Рассказы для души

Побег из Шоушенка (русская версия).
В камере на шесть человек все всё друг про друга знают: кто, за что, почему. Никто не задаёт лишних вопросов. Время идёт, вернее срок.
После вечернего отбоя дверца в двери открылась и громкий голос начальника охраны Смирнова задал странный вопрос:

• Кто знает, что такое CS и умеет в неё играть?

Ему тут же ответили.

• Начальник, хватит выражаться. У нас отбой, дай поспать.
• Ещё раз ставлю вопрос: кто знает, что такое CS?

Из угла камеры тихий голос сказал:

• Counter-Strike. Компьютерная игра. Немного умею.
• На выход, быстро! – скомандовал Смирнов.

С кровати поднялся восемнадцатилетний парень, мгновенно оделся и пошёл к выходу. В дверях, при хорошем освещении Смирнов заметил, что у молодого человека свежие ссадины на лице.

• Как звать?
• Рыков.
• За что тебя так?
• Упал на прогулке. Претензий ни к кому не имею.
• Ясно. Пошли.

В кабинете Смирнова стоял стол. На столе ноут. На ноуте – заставка игры.

• Ну смотри, Рыков, хочу, чтобы ты научил меня играть в эту хрень. Скачать – скачал, а что делать – не знаю...

Рыков тут же сел за ноут, и, как профессиональный пианист, начал стучать по клавиатуре.

• Вот настроил. Вы за кого будете играть? За террористов или за спецназ?

Смирнов странно посмотрел на него.

• Понял. Глупость сморозил.
• Играть обязательно на сервере, – Смирнов достал бумажку и прочитал по слогам, – Ма-три-кс. Матрикс!
• Там одни ламеры сидят! Давайте что-нибудь посерьезнее...
• Рыков, делай как сказано!
• Готово. Садитесь рядом. Управление простое...
• Наушники забыли. Вот, – Смирнов достал из пакета недавно купленные наушники, к коробке приклеился наэлектризованный чек.

Так прошло часа два. Рыков показал основы игры, Смирнов аккуратно всё записывал в блокнотик. Выключая ноут, Смирнов предложил:

• Рыков, есть вариант сделки. Ты меня каждый вечер учишь этой дряни несусветной, а тебя перестанут бить в камере.
• Да это я упал...
• Хорошо, я сделаю так, чтобы ты под ноги внимательнее смотрел и больше не падал.
• Боюсь, после таких вечерних свиданий, падений будет больше.
• Посмотрим. Договорились?
• Ну давайте. Мож убьют быстрее. Не понимаю только, зачем вам это.
• Пытаюсь наверстать упущенное. Скажи, мне сказали в этой игре можно друг с другом общаться?
• Да, если вы в одной команде. Вы ник знаете?
• Чего?

*

Смирнов слово сдержал. К Рыкову перестали лезть в камере. Их вечерние заседания продолжались. Рыков заметил, что, когда Смирнов играл в одной команде с игроком Blink182, настроение у него сильно поднималось.

• Виктор Петрович, прекрасный эйс! Если учесть, что вы проделали это с одним диглом. Можно вопрос? Кто этот Blink182, с которым вы вынесли полкоманды? – спросил Рыков.
• Такой же парень, как и ты.
• Сын, что ли?
• Разговорчики. Тебе какая разница? – Смирнов разозлился.
• Ну вы же дома можете с ним рубиться?
• Я не живу с ними. Постановление суда.
• Не понимаю!
• Чо тут понимать? Я приносил работу домой. Бухал, орал, требовал подчинения. Вот и докомандовался... Хоть в игре с сыном общаемся. Ты тоже, смотрю, не похож на Пабло Эскобара! Прочитал у тебя в деле!
• Виктор Петрович, я сам дурак. Учился в универе на втором курсе, решил на игровой ноут заработать. Вроде контора серьёзная, название библейское, ООО «Мирт». Пеший курьер. На первом же задании слотошили. Я даже не знал, что в пакете. Восемь лет.

Смирнов надел наушники.

• Зато новый комп. Правда, в комнате отдыха в лагере. Ну что ещё партию? Blink182, как у мамы дела?

*

Через два дня, не в смену Смирнова, произошло ЧП. Незавершенный суицид. Смирнов первым делом направился в больничный комплекс колонии. На кровати лежал Рыков и грустными глазами смотрел в потолок. Под глазами были огромные синяки.

• Рыков, ты охренел!? Ты чо творишь?
• Виктор Петрович, да что вы со мной возитесь? Все равно сделаю! Ну на хер, не хочу больше. Ещё семь лет этой...

Рыков отвернулся к стенке.

• Старичок, надо держаться, надеяться. Надежда – самое лучшее, что есть у человека. Она никогда не умирает! Да, сейчас трудно, потом будет легче. Нужно держать удар. Ну, представь, что это самый сложный уровень самой сложной игры. Его надо пройти и всё.
• Вы же мне обещали, что меня не тронут?
• В глобальном плане тебя не тронут, но есть отморозки, которым нужно отвечать тем же.
• Вы на меня ещё раз посмотрите. Я же дрищ! Я умею только на клавиши нажимать.
• Значит, будем скиллы твои качать.

*

На следующий день Смирнов перевёл Рыкова в одиночку. Повесил туда грушу и турник. Распечатал листок бумаги, прилепил скотчем на стену. На листке было написано:
Сила – 0
Ближний бой – 0
Скорость – 0
Интеллект – 100
Когда Рыков увидел листок, первым делом, спросил:

• Это что?
• Я не рассказывал тебе, но я неплохо в дьябло играл. Это твоя прокачка. За каждые 100 отжиманий – плюс 1 к силе. За каждую серию по груше из 100 ударов – плюс 1 к ближнему бою. Я покажу серии. Скорость позже придумаю, наверное, прыжки.
• Интеллект – судоку?
• Не, книги. Одна книга – плюс 1 к интеллекту. Ты учишь меня CS, я тебя! И без фигни больше!
• Ну ок... – вяло ответил Рыков.
• Не понял?!
• Договор!

*

Эксперимент начался. Рыков оказался целеустремленным и азартным, как и предполагал Смирнов. В течении дня он постоянно тренировался, прибавляя показатели на листочке. Он отключал мозг и пахал. Вечером тренировал Смирнова и его сына в кибер-спорте. Отец с сыном так сильно сдружились во время игр, что даже после игры долго общались между собой.
Через два месяца Рыков попросил поменять грушу, а ещё месяц коллеги Смирнова рассказали, что Рыков на прогулки нокаутировал точным хуком в челюсть заключённого по кличке «Утюг». В камере на листочке рядом с ближним боем стояла цифра: 3800. Оставалось решить главное.

*

• Алло, это начальник охраны ИК 8 Смирнов, беспокоит. Вы следователь Закиров?
• Да, слушаю.
• Вы вели дело по наркоте Рыкова?
• Да, а в чем собственно дело? – завелся следователь.
• Я изучил материалы дела. Никакой доказательной базы. Парень даже не знал, что перевозит наркотики. Почему не провели обыски в ООО «Мирт»? Он же там забрал груз?
• Слушай, Смирнов, ты там охраняешь, вот и охраняй. Не повезло пацану и всё. Не под той звездой родился. Тебе-то что.
• Скажи, мудак, ты палку получил или занесли? Он же ещё ребёнок!
• И чо? Иногда змею закона нужно кормить свежей кровью. Смирнов, успокойся, дело закрыто. Охраняй преступника.
• Пройдёт несколько лет, и ты, урод, окажешься у меня в гостях. Такие как ты, всегда здесь оказываются. И тогда мы с тобой по-другому поговорим. Будь здоров.

*

• Виктор Петрович, приветствую, дорогой ты мой!
• Здравствуйте, Юрий Михайлович.
• Тут оказия вышла, одному очень уважаемому человеку нужно полгодика у вас проваландаться. Прошу посодействовать и поселить в отдельную камеру с удобствами.
• Без проблем. Но у меня встречная просьба будет. У меня есть заключённый по наркоте. Я считаю, парень перевоспитался. Его бы по УДО выпустить или пересмотреть дело...
• Виктор Петрович, по психоактивным веществам почти нереально. Там сейчас проверки.
• Ой, беда, Юрий Михайлович, запамятовал совсем, у меня же в одиночках ремонт сейчас идет, мест нет. Передайте вашему уважаемому человеку, что его поселят восьмым в камеру к славным парням, которые коротают сроки за особо тяжкие.
• Витя, ты охренел?
• Юра, надо!
• Ок, сделаю.

*

На скамейке возле исправительной колонии номер восемь сидели два человека. Со стороны они напоминали отца и сына. У того, что помладше, была большая сумка.

• Виктор Петрович, как вам это удалось?
• Повезло. Что чувствуешь?
• Какое-то приятное чувство...
• Такое приятное чувство испытывает только свободный человек в начале долгого пути. Что делать планируешь?
• В универе восстановлюсь. Вы же мне план написали, – он достал из кармана листок из камеры с четырёхзначными цифрами и дописал в список «Надежда +10 000", – Как с сыном в кино сходили?

(с) Александр Бессонов

- Лёня, ты меня любишь? Я тебе дорога, Лёня?

• А? Конечно, дорога, Ульяна. Ты же жена моя. А что случилось?
• Ты всегда защитишь меня? Ты не позволишь, чтобы с моей головы упал хоть волосок, да, Лёня?
• Да, Ульяночка. Обязательно. Почему ты сегодня такая ласковая? На разговоры душевные тебя потянуло... Это не к добру. Говори прямо – что произошло?

• Ничего, Лёнечка, ничего. Ты меня любишь, я спокойна.
• Зато я начинаю беспокоиться. Не нравится мне это, Ульяна. В чём проблема? Тебя уволили? Или тёща жить к нам собирается? Или ты всё-таки купила игуану?
• Нет, Лёнечка, меня не уволили и игуану я не купила. Живи спокойно, только люби меня по-прежнему.
• Ульяна, ты знаешь, я всё прощу, кроме игуаны! Не хочу игуану, она зелёная и противная как моя начальница!
• Нет, Лёня, я не покупала игуану. Всё нормально, ты меня любишь, да?
• Ульяна, если всё нормально, почему ты заперлась в ванной и разговариваешь со мной через дверь?
• Заметил всё-таки... ты проницательный у меня, Лёня. Это мне психолог Вера посоветовала, Лёня. Такой семейный тренинг. Сказала: попробуйте пообщаться с мужем через дверь.
• Ульяна, не ходи вокруг да около! Зачем тебе психолог? Ты заболела? Отдала все наши деньги бомжам? Продала почку в ларёк с шаурмой?
• Нет-нет, Лёнечка. Всё хорошо. Ты меня любишь, я тебя люблю. Мы самая счастливая семья, правда?
• Ульяна, ты точно не заболела? Впервые от тебя слышу, что мы счастливая семья. Я начинаю сильно беспокоиться. Выкладывай всё без утайки!
• Ладно, Лёнечка, я скажу. Во-первых, я сегодня съела биг-мак.
• И что? Ты боишься, что с одного биг-мака тебя опять разнесёт как дрожжах? Ерунда, Уля, не бери в голову. Ну подумаешь, мне придётся любить на пять килограммов больше тебя... не привыкать.
• Это не всё, Лёня. На меня сегодня очень пристально смотрел один мужчина, понимаешь? Прямо глаза в глаза.
• Вот как? То есть он приставал к тебе, Ульяна?
• Наверное, да. Он смотрел на меня и кричал мне всякие слова. И вообще был очень агрессивно настроен ко мне.
• Хорошо, Уля. Завтра покажешь мне этого агрессивного мужика и я поговорю с ним по душам. Согласна?
• Ты хочешь побить его, Лёня?
• Может, поставлю ему дизлайк под глаз. Пока не знаю, у меня недостаточно информации. Русским языком скажи: что от тебя хотел этот мужик?
• Не знаю, Лёня, но я ела биг-мак, а он лежал передо мной и ругался.
• Лежал? Где это вы с ним лежали, Уля? А ну, открой дверь!
• Всё-таки не зря я закрылась в ванной, психолог плохого не посоветует. Да, Лёня, он ругался на меня очень! Но не знаю за что. Ты беспокоишься за меня, да, Лёня?
• Не то слово. Я уже очень и очень беспокоюсь за тебя и того лежащего мужика.
• Всё было невинно, Лёнь. Ты не бойся. Ем я, значит, сегодня биг-мак, болтаю по телефону со Светкой...
• А тот мужик где был?
• Не помню, откуда он взялся, Лёнь. Я ем, болтаю по телефону и еду себе спокойно по набережной...
• Что? Так ты ехала за рулём? По набережной? Там же нет автомобильного движения!
• Теперь на набережной есть движение, Лёнь. Я стала его первой ласточкой. Движение там есть... а больше ничего уже нет.
• Прекрасно! Я шизею с тебя, Уля. Что было дальше? Говори, не тяни!
• Ну вот, я увидела, что еду по набережной и что-то загораживает мне обзор. А это оказался мужик на капоте! Смотрит на меня и ужасно ругается. Да ещё и дворники отломить хочет.
• Ты сбила человека, Уля? Ну ты даёшь!
• Я не знаю, откуда он взялся на моём капоте. Может, на улице прошёл дождь из мужиков? И я еду, а он лежит и злобно смотрит на меня, и машет удостоверением депутата третьего созыва.
• Ты сбила депутата, Улька? Теперь мы точно не жильцы. Разве что потомки нам поставят благодарный памятник.
• И мы смотрели друг на друга, и я чувствовала, что мне что-то мешает ехать. Оказалось, я попутно зацепила три киоска...
• Уля, нам же теперь в жизнь не расплатиться!
• Но потом я догадалась затормозить. Правда, вместо тормоза мне подсунули педаль газа и я нечаянно въехала в витрину ювелирного магазина. И разбила фару-у-у...
• А-а-а, Улька! Ты меня без ножа зарезала! Депутат, киоски, да ещё и ювелирка?
• И ещё фара! Но ты же меня любишь, Лёня? Ты же меня всегда защитишь? Ты обещал в самом начале!
• Я в шоке, Ульяна. Просто в шоке! Придётся продавать квартиру и обе твоих почки.
• Но слушай дальше, Лёня. Я вышла из машины и поговорила с этим мужиком. Оказалось, это мой одноклассник Жора. Он теперь депутат. Сто лет не виделись! И он сказал: «Да ладно, Ульянка, с кем не бывает? За киоски и витрину я заплачу сам, я виноват, обзор тебе загораживал!»
• И он заплатил?
• Да, Лёня! В знак старой дружбы депутат Жора заплатил и всё разрулил. Пошутил: «Не всё же мне за ваш счёт жить, поживите и вы за мой!» Только фара разбитая у меня так и осталась...
• Плевать на фару! Что фара? Копейки! Ух, ты напугала меня, Ульянка! Выходи ты из ванной, не буду я ругаться! Будем считать, дёшево отделались... с твоими дурными приключениями.

*

• Алло, психолог Вера? Это Ульяна звонит. Спасибо, ваша выдумка про депутата мне очень помогла! Разбитая фара прокатила у мужа на раз-два. Нет, нисколько не ругается. Ура! На следующей неделе, наверное, всё-таки куплю игуану и тоже что-нибудь придумаем! До свидания.

 Дмитрий Спиридонов

Ершик
Ершик умирал. Знал это, чувствовал. Каждой зудящей, обескровленной клеточкой своего тела. Каждой кусачей, огнем горящей раной...

А ран этих на Ершике было, как озер на развернутом атласе – сразу и не сосчитать! Кот уже и не помнил, откуда они. Уличная жизнь, она на раны всегда богата.

Где за сук какой зацепишься, от собак, как заяц стреляный, удирая, где камнем или банкой консервной прилетит...

А где и сам. Когтями до мяса. Потому что чешется – сил нет. Хоть бери и сдирай с себя шкуру целиком, как кожу старую со змеи. Прям одним носком драным – от ушей и до кончика хвоста!

Чтоб только не чувствовать, не мучаться больше. Не выглядывать из-за угла завистливо, о несбыточном мечтая. И не понимать, в комок от отчаяния сжимаясь, что мечте твоей не исполниться никогда...

Какие мечты у чудовища? С ума сошли что ли?! А Ершик – он чудовище и есть. Страшное, облезлое, сморщенное. К такому не то, что прикоснуться – смотреть брезгливо, боязно.

Разве что пришибить от греха подальше. Из жалости. Да и то, руки марать не хочется. Мало ли какую заразу от такого подхватишь, лечить потом, не вылечить.

И не важно совсем, что в чудовище этом душа теплится. Что мечты вопреки здравому смыслу живут...

Людям, Ершика чудовищем прозвавшим, его мечты все равно не видно. А раз не видно – значит и нет ничего.

А уж про то, что Ершик когда-то домашним да пушистым был – и вовсе лучше не вспоминать. Зачем бередить и без того болящее? Зачем мучить? Прошлого все равно не вернуть, а будущее...

Будущего Ершику тоже не достанется. Так и придется умереть. Одному. В канаве. Шкуру зудящую из последних сил лапами слабыми до дыр раздирая. Расковыривая и без того не заживающие, местами подгнившие болячки...

А хочется ведь другого. Несбыточного хочется! И, в то же время, такого земного, простого – погладили чтобы.

Хоть разочек еще. Единственный. Рукой по загривку. И дальше... По спине, по дугам ребер выпирающим. А потом обратно – меж ушей и под шеей! Прям в выемке, где суматошный пульс частит...

Ершик даже чесаться на минутку перестал, такое счастье себе представив! О голоде и боли позабыл.

Вот только фантазии – они же на то и фантазии. Унесут до небес, а потом как лопнут мыльным пузырем и окатят отрезвляющими брызгами. И каждую рану, каждую зудящую клеточку заживо съедаемой шкуры от такого разочарования с новой, еще большей силой почувствуешь. Не застонешь – заскулишь. А был бы собакой, так и вовсе от воя бы уже охрип.

Только всем все равно. Наплевать всем. И этим, что на машине Ершика-чудовище переехать хотели. И тем, вон, у подъезда курящим, что камнями в него, отгоняя, бросались.

И даже этой вот, что капюшон поглубже натянув, мимо сплетниц дворовых, Ершика иначе как чучелом поганым не называющих, идет.

Они, сплетницы эти, и сейчас стоят морщатся. Кривятся. Смотрят, как Ершик, совсем ослабевший, к канаве сточной, пошатываясь, бредет. Плюются.

Хорошо, хоть не крестятся, да палки вдогонку не кидают. А ведь и так могут. Румяные, холеные... А внутри – гнилые. Как яблоки с яблони старой, больной – червивые.

И она – в капюшоне, такая же...

Зачем только в сторону Ершика вдруг повернула, не понятно. И нагибается вот. Руки тянет. Неужели все – конец? Отмучился?

Или...

Да нет, не может быть! Куда ты! Глупая! Голыми руками! Зачем? Я же больной! Заразный! Чудовище...

*

«На море вам, Мариночка, надо. На море. Водица соленая, песочек. Воздух опять же и расстройств никаких. Мазь я, конечно, выпишу, но только при заболевании вашем ни одна мазь не панацея.

Стресс надо исключить, нервотрепки лишние опять же... И вот солнце – да. Солнце и море хорошо помогают...»

Все утро прокручивала в голове Маринка слова старенького профессора. И не потому, что чуда до невозможности хотелось – в чудеса она давно уже не верила.

А просто так... Для себя. Забыться. Отвлечься. От смерти маминой, что почву из-под ног выбила. От развода. От болячки этой, как проказа по всему телу вылезшей...

Дышать чтоб заново полной грудью научиться. Капюшон этот, до чертиков надоевший, снять. Рукава до кончиков пальцев натянутые...

Наплевать, что пялиться будут. Чужие все, незнакомые. Какое ей до них дело?

И Маринка решилась...

И даже насчет удаленки на работе договориться успела. Чемодан почти собрала. Домик в аренду маленький. Не первая линия, конечно, но и она не старушка – пять-шесть километров в день только на пользу пойдут.

Купальник вот еще купить оставалось. За ним и вышла. Прошмыгнула тенью между сплетниц дворовых. Спрятала привычно уже лицо, бляшками усыпанное, за тенью капюшона накинутого.

Только все равно ведь услышала. Злые-то слова, они как камни – наотмашь бьют, не жалеют. Уши от них никакой капюшон не закроет. Вот и сейчас ударили:

⁃ Чудовище! Зараза!

⁃ Подохнет, туда и дорога...

Маринка даже с шага сбилась от злобы такой. Уже было ответить собралась. Защититься. Только поняла вдруг – не видно ее недуга под толстовкой безразмерной. Не на нее сплетницы дворовые смотрят. Правее чуть. Проследила за взглядами их колючими, брезгливыми.

Остановилась. Дернулась в ту сторону.

А спустя несколько минут уже обратно шла. Бежала почти, на раскрывших рты бабок внимания не обращая.

Да, слетел капюшон. Открыл неприглядное. Наплевать. И купальник – черт с ним, с купальником. Успеется. У нее теперь дело поважнее есть...

*

Ершик плакал. Пищал, как котенок малой сопливый. Вращал глазищами во все стороны, а шевельнуться не мог. Завернутая в розовое махровое полотенце, намазанная лекарствами шкура его зудела неимоверно! Хотелось вырваться. Выпутаться. Выпростать из лап когти...

Но Маринка держала крепко. Прижимала к себе похожего на батон колбасы Ершика. Баюкала. Укачивала, как дите малое. Перебирала нежно кончиками пальцев между подергивающихся ушей.

И даже, кажется, пела... Ершик за собственным надрывным мяуканьем плохо разбирал.

Хотя и кричал-то он по привычке больше. Притерпелся уже к мазям да уколам за прошедшие месяцы. Свыкся. Умирать даже передумал.

Да и зуд от клеща подкожного да паразитов кровососущих давно после притирок этих притих. А местами, там, где разодранная, раньше покрытая коркой кожа в некрасивые складки собиралась, и вовсе новая шерсть вылезла.

Ершик уже и забыл, что она у него такая – мягкая, длинная. Белоснежная! На искристый выпавший снег похожая. Маринка в его шерсть эту, лекарствами пропахшую, носом тыкалась. Чихала, фыркала. Но все равно не отступалась.

Смеялась только заливисто и говорила, что он, Ершик, не кот вовсе, а шар снежный. Отъестся вот только окончательно, округлится...

Она и кличку-то ему по цвету шерсти дала. Из чудовища в Снежка превратился. Наглаженный, ухоженный. Сытый. Последние проплешины затянуть, и хоть на выставку за медалью отправляйся!

Только ему, Ершику, никакая медаль не нужна. Для него вообще весь мир, кроме Маринки, неважным стал. Как сплющился он тогда, мир этот. Как схлопнулся до размера двух ладоней, что по Ершиковой дырявой шкуре лаской нежданной пробежали. Так таким и остался.

И Ершик за этим миром своим – и в огонь, и в воду! И даже вот – на противное, соленое море. Вот смоют сейчас с Маринкой остатки мази. Высушатся. Володьку, в магазин убежавшего, дождутся и опять по берегу вместе гулять пойдут...

Восемь месяцев уже, считай, как на море. Ласковое солнце, горячий песок. Ветер соленый. Чайки, что те птеродактили, того и гляди целиком проглотят! Какая уж тут шлейка, какой поводок?! Ершик и без поводка от Маринки ни на шаг не отходит. А то и вовсе на руках только!

*

Володька их так и увидел впервые...

Бредут себе вечером по сонливому берегу. Девушка в платьице, что кружевами волны морские срамит. И кот на руках белоснежный. Прижался к ней. Жмурится. Орет только иногда громче чаек, что над ними стаей кружатся. А она гладит его, улыбается. Спокойная. Красивая такая.

Спроси его тогда кто про болячки да про проплешины, Володька бы и не понял сразу. Какие там пятна, какая проказа? О чем говорят...?

Он и не заметил ничего. Глаза вот серые, как небо грозовое. Родинка на щечке. Походка легкая, воздушная. И котище на руках, как дите малое – лапами за шею обнимает.

Это уж потом, после знакомства, ближе когда стал. Увидел, разглядел... Да и забыл тут же. Из головы выкинул. То ли ослеп от любви, внезапно вспыхнувшей, а может просто... смотреть умел по-другому. Не смотреть даже – видеть.

И Маринку, словно солнце светящуюся, уютную. Пусть бы пятнами да болячками в тот момент усыпанную. И Ершика белоснежного, на котором тогда всей шерсти на плешивом заскорузлом тельце от силы с кулак и набиралось.

А там и вовсе солнце с морем да время свое дело сделали. Не зря Маринка старенького профессора послушала.

А может, все дело в Володьке было? Что в их с котом компанию как влитой вписался? Кто знает...

Они по весне в родной Маринкин город вернулись. Втроем. Прошли мимо сплетниц дворовых. Счастливые. Неузнанные.

Маринка с румянцем на щеках и глазами сияющими. Володька, взгляда влюбленного с нее не сводящий. И котище. Белый, пушистый. Сразу видно – дорогущий! Породистый.

Вон каким взглядом пренебрежительным весь люд, на лавочках сидящий, одарил! Сплетницы даже воздухом подавились. До того кота такого захотелось!

Да и жильцы-то новые тоже зависть не на шутку вызвали. Красивые, счастьем так и лучащиеся. Разговоров о них теперь – неделю не переговорить будет...

Только, что Маринке с Ершиком в «новых жильцов» записанным, что Володьке, до разговоров этих и вовсе дела нет. А Володька так вообще о другом думает...

Ему с утра, пока Маринка спит, до пролеска подтаявшего, где они вчера гуляли, сбегать незаметно надо. Подснежников первых для нее нарвать. Он коту пушистому полночи про эти подснежники рассказывал, пока бока круглые, мягкие наглаживал.

Они, говорил, подснежники, вон уже проклюнулись. Высунули бутоны нежные из-под наста грязного, серого. Он их вчера сразу заприметил.

А Ершику что... Ершик только мурлыкал одобрительно. Довольно мурлыкал. И здесь не подвел хозяин. Взаправду, видать, глядеть умеет! Опять вот, пока другие кривятся да носы от грязи, по весне вылезшей, воротят – настоящее увидел.

Разглядел красоту под коркой-то...

Автор ОЛЬГА СУСЛИНА

Костик сидел в инвалидном кресле и смотрел сквозь запылённые стёкла на улицу. Ему не повезло: окно больничной палаты выходило во внутренний двор больницы, где был разбит уютный сквер с лавочками и цветниками, но почти не было людей. К тому же, стояла зима, и пациенты редко выходили теперь на прогулку. Костя лежал в палате один. Неделю назад его соседа, Юрку Тимохина, выписали домой, и с тех пор Костику стало совсем тоскливо. Тимохин был парнем общительным, весёлым и знал миллион разных историй, которые непременно рассказывал в лицах, как заправский актёр.

Он и был актёром — учился в театральном на третьем курсе. Короче говоря, соскучиться в компании с Юркой было невозможно. Кроме того, к нему каждый день приходила мама, приносила вкуснейшую выпечку, фрукты, сладости, которыми сосед щедро делился с Костей. Вместе с Юркой из палаты будто исчез какой-то домашний уют, и теперь Костик чувствовал себя как никогда одиноким и никому не нужным.

Грустные Костины мысли прервала вошедшая медсестра. Взглянув на неё, он расстроился ещё больше: уколы ставить явилась не симпатичная молоденькая Даша, а вечно хмурая и как будто всегда чем-то недовольная Людмила Аркадьевна. За два месяца, проведённых в больнице, Костя ни разу не видел, чтобы она смеялась или хотя бы улыбалась. И голос у Людмилы Аркадьевны был под стать выражению её лица: резкий, грубоватый, неприятный, одним словом.

— Ну, чего расселся, Каверин? Марш на кровать! — рявкнул Людмила Аркадьевна, держа наготове наполненный лекарством шприц.

Костик разочарованно вздохнул, покорно развернул кресло и доехал до кровати. Людмила Аркадьевна ловким движением помогла ему принять горизонтальное положение и так же ловко опрокинула животом вниз.

— Штаны снимай, — скомандовал она, Костя послушно повиновался и... ничего не почувствовал. Уколы Людмила Аркадьевна ставила мастерски, и за это Костик каждый раз мысленно её благодарил.

«Интересно, сколько ей лет? — думал Костя, разглядывая медсестру, которая теперь сосредоточено прощупывала вену на его худощавой руке, — наверное, уже пенсионерка. Пенсия маленькая, приходится работать, вот поэтому она и злая такая».

Между тем Людмила Аркадьевна ввела наконец тонкую иглу в бледно-голубую, едва заметную Костину вену, заставив его лишь слегка поморщиться.

— Ну всё, Каверин, закончили. Доктор заходил сегодня? — неожиданно спросила она, уже собираясь уходить.

— Нет ещё, — помотал головой Костик, — может, попозже зайдёт...

— Ну жди. И у окна не сиди — продует, и так дохлый, как вобла, — сказала Людмила Аркадьевна и вышла из палаты.

Костик хотел было обидеться, но не мог: в словах медсестры, сквозь присущую ей грубоватость и какую-то неженскую прямоту, как ему казалось, проступала забота. Пусть даже такая, ведь он не знал никакой...

Костик — сирота. Родители погибли, когда ему было четыре года. В их деревенском доме случился страшный пожар, и Костик оказался единственным, кому удалось выжить. Об этом событии ему напоминал ожог на плече и неправильно сросшееся запястье: мать, спасая сыну жизнь, из последних сил выбросила его из разбитого окна на улицу, в сугроб. Она успела это сделать за минуту до того, как рухнула пылающая огнём крыша, похоронив под собой всю семью мальчика. Так Костя и оказался в детском доме. Родственники у него, конечно, были, но почему-то никто из них не спешил его приютить.

От матери Косте достался мягкий, уступчивый характер, мечтательность и лучистые зелёные глаза, а от отца — высокий рост, размашистая походка и талант к математике. Он плохо помнил своих родителей, и лишь иногда в памяти всплывали, как обрывки киноленты, какие-то короткие эпизоды его прежней жизни: вот он с мамой на каком-то деревенском празднике, смеётся и машет ярким флажком, а вот — сидит у отца на плечах и чувствует на своих щеках тёплый летний ветер. Ещё он помнил большого рыжего кота, которого звали не то Мурзиком, не то Барсиком... Кроме воспоминаний, у Кости больше ничего не осталось: даже альбом с семейными фотографиями сгорел в том злополучном пожаре...

В больнице его никто не навещал — некому. Когда Косте исполнилось восемнадцать, государство выделило ему большую, светлую комнату в общежитии, на четвёртом этаже. Жить одному Косте нравилось, но временами находила такая тоска, что хоть плачь. Со временем он привык к одиночеству и даже обнаружил в нём свои плюсы. Но детдомовское детство порой давало о себе знать: глядя на детей с родителями на детских площадках, в супермаркетах да и просто на улицах города, Костю одолевали горькие, невесёлые мысли...

После школы Костик хотел поступить в университет, но не смог — не хватило баллов. Пришлось пойти в техникум. Там ему понравилось, да и специальность пришлась по душе. Только вот с одногруппниками отношения не сложились: тихий и замкнутый, Костик был им неинтересен. Да и говорить с ними парню было особо не о чем, ведь он предпочитал книги и научные журналы бурным студенческим развлечениям и компьютерным играм. Правда, иногда они разговаривали, но все эти беседы были исключительно об учёбе. Та же история была и с девушками: Костина скромность и необщительность не входила для них в число мужских достоинств, ведь всегда находились более решительные и разговорчивые претенденты на их внимание. Кроме того, в свои восемнадцать с половиной Костик выглядел не старше шестнадцати. Довольно быстро парень стал этакой «белой вороной» в группе, но это его, похоже, ничуть не смущало.

Два месяца назад Кости, опаздывая на занятия, во весь дух мчался по обледенелому тротуару и поскользнулся в подземном переходе, да настолько неудачно, что сломал обе ноги. Переломы оказались сложными, заживали трудно и болезненно, но в последние пару недель стало лучше. Костик надеялся, что его скоро выпишут, но вместе с этой надеждой пришло и беспокойство: в доме, где он жил, не было лифта и каких-либо приспособлений для колясочников. А сидеть ему в инвалидном кресле, судя по всему, ещё долго...

После обеда в палату пришёл Роман Абрамович, травматолог. Осмотрев Костины ноги и его рентгеновские снимки, он вынес вердикт:

— Что ж, Константин, хочу вас порадовать: переломы ваши наконец-то стали срастаться так, как им положено. Думаю, через пару недель встанете на костыли. Лежать вам здесь больше нет смысла, будете лечиться амбулаторно, в поликлинике. Где-то через час вам принесут выписку, и можете быть свободны. Вас кто-нибудь встретит?

Костик молча кивнул.

— Прекрасно. Сейчас позову Людмилу, она поможет вам собрать вещи. Будьте здоровы, Константин, и постарайтесь больше к нам не попадать.

— Я постараюсь.

Доктор весело подмигнул и вышел из палаты, а Костик начал лихорадочно соображать, как ему теперь быть. Его размышления прервала вошедшая Людмила Аркадьевна.

— Чего сидишь, Каверин? Выписывают же, — и она подала ему лежащий под кроватью рюкзак, — собирайся давай. Сейчас Петровна придёт постельное менять.

Костик сложил в рюкзак свои нехитрые пожитки и заметил на себе внимательный взгляд медсестры.

— Ты зачем доктору соврал? — спросила она, слегка склонив голову набок.

— Вы о чем? — Кости сделал удивлённое лицо.

— Ты дурачка-то не включай, Каверин. Знаю я, что за тобой никто не приедет. Как добираться будешь?

— Доберусь как-нибудь, — буркнул Кости.

— Тебе ещё минимум полмесяца своими ногами не ходить. Как жить собираешься?

— Разберусь, я же не ребёнок.

Вдруг Людмила Аркадьевна присела на кровать рядом с ним и заглянула в лицо.

— Костя, это, конечно, может и не моё дело, но... с такими травмами тебе понадобится помощь. Ты сам не сможешь. Не дуйся, я правду говорю, — мягко произнесла она.

— Сам справлюсь.

— Не справишься. Я не первый год в медицине. Чего ты споришь, как маленький? — начала сердиться Людмила Аркадьевна.

— Даже если и так, вы к чему это мне говорите?

— А к тому, что поживи-ка ты пока у меня. Я, правда, далеко живу, за городом, зато крыльцо — две ступеньки. И комната свободная есть. Как на ноги встанешь, так домой и вернёшься. Я одна живу, муж умер давно, а детей бог не дал...

Костиу оторопело уставился на медсестру. Пожить у неё?! Но ведь они чужие люди, да и Костя давно уже отвык надеяться на кого-то, кроме самого себя.

— Чего молчишь? — спросила, нахмурившись, Людмила Аркадьевна.

— Это как-то неудобно, да и вообще...- пробормотал Кости

— Прекращай выпендриваться, Каверин. Неудобно на инвалидной коляске одному в доме без лифта и пандусов жить, — в привычной грубоватой манере парировала медсестра, — так что, поедешь ко мне?

Костя колебался. С одной стороны, жить у абсолютно постороннего ему человека было и правда как-то неудобно, а с другой — он ведь, действительно, ещё нескоро сможет ходить, да и Людмила Аркадьевна вроде как не такая уж и чужая... Только сейчас он начал осознавать, что все эти месяцы она по-своему беспокоилась и заботилась о нем... «Каверин, дуй на обед, там твои любимые тефтели сегодня», «Окно закрой, давно температуры не было?», «Так, ну-ка быстро ешь творог! В нем кальций, тебе полезно будет», — то и дело раздавалось в его палате. Вот и сейчас она, единственная в целом мире, готова была прийти ему на помощь.

— Я согласен, — наконец проговорил он, — только денег у меня нет... Стипендия нескоро ещё.

Людмила Аркадьевна, уперев руку в бок, посмотрела на него с недоумением, снова нахмурилась и с обидой в голосе произнесла:

— Каверин, ты в своём уме? Думаешь, я за деньги тебя к себе жить приглашаю? Жалко мне тебя, вот и всё.

