лёня? Если Елена, вы должны писать «я училась в пятом классе». Или далее пятого не продвинулись?

Amasar, Андрей, насмешил!

Возвращение Паши

В избе, на бревенчатой стене в передней портреты курносых парней. Они настолько похожи друг с другом, что для человека постороннего – вроде как один и тот же парень, только один пораньше, а второй попозже снят заезжим городским фотографом.

Только бабка Матрёна своих парней не путает. Помолившись на кухне на закопченные образа и, привычно сунув в устье печи чугунок, отходит в сторону, где висят в простенке портреты и ритме молитвы продолжает разговор:

– Матвеюшка, потепле там обутки попроси, ноги-то не подстуди. А то опять ползимы прокашляешь.

И, переведя заслезившиеся глаза на другой портрет, обращается к другому:

– Федька, присматривай там за Матвейкой. Неслух он, известно дело, а без догляду ишо залезет куда. Придумал чо: «В танкисты подамся!»

Развернувшись от портретов, снова шатнулась в кухню, хлопотать возле печки и разговаривать с Богом, жалуясь на непослухмянных ребят. Блуждает по лицу спокойная улыбка от разговора с сынами. Даже глубокие борозды у рта и щек стали помягче на какую-то долю минуты. А потом, подсвеченные огнем из печи, вдруг делаются пугающе глубокими, сразу обозначив бабкин возраст.

– Анютка! Ты пашто разутая по избе бегаешь? Одень обутки! Да и кофту надёрни, эвон какая стужа на улице, – переключается бабка Матрёна на выскочившую из комнаты девчонку-сироту. Анютка уж почти год живёт у стариков, осиротев в военное лихолетье. Приютили без лишних разговоров, по-соседски.

А Елисей Иваныч ковыряет при слабом свете из окна валенки, отбрасывая в сторону изношенный запятник, сучит постегонки, и на бабку свою обеспокоенно поглядывает:

– Совсем чудная после похоронок на Федора и Матвея стала. Сыновей уж год как нет, а она с ними как с живыми разговаривает, хотя похоронки-то, вон, за божницей приткнуты и коляным своим уголком о смерти напоминают. И в церковь супруга ходила, и бабки чего-то отшёптывали, только все равно с похоронок тех сама не своя Матрёна.

Хмыкнет дед Елисей, как с крепкого самосада, да снова в валенках крючком вышивки свои стариковские шьет. Бровями лохматыми подрагивает, слыша в очередной раз, как жена к Матвейке обращается. Присевшей подле него Анютке глазами на бабку указал:

– Опять чудит...

Снега этим утром навалило столько, что вся колхозная работа пока встала. Скотина вся с кормом в сараях стоит, дрова еще есть, и на охоту сегодня бригадой идти не надо. Только-только для фронта сдали три зверя да семь коз. Себе немного ливеру взять разрешили и на том спасибо. С утра выходил за огород, на Ингоду посмотреть. Вот-вот должна стать.

Речка пока только ломко пробует на вкус первые забереги, а потом лениво струится дальше, умиротворенно поблескивая на поворотах. Мимо притихших к зиме деревень, уснувших на берегу лодок, торопится туда, куда хотелось бы с весны добраться, да всё некогда. Ещё чуть-чуть, и она притихнет, окончательно побеждённая зимой. Зябко поводя плечами, рождая трещины до самого дна, будет лежать она в снегах, а где и вовсе голая, обнажая исподнее: дно, тину на камнях, вмёрзшие в лед листочки. Солнечные обманчивые лучи среди февраля, прикасаясь к отполированной ветрами поверхности, будут дарить речке воспоминания о жарких июльских днях, о поцелуях тополиных веток, и об июне, когда березы и вербы полоскали в воде свои зеленые юбки и зябко вздрагивали коленями из высокой прибрежной травы. А пуще всего речка тосковать будет о поцелуях под вербами да тополями. Некому пока целоваться. На войне мужики. Даже девчат подбирать стали, а какие и сами туда просятся.