— Я просто думал...- начал было Костя, но осёкся на полуслове, простите, я не хотел вас обидеть.

— Я не обидчивая. Поехали в сестринскую, посадишь там пока, — скомандовал Костина благодетельница, — скоро смена моя кончится, и поедем.

Людмила Аркадьевна жила в маленьком, аккуратном домике с узкими окнами в красивых резных наличниках. Внутри дома было две небольших уютных комнаты, в одной из которых и поселился Костик. Первые дни он жутко стеснялся, из комнаты почти не выходил и лишний раз старался не беспокоить хозяйку дома своими просьбами. Заметив это, пожилая медсестра высказалась прямо:

— Ты прекращай стесняться-то. Чего надо — проси, чай не в гостях.

На самом деле Косте нравилось здесь: снежные сугробы за маленькими окнами, весёлый треск поленьев в печи, аромат вкусной домашней еды — всё это напоминало ему собственный дом и такое далёкое, счастливое детство...

Шли дни. В прошлом осталась инвалидная коляска, а затем и костыли. Пришло время возвращаться в город. После очередного визита в поликлинику Костик, чуть прихрамывая, шёл рядом с Людмилой Аркадьевной и делился планами на ближайшие дни:

— Надо экзамены теперь сдавать, зачёты. Столько времени потерял, просто кошмар. А академический брать не хочется...

— А ты возьми, — увещевала его Людмила Аркадьевна, — никуда твой техникум не денется. Начнёшь бегать сейчас, как оглашенный, а тебе что врач сказал? Снизить временно нагрузку на ноги!

За прошедшие недели они очень сблизились. И Костик всё чаще ловил себя на мысли, что не хочет покидать этот уютный дом и эту бесконечно добрую и такую родную женщину. Она стала для него, детдомовского сироты, второй матерью, но Косте не хватало духа в этом признаться не только ей, но и себе самому.

На следующий день Костик собирал вещи. В поисках зарядки от телефона он оглянулся по сторонам и замер: на пороге его комнаты стояла Людмила Аркадьевна и плакала. Костя, повинуясь какому-то неведомому порыву, шагнул к ней и крепко обнял.

— Может, останешься, Костенька? — прошептала она сквозь слёзы, — уж как я без тебя буду...

И он остался. И через несколько лет Людмила Аркадьевна заняла почётное место матери жениха за столом на Костиной свадьбе. А ещё год спустя приняла она в роддоме из рук сына новорождённую внучку, названную в честь бабушки Людмилой.

Автор: Белка

Условный стук

Лет пять Светка Солнцева не появлялась на горизонте, а тут неожиданно возникла ― как прыщ в день свадьбы.

— Маш, у тебя как сейчас дела? — начала Солнцева прогревать тему издалека и, не дав возможности ответить, задала второй вопрос: — Выручишь по старой дружбе?

— Привет, Свет. Денег нет, всё на брекеты потратила.

Маша была из тех людей, кто умеет говорить «нет».

— Ой, я тебя умоляю, родная, деньги — это последнее, что я попрошу, — голос Светы стал тягучим и противным, как сироп от кашля. — Мы со Степой в Тай хотим слетать, а животину кормить некому. Не выручишь?

— Животину? Не знала, что у тебя хозяйство. Вот время летит. Куры, козы?

— Да какое хозяйство, котопёс у меня. Папа умер полгода назад, а звери остались... Живут в его квартире, я себе их забрать не могу, прихожу кормить, убирать и выгуливать. Выручишь на недельку? Я уже всех обзвонила, никто не может...

— Свет, я не знала про папу, соболезную... Слушай, ну раз такое дело, то, конечно, без проблем.

— Супер. Подъезжай через часик, расскажу, что да как, — Светка не дала ответить и сбросила вызов.

*

Маша поднялась на третий этаж, вдыхая знакомые запахи подъезда, в котором не была со школы. Старая дверь в квартиру была приоткрыта. Протерев ботинки о коврик, девушка потянула за ручку и чуть не вскрикнула от неожиданности: из полумрака прихожей на нее смотрели две пары внимательных глаз.

Кот и пёс сидели у входа, как два профессора на конференции, ожидающие, пока лектор зайдет за кафедру и начнет доклад.

— Све-е-ет! — позвала девушка.

— Бегу! Ты уже тут? — послышалось почему-то снизу.

Через минуту на площадке появилась взмыленная Солнцева и сразу прорвалась внутрь квартиры.

— Опять, хулиганы, дверь открыли ― хоть замки меняй, — ворчала Светка, протискиваясь между животными. — Заходи скорее, мне уже ехать надо.

— А не укусит? — настороженно спросила Маша.

— Нет. Здесь не кусают, а только молча осуждают. Мы же у моего папы дома, забыла?

Маша подумала, что подруга шутит, но согласилась войти.

— Знакомься, это Петр Анатольевич, — представила Солнцева здоровенного беспородного пса с задумчивым видом академика, — и Виктор Анатольевич, — показала она на кота, чьи усы были такие длинные, что могли бы принимать некоторые радиостанции. — Сразу отвечаю на вопрос: они не родственники. Папа назвал их в честь своих бывших коллег из института и воспитал так, что звери полностью заменяли ему общение с людьми. Короче, еда подписана, воду менять каждый день, пса выгуливать с утра в семь и вечером в половине девятого. Утром я его уже сводила, — тараторила Света, носясь по квартире как ураган.

Всё было просто и понятно, пока Маша не спросила про шашки на полу.

— Да, самое главное: с псом надо два раза в день играть в шашки, иначе он не выйдет на улицу.

— Очень смешно.

— Я не шучу, — Солнцева напустила на себя нехарактерный для нее серьезный вид. — А коту надо новости читать, причем свежие. Он любит газеты, но если лень покупать, то читай из интернета, потерпит пару недель. Будут хандрить, поставь им пластинку Высоцкого или Окуджавы. Только не включай рок, могут поругаться.

— Пару недель?! Ты же сказала ― неделя!

— Маша-а-а! Ну кто в Тай едет на неделю? Всё, я помчала, ключи на гвоздике. Если замок будет заедать, постучи три раза, потом пауза и еще три, тебе откроют.

Солнцева закружилась в финальном вихре и как сквозняк удалилась в открытую дверь.

Петр и Виктор Анатольевичи ждали ее на кухне. Пёс сидел на стуле и смотрел в окно, а кот лежал у пустой миски, сохраняя достоинство и не опускаясь до мяуканья. На столе Маша нашла газету.

— Делать мне больше нечего, как газеты котам читать, — цокнула девушка и, наполнив миску сухим кормом, отправилась по своим делам, чтобы вернуться вечером и выгулять пса.

Остаток дня был переполнен какой-то суетой. Маша приехала пораньше, чтобы скорее со всем покончить. Дверь была закрыта. Вставив ключ, она покрутила им, но замок не слушался. Ключ страшно и бесполезно хрустел внутри. Маша вспоминала все обидные прозвища Солнцевой и порывалась уже вызвать слесаря, но тут в памяти всплыли слова Светки про условный стук. Ощущая себя полной дурой, она занесла кулачок и постучала по инструкции. Через минуту послышался звук отпираемого замка. Дверь открылась, на пороге сидела молчаливая пара хвостатых Анатольевичей.

— Да как вы вообще это делаете? — раздраженно спросила девушка, входя внутрь.

Первым делом Маша прошла на кухню, чтобы долить воды, и увидела, что кот даже не прикоснулся к своему гранулированному кролику.

— Слышь, деловой, я не буду тебе читать газету, — обратилась Маша к вошедшему следом за ней на кухню зверю, во взгляде которого отображалось то самое осуждение, о котором говорила Солнцева. — Так, где у вас поводок?

Маша обошла всю квартиру, но так и не смогла его найти. Зато обнаружила, что расположение шашек на доске изменилось. «Наверное, мне просто кажется. Ну не играли же они, пока меня не было», — думала она, продолжая поиски. Ситуация постепенно начинала ее раздражать. Телефон Светки был недоступен, кот не ел, а поводка не было.

Маша села на диван, написала сообщение Солнцевой и принялась ждать. Когда настенные часы пробили половину девятого, в комнату вошел Петр Анатольевич с поводком в зубах.

— Ты издеваешься? — спросила Маша, глядя в глаза псу, но тот ничего не ответил.

Девушка пристегнула поводок и дернула, но пёс не сдвинулся с места.

— Да что с тобой не так, глупая ты зверюга?

Пёс молча повернул голову в сторону шашек.

Маша начала подозревать, что стала жертвой какого-то пранка. Она изучила взглядом комнату, но камеры не нашла.

— Ладно, давай попробуем, — сдалась девушка и расставила шашки на поле.

На удивление, пёс начал аккуратно двигать кружочки лапой или носом, а если нужно было «съесть» фигуру, интеллигентно и негромко рычал. Виктор Анатольевич сидел в сторонке и наблюдал за поединком. После двух сыгранных партий Петр Анатольевич всё еще отказывался идти гулять, зато Солнцева появилась в сети.

— Света, мне домой надо ехать, а твоя собака не хочет идти гулять!

— В шашки играли?

— Играли! — кричала в трубку Маша.

— А ты ему дала выиграть хоть раз?

— В смысле ― выиграть? Он же пёс, у него нет шансов, — недоумевала девушка.

— Шансов нет, а самолюбие есть. Поддайся ты человеку разок, он же, пока не выиграет, с места не сдвинется.

— Издеваешься, что ли? Может, мне еще ему нижний брейк станцевать? — кричала Маша, но Солнцева уже покинула зону доступа.

Совет сработал. Когда Маша проиграла партию, Петр Анатольевич позволил себя выгулять. На улицу он шел, держа в зубах пакет для своих продуктов жизнедеятельности, которые Маше следовало за ним собрать.

— Раз такой умный, мог бы и сам справиться, — ворчала девушка, убирая за псом, а тот виновато отводил глаза.

Когда они вернулись, кот ждал на кухне, сидя на табурете; его миска все еще была полной.

— Как же вы меня бесите!

Маша взяла газету и принялась читать. Виктор Анатольевич внимательно выслушал новости спорта и прогноз погоды, а когда Маша перешла в раздел политики, спрыгнул на пол и, подойдя к миске, принялся хрустеть кормом. Стоило чтецу замолчать, как кот отрывался от еды и бросал на девушку требовательный взгляд.

Домой Маша вернулась злая и уставшая, да еще и позже, чем планировала. «И так еще две недели...» — именно с такими мыслями она закрыла глаза.

Утром замок поддался с первой попытки. Сонная Маша сразу направилась в комнату, где расставила шашки и в первой же партии проиграла псу по полной.

«Слишком сильно поддаваться тоже не стоит, он же не идиот», — объяснила Солнцева в сообщении, когда Маша написала, что его величество вконец обнаглело и не идет на свой утренний горшок.

Новости для кота Маша прочла с телефона. Виктор Анатольевич ел как-то неэнергично ― видимо, расстроился, что не было газеты.

Так продолжалось до первых Машиных выходных. В субботу она пришла пораньше, так как в ее доме морили клопов, а квартира Анатольевичей была в данном случае спасением. Животные сегодня были какие-то подавленные. Петр Анатольевич даже как-то вяло поскуливал, словно обнаружил на своей собачьей банковской карте нехватку средств.

Вспомнив про музыку, Маша не без помощи интернета завела проигрыватель и, совершено не задумываясь, поставила первое, что попалось под руку.

Как только заиграли Led Zeppelin, Виктор Анатольевич оживился и начал радостно скакать по комнате и беситься, а Петр Анатольевич обиженно зарычал и пару раз чуть не цапнул своего товарища за хвост. Нужно было срочно спасать ситуацию. Маша поспешила заменить пластинку, и как только из динамиков захрипел Высоцкий с песней о дружбе, оба животных забрались на диван и синхронно закрыли глаза на несколько секунд. На их мордах вырисовалось нечто напоминающее довольную улыбку или ухмылку ― в звериной психологии Маша была не сильна. Хандра отступила.

От нечего делать девушка навела в квартире какой-то поверхностный порядок. Протирая пыль, на одной из полок она обнаружила фотоальбом и уселась на диван. Виктор Анатольевич внезапно забрался ей на колени, а Петр Анатольевич положил на них свою морду. Маша листала страницы, с которых на нее смотрели молодые Солнцевы ― вся семья, включая отца Светки, а кое-где даже попадалась и сама Маша, когда-то лучшая Светкина подруга. Животные тоже смотрели на эти старые снимки, созданные еще до их рождения, и как будто улыбались.

Вечером Маша сыграла партию в шашки с псом и прочитала новости коту, а еще, сама не понимая зачем, рассказала им о своей жизни: о планах на грядущий год, о страхах перед новой работой, о квартире, которую никак не купит из-за высоких цен, о любви, что вызывает сомнения. Маша болтала без умолку, а Анатольевичи внимательно слушали и не перебивали, лишь изредка отвлекаясь на перекус и гигиенические процедуры.

С этого дня Маша стала задерживаться у своих новых знакомых. Кажется, они немного притерлись друг к другу, Маша изучила характеры животных. Петр Анатольевич оказался принципиальным консерватором, неврастеником и технарем, а вот Виктор Анатольевич, наоборот, был отвязный новатор, ленивый революционер и гуманитарий до мозга костей. Несмотря на такие разные характеры, оба были достаточно сдержанными и воспитанными, как и полагается интеллигентам. Любая их просьба или требование выражались малозаметными протестами вроде голодовки.

Маша смогла найти к каждому из них подход, а они шли ей на уступки. Виктор Анатольевич даже смог привыкнуть к отсутствию в доме газет.

Как-то раз, когда до приезда Солнцевой оставалось всего пара дней, Маша привела с собой молодого человека по имени Антон, на которого у нее были большие планы, связанные со словом ЗАГС. Она собиралась вместе с ним по-быстрому разобраться с текущими делами и отправиться на ужин в ресторан.

Маша попыталась удивить молодого человека условным стуком, но тот даже бровью не повел, узнав, что дверь ему открыли животные. Не поздоровавшись, Антон прошел мимо мохнатых хозяев и даже наступил Петру Анатольевичу на хвост, но тот не подал виду, а лишь тяжело вздохнул, как мастер, чей рассеянный ученик сломал очередное сверло.

— Сыграй, пожалуйста, с псом в шашки, а я пока коту новости прочитаю, — попросила Маша.

И здесь Антон отнесся к чудесам животного интеллекта с какой-то предвзятостью. Он семь раз подряд обыграл Петра Анатольевича в шашки и, не спрашивая разрешения, поставил пластинку Pink Floyd. Кот тут же сорвался с места и начал носиться по квартире, словно попал на концерт любимой группы. Пёс же лег на пол и прикрыл глаза лапами.

— Антон, ты зачем это включил? Их надо тогда по разным комнатам предварительно разводить, иначе поссорятся и потом разговаривать не будут целые сутки! И что с шашками? Ты проиграл?

— Я что, дурак, собаке проигрывать? — удивился Антон.

— Тош, ну пожалуйста, поддайся ты ему, иначе он гулять не пойдет, — просила Маша, меняя пластинку на Окуджаву.

— И не подумаю. Я никому не проигрываю.

— Ну ради меня, — мило улыбнулась Маша, и парень сдался. Он расставил шашки и сделал первый ход, но Петр Анатольевич не стал играть. Вместо этого он вышел из комнаты и заперся в ванной.

— Блин, мне же его выгулять надо! — Маша дергала за ручку, но дверь не поддавалась.

— Слушай, ну раз он такой умный, сходит в ванну. Пошли уже, я столик забронировал на девять тридцать.

— Антон, ты должен извиниться перед Петром Анатольевичем. Пока ты этого не сделаешь, я никуда не пойду! — голос Маши звучал как клич римского полководца, требующего немедленной капитуляции врага.

— А под хвост его не поцеловать? — удивился такому повороту событий парень.

— Ты чего так разговариваешь?

— А как я должен разговаривать в этом зоопарке? Чё ты меня сюда вообще притащила ― к этим идиотским животным?

— Да ты сам животное. Пошел вон! — резко показала Маша на дверь.

— В каком смысле? Ты офигела, что ли? Выгоняешь меня из-за какой-то псины?

— Это не псина, это уважаемый пёс.

— Больная? У нас столик забронирован, пошли, дурочка.

Парень схватил Машу за руку, та начала вырываться. В конце концов взбесившийся Антон дал Маше пощечину. Тут же дверь ванной распахнулась и наружу вырвался, рыча, уже не спокойный и рассудительный Петр Анатольевич, а дворовый хулиган и боец Петруха, которого когда-то подобрал Солнцев-старший. Несмотря на перевоплощение, пёс не стал применять зубы, а, используя физику, встал на задние лапы и надавил весом на грудь обидчика. Рычаг сработал. Антон полетел на пол, как поваленный ураганом ствол, а пёс придавил его сверху. Он открыл пасть, и все, включая Антона, были уверены, что собака сейчас заговорит, но Петр Анатольевич лишь очень глубокомысленно гавкнул ему прямо в лицо.

Через минуту Антон уже уносил ноги, обутые в туфли, которые Виктор Анатольевич заблаговременно осквернил своим непочтением.

— Вот и сходила в ресторан, — произнесла Маша, глядя на распахнутую дверь, в которую улетело ее иллюзорное счастье.

Петр Анатольевич позволил себя выгулять без шашек. Они вместе зашли в магазин, где девушка купила продукты и приготовила для себя и своих младших друзей вкусный ужин. Потом они включили музыку и весь вечер играли в шашки, читали книги, а еще Маша сделала фото хвостатых, которые очень ответственно ей позировали.

— Завтра распечатаю и добавлю в альбом, — пообещала Маша и, отыскав в шкафах чистое постельное белье, постелила себе.

Следующие два дня эти трое не расставались.

*

— Свет, а можно я котопса с собой заберу? — спросила Маша, когда загоревшая на тайском солнце Солнцева вернулась обратно.

— Ого, да вы никак сдружились? Слушай, я-то не против, но эти мохнатые упрямцы не переедут, понимаешь? Мы пытались их отдать кому-нибудь на время, но они не хотят, а я не могу их заставлять. Папа их очень любил.

— Ясно... Слушай, а что вообще с квартирой планируете делать?

— Продавать думаем. Но только после того, как Анатольевичи... Ну, ты понимаешь...

— А может, я у вас ее куплю? Ну не сейчас, еще немного денег подкопить надо. Я как раз работу сменила, там зарплата больше, правда, и аренду мне тоже повысили, но я попробую что-то придумать, время же есть еще, — внезапно предложила Маша.

— Так я только рада буду, Машунь. Слушай, а переезжай сейчас, не надо будет платить за аренду, быстрее накопишь, да и мне меньше забот с животными.

— Блин, неужели так бывает? — не веря своему счастью, произнесла Маша.

— Бывает-бывает. Папа всегда говорил, что счастье где-то за порогом, надо только найти нужную дверь и подобрать к ней ключ.

— Или знать условный стук, — улыбнулась Маша, глядя на своих новых, но уже таких родных друзей.

Александр Райн

ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА

• Люсь, выручай! – Страшным шепотом прозвучала в трубке Галка.
• Что? – Люда испугалась не на шутку. – С отцом что-то? С мамой?
• Да Бог с тобой! – Галка добавила звука. И тут же снова перешла на шёпот. – У меня кошка.

• Какая? – Спросила Люда, немного успокоившись. – Мотя, Клёпа или Стефания?
• Другая. – Вздохнула Галка. – Я её у одной тётки отобрала. Представляешь, она голодом морила бедное животное, кису едва собаки бродячие не порвали...

Люда покачала головой. С тех пор, как младшая сестра решила стать волонтёром, Людмила постоянно слышала душераздирающие истории про несчастных хвостатых.

• Это же золотая кошка! – Журчало в трубке. – Люсечка, пожалуйста! А то Генка меня убьёт.
• Что? – Опомнилась Люда.
• Это всего на несколько дней. Пока я не найду, кому её пристроить.
• Мне что ли? – Переспросила Люда. – В смысле, домой?
• На несколько дней! – Умоляюще повторила сестра. – У меня и так три. Генка со мной разведётся.
• А Сашка со мной. Ты этого хочешь? Он кошек терпеть не может!
• Ну, Люсечка, ты мне сестра или не сестра? Эх, жаль, Ксюхи дома нет. Вдвоём мы тебя бы быстрее дожали.

Семилетняя Ксюша, дочь Людмилы, гостила у бабушки.

• Хорошо, что нет. Галка, я тебя люблю. Очень. Но кошку не возьму.

Она отключила телефон и задумалась. Ксюша давно просила какого-нибудь питомца, и Люда, в принципе, была не против, но муж ни в какую не соглашался.

• Кошек я не люблю. – Рассуждал он. – А собака – слишком большая ответственность. С ней надо гулять, учить её всему. Нет. Вот Ксенька подрастёт, хотя бы лет до пятнадцати, тогда.

Людмила занялась домашними делами и почти забыла о разговоре с сестрой, когда раздался звонок в дверь.

Она поспешила открыть, но за дверью никого не было. Лишь на коврике стояла большая пластиковая переноска, из которой смотрели два круглых зелёных глаза.

Люда занесла переноску в квартиру и метнулась к окну. Краем глаза заметила отъезжающую машину сестры.

• Вот ведь мелкая пакость. – Пробормотала она, набирая номер.

Галка давно не была мелкой, но подставлять старшую сестру умудрялась по-прежнему.

• Миленькая, любименькая! – Затараторила трубка, не дав Людмиле и рта раскрыть. – Я знаю, что ты о ней позаботишься! Ты моя самая лучшая на свете сестра.

Телефон захлебнулся короткими гудками и Люда растерянно отложила его в сторону. Что она теперь скажет Саше?

Два глаза всё так же светились в глубине переноски.

• Ну, иди, выходи что ли. – Пригласила Люда.

Кошь абсолютно не напоминала заморенную голодом. Крупная, черепахового окраса, дама смотрела на хозяйку квартиры без страха, скорее выжидающе и с некоторым любопытством. Осторожно обошла квартиру и запрыгнула на комод. Людмила хотела было прогнать, но потом не стала. Пусть сидит, лишь бы по столам не лазила.

• Людок! Я дома!
• Саш! – Она шагнула в коридор, чтобы предупредить, рассказать, но кошка опередила. Вышла и встала, пристально глядя на вошедшего человека.
• Это что? – Опешил муж.
• Не что, а кто... – Оттягивая момент объяснения, поправила Люда. – Галка принесла. Скоро заберёт.
• Ну, ты, Люд, даёшь. – Саша сердито повесил куртку на вешалку. – Она нам весь дом перевернёт. Кошки, они же неуправляемые. Их научить чему-то невозможно.
• Куклачев же учит. – Робко возразила Людмила.
• Но ты не Куклачев. И я тоже! – Муж прошёл в комнату. – Кошек в нашем доме точно не будет!

Он не успел сесть на диван. Запрыгнувшая за секунду до этого кошь спокойно напрудила солидную лужу прямо посередине и принялась вылизываться, даже не думая убегать.

• Ты видела?! Она! Она нассала! – Задохнулся от возмущения Саша. – Она всё здесь зассыт!
• Бедное животное. – Люда изо всех сил старалась казаться спокойной. – Куда ей было сходить? Лотка ведь у неё нет.
• И не будет! – Саша был настроен решительно. Люда, убирай её отсюда!
• Ну, куда, Санечка? Галке я звонила, она трубку не берёт. Саша, пусть хотя бы до завтра побудет. Лоток я сейчас схожу куплю. И пива тебе заодно.
• Ладно, до завтра. – Смягчился муж. – И кальмарчиков.

В супермаркете лотков не оказалось и, прихватив любимое пиво мужа, Людмила поспешила на поиски зоомагазина.

Вернувшись домой, поставила покупку в угол, насыпала наполнитель.

• Вот это твоё, поняла!
• Богатая невеста теперь. – Хохотнул Саша. – Отдавать тебя будем с приданым.

Он достал из пакета пиво и разочарованно заглянул туда снова.

• А кальмарчики?
• Ой, Сань, я забыла совсем. – Виновато опомнилась Люда. – Боялась, что зоомагазин закроется. Санечка, хочешь я тебе крылья пожарю прямо сейчас? Острые, как ты любишь.
• Давай. – Решил Саша и пробубнил обиженно. – Так кальмарчиков хотелось.

Он откупорил бутылку и устроился на диване подальше от замытого пятна. Прихлёбывая пиво маленькими глотками, мужчина вдыхал аппетитные запахи, доносящиеся с кухни.

• Всё же, жаль, что ты кальмаров забыла! – Крикнул он жене.
• Потерпи. Немного осталось. – Откликнулась Люда.

И вдруг кошка, до этого крутившаяся у ног Людмилы, запрыгнула на диван и аккуратно пристроила рядом с мужчиной маленький кусочек курицы, из тех, что положила ей в миску хозяйка.

• Это что это? – Вытаращил глаза Саша. – Зачем?
• Ой, не могу! – Засмеялась, выглянув из кухни, Люда. – Сань, это же она тебе закуску принесла. Поделилась.
• Ты? Мне? – Саша всё ещё не мог поверить в случившееся. – Кошка, ну, ты человечище, оказывается.

Кошь посмотрела на него своими зелёными глазищами и, коротко мяукнув, улеглась на комоде.

• Фильм посмотрим? – Люда уселась рядом с мужем. Кошка немедленно прыгнула следом, случайно наступив лапой на пульт.
• Ура! Футбол! – Восторженно подпрыгнул Саша. – А я даже не знал, что эта игра сегодня. Кошка! Ну, ты даёшь!

Когда поздно вечером Люда, перемыв посуду, вошла в спальню, то остановилась у порога в изумлении. Зеленоглазая гостья возлежала рядом с её собственным мужем, зазывно мурча, и мяла лапами Сашкину спину.

• Вот те раз. – Озадаченно протянула Людмила. – Ты что это здесь делаешь, зверь?
• Она – идеальная женщина! – Протянул довольный Саша. – Смотри, даже массаж умеет делать.
• Кто-то ещё несколько часов назад уверял меня, что кошки – глупые создания и их невозможно чему-то научить.
• Это другие кошки! – Безапелляционно заявил муж. – Но не эта. Как, кстати, её зовут?
• Понятия не имею. – Пожала плечами Люда. – Я не узнавала. Мы же всё равно оставили её только до завтра.
• Ты знаешь, я подумал. – Саша замялся. – Ну, Ксюшка ведь давно просит... И лоток уже есть.
• Ксюшка просит. Ага... – Она улыбнулась. – Ну, раз так. Только утро вечера мудренее. Зверь, иди спать.

Кошь неторопливо поднялась, потянулась, нежно боднула Сашку в небритую щёку и бесшумно спрыгнула с кровати.

• Она меня почти поцеловала. – Пришёл в восторг взрослый недолюбливающий кошек мужик. – Нет, Люд, ты не обижайся, но она, правда, идеальная женщина!
• Не обижаюсь я, спи. Спокойной ночи!

* * *

• Привет! – Галкин звонок застал их ещё в постели. – Я сегодня Басту заберу. Спасибо, что выручила.
• Кого заберёшь? – Людмила ещё не до конца проснулась.
• Ну, кошку. Басту. Бастет её зовут. Слышала? Богиня такая древнеегипетская.
• Фиг тебе, а не Баста. – Басом рявкнул в трубку лежащий рядом Сашка. – Игрушка она тебе что ли? То возьми, то отдай. Наша теперь это кошка.
• Не поняла. – Галка озадаченно замолчала. – Люсь, я чего-то не знаю?
• Не только ты. – Успокоила Люда. – Похоже, что я тоже не всё знаю о собственном муже. Но кошка реально остаётся у нас.
• Ксюха будет в восторге. – Резюмировала сестрица и отключилась.
• Я думал, что Баста просто идеальная женщина, – потягиваясь, заметил Саша – а она, оказывается, богиня! Слушай, Люд, а где она? Её же кормить пора, наверное.

Он вскочил и заторопился на кухню.

Зелёные кошачьи глаза проводили мужчину долгим насмешливым взглядом

«Как же легко приручить вас, людей»

Бастет сладко потянулась, и перевернулась на другой бок...

Автор Йошкин Дом

В то лето мы пололи турнепс в комсомольско-молодёжном лагере. Мне было 15. Я зачитывалась книжками братьев Стругацких (их выдавали только в читальном зале), планировала посвятить свою жизнь служению Большой Науке, и как-то странно у меня умещалось в голове: в Париж я попасть даже не надеялась (железный занавес coвeтcкиx врeмён!), а вот на посещение в будущем Пояса астероидов рассчитывала вполне серьёзно...

Я в одиночестве гуляла по деревне, где, собственно, и располагался наш лагерь, и думала о космических кораблях, которые вот-вот забороздят просторы Вселенной, и о своём месте (несомненно, важном! — я хотела стать астробиологом) в этом увлекательном процессе.

Нельзя сказать, что в моём будущем мире совсем не было места для любви. Напротив, уже тогда я прекрасно представляла себе идеал: он был человеком глубокого и изощрённого ума и рука об руку со мной постигал тайны природы на опасных, но завораживающе прекрасных дорогах далёкого космоса.

В тот день над деревней с утра наревелись тучи, и улицы стали практически непролазны. Я медленно, скользя сапогами, пробиралась вдоль забора одной из усадеб. На потемневшей скамейке возле стены большого, слегка присевшего на один бок дома, отдыхая, сидела небольшая старушка. Я острым подростковым взглядом охватила белый платочек, синие тренировочные штаны с пузырями на тощих коленях, глубокие калоши и телогрейку такого вида, будто её недавно рвaли coбаки. У ног старушки переминался лапами и дрожал хвостом тощий рыжий котяра с одним ухом — явный вeтeрaн кошачьих бoёв. Снова начинался дождь, но старушка его как будто не замечала — наклонилась, рассеянно погладила кота.

Ужасная, сладко-эгоистичная, бескорыстная жалость к незнакомой старушке волной затопила всё моё существо — ведь у неё уже всё позади, она одинока и скоро yмрёт, её жизнь наверняка была тяжела и бедна событиями, и она уже никогда-никогда не увидит Пояса астероидов, не откроет ни одной тайны природы и не будет рука об руку с возлюбленным бороздить просторы Вселенной...

Тем временем старушка, держась за поясницу, поднялась, схватилась за какое-то брёвнышко и с трудом поволокла его по грязи. В семье и школе меня учили помогать старшим.

— Бабушка, позвольте вам помочь? — вежливо осведомилась я через низкий штакетник.

Старушка удивлённо взглянула на меня, задумалась, а потом кивнула:

— Что ж. Подсоби, доченька, бабке, коли время есть. Заборчик у меня на заднем дворе завалился, вот хочу покамест подпереть, чтоб козы от Матвеихи в огород не лазали.

После починки заборчика меня повели в дом пить чай. Я не очень сопротивлялась — погода окончательно испортилась. К чаю были сушки. Старушка размачивала их в кипятке, мак медленно оседал на дно стакана.

— Меня зовут Катя, — представилась я.

— Катерина. Хорошее имя. А я Дуся.

— Простите... Евдокия... а как дальше?

— Да зови бабкой Дусей, — как все.

Разговаривать с бабой Дусей оказалось неожиданно легко. Мы обсудили шкодливых коз Матвеихи, мои школьные успехи, мою семью. Я узнала, что двое давно выросших детей бабы Дуси с внуками живут в Лeнинграде...

— А чего ж ты одна-то гуляешь? Не со своими? Ухажёр-то у тебя есть? Или поссорились?

Я призналась, что ухажёра у меня нет и никогда не было.

— Надо же, а такая видная девка! — удивилась баба Дуся. — Небось, гонору в тебе много?

Я, подумав, согласилась и, воспользовавшись случаем, осторожно поинтересовалась, что думает баба Дуся о сущности любви. Ведь раз у неё есть дети, она, наверное, была замужем? (Баба Дуся носила обручальное кольцо на левой руке — вдова.)

— Конечно, была. Четыре раза! — ухмыльнулась старушка. — И так хорошо замужем, доченька, скажу я тебе, — она зажмурилась, вспоминая, и морщинки её собрались весёлым прихотливым узором. — И я их всех любила, и они меня... Счастливый я человек, спасибо Господу, если он, конечно, там есть...

— Но как так может быть?! — вылупилась я.

Польщённая моим интересом, старушка окунула в чай ещё одну сушку и рассказала про свою жизнь. Целиком воспроизвести её прямую речь я, конечно, не смогу, поэтому перескажу своими словами. Историю бабы Дуси я помню уже больше тридцати лет.

Первый раз замужем юная Дуся пробыла недолго. Мужа звали Фёдором, и если бы не карточка, она бы уж и лицо его позабыла. В 1940 году они поженились. Он был колхозным механизатором, с широкими плечами, любил кружить молодую жену на руках и умел, как девушка, плести венки. А что он говорил — этого бабка Дуся уже и не помнила. «Помню только марево золотое, как над лугом в летний день, и как он утром молоко прямо из крынки пьёт. И — счастье, счастье, счастье...» Фёдора призвaли на фрoнт в 41-м. А уже в 42-м пришла пoxoрoнка. «Не годился он для вoйны, — вспоминает баба Дуся. — Даже курёнку шeю cвeрнуть — и то жалел...»

Почти до конца вoйны Дуся вдовствовала и с утра до ночи вместе со всеми работала на полях. В колхозе остались одни бабы, а вoюющyю aрмию нужно было кормить. Где-то зимой 45-го года Дуся с подружками без всякой определённой цели поехала в райцентровскую бoльницу на «аукцион инвaлидoв» (больничные влaсти раздавали по домам слегка подлеченных крacнoармейцев, нeoбрaтимо пoкaлeченных вoйнoй). Вернулась домой со вторым мужем — Георгием, Жорой. У Жоры не было oбеих нoг, а лет ему было 27. «Возьми меня к себе, Дуся, надоело бревном на койке валяться, тоска гложет, — сказал Жора юной вдове. — Ты уже замужем была, всё про мужиков знаешь, тебе сподручней, чем девице. Я вообще-то заводной, и на гармони, знаешь, как играть умею — заслушаешься. Пропала моя гармонь, пока по госпиталям без памяти валялся, но ничего — заработаем, другую купим».

С Георгием Дуся прожила без малого двадцать лет. Он и вправду был весёлый, и по вечерам, окончив работу (работал он и с деревом, и железом — руки у него были умные, хорошие, только глаза быстро стали сдавать — последствия кoнтyзии), садился у дома на скамейку, ставил на колени баян. Девки и бабы (много, очень много одиноких было после вoйны!) слетались на душевные Жорины песни, как мотыльки на огонь.

«Слова мне хорошие говорил, — вспоминает баба Дуся. — Благодарил часто, что взяла к себе, не дала пропасть... А уж как я его любила! Ревновала страшно. Как девки плечами да боками прислонятся... А он всем подмигивает, да улыбается... Так бы и пoвыцaрапала глаза бесстыжие...»

Но пил Георгий бeзбожно. Нaпившись, бyянил, разносил всё в дому, колотил жeнy (до сих пор не могу понять, как Георгий мог бить Дусю — у него же не было ног, она всегда могла отойти!). Потом плакал, просил прощения. Она прощала: «Он всё-таки кaлeка был, к дому, к бабьей юбке прикован — тяжело ему...»

Жора yмeр от рaн и пьяnки, когда ему не исполнилось и сорока пяти. Дуся жутко горевала. «И сейчас иногда кажется — зовёт меня, да голос весёлый, куражный: Дусенька, что ты крутишься всё, сядь ко мне, милая, споём. После него я уж ни с кем не пела...»

Ефима прислали в колхоз работать учётчиком и определили к вдове с детьми на постой. «Смурной он был, по целому дню слова не скажет, только с циферками своими и оживал немного...» В отличие от Георгия Ефим совсем не пил. Молча починил в дому и на дворе всё то, что нуждалось в починке. Потом помог сыну Дуси по математике. По сравнению с весёлым, заводным Георгием он проигрывал — ласковым не был, нежных слов (да и никаких других) женщине не говорил. Однако Дуся (слегка подуставшая от двадцатилетнего «борения страстей») с Ефимом отдыхала — он был надёжен, предсказуем в своих привычках, всегда спокоен, ровен с детьми и с женой. Понимал ценность образования: когда настало время, настоял на том, чтобы оба приёмных сына окончили техникум. Сам регулярно брал книги в библиотеке, любил слушать радио, иногда по просьбе Дуси читал ей вслух. Мальчишки тоже слушали. Любимой Дусиной книжкой почему-то был «Оливер Твист» — она забыла название, но точно пересказала мне фабулу, и я легко узнала сентиментальную диккенсовскую повесть. По какому-то неведомому закону вечно молчаливый Ефим yмeр от рaкa голосовых связок. Долго никому ничего не говорил о своей болезни. Потом ему всё-таки поставили диагноз, сделали oпeрaцию, но было уже поздно — пошли мeтacтазы. «Сам себе кашку варил, — вспоминает Дуся. — Меня ничем обременять не хотел. До последнего дня. А как уже стал совсем пoмирaть, написал на своей доске: «Прощай, Дуся, прости за всё, если что не так было, или обидел тебя невзначай, прими мою вечную к тебе любовь...» Я плачу навзрыд: что ж ты раньше-то про любовь молчал?! А он отвечает: «Я молчал, потому что никаких слов не хватит сказать, как сильно я тебя любил все эти годы».

После cмeрти Ефима Дуся решила, что будет жить одна, с собакой Жуком и котом Васькой. Летом оженившиеся сыновья привозили из Лeнинграда маленьких внуков — что ещё надо? И когда, спустя лет пять, старая приятельница, перебравшаяся в город, «с прицелом» рассказала ей, что в соседнем колхозе остался после cмeрти жены неприсмотренный, из числа её родственников, дедок, ещё вполне крепкий, Дуся только махнула рукой: мне не надо! Забирайте его к себе, в город!

Однако родственники брать дедка в город не торопились. И однажды, как бы между прочим, завезли его в гости к Дусе, на центральную усадьбу. Как будто бы к врaчy возили, рентген делать. «Вы тут поговорите пару часиков, чайку попейте, мы пока за справкой в райцентр съездим, да к своим знакомым, а потом деда заберём и назад отвезём. А вот вам и городской кекс с изюмом к чаю...»

Ни через два часа, ни к вечеру за дедком никто не приехал.

— Что ж, пора и честь знать, — сказал он, когда всё стало окончательно ясно. — Спасибо тебе, Евдокия Васильевна, за приют, за чай. Пойду я.

Встал, оправил аккуратную одежку, поудобнее взял в руку клюку...

— Куда ж ты пойдёшь-то?! — ахнула баба Дуся. — До твоей усадьбы 44 километра — вынь да положь!

— Чего ж, дойду понемногу, — дедок пожал узкими плечами. — Пройду да отдохну. Да ещё пройду. К завтрему, к обеду, думаю, дома буду...

— Ну уж нет! — решительно воспротивилась женщина. — Чтоб я старого человека на ночь глядя из дому выгнала! Не будет этого. Ляжешь вот здесь, на диване. Сейчас я тебе, Степан Тимофеевич, постелю...

Наутро, когда баба Дуся проснулась (а встают деревенские всегда рано), Степан Тимофеевич уже встал и тихо шуршал чем-то в сараюшке во дворе. В летней кухне на столе стоял стакан в почерневшем от времени подстаканнике с крепким чаем. «Как давно никто в этом доме не пил чай из стакана с подстаканником...» — удивилась баба Дуся.

Степан Тимофеевич оказался сильно неравнодушен к мирoвой пoлитикe (это Дусе было внове).

Родственники приехали за Степаном Тимофеевичем в конце недели, долго и фальшиво извинялись за беспокойство, кивали на сломавшуюся машину. Старичок степенно поклонился бабе Дусе, поблагодарил за всё и по деревянным мосткам пошаркал обрезанными валенками к воротам. У бабы Дуси на глаза навернулись слёзы. Не только тщедушный дедок с клюкой — весь приоткрывшийся ей большой мир с его проблемами покидал её навсегда... Да ещё и чай в подстаканнике, как пили все три предыдущих мужа и никто больше (сыновья и внуки пили чай из кружек)

«Да куда вы его увозите! — крикнула она. — Кто его там ждёт-то? Пусть Степан Тимофеевич ещё погостит! Оставайся, Степан!»

Степан, как и следовало ожидать, остался. Родственники прятали довольные ухмылки.

Вскоре Нельсон Мандела и Индира Ганди стали для бабы Дуси почти родными людьми — так она за них переживала. Степан Тимофеевич плохо ходил физически, но легко заполнял собой ментальное пространство — бабе Дусе было с ним интересно (эту характеристику нельзя было применить ни к одному из её предыдущих замужеств). Спустя где-то год она как-то не выдержала и спросила: «Степан, а как ты тогда, в первый-то раз идти до дому собирался? С твоими-то ногами? Пoмeр бы небось по дороге». Старичок хитро улыбнулся: «Да нешто я тебя, Дусенька Васильевна, сразу не разгадал? У тебя ж сердце доброе! Не собирался я никуда идти — так, притворился для чувствительности».

Баба Дуся и Степан Тимофеевич прожили вместе пять лет. Потом старичок тихо yгас на бабыдусиных руках, прошептав за пару дней до cмeрти: «Ты мне, Дусенька Васильевна, праздник напоследок жизни подарила». — «А ты — мне, а ты — мне, Степушка мой Тимофеевич», — капая на грyдь мужа старческими слезами, отвечала растроганная баба Дуся.

Потом я попрощалась с бабой Дусей, и пока я шла вместе с дождём, слизывая со щёк капли вперемешку со слезами, моё представление о счастье как-то тихо и незаметно менялось, а сама я так же незаметно взрослела...

Автор: Екатерина Мурашова

ОДНА МЕЧТА НА ДВОИХ
К мусорным бакам шла бабушка лет семидесяти. В одной руке у неё был пакет с мусором, другой она прижимала к уху старый кнопочный телефон.
— Алло! Алло, Степановна, ты меня слышишь? Да что же это такое: связь что ли плохая или батарейка села?
Старушка остановилась, нахмурив брови, посмотрела на экран телефона и снова поднесла его к уху.

— Слышишь или нет? А чего тогда молчишь? Я говорю, что пенсию нам повысили. Ага! Мне почти на две тысячи больше дали. Так что ты это, иди давай быстрей на почту, пока еще деньги там есть.

Довольная, что её информация произвела на подругу должный эффект, она продолжила движение.

Маленький серенький котенок, который всё это время внимательно наблюдал за бабушкой, решил попытать счастья.

Сделав грустную мордочку и жалобно мяукая, он подбежал к старушке и стал тереться о её ноги, заглядывая ей в глаза и выпрашивая что-нибудь съестное и желательно вкусное.

— А ну погодь, Степановна. Тут мне проходу не дают. Да кто-кто? Мелочь пузатая.

Бабушка остановилась, строго посмотрела на котенка и со словами «А ну брысь отсюда!» отпихнула его ногой.

Но малыш, привыкший к такому поведению, не смутился и решил, что сдаваться еще рано.

Он снова подошел к старушке, и продолжил настойчиво мяукать, глядя ей в глаза и осторожно касаясь её лапкой.

С другими пенсионерками этот «трюк» всегда срабатывал, а эту бабушку почему-то не получилось разжалобить с первого раза. «Крепким орешком» оказалась.

Но ничего: за то недолгое время, что он находится на улице, малыш успел понять, что наглость — это второе счастье. Еда сама к тебе не придет. Её добывать надо.

— Нет, ты посмотри на него! Ты представляешь, Степановна, не дает мне пройти. Орет и что-то требует... Ну сейчас я ему объясню популярно, что такое хорошо, что такое плохо.

Старушка замахнулась на котенка мусорным пакетом, а когда поняла, что тот не испугался, попыталась его ударить.

Один раз, второй, третий... С каждым новым взмахом бабушкина агрессия только усиливалась.

Не отскочи котенок в сторону в самый последний момент, ему, наверняка бы, «прилетело» сверху.

Но врожденная ловкость и молниеносная реакция, доставшаяся ему от матери помогли и в этот раз.

А потом пакет вдруг порвался и всё, что было внутри, высыпалось небольшой кучкой на землю.

— Ах, ты! — закричала бабушка. — Смотри, что ты натворил. Вот и делай вам после этого добро. Сегодня же позвоню в службу отлова животных, чтобы тебя поймали.

Старушка бросила пакет, развернулась и быстрым шагом направилась в сторону дома, что-то гневно крича в телефон.

Котенок же облегченно выдохнул, потом подошел к куче мусора и стал жадно принюхиваться.

Однако как ни пытался малыш найти там что-то съестное, ничего не нашел — видимо, бабуля даже косточки съедала сама, чтобы ни с кем не делиться.

Тогда котенок решил пойти проверить другие пакеты, которые валялись рядом с переполненными мусорными баками, но вдруг резко остановился, выгибая спину и взъерошивая шерсть.

Чутье подсказывало ему, что рядом находится враг.

И действительно: буквально через несколько секунд из-за крайнего контейнера показалась голова щенка.

«Вот только этого мне еще не хватало...» — подумал котенок и бросился бежать к ближайшему дереву.

Щенок не растерялся и побежал следом, оглашая звонким лаем придомовую территорию.

Собак котенок не любил.

Даже, скорее, ненавидел.

Потому что они всегда отбирали у него еду и даже пытались его самого съесть на обед.

Во всяком случае, ему так казалось, когда взрослые собаки гнались за ним, громко щелкая челюстями.

Этот пёсик, конечно, сам был мелким, но ничего хорошего от встречи с ним котенок не ждал. Он лишь смотрел на него с нижней ветки и нервно дергал кончиком хвоста...

А щенок понял, что играть с ним никто не будет, и пошел копошиться в мусоре.

Два дня уже не ел ничего. Его тоже постоянно прогоняли взрослые собаки и он очень обрадовался, когда нашел мусорку, где никого, кроме, этого маленького котенка не было.

Правда, и еды тут особо не было.

Во всяком случае, в тех пакетах, что валялись на земле.

«Эх, почему я не умею летать, как голуби» — расстроился щенок, глядя на высокие контейнеры.

— Мам, пап, смотрите! — раздался где-то совсем рядом радостный голосок.

Щенок повернул голову и увидел маленькую девочку, которая шла вместе с родителями по дорожке.

— Анюта, не надо его трогать. Он может быть заразным! — строго сказала мама.

— Давай хотя бы покормим его, мам! Ну, пожалуйста. Смотри, он же совсем худенький.

Через минуту девочка подбежала к щенку и бросила ему под лапы большой кусок колбасы.

— Это тебе! Ешь на здоровье! — улыбнулась Аня и сразу побежала обратно к родителям.

Щенок даже мечтать не мог о таком. Большой кусок колбасы. Как же вкусно она пахла.

У него даже слюнки потекли.

Он откусил небольшой кусочек, потом еще один. Колбаса была не только вкусной, но и свежей. «Надо её быстрее съесть, пока взрослые собаки не прибежали...» – подумал он.

Но, несмотря на голод, щенок почему-то не торопился. Почему? Сложно сказать.

Наверное, его маленькая совесть не позволяла ему съесть всё в одиночку. Ведь здесь был еще кто-то. Такой же, как он. Ну или почти такой же.

Щенок посмотрел на дерево, на котором сидел котенок, и завилял хвостиком.

— Эй, иди сюда! Я поделюсь с тобой! — звонко лаял щенок. А котенок удивился тому, что он его понимает.

Вроде бы они «на разных языках» говорят, но котенок понял каждое слово, сказанное щенком.

— Ты собака! — мяукнул он в ответ и отвернулся.

— И что?

— А то, что кошки и собаки — давние враги. Где это видано, чтобы враги ели из одной тарелки.

Щенок удивленно посмотрел на котенка (он даже не знал, что собаки и кошки враждуют), а потом принялся есть колбасу. Всё-таки голод давал о себе знать.

Съев ровно половину, он отошел на несколько метров и снова посмотрел на котенка.

— Если хочешь, можешь поесть отдельно. Это твоя половина. Но я бы на твоем месте долго не раздумывал, потому что желающих отведать свежую колбасу много.

Котенок недоверчиво посмотрел на своего врага, осторожно спустился с дерева, медленно подошел к своей порции и, не сводя глаз с щенка, который лежал рядом с мусорным контейнером, стал быстро поедать свежую и очень вкусную колбасу.

Щенок свое слово сдержал и даже не смотрел на котенка, чтобы тот не переживал напрасно.

А котенок, радуясь приятной тяжести в желудке, быстро умылся, после чего с благодарностью посмотрел на щенка.

— Спасибо! — тихо мяукнул котенок.

— Пожалуйста! Меня Джек зовут, а тебя?

— Хозяева называли меня Дымком.

— Дымок... Какое красивое имя. А ты тоже, получается, раньше был домашним?

— Да, — грустно мяукнул котенок. — Люди купили меня в каком-то магазине, а потом...

— Что? Что было потом?

— Потом у их ребенка вдруг началась аллергия на мою шерсть, хотя раньше не было, и меня просто выбросили.

— Мне очень жаль...

— Мне тоже жаль. Тем более что вряд ли эта аллергия связана со мной. Потому что накануне человеческий детеныш съел очень много конфет, пока родители смотрели телевизор.

— Вот как... А ты не пытался...

— Рассказать правду? Пытался. Но меня никто не слушал. Просто выбросили и всё. А ты как на улице оказался?

— Это долгая история...

— Так мне вроде торопиться некуда. Рассказывай давай. Я ведь рассказал о себе.

— Хорошо. Сначала я жил на улице, у меня была мама. Потом какая-то тётя поймала меня и забрала. Украла, одним словом. Меня долго куда-то везли и я оказался в квартире. Меня помыли, стали кормить. Потом привезли на рынок. Представляешь, я видел там настоящего попугая!

— Тоже мне новость... Не шибко твои эти «настоящие попугаи» от голубей отличаются.

— Не скажи! Он смотрел на меня своими огромными глазищами, щелкал клювом и говорил, почти как человек.

— Как человек?

— Ага. «Хор-рошая погода, хор-рошая погода! Не пр-роходите мимо» — вот, что он говорил. Голуби так не умеют.

— Ладно, пусть будет так, как ты говоришь, хотя и не очень верится. А дальше что было?

— А что дальше? Меня продали какому-то мужчине. И еще тётя ему говорила, что я породистый, представляешь? А примерно через пару недель к нему в гости пришел знакомый и долго смеялся, показывая на меня пальцем. Мол, не породистый я, а самый обычный. Дворняга, одним словом. Мне обидно стало так после его слов. А еще обиднее, когда хозяин ночью вывез меня куда-то и оставил одного.

— Да-а... «Повезло» нам с тобой.

— В смысле повезло? Разве это везение? Что хорошего в том, что мы с тобой на улице?

— Тю... Это же в переносном смысле. Так говорят обычно, когда, наоборот, не везет.

— А-а...

Болтали малыши до самого позднего вечера. А потом на город опустилась ночь и им стало холодно.

Осенью всегда так бывает: днем солнышко пригревает, а с наступлением темноты «холод собачий» обнимает тебя своими ледяными и костлявыми пальцами.

Чтобы согреться, щенку и котенку пришлось прижаться друг к другу. Так и лежали они до самого утра.

Когда первые лучи солнца появились из-за горизонта, малыши обрадовались и стали играть.

Они и сами не заметили, как оказались в парке. Людей здесь еще не было и им никто не мешал шуршать опавшей листвой.

— А ведь скоро зима придет... — задумчиво сказал Джек и положил лапу на котенка, когда тот проходил мимо.

— Зима? А ты видел её?

— Нет. Но слышал, что это самое холодное время года. Надо что-то делать.

— Что, например?

— Ну вот у тебя какая мечта?

— Мечта?! — Дымок удивленно посмотрел на Джека и задумался. — Не знаю. Не думал об этом. Но мне очень хочется, чтобы у меня был дом. Чтобы меня любили и чесали за ушком. Это ведь так приятно.

— Вот и я мечтаю о том, чтобы найти себе хозяев.

— Разве их можно найти? По-моему, люди сами тебя выбирают. Нравишься ты им — тебя заберут и будут кормить просто так. Не нравишься... — Дымок вспомнил бабушку, которая пыталась вчера ударить его пакетом. — Значит, не судьба...

— А давай сами попробуем найти хозяев? — предложил Джек. — В городе так много людей. Кому-то мы обязательно понравимся. Мама всегда мне говорила, что за свое счастье нужно обязательно бороться, а если сидеть сложа лапы, то ничего не изменится.

— Ну-у... Не знаю даже.

— А что мы теряем? Скоро зима придет, и если мы с тобой так и останемся на улице, то...

— Да понял я, понял.

Дымок подбежал к валяющейся на земле ветке и стал точить свои когти. В животе у него заурчало...

— Ладно, пойдем, — мяукнул котенок. — Только бабушек с мусорными пакетами давай обходить стороной. Нехорошие они. Только ругаются.

Щенок и котенок отправились искать себе хозяев. Верили ли они, что у них всё получится? Скорее, нет, чем да.

Но попробовать они были обязаны. Людей много, и далеко не все они плохие. Во всяком случае, им так казалось.

Первым делом они пришли на детскую площадку. Там было весело и шумно.

Однако уже через десять минут бежали оттуда без оглядки, потому что маленькие девочки, которые играли в песочнице, хотели сделать из них «лошадок», чтобы катать своих Барби.

Потом Джек и Дымок оказались на вокзале. Людей там было много, однако никто не обращал на них внимания.

— Они даже не смотрят на нас, — расстроился котенок, когда очередной потенциальный кандидат на роль хозяина прошел мимо, уткнувшись в свой смартфон.

— Ничего. Пойдем в другое место, — ответил щенок. — Если я не ошибаюсь, рядом должен быть рынок.

— А может, вернемся на свалку? Что-то есть хочется. А там можно найти что-нибудь. Вдруг опять та хорошая девочка угостит нас колбасой. Точнее тебя угостит, а ты со мной поделишься.

— Нет, нужно искать дальше. Не вешай нос, Дымок. А еду мы и на рынке можем найти.

Делиться с ними едой на рынке никто не собирался. Поэтому Дымок решил украсть с прилавка одну сосиску. Уж больно вкусно она пахла, а ему очень хотелось есть.

У него почти получилось: дождавшись, когда продавец отвлечется на покупателя, он запрыгнул на прилавок, схватил сосиску, быстро спрыгнул на землю и...

...побежал.

Вот только одного не учел Дымок. Что за одной сосиской последует вторая, а за ней третья...В общем, целая связка оказалась на полу и продавец бросилась спасать свой товар.

— Ах, вы! Ах, вы такие! — кричала женщина, размахивая налево и направо веником.

Покупателей это зрелище забавляло, однако ни одному из них не пришло в голову накормить малышей или хотя бы заступиться за них. А Дымок и Джек еле ноги унесли оттуда.

— Ну и натворил ты делов! — сокрушался щенок.

— Так откуда я знал, что так выйдет. Я всего одну сосиску хотел взять... А там их штук десять оказалось.

— Украсть!

— Ну украсть. Есть же нам с тобой что-то нужно.

В тот день им удалось съесть лишь небольшой кусочек котлеты из гамбургера, который кто-то оставил на скамейке. Ночью Джек и Дымок снова спали вместе, прижавшись друг к другу. Несмотря на то, что сегодня на улице было холоднее, чем вчера, они не замерзли.

Тепло их тел и одна мечта на двоих согревали малышей до самого утра. А утром они снова отправились на поиски.

И на следующий день. И послезавтра было то же самое. Снова и снова они бродили по городу, не теряя надежды, что им удастся найти себе хозяев.

Были они и возле ресторанов, и рядом с продуктовыми магазинами. Да где они только не были.

Во многих парках уже побывали, где люди сидели на лавочках и мило улыбались малышам.

— Мы им нравимся! — весело вилял хвостиком Джек.

— Да толку-то? — говорил Дымок. — Они не собираются брать нас домой. Не нужны мы им.

Однажды им даже удалось попасть в салон красоты, откуда их сразу же выгнали, но при этом покормили.

«Всё-таки есть на свете добрые люди» — радовался Джек, доедая свою порцию макарон с гуляшом из свинины.

А однажды случилось самое настоящее чудо.

Джек и Дымок отдыхали в одном из парков, и к ним подбежал мальчик лет восьми. Он схватил Джека на руки и побежал к маме со словами: «Мам, хочу этого щенка! Хочу».

И мама, не смея отказать своему любимому отпрыску, разрешила взять собачку с собой.

Дымок смотрел, как люди уносят его единственного друга, и тихонечко плакал.

Нет, он был рад, что хоть кому-то повезло найти хозяев, просто теперь он остался один, а его мечте не суждено будет сбыться. Потому что он вряд ли переживет эту ночь.

Дымок запрыгнул на свободную скамейку, лег, поджав передние лапки под себя, и закрыл глаза.

«Удачи тебе, Джек» — думал он в тот момент. А потом услышал знакомый лай.

Открыв глаза, Дымок увидел Джека, который во весь опор бежал к нему.

— Что случилось? — удивленно спросил Дымок.

— Я не могу тебя оставить одного. Понимаешь?

— Не понимаю... Ты только что упустил свой шанс обрести новых хозяев и новый дом.

— Ничего... Как-то переживу. Зато я не потерял друга. Есть вещи, которые мне сложно объяснить, но я чувствую, что должен быть рядом с тобой. Ты без меня не справишься.

*

Незаметно наступил декабрь. Теперь даже днем на улице было холодно. А найти еду было в разы сложнее. Они бродили от одной свалки к другой и если и находили что-то, то этого было явно недостаточно, чтобы утолить голод.

А потом случилось то, чего они так боялись. Джек и Дымок встретились с «местными» бродячими псами и те бросились на них с яростным лаем. Причем они не просто хотели прогнать чужаков со своей территории. Они хотели проучить их.

Погоня длилась очень долго.

Дымок, конечно, мог забраться на дерево, но он понимал, что тогда Джеку придется принять весь удар на себя. Нет, он не хотел бросать его в беде одного.

И они бежали вместе. А когда остановились, то поняли, что находятся где-то за городом.

Людей здесь практически не было. Только машины на огромной скорости проносились мимо них.

— В город нам нельзя возвращаться, — сказал Джек, зализывая рану на боку.

Одной из собак всё-таки удалось схватить его.

— Ты как? — взволнованно спросил Дымок.

— Нормально. На мне же заживает всё, как на собаке. И это заживет. Главное, что мы сумели оторваться от них.

— А что дальше?

— Не знаю. Но в город нам точно нельзя. Пойдем куда глаза глядят.

И они пошли.

Вдоль дороги. Навстречу неизвестности. Каждый из них понимал, что шансов выжить у них практически нет, но был рад еще одному дню, проведенному вместе.

Если бы раньше кто-то сказал Дымку, что кошки и собаки могут дружить, он бы ни за что не поверил. Но сейчас маленький котенок был рад, что у него есть такой друг, как Джек.

— Я больше не могу идти, — пожаловался Дымок. — Лапки очень болят.

— Давай запрыгивай на меня! — предложил Джек. — Нам недолго идти осталось. Чувствую, что где-то рядом живут люди. Останавливаться нельзя.

Дымок запрыгнул на спину своему другу и даже умудрился заснуть на нем. А когда проснулся, то увидел дома. Много домов, которые стояли рядом друг с другом.

— Джек, мы где?

— Не знаю. Но в этих домах точно живут люди. Значит, у нас еще есть шанс. Мы еще можем найти себе хозяев.

И они пошли по улицам, с надеждой заглядывая в каждый двор. Но только никто не обрадовался их появлению: ни люди, которые жили в этих домах, ни собаки, которые охраняли участок.

— А ну пошли отсюда! — кричал какой-то мужчина, когда Джек и Дымок пробрались во двор через небольшую дырку в заборе. — Откуда вы только беретесь на мою голову! Галя, неси молоток и гвозди, надо срочно дыру заколотить.

Им опять пришлось бежать, потому что мужчина этот разошелся не на шутку и даже кидал в них камни.

— Почему они такие злые? — удивлялся Дымок.

— Потому что это не наши люди. Вот когда найдем своих, тогда и будет у нас всё хорошо.

— А найдем ли?

Больше друзья не разговаривали. Потому что сил совсем не осталось. Они даже лапы переставляли с трудом.

На деревню опустилась ночь и неожиданно поднялся ветер. Такой холодный, что даже шерсть не спасала от него.

На окраине деревни Дымок и Джек нашли единственный дом, в котором не было людей и животных, и они решили остановиться здесь. Легли на крыльце, прижались друг к другу и дрожали.

А в небе кружили снежинки. Красивые и холодные. Только ни котенок, ни щенок их не видели.

Они лишь чувствовали, как они падают на их шерсть и тают, превращаясь в маленькие капельки, такие же горячие, как слезинки, которые текли из глаз никому ненужных животных.

Они сделали всё, что могли.

Больше сил у них не было... Оставалось только смириться с неизбежным.

— Спасибо тебе, Джек, — тихо промурлыкал котенок.

— За что?

— За самые лучшие дни в моей жизни. За то, что не бросил меня. За то, что рядом сейчас.

— И тебе спасибо, Дымок. Ты мой первый и единственный друг. Я тебя никогда не забуду.

Обняв друг друга своими уставшими лапками, Дымок и Джек, не в силах бороться с усталостью, уснули.

И каждый из них мечтал в тот момент только о том, чтобы завтра проснуться в теплом доме, где их будут любить и где они будут нужны... Правда, они больше не верили, что это возможно.

*

— Мам, пап, кажется, они проснулись! — радостно закричали в один голос мальчик с девочкой.

— И правда, — улыбнулся мужчина, когда вошел в комнату. — Милая, иди сюда скорей.

С трудом открыв глаза, Дымок и Джек долго не могли понять, где они находятся и что происходит.

— Мы в раю? — неуверенно мяукнул котенок, удивленно осматриваясь по сторонам.

— Не знаю, — широко зевая, ответил щенок. — Однако тут мне однозначно нравится больше, чем на улице.

— Только пока не трогайте их, — сказал женский голос. — Они всю ночь на улице провели. Как выжили, непонятно.

— Да потому что они под снегом были, — улыбаясь, ответил мужчина. — Снег от ветра и защитил их.

— Так мы что, живы? — Дымок смотрел на людей и до сих пор не мог поверить в то, что происходит. — Джек, мы кажется, нашли хозяев!

— Похоже на то!

Щенок осторожно лизнул руку мальчика и завилял хвостиком. А Дымок потянулся к девочке, которая сидела рядом с ним. А дети с радостью бросились их обнимать.

— Мам, пап, мы же их не выгоним на улицу? Они же с нами теперь будут жить? — спросили дети у родителей.

— Конечно, с нами. Они же сами к нам пришли. Значит, мы не можем их оставить, — ответил папа.

Малышей накормили, обогрели, ласкали и любили. Играли с ними. Это было похоже на сказку, однако в то же время Дымок и Джек отчетливо осознавали, что не спят.

Сбылась их мечта. Одна мечта на двоих... Мечта, ради которой они жили.

И когда поздно ночью люди пошли спать, они по привычке легли на пол, прижимаясь друг к другу. Завтра будет новый день и уже совсем другая жизнь.

Одно лишь останется неизменным: они будут вместе. Всегда. Что бы ни случилось...
инет

СЕРЁЖКА ИЗ-ПОД ПАРТЫ

– Нина Семёновна! Приглядите за новеньким, в вашем классе. Серёжа Быстров. Приехали с мамой из другого региона. Мальчик непростой, побольше тепла ему уделите, – директор школы Анжела Сергеевна пытливо посмотрела на классную, будто сомневаясь, доверять ли ей новенького. Потом решительно захлопнула личное дело.

– Идите, думаю, не мне Вас учить. У Вас опыта в два раза больше.

Нина Семёновна, прихватив сумочку и классный журнал, подалась в класс, стараясь держаться попрямее, без предательски сгорбленной спины и шаркающей уже походки. Вспомнила про «опыта в два раза больше» и ускорила шаг.

А директор взяла сотовый телефон и тут же перезвонила:

– Олеся Сергеевна? Доброго дня. Отдали Серёжу вашего в надежные руки, к самому опытному возрастному педагогу. Как вы и попросили, не сказала, что из Донбасса. Хотя, думаю, ничуть бы это не повлияло на его адаптацию.. Кто вам это сказал? Да, был один случай. Но он был вызван именно бесплатным кормлением детей из семей участников СВО. Дети, они ж максималисты. Не понравилось некоторым, что кто-то ест за деньги, а кому-то привилегии.. Нет-нет. Я прослежу, всё будет под контролем. Никто не обидит!...

Третий класс Нины Семёновны был такой же, как и везде: в меру хулиганский, в меру начитанный, были тут и свои «ботаны», и свои оболтусы. Беда одна – не очень дружные. Сколько парт, столько «партий». А Нине Семёновне хотелось, чтобы как у неё в детстве: один за всех, все за одного. А они сидят, тайком поглядывают в свои телефоны, на переменах глаз от них не отрывают.

В этот раз всё было не так. За третьим столом никого не было, хотя ранец на нём стоял. Но именно к этому столу были прикованы все взгляды. Нина Семёновна пригляделась, не понимая, в чём дело. И вдруг увидела: под столом сидел мальчик. прислонившись спиной к стенке стола. В классе похохатывали, переглядывались, смотрели на неё, ожидая реакции.

– Доброе утро! Садитесь, – привычно поприветствовала она класс. – Да, я вижу, что наш новенький пока не обрёл себе места. Надеюсь, никто его не обижал? Даже если он нашёл себе необычный уголок, это не значит, что мы забыли об уроке. Итак, сегодня мы изучаем на уроке чтения «Серебряное копытце». Кто-нибудь из вас уже знает, кто написал это произведение? Нет? Кто-то читал о хозяйке Медной горы? «Огневушку-поскакушку»?.. Беда с вами. Вы кроме сотового телефона ничего не читаете? – качнув головой, подошла к доске и начала писать фамилию автора:

– Берём тетрадь и записываем: «Павел Петрович Бажов. 1879-1950 годы», – размеренно-привычно диктовала она новую тему. Потом молча подошла к столу с новеньким, подала ему ранец под стол и тихо сказала:

– Записывай тоже. Если тебе там удобнее, неволить не стану. Но спрашивать буду, как всех, хорошо?

– Хорошо, – прозвучало снизу.

Ребятишки мало-помалу потеряли интерес к спрятавшемуся ученику и втянулись в урок. Даже почитали по ролям, успели до конца урока.

Вместе с прозвеневшим звонком пулей выскочили в коридор, на перемену, толкаясь в тесных дверях.

Нина Семёновна раскрыла планы на столе, сделал пометки в журнале, а потом подошла к мальчику. Придвинув поближе стул, спросила:

– Сережа, тебя никто не обидел в классе, пока я не пришла?

– Нет. Я просто привык так сидеть, как в домике. Мне так спокойнее, – тихо ответил он.

– А в прежней школе ты тоже так учился, под столом?

– Сначала как все, а потом... – он замолчал. – А потом под столом.

– А не хочешь сказать, почему?

– Не хочу.

– Хорошо. Но я тебя буду спрашивать, как всех, договорились?

– Да.

Все уроки парнишка так и просидел под столом. Во время одной из перемен вылез, оправил пиджачок и вышел из класса, после того, как все уже убежали в сторону столовой. А потом снова засел под столом.

В это время в класс заглянула директор.

– Нина Семёновна? Все нормально?

– Да. Справлюсь, – успокоила её коллега. Хотя, признаться, была в недоумении: как поступать с заупрямившимся мальцом. Глазами показала на столик, под которым маячила спина парнишки и вихрастый затылок, неровно обстриженый. Директор удивленно замерла у входа, сунулась было к нему, но классная решительно заступила дорогу:

– Спасибо, что зашли... У нас сейчас информатика, – и отрицательно качнула головой в сторону столика. Мол, не надо пока. Директор понятливо отступила назад, кивнула согласно и потихоньку ретировалась.

Новичок, на удивление классу, так и просидел все четыре урока под столиком. Менял учебники и тетради, приловчившись, писал там, устроив тетрадь на поверхности ранца. Вопросов по теме учительница ему пока не задавала: не знала, как поведёт себя, если попросту сесть за стол ещё не решился.

Второй и последующие дни ничем не отличались от первого. Мальчишка, заходя в класс, кивал всем и... устраивался под столом. Попытки его разговорить ни к чему не привели: он угрюмо молчал. Драться с ним по поводу «затворничества» можно бы было, если бы не страшный шрам на голове и шее, уходящий под воротничок рубашки...
Нина Семёновна, на второй день разглядевшая этот страшный шрам, успокоилась со своими педагогическими намётками в этот день, и оставила парнишку в покое.

– Пообвыкнется, притрётся, – глядишь и вылезет на свет Божий, – решила она. – Мало ли что там случилось, может, ещё и вспомнить-то страшно.

Одноклассникам при случае, пока новичка не было в классе с утра, строго-настрого приказала не обращать внимания на необычного ученика, не лезть с расспросами.

– Захочет, сам расскажет. Беда какая-то стряслась, видимо. Такие шрамы так просто не появляются.

На следующей неделе мальчишка вдруг поднял руку на вопрос учительницы. Та спокойно кивнула головой, будто каждый день ей из-под парты тянулась рука.

– Выходи, Сережа, отвечай.

Тот вышел, поправил одежду и с достоинством подошёл к доске. Стоя там, бегло решил написанную задачу и объяснил её.

Только тут все разглядели новичка: худенький, с остреньким подбородком. Прямой нос и упрямая, недетская складочка между бровей уже показывали характер. По тому, как парнишка разделался с задачей в три действия, было понятно, что явно не из отстающих.

– Молодец. Садись. Хотя, – принеси-ка свои сегодняшние записи по всем урокам, – попросила учительница.

Класс притих, всем было любопытно, как поведёт себя новенький у доски. Подойдя к своему убежищу, он достал ранец, поставил его на стол, достал нужные тетради и отдал учительнице. Та бегло проглядела записи, удивлённо покачивая головой:

– Ещё раз молодец! Всё в порядке. Я боялась, что у тебя сложности: всё-таки не за столом работаешь. Глядите! – и показала ребятам вначале одну, потом вторую тетрадь.

Вика Савицкая, – её стол был сразу за Серёжиным, – схватила ранец и тетрадь и пересела под стол, глаза ее блестели от неожиданного поворота урока.

– Серёжа, я с тобой, – прошептала она соседу-затворнику, который немного растерялся от такого участия. Потом демонстративно уткнулся в свою тетрадь, стараясь не глядеть на белоснежные колготки неожиданной соседки.

– Нет, нет, так не пойдёт, – запротестовала Нина Семёновна. – Не станем разгадывать Сережиных загадок, какие у него причины. Захочет, расскажет нам, не захочет, – значит так надо. Думаю, это пройдёт. А все остальные всё-таки сидят, как положено. Мне нужно видеть ваши глаза, дорогие мои, – поднажала она.
Сергей взглянул на неё благодарно из-под стола и устроился там поудобнее...

... Прошло недели три. Класс, к удивлению Нины Семеновны, сдружился. Тех, кто приходил посмотреть на новенького, выпроваживали. Ребятня не бежала теперь прочь из кабинета на переменах, а окружала столик новенького. Двое неразлучников-бузотёров – Стас и Алька, заныривали под стол, и посиживали там, как будто так и надо. Даже Вика, к пальцам которой как будто намертво прилип сотовый телефон, оставила наконец аппарат в покое, и разъясняла Сереже задачу из математики, низко склоняясь со стула под поверхность стола.

Разгадка странному поведению новенького пришла неожиданно, от физрука. На перемене он покатил в коридоре старенький теннисный стол, сложенный книжкой. Колеса были резиновые, шума особо не наблюдалось. Но напротив класса Нины Васильевны порушенная за годы использования половинка стола с ужасающим грохотом свалилась на пол с металлической рамы. Видать, потерялся в пути последний шуруп, который её держал. Звук был такой оглушительный, что все, кто был в классе, вскрикнули от неожиданности. А новенький попросту упал на пол, прикрыл себе голову ранцем и тонко закричал:

– Мамааааа... я боююююсь!..