Настудивши спину и мшистый седой затылок на ветру, вернулся Елисей в дом, накрепко привязанный, как и все дома в деревне, дымной веревкой к стылому небу. Матрёна, увидев его, засуетилась быстрее:

– Давайте чай пить, покуль все собрались, – подладила на стол серые лепёшки, чугунок с картошкой, а дед Елисей поставил на столешницу самовар-певун, высвистывающий умиротворяющую мелодию.

– Деда, а я стихотворение сочинила! – Анютка, не утерпев, пружинкой вылетает из-за стола, заскакивает на сундук и старательно, как в школе, декламирует:

– С дедой мы на фронт пойдем,

И фашиста разобьем!

Уходи, поганый враг,

Не уйдешь, получишь, гад!

– Ишь ты, «с дедой»! – радуется Елисей, поглядывая на девчонку. А у Матрёны своя думка, высказанная ненароком:

– Ребяты ушли на фронт и эта туда же... Ох ты, горюшко.

Услышав глухие постукивания за дверью, Анютка приникла носом к обмёрзшему стеклу:

– Ой, что-то бабка Ата бежит.

Замерли старики. В нынешнее время с добрыми вестями редко кто ходит по деревне. Вытянули шеи, смотрят на вход.

Притворив тяжелую дверь, ступила в кухню Анна, соседка. По годам Матрёнина ровня, но до того высохшая и исхудалая, что старая шубейка того и гляди свалится с костлявых плеч.

– Ой, а я к вам со слезами опять. Из соседнего села вести худые принесли: кума Верка ходила на мельницу, бус сметала в мешочек, чтоб домой принести, – начала она разговор.

– Мельница далеко, на отшибе. А кума голодная была. Почти всё, что где-то подсобирает, ребятишкам отдавала. Но и упала на мельнице, с голоду. Замерзла, пока сообразили, где поискать, – стирает слезы Аннушка заскорузлой верхонкой. Глаза у нее слезами намытые-настиранные на сто рядов. – Уже и схоронили. С кумой-то растревожилась, и тут сыновья из головы не идут. Вот и пришла к тебе – кинь на картах на моих ребят, – оглянувшись на Матрёну, потянувшуюся за рушником, виновато перекрестилась на портреты Федьки и Матвейки.

Матрёна, вытерев руки, на столе замусоленные карты раскинула. Сели вокруг стола, Анна поджала сухие растрескавшиеся губы жесткой складочкой, смотрит на хозяйку, не отрываясь. Брови страдальческим домиком под платком сложились, того гляди – рухнет домок на готовые пролиться слезами глаза. Глянула Матрена на карты, на Анну мельком, и зачастила скороговоркой:

– Выпадает им дорога дальняя. Можа, наступление какое. Обоим дорога... А может, ранетые были, а теперь обратно на фронт? Вишь, одному даже дама сердешная падает. Медсестра какая, или докторица. Но живые обои падают, не переживай, – успокаивает соседку.

– Обоим, говоришь? Слава те, Осподи. Снятся худо, будто дом новый строят с батькой. А дом-то новый, это ж шипко худой сон... – сокрушенно качает головой соседка, но глаза повеселели.

– Живые, говорю, обои. Не думай, чо не надо, – гладит Матрёна худенькие Аннины плечи и украдкой поглядывает на сыновей в портретах. – Худая ты стала, милая моя. Ешь, поди, худо?

– Да я уж привыкла помаленьки ись, ребятишкам хоть бы.

– Но-о. У цыгана кобыла тоже привыкла. Токо привыкла не ись, да сдохла, – невесёлым смешком хохотнул Елисей из-за печки.