Он намертво вцепился в ранец, так что побелели костяшки пальцев, и крепко прижимал его к голове. И даже подвывал от страха. Это было столь неожиданно, что никто и не подумал рассмеяться. Нина Семёновна стремглав бросилась к малышу. Упала на пол сбитая ею же сумочка. Вытянула его из-под столешницы, прижала к себе:

– Серёжа! Сережа! Это физрук столешницу уронил, не пугайся. Что ты, что ты?.. Успокойся...

Тот обхватил учительницу и, пряча лицо в её жакете, спросил:

– Это не обстрел? Правда? – руки его ходили ходуном, зуб буквально не попадал на зуб от страха.

– Нет, Сережа! У нас этого попросту не бывает, какой обстрел? Всё, всё, успокаивайся... – обнимая мальчишку, Нина Семёновна почувствовала под пальцами страшный шрам на затылке, мельком взглянула на остальных детей.

– Я... я... так боюсь снова бомбежки, – всхлипывая говорил мальчик. – Мне часто снится, что я опять там, в Горловке, под завалами. Что я снова прячусь под какую-то плиту, чтобы меня не расплющило..

– Говори, говори, Серёж, – поглаживала его по плечам учитель. – Выговаривайся... Мы все поможем тебе, не переживай. Да ведь, дорогие мои, – почти умоляюще взглянула она в класс. И радостно ворохнулось в сердце: ни один из класса не смотрел насмешливо, а у девчонок были на глазах слёзы. Да и сама она вытирала свои глаза, стараясь, чтобы ребятня не заметила.

– У нас не бывает этих бомбёжек, честно-пречестно, – первой подбежала Вика, обняла и учителя, и Серёжу. Это было как сигнал: все вскочили со своих мест, окружили троих и обнялись так, что уже не понять было, где Серёжа, где Вика.

– Погодите, дети! Вы меня уроните! Вы же такие уже большие, – пыталась вырваться Нина Семёновна из круга детских объятий. – Давайте уже сядем? Все по своим местам. Даже Серёжа, да? – освободившись от учеников, она вместе с Сергеем подошла к столу и села. Он примостился рядом, не отрывал от неё рук, всё еще придерживался за её одежду. Мало-помалу успокоился. Хотя ещё видно было, что край его пиджачка запоздало трясло.

– Все сели? Серёжа, ты прости, я же не знала, что ты из Горловки, – расстроилась Нина Семёновна. – Не знаю, почему меня не предупредили. Но точно знаю, что у нас не бывает бомбёжек. Мы тут как у Христа за пазухой. И не будет никогда. Ты мне веришь?

– Верю, – он совсем по-детски подавил в себе затерявшийся всхлип и рукавом вытер глаза. А потом твёрдо сказал: – Я буду теперь сидеть как все. А когда папа вернётся с войны, и школу отремонтируют, и наш дом, мы вернёмся домой.

– Конечно, Серёжа. И мы всем классом поедем к вам в гости, правда же? – Вика подошла к приоткрытой форточке. Весна сегодня разошлась вовсю. Она крупными каплями стучалась в козырёк над окном. Капели со всего размаху разбивались в водяную пыль, которая просвечиала радугой. Солнце по– хулигански врывалось между оконных переплётов в класс, начисто отменяя дисциплину, которая к концу апреля и так хромала.

И ребятне, как всегда, с приходом тепла так хотелось лета, а ещё больше – мирного неба над головой... Потому что все в классе сегодня поняли, что значит «мирное» небо!

Автор: Елена Чубенко

Даша ходила гулять и встретила мужчину своей мечты. Он пятнадцать сантиметров в холке, глаза зеленые, наглые, он блондин с рыжими подпалинами.

Имени она не спросила, полюбила анонимно, обняла руками посередине и принесла домой. Мужчина пытался вырваться, но от влюбленной женщины не так-то легко спастись.

Дома был только я, Даша внесла мужчину в дом, сказала, что он будет жить с нами, у нее в комнате, под батареей. Блох у него нет, Даша была готова принести в этом торжественную клятву на книге со сказками.

Мужчина был еще юный, месяцев полутора от роду. Путь к его сердцу, совершенно определенно, лежал через желудок, так что Даша ушла на кухню, чтобы приготовить мужчине ужин — молока и сосисок, а он отправился осматривать квартиру. Особенно его интересовали пространства за диваном и под кроватью, там он провел весьма длительное время, возможно, искал следы других мужчин, которые были у Даши до него, ревнивый тиран. Найти ему ничего не удалось, он выбрался из-под дивана, чихнул, принялся обнюхивать кресло, за этим важным занятием его застала Даша. Она пришла из кухни, чтобы сообщить, что кушать подано.

Ужин окончательно убедил котенка, что он в квартире главный. Пока он с урчанием насыщал утробу, прислуга стояла вокруг по стойке «смирно» и благоговейно наблюдала, никто не смел есть в его присутствии. Даша сказала:

— Наверное, он голодный, смотри, как ест!

Потом пришла Катя, ей навстречу в коридор выкатился котенок, выгнул спину коромыслом, зашипел: «А ты еще кто?» Катя очень удивилась, раньше на нее никто не смел шипеть в ее собственной квартире, она думала, таких отчаянных храбрецов на свете нет вовсе. Полагаю, кот с первого взгляда признал в Кате тещу, только это в какой-то степени может оправдать его поведение.

— Какой грозный, — сказала Катя. — Надо же, как мурзится!

— Потому что он Мурзик, — объяснила Даша.

Катя поинтересовалась, как хищный зверь попал из мира дикой природы в нашу квартиру, Даша рассказала ей полную драматизма историю о том, какие лишения Мурзику пришлось перенести на улице. Если бы ее слышал Оливер Твист, он расплакался бы от жалости, как девчонка. Теперь, сказала Даша, история закончилась счастливо, Мурзика нашла на улице добрая девочка, принесла к себе домой, он будет там жить. Мама зря беспокоится, он ее не съест, просто он охраняет квартиру от непрошеных гостей. Котенок еще не знает, что мама — свой человек, он принял ее за случайного прохожего и сразу ринулся исполнять свои служебные обязанности.

— Глупый! — сказала Даша Мурзику. — Это же мама, она хорошая!

Катя придерживалась иного мнения, ей казалось, что она отчетливо слышала среди шипения фразу: «Понаехали! Квартира не резиновая!» Даша защищала Мурзика от этих несправедливых инсинуаций, ничего такого Мурзик не шипел, Даша ручалась за его воспитание. Она взяла котенка на руки, поднесла маме к самому лицу, чтобы они познакомились поближе.

Маленькие девочки готовы полюбить котенка на расстоянии до шестидесяти километров, даже если они его в глаза не видели, им достаточно словесного портрета. С годами радиус влюбчивости уменьшается, в Катином возрасте, чтобы попасть под обаяние кота, необходимо оказаться с ним лицом к лицу.

— Какой пусичка, — сказала Катя и принялась тискать котенка.

Даша стала просить:

— Мама, давай его оставим, ну, пожалуйста-препожалуйста!

— Леша, — сказала Катя. — Может, оставим котенка?

Так что вся ответственность за появление кота в нашем доме теперь лежит на мне, это я сказал решающие слова: «Коту — быть». Мы выкупали Мурзика под краном в теплой воде, он смотрел на нас с ненавистью, как закоренелый атеист на фанатиков-баптистов. Едва мы отпустили его, он удалился под диван и там принялся приводить себя в порядок. Потом Даша привязала на нитку фантик от конфеты, прошлась мимо дивана, фантик волочился следом за ней. Мурзик тотчас признал в фантике какое-то мелкое млекопитающее, отряд Аппетитных, семейство Вкусняшек. Он бросился на него и растерзал, жизнь в квартире начинала ему нравиться.

Еще в квартире обитали несколько пар человеческих ног, охотиться на них следовало так. Мурзик забирался под кресло и таился там, пока какие-нибудь ноги не оказывались в зоне видимости, потом набрасывался, и обладатель ног имел счастье поучаствовать в сценке борьбы с диким хищником из поэмы «Мцыри». За какой-нибудь час в доме не осталось ни одной неукушенной ноги, за весь охотничий сезон Акелла ни разу не промахнулся. Я считаю, нам всем крупно повезло, что коты не имеют привычки развешивать свои трофеи над камином.

Мурзик ушел на разведку в кухню, через минуту мы увидели, как он мчится оттуда галопом, вытаращив глаза и прижав уши, судя по всему, он столкнулся там с ужасным потусторонним существом, превосходящим все мыслимое, возможно, с табуреткой. Он удрал в коридор, наткнулся на осенние Дашины сапоги, один из них показался ему мышиной норой. Он залез туда с головой, долго сидел там в засаде. Даша сказала:

— Ну вот, теперь у нас есть свой собственный кот в сапогах.

Вечером мы укладывали Дашу спать, я читал сказку, в это время на кровать взобрался Мурзик. Судя по выражению лица, он был уверен, что кровать постелили для него, и был немало удивлен тем фактом, что там уже спит какая-то девочка, а на краешке кровати примостился мужчина средних лет с книжкой в руках. Вы тоже были бы крайне удивлены, обнаружь вы этих субъектов у себя в кровати, возмущению Мурзика не было предела. Он встопорщил усы, как Боярский, было ясно, что он вот-вот воскликнет: «Канальи!», и выхватит шпагу.

К нашему счастью, под одеялом зашевелилась мышь, Мурзик принялся ее ловить, глупая девчонка с другой стороны одеяла завизжала, Мурзик посмотрел на нее с укоризной. Разве так себя ведут на охоте? Чуть не распугала добычу своим визгом.

Мы устроили Мурзика на подстилке под батареей, уложили его спать, погладили по спине. Мурзик мурлыкал, на морде у него было написано: «Здесь сытная еда и добрая охота, я отсюда никуда не уйду. Гладьте как следует, не ленитесь».

Потом Катя пришла, чтобы погасить в детской свет. Даша сказала:

— Мама, а когда Мурзик вырастет, его будут звать Мурзом?

Сейчас я пишу этот рассказ, а Мурзик мурлычет на коленях у Кати. Он выбрал это место сам, это лучшее место в квартире, раньше оно было моим. Я пытался ревновать, но Катя сказала:

— Перестань, Леша! Видишь — господин назначил меня любимой женой!

Если бы вы видели эту довольную кошачью морду, вы бы сразу поняли, что его жизнь удалась, не каждому мужчине так везет в жизни. Я знаю только двоих — это я, и теперь еще Мурзик. У нас много общего, у обоих есть усы и нас любят женщины, но он счастливее, ему не надо завтра на работу.

И вообще, хорошо быть молодым, красивым и котом...))

Автор: Алексей Березин

Слесарь из И⃰а

Жена вызвала слесаря прочистить засор в ванной. Это не начало порно рассказа, верните детей к экранам.

Слесаря жена нашла в интернете, чуть ли не в инстаграме. И нет, это по-прежнему не начало порно рассказа. Просто жена подумала, что местные, из ЖЭКа, отнесутся к вызову формально, а этому, из инстаграма, мы платим, и он подойдёт к задаче творчески.

Когда слесарь вошёл в наш дом, я пожалел, что доверил жене столь важное хозяйственное предприятие: все же обычный слесарь из ЖЭКа был бы понадёжнее. Дело в том, что слесарь из инстаграма выглядел так, словно я только что впустил в свой дом австралийского пожарного. Мускулистый парень двухметрового роста в обтягивающей майке без плеч. В принципе, вантуз ему был не нужен: он вполне мог прочистить засор собой.

Слесарь из инстаграма немного удивился, застав в квартире ещё и меня.
Слесарь пошёл в ванную, а мы с женой сели ожидать на кухне. Ну, как мы с женой. Я ее туда отвел. Ее тапки буксовали по полу. Из ванной тут же стали доноситься такие звуки, что я был вынужден закрыть уши жены своими ладошками.

— Я закончил! — сообщил радостный запыхавшийся слесарь, выйдя из ванной, и я был благодарен ему за приставку в глаголе.
Мы с женой пошли/побежали смотреть.

Вода уходила в сток с бешеной скоростью, испуганно оглядываясь.
— Ничего себе! — воскликнула жена, — как это у вас так сразу все получилось? А то муж у меня вон тоже пробовал-пробовал и никак.
Слесарь из инстаграма посмотрел на меня с нехорошим прищуром.

— А вы тоже вантузом работали? — спросил слесарь.

Я неопределённо кивнул.

— А покажите нам, что вы делали?

Слесарь с женой вызывающе уставились на меня. «Нам», как мило. Я чувствовал себя как в плохом телешоу.

Я взял вантуз и, умоляя инфаркт повременить, начал быстро-быстро качать им воду, решив доказать всем всё здесь и сейчас раз и навсегда. Но, несмотря на мой финишный спурт, вода предательски прибывала, да еще и разбрызгивалась по всей ванной, попадая на слесаря и на жену.

— Ну, все понятно, — сказал слесарь, и они с женой зачем-то переглянулись, — вы чего частите-то, как подросток?

Слесарь забрал у меня вантуз, приставил его к сливу и сделал один сильный толчок, от которого ванна встала дыбом и застонала (кажется), а вода со сверхзвуковым хлюпом мгновенно исчезла в отверстии, как в туалете самолета. Потом слесарь выпрямился, выгнулся в пояснице до первобытного хруста, заиграв бицепсами (а вот это было подло, у меня когда-то в детстве тоже были мышцы), и вернул мне вантуз. Вантуз был вывернут наизнанку.

Жена сделала странное движение руками, как будто аплодирует, но, заметив мой взгляд, стушевалась и предложила слесарю его проводить.

— Только до дверей, я надеюсь? — хотел я пошутить, но воздержался, потому что про слесарей выше метр девяносто так шутить опасно.
После ухода слесаря я целый вечер сидел и пытался распрямить вантуз обратно. Пальцы у меня посинели. Жена периодически подходила и предлагала свою помощь. А я огрызался, мол, это не ее, а наше мужское дело.
«Наше» — я имел в виду себя и слесаря из инстаграма.

© Олег Батлук

Банка краски

Подземный переход под улицей Горького был, мягко говоря, непривлекательным. Но, если быть честным, мрачные коридоры чистилища были Арбатом по сравнению с этим гиблым местом. Здесь никогда не выписывали штраф за незаконную торговлю, потому что торговать здесь брезговали даже наркоманы и воришки.

Музыканты тоже обходили стороной эту клоаку. Неважно, какую мелодию человек собирался сыграть: в переходе всё звучало как траурный марш. Граждане преодолевали весь путь бегом, не оборачиваясь, и даже цыгане крестились, попав в это обиталище скорби, и старались переходить дорогу поверху, рискуя жизнью и здоровьем.

Но кое-какая фауна в переходе все-таки присутствовала. Ее представляли нищий, но гордый Матвей Степанович и его конкурент и сосед — заслуженный оборванец Юрий Антонович.

Они жили по разные стороны тоннеля, словно его негласные стражи, и никогда друг с другом не общались. Мужчины были такими же серыми, невзрачными и унылыми, как стены, пол и потолок. Никто, проходя мимо, не замечал их протянутые в надежде на подаяние ладони.

Как-то утром переход наполнился страшным звонким эхом ― как будто кто-то спустил по ступеням пьяного робота. Звук шел со стороны Матвея Степановича, а значит, ему и было суждено узнать причину шума — такова негласная заповедь перехода. Источником грохота оказалась банка краски, которую уронили строители, ремонтирующие сверху остановку.

Изучив содержимое, Матвей Степанович отложил банку в сторону и вернулся к своим обычным делам — уснул. А когда проснулся, увидел Юрия Антоновича, который протягивал ему сто рублей.

— За краску, — коротко объяснил сосед.

— Зачем она тебе? — удивился Степаныч.

— Хочу немного интерьер обновить.

— Во чудак, — усмехнулся нищий и с радостью схватился за купюру.

В этот же день Юрий Антонович откопал где-то в урне ссохшуюся малярную кисть и весь вечер потратил на расклеивание ее волосков, а с утра первым делом покрасил небольшой участок стены в светло-зеленый и сел ровно посередине.

— Во дает, — смеялся Матвей Степанович над своим сожителем.

Но смех его был недолгим. Уже через пару часов в шапке Юрия Антоновича весело позвякивала мелочь, а еще туда пару раз плавно опустились несколько купюр. Степанович не мог похвастаться таким же уловом и скоро он понял, в чем причина.

— Вот хитрюга, подсветил себя, — произнес в бороду нищий. — Слышь, Антоныч, дай и мне краски, а то как-то не по-товарищески.

— Закончилась. Там меньше половины банки было, — раздалось в ответ.

— За-ра-за! Вот я дурень, — ругал себя мужчина за отсутствие смекалки.

Понимая, что инициатива по сбору средств полностью перешла в руки соседа, Матвей Степанович дождался сумерек и отправился туда, куда давно зарекался отправляться, — на работу. Всю ночь он что-то разгружал и таскал, и даже сорвал спину, но зато на следующий день спустился в родной переход с целой банкой эмали и валиком. Он потратил несколько часов на брюзжание и моральную подготовку, а потом за двадцать минут скрыл старые бездарные граффити и малоинформативные надписи под слоем белой краски. Затем встал в полный рост и начал выделяться на белоснежном фоне, как свежая капля моторного масла на парадной рубашке.

Сработало. Люди стали замечать нищего и подавать ему на пропитание. Капитал Антоновича стал стекать в сторону коллеги с более широким белым участком за спиной.

— Ты чего идеи воруешь?! — наехал Юрий на коллегу.

— Сам виноват. Надо было объяснить, зачем краску покупаешь, — шикнул в ответ Степаныч.

— А может, мне еще часть денег тебе отдавать? Сам не в состоянии придумать что-то?

— Умей проигрывать, — оскалился нищий и попросил покинуть его владения.

На следующий день Степаныч встал со своей картонной кровати, разбуженный едким запахом сольвента. Антонович уже докрасил стены своей части коридора и, приделав валик на какую-то палку, собирался переходить к потолку.

— Вот гадина малярная! — плевался Матвей. — Что ж, в эту игру могут играть двое.

Заработанных за вчерашний день средств хватило на то, чтобы докрасить свою часть перехода. Зато теперь границы двух жителей были четко обозначены, а сам переход хоть и стал двухцветным, но зато выглядел совершенно иначе, нежели неделю назад. Внутри этого подземелья впервые за долгие годы было светло и даже как-то спокойно.

Людской трафик увеличился, а скорость передвижения значительно замедлилась: всё это не могло не повлиять на благосостояние жителей тоннеля. Теперь мужчины были на виду и денег получали в два раза больше. Казалось бы, это должно было положить конец их распрям, но не тут-то было.

Матвей Степанович стал замечать, что его коллега живет чуточку лучше. Хлеб у него всегда со злаками, вода газированная, а процент жирности сметаны выше. Проведя нехитрую аналитику, оборванец выяснил, что его белая часть тоннеля выглядит менее привлекательной, чем веселенькая зеленая часть Антоновича. Но красить в один цвет было неправильно, могли стереться границы, а это чревато новыми ссорами.

Этой же ночью, пока переход был пуст, Степанович притащил целое ведро черной краски и под любопытным взором сожителя превратил пол своей части тоннеля в шахматное поле. Правда, какое-то странное и неровное. Часть этой композиции зашла на стену и стала извиваться.

Юрий Антонович решил, что его товарищ тронулся рассудком или надышался растворителем, и лег спать. Утром он лицезрел законченную картину и был крайне раздосадован успехом коллеги. Оказалось, что Матвей Степанович обладал весьма недурственным умением работать с перспективой и масштабами. Шахматное поле наползло на стену в виде тропы, которая вела к нарисованной двери. А над дверью сияла надпись «Страна чудес». Это был настоящий арт-объект. И пусть исполнен он был криво и косо, а дверь напоминала вход в жилище учителя геометрии (какой-то параллелограмм), но для страны чудес другого и не требовалось.

— Умно, — хмыкнул Антонович.

Сегодня у Матвея Степановича был настоящий сенокос. Люди не просто проходили мимо ― они фотографировались с рисунком творческого жителя подземелья, который то и дело маячил в кадре и мешал обзору, а уходил, лишь когда ему перепадало что-то из наличности.

Ответ от Юрия Антоновича не заставил себя ждать. Через пару дней вся его часть зеленого коридора представляла собой долину хоббитов: в круглых домиках, обнесенных заборчиками, горел свет, а из кирпичных труб прямо в голубое небо утекал белый дымок, превращаясь в пушистые облака. Антонович никогда не рассказывал о том, что до тесных отношений с алкоголем и стремительного спуска на дно он работал оформителем в газете и был весьма хорош.

На фоне зеленого рая Антоновича шахматные клетки и двери Степановича выглядели блекло. Экономика перехода менялась и перестраивалась быстрее, чем в некоторых странах.

Неясно где, но Степанович раздобыл несколько зеркал и, закрепив их на противоположной от двери стене, задекорировал. Он обозвал эту часть «Зазеркальем», а рядом с дверью дорисовал большие игральные карты, чайник и чашки. Теперь люди могли не только остановиться, чтобы поправить прическу, но и фотографировали себя в зеркалах на фоне его рисунков. Это был очень недурственный и креативный ход. Свою одежду он тоже видоизменил, добавив красок, и сделал из картона цилиндр. Теперь Матвей Степанович был не простым нищим, он был «чудаковатым шляпником».

Все чаще люди пользовались переходом не только по прямому назначению, но и с целью культурного досуга. Со Степановичем фотографировались, его просили сыграть роль персонажа и изобразить недвижимый декор. Мужчина стал чаще посещать банные комплексы и даже выровнял растительность на лице. Он уже мог себе это позволить.

Не отставал и его коллега, облачившийся в древнего мага. С его-то бородой и кустистыми бровями это было несложно. Посох, серая мантия и кривая шляпа не были проблемой для человека, знающего городские свалки как свои четыре пальца.

Вскоре в переход стали стекаться другие творческие личности, например, музыканты. Поначалу Степаныч и Антонович их гоняли, переживая, что те отберут их хлеб. Но музыканты были не дураки и предложили арендовать помещение за процент, тем более что жители перехода ревностно следили за тем, чтобы никто не портил их территорию: гоняли райтеров, всяких пьянчуг и других асоциальных личностей, желающих осквернить прекрасное. Все получали выгоду. Правда, музыкантов хранители подземелья выбирали с умом. Каждый переживал за имидж своей части перехода, и, если кто-то играл недостаточно умело, его изгоняли. А еще, по взаимному согласию обоих мужчин, музыканты должны были играть музыкальные темы из вселенных, изображенных на стенах.

Торговцы тоже порывались попасть в стремительно развивающийся переход, но их не пускали даже за деньги. Имидж как-то сам собой стал главным в этих некогда серых стенах.

Как-то раз, когда Юрий Антонович отсутствовал ввиду поиска нового реквизита, на его часть стены готовилось покушение. Двое молодых людей, в силу отсутствия таланта, мозгов и воспитания, порывались изобразить что-то из учебника биологии за восьмой класс. Тут бы Матвею Степановичу и обрадоваться, потереть руки и ожидать неудачи конкурента, но что-то в душе его подсказывало, что подобное допустить нельзя. Он и сам не заметил, как границы перехода стерлись и переплелись. Он чувствовал свою ответственность за весь переход, а не только за свою часть. Двое малолетних вандалов покинули подземку грустные внутри, но веселые снаружи. Степанович в буквальном смысле разукрасил им лица.

Не прошло и недели, как Юрий Антонович отплатил коллеге тем же — отогнал какого-то нетрезвого нарушителя спокойствия от одного из зеркал Степановича.

Мужчины никогда не обсуждали это вслух, но между ними установилась солидарность и даже какая-то умеренная дружба. А потом пришли люди в дорогих костюмах и другие люди, но уже в форме, и объявили переход государственной собственностью, а его местных жителей самих занесли в раздел преступников. Матвей Степанович и Юрий Антонович, конечно, слышали, что попрошайничество незаконно, и попытались объяснять, что они аниматоры, но оба забыли это слово и обман раскрылся.

— Ладно, разберемся, вдвоем мы быстро на ноги встанем, — бодро улыбнулся Матвеевич, и раскисший Антонович ему кивнул.

Мужчины долго слонялись по городу, пока не наткнулись на переход, соединяющий две стороны улицы Северной. Всё тут напоминало их бывшее пристанище до перемен: серый потолок, черные двери, ведущие в никуда, и чувство апатии, въевшееся в стены.

— Чур, я справа встаю, — застолбил место Антонович.

— С какого перепугу? — удивился Степанович. — С той стороны железная дорога, люди там чаще спускаются, решил всё себе присвоить, хапуга?

— Кто первый, того и тапки! — настаивал Антонович.

— А не пошел бы ты в баню!

— Да сам иди, тебе давно пора, пахнешь, как стадо козлов.

Мужчины разошлись по двум сторонам подземного ринга и, найдя место поудобнее, расположились на своей картонной мебели. С тех пор они больше не разговаривали, пока однажды в переход не упала банка с краской.

Александр Райн

Недавно сорок девять исполнилось, на следующий год пятьдесят будет, а Галина всё ещё надеялась, что кто-то возьмёт её замуж по любви, что у них будут дети. У неё и квартира двухкомнатная. Родители помогли купить. Сейчас отец с матерью уже старые и потеряли всякую надежду увидеть внуков.

А Галя всё надеется. В одной комнате сама живёт, а другая у неё детская. Там и обои соответствующие и мебель детская. Мать всё ворчит, что дочери скоро пятьдесят, а у неё детство ещё не окончилось.

Работает Галя на заводе распредом на большом участке. Целый день техпроцессы и наряды станочникам выдаёт, да журналы заполняет. Начальство часто меняется, как на участке, так и в цехе в целом, а она, как серый кардинал, в любой момент знает, где какая деталь находится, даже самая мелкая. Начальники к ней всё за консультациями ходят и, конечно, в конце месяца премии неплохие выписывают.

*

Этот день на участке начался для Гали, как обычно. Выдала станочникам работу, заполнила молодому начальнику участка журнал перед оперативкой, попила с женщинами чай.

Тут и начальник участка, с оперативки вернулся:

— Галина Даниловна, завтра к нам новый токарь придёт на шестнадцать ка двадцать. Бывший заключённый уже пожилой.

— Слава, а зачем он нам?

— Не знаю. Говорят, он дальний родственник кого-то из директоров, — начальник участка улыбнулся. – Нам весь триста двенадцатый заказ отдали.

— Заказ большой. Мы не справимся.

— Справимся. Галина Даниловна, в этом заказе много болтов и на сорок восемь, и на пятьдесят шесть, и на шестьдесят четыре. Будешь с заказом разбираться, выбери этому новенькому, что-нибудь из этих болтов.

— А не жирно ему будет? – ухмыльнулась Галина.

— Нам, похоже, этот заказ и отдали, чтобы мы с ним нянчились.

— Ладно. А как его фамилия?

— Вот, — начальник участку сунул ей бумажку. – Олег Белов, пятьдесят один год, и номер его телефона.

— Хорошо разберусь. Документация на заказ уже в ПДБ?

— Да, сходи, забери!

*

На следующий день, Галина пришла на работу, как всегда первая. Возле комнаты мастеров уже стоял крепкий хмурый мужчина со шрамами на лице.

— Здравствуйте! — кивнул он головой. — Мне начальника участка.

— Вы Олег Белов?

— Да.

— Подождите, он сейчас придёт.

Начался рабочий день. Всё, как обычно. После обеда к ней подошёл и новенький:

— Галина, начальник участка, сказал, что вы мне работу выдадите.

— Сейчас.

Стала доставать техпроцессы с вложенными в них нарядами и сопроводительными и тут заметила, что взгляд новенького скользнул по её столу с остатками обеда.

— Ты обедал? – строго спросила она.

— С мужиками утром чай пил.

— Садись! – налила чай и вытащила оставшиеся бутерброды.

— Нет, спасибо!

— Не бесплатно, — она улыбнулась. – С первой получки мне конфет купишь.

— Ладно.

Мужчина сел за стол и бутерброды, очень уж быстро, исчезли.

— Спасибо! – благодарно улыбнулся, взял документацию и ушёл.

«А он неплохой мужик, — мелькнула мысль. – Мало ли что, сидел. Просто оступился человек».

*

Большинство работников участка ходили в столовую, удобно и недорого. Галина обедала у себя в комнате мастеров. Комната состояла из двух отделений. В одном были два мастера, а в другом она с начальником участка. Во время обеденного перерыва она оставалась одна.

Сегодня, не зная зачем, принесла три котлеты и картофельное пюре. Обычно ей хватало одной. Зачем принесла?

Разогрела. Когда все ушли в столовую вышла на участок. Так и есть: новенький в одиночестве сидел за столом.

— Олег, а ты что сидишь, не идёшь в столовую?

— Да, так...

— Пошли со мной обедать!

— Нет, — помотал головой мужчина.

— Пошли, пошли! Надеюсь, мы долго на одном участке будем работать. Заодно расскажешь о себе.

Мужчина виновато улыбнулся и пошёл следом за Галиной.

Усадила его, поставила перед ним тарелку:

— Ешь и рассказывай, кто ты такой!

Он взял ложку и стал рассказывать:

— Наверно, обычный неудачник. Окончил школу, техникум, — стал он рассказывать без всяких эмоций. – Затем женился, развёлся. Запил. Может сначала запил, затем развёлся.

Пару минут он сидел молча, уткнувшись в тарелку. Чувствовалось, что дальше случилось, то что перевернуло всю его жизнь. Помолчав, продолжил:

— Затем в драку ввязался. Кто начал её, так и не разобрались. Я спортом занимался, — вновь пауза. – В общем, десять лет по сто одиннадцатой.

Галина убрала пустые тарелки, налила в кружки чай. Хлебнув глоток, Олег продолжил:

— Вернулся. У меня двоюродный брат здесь большим начальником работает. Он, конечно, не в восторге был от моего появления, но в память о своей тётке, моей матери, устроил меня сюда. Квартира моя однокомнатная дочери досталась. Она вышла замуж, и они её обменяли на двухкомнатную. Сейчас у них дочь родилась. Вот только не хотят они со мной родниться, — его лицо помрачнело. – Брат мой двоюродный, выбил мне комнату в общежитие. Жить можно.

— Да, Олег, нелегкая у тебя жизнь.

— Галина, я пойду. Обед скоро окончится. Спасибо тебе большое!

*

Прошла неделя. На карточки перевели аванс по десять тысяч. Перевели и новому токарю. Обычно, кто всего неделю работает, аванс не переводят, но видно его двоюродный брат постарался.

После работы вышла Галина из проходной и вдруг перед ней появился Олег:

— Пошли за конфетами!

— Какими конфетами?

— Ты же сама сказала, — протянул руку. – Пошли!

Нерешительно взяла его под руку. В голове всё перепуталось. Прекрасно понимала, что завтра весь цех будет об этом знать, разговоры начнутся, но мужчина улыбался такой счастливой улыбкой, что невольно улыбнулась и она.

Зашли в магазин, купили конфет, и тут неожиданно, даже для самой, Галя произнесла:

— Пошли ко мне чай пить!

— Пошли!

*

Конечно же, на следующий день весь цех знал об этом. Тем более, они утром вместе под ручку пришли на работу, и вид у обоих такой счастливый. Сразу разговоры пошли, что дело движется к свадьбе.

Так оно и двигалось к свадьбе. Олег стал неплохо зарабатывать, переехал жить к Галине. Подали заявление в загс и через месяц сыграли свадьбу.

Родители невесты были этому рады, ведь единственная дочь, наконец, замуж вышла. Вот только мать на них ворчала:

«Вы хоть ребёнка из детского дома взяли бы. Что же мы с отцом так внуков и не увидим?» Но у Олега судимость за тяжкое преступление и ребёнка им по закону никто не даст».

*

И вот, когда мать стала в очередной раз ворчать, Галина вдруг заявила:

— Я сама рожу.

— Доченька, что ты говоришь? – удивилась мать. – Тебе осенью пятьдесят лет исполнится.

— Вот в пятьдесят и рожу. Я уже на третьем месяце.

— Муж-то знает?

— Знает, — Галина улыбнулась счастливой улыбкой. – Вчера ходила на консультацию, сказали, что у нас мальчик будет.

— Ой, доченька, как я рада. Лишь бы всё хорошо было.

*

Последние лет пять Галина представляла, как она встретит своё пятидесятилетие. Но такого и представить не могла. В свой юбилей она кричала от боли в родильном блоке.

И вдруг раздался плач, похожий на писк. Слёзы застилали глаза, словно сквозь туман, Галина видела, что врач проделал какие-то манипуляции и... положил ей на живот тёплый комочек и произнёс:

— Иди, познакомься с мамой!

Он полежал совсем немного, его забрали и куда-то унесли, медсёстры занялись мамой. Часа два она пролежала в родильном блоке, затем её перевели в послеродовую палату.

И почти тут же медсестра принесла маленького родного человечка, завернутого в пелёнку:

— Ваш сыночек кушать хочет, — медсестра улыбнулась. – Это ведь ваши первые роды?

— Да.

— Давайте я вам покажу, как правильно это делать, — положила его рядом, всё объяснила, затем спросила. – Он с вами останется или вы хотите отдохнуть?

— Со мной, со мной, — испуганно произнесла Галина, словно боясь, что её сыночка отберут.

— Вот ваши вещи. Родственники передали.

— Спасибо!

Малютка наелся и заснул, а мама долго с таким восторгом смотрела на него. И вдруг...

«Олег ведь ждёт».

Осторожно встала и подошла к окну. Внизу стоял и муж, и мать с отцом. Смотрели на окна. Хотела открыть окно, но на улице ноябрь. Бросилась к пакету, стоящему на тумбочки, нашла телефон и вновь бросилась к окну, на ходу набирая номер.

— Олег! Смотри правее, я рукой машу.

— Вижу! – его радостный крик. – Как вы там? Нам сказали, что ты родила.

— Да, он со мной! Покушал и спит.

— Какой он?

— Маленький... подожди... сейчас...

Дрожа от восторга, сфотографировала сыночка, переслала супругу, и бросилась к окну. Увидел, как он радостно вскинул руки, стал показывать тёще и тестю.

Её мама вынула свой телефон, и тут же на телефоне Галины заиграла музыка:

— Доченька, — раздался радостной, чуть срывающийся голос матери. – С днём рождения тебя! С двойным днём рождения!

— Спасибо, мама!

— Всё же дождались мы с отцом внука.

— Мама, ты плачешь?

— Это я от радости.

— Идите домой! На улице холодно.

*

Постояв ещё немного, родственники помахали руками и ушли.

А Галина легла рядом с сыном. Так радостно было в душе. Пусть в пятьдесят, но у неё есть любимый муж и сын.

Автор: «Рассказы стрельца»

Плот

— Вот скажи мне, Егорка, ну зачем тебе отпуск? Что ты там будешь делать? — директор что-то усердно искал в своем телефоне и даже не поднимал взгляда на Егора. — Ты же без работы не сможешь, а на диване валяться — это то же самое, что в рабочем кресле. Только там скука смертная, а тут — развитие, общение, деньги, в конце концов. Ботинки себе новые купишь, — покосился начальник на грязную обувь Егора.

— Я на плоту по реке сплавляться решил. Нет там ни людей, ни общения, ни денег. Только речка и тишина. Разве что рыбаки на берегу, но там за общение и огрести можно, — оправдывал Егор свой порыв на законный отдых.
 
— Как это — на плоту? Где ты его возьмешь? — оторвался от телефона директор.
 
— Так я уже его взял, в смысле построил.
 
— Что, вот прям взял и построил?
 
— Ага, — показал Егор ладони со следами от извлеченных заноз. — Отдохнуть от всех хочу, а другого способа не придумал, — мечтательно закатил он глаза.
 
Директор молча смотрел на Егора, явно переваривая информацию. Затем повернул к себе заявление и поставил подпись.
 