– Я ведь чо натворила-то, Моть! – понижает голос Анна. – В колхозном сарае меж досок дырочку проковыряла шшепкой, да размол оттуда сыплю в ковшик по горсточке-две. Домой приношу, баланду в ковшике завариваю девчонкам. Не могу глядеть, как они тают. У их же самый рост сейчас должон быть. А на их платья, как на веретёшках! Скараулит кто меня – посодют!

– Караул, милая ты моя. Ты хошь аккуратней! Фёклу-то вон, за шесть колхозных баранух на семь лет упекли! – испуганно крестится на образа Матрёна. – А чо она могла сделать? Баранухи-то безголовые. Каво с их возьмёшь. Только зашли на заберег попить, да и провалились под лёд. Посадили на семь лет! Никто и не подумал, что мужик у Фёклы на фронте, и ребятишек табун, и в самой в чём душа держится.

– И не говори... Я пока везла ребятишек в детдом, чуть с ума не сошла. Плачут да домой просятся, всё одно, мол, сбежим.

Не сдюжил опять хозяин, встрял в бабский разговор:

– Ох, и ума у тебя, Анна! – качнул головой сокрушенно, а для наглядности из двух поленьев решетку соорудил, выглянув из-за нее на соседку сердито.

– Хорошо, вы вон Анютку-то Лизину к себе пристроили. Как у Христа за пазухой девчонка. И вам веселей. А ты слухайся их, доча. Они хорошие, старики-то! – приобняв девчонку наспех, поспешила бабка Анна за дверь.

А Елисей, покуривая возле приоткрытой дверцы печи самосад, помалкивал. Никому не скажет, что в колоде нескольких карт не хватает, из тех, что худое сулят. Побойчей пошла домой соседка. Пришла-то, бедная, едва живая. И сам он повеселей стал ковыряться шилом в валенке.

А тут опять на крылечке шаги и в дом Верка влетает, соседка. Раскраснелась, полушалок вот – вот развяжется и упадёт.

– Тетка Матрёна! Дядя Лисей! Там Пашка ваша в улице. На полуторке привезли! Вот! – Верка рухнула на табурет у стола, выпалив новость, и с улыбкой на круглых щеках смотрела на хозяев.

– Какая Пашка? Наша? – застыл у печи Елисей, схватил отброшенный было валенок в руки, а потом и сам, и Матрёна суетно бросились к окну, выглядывая в улицу. В сереньком мороке заоконного утра никого и видно не было. Тем неожиданней скрипнула входная дверь, впустив в домишко клуб морозного пара. Он долго не мог угомониться, располагаясь поудобнее, пока совсем не опал, явив хозяевам раскрасневшуюся вошедшую.

– Дочаааа... – простонал Елисей Иваныч, признав в ранней гостье свою Пашеньку.

Упала к батьке на плечи Паша и зарыдала. Вся силушка солдатская враз куда-то ушла, и стала она обычной батькиной дочкой. К тому же беременной. Матрена туда же – со слезами и обниманиями. Только и успевает фартуком слезы вытирать – то себе, то Пашке своей. А она держала их обоих, пахнущих домом, огнём печи, махрой и еще чем-то родным, и таким теперь близким, неверяще трогала материнские плечи, платок, отцовскую безрукавку и обливалась слезами.

– Погоди, не тискай шипко-то, отец, – сообразила вдруг Матрена. Отодвинувшись в сторону двери, поглядела на фоне окна на поплывшую фигуру дочери.

– Когда рожать-то, доча, – тихо спросила.

– К началу декабря, мам...

– Слава тебе, Осподи, хоть дома да в тепле, – кивнула головой мать, снова протянув руки и обнимая дочку.

– Вона кааак, – протянул опешивший Елисей Иваныч. – Ладно, мать! Какая разница, когда рожать. Как приспичит, так и родит! Солдатского сына али дочку! Сымай шинель-то, дочка! Живая, само главно! Живая, живаааая... – пристукнул кулаком по косяку двери, чтоб унять боль по тем, двум, что теперь безмолвно смотрят со стен, а потом бросился помогать Матрене расстегивать крючки на шинели. – Ташши с припечки валенки горячие. Ознобилась поди.

Поставив у двери рюкзак, стянув с заметно отечных ног валенки и сняв шинель, Паша осталась в гимнастерке, которая коробом топорщилась над большим животом. Торопится Матрена с теплыми валенками, припадает на коленки Елисей, чтоб помочь переобуться, а Пашка стесняется такой непривычной родительской ласки.

– Я сама..., сама... Тять, поседел весь. А платочек-то, мама, тот же самый. А это что у вас за Снегурочка? – глядя на выглядывающую с печки Анютку, спросила родителей, ощущая промёрзшими ногами баюкающее домашнее тепло.

– Наша теперь. Батька её на войне без вести пропал, а мамка-то на себя руки наложила, – понизив голос, проговорил Елисей. – Мы с бабкой её и забрали. Батька её на покосе много нам помогал до войны. Лапиковых помнишь, доча? Так вот, ихняя. Живёт да живёт у нас, она добрая, ласковая.

Обняв обеих девчат, прижимает к себе:

– Вот тебе, Анютка, и Паша наша!

А Матрёна всё никак свыкнуться не может с новой Пашкой:

– Бледная какая, осунулась. Кос нет. Красоту такую извела!

Смеётся Пашка:

– Отрастут, мама, отрастут косы. Была бы голова целая.

– «Косы, косы!» Чо они – косы? Одна насекомая от их на фронте...

– Что война сделала с тобой, доча? – не может наглядеться Матрёна на кровинушку. На курносом носике – веснушки, лицо бледное, осунувшееся. Короткие волосы, неровно остриженные повыше плеч, перехвачены на макушке гребёнкой.

Прижалась спиной к печке-спасительнице и глаза зажмурила, чтоб сон её счастливый никуда не убежал. На гимнастерке тускло серебрится «Отвага». Разглядев, какая медаль у дочери, Елисей беспомощно моргал ресницами, крепясь, чтобы не расплакаться.

– Экааа! – подтянул живот, горделиво распрямил плечи, и, взяв Пашу за руку, подвел к Матрене:

– Слышь, мать, «Отвагу» не каждый мужик получает, – за бравадой прячет жалкую слезу. Старается не показать её дочке-солдату, жалея безмерно, унимает горький комок в горле.

– Пойдем, пойдем, Матвеюшке покажем да Федьке, – прихватив Пашку под локоть, засеменила Матрёна к портретам на стене, показывая ее безмолвным братьям.

– Тять, она не знает? – одними губами спросила, оглядываясь на отца.

Елисей только безнадёжно махнул рукой, а вслух нарочито сурово рявкнул:

– Мать, ты бы на стол налаживала! Чего ж девку-то голодом в родном доме морить. Да ещё и не одну. Давай, давай...

Матрёна суетливо выставила на стол чугунок с картошкой, поджаренный в латке ливер, самовар, распыхтевшийся с утра возле загнетки.

– Хлеб токо худой, доча. Не пойми с чего ладим. У нас же пшеничку-то всю почти на фронт забирают. Рассказать с чего печём, дак заплачешь, – Елисей разглаживает ладошкой штанину на коленке, поглядывая на свою старуху. – А про ребят-то знает, знает, конечно, – не сдержавшись, с крошевом скрипнул зубами.

– Вот только чудная сделалась. Похоронки через неделю друг от дружки пришли. Сначала на Матвейку. Через неделю на Федьку. Ревела, а потом упала без слов. Потом замолчала, почитай на два месяца. А потом как заговариваться стала. С Богом разговаривает, да с ними, как с живыми. Пробовал было её растормошить, злится, будто не то ей говорю, – тихонько шепчет отец Пашке в ухо, пока Матрёна суетится, добывая в сенях квашеной капусты.