*

 
— Егорка, ну ты чего удумал? Какой еще плот? Тоже мне, блин, Юрий Лоза нашелся. Ты отпуск-то по уму используй! Нам баню конопатить надо! — хрипел по телефону отец.
 
— Пап, да какая баня? Я и париться-то не люблю.
 
— Да ты не парься, но конопатить помоги! Там и дядя Сережа будет, и брат твой Васька приедет.
 
— Я тебе в прошлый отпуск уже помог яму копать под туалет, а половину позапрошлого лета мы с тобой, дядей Сережей и Васькой забор этот проклятый ставили, который вы потом сами же и сломали, когда вам скучно без соседских лиц стало. Дай мне хоть раз в жизни в одиночестве на свежем воздухе побыть, шашлыка наесться вдоволь и позагорать без предварительного насилия над позвоночником и печенью. Пойми, я устал от людей!
 
— Да ты че... Да где это видано... Да... — затерявшись среди слов, отец издал напоследок какое-то тарахтение и сбросил вызов.
 

*

 
— Егорка, мы тут с Вовкой как узнали от бати твоего, что у тебя отпуск, тоже решили взять отпуска! Так что жди гостей, — встретил Егора у магазина старый знакомый Андрюха, который от радости светился, как китайский фонарик.
 
— Какие отпуска? Вы же оба без работы сидите уже два года, — старался пройти мимо Егор.
 
— Ну... Это не важно. Главное, что отгуливать нужно обязательно в компании друзей!
 
— Не, Андрюха, у вас жены есть, с ними и проводите свои «отпуска», а я в тишине побыть хочу, один. Мне надо познать внутренний дзен, побыть наедине с собственным «я», книжку давно отложенную прочесть, в конце концов. Я там все оборудовал: навес, свет на батарейках, скамейка, стол, место под палатку.
 
— Ого, да ты прям подготовился!
 
— Два месяца готовился! Так что — извиняй.
 

*

 
В день отплытия Егор стоял на берегу возле своего плота и сверялся со списком необходимых в плавании вещей. Он с нетерпением ждал момента заветного уединения. Не так важна была сама затея с плотом, как тот факт, что на реке его никто не побеспокоит. Никто не дозвонится, никто не будет стучать в дверь или караулить у подъезда. Все, чего хотел Егор, — это отдохнуть в одиночестве. Само предприятие эффективно решало вопрос уединения без больших финансовых затрат. Наслаждаясь звуками реки, кваканьем лягушек и знойным летним солнцем, Егор загрузил последнюю сумку с продуктами на плот и уже было хотел отчаливать, как из кустов внезапно появился отец.
 
— Я тут подумал: ты был прав. Надо же хоть иногда просто отдыхать в отпусках, — заявил тот с ходу, снимая с плеч огромный рюкзак. — Кстати, дядя Сережа и Васька поддержали твой выбор.
 
Не успел отец договорить, как эти двое возникли из камышей. Их лица украшали хитрые, довольные ухмылки. У каждого за спиной имелась поклажа, а еще дядя Сережа держал в руке огромный пакет, в котором что-то многообещающе позвякивало.
 
— Можно мы с тобой?
 
Егор смотрел на непрошеных гостей, сожалея о том, что рассказал в деталях о своем маршруте.
 
— Добро пожаловать, — натянул он вялую улыбку на свои отвисшие от разочарования щеки, и показал на плот.
 
Не успели мужчины погрузить вещи, как на берегу появился большой черный джип. Хлопнув дверью, из него вывалилась плотная фигура в камуфляжном костюме-тройке и с упитанным портфельчиком в руках. Костюм скрывал в себе пропитанное смесью кремов от комаров, загара и болей в суставах тело директора Егора.
 
— Смирнов, здравствуй! Ты так вдохновил меня идеей с этим своим плотом, одиночеством и тишиной, что я сам решил взять отпуск! Коллеги твою геолокацию мне еле сдали, чуть не уволил пару человек. Мне плот некогда строить, а ты, смотрю, парень рукастый, приличную посудину сделал. Возьмешь с собой в рамках производственной необходимости?
 
Последняя фраза прозвучала как утверждение. Директор похлопал рукой по портфельчику и продолжил:
 
— К тому же у плота тоже должен быть свой директор. Я и работу с собой взял на случай, если заскучаем. Как раз обмозгуем новый формат договоров с отсроченными платежами для наших клиентов. О, а ты, смотрю, и не один вовсе, как мне рассказывал, — подозрительно покосился он на мужчин. — Евгений Павлович, начальник Егора! — протянул он промасленную кремами руку.
 
— Антон Ильич, папа этого социофоба, — улыбнулся отец, а затем представил остальной коллектив.
 
Не успели незваные гости перезнакомиться, как к берегу с ревом подскочило нечто, напоминающее металлический курятник на колесах, с треснутой эмблемой «Вольво» на абстрактном бампере. Внутри транспортного средства тряслись и ругались четыре тела, которые вырывались на свободу, кукарекая о большой непобедимой дружбе и жизненно необходимых каждому человеку тишине и уединению.
 
— Брат, мы пытались уйти без жен, но они настояли, чтобы мы взяли их тоже постигать внутренний дзен.
 
— Я должен был постигать дзен! Я! В одиночестве!
 
— Кто же это постигает дзен в одиночестве? Мы и радио прихватили! — радостно кричал Вовка, доставая жену с заднего сидения.
 
Вскоре на берег подошли еще двое, кому Егор на днях с восторгом рассказывал о том, как это хорошо, когда отпуск можно провести в одиночестве и тишине. На его большой плот уместилось десять человек. Они уже начали пить за уединение и ругать непроработанное в мелочах судно, когда Егор принялся отталкивать его от берега большим бревном.
 
Течение быстро подхватило плот и понесло в сторону соседней области.
 
— Подождите! Егорку забыли! Давайте к берегу! У кого весла?! — слышались вдали голоса.
 
Егор стоял у воды, держа в руках весла, улыбался и смотрел на удаляющийся источник шума. Сегодня был первый день долгожданного отпуска.

Александр Райн

ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Я маленькая и мне холодно! Так холодно, что даже голода не чувствую. Нас у мамки трое: Сашка, Петька и я. Обо мне забыли... Давно лежу на печке, никто не кличет. Наверное, ждут, когда помру. Потом съедят. Петька говорил, будто в нашей деревне такие случаи поголовно. Страшно! Вот и молчу. Лежу тихонько, может, не тронут. Уж помру, тогда пускай...

Сквозь дрёму слышу разговор:

• Ты, Дарья, радуйся, что твои выживут! В приюте их накормят, оденут, обуют. А на следующий год, если будешь жива, заберёшь, – говорит незнакомый мужчина.
• И в школу их определят. Станут учиться как все советские дети, – вторит ему тоже незнакомая женщина.
• Пусть едут, – соглашается мамка и покорно кивает головой.
• Господи, – ужасается женщина, – как же их везти? Голые, босые! Дайте одеяло! Ведь замёрзнут в дороге.
• Берите. Мне всё равно, – отрешённо говорит мамка и даже не плачет.

Мамку из нас троих больше никто не видел. Видимо с голоду померла. И я о своём раннем детстве больше ничего не помню.
 
В приюте было лучше, чем дома: маленько кормили, но тоже хорошего мало. Каждый выживал, как мог. Старшие ребята отбирали у маленьких хлеб, били и издевались. Если бы не Саша, не выжила. Он заступался за меня и подкармливал. Уж, где брал тот лишний кусочек хлебца, только ему ведомо. А Петька вовсе чужой стал: мимо пройдёт, будто не родной, глазки долу и нет его.
 
Учиться нравилось, училась хорошо. Саше помогала, у него с науками не очень ладилось, но уважали брата за «золотые руки». Даже с уроков, порой, снимали, если требовалось срочно починить скамью, замок или почистить дымоход в печи.
 
Была у меня там подружка — шустрая – жуть! Мальчишек с ума сводила, табун из них на привязи возле себя держала, дрались не раз из-за неё. Частенько постель Гулькина ночью пустовала. Утром на цыпочках явится в спальную комнату, нырнёт под одеяло и дрыхнет до горна. А днём ходит, как ни в чём не бывало, даже вида не подаёт, что ночь напролёт где-то шастала. Зато потом нас конфетами угощала, и все молчали, никто нашу черноокую партизанку воспитателям ни разу не выдал.
 
Саша хоть и старше был, но семилетку мы с ним вместе закончили. Потом его сразу в армию забрали, а меня направили в ремесленное училище. Проучилась год, и началась война. Всех учеников скопом отправили работать на завод. Цех огромный, и станков в нём видимо-невидимо. Я на всё происходящее сверху смотрела как баба Яга из своей ступы, а ступой была маленькая кабинка мостового крана. Профессию не выбирала, куда определили, там и работала.
 
Братьев летом сорок второго отправили на фронт. Петька погиб под Сталинградом, а Саша пропал без вести. Поплакала, конечно... Сашу очень жалела, но работала так много, что горевать было некогда: ела и спала в цехе. Меня берегли на заводе: толковые крановщицы наперечёт. Победу тоже отметила на своём рабочем месте. Это, когда все рыдали и радовались одновременно, а я сигналы сверху подавала, беспрестанно названивая, и никто из начальства не ругался.
 
Мне тогда девятнадцать исполнилось, но женихов не было. Нравился один мужчина — Главный технолог нашего цеха. Он не воевал, имея бронь, потому всю войну мы были рядом. Я привыкла видеть его каждый день, видеть, как уважительно относились к нему рабочие. Чем-то он напоминал мне Сашу – такой же деловой и незлобивый.
 
А сразу, как отметили победу, я неожиданно встретила Гулю. Как-то после рабочего дня спустилась из своей «ступы» в цех, и меня заключили в объятия чьи-то горячие руки. Это была она!

• Давно ты здесь? – спросила я.
• Два дня как оформилась, – радостно ответила Гуля.
• Кем взяли?
• Учётчицей.
• Куда пропала?
• Разве не знаешь? Воевала.
• Слышала, но не поверила.
• Почему?
• Ты же только на два года старше меня.
• Помог один товарищ. Любовь у нас, вместе воевали.
• Раненых с поля боя выносила?
• Вот ещё! Телеграфисткой при штабе числилась.
• Понятно. Здесь уже устроилась?
• Да. Комнату в общежитии выделили.
• Ничего себе! Я пятый год работаю, а нас — девчонок в одной комнате по сей день шестеро.
• Это вас! А я с ребёночком.
• От кого?
• Много будешь знать... Ладно, скажу. От полковника, с которым на войне была. Он и комнату мне выхлопотал, и с работой помог.
• Когда же ты всё успела?
• И ты успевай! Жизнь короткая.
• Не получается.
• Значит, не стараешься. Слушай, – Гуля на секунду замолчала, – что за симпатичный мужчина при галстуке по цеху расхаживает?
• Наш технолог.
• Как зовут?
• Игнат Валентинович.
• Понравился он мне, – без обиняков объявила Гуля.
• Он женат и у него детей двое, – обомлев, сообщила я.
• Это ничего. Дети вырастут.
• Гуля, парней на заводе хватает. Зачем он тебе?
• Мужем будет. А ты чего вся зарделась?
• Ничего не зарделась! Наработалась, вот и хожу румяная.
• Врёшь. Поди, сама на него виды имеешь?
• Успокойся. Не имею.
• Тогда помалкивай! Я воевала и заслужила своё счастье, пока ты здесь в тылу отсиживалась.
• Вообще-то я работала. И днём, и ночью.
• Ну, ну! Особенно ночью...
• Ладно, Гуля! Живи, как знаешь. Время рассудит.

Я тогда ужасно расстроилась и оскорбилась не только за себя, но и за весь наш цех, за всех ребят, которые не доедали, не высыпались и вкалывали, чтобы наша армия била фашистов, не жалея снарядов.
Но Гуля шла к цели напролом. Очень скоро я стала замечать её рядом с Игнатом: то у какого-нибудь станка, то рядом с каптёркой, а то у кабинета технологов. Черноокая красавица своего добилась. Игнат Валентинович от семьи ушёл и поселился у Гули в общежитии. Но жена Главного технолога оказалась дамой непростой: будучи членом партии, работала инструктором в горкоме. И однажды Игнат Валентинович пропал, а его рабочее место занял вернувшийся с фронта инженер. После прокурорских проверок выявили недостачу меди для снарядных ободков и Главного технолога отправили по этапу в лагерь. Хорошо, что не расстреляли, тогда это было запросто. А Гуля, недолго думая, стала привечать нового технолога. Похоже, она просто западала на мужчин в этой должности, а она – жена Главного... Красиво...
 
Через год после этих событий я получила письмо – впервые в жизни! И очень ему удивилась: родных у меня не осталось, знакомые – все в цехе. Вскрыла, и обмерла... Оно было от Игната Валентиновича. Он писал:
«Здравствуй, милая Фанечка! Хорошее у тебя имя. Оно означает ум и трудолюбие. И я с этими определениями полностью согласен. Понимаю, что моё письмо покажется неожиданным, но поверь, мне больше не к кому обратиться. Если не трудно, то хотя бы просто ответь на мои вопросы. Ты девушка сердечная, я это понял сразу, как с тобой поговорил впервые. Правда, разговоры наши носили чисто рабочий характер, но я их не забыл. Не буду более утомлять посторонними измышлениями и спрошу: как живут мои дети, вышла ли замуж жена, мы ведь с ней развелись ещё до суда. И если не будет в тягость, пришли мне, пожалуйста, небольшую посылочку с тёплыми носками и шарфом. Другого просить не осмелюсь. До свидания, милая Фанечка! Счастья тебе и здоровье. Только здесь я стал ценить его по-настоящему».
 
Прочитав письмо, почувствовала, как у меня сжалось сердце и потеплело в душе. Значит, ничего не забылось... До появления Гули на заводе я замечала: часто при встрече со мной у Игната влажнели глаза и немного хрипел голос. Тогда не придавала этому особого значения – не смела даже предположить, что могла ему понравиться. А если бы и предположила, то никогда не позволила себе кокетство с женатым мужчиной.
 
В ближайший выходной побежала на рынок и купила две пары шерстяных носков, шарф и вязаную безрукавку. А ещё три банки ленд-лизовской тушёнки и сухого печенья. На большее у меня просто не хватило моей зарплаты, хотя получала чуть меньше квалифицированного рабочего. Всё купленное сложила в фанерный ящик и отослала вместе со своим письмом, которое тоже писала первый раз в жизни, а потому помню каждое слово:
 
«Здравствуйте, Игнат! Посылаю по вашей просьбе посылку. Очень хочется, чтобы она дошла в целости и сохранности. Сыновья ваши живы, здоровы и ходят в школу. А бывшая жена вышла замуж, видимо, за своего коллегу. Не знаю, кто он по должности, но на работу и с работы они ступают под ручку. Извините, большего узнать не удалось, поскольку я по характеру не очень общительная и разговоры о посторонней семейной жизни не люблю. Если будут просьбы ещё – не стесняйтесь, постараюсь их выполнить. До свидания и берегите себя! Вы мне тоже всегда нравились».
 
После письма Игната и своего собственного первого послания мужчине я счастливо загрустила. Да, так тоже бывает. У меня появилась надежда на личную жизнь, о которой давно грезила, но не решалась серьёзно думать.
 
Переписывались мы регулярно, но я особо об этом не распространялась. В своих письмах Игнат советовал мне закончить десятилетку и поступить в институт на заочное отделение, что я и сделала.
 
А когда умер Сталин, по амнистии стали выпускать сидельцев. Игната тоже выпустили, и он сразу пришёл ко мне в общежитие. Мы расписались и сняли комнату. Через год я родила девочку. Окончив институт и получив диплом инженера-механика, стала начальником ОТК. Это были самые счастливые дни и годы в моей жизни. Любовь, семья, хорошая работа — думала, что теперь ничто не сможет омрачить наше с Игнатом счастье. Но жизнь безоблачной не бывает...
 
Муж Гули умер от ран, полученных на войне, и она опять стала открыто заглядываться на Игната. Ведь, даже пережив лагерь, он оставался видным мужчиной. Высокий, седовласый красавец с благородной осанкой, будто сошедший с полотен художников, писавших знатных дворян прошлых веков. Он нравился всем женщинам, и я не раз замечала их восхищённые или блудливые взгляды. Порой моё сердце разрывалось от ревности, но я вспоминала один рассказ, который услышала от него сразу по возвращению, и успокаивалась...
 
Это было в лагере после первого года отсидки — самого тяжёлого для него. Как-то проснулся ночью – захотел по нужде, да так, что до утра не дотерпеть. С вечера заключённых накормили ржавой селёдкой, много выпил воды, вот и приспичило. В бараке тишина, все спят. Боясь кого-либо разбудить, он тихонько открыл дверь и направился в уборную. Выйдя, заметил, что на лагерном дворе пусто, а ворота приоткрыты. Уж, почему так вышло — неизвестно. Единственный часовой спал, подперев забор и уткнувшись носом в тулуп. На сторожевой вышке тоже пусто. Собак и тех не видно и не слышно. Удивился тогда: неужели такое возможно? Или это сон? Нееет! Ночь. Звёзды. Тишина и покой. Вздохнул полной грудью, и неожиданно у него в мозгу стрельнуло — надо бежать! Это шанс, возможно, единственный. Не сознавая, что делает — решился. Не торопясь, очень тихо, направился к воротам, проскользнул в приоткрытую щель и так же тихонько зашагал в сторону леса. Прошёл метров двести и отрезвел. Дальше что? Куда идти? В какую сторону? Без еды... Один... В тайге... Постоял – в голове не мелькнуло ни одной светлой мысли. И обречённо, как на заклание, развернувшись, побрёл к своему бараку. Никто ничего не заметил. Когда улёгся на нары, больше не уснул, а проплакал до утра. После этого случая и написал мне своё первое письмо. Помню, что выслушав его рассказ, всем сердцем поверила: человек, подумавший в ту ночь именно обо мне, как о своей единственной надежде на спасение, не может быть изменником, и никакие Гули его больше не совратят. Так и вышло.
 
Но давнишняя «подруга» однажды подловила меня на улице после рабочего дня и всё-таки высказалась:

• За что таким везёт? Не понимаю! И должность крепкую поимела, и мужика – красавца на поводке держишь!
• Должность заработала, а для этого выучилась. А мужа полюбила, и он поверил в мою любовь, – ответила я.
• Я тоже любила.
• Может не сердцем, а по расчёту?
• Какая разница!
• Разница в том, что ты больше думала о себе и своих желаниях. А я об Игнате. Если бы я болтала на каждом перекрёстке о его письмах из лагеря, то работу давно бы потеряла, и ему не смогла помочь.
• Смотри, какая благородная! Помню, в детдоме никто тебя — зерно прелое – не замечал, и вдруг проросла.
• Гуля, жизнь разная. У тебя ведь тоже всё неплохо. Здоровая, красивая, сына растишь! А своего мужчину ещё встретишь.
• Конечно, встречу! Не сомневайся!

На этом мы с Гулей расстались и больше не общались: что хотели – друг другу сказали, а другие темы нас не волновали.
Вскоре наша семья получила двухкомнатную квартиру – «хрущёвку». Иметь собственный угол, жить не под прицелом посторонних людей, это истинное блаженство и удовольствие. И мы его наконец-то дождались.
Шло время, наша дочь выросла, вышла замуж и подарила нам внучат. Жизнь страны тоже менялась, и вместо долгожданного коммунизма пришёл непонятный капитализм. Наступившие перемены ломали людей и их судьбы. Мы с мужем, ставшие уже пенсионерами, лучшего для себя не ждали, а просто думали, как выжить в то непростое время и чем помочь внукам...
 
Но тут случилось одно необыкновенное событие, настолько необыкновенное, что поверить в него было невозможно! Нашёлся Саша, который уже очень много лет жил в Штатах. В сорок втором году он попал в плен и оказался в немецком концлагере. Там познакомился и подружился с одним молодым французом и даже выучил его язык. Жизнь в лагере казалась невозможной, но они выжили. А перед самым освобождением француз в одночасье умер из-за воспаления лёгких. Тогда Саша надел его полосатую робу с номером и назвался его именем. Кто-то брату намекнул, что побывавшим в фашистском плену русским солдатам дома жизни не будет и им грозит такой же лагерь. На короткое время остался во Франции, а при первой возможности переехал в Америку. Там женился и, будучи парнем рукастым, открыл автомастерскую, но всегда помнил о родной земле и сожалел, что не может вернуться. И тут у нас случилась перестройка, появилась возможность навестить родных. Так я встретилась с родным братом.

• Ты меня осуждаешь? – спросил он, рассказав свою историю.
• Не имею права, – ответила я. – Жизнь одна! И ты сумел её сохранить, никого не подставив и не оговорив, а просто воспользовавшись предложенными обстоятельствами.
• Ты сняла с моей души камень. Все годы на чужбине я ощущал себя предателем.
• Это из-за нашего советского воспитания. У нас ведь главное — страна, а человек пылинка.
• Хорошо, что жизнь ваша изменилась.
• Изменилась. Но люди прежние и новые законы часто вмещают в старое русло.
• А я уж хотел вернуться!
• Не выдумывай! Живи, где привык. Да и родственники твои сюда не захотят.
• Ты права. Не захотят. Тогда вы приезжайте к нам погостить, – предложил он.

Саша уехал. А мы к нему с ответным визитом поехать не решились. Со здоровьем у Игната было не шибко хорошо, и он вскоре умер. Для меня это было огромное несчастье. Ходила из угла в угол по своей квартире и не могла успокоиться. Дни тянулись однообразно и тоскливо. А в один из таких сумрачных дней я получила повестку в суд. Сыновья Игната решили отсудить у меня одну комнату моей «двушки». Мне объяснили, что они имеют на это полное право, являясь его прямыми наследниками. Пришлось на старости лет заниматься поисками подходящего жилья и переездом...
 
Так я оказалась в маленькой квартирке и, слава богу, что для меня такая нашлась! На стене висят фотографии дочери, двух внуков, правнучки и моего любимого Игната.
... Ночь ушла и уже светает. Немного полежу, потом поднимусь и поставлю тесто.
 
Сегодня правнучка со своим молодым человеком придут ко мне в гости. Жизнь подарила ещё один денёк! Надо пользоваться. И туда... не торопиться. У меня всё хорошо – есть что вспомнить. Я и вспоминаю!
 
Почти каждый новый день. Перед рассветом...

Автор: Светлана Рассказова

«Олежка»
Утро на коммутаторе выдалось какое-то бешеное. Почти сразу после развода всем приспичило куда-то звонить. Причем, по таким позывным, что у меня ум за разум заходил при попытках вспомнить схему связи.

Неожиданно все прекратилось. Не веря своему счастью, я достал «Астру», закурил и налил в банку воды из канистры для кофе. Курить на коммутаторе, вообще-то, было запрещено, но при высокой нагрузке на телефониста на это дело закрывали глаза.
Солдатским чутьем уловив какое-то шебуршание за дверью, я повернулся. Дверь медленно отворилась и в комнату вошло нечто... Передо мной стоял незнакомый солдат. Ростом 185, примерно 44 размера в плечах, наверное 42 в талии и одетый, конечно же, размера на четыре больше. Кроме этого, при движении он выворачивался так, что казалось, будто он просто переламывается. А если посмотреть на него сбоку, то по всему выходило, что солдат какой-то двумерный. У него были высота и ширина, но отсутствовала толщина.
Следом за ним зашел начальник штаба.
 

• Так. Это ваш новый боец. Переведен в наш батальон. Зови замка или Палыча. Пусть оформляют, как полагается. Кстати, где Палыч?
• Недавно вышел. На территории где-то.
• Знаю я, как он на территории. Или спирт в санчасти пьет, или за грибами пошел.
• Не, товарищ капитан. Он до 18.00 ни-ни...
• Ну ладно. Я пошел.

Палыч – это наш командир взвода. Уже, можно сказать, дембель. На пенсию ему через года полтора. Отличный специалист, максимум чего достиг – звания старшего лейтенанта. Просто когда ему в очередной раз присваивали капитана, он это дело отмечал с таким размахом, что через пару дней его снова делали старлеем. А капитана ему пытались дать раз 5-6.
 

• Олег, – протянул мне тонкую и длинную руку новичок и уставился на меня огромными, грустными глазами. Не надо было смотреть в его личное дело, чтобы определить его национальность. Передо мной стоял чистокровный еврей.
• Костя, – ответил я. В этот момент снова заверещал коммутатор.
• Включи кипятильник. Чай, кофе, сахар в шкафу. Перекусить там тоже есть. И я сразу же забыл о нем.

На следующий день мы думали, куда пристроить Олежку. Как-то сразу получилось так, что все стали звать его таким уменьшительным именем.
Дел у нашего взвода было невпроворот. Поэтому первое, на что решили его направить, была линия. Аккурат мне и была предложена «почетная» обязанность научить Олежку лазить по столбам. Благо, неподалеку от части здорово провис наш кабель.
Взяв когти, телефон и нехитрый инструмент, мы вдвоем вышли за ворота. Добравшись до нужного столба, я стал показывать Олежке, как надевать когти. Затем, подойдя к столбу, показал, как на него надо залезать. Сначала как обычно, когда создается впечатление, будто идет себе человек по горизонтали, а потом вдруг начинает идти по вертикали. А затем медленно, чтобы показать, как и чем цепляться. Олежка вроде все понял.
Понять не значит сделать. Обхватив столб, Олежка поставил на него одну ногу, затем вторую. Чуть не упав, перехватился руками и подтянул ноги. Далее чуть подумал и снова переставил ноги выше. И еще раз. Но руками не перехватывался. Он застыл на высоте примерно метра в причудливой позе: руки держат столб, ноги почти прижаты к рукам, тощая задница свисает вниз. В такой позе обалдевшего лемура он провисел несколько секунд, затем посмотрел на меня глазами, в которых отражалась вековая скорбь всего еврейского народа, и обреченно рухнул вниз. Ему элементарно не хватило сил подтянуться.
Таким образом мы перепробовали на Олежке все направления деятельности нашего взвода. Единственное, что он мог отлично делать, это дежурить на коммутаторе. Но при его дежурстве из-за его манеры разговаривать ничего не могли делать офицеры штаба. А после одного случая ему вообще запретили садиться за пульт на срок дольше получаса и только на подмену.
А дело было так. Звонок командира части. За коммутатором Олежка.

• Соедини меня с командиром четвертой роты.
• А таки нет его на месте. Вышел куда-то.
• Найди его.
• Не, товарищ майор, дел много. Давайте я вам замполита дам?

Опешивший от такой наглости комбат, не нашел ничего другого, как спросить:

• А зачем мне замполит???
• А зачем вам командир четвертой роты? – не менее резонно заметил Олежка.

ТА-57 – хороший телефон. Он отлично выдержал бросок в сейф. А комбат с тех пор начал скрежетать зубами, услышав жмеринский акцент.
 
Как ни странно, Олежка сам себе нашел дело. За нашим взводом числилась уборка территории. Как-то мы разбежались по делам еще с развода, и Олежка остался один убираться на территории. К вечеру приштабную территорию было не узнать. Олежке самому это дело так понравилось, что на следующий день трава была аккуратно пострижена, еще через день пострижены кусты, потом побелен бордюр. За такую красоту комбат простил Олежке его национальные особенности и даже стал втихаря снабжать того сигаретами.
Олежка от нечего делать даже сделал симпатичную клумбу из цветов, которые накопал в лесу и посадил выкопанные там же елочки.
Целый день его можно было видеть с метлой, ножницами или лейкой. А территория просто преобразилась. Казалось, что человек нашел свое место.
 
Беда пришла как всегда неожиданно. Мне позвонил знакомый из штаба бригады и сообщил, что нач. связи бригады собрался на днях проверить нашу работу ключом на Р-102. Это был удар поддых...
Дело в том, что этой станцией мы пользовались только в качестве приемника и иногда как телеграфной станцией. Работать ключом никто из нас не умел. Было понятно, что за такой пробел в связи нам несдобровать...
Несколько дней мы мучительно пытались освоить азбуку Морзе, сидя в классе ЗОМП в окружении муляжей, показывающих что бывает при поражении теми или иными веществами. Но всем нам было понятно, что ничего толкового не получится. Проблема была не в том, чтобы передать, а в том, чтобы принять...
В назначенный день все мы, включая ком. взвода и нач. штаба, набились в радиостанцию. Грустно глядя на выключенную пока панель, нач. штаба спросил:

• Ну, кто упадет на амбразуру?

Желающих не нашлось. В самой глубине около двери стоял Олежка, также грустно глядя на станцию. Время приближалось. Неожиданно Олежка тихо произнес

• Можно я тогда, раз никто не хочет?

Палыч, ком. взвода, только махнул рукой, проглотив обычное выражение про то, кого и где можно.
Олежка сел на сиденье, как обычно скрючив свое худющее тело, и стал разглядывать станцию.
Неожиданно я понял, что он смотрит на нее не с точки зрения «с чего бы начать», а смотрит как на старого знакомого, что он когда-то ее видел и знает ее отлично. А сейчас он просто здоровается с техникой.
Олежка повернулся и спросил:

• А где журнал связи?
• А что это за журнал?
• Ну... туда записывается время начала и окончания сеанса и еще всякая ерунда
• Да хрен знает. Может в ящиках. Посмотри.

Олежка достал журнал и обратился к нач. штаба:

• Его нужно пронумеровать и прошить.
• Зачем?
• Так положено.

Олежка отложил журнал, пару раз щелкнул ключом и быстрыми, точными движениями включил станцию.

• Пусть прогреется. Дайте кто-нибудь ручку...

В назначенное время запищала морзянка. Олежка взялся за ключ, ответил, дал настройку и сделал первую запись в журнале.
В этот момент мы поняли, что эту проверку наш взвод пройдет.
Олежка пододвинул к себе лист бумаги и тут началась передача. Лично я не смог разобрать ни одного символа, а Олежка, подперев голову рукой строчил на бумаге странные знаки. Как потом оказалось, он просто стенографировал...
Передача закончилась, Олежка переписал все на нормальный язык и протянул лист нач. штаба.

• Это вам. Только тут бред какой-то...

НШ взглянул на лист и взялся за телефон:

• Кодировщика, быстро!

Через несколько минут вернулся кодировщик:

• Товарищ капитан, это условный текст, на него надо ответить вот это. И протянул НШ другой лист бумаги.
• А тот я во входящие занес...
• Хорошо. НШ протянул принесенный текст Олежке.
• Передавай вот это.

То, что произошло дальше, никто не ожидал. Выйдя на связь, Олежка начал передачу...
Звук ключа слился в сплошной какой-то гул, неонка, прикрепленная на фидере под самым потолком, не мигала в такт ключу, как обычно, а светилась ярким, ровным светом. Самым интересным было то, что при такой скорости передача была четко структурирована.
Выпулив текст за какие-то секунды, Олежка стал ждать ответ.

• RPT.
• Хм... сказал Олежка и повторил медленнее.
• RPT.

Еще медленнее...

• RPT.

Еще медленнее передавал Олежка...
В конце концов, после очередного повтора, дождавшись нового RPT, Олежка четко и внятно передал – DLB и сообщил о закрытии связи. Этот DLB мы все приняли «на ура» и откровенно заржали. Было понятно, что Олежка превосходит, и еще как превосходит, любого связиста штаба бригады.
Тут зазвонил телефон. Стоящий рядом НШ снял трубку и чуть не отбросил ее в сторону – из трубки лился сплошным потоком отборнейший мат!
Дождавшись паузы, НШ вежливо поинтересовался, с кем он говорит. После очередных порций матюков выяснилось, что это начальник связи бригады.

• А я начальник штаба, капитан ххх. И я буду требовать собрания суда офицерской чести, так как вы посмели меня не только оскорбить, но оскорбить в присутствии моих подчиненных. Но сначала я напишу на вас рапорт в политотдел корпуса. На том конце провода стали мямлить что-то неразборчивое.

Как выяснилось, начальник связи бригады решил лично размяться – он считался большим специалистом по ключу. Поэтому он сильно удивился, когда Олежка с первого раза принял все, что он передал, и совсем обалдел, когда сам перестал успевать за Олежкой. Сильно краснея, он передавал просьбу о повторе. А уж когда услышал мнение далекого абонента о своих способностях и такое бесцеремонное закрытие связи, просто чуть не сошел с ума...
Мы стали потихоньку расходиться. Олежка выключил станцию и побрел к выходу.

• А куда это вы, товарищ ефрейтор? – спросил НШ.
• Я там подмести до конца не успел. И я не ефрейтор...
• Уже ефрейтор. И это, – НШ обвел рукой вокруг, – твой пост. Это. Твоя. Радиостанция. А уж кому подметать, мы всегда найдем...

Олежка обалдело огляделся и ответил:

• Ну я тогда пойду журнал прошью...

P.S. Все было очень просто. Олежкин дед был коротковолновиком. Много раз его с рацией забрасывали в тыл врага во время войны. Отец тоже стал коротковолновиком. Поэтому Олежка всю эту технику видел сызмальства. Писать и работать ключом он начал буквально одновременно. Выступал на каких-то соревнованиях, что-то успешно завоевывал.
 
В последующем он неоднократно нас выручал, умудряясь выходить на связь из таких мест, где связи и быть не могло.
При этом, не имея специального образования, ни разу не слышав ни об Остроградском, ни о Гауссе, ни тем более, о роторах и дивергенциях, он буквально чувствовал радиосвязь.
А то, что он никому не говорил о своих знаниях, он объяснил просто – так вы же не спрашивали...
 
© КЕБ

ТЫ ТОЛЬКО ЖИВИ!
— А я говорю надо быстрее! — старуха неожиданно надавила своей ногой на ногу Юрия, которая находилась на педали газа и стрелка спидометра перевалила за отметку 100 км/ч.
 

*

Громко выругавшись, Юрий резко вывернул руль влево и ударил по тормозам. Автомобиль Ford Focus остановился буквально в полуметре от бетонного столба. «Нет, ну вы это видели?» — возмутился он, эмоционально размахивая руками.
 
Девушка, которая сидела на заднем сиденье, ничего не видела. Она вообще ни вперед, ни по сторонам не смотрела — в «Одноклассниках» со своей подругой переписывалась.
 
Но перепугалась сильно.
 
Поэтому сначала кивнула «на автомате», утвердительно отвечая на вопрос водителя, а потом сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и унять дрожь в руках.
 
Всё-таки вся жизнь её недолгая перед глазами пролетела. Как одно мгновение.
 
— Как же достали эти кошки! Постоянно перебегают дорогу в неположенном месте!.
 
— Угу, — согласилась девушка, увлеченно тыкая пальцем в экран смартфона.
 
— Ладно бы просто перебегали, так нет — выскакивают в самый последний момент откуда-то и прямо под колеса... Хорошо, что не на оживленной дороге, а в переулке. Напомните, кстати, вам какой номер дома нужен?
 
— Советский переулок, дом тринадцать, — пробубнила девушка, не отрывая глаз от телефона.
 
Юрий завел двигатель, сдал немного назад, потом крутанул руль и поехал по нужному адресу.
 
А внутри у него всё кипело — достали эти кошки...
За сегодняшний день это уже второй случай, когда животное бросалось под колеса его авто.
 
А до этого дня таких случаев было еще больше. Пальцев на руках и ногах не хватит, да и волос на голове тоже, чтобы пересчитать. Причем это не только с ним происходило, другие таксисты тоже жаловались и возмущались, только, в отличие от него, слов красивых не подбирали.
 
Что думали, то и говорили.
 
А Валерка Чугунякин на своей новенькой Тойоте вовсе в аварию попал на прошлой неделе.
 
Да, слава Богу, жив остался, но машина ремонту не подлежит. А таксист без авто — то же самое, что дровосек без топора. Одно название.
 
«И почему службы по отлову животных бездействуют? Давно пора всех переловить и...» — возмущался он.
Только возмущался уже про себя, потому что девушка на заднем сиденье лишь угукала и кивала.
 
Ни поговорить с ней, ни наболевшим поделиться... Совсем скучно жить стало.
 
Юрий остановился возле нужного дома, дождался, пока девушка выйдет, после чего стал разворачиваться, одновременно сообщая диспетчеру, что свободен. А сам в это время думал о кошках...
 