Паша давно известным путём шагнула к рукомойнику помыть руки. Наверное, с завязанными глазами бы сделала эти три шага от стола в запечье. И от каждого гвоздочка в стене, где висел рушник, даже от лохани под рукомойником исходило такое ощущение дома, что поминутно давила в себе Паша непрошенные слезы. Не верилось, что увидит свой тихий закуток.

За столом родители подталкивали Паше кусочки повкусней. Вспомнив о привезённых подарках, Паша бросилась опять к рюкзаку и достала две фабричные упаковки махорки отцу. Матери подала бережно завернутый в тряпицу черный хлеб. Нюхнув хлебушек, прижала Матрёна его к груди и закрыла глаза, чтобы еще раз убедиться, что пахнет настоящим ржаным. А Паша, еще раз нырнув в нутро вещмешка, достала черный кусочек мыла. Матрёна нюхала и мыло, потом приладила кусочек на полку, объяснив на ходу:

– Мы уж забыли, как оно пахнет. Щёлок да гужир выручают. Вот уж угодила, так угодила!

Анютка, как щеночек маленький, затаённо следила за раздачей подарков. Увидев её ждущие глаза, из самого потаенного уголка вещмешка Паша достала желтоватые куски сахара, выделенные ей в госпитале на дорогу:

– Держи солдатский сахарок, Нюта!

Положив рядышком тряпичную куклу, взяла Анютка сахар в ладошки, не веря ещё в богатство. Даже чай пить за стол не пошла, уселась на сундуке, бережно мусоля во рту кусочек. Глаза, как звёздочки, мерцают из уголка.

Подсев к столу, Паша взяла из чугунка первую картошину, исходящую горячим паром. Подцепила льдистую капусту и долго держала ее во рту, вспоминая забытый аромат и вкус. Нарочито обстоятельно разжевывая каждый кусочек, тянул и тянул время отец, не решаясь подступиться к главному. Матрёна тоже ерзала на лавке, поглядывая то на Пашкин живот, то на лицо, с еще более выделяющимся на лице носом, коричневыми пятнышками вокруг губ, и подтянутыми скулами.

– А мы вот с матерью всё думаем, хто отец-то у ребеночка будет? – приступил первым Елисей.

– Ко времени ли лялька-то, доча? – не сдержавшись, всхлипнула Матрёна, положив на стол недоеденную картошку, заутирала глаза серым запоном.

– Лялька всегда ко времени, мам. Воюет он, отец наш. Раненый был, думала, не дотащу до окопа. Двое первых-то в тот бой маленькие были, а этот – здоровый, а глаза-то, как небушко. Лежит на спине, белый весь, руками шинелку на живот тянет. А на живот глядеть страшно! Совсем уж почти доволокла – артобстрел, батюшки светы! Собой закрыла, чтобы не порешили вовсе. Спину мне да ногу правую повредило в том бою. Фуфайка да кирзачи в лохмотья, а у самой – лёгкие ранения.

Елисеевы брови встревожено метнулись вверх.

– Лёгкие-лёгкие, – успокаивающе дотронулась она до корявой батькиной руки. – Дотянула его. Хорошо, листвы палой в березняке много, там полегше было волочить. Как дотащила, и не помню толком. В госпитале потом лежали почти рядом. Его два месяца выхаживали, а меня оставили при госпитале, когда раны затянулись, – она обхватила маленькими ладошками широкую кружку с чаем, привычно отогревая руки. А Елисей глядел на эти маленькие ладошки, представляя, как цепляется она этими девчоночьими руками за коренья, стылую землю, пытаясь сдвинуть волокуши с раненым, как беспомощно плачет от страха, и такая боль захлёстывала за неё, за всех тех, кто был под этими бомбёжками, что боялся сам, чтобы не заплакать тут за столом, напугав своих девчат.

– А «Отвагу» когда получила?

– А это еще раньше, тять, зимой 1942-го, под Сталинградом. 29 человек с поля боя вынесла. И ещё там командира убило, ну, так получилось, что в атаку взвод подняла, – и Пашка взглянула на отца с гордостью, потому что больше всего гордилась этой мужицкой медалью.

– Двадцать девять, – Елисей Иваныч больше не нашелся, что еще сказать. Опустив голову, пытался унять в груди сердце, и казалось, что плачет оно там горючими слезами, которые вот-вот прожгут изнутри суконную безрукавку. Представить, что его маленькая белоголовая Паша, какой она помнилась и снилась в тревожных снах, волочит здоровых, как кони, мужиков, пусть и раненых, он не мог. – И спасать, и в атаку поднимать. Дожились, девчаты воюют. Да ишо такие мелкие, – пытался пошутить он и гладил худенькую Пашкину спину. Пашка была самой младшей в семье, росточку крохотного, тяжелую работу сыновьям доверяли. А тут на тебе – ломовая лошадь!

– Война, тятя. Кто спрашивает, мужик ты или девка? Нас Родину послали защищать.

Матрёна, услышав Пашку, запричитала:

– Родину? Да, её нужно защищать! А кто ж моих сынков защитит?

И, встав к портретам сыновей, заблажила:

– На холоде там, попростынете. Я вам носков навязала, пять пар, со школы кисеты будут отправлять, приложу. Каждому по две пары, да может командиру ещё отдадите.

Паша, ещё не привыкшая к Матрёниным разговорам, недоумением глядя на отца, тихо спросила:

– Каждый раз так?

– Мать! Не надо им отправлять, у них всё есть, – остановил тот жену.

И чтобы скорее уйти от опасной темы, заторопил:

– Я ведь сегодня, как на заказ, баню с утра топлю, покуль работы нету. Иди-иди, помойся с дороги. Плешши там на камни ладом, да хлешшись веничком берёзовым. Поди, уж дух банный забыла. Сдирай с себя войну-то доча, рогожей её дери. Проснувшись утром чуть позже родителей, вышла она в кухню. Умывшись, прислонилась спиной к печи, растирая поясницу, и поглядывала на мать, хлопотавшую возле печи. В сенях раздался деликатный постук. Дверь, отороченная перевитым жгутом соломы, нехотя распахнулась перед чужим человеком. Свои не постукивают. В дом вошла высокая сухощавая женщина, пальтецо которой и манера повязывания платка безошибочно выдавали не местную.

– Простите, мамаша, а Нагаевы здесь живут? – начала она, обращаясь к бабке Матрёне, но потом увидела выходящую из-за занавески Пашу.
– Прасковья? Вы? Вы-то мне и нужны, – робко начала она, расстегнув пару пуговиц пальто, шагнула навстречу.

Паша оглянулась на мать, на Анютку, выглядывающую с печи, в глазах у которых тоже был вопрос: кто же такая ранняя гостья?

Елисей, собравшийся выйти к скоту, поздоровался с нею и заторопился по своим делам, бросив на ходу Матрёне:

– Приглашайте человека к столу. Замёрзла, видать. Потом спытаете, по каким делам.

Увлекая Пашу за занавеску, утренняя гостья, взяв ее за плечи, посмотрела в глаза, и вдруг, упав обессилено на пол, к коленям, стала громким шепотом просить, пытаясь заглянуть прямо в глаза Паше, через мешающий огромный живот:

– Паша... Христа ради, отдайте мне ребенка. Вы молодая. Вы родите себе ещё!

Паша оторопела, не поняв даже сначала, а чём речь.

– Я не понимаю, о чем вы? Как это – отдать ребенка? Какого? Моего?

Заглянувшая за занавеску Матрена, взглянув глаза Пашки, вспомнила их вчерашнее выражение за столом, и тихонечко стала вытягивать незваную гостью подальше от неё.

– Погодите, – взмолилась гостья.