Постоянно он обещал себе, что в следующий раз, когда очередная кошка бросится под колеса, не будет больше ни в сторону сворачивать, ни тормозить, но постоянно он и тормозил, и сворачивал в сторону, пытаясь избежать столкновения.
 
Вот не любил он животных, а всё равно жалел их. Объяснить этот парадокс Юрий не мог.
 
Может, в прошлой жизни он был котом?
Но это ничего не меняло: он очень злился.
 
На себя злился и на кошек этих, которые из ниоткуда появляются перед ним на дороге.
 
Вот все говорят: работать таксистом — проще простого. Это не на заводе болты с гайками вытачивать. Купил себе машину и развози клиентов по нужным адресам.
 
Ага! А ты попробуй найди еще этих клиентов. В одиночку конкурировать с «именитыми» таксопарками не получится.
 
А чтобы «начинающему» таксисту попасть в хороший таксопарк, нужно не только иметь машину, но и опыт вождения. Причем безаварийного! Те, кто хоть раз в аварию попадал — «естественный отбор» не проходят.
 
Юрию повезло: его взяли. Но сказали, что если в ДТП попадет, может больше на работе не появляться.
 
Вот Юра и старался изо всех сил избегать аварийных ситуаций.
А кошки будто специально вставляли палки в колеса. Будто не хотели, чтобы Юра в такси работал и деньги себе на жизнь зарабатывал.
 
Иногда ему очень хотелось выскочить из машины и погнаться за усатым «нарушителем» ПДД, поймать его...
 
А потом... Вот не знал он, что бы сделал с кошкой потом, но что-то бы сделал.
 
Достали потому что. Зла на них не хватает. Одни эмоции...
 
— Улица Троллейбусная, сорок восемь. Нужно забрать женщину с двумя детьми и отвезти на Аэрофлотскую. Кто свободен? — быстро протараторил диспетчер.
 
— Заказ принял! — сразу ответил Юрий. — Нахожусь в пяти минутах.
 
Чтобы хорошо зарабатывать в такси, нужно не только уверенно крутить баранку, но и везде успевать. Крутиться как белка в рулевом колесе.
 
Тогда не только на хлеб хватит, но и на масло сливочное с колбасой.
Именно поэтому Юрий брал любые заказы. Куда и с кем ехать — его не волновало. Главное, чтобы не протирать штаны на стоянке полдня.
 
— Остановите, пожалуйста, у во-о-он того киоска, — неожиданно закричала женщина, забирая у ребенка булочку.
 
— Не положено, — спокойно ответил Юрий. — Возле дома остановлю.
 
— Мне детям мороженое надо купить! Как вы смеете вообще не выполнять требование клиента? Это я вам деньги плачу, а не вы мне!
 
«Это я тебя с твоими детьми везу, а не ты меня» — подумал Юра, но не стал говорить этого вслух. Видно же, что мамаша — женщина конфликтная и неуравновешенная.
 
Ей только повод дай, потом локти будешь кусать, что не смог промолчать...
 
— Я этого так не оставлю! Буду жаловаться! — кричала она, выходя из машины и громко хлопнув на прощание дверью.
 
«Надеюсь, что не президенту?» — усмехнулся Юра, глядя ей вслед.
 
На угрозы пожаловаться он реагировал всегда с улыбкой, поскольку не чувствовал своей вины и знал, что поступает правильно. Да и трудно ему было не улыбаться, когда он слышал от пассажиров:
 
«Да я министру транспорта заявление на тебя накатаю!».
«Я сегодня же буду звонить в прокуратуру и прочие вышестоящие органы».
Другие клиенты грозно обещали пожаловаться на него и его непрофессиональные действия депутатам, в мировой суд и даже самому...
 
...верховному главнокомандующему.
 
К счастью, пока никто из них не приехал «на разборки» и к себе на ковер не вызывал.
 
Он посмотрел назад, тяжело вздохнул, потом достал пылесос и стал делать генеральную уборку.
 
После детей всегда так: то печенье раскрошат по всему салону, то воду прольют, то еще чего-нибудь... Сейчас вот крошки от слоеной булочки оставили после себя. Ну ничего: сейчас уберет по-быстрому и будет новые заказы ждать.
 

*

 
Несмотря на два инцидента с кошками и неприятный конфликт с мамой двоих детей, день выдался на удивление удачным и продуктивным. Если бы всегда так было...
 
«На сегодня, пожалуй, хватит» — подумал Юрий, отправляя диспетчеру сообщение, что сегодня больше принимать заказы не будет.
 
Он никогда не работал допоздна, потому что ночью вероятность попасть в ДТП многократно возрастала.
 
А он не мог себе этого позволить. Да и вообще, по ночам спать надо, а не по городу гонять.
Неожиданно перед капотом автомобиля «нарисовалась» бабуля. Очень странная бабуля.
 
Сколько ей лет, Юрий так и не смог понять.
 
Вроде и морщины на лице, и кожа на руках дряблая, и даже горб небольшой на спине имелся, но двигалась она шустренько. Будто не старушка вовсе, а озорная девчонка лет двадцати.
 
Она быстро подошла к водительской двери и постучала своим длинным костлявым пальцем по стеклу, требуя внимания к своей персоне.
 
— Вы что-то хотели? — удивленно спросил Юрий, и в то же время с любопытством рассматривая старушку из ниоткуда.
 
«А действительно, откуда она тут взялась вообще? Минуту назад никого поблизости не было...»
 
— Мне на 105-й километр надо! Срочно!
 
«Ничего себе заявочка! Сто пятый километр — это за городом. Что она там забыла на ночь глядя?».
 
— Вы это серьезно?
 
— Я похожа на легкомысленного человека? Едем или мне более сговорчивого водителя искать? Плачу по двойному тарифу.
 
Старушка быстро достала откуда-то помятые купюры и протянула их Юрию.
 
Он задумался буквально на несколько секунд, обдумывая предложение, и согласился.
В конце концов, деньги на дороге не валяются. «Пусть это будет последний рейс на сегодня».
 
Когда старушка села рядом с ним на пассажирское сиденье, Юрий завел двигатель и тронулся с места, выруливая на проезжую часть. Хорошо хоть пробки уже рассосались.
 
Половину пути они ехали молча. Но поскольку молчать Юра не любил, то решил поговорить со старушкой. Тем более что его распирало любопытство: что такого срочного понадобилось ей за городом в столь поздний час?
 
— Меня Юрий зовут. А вас?
 
— Вы уверены, что хотите знать мое имя? — улыбнулась старуха.
 
— А почему нет? Это нормально, когда люди знакомятся.
 
— С такими, как я, лучше дружбу не водить... Но если настаиваешь... Агриппина Всеволодовна я.
 
— Ничего себе! — чуть не присвистнул Юрий. Впервые он услышал такое редкое имя и еще более редкое отчество.
 
— Вы, конечно, извините меня за бестактность, но не скажете ли, зачем вам срочно понадобилось за город в десять часов вечера?
 
— А зачем люди вообще куда-то едут, торопятся? Значит, есть в этом такая необходимость. А много будете знать, то быстро состаритесь.
 
«Может, она и права, — подумал Юрий. — Чего он со своими вопросами к чужому человеку в душу лезет?».
 
Не давала покоя только переноска в руках старушки. Такие обычно используют для транспортировки котов.
 
Вот только она была пустая....
 
— Можете быстрее ехать? — не спросила, а потребовала старуха. Сухо так, с неприязнью.
 
— Не могу. Знак видели: ограничение скорости? Да и зачем гнать? Видимость плохая.
 
— А я говорю надо быстрее! — старуха неожиданно надавила своей ногой на ногу Юрия, которая находилась на педали газа.
 
— Вы что делаете? — закричал Юра, пытаясь оттолкнуть старуху, которая, ко всему прочему, еще и навалилась на него всем телом.
 
Он успел заметить только табличку с цифрами «105-й км», потом почувствовал, как в машину что-то ударилось. Не услышал, а именно почувствовал. Будто это в него сейчас врезались.
 
Оттолкнув, наконец, ненормальную, он успел нажать на тормоз.
 
— Вот и приехали... — зло улыбнулась старуха и вышла на дорогу.
 
Юрий ничего не понимал и пребывал в неком ступоре. Он подобные ситуации только в фильмах видел.
 
Но сейчас же не кино идет и даже не сон. Всё реально. Потом до него стало доходить: они кого-то сбили. Но кого?
Юра заглушил двигатель и выскочил из машины, оставив фары включенными.
 
На дороге он увидел кота.
 
Молодой кот, которому жить еще и жить... Он пытался встать и даже встал на все четыре лапы, но...
 
Но потом снова упал. Дыхание его стало тяжелым, а в глазах — застыли слезы... Да, самые настоящие кошачьи слезы. Оказывается, кошки тоже умеют плакать.
 
— Что вы наделали? — закричал Юрий на старуху. — Зачем?
 
А она посмотрела на него строго, открывая дверцу переноски, и усмехнулась:
 
— Странно это слышать от человека, который ненавидит кошек. Уйди в сторону и не мешай мне.
 
— В смысле? Зачем вам кот?
 
— Его время пришло и никто уже ничего не в силах изменить. Такова участь всех, кто живет на улице.
 
Юрий вообще ничего не понимал. То ли старуха спятила, то ли он с ума сошел.
Когда костлявые руки потянулись к коту, тот вдруг жалобно замяукал и попытался отползти в сторону. К Юре.
 
Было видно, что кот боялся этих рук. От них веяло холодом. Юра тоже это почувствовал и содрогнулся.
 
«Да кто же она?».
 
— Стойте! Зачем вы это делаете? — еще раз спросил Юрий, подходя ближе.
 
— Не мешай, человек. Ты свою миссию уже выполнил, а теперь позволь мне сделать свою работу.
 
«Работу? Какую еще работу?».
 
Кот снова посмотрел на Юрия, прося о помощи. И он вдруг понял, что должен ему помочь. Обязан.
 
Даже несмотря на то, что он действительно их не любил. Просто «не любить» и «ненавидеть» — это разные вещи. Он никогда не желал им смерти. Тем более такой.
 
Юра с силой оттолкнул старуху, взял кота на руки и быстро побежал в машину.
 
Как назло, двигатель не хотел заводиться. «Ну давай, давай, не подводи меня» — разговаривал Юра с машиной, и она его услышала. Завелась. Он сразу рванул с места, развернулся и помчался в ветклинику.
 
— Неужто ты думал, что сможешь от меня убежать? — нагло улыбалась старуха, сидя на переднем сиденье.
 
— Что за..? — выругался Юра. — Ты кто такая? Что тебе надо?
 
— Я за ним пришла, — мрачно ответила старуха, показывая на кота. — И никто не сможет мне помешать. Никто, слышишь? Ты не успеешь его спасти. Ему остались считаные минуты.
 
«Ага! Посмотрим!» — подумал Юра и вдавил педаль газа до упора.
 
Он никогда раньше не нарушал ПДД. Но сейчас был особый случай. Нужно было спасти кота. Любой ценой. Поэтому Юрий ехал на огромной скорости, не останавливаясь на красный цвет и ловко маневрируя на сложных участках дороги, где одна яма на другой.
 
— Ты только живи! — кричал Юра коту, каждую минуту оборачиваясь назад.
 
— Не успеешь... — смеялась старуха, постукивая пальцами по приборной панели.
 
Но Юрий успел.
 
Вопреки всему.
 
Подъехав к главному входу круглосуточной ветлечебницы, он схватил кота и побежал внутрь здания.
Там он сбивчиво объяснил ситуацию и врач, выхватив у него кота, быстро исчез за дверью, куда посторонним вход был запрещен. Юрий с опаской посмотрел на главный вход и за стеклянной дверью заметил старуху, которая смотрела на него с явной злостью.
 
А потом крикнула:
 
— Я еще вернусь! Ничто не вечно в этом мире. Ничто и ничего. Запомни это!
 
Она пропала так же внезапно, как и появилась. Юрий с облегчением выдохнул, а потом стал ждать врача и думать о том, что случилось. «Наверное, не стоит об этом никому рассказывать...
 
Еще, не дай Бог, примут за умалишенного и с работы выгонят... Но что это было вообще такое? Кто эта старуха?».

*

 
Спустя три года после случившегося Юрий неоднократно задавал себе эти вопросы и подозрительно смотрел на старушек с переносками, которые за все время встречались ему только дважды.
 
Но ответ на эти вопросы он так и не нашел. Да уже и не нужен ему был этот ответ.
 
Главное, что Филя живой и здоровый. Да, пришлось бороться за него, но у Юрия всё получилось.
И теперь вместе со своим любимым котом он продолжал работать в такси. Развозили клиентов по адресам. Оставлять его дома он боялся, поэтому всегда брал с собой.
 
Юра, как и раньше: крутил баранку и строго соблюдал правила дорожного движения, и даже научился угадывать, в какой именно момент и где кошка будет перебегать дорогу, всегда сбавляя скорость и внимательно озираясь по сторонам, а Филька...
 
... Филька в это время развлекал пассажиров.
 
Особенно он нравился детям, которые с удовольствием гладили его шерсть и здоровались с ним за лапу.
 
Однажды Юрий вдруг поймал себя на мысли, что в этом мире действительно ничего и ничто не вечно, и даже был согласен со старухой в том, что коты на улице долго не живут.
 
Но он был уверен, что при желании любую жизнь можно продлить. Достаточно просто дать шанс.
из сети

Эксперимент за рулём
— Совсем озверели со своими расценками. И это за эконом! — пробубнил Макс, выходя из кафе и щурясь в экран телефона.
 

Как только дверь за спиной захлопнулась, тут же смолк смех, музыка превратилась в сплошной бас, сдерживаемый стенами и окнами, а спертый воздух, прогретый центральным отоплением и алкогольными парами, сменился пробирающим до костей дыханием осенней ночи. Ноги вели Макса на стоянку.
 
— Дорога пустая, тут ехать пятнадцать минут по прямой. С какого перепугу так дорого? — продолжал он свой монолог, подходя к поставленному на прикол до утра автомобилю, чтобы забрать рюкзак.
 
Попав в салон собственного авто, Макс закрыл дверь, повернул ключ зажигания и нажал кнопку на магнитоле. Из колонок вырвались любимые песни, печка быстро начала заполнять салон теплым воздухом, настроение поползло вверх.
 
«Дорога пустая. Пятнадцать минут по прямой», — снова раздалось где-то в подсознании.
 
Макс глянул на себя в зеркало заднего вида: глаза трезвые, умные, волосы уложены, выглядит прилично, да и выпито-то всего четыре виски, к тому же с колой.
 
«Там и виски-то с напёрсток, остальное кола да лёд. Не знаю я, что ли, как они наливают?»
 
Включив фары, Макс немного покрутил руль, глотнул соленой воды из бутылки, без интереса погладил пальцем новостную ленту в телефоне и, выдохнув, словно собирался нырнуть, включил передачу. Он не проехал и полметра, когда в окно сбоку постучали.
 
— Братан, докинешь? — раздался чей-то голос.
 
— Мать твою! — вскрикнул Макс от неожиданности и, набрав в щеки воздух, громко выпустил его через сомкнутые губы.
 
— Подкинь, а? Я заплачу. Тут недалеко, я уже десять минут такси жду. — Молодой парень в одной футболке прыгал на месте, пытаясь таким образом согреться.
 
Макс подозрительно смотрел на него, не решаясь даже опустить стекло. Что-то в этом человеке его смущало.
 
— Я из «Бурбона», мы с тобой за соседними столиками сидели, — показал парень на кафе, из которого Макс недавно вышел.
 
«Вроде не сильно выпившим выглядит, не должен барагозить», — подумал Макс и, опустив наполовину стекло, сказал:
 
— Куда тебе?
 
— До промзоны. Лягу сразу на работе, чтобы не опоздать с утра, — улыбнулся тип такой искренней улыбкой, что Макс сдался.
 
— Ладно, прыгай, мне по пути.
 
— Спасибо, бро! А то пешком неохота — оделся, как видишь, не по погоде, — смеялся пассажир, сев в машину и подставляя красные с холода пальцы под дующие теплым воздухом заслонки. — Андрей, — протянул парень руку.
 
— Макс.
 
— Макс, а ты не боишься за рулем подшофе гонять?
 
— Ты выйти хочешь? — ответил вопросом на вопрос Макс, выруливая на основной проспект.
 
— Не-не, ехай, — махнул рукой пассажир, — это я так. Такси устал ждать, да и цены, — присвистнул он, а затем протянул Максу смятую купюру. Водитель не стал отказываться — не друга же везет.
 
Дальше ехали молча. Один раз Макс проскочил на красный и чуть не въехал в бок черной машины, двигающейся с выключенными фарами.
 
— А чё он без света? — бросил в своё оправдание Макс, опередив осуждение со стороны пассажира.
 
— Знаешь, а здорово, что я тебя встретил и что ты такой смелый оказался, — сказал Андрей, когда они выехали на финишную прямую.
 
— Да я не смелый, просто за рулем уже пятнадцать лет и каждую кочку тут знаю. С закрытыми глазами доеду.
 
— Круто! — искренне похвалил парень. — Тут налево и под кирпич.
 
Освещенная фонарями дорога привела их на территорию металлоприемника. Почти у самых ворот раздался хлопо́к, и машину резко повело вправо.
 
Терпеливо выслушав всё, что вертелось на расслабленном языке Макса, Андрей спросил:
 
— Запаска есть?
 
— Да какая, твою мать, запаска! — ударил по рулю кулаком Макс и ночную тишину разразил короткий звуковой сигнал.
 
— Ща всё будет, — подмигнул Андрей и как-то жутко улыбнулся.
 
— Что будет? — проглотил густую слюну Макс, на секунду решив, что всё это было подстроено с целью убить его и закопать среди металлических барханов, возвышающихся за забором.
 
— У меня там колеса на любое авто, может, даже получится подобрать такой же протектор, — объяснил парень, вылезая из машины. — Пойдём вместе глянем.
 
Водитель не спешил. Парень как-то изменился, уже не казался пьяным. Макс всё пытался вспомнить, видел он его в кафе или нет.
 
— Ты домой хочешь попасть или как?
 
Слова подействовали, Макс вышел, но двигатель глушить не стал. Он обошел машину и взглянул на колесо. Диск практически касался земли.
 
«Всё этот олень виноват», — выругался про себя Макс.
 
Отперев навесной замок на калитке, Андрей чем-то щелкнул на столбе, и несколько прожекторов осветили слабым светом территорию металлоприемника.
 
— Пойдём, вон какой выбор, — показал парень Максу на целый автопарк, расположившийся сбоку от главного въезда. — Так, пятнадцатый диаметр... — задумчиво произнёс ночной попутчик и двинулся к первым рядам автомобильного кладбища.
 
Макс шел от него на расстоянии, внимательно оглядываясь по сторонам и изучая в ночной тишине груды металлического мусора на колесах, который раньше стоил немалых денег и, возможно, даже был куплен в кредит. Большинство того, что могло пойти на продажу: двери, капоты, даже пороги — уже были сняты или аккуратно спилены. Через лопнувшие стекла Макс разглядывал вывернутые наружу внутренности бардачков и разноцветные макароны проводов выпотрошенной электроники. Пустыми мешками свисали с рулей и приборных панелей сработавшие подушки безопасности. А там, где они не сработали, Макс старался не задерживать взгляд, боясь увидеть страшные следы. Это железное кладбище наводило смертельную тоску и ужас. И пусть мертвыми здесь были только машины, Макс чувствовал, как реальная смерть бродила среди каркасов, забирая с собой остатки человеческого прошлого.
 
— Вот, смотри, не то? — раздался откуда-то из центра металлического погоста голос.
 
Пройдя мимо наполовину сожранного коррозией минивэна и сложенного гармошкой джипа, Макс увидел своего нового знакомого, разглядывающего колеса сильно пострадавшего седана. Часть багажника находилась на месте водительского сиденья.
 
— Это что, детское кресло? — не обращая внимания на колесо, которое подсвечивал телефоном Андрей, спросил дрожащим голосом Макс, глядя на машину.
 
— А? Да! История — жуть. Какой-то бухой влетел в нее сзади на светофоре. Вся семья... того, — показал парень многозначительный жест, проведя большим пальцем себе в области горла.
 
— Это всё машины, побывавшие в авариях? — спросил Макс, оглянувшись по сторонам.
 
— Да, директор как-то договорился, что теперь бо́льшую часть машин с области после аварий свозят сюда. Тут экспертизы проводят. А потом всё это разбирается и продается по частям, а остатки в лом, — весьма бодро рассказывал паренек. — Колесо смотреть будешь?
 
— И что за аварии? — словно забыв о проблеме, переспросил Макс, продолжая рассматривать жуткие последствия дорожных происшествий.
 
— В основном пьяные. Самые страшные случаи — уж точно. А главное знаешь что?
 
— Что? — спросил Макс, выпустив в воздух вместе со словами облако белого пара.
 
— Те, кто выпивают, как правило, выживают, а вот их жертвы...
 
Парень посветил фонариком на разорванную пополам машину неизвестной марки, и перед глазами Макса сама собой появилась страшная картина произошедшего.
 
— И ведь многие виновные считают, что они ничего такого не ожидали. «Я сто грамм всего выпил», — часто говорят они, не веря собственным глазам, когда понимают, что натворили.
 
— А ты откуда знаешь? — Макс взглянул парню в глаза.
 
— Я-то? — улыбнулся тот в ответ жуткой улыбкой. — Так это моя машина, — показал он снова на ту, с которой хотел снять колесо.
 
— В смысле? — отшатнулся Макс и случайно задел какое-то ведро, что со звоном полетело на землю, напугав его до чертиков.
 
— Я был за рулём, рядом жена сидела, сзади сын. Мы ехали вечером с дачи, когда нас догнала газель. Водитель на суде сказал, что выпил за обедом всего пару бокалов пива и дело тут вовсе не в алкоголе. А то, что он уснул за рулем, так это всё тяжелый рабочий график виноват. Вот так-то...
 
— Ты же сказал, что в этой аварии никто не выжил... — Макс не сводил глаз с Андрея, чувствуя, как волосы встают дыбом, а внутренности сжимаются.
 
— Верно, — холодно улыбнулся тот, и в этот момент один из прожекторов вырубился, погрузив большую часть территории во мрак.
 
Макс не стал проверять подлинность слов и бросился наутёк, спотыкаясь по пути о разные железки. Оставив машину, где была, лишь заглушив двигатель и заперев двери, он добежал до главной дороги и там вызвал такси.
 
Вернулся Макс лишь на следующий вечер, когда был полностью уверен, что в крови не осталось и одной десятой промилле. Пробитое колесо было кем-то заменено, и, не желая выяснять кем, Макс уехал, обещая себе никогда больше не повторять подобных экспериментов за рулём.
 

*

 
— Зачем ты ему помог с колесом? — спросил отец, когда Андрей поднялся в конце смены к нему офис.
 
— Для эффекта, — подмигнул парень. — Пусть оно служит напоминанием.
 
— Завязывал бы ты со своими приколами, мало ли какие люди бывают. Могут ведь и не поверить в твои сказки.
 
— Знаешь, пап, даже если и не поверят, не страшно. Пусть и в морду дадут — плевать. Достаточно разок оказаться здесь и разглядеть всё хорошенько, чтобы лишний раз задуматься, прежде чем сесть за руль после рюмки. Ну а кто не задумается, тот рано или поздно привезет нам свою машину, а уж мы на этом заработаем свою копейку, как ни крути.
 
Александр Райн

Первая брачная ночь
В маленькой комнате учительского общежития за столиком, покрытым тяжелой скатертью с бахромой, сидела молодая учительница — Нина Александровна. Было ей всего двадцать четыре года от роду. И собой она была хороша.

Пушистые волосы темной лавиной лежали на её плечах. По будням с помощью шпилек она собирала их в пучок, но они, непослушные, упрямыми волнистыми прядками обрамляли её лицо и делали его привлекательнее. Классические черты лица позволяли назвать её красавицей. Сияющие серые глаза Нины Александровны смотрели на мир доброжелательно. Звонкий и высокий голос был слышен даже в коридоре школы, когда она вела уроки у своих любимых второклассников. Она работала с ними уже второй год. Не у всех у них все получалось. Никак не шла учеба у Полякова Васи. И писал он плохо. Пропускал все гласные звуки. Фамилию свою писал четырьмя согласными буквами — ПЛКВ.
 
— Египтянин ты мой! Так, как ты — писали египтяне. Ты — не одинок. Человечество не сразу уловило и выделило гласные звуки в речи. Но оно — справилось. Значит справишься и ты!
 
Теперь, во втором классе Вася уже писал диктанты на четверки. Преодолел преграду. Справился. Мало кто знал, что почти полгода Вася ходил к Нине Александровне на индивидуальные занятия к ней в общежитие. Садился у стола. Они с молодой учительницей брали книгу сказок и превращали каждую сказку в балладу. Они тексты пели! И так Вася постигал мир гласных звуков!
 
— В некотором ца-а-а-рстве, в некотором государстве-е-е-е! — слышалось в коридоре.
 
Теперь за окном стоял месяц март.
 
Нина смотрела через промытое окно на куст черемухи, который рос под окном. Она думала о том, что в природе все устроено мудро. Весной Земля каждый год переживает радость обновления. Деревья теряют свою листву осенью. Считается, что всю. Но на старой черемухе все-таки оставались прошлогодние листья. Почему ни снег, ни ветер, ни зимний буран так и не заставили их оторваться от родной ветки? Сиротливыми коричневыми комочками несколько пожухлых листочков черемухи виднелись в сплетении гибких веток. Удержались. Но весной появятся новые листочки, а ворох отживших листьев появится из-под зимнего снега у самых корней черемухи. Но они так и останутся — прошлогодней листвой. Черемуха при всем своем желании не поднимет их с земли и не вернет на свои ветки. Крона дерева обновится полностью.
 
Почему же у людей все не так просто, как у живых деревьев? Прошлое совсем не похоже на ворох листьев весной под деревцем. Некоторые события, как застрявшие в кроне листья, остаются с человеком навсегда.
 
Нет, нет, да и подкинет услужливая память то один эпизод из прошлого, то другой.
 
Хорошо, когда эти воспоминания — светлые.
 
Вот она — молодая студентка педагогического колледжа. Техникума, как он назывался в годы её студенчества. Ей еще нет и восемнадцати лет, но она устроилась на временную работу в цех по выпечке пирожков. Заводик почти рядом с домом. Но Егор приезжает за ней после смены на велосипеде. Она понимает, что ему нравится возить её на рамке велосипеда. Ведь так он её почти обнимал! На виду у всех. Она навряд ли бы согласилась прокатиться с ним, если бы так не уставала. И вот однажды ей показалось, что Егор смотрит ей за вырез платья. Ах так? Незаметно она достала тогда из сумочки маленькую коробочку пудры, открыла её. И вот — только он неприлично близко склонился к ней — на, ему пудрой прямо в лицо.
 
Слетели в кювет. Оба ушиблись. Оба хохотали почему-то от вида друг друга. Потом она несла отпавшее колесо, а Егор перевернул велосипед и вел его по улице на уцелевшем заднем колесе приподнимая за руль. А цепь велосипедная с каким-то странным скрипом волочилась по земле. И от этих звуков все собаки за высокими заборами деревянных домов громко и сердито лаяли.
 
— Все! Последний раз я за тобой приехал.
 
Так и вышло, что последний. В армию пришла ему повестка.
 
Нина проводила его легко. Переписка была бурной.
Она и не поверила никому, когда ей сказали, что Егора уже нет на свете. Не поверила, но побежала к нему домой.
 
Была какая-то зловещая тишина вокруг. На веранде на двух табуретках стоял оцинкованный гроб с окошечком. А там, за этим окошечком она увидела родное лицо. Она повернулась и пошла прочь от этого ужаса. Она шла, а ноги отказывали ей. Упала она на улице. Её увидели соседи. Подняли, на руках отнесли домой. Она лежала совсем безучастная ко всему. Не говорила ни слова. Смотрела перед собой — и все. Отец открывал ей рот с помощью ложки, разжимал сжатые зубы и лил ей в рот бульон. Она не хотела глотать.
 
— Живи! — говорил он ей. — Не смей уходить за ним следом. Живи!
 
Она поднялась через три дня. Другая.
 
Раненая птичка. Так говорил о ней отец.
 
— Ничего, ничего! Время залечит раны.
 
Отец знал, что говорил. Он был на войне.
 
Она смирилась с потерей любимого. Даже попыталась построить личную жизнь. На обломках. Не построила. И уехала учительствовать в дальнюю деревню.
 
А дети её отогрели. Деревенские ухажеры тоже пытались привлечь её внимание. Да не тут-то было. Никого она не приветила.
 
Островки воспоминаний, как те, застрявшие прошлогодние листья, были еще живы.
 
Только весна играла с ней. Солнышко грело ласково. Капель звенела радостно. Возродись! Я даю тебе пример!
 
В комнату её кто-то робко постучал.
 
— Входите, не заперто!
 
Дверь открылась, вошел Алексей — первый парень на деревне. За ним «бегали» все незамужние девушки села, да и замужние посматривали одобрительно. В самом деле явился прямо в середине зимы в летной курсантской форме. По состоянию здоровья был отчислен из летного училища. Не выдерживал перегрузок на летной практике. Устроился водителем в совхоз после окончания курсов. Девушка его не дождалась. Вышла замуж. Именно поэтому он стал на всех остальных посматривать свысока. Он им назначил цену. И она была невелика.
 
Орлиный взгляд карих глаз, высокий рост, легкая походка, прекрасный певческий голос, выправка, обходительность — делали его неотразимым.
 
— Вы ко мне по делу? — удивленно спросила Нина, поворачиваясь к нему.
 
— Да можно и так сказать. Я свататься пришел.
 
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Свататься он пришел! В честь чего? Никаких знаков внимания, шапочное знакомство, не более того, и вот он — нарисовался. Свататься пришел! Она — не телка в стойле. Чтобы вот так вот, накинуть веревочку и повести за собой.
 
Нина возмутилась.
 
— То есть, Вы хотите сказать, что Вы меня любите?
 
Голос её звенел от напряжения.
 
— Да что вы, бабы, с этой любовью носитесь? Я уже своё отлюбил один раз. Нет. Я не люблю. Но замуж зову. Мы по возрасту подходим друг другу. Нам пора семьи заводить. А для этого достаточно уважения. Я очень хорошо к тебе отношусь. (Так мы уже перешли на «ты»?) Ты — симпатичная, умная, детей любишь, а они — тебя. Значит, будешь хорошей матерью моим ребятишкам. Нашим ребятишкам. Я тебя не в блуд зову. Я зову тебя замуж. Да. Я думаю, что может и не получится у нас. Всякое бывает. Тогда разойдемся. Что мы теряем? Тебе двадцать четыре года, а мне — двадцать пять. Давай, попробуем!
 
— Но я тебя тоже не люблю!
 
— Да я догадываюсь. Так что ты мне скажешь? Каков будет твой положительный ответ?
 
— Нет, — так и рвалось слово с губ, — кто же так замуж выходит?
 
Но за окном так звенела капель, солнце светило так ласково, и ветки черемухи под окном уже не хрустели от мороза, а гнулись о т ласкового весеннего ветерка, и все вокруг пробуждалось от зимнего сна. Она посмотрела, посмотрела на синь неба высокого, на даль поля, на рощицу вдали и вдруг тихо кивнула головой.
 
— Давай, попробуем.
 
Алексей обрадовался, улыбнулся ей.
 
— Вот и молодец! Правильно решила!
 
Оказывается, у него дома уже собралась вся его многочисленная родня, и её там все ждут, чтобы обговорить предстоящую свадьбу. А завтра они должны подать заявление, когда договорятся о дне торжества.
 
Свадьбу назначили чрез две недели. И все две недели Алексей исправно ходил к ней в общежитие. Больше молчал. Сидел у окна на стуле, а она писала рабочие планы. Он брал книги с её полки. Читал.
 
— Я тебя к себе приучаю, — говорил он с улыбкой, — а то сядем за свадебный стол, как чужие.
 
Они уже съездили в город и купили ему костюм, ей — свадебное платье и фату. Купили и золотые кольца. И все равно какая-то незримая стена отчуждения была между ними.
 
«Да что же я делаю? И зачем? И нельзя ли отказаться от этого всего, пока еще не поздно?»
 
Свадьба была шумной и очень веселой.
 
Только в третьем часу ночи они всех гостей устроили на ночлег. Родители Нины остались в её общежитии, в её комнатке. Его родственники — в его доме.
 
Они пришли к Алеше. Мать его растерянно развела руками.
 
— А про вас я и не подумала. Решила что в общежитие пойдете. А знаете, идите в летнюю кухню. Я вам тулуп дам. Натопишь, Алексей, печку.
 
Тулуп волочился по мартовскому снегу. Кухня была хоть и с печкой, но такой холодной, что согреться в ней не было никакой возможности. Алексей набил топку печки дровами. Но все равно тепла не было.
 
— Я просто упаду сейчас от усталости, честное слово! Не могу я ждать, когда кухня нагреется.
 
— Сейчас, сейчас!
 
В углу кухни стоял деревянный топчан. Ничем не покрытый. Алексей расстелил на нем часть полушубка, сам лег спиной к холодной стене. Нина не посмела в этом холоде снять свадебное платье. В нем и легла. Только фату сняла. Молодой муж тоже не снял даже свадебный пиджак, а только распахнул его. Подушки не было. Нина легла на руку своего мужа. Он так крепко обнял её, так бережно укутал полой тулупа, и так держал её практически в своих объятиях, что она впервые почувствовала к нему то тепло, которое так долго не просыпалось в её душе. Как-будто она шла-шла по тернистой дороге, а теперь вот пришла. И это — её пристань.
 
Он и не спал почти до утра. Все укутывал её и укутывал. Оберегал и защищал. Но и она все время беспокоилась о нем. Свои тонкие руки она просунула под его пиджак, а своими ладонями закрывала ему спину. Стена за его спиной была почти ледяная. Так они и пролежали рядом в какой-то странной полудреме. И во время этого странного сна рождалась их человеческая близость. Стена отчуждения исчезала.
 
Потом, через много лет, она спросила его об этой ночи. Почему он не настаивал на близости?
 
— А мы куда-то торопились? У нас впереди вся жизнь была. Вот и помнила бы ты этот топчан, да этот холод. Простыть хотела? А так у нас есть что вспомнить более приятное.
 
Он смутил её своими словами. К тому времени они уже растили двоих своих детей, но способности смущаться она не утратила.
 
И опять звенела капель очередной весны! И эти звуки опять дарили кому-то новую надежду на возрождение. И дрожали и крошились пожухлые прошлогодние листья в кроне старой черемухи под окнами общежития.
 
Валентина Телухова

МОТЬКА, ПРИНЕСШАЯ СЧАСТЬЕ
Жанна обживалась на новом месте. Небольшая двухкомнатная хрущёвка на первом этаже двухэтажного дома на окраине городка её устраивала.
 

• Ну, вот. Иду на расширение, – радовалась она, обнимая маму, приехавшую из деревни посмотреть на новоселье дочки, – поначалу мне и однушки хватало, но надо думать и о будущем.

– Верно, может, замуж выйдешь, дети появятся. Нужна спаленка для малыша, – с надеждой рассуждала Нина Ивановна.
 – Ну, погоди ты, пока не собираюсь. Но считаю, что заработанные денежки я вложила правильно, – ответила Жанна.
Она расставляла по подоконникам домашние цветы. В форточку врывался свежий воздух первого морозца. Через стекло девушка заметила следящие внимательно за ней глаза.
Это была собачонка. Жанна видела её при разгрузке вещей. Псина сидела около подъезда, а увидев грузчиков, спряталась под скамейкой.

• Эй, ты кто? – засмеялась Жанна, махнув собаке. Та вильнула хвостом и наклонила голову набок.
• С кем ты нам кокетничаешь? – спросила Нина Ивановна, – уж не кавалер ли у тебя уже завёлся на новом месте?
• Да нет, когда... Это собачонка сидит, неужели бездомная? – тихо ответила Жанна и пошла к холодильнику. Она открыла его, но там пока было пусто. Лишь банки солений, которые мать привезла из деревни.
• Ты пока раскладывай вещи в шкаф, а я сбегаю в магазин. Надо нам хоть супчика сварить, – крикнула Жанна, и накинув пальто и платок, поспешила на улицу.

Собака последовала за ней, но проводив со двора, вернулась к дому.
 – Ишь ты какая умная. Не уходит, – прошептала Жанна. В магазине она кроме продуктов для себя купила и собачьего корма.
Подойдя к подъезду, она увидела соседку – пожилую женщину, которая наливала в миску около скамейки остатки супа.
Женщина поздоровалась с Жанной и рассказала, что Мотя – ничейная собачка, живёт в их дворе около полугода.

• Неизвестно откуда она взялась. Прибилась к нам. Кормим мы её кто чем может. Кто супа нальёт, кто косточку вынесет. Люди тут живут небогатые, в основном – пенсионеры.
• А почему её никто к себе не возьмёт? – спросила Жанна, – она же небольшая и видно, что ласковая и умная.
• Да кому она нужна? У нас у кого аллергия, у кого – кошки, а кто на чистоте помешан. Хорошо, хоть не обижают... И куски подают, -ответила старушка, – а меня зовут баба Лиза...
• Понятно, – Жанна подложила в уже пустую миску корма. Мотя с жадностью стала есть.

Мать помогла Жанне разложить вещи, и через день уехала. Теперь у девушки начались трудовые будни, но в новой квартире, радостные. Жанна летала как на крыльях. Она сделала косметический ремонт, обновила плиту в кухне.
 Зима брала свои права. Декабрь принёс морозы и снегопады. Жанна приходила с работы и всегда её у подъезда встречала Мотя. Была она заснеженной, дрожащей и смотрела с надеждой на угощение.
 – А ну-ка, заходи ко мне, – не выдержала Жанна однажды вечером, когда столбик термометра опустился ниже десяти градусов.
Собака мигом последовала за девушкой. Она села в прихожей и смотрела на Жанну как на спасительницу.
Жанна определила для Моти металлическую миску и насыпала туда корма. В старую маленькую кастрюлю налила воды.

• Сейчас я тебе лежанку сделаю, – пообещала она и нашла в шкафу свой старый свитер, – вот, с хозяйского плеча. Грейся, душа моя.

Свитер превратился в коврик, Мотя обнюхала его и легла.
 – Да ты скромница какая, – удивилась Жанна. Она сидела почти час рядом с собакой и гладила её, рассказывая о том, что теперь Мотька не будет мёрзнуть и Жанна постарается найти ей добрые руки.
 В этот же вечер Жанна дала объявление в интернет, предлагая замечательную собаку. Она сделала и фото, и стала ждать звонков.
В первый же день позвонили какие-то подростки, которым Жанна сходу отказала.
 – Нет, Мотя, только в ответственные руки я тебя определю. А подростки – народ хоть и добрый, но сами ещё на обеспечении родителей, а рисковать нам никак нельзя.
 Мотя слушала внимательно, и казалось, всё понимала.
Звонков было мало. Кому-то не нравилось, что собака с улицы, кто-то хотел точно знать возраст и состояние здоровья, а потом и вовсе перестали звонить.
Около двух недель Мотя и Жанна не получали известий от желающих приютить у себя друга человека.
Жанна выгуливала Мотю, кормила, вычёсывала, и поражалась поведению собаки.

• Надо же какая ты воспитанная! Не шныряешь по квартире, не лезешь на кровать, быстро привыкла к месту и главное, не лаешь бестолку. Не собака, а клад! – восхищалась Жанна, поняв, что когда-то собака была домашней.

Соседи видели, что девушка приняла собаку и хвалили новую соседку. Некоторые привычно приносили косточки из холодца, остатки мясной каши.

• С такими добрыми соседями содержание собаки мне выйдет в ноль, – смеялась Жанна, – а я её всё пристроить хочу... теперь вот и жалко отдавать-то...

Жанна действительно привыкла к своей Моте. Она разговаривала с ней, больше выходила гулять, дышать на свежем воздухе, и чаще стала общаться во дворе с соседями. Это ей нравилось.
И когда вдруг раздался звонок по поводу собаки, она запнулась:
 – Что? Собака? Да нет... нет, пожалуй... Извините. Нет, вы туда попали. Телефон верный. Но уже не отдаю. Простите...
Она посмотрела на спящую Мотю и подошла к ней.
 – Вот что Мотька. Я окончательно тебя оставляю. Потому что ты прелесть чистейшая. Вот так.
 Тут Жанне позвонили. Приятельница горячо обсуждала предстоящую поездку весной в южный пансионат.
 – Слушай, Жанна, это наш шанс. Говорят, там военные отдыхают. Может, кавалеров себе подыщем, а? – шутила она, – на какие числа у тебя отпуск? Давай вместе брать и путёвку заказывать.

• Нет, Светик, у меня планы изменились, – спокойно ответила Жанна, – да нет, всё в порядке. Да нет, жениха нет. Просто...ну, просто я матери обещала отпуск у неё быть. Понимаешь? Так надо...

Жанна выключила трубку и пошла на кухню.
 – Мотька, иди чай пить. Ну, и что, что не поеду я в этот пансионат? Женихов искать не будем, правда? Мы с тобой в отпуск к маме в деревню поедем. Тут и близко, и не затратно, и весело нам будет! Во саду ли, в огороде будем грядочки рыхлить, – рассказывала Жанна собаке, напевая, – а то, кому же я тебя оставлю? Снова двор охранять? Ну, уж нет. Вместе так вместе.
 В отпуск Жанна приехала к маме с собакой. Матери так понравилась Мотя, что она уговорила Жанну оставить её ей.
 – Доченька, пусть она со мной поживёт хотя бы летом. Будет тут при доме во дворе всё лето на свежем воздухе, и мне веселее, – говорила Нина Ивановна.
 – Ничего себе поворот, – ответила Жанна, – ну, попробовать можно.
 Они жили весь отпуск вместе, а потом Жанна уехала в город, надо было работать.
 Однако девушка стала часто ездить к матери, потому что одной ей было уже непривычно в квартире быть без своей Моти.
 Так и повелось. То Жанна с собой Мотьку заберёт на неделю, то оставит погостить у матери. Однажды летом в лесу она собирала ягоды. Мотя бегала рядом. Но вдруг собака залаяла. Жанна поднялась и оглянулась.
 Тут она увидела, что к Моте подбежала другая рыжая собачонка и они стали обнюхиваться и заигрывать. Вскоре на поляну вышел и хозяин. Как оказалось, он был дачником, отдыхал в их же деревне. Слово за слово, и Жанна познакомилась с Алексеем, мужчиной тридцати пяти лет, инженером из областного центра, который гостил тут у родни.

• Я скоро уезжаю в Тверь. Мой отдых заканчивается, – сообщил он Жанне после очередной прогулки за грибами, – спасибо вам за компанию. Есть люди, с которыми быстро сходишься. И вы такая.

– Верно, и вы тоже такой. И наши собаки мгновенно подружились, – улыбнулась Жанна. Они обменялись телефонами и расстались.
Алексей уехал, и Жанна стала тоже реже ездить в деревню. Алексей запал ей в душу, она всё время вспоминала его и вздыхала.
 Однако, он стал звонить ей, их знакомство продолжилось по телефону. Осенними вечерами они подолгу разговаривали, а в выходные Алексей начал приезжать к девушке и забирал её в театр или на выставки в Тверь.
Мотю Жанна в такие дни поручала соседке. Собака ждала свою хозяйку и очень радовалась возвращению девушки.
 – Что, Мотенька? – однажды сказала приехавшая со свидания Жанна, – что делать-то будем?
 Жанна светилась от счастья. Она присела к собаке и стала гладить её.
 – Вот Алёша мой замуж зовёт... Как ты считаешь? – Жанна смеялась и трепала за холку Мотю.
Собака лизала руки девушки и прыгала.
 – Конечно, я согласилась. А тебя я маме отвезу. Надеюсь, что мы часто будем видеться с тобой. Ладно?
Мотя уже ела угощение, а Жанна звонила матери, чтобы рассказать о такой большой для их семьи новости.
 – Вот и хорошо, Мотьку мне привози, – повторила мысли дочери мать, – хватит собаку туда-сюда возить. Не надо ещё и в Тверь её таскать. Пусть живёт спокойно в нашей деревне. И мне не скучно. А тебе и Алёше – счастья самого большого.
 Нина Ивановна сидела на кухне и вязала пинетки для малыша. Рядом, у её ног спала Мотька, собака, принёсшая её дочери судьбоносное знакомство, а значит – счастье.

• Вот ведь как бывает, Мотя, – рассуждала женщина, – сделает человек добро, а оно к нему и возвратится. Словно Бог видит сверху всё про нас и знает о чём мы мечтаем, и как нас лучше отблагодарить... Слава тебе, Господи. Спасибо...

Автор: Елена Шаламонова

Старинные часы

Софья медленно брела домой. Почему то в последние дни на сердце ленивым толстым котом пристроилась непонятная тяжесть. Бабушкины любимые напольные часы все чаще сбивались со своего хриплого старческого дыхания, а утром остановились совсем. Конечно Всеволод Ильич их починит, прийдет, как настоящий доктор, вымоет руки, наденет свой фартук, достанет из потертого саквояжа инструменты... Но в душе шевелилось предчувствие Беды. Софья слушала крепдешиновое шуршание осеннего золота под ногами, вдыхала струи северных ветров. Она шла вдоль канала Грибоедова, улыбаясь знакомым голубям и старым раскидистым липам, степенно, не спеша шла навстречу надвигающейся злорадной тени.

Бабушкины часы останавливались всегда в преддверии беды.
Они остановились в то утро, когда умер дед. Главный инженер огромного завода, уважаемый и даже великий человек упал замертво от разрыва сердца.
Маленькая Сонечка, Софьей ее никто и не называл, тогда никак не могла понять, зачем укрывать зеркала, ведь им же не холодно.
 
Соню оставили жить с бабушкой.
Родители приезжали и уезжали, превращая свои визиты в сумасшедшие праздники. Бабуля называла их кочевниками. А приезды – нашествиями татаро-монголов.
Родители были вирусологами, но много лет Сонечка была уверена, что они археологи. Наверное потому, что бабуля говорила им " хватит вам там копаться».
 
Бабушка ребенком пережила блокаду. Она занималась с 4 лет в балетной школе, минимум еды, максимум нагрузок, прямая до хруста спина... Она так и прожила всю жизнь.
Балет и спас ее от голодной смерти. Она еще с двумя девочками бегали в госпиталь танцевать и давать концерты для раненых, потом помогали санитаркам, и главврач их поставил на довольствие. Рисковал, наверное... Когда по телевизору показывали фильм «Линия Марты», Соне казалось, что это про ее бабушку.
Блокада научила Арину Львовну жить очень аккуратно, и всегда с прямой спиной. С Достоинством. Соня впитала все эти постулаты с самих пеленок. Других она просто не знала.
Несмотря на все горе, войну и блокаду, бабушка прожила очень длинную и очень красивую жизнь. Вместе со своими подругами, теми самыми из госпиталя, они посещали театры, устраивали домашние концерты. В праздники сначала велись шумные дебаты о меню, а потом накрывались красивые столы. Даже когда совсем было ничего не достать – Ирочка привозила вкуснятинку с пылу-с жару. Она была актрисой, у нее всегда имелся очень солидный муж при большой должности, денежки которого и «прогуливали» Ирочка с подружками. "Девочки" до самой старости умели радоваться каждому дню, каждому прянику и птице на ветке. Сонечка у них была «дочерью полка», так как своих детей у барышень не было.
 
Когда пришла телеграмма о гибели родителей, часы тоже остановились. Не ходили 7 дней, как ни старался уважаемый Всеволод Ильич. А потом вдруг пошли.
А вот бабушка совсем высохла и стала как-то меньше ростом что ли... Уже выходила «гулять» только к окну, говорила тише, а улыбалась чаще. Все наставляла Сонечку, уговаривала... Соня даже во сне напряженно прислушивалась к хриплому бою часов. А как не услыхала их старческого кряхтения – так и кинулась в соседнюю комнату. Успела обнять и нашептать самое главное «люблю» напоследок... Так и обнимала до утра, еле Ирочка их разлепила.
 
Старенькую и очень хрупкую Ирочку Соня забрала к себе. Мужья ее уж почили, Сонечка только одна у нее и осталась. Семья, как ни крути.
 
Ирочка всегда была душой любой компании, фонтаном энергии и всевозможных идей.
Так однажды, поигрывая диковинной застежкой от жемчужных бус, она научила непутевых Сонькиных друзей-историков создавать родословные. Шутки шутками, смех смехом. Ну если уж копаться в архивах, так хоть с пользой! «В наше же время, только ленивый не мечтает оказаться праправнуком князей Мышкиных!» – веселилась она, задорноно взмахивая подсиненными кудрями. Историки сначала ничего не поняли, а потом поставили дело на коммерческий размах. Сонечка на своем факультете искусствоведения помогала им со «старинными» картинами. Очень хорошо она писала фамильные портреты в дворянском стиле. Платили лжеНарушкины космически, ну а чтобы совесть ученых оставалась чиста, Ирочка присоветовала всегда оговариваться "по некоторым архивным данным". Не придраться и не подкопаться. По мотивам предыдущий серий, так сказать.
 
С Ирочкиной же легкой подачи в тяжелые времена Сонечка и пару запылившихся сотрудников ее исторического музея открыли частное бюро экспертиз, где отделяли бессовестные подделки от подлинных полотен. Из этого начинания вырос очень приличный бизнес.
Работа была очень интересная. Софья могла и отказать клиентам, если они вызывали у нее подозрения. Реставрировали сами, устраивали выставки. Со временем заработали себе очень хорошее имя. За миллионами они не гнались, жили с «прямой спиной " и поднятой головой. Как учили.
 
А потом Соня поняла, что нужно подниматься на новый уровень, осваивать новые технологии и методики, искала специалистов. И тут неуемная Ирочка воскликнула:
" Как где? Конечно же в институте! Ищите умненьких студентов! Они всегда голодны и напористы, именно то, что надо!». Так у Сонечки появились очень классные помощники.
 
С Сеней они учились в одном классе. Он был ужасно нескладным, длинным, очень лохматым и близоруким. Полный набор очкарика. И еще Сенечка был самым умным мальчиком в их параллели, а может и во всей школе. На физкультуре на него жалко было смотреть, а вот на уроках математики, истории, английского он совершенно преображался. Он говорил с диким воодушевлением, его объяснения по геометрии понимали все дети без исключения. И еще он обожал Соню. С самого детского сада. Все знали об этом, но над ними никто никогда не смеялся. Их просто воспринимали как нечто совершенное, одно существо. СеняИСоня.
 
После школы они поженились, жить в те годы было очень уж тяжело. Сенечка учился на факультете биологии, Сонечка на историческом. А потом родилась Машка. Сеня, нескладный и лохматый ботаник, оказался очень нежным и преданным отцом. Он бесконечно нянчился с Манькой, гулял с ней по набережной и в парке. А по ночам писал нереальные статьи на английском и еще переводы. Когда Ирочка требовала, чтобы он поспал, он очень близоруко улыбался и утверждал, что он ведь у них Мужчина. Добытчик. Ирочка его боготворила, соседи обожали, дочка таяла при одном взгляде.
Сенечку в неполные 30 лет сбил пьяный нувориш на крутой иномарке. Водителя не нашли.
 
Софья осталась со старенькой Ирочкой и Машкой. Машка подавала большие надежды и ее взяли в большой спорт. Потом в спортинтернат. Много лет преданная мать вкалывала не поднимая головы, чтобы оплатить все расходы, инвентарь, качественные костюмы, подарки для тренеров и так до бесконечности. Ирочка все слабела и худела, а затем будто просто испарилась. Ушла тихонечко и аккуратно, боясь лишний раз потревожить.
Когда 17 летняя чемпионка вернулась с травмой домой, Софья не узнала ребенка. Всему есть своя цена. Машка стала капризной, эгоистичной и циничной фурией. Влиять на нее или воспитывать было уже невозможно.
 
Давно не стало бабушки и ее подружек, Сени и прошлой жизни. Сонечка выросла и гордо несла на своих хрупких плечах всю тяжесть одиночества и борьбы за выживание. Никто ее больше не опекал и не присматривал за ней. Давно она уже перестала быть Сонечкой.
 
Сейчас Софья Яковлевна медленно шла домой, неся в сердце ощущение беды.
Дома ждал сюрприз. Машка с мужем ожидали мамочку. Зять был красив, мускулист и плохо воспитан. Хороший выбор. Появляясь у тещи, он хищно рассматривал стены и мебель, жмурил свои кошачьи голубые глазки и что-то там просчитывал в голове. Однажды Софье показалось, что он очень недвусмысленно и весьма плотоядно на нее пялится, но ее утонченная сущность гневно отогнала эту мысль.

• Мамань, квартиру мы с Машкой решили продать, – весело сообщил зять, развалившись на ее кухонном диване.
• Вот как? И где же вы собираетесь жить? –

Софья в минуты ярости выправляла спину и чуть приподнимала голову. Она безусловно все поняла, но «прикинулась ветошью», как говорили ее студенты.

• Не, свою хату мы, ясен перец, так не закинем. Мы эту в центре продаем. – Зять говорил свысока, объясняя все несмышленой теще, как маленькому ребенку.

45 летняя Софья что-то такое предвидела давно. С первых
минут знакомства с будущим зятем. На Марию никакой надежды не было, мыслительные процессы дочери давались гораздо хуже, чем спортивные элементы. Да и на мужа дочь смотрела с непроходящим восхищением.

• В самом деле? Поправьте меня, если я ошибаюсь,

ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ПРОДАТЬ МОЮ КВАРТИРУ?
Зять заржал, а дочь, единственная и горячо любимая, чертыхнулась.

• Мать, не начинай сейчас! – она почти кричала. – Нам деньги позарез нужны, мы бизнес замутили...

В дверь неожиданно позвонили. Резкий и короткий звонок.
Софья медленно пошла открывать, благодаря всех известных ей богов за передышку в разговоре. В голове шумело, а перед глазами расползались зеленые круги. Инфаркт и разрыв сердца, не иначе.
 
В ее контору год назад пришел новый сотрудник. Этого компьютерного гения к ним перетащил старый Софьин приятель. Алексей Германович сначала заменил все компьютеры, потом ввел систему паролей и защит, которая жутко раздражала Софью. В принципе она, конечно, понимала, что данные ее экспертиз и переписка с солидными музеями и конторами являются интеллектуальным достоянием фирмы и должны быть надёжно защищены. Но коды и пароли она все время забывала и путала, к новым программам привыкала долго и вообще он ее жутко раздражал. Всем своим видом. И свободным свитером, и кожаными ботинками, и ладными джинсами. Когда он увлеченно работал, а работал он практически все время, волосы в его короткой стрижке возмущенно топорщились. Софье казалось, что он похож на ежа.
Еж вел с Софьей сугубо деловые разговоры. Почему-то он вообще вел себя, не как подчиненный, а скорее как эксперт, которого позвали чинить тонущий корабль. Снисходительно и покровительственно. Вел деловую переписку на трёх языках, виртуозно направлял переговоры в нужное русло.
Он был независим, немногословен и практически всегда прав. Затраты на все его новшества были очень приличные, но облегчали работу и выводили ее форму на другой уровень. Появилась база клиентов, архивные материалы наконец были приведены в порядок. Рабочая жизнь начинала быть прекрасной и удивительной. Новый начальник компьютерного отдела работал как бульдозер.
 
Именно этот бульдозер и ворвался неожиданно в ее квартиру сообщить пренеприятное известие. Про ключи, которые кто-то стибрил, и он не может запереть офис, коий и охраняет один из бездомных юных ленинцев, недавно присоединившийся к их дружному коллективу.
То-ли светло зеленый цвет лица начальницы, то ли интуиция, но что то подсказало компьютерному гению, что дело швах. Он довольно бесцеремонно ввинтился в квартиру и прошествовал на кухню. Там он расселся на стуле и внимательно уставился на мародеров. Что-что, а паузу держать он умел. Дочь Мария и муж ее неуемный занервничали, заерзали, а потом кинулись в атаку. Из их воплей сразу стало все понятно. Не ясно было Софьино к этому всему отношение. Она стояла безучастно и очень прямо, как мраморное изваяние.

• Стоп. – Алексей прервал гневные вопли молодежи. Он заговорил очень тихо и спокойно. Зловеще даже заговорил. Внятно и доступно.
• Квартиру, други вы мои, продать никак невозможно. Она не ваша, и даже уже не вашей матушки. Маман завещала ее историческому фонду города, несмотря на мои жгучие и яростные протесты. Альтруистический порыв так сказать. Взамен на очень заманчивые соглашения с государственным музеем. Ведь завещали же?

Софья, загипнотизированная его странным тоном, медленно кивнула. Как он и предполагал, что и как делать с такой информацией младое поколение не знало. Но испугалось сильно. Да и мужик этот вальяжный и уверенный, как чеширский кот, путал им все карты. Одно дело маман на испуг и на горло взять, а совсем другое с адвокатами и фондами бодаться. Сначала вылетел из квартиры молодой горлохват, за ним следом пронеслась дочь единственная. Мат, угрозы и обвинения в неадекватности. Оба не преминули громко хлопнуть дверью.
В квартире сразу стало легче дышать и заметно посветлело. Софья, с трудом соображавшая, сначала улыбнулась, а потом принялась истерически хохотать. Смерть от разрыва сердца откладывалась пока. На неопределенное время. Бульдозер ее отодвинул.
Ключи нашлись в сумке. Сразу три связки. Две по рассеянности сама владычица закинула, третью Алексей еще с утра незаметно ей вложил, для повода пообщаться в неофициальной обстановке. Собирался он с ней по душам переговорить. Что-то такое мерещилось ему, неспокойно было на сердце. Да и женщина эта, совершенно несовременная, вообще лишила его покоя, как говорится, э окончательно и бесповоротно. Давно уже.
Заварили чаю, ароматного, с диковинными листьями. Уселись на кухне, удобно, обстоятельно. По-домашнему. Проговорили почти до рассвета. Он ей доподленно и однозначно изложил все про себя. Она грустно поведала свою историю без прикрас.
Есть такие разговоры, тихие, неспешные, которые вдруг, совершенно неожиданно меняют всю жизнь. Некие параллели во вселенной вдруг слетаю со своих орбит, преломляются, пересекаются и несутся дальше уже одним единым лучом. Ярким и светлым.
И оказывается, что вся жизнь "до" была просто подготовкой к этому моменту. И все становится на свои места, и свитера отлично размещаются на одной полке, и запахи сливаются в один тонкий аристократичный аромат, и ночи становятся волшебными, а утра незабываемыми. И весело пить вместе утренний кофе, откусывая по очереди от одного бутерброда. Их можно наделать целую сотню, но так намного вкуснее. И нежность огромной волной выплеснется из телефонной трубки и затопит комнату, и заискрится от простого "соскучился". И будут интересные фильмы по вечерам, переплетенье ног и рук сплетенье на огромном новом диване, который выбирали целый месяц, спорили, шумели, а потом схватили первый попавшийся в магазине. Просто потому, что он огромный, как океанский лайнер и мягкий, как альпийская трава. И посиделки с хорошими друзьями, которые сразу станут общими, мудро не полезут в душу, а тихо порадуются и славно улыбнутся. А как же иначе то, вы же, ребята, молодцы!
И споры будут, и нервы, и эго взыграет, взбрыкнет ненароком. Живые же люди, без этого никак. А только неурядицы быстро перегорят и трудно будет вспомнить, из-за чего вообще завелись. И будет смешно, и здорово, и весело мириться.
И прибежит вскоре заплаканная дочь умолять о прощении, разочарованная в своем мачо, которому без квартиры в центре она вдруг окажется не нужна. И станет с восторгом наблюдать за ними, греться, умнеть и понимать что-то необъяснимое и очень важное. И читать начнет запоем, и работать пойдет где трудно, где страшно и где болеют дети, но очень правильно помогать именно там.
И будут размеренно и тихо отсчитывать время старинные часы. Их отладят, заведут, смажут, и они снова весело начнут перебирать минутки. И будет жизнь. Вкусная, настоящая, полная ярких впечатлений и твердой веры в счастье. И веры в Любовь.
 
И хочется вспомнить замечательного Михаила Веллера «О Любви»:

• Без нее никак?
• Без нее нЕзачем...

Алена Баскин

Счастливый зонтик

В тот летний день, двенадцать лет назад, шел сильный дождь. Но настроение у меня было прекрасное. Папа привёз меня и маму в город, чтобы мы купили всё для школы, потому что в сентябре я поступала в первый класс. Мы зашли в большой универмаг и довольно быстро выбрали всё, что нужно.

Но, самое главное, купили мне зонтик, ярко-красный, с куклами из мультика, который я очень любила.
Мы жили небогато, и я знала, что на зонтик у родителей денег нет, поэтому сама копила на него целый год. И вот зонт у меня в руках, на улице идёт дождь, а родители застряли в отделе обуви, папе ботинки выбирали. Я сказала маме, что буду ждать их на улице и поспешила к выходу.
Дождь был летним, но довольно прохладным и лил не переставая. Я раскрыла зонт и с важным видом стала прогуливаться перед универмагом, представляя себя самой важной дамой. Вдруг я увидела женщину. Она медленно шла мимо меня и плакала, сильно, даже громко всхлипывая. Мокрая насквозь, она дрожала от холода, но мне показалось, что она этого совсем не замечала. Мне стало так её жалко, что я не выдержала и подошла к ней:

• Тётенька, Вы совсем мокрая, давайте, я Вас моим зонтиком укрою.

Она посмотрела на меня полными слёз глазами и еле заметно кивнула, но, по-моему, что она даже не расслышала, что я ей сказала. Тогда я, сама не зная почему, сунула ей в руку свой драгоценный зонт и побежала под козырёк универмага. Женщина остановилась, непонимающе посмотрела на зонт, потом на меня и вдруг улыбнулась, совсем чуть-чуть, но улыбнулась. Я помахала ей рукой и зашла внутрь магазина, чтоб самой не промокнуть. Когда я подошла к родителям, мама испуганно спросила:

• Валюш, а где твой зонтик?

А я пожала плечами и довольная, как слон, ответила, что подарила его одной тёте, которой он нужнее, чем мне. Мама хотела уже меня отругать, а папа ей твёрдо сказал:

• Дорогая, если Валентина так поступила, значит, так нужно было. К тому же это её зонт, она купила его на свои деньги.

И мама промолчала, она умела слушать моего папу.
Прошло четырнадцать лет. После девятого класса я поступила в городе в колледж, а после его окончания заочно в институт, нашла здесь же работу по специальности, сняла комнату и теперь жила самостоятельной жизнью. Мои подруги уже почти все вышли замуж, а я ещё ни разу ни с кем серьёзно даже не встречалась. Почему-то никто из молодых людей, ухаживавших за мною, не нравились мне. Вернее, среди них были, конечно, хорошие ребята, серьёзные, симпатичные, но не видела я их рядом со мной на всю жизнь, друзьями – пожалуйста, но не любимым человеком. Я сначала переживала по этому поводу, а потом решила, что судьба сама сведёт меня с тем, кто сможет пробудить во мне это чувство. Так оно и получилось.
Опять шёл дождь. Но уже не летний, а осенний.
В то утро я выскочила из дома без зонта, забыла второпях. Но и возвращаться за ним у меня уже не было времени. Я проспала. А начальник сказал, что утром прибудет какой-то проверяющий и моё присутствие с нужными документами строго обязательно, даже если у меня температура под сорок будет. Вот и замерла я на секунду, выбежав из подъезда. До автобусной остановки квартал бежать нужно, промокну точно, но и домой вернуться не могу, тогда совсем опоздаю. Я побежала. Вдруг слышу, машина около меня остановилась:

• Девушка, Вы промокнете и простудитесь, возьмите зонтик!

Я так удивилась, что остановилась даже. Из иномарки на меня смотрел симпатичный молодой мужчина. Через окно своей дверцы он протягивал мне черный зонт, свой, видимо.

• С радостью бы Вас подвёз, но очень сильно тороплюсь, поэтому возьмите, возвращать не обязательно.

Я мельком вспомнила, как когда-то девчонкой тоже подарила незнакомой женщине свой и взяла. Раскрыла зонтик и с грустной улыбкой посмотрела вслед удаляющейся машине. Впервые мне кто-то понравился, но тут же исчез из моей жизни. Я бы с удовольствием погоревала об этом еще минут пять, но вспомнила, что нужно бежать и рванула в сторону остановки. На работу я опоздала всего на несколько минут. Начальник был в своём кабинете с проверяющим и моё отсутствие, к счастью, ещё не обнаружил. Поэтому я быстро привела себя в порядок, отдышалась, взяла нужные бумаги и спокойно пошла к нему. Каково же было мое изумление, когда я увидела у него в кабинете того самого мужчину, так просто отдавшего мне свой зонт...
Через полгода, мы с Мишей, да, тем проверяющим, поженились.
Всё получилось так, как я и думала, судьба сама свела меня с моей любовью. Мы с Мишей были очень счастливы вместе. Но самое интересное случилось позже, когда нашей дочери уже исполнилось пять лет.
Однажды, когда мы пришли в гости к родителям моего мужа, свекровь достала из шкафа старенький детский зонтик и протянула его нашей малышке. Дочка с радостью раскрыла его, а я вздохнула:

• Представляете, у меня в детстве был такой же зонт, – сказала я с улыбкой маме Миши, – Только он недолго у меня был, – и я рассказала свекрови тот случай у универмага.

А она вдруг застыла, даже побледнела и тихо так ответила мне:

• Мне в тот день сказали, что мой муж впал в кому и, скорее всего, из неё не выйдет. Чтоб я готовилась к худшему. А как мне готовиться, если я его больше жизни любила, а сыну всего одиннадцать лет было? Как бы мы жили без него? Я тогда тоже хотела умереть, шла под холодным дождём и не замечала, что совсем промокла и замёрзла. И вдруг какая-то девочка сунула мне в руки этот зонт, яркий, очень красивый. И убежала. Я будто очнулась и ясно почувствовала, что мой муж не умрёт, что всё будет хорошо. И он не умер. Мне кажется, что именно благодаря той девочке, что вернула мне веру в лучшее. Благодаря тебе, Валюшка.

У меня не было слов от удивления! А Миша подхватил меня на руки и сказал, что всегда чувствовал, что я у него самая лучшая!
Свекровь вытирала выступившие слёзы, а наша дочка, смеясь от радости, кружилась по комнате с ярко-красным зонтиком, немного потускневшим, но всё же очень красивым.
Мария Скиба

— Вась, что это ты купил? — Вера в недоумении развернула льняное длинное платье с узорами. — Это кому?

— Тебе, Верочка! Вот переедем в деревню, будешь носить. Можешь и сейчас начать, а то ходишь в непотребном виде, стыд и срам! — отозвался муж.

Вера закатила глаза и зашвырнула обновку подальше в шкаф. В последнее время муж бредил деревней. Мечтал купить там домик с камином, чтобы по вечерам пить домашнюю настойку, любуясь огнем. А Вера будет воспитывать пятерых детей и следить за хозяйством.

Хорошо еще, что детьми обзавестись они не успели, и теперь Вера все чаще склонялась к мысли, что совместных детей у них и не будет.

А началось всё с того, что Вася, инженер по образованию и вполне разумный человек, вдруг вообразил себя писателем. Сначала Вера поддерживала хобби мужа, хвалила его опусы и не препятствовала встречам с другими «писателями» в городских литкружках. Но с каждым днем увлечение заходило все дальше. Вася отрастил бороду, сменил гардероб, переодевшись из костюмов в клетчатые рубашки и просторные штаны, купил трубку и стал говорить длинными, витиеватыми предложениями.

Всё бы ничего, но теперь он решил переехать в деревню, чтобы в тишине и покое писать роман. А Вера, как преданная жена, должна была последовать за ним и взять на себя житейскую сторону вопроса, чтобы обеспечить дорогому мужу и будущему известному писателю комфорт.

Только Вера, до восемнадцати лет прожившая в деревне и с трудом перебравшаяся в столицу, совсем не желала возвращаться к той жизни.
— Ты хоть представляешь, сколько работы в деревне? — убеждала она Васю. — Там не приедут коммунальщики, если трубу прорвет, не придут дворники, чтобы навести чистоту перед домом, нет супермаркета под боком, чтобы купить то что надо в любое время!

— Это все мелочи жизни, — отмахивался муж. — Зато воздух! Красота природы, натуральные продукты и вдохновение! Может быть, ты замужем за вторым Толстым! Мы же на века прославимся, потомки будут гордиться...

— А мне не надо, чтобы мной потомки гордились! — обрывала Вера, — я сама пожить хочу в комфорте, а не на грядках корячиться, и с камином твоим возиться!

Но муж продолжал убеждать её, что им просто необходимо переехать и поменять двушку в центре на деревенский дом с уборной на улице, непременно бревенчатый и старый, потому что там атмосфера!

Вера согласилась переехать максимум в пригород, в современный дом с удобствами внутри и без огорода, но Васю такой вариант не устраивал. На этой почве в семье последние полгода каждый вечер случались скандалы, и Вера уже подумывала о разводе, хоть мужа и очень любила.

А сегодня еще и платье. Муж достал его из угла, куда Вера его швырнула, и любовно разгладил.
— Верочка, примерь! Тебе очень пойдет! А я пока новости расскажу, — хитро подмигнул он.

Вера прищурилась, разглядывая нелепый наряд, который выбрать мог только мужчина, и помотала головой.
— Нет, Вася, хоть режь меня, я такое не одену!

— Надену, Верочка! Правильно говорить — надену. Ты иногда выражаешься как торговка необразованная, книги бы читала побольше...

— Ах, я еще и недостаточно образованная теперь? Второму Толстому и в жены не гожусь, может? — взвилась Вера, — а может, это ты мне в мужья не годишься со своей деревней?

— Ну что ты такое говоришь, Верочка! Я просто поправил, неграмотно это так говорить. Будем на приемы с тобой ходить, там все писатели, а ты «одену»! Стыдно...

— Какие приемы? Ты получил одну премию в захудалом конкурсе и вообразил себя великим писателем! Не смеши людей! Работай по специальности, а нравится писать, так пиши в свободное время! Но даже не думай, что я одену, — специально, по слогам, выговорила она, — это уродство и поеду в деревню, чтобы таскаться в туалет на улицу и рожать для тебя пятерых детей!

— Я уволился с работы, — вскинув голову, сказал муж. — И многие считают меня талантливым писателем, пусть еще и непризнанным! А ты меня оскорбляешь, вместо того, чтобы поддержать. И я думаю, ты права. Мы не подходим друг другу. Хотел рассказать, что купил, наконец, дом, но тебя это, по всей видимости, не волнует. Поэтому уеду туда один. А ты оставайся, в одиночестве, зато с унитазом! — закончил Вася и, не глядя на Веру, вышел из комнаты.

— Да езжай ради Бога! — крикнула вдогонку Вера. — А я и правда лучше с унитазом останусь, теплым, между прочим!

Она схватила платье и бросила его на пол, а сама села на диван и прикрыла лицо руками. Мысли плясали в голове, переплетаясь в узлы, и не желая выстраиваться в понятную картину. С одной стороны Вера чувствовала облегчение, наконец, вся эта история с деревней закончилась, и можно успокоиться. А с другой — они прожили с Васей пять лет, в любви и согласии. Им всегда было интересно вместе, пусть Вася и не был во всем идеальным. Он хорошо зарабатывал, не скупился на подарки и никогда намеренно ее не обижал. Правда в бытовых вопросах был как малое дитя. Даже яичницу пожарить сам не мог, она у него постоянно пригорала. И Вера прекрасно понимала, что если они переедут в свой дом, все, что касается домашних дел, ляжет на ее плечи. Помощи от мужа она не дождётся.

Подумав немного, она улыбнулась. Встала с дивана и подняла платье. Через десять минут она вошла в комнату к мужу, одетая в это платье, без макияжа и с заплетенными в косу волосами.
— Прости, дорогой, — начала она, подходя к Васе. Муж сидел все еще насупленный, но при виде неё широко раскрыл глаза и рот. — Ты прав, я, как послушная жена, должна следовать за мужем, куда бы он не поехал. И я согласна. Но с условием, сейчас у меня на работе проект, который я хочу закончить лично. Это займет примерно два месяца, поэтому я пока останусь в квартире, а ты поедешь, обустроишь дом.

Вася сначала хотел возразить, что было видно по его лицу, но, поймав Верин взгляд, только кивнул.

Вера сама собрала ему сумку и проводила на поезд. Обещала навестить через неделю, в выходные.
— Там праздники будут, приготовишь шашлык? Пикник устроим, — говорила она, с удовольствием наблюдая растерянное выражение на лице Васи.

— Да-да, приготовлю, — ответил муж, нервно теребя сумку, — но ты заканчивай поскорее свой проект! И приезжай!

— Обязательно, дорогой! А ты пиши! Гуляй, по ягоды сходи, сейчас как раз малина спеет, настойку поставишь, папа у меня делал, очень вкусная была. Будем пить у камина, как ты мечтал.

Вера, когда узнала, что муж купил дом в глухой деревне, где жилых домов было всего семь штук, даже не посмотрев его лично, предполагала, что никакого камина там и в помине нет. Но Васе ничего говорить не стала, пусть сам увидит. И проникнется «атмосферой».

Поезд уехал, а Вера вернулась домой, в уютную квартиру, купив по дороге бутылку вина и позвонив подруге.

— Какая ты мудрая, Верка, — восхитилась подруга, — я бы поругалась и послала, если б мой Борька такое учудил.

— Я тоже поругалась сначала. А потом подумала — да пусть поживет, посмотрит. Он же в городе вырос, в деревне был только когда мы к моим ездили. Думает, ему там травки да цветочки, не понимает ничего. Пусть вот почувствует вживую, как это печку топить, воду таскать, и в холодной постели спать.

— Там что, и воды нет? — удивилась Лена.

— Нет, Лен, колонка стоит, сказал. Хорошо, если исправная. Электричества нет, свечи купил, — засмеялась Вера.

— Слушай, а вдруг ему так понравится? Что будешь делать?

— Да не понравится ему, что я, Васю не знаю! — захохотала Вера, — а если и понравится — пусть живет. Но без меня.

Вася звонил всего три раза. Как оказалось, связи там тоже не было, и ему приходилось искать место повыше, чтобы поймать сеть. Голос у него был бодрый, и Вера даже запереживала, что ее план не сработал.

В конце рабочей недели она позвонила на вокзал и забронировала билет, намереваясь съездить к мужу и решить вопрос с переездом окончательно. Но дома ее ждал сюрприз — муж вернулся сам.

Похудевший, осунувшийся, с несчастными глазами, Вася встретил ее у порога. Борода запуталась, рубашка была в пятнах, а пахло от мужа просто отвратительно.
— Верочка, — воскликнул Вася, кидаясь на встречу жене и крепко сжав ее в объятиях, — Хотел тебя удивить, а ключи забыл от квартиры...

Вера мягко отстранилась, поморщившись от запаха немытого тела и сырости.
— Что же ты не позвонил? Я бы раньше приехала!

— Не хотел отрывать от проекта. Я недолго жду, час всего.

Вера открыла дверь и пропустила мужа вперед. Вася со счастливой улыбкой вошел в квартиру, бросил сумку и побежал в ванную.
— Верочка, я искупаюсь и выйду, ты не представляешь...

Что она не представляет, Вера не разобрала. Она переоделась в домашний костюм и принялась готовить ужин. Вася вышел из ванной другим человеком. Сбрил бороду, помолодев на десяток лет, скинутые в деревне килограммы вернули фигуре былую стройность, а футболка, вместо фланелевой рубашки, и шорты дополняли образ мужчины, в которого Вера когда-то влюбилась.

— А я билет забронировала, собиралась завтра к тебе, — хитро начала Вера, — ты меня встретить приехал?

Вася немного помрачнел.
— Знаешь, Верочка, ты была права. Нет в деревне вдохновения никакого, только грязь и мухи, и... И про туалет тоже. Оказывается, я очень избалованный. Простишь меня? — он выжидающе смотрел на жену.

— А как же работа? Роман?

— Я уже позвонил, возвращаюсь на прежнее место с понедельника. А роман... Буду писать в свободное время. Я тут подумал, не обязательно для этого жить в деревне, главное, чтобы муза рядом была. А муза у меня ты, — Вася крепко обнял жену.

Автор: Юля Ислямова

Ивановой позвонила бывшая одноклассница Сидорова, сказала:
 
— Через месяц соберёмся, школьные годы чудесные и всё такое, стaрые любoви вспомним...
 

Записывать тебя?
 
Не тянет? Рacтoлcтeла, что ли?
 
Фёдорову тоже не тянет, слушай, её так рaзнecло, yжас! Я вот ни грамма не набрала, ни граммулечки!
 
Конечно, не тянет, пoзoриться не хочет. Ой, чуть не забыла, Петров специально из Aргентины прилетит, жалко, Фёдоровой не будет, пусть бы полюбовался, во что превратилась, помнишь, ходили, за ручки держались... Не знаешь, чего разбежались, нет? Ну что, тебя тоже не считать?
 
— Считай, — мрачно сказала Иванова, — уже потянуло.
 
В стaрших классах Сидорова порхала из романа в роман, только с Петровым не прокатило.
 
А ей, Ивановой, вспомнить нечего, разве что недорослика из 10-го «А», как там его звали, вылетело из головы, пару раз подходил, краснел, мялся, мямлил невнятно, в кино приглашал, а у неё бoлела мама, бoлела бабушка, после школы бегом домой, какое кино.
 
Хотела перезвонить, отказаться, но представила, что за её спиной расскажет не набравшая ни граммулечки поганка Сидорова.
 
Весы в унисон с зеркалом были честны.
 
Иванова прошерстила интернет, нашла прекрасную диeтy – разрешено всё, что терпеть не можете, без соли и сахара, зато ешьте, сколько влезет.
 
Через три дня пыталась посолить утреннюю овсянку слезами.
 
Через неделю по дороге с работы поймала себя на желании отобрать у голубя булку с изюмом.
 
Дни были заполнены борьбой с бунтующим организмом, ночи кошмарами на кулинарную тему.
 
Но выдержала, похудела на два кило.
 
В основном, за счёт нервных клеток.
 
Павших в жестоком сражении. С лишним весом.
 
Чтобы усилить впечатление, кyпила маленькое чёрное платье и лодочки на высоченной шпильке, чёрное и шпилька стройнят. Убeйcя, Сидорова.
 
Тихоня Васильева пришла в кoжаных штaнах и в тaтуировках, гопник Степанов в костюме от Роберто Кавалли, ботаник Ильин явился со свеженькими мaйoрcкими погонами, а поганка Сидорова с новыми sиsьками (в своё время Пaмeла Андерсон тоже пeрeбoрщила).
 
— Привет, Иванова! Чего такая тощая? Бoлeeшь? — спросила Сидорова и застыла с открытым ртом: прибыл аргентинец Петров.
 
Иванова, ведшая семинары по средневековой фрaнцузской литературе, решила, что ситуацию прекрасно иллюстрируют строки из Песни о Роланде:
 
«В засаду сели мавры в горной чаще,
 
четыреста их тысяч там собралось.
 
Увы, французы этого не знали.
 
Аой!»
 
Потому как следом за Петровым из метафорической горной чащи выплыла цветущая, сияющая глазами и улыбкой Фёдорова со всеми своими лишними килoграммaми, которые так удачно по ней распределились, что мужики в ресторане шеи сворачивали, глядя вслед.
 
Аой.
 
Общего разговора не получилось, разбились по интересам.
 
Петров с Фёдоровой ворковали, глаз не сводя друг с друга, правильно, столько лет потрачены впустую, надо навёрстывать.
 
Сидорова оправилась от удара и переключилась на неопознанного бородатого типа, трепетала бюстом, хохотала колокольчиком.
 
Тьфу.
 
Иванова сидела и думала: «Господи, что я тут делаю?»
 
И невыносимо хотелось есть.
 
Но опасалась, что ежели начнёт, то не остановится.
 
На радость Сидоровой.
 
Вечер пах жасмином и шиповником.
 
На улице никого.
 
Как и в жизни, как и в жизни...
 
Сзади торопливые шаги, на всякий случай Иванова покрепче прижала к себе сумочку и попыталась ускориться и чуть не зaoрала, когда её осторожно тронули за плечо.
 
— Простите, напугал, — сказал бородатый неопознанный, — можно вас проводить? Поздно уже, мало ли что, вы меня не помните? Я Прохоров, из десятого «А».
 
Иванова присмотрелась, сказала:
 
— А-а, это вы, то есть ты меня в кино звал?
 
— Ну да, — сказал бородатый, — а ты отказалась, из-за роста? Если без каблуков, то мы вровень.
 
— Проводи, — сказала Иванова,- слушай, тут по дороге есть какая-нибудь забегаловка? У меня от гoлoда ноги подкашиваются.
 
— Вон там хорошее кафе,- сказал Прохоров, — я бы тоже перекусил.
 
— Ну ладно, я дyра, месяц xyдела назло Сидоровой, а ты-то почему не ел, столы ж ломились? — удивилась Иванова.
 
— А я на тебя смотрел, — сказал Прохоров, — не до еды мне было...
 
Автор: Наталья Волнистая

Однажды в стационаре
 
Тишина и покой — именно об этом так давно грезил Семенов, и его мечта наконец сбылась — спасибо двенадцатиперстной кишке и ее язве

В гастроэнтерологическом отделении городской больницы №5 Семенов чувствовал себя как в Эдеме. Диетическое питание, сон, полезные вещества внутривенно, хорошее армирование в стенах, не пропускающее мобильную связь, отсутствие любой деятельности, отзывчивые медсестры — за такое не жалко и желудком пострадать. В стенах больницы все работало как часы —даже кишечник Семенова. Все здесь было строго и, как следствие, идеально, пока в палату к Семенову не определили Ваню Маслова.
 
Маслов был настоящим бунтарем и проблемой режима. Он щипал за задницы всех медсестер, вне зависимости от возраста и размера иглы в руках, в столовую таскал целый набор вонючих приправ: перец, карри, кинзу, тимьян, а еще громко рассказывал похабные анекдоты, от которых все, кроме Семенова, почему-то ржали как лошади. Этот тип смог раздобыть wi-fi, сигареты и уважение всего лежачего коллектива — и все это в течение первого дня пребывания в стационаре.
 
Все были рады этому пассажиру — все, кроме Семенова, который яро выражал свой протест недовольной физиономией.
 
— Дюша, эй, Дюш, ты спишь? — донеслось до Семенова сквозь крепкие приторные сновидения.
 
— Меня зовут Андрей Евгеньевич, — злобно прошептал Семенов, увидев нависшее над ним лицо Вани Маслова.
 
— Евгенич, вставай, чего разлегся? — улыбался своей масляной улыбкой Маслов.
 
— Вы зачем меня посреди ночи будите? Отбой же был.
 
— Был, пять минут назад, — показал Ваня на настенные часы, где большая стрелка показывала начало одиннадцатого. — Я тут сегодня шел мимо местного учебного класса и заметил там проектор.
 
— И?
 
— Они класс не заперли. У меня в машине флешка есть с фильмами, а у Вадика — ноутбук, — заговорщицки хихикнул Маслов.
 
— Какой еще Вадик?
 
— Как это — какой? Вон тот, который у окна спит.
 
Ваня говорил о человеке, что находился в этом отделении дольше, чем главврач больницы на своем посту. Сам Семенов не привык с кем-то знакомиться, считая пустой треп вредным для лечения.
 
— К чему вы клоните? — осторожно спросил он.
 
— Как это — к чему? Тебе, наверное, капельницы с тормозной жидкостью сегодня поставили, — еле сдерживал смех Маслов.
 
— Не тебе, а Вам.
 
— Не-е, нам вообще еще ничего не назначили. Короче. Надо забрать проектор из класса и флешку из машины. Ты что на себя берешь?
 
— Ничего из предложенного, — буркнул Семенов и хотел было повернуться на другой бок, как вдруг почувствовал, что его силой вытаскивают за плечи из кровати.
 
— Отлично, значит будешь отвлекать сестру на посту. — Маслов каким-то невероятным способом умудрился мгновенно поднять Семенова на ноги, при этом обув его в тапочки, а затем выпихнуть в коридор. — Минут на пятнадцать ее отвлеки, — подбивал Ваня пытающегося протиснуться назад в палату Семенова.
 
— Не впутывайте меня, отстаньте, вы не имеете права, — чуть ли не пантомимой изъяснялся Семенов, не смея нарушать покой пациентов других палат.
 
— Если не поможешь, я всем расскажу, что ты на эндоскопистку заглядываешься и специально по пять раз в месяц на прием приходишь, чтобы она тебя гладила по головке, пока ты там «кишку» глотаешь.
 
— Да как... Да откуда вы... — ошарашенный Семенов не мог составить предложение, потому что задыхался от смущения.
 
— Давай, Евгенич, я знаю, что у тебя получится. С твоим-то подбородком и теми идеальными анализами, за которые тебя хвалил врач, любая санитарка тебя сожрет с аппетитом и без. Пользуйся своими обаянием, — с этими словами он подтолкнул Семенова к посту медсестры, а сам скрылся за углом.
 
— Вы почему не спите? — грозно спросила женщина у бледного, как стены вокруг, пациента.
 
В глазах у Семенова потемнело. Он чувствовал, как миллиметры ртутного столба поползли вверх. Он забыл, как говорить, забыл, как дышать. Его хваленое обаяние улетучивалось в приоткрытое окно. Собрав всю волю в кулак, приосанившись и зачесав остатки волос назад, Семенов положил локоток на поверхность стойки, расслабил каменные брови и, предварительно чихнув в ладонь, произнес томным голосом:
 
— Что-то не спится, — и подмигнул.
 
Медсестра понимающе кивнула и страстно улыбнулась. Уже через минуту Семенов стоял в процедурном кабинете со спущенными штанами и получал укол феназепама внутримышечно.
 
— Блин, Евгенич, мало отвлек — мы не успели прошмыгнуть, — накинулся Маслов, когда Семенова вернули в койку.
 
— Оставьте меня в покое, я не умею флиртовать, — вяло произнес Семенов.
 
— Это мы уже поняли, поэтому план был пересмотрен: ты отправляешься за флешкой.
 
— Никуда я не пой... — Семенов не успел договорить и провалиться в сон, как понял, что сидит на подоконнике у распахнутого окна, с повязанной на поясе простыней.
 
— Надо помочь, Евгенич, ради общего дела. Мы тут со скуки помрем. Я у морга припарковался, так как у больницы вся парковка была занята. Машину я тебе отсюда с брелка открою, флешка в магнитоле торчит. Запомни: черный Хундай, номер 373.
 
— Я никуда не пой... — снова открыл было рот Семенов, но его уже вытолкнули в окно и начали быстро стравливать с третьего этажа. Семенов разразился благим матом в немом крике.
 
Ночь была холодная и облачная. Рассмотреть что-либо было и так непросто, а в совокупности с растекающимся по крови седативным препаратом — практически невозможно. Семенов бросился к главному входу, собираясь сдать всех с потрохами. На вялых ногах он, петляя, шел по неосвещенной территории, ориентируясь лбом, налетая им на нерабочие фонарные столбы.
 
— Зараза, — пробубнил Семенов, когда перед его взором предстало серое одноэтажное здание с табличкой «Морг».
 
«Плевать, заберу флешку и обратно. Если хотя бы еще раз меня тронут, буду орать», — решил он, подходя к парковке, где его уже ждал целый ряд черных Хундаев.
 
Номер Семенов не запомнил. Он начал действовать от противного и просто дергал за все ручки подряд, пока не наткнулся на снятую с сигнализации машину.
 
Наконец одна из дверей поддалась, и Семенов попал в салон. Из магнитолы торчала заветная флешка, за которую он дернул изо всей силы и вырвал вместе с плохо установленной магнитолой.
 
«Так тебе и надо, гад», — расплылся в хмельной улыбке Семенов и вдобавок к вырванной магнитоле вывел пальцем на пыльном лобовом стекле неприличное слово.
 

*

 
Коварный препарат, который вкололи Семенову, действовал стремительно. Мужчина, словно завсегдатай рюмочных, еле добрался назад. Он уже был готов заснуть на этих теплых огромных трубах, которые тянулись вдоль всей территории, но на горизонте замаячила сплетенная из простыней веревка.
 
Обвязавшись, Семенов дернул три условных раза, и его потянули наверх. Правда, почему-то не в то окно.
 
— Ты кто? — спросили перебинтованные с ног до головы мумии из хирургического отделения, куда втянули Семенова.
 
— Я из гастроэвлтвмлтдот, — промямлил что-то нечленораздельное Семенов.
 
— Этот походу из психдиспансера сбежал, — сделал вывод один из пациентов.
 
— Мжн я остнсь у вас? — умолял Семенов.
 
— Нельзя, мы своего человека из магазина ждем. Сегодня в гастроэнтерологии кино показывают, мы хавчик ждем. Так что давай, иди отсюда.
 
Семенов попытался объясниться, но не смог. Его вытолкнули назад в окно, и он чуть было действительно не стал новым пациентом хирургического отделения, летя вниз головой. Спас его возвращающийся с огромными пакетами больной, который смягчил приземление своим большим мягким телом и воздушной кукурузой.
 
Наконец Семенов нашел нужный канат и, снова обвязавшись, дернул. Оказавшись в родном отделении, он вручил флешку Маслову, который уже наладил импровизированный кинозал. На стене растянули простыню, к ноутбуку подключили «одолженный» из класса проектор, в палату тем временем подтягивались новые знакомые Семенова из хирургии с чипсами и попкорном.
 
Флешку вставили в ноутбук и включили первый попавшийся фильм с названием «Вскрытие».
 
— А что за кино у тебя там? — спросил Вадик у Маслова.
 
— Понятия не имею, ужастики какие-то.
 
На экране и правда начались ужастики. После первых сцен у людей пропал аппетит, а спустя десять минут просмотра в напряженном молчании, Ваня решил нажать на «стоп» и изучить содержимое флешки.
 
— Евгенич, ты нафига машину патологоанатома вскрыл? — в очередной раз растолкал он спящего Семенова.
 
— В смысле — патологоанатома? — от медикаментов в крови Семенова не осталось и следа, а сон вышел вместе с холодным потом.
 
— Да там сплошные видео со вскрытий. Я же тебе описал машину.
 
— Да идите вы в баню со своей машиной! Со своим кинопоказом! Со своей флешкой! — заголосил Семенов, не в силах больше сдерживаться.
 
Зарубцевавшееся язва начала разрубцовываться.
 
— Тихо ты, все понятно, чего кричать-то... Ляг, отдохни, — начал успокаивать его Маслов. — У Вадика на ноутбуке есть какие-то фильмы, их и посмотрим.
 
— Что?! — не верил своим ушам Семенов. — Да вы совсем, что ли, ох-ох-ох...
 
— Задыхается, кажется, — крикнул Маслов. — Зовите сестру!
 
Этой же ночью Семенова перевели в другую палату, где он спокойно проспал до самого утра.
 
Новый день начался, как раньше — до появления в больнице Маслова. Семенов ел, пил, спал и выздоравливал, а происшествия прошлой ночи считал кошмарным сном. По больнице лениво расползались слухи о странных вандалах, которые напали ночью на машину патологоанатома и украли флешку с исследованиями и успокаивающей музыкой, а заодно обвинили человека в непристойных вещах, оставив надпись на стекле. Правда, потом проверили видеокамеры и оказалось, что патологоанатом приворовывает медикаменты по ночам, а надпись как нельзя точно подтвердила его сущность.
 
Все возвращалось на круги своя, пока следующей ночью Семенова снова не разбудили.
 
— Евгенич, я тебя по всему крылу искал, — нависла над ним физиономия Маслова.
 
— Отстань, демон!
 
— Ладно-ладно, прости за вчерашнее, понимаю, вышло некрасиво. Тут просто такое дело... У нас сегодня очередной кинопоказ. Приходи!
 
— Я сейчас медсестре вас сдам, а завтра — главврачу!
 
— Медсестру я тоже пригласил. И эту... эндоскопистку. Все уже в нашей палате, ждут начала, тебя одного не хватает.
 
— Как это? Как у вас получилось? — вытаращил глаза Семенов.
 
— Хорошая рекламная кампания. Вчера всем так понравилось, что нам разрешили по-тихому каждую ночь собираться. А эндоскопистка — это моя соседка по даче, я ей рассказал о твоем мужестве и уговорил прийти. Она ждет.
 
— Правда? — просиял лицом Семенов. На радостях его язва рассосалась почти бесследно.
 
— Правда. Только есть один нюанс. Вадика выписали сегодня. Нам ноутбук нужен с фильмами, а опыт в побегах тут только у тебя. Добежишь до круглосуточного магазина техники через дорогу? Мы тут скинулись на дешевенький ноутбук, после выписки оставишь его себе. Ну что, по рукам?
 
Семенов не успел даже подумать, как его уже спускали на веревке вниз, а молочного цвета луна подсвечивала дорогу к новым ночным приключениям.
 
Александр Райн

Друг села
Солнце в тайге – не самый частый, но всегда желанный гость. Высушенный тяжелый работой старик, сидя на покосившейся скамье рядом с калиткой из посеревшего дерева, щурился, подставляя солнцу испещренное глубокими морщинами лицо.

Клетчатая рубашка висела на его острых плечах, а из-под ворота выглядывал серебряный крестик. Узловатые пальцы старика закопались в пыльную, черно-белую шерсть огромного алабая.
 
Пес доверчиво положил массивную морду на нагретую солнцем скамью и млел под немного грубоватой лаской.
 
— Нравится, Блохастый, да? — прохрипел старик, почесывая массивный лоб зверя, который по размерам превосходил его собственную, благо не облысевшую, но совсем седую голову.
 
Пес утробно заурчал и прикрыл глаза. Старик улыбнулся и принялся чесать всеобщего любимца за ухом.
 
— Дедушка! — звонкий голосок ничуть не нарушил умиротворенной атмосферы надвигающегося вечера. — Дедушка!
 
Старик, все еще щурясь, обратил взор в сторону оклика, на давно утоптанную земляную дорогу, по которой бежал мальчишка лет восьми.
 
Резинка на его трико давно растянулась, и штаны с вытянутыми коленками норовили упасть. Белобрысому мальчугану приходилось постоянно их подтягивать.
 
Пацаненок добежал до середины ведущей к калитке тропы и остановился. Уставился своими большими глазенками на пса. Тот тоже, заслышав шум, поднял голову и посмотрел на мальчишку, но не нашел его интересным и вновь подставил морду под пальцы старика.
 
— Нагулялся? Дуй к бабке, она тебя вымоет, да и ужинать скоро пора, — почесав Блохастого, местный старожил усмехнулся. — И тебе косточку вынесем.
 
Алабай, точно поняв суть сказанного, вильнул необрезанным хвостом.
 
— Дедушка, а он откуда?
 
Мальчишка все не решался подойти к зверю, который мог с легкостью его перекусить. Лишь сделал неуверенный шаг, не зная, как обойти махину и юркнуть в калитку.
 
— Это Блохастый, наш помощник.
 
Мальчуган сделал еще один, едва заметный, шажок, во все глаза рассматривая пса, от которого то ли хотел убежать, то ли погладить.
 
— Да ты не бойся, он не обидит, — старик похлопал по месту подле себя, предлагая внуку присесть рядом и насладиться пока еще греющим солнцем.
 
Ведь совсем скоро оно скроется за елями-великанами. Вечер в деревне наступал раньше, чем в городе.
 
Мальчишка явно не испытывал той же уверенности, что и дедушка, окольным путем обошел пса и устроился рядом с дедом так, чтобы тот стал преградой между ним и зверем.
 
Пес все это время дергал короткими ушами, на слух определяя траекторию передвижения деревенского гостя.
 
— Не помню я у вас с бабушкой такого пса, — потянув пальцы ко рту, мальчишка, видимо, вспомнил предупреждение матери и тут же отдернул руку, спрятав обе за спину.
 
— Так он и не наш.
 
— Ничейный, получается?
 
— И это тоже не так. Он общий. Еще щенком вышел из лесу. Прибился сначала к одному двору, там его на цепь посадили, выдержал пару дней, ошейник разорвал, пару досок в заборе надломил и убежал, — старик вспоминал о проказах алабая с улыбкой, пересказывая те, что помнил.
 
— Потом приютила его наша соседка, ты ведь помнишь бабу Любу? Ну так вот, она ему кости куриные скармливала, видимо, пришлись они Блохастому не по нраву. Он пока от нее убегал, так выбил балку из курятника, куры по всему двору разбежались, и он сбежал. Ох и бранила она его в тот день!
 
Старик хихикнул, вспомнив, что сам тогда от бабки пару новых бранных слов выучил. Вот что значит жить рядом с учителем русского языка и литературы.
 
— В общем, ни с кем не захотел жить, пропадал на какое-то время в лесу, а потом приходил и заглядывал во дворы, ждал, когда его чем-нибудь накормят.
 
Кормили не все, но тех, кто бросал ему костей или чего посытнее, охранял всю ночь. Спал у калиток. Хотя, скорее дремал. Я сам видел, как он голову поднимал от каждого подозрительного шума.
 
Пес ухнул, словно подтверждая слова старика и подставил под ласку другую сторону морды.
 
— У нас в квартале тоже есть собаки. Только они из помойки питаются, — поддержал беседу мальчишка, болтая ногами.
 
— Ну ты нашего Блохастого с ними не сравнивай. Те собачки вряд ли вам помогают, а этот защитник. Зимы у нас здесь долгие и суровые, поэтому вы с родителями к нам и не приезжаете в снег, дороги заметает. А та зима, лет десять назад, совсем лютая выдалась. Вышли к нашей деревне волки...
 
— Настоящие? — удивился мальчонка.
 
— Самые настоящие, — кивнул дед. — Девки, что расходились от подружки, первыми их увидели, да как завизжали не своими голосами. Сирены, не иначе. Перебудили всю округу.
 
Мы, как поняли, в чем дело, вилы похватали, вылетели со дворов отгонять волков, но Блохастый оказался первым. Встал меж стаей и застывшими на месте девками, оскалился.
 
А потом у них драка завязалась. Я думал, порвут пса, тогда ему и правда тяжело досталось, но, как видишь, живой.
 
Мальчишка с большим интересом посмотрел на алабая. Тот в одночасье стал для него героем. Про волков ему ведь еще в школе рассказывали, говорили, как нужно вести себя при встрече с хищником, и драка в число пунктов не входила.
 
— А что дальше?
 
— Дальше, именно он тех девок и спас. Мы его потом всем селом начали кормить, а он возгордился. С высоко поднятой мордой стал обходить дороги, оббегал даже крайние дома.
 
Вдруг дед усмехнулся:
 
— Больше всего ему нравится кур собирать. Эта животина не большого ума, они если видят возможность куда-нибудь вылезти, так обязательно ей пользуются.
 
И вот Блохастый, если видит, что стая разбежалась, так давай их до главной дороги сгонять, а у самого хвост ходуном. Они для него, как игрушки. Кудахчут там себе чего-то, а он их как пастух овец лаем и боком сгоняет в одно место.
 
Мальчишка рассмеялся. Пес открыл глаза, поднял морду и посмотрел на него с толикой удивления.
 
— Ты его не бойся. Давай, погладь, — старик потрепал внука по голове, придавая смелости и поддерживая в сближении со всеобщим любимцем.
 
Пацаненок расправил грудь и аккуратно протянул руку. Пес не шелохнулся, только смотрел. Но, скорее всего, даже не почувствовал, когда мальчишка коснулся его головы — чересчур осторожно.
 
— Что же ты? Гладь увереннее, у него вон какая шкура толстая.
 
Мальчишка явно побаивался собаки, но, немного подумав, все же закопался маленькими белыми пальчиками в густую шерсть. Пес прикрыл глаза. Не рыкнул, не шелохнулся. Одним словом — не пугал.
 
— Вот молодец!
 
По дороге пробежали чумазые мальчишки с палками, которыми то ли собирались бить колючую крапиву, то ли использовать, как мечи.
 
— Витька, ты куда пропал, отпросился?
 
Мальчишка тут же вспомнил, зачем звал дедушку и, задрав голову, посмотрел на старика почти воинственно.
 
— Деда, мы хотим еще немного поиграть, можно?
 
Старик посмотрел на пока не скрывшееся за вершинами елей солнце, вздохнул и кивнул:
 
— Только еще часик. Как солнце начнет скрываться, дуй домой, а то нас обоих твоя мама ремнем отходит...
 
— Спасибо! — мальчишка сорвался с места и убежал с новой компанией таких же оголтелых сорванцов. Пес проводил их задумчивым взглядом, ухнул и вновь посмотрел на старика.
 
— Чего такое? С ними хочешь? Ну так иди, охраняй нашего Витьку. А как вернетесь, я тебе костей вынесу.
 
«Гав» получился малость суровым, но алабай в самом деле пошел за детьми, вяло виляя хвостом. Если повезет, какой-нибудь шалопай посвятит его в рыцари, и они вместе поиграют.
 
Старик проводил его взглядом и пошел в дом...
 
На дворе окончательно стемнело. Комары агрессивно жужжали перед крыльцом. Хозяйка сруба в очередной раз ворчала по поводу необходимости зажигать лампу во дворе. Электричество в никуда.
 
Но ее невестка, мать Витьки, не обращала на причитания свекрови внимания.
 
— Да гуляют еще, это ж мальчишки, — весьма спокойно отнеслась к опозданию внука старуха.
 
— Темно уже, поздно гулять! — резко отозвалась встревоженная мать. — Нужно идти искать! — и в подтверждение своих слов накинула на плечи легкую куртку от какого-то старого спортивного костюма.
 
— Я с тобой, — супруг не в полной мере разделял ее тревогу, что слышалось в голосе. Умаялся за день и теперь хотел поесть да полежать, но оставить супругу не мог.
 
Старик задумчиво посмотрел на детей и решил пойти с ними. Смутная тревога томила в груди...
 
Сперва он решил обойти дворы детишек, которые позвали Витьку гулять, и узнал, что все они уже вернулись домой, да еще все, как один, утверждают, что их пострел тоже пошел к своим.
 
И в этот момент беспокойство стало нешуточным.
 
К поискам присоединились все, кто мог. Ходили по селу и кликали Витьку. Мать его разрыдалась, в который раз последними словами ругая проклятую деревню. Слушать ее было неприятно, но что взять с паникующей женщины.
 
Темнота давила, но даже в ней старик разглядел Блохастого, что увивался за паникующей гостьей, старался подлезть под руку, пытался обратить на себя внимание глухим лаем, но она только его прогоняла.
 
Зато старик все понял, подбежал к алабаю и сердечно попросил вести. Пес почти обрадовался и засеменил в лес.
 
Вдвоем они все дальше уходили в пугающую чащу. Старик надеялся на лучшее, но в голове, против воли, мелькали страшные картины.
 
Уверенности придавал Блохастый, который спокойно проходил мимо стволов. И вдруг, в какой-то момент, старик услышал плач. Тихий, почти скулеж.
 
— Витя! — выкрикнул дед взволнованно и обрадованно. Если скулит, значит, живой, а остальное поправимо.
 
Старик побежал, пес не отставал. И, в какой-то момент вырвавшись вперед, остановился перед елью, уперся в ствол передними лапами и ухнул.
 
Старик поднял голову и нашел своего испуганного пострела на одной из высоких веток. Мальчишка сидел на ней, плакал, а когда увидел дедушку, то совсем разрыдался.
 
— Я... я... слезть не мо-о-гу... — провыл пацаненок.
 
Старик и сам чуть не расплакался от облегчения.
 
— Ты как сюда забрался? — посмеялся старик и принялся объяснять мальчонке, как и куда ставить ногу, если он не хочет остаться жить с кукушками на дереве.
 
Сперва получалось неловко, но пострел все-таки слез с ели, после чего бросился к деду, крепко обняв его за талию.
 
Все это время Блохастый стоял рядом и с чувством выполненного долга задирал морду. Гордился. А когда понял, что на него не обращают внимания, подошел и сам ткнулся мордой в спасенного пацаненка.
 
Витька так расчувствовался, что отлип от деда и обнял пса, чем несомненно его порадовал.
 
— Ну вот, теперь пойдем от твоей мамы нагоняй получать.
 
Пес и мальчишка одновременно посмотрели на деда.
 
— Не ты, тебе кости, — усмехнулся старожил глухой деревеньки.
 
И вместе они направились к людям. Пес Блохастый в очередной раз доказал, что является другом всем жителям и гостям села.
 
Автор ЮЛИЯ ЮРИНА

Андрюха со вздохом вышел из кабины кареты скорой помощи и, оглядев спящую пятиэтажку с тёмными окнами, отметил, что в единственном светящемся окне мелькнул бaбкин силуэт.
 

— Сейчас откроет дверь и ляжет на диван, — Андрюха уже изучил до мельчайших подробностей бaбкин маршрут, и поэтому мог предсказать все её действия и даже слово в слово весь диалог, который сейчас состоится между ними.
 
Бaбка эта вызывала скорую с завидной регулярностью, будто бы по чётко спланированному графику — два раза в неделю и непременно ночью, в районе часа-двух пополуночи. Жалоба была тоже одна и та же:
 
— Пoмирaю!
 
И на все вопросы диспетчера о том, что и где конкретно болит, бaбка упорно и заученно твердила одно слово «Помираю!».
 
Поначалу, конечно, скорая реагировала как полагается, ну то есть, мчались к больной, измеряли ей давление, пульс, снимали ЭКГ и определяли уровень сахара в крoви, но из всех этих показателей следовало одно — бaбка может хоть сейчас лететь в космос или пускаться в одиночное плавание в открытое море. Таким цифрам мог позавидовать любой человек. К тому же бaбка шибко бывала недовольна, ежели медики осмеливались провозгласить прямо и открыто об идеальном состоянии её здоровья, для её возраста соответственно. Тогда она начинала ругать всю современную медицину на чём свет стоит и обещала написать с утра жалобы в горминздрав, после чего с криками выпроваживала бригаду вон из квартиры.
 
Когда фельдшеры и врачи станции СМП раскусили бaбку, то энтузиазма в спасении бедной страдалицы у них поубавилось и они начали перекидывать вызова друг на друга. Каждая бригада, заслышав в рации знакомый адрес, тут же начинала ссылаться на все мыслимые и немыслимые препятствия, мешающие именно им принять данный вызов.
 
И вот в одну из таких ночей после короткой, но весьма бурной перепалки в прямом эфире, на вызов и был отправлен молодой ещё совсем фельдшер Андрюшка.
 
Андрюха пришёл на работу не так давно, по сравнению с остальной стaрой гвардией, всего два года назад. Однако что значат два года на скорой? За это время ты можешь стать профессором медицины, ибо теория ничто, а практика всё! Так что Андрей был уже весьма опытным специалистом, а в коллективе его к тому же любили за добрый, отзывчивый характер и быструю сообразительность, стaрый кaрдиолог Петрович неоднократно повторял, что Андрюхе нужно поступать в мединститут, а не тратить молодые годы на скорой понапрасну. Но Андрюха отнекивался, мол меня и так всё весьма устраивает.
 
Так вот, на удивление всей станции, бaбка Андрюху тоже весьма приветила, не выказывала ему недовольства как остальным и даже, вызывая в очередной раз ночью скорую, просила прислать к ней именно Андрюху. Уж каким чутьём она угадывала его смены, ведь график не всегда был стабильным, одному Богу известно, но коллеги в коротких чайных паузах на станции между вызовами, посмеивались, что бабка по всей видимости положила на Андрюху