– Погодите, говорю вам! – От её робости и скованности не осталось и следа. Не дожидаясь приглашения, она расстегнула пальто, основательно уселась возле бабки Матрены и торопливо стала говорить уже ей:

– Отдайте мне этого ребёночка. Мы шесть лет прожили с ним до войны. А ребятишек не было. А тут письмо от него, что встретил землячку, Пашу. Винился он передо мной. Ждёт, мол, Паша от него ребенка. Чтобы, мол, я его не ждала, а судьбу свою устраивала. – Ковыряясь ещё замерзшими с дороги пальцами в сумке, достала злосчастное письмо – помятый треугольничек, протянула его Паше.

Паша отпрянула назад.

– У нас с ним все по-честному было, с детдома еще, – зачастила женщина. – Ни у него, ни у меня никого, кроме него, никогошеньки нет. У вас, – снова обернулась она к Матрёне, – понимаете, и муж, и Паша ваша, и девочка вон какая-то. И родит вам она ещё, замуж выйдет, а у меня никого не будет, – горячечно твердила она старухе, моляще глядя в глаза, не отпуская край передника.

– Отдайте! Отдайте мне ребенка! – уже кричала она. – У меня никого! Никого нет!

Паша молча пятилась и пятилась назад, пока не уперлась ногами в сундук у стены. Глаза наполнялись слезами и, казалось, пришедшая женщина плавала в каких-то туманных озерках. Анютка порывисто обняла Пашу и прижалась всем тельцем.

Вошедший с улицы Елисей, поняв по сбившемуся платку Матрёны и заплаканной Пашке, что дело неладно, шагнул к Матрёне.

– Погоди, девка, никавокать-то. Вернётся с фронту, да и простишь его. Пашку мы, конечно, никому не отдадим, а уж дитё тово чудней! Как ты такое удумать-то смогла? – очнулась, как от дурного сна, Матрена.

– Ни боже мой! – и перекрестилась для верности. – Ишь чо удумала! У меня два сына на фронте сгинули. А ты! Иди отсюдова! Ишь, вырядилась! – зашлась в крике Матрена, стала пинать ногами чемоданишко приезжей.

А потом, сев на табуретку посреди избы, заплакала:

– Я двух сынов там оставила, Господь нам ребёнка даст... А ты придумала – отдай его тебе. Иди луччи от греха подальше. Вернётся твой...

Гостья, глянув на обитателей избы непонимающе, закричала вдруг, перекрикивая Матрёну:

– Да умер он! Не вернется! Умер в госпитале от ран... Разве бы я осмелилась к вам идти? Вы поймите, я хочу, чтобы у меня хоть бы кровиночка его осталась, – не сдержавшись, разрыдалась.

– Чтооо? Что ты сказала? – Пашка медленно, как будто сквозь тину болотную, брела шла к приезжей, пытаясь прочесть по губам, что она говорит. Она перестала вдруг слышать, воспринимать её речь, а потом и вовсе стала отталкивать гостью руками, как будто этим можно было оттолкнуть и известие, что привезла гостья.

Скривилась от неожиданного надсадного воя летящей авиабомбы, и вдруг каким-то краешком сознания ощутила, что никакая это не бомба, а завыла она сама. Подхватив в беремя заболевший вдруг резко живот, охнув от резанувшей боли внизу, упала за занавеской на кровать и завыла тяжело, по-животному.

Матрена, оттолкнув гостью к лавке, бросилась, крестясь, за занавеску, где рыдание снова переходило в крик боли.

– Иди, милая, иди, откуда пришла! В улице в доме с белыми ставнями тётку Анну крикни, мол, рожает девка-то, – подтолкнула её к двери.

Приезжая, рванув пальто так, что затрещали и посыпались на пол пуговицы, бросилась к умывальнику, и, торопливо намывая руки, крикнула Матрене:

– Не нужно никого! Я же врач! Готовьте воды, воды побольше, и во что завернуть. Белье какое-нибудь. Только чистое!

Анютка встревоженно занырнула на печку и зажимала уши каждый раз, когда возобновлялся Пашин крик. Метались по дому Матрена и Елисей – с водой, с тазом, с узелками. Плакала Анютка, когда крики Паши становились, казалось, нестерпимыми.

– Слушай меня! Тужься! Тужься, говорю, – властно командовала докторша. Матрёна только успевала исполнять команды приезжей: крутилась по дому с водой, с тазиком, с холстинами.

Утешал Анютку дед Елисей, вызволив с печки под своё крыло, обнимал и тихонько шептал на ухо:

– Потерпи Нюта, не боись. Дело-то житейское. Посидим рядышком. Там без нас управятся.

– Деда, а война скоро кончится?

– Скоро, милая! Скоро! Покатился немец к дому. Теперь ему обратно уж силушки не будет к нам лезть! Ох ты, Господи! Помоги разрешиться от бремени, – крестился он попутно, отворачиваясь к иконам...

А вдруг Пашин крик стал стихать, будто обессилела она совсем. Елисей встревожено закрутил шеей. Не нравилась ему эта тишина, прерываемся тонким стоном. И вдруг стон перерезало детским криком, сначала слабеньким, а потом все более уверенным.

– Дед, у тебя слезы-то в бороду катются, – засмеялась счастливая Анютка, размазывая теплыми ладошками сначала свои, потом дедовы слезы. Из-за занавески вынырнула Матрена, наскоро сполоснув руки под рукомойником, подбежала к Елисею:

– Ой... Слава те, Господи..., внук у нас, Лисеюшка, внук, – обняла дедову голову и расплакалась. – Дай стул-то, присяду. Ноги трясутся. Господи, как будто сама родила. Ой, намучилась Пашенька. Сидите тут! Пошла я к ей.

А потом в кухню вышла и приезжая и тоже к рукомойнику:

– Внук у вас, Елисей Иваныч! Рыженький, в деда, а глаза синие. Папкины, – оглянувшись на занавеску, потянула Елисея за собой в угол кухни.

– Может, поговорите со своими? Отдайте мне ребеноч...

– Тише ты! Тише! Куда отдать-то! Нехристи мы што-ли, своего ребенка отдать? Оставайся тут! Дом у нас фершалицын пустует... Фершала второй год нету. А ты нам позарез нужна. Верка вон с Ганькой сухарят. Верка-то с её телом и тройню принесет! А тут у тебя уже и крестник есть, – убеждал он докторшу, приобняв её, как дочку, вертя перед носом крючковатым черным от дратвы пальцем. – Оставайся! Родней родной нам всем будешь!

– Ой, не знаю я, – колебалась она, беспокойно оглядываясь на звуки за занавеской.

– Что знать-то! Сама ж говоришь, нету никого у тебя. А тут крестник расти будет! Зовут-то тебя как? От, голова баранья, даже и не спросил! Клавдия!? – обрадовался Елисей.

– Оставайся, голубиная ты душа. Сам бог, видать, тебя сёдни к нам прислал, Клава! Погоди! Анютка! У тебя куклу-то как зовут?

– Федо́ра, деда, – Анютка прижала к себе неразлучную свою тряпичную подружку.

– Во как. Значить, у нас Матвейка родился! Вот так вот! Федора да Матвейка у нас сызнова будут! Рыженький, солнцем поцелованный тоже... Можно глянуть-то? – и, не дождавшись согласного кивка, аккуратно ступил в сторону занавески, сообщив на ходу сыновьям на стене новость:

– Парень у нас! Матвейка! От так от! Дядьками вы стали!

Чубенко Елена

Елена, вы должны

то что я должна записано в надоговом кодексе, что не должна в уголовном. Остальное на моё усмотрение

что я должна записано в надоговом кодексе, что не должна в уголовном

точно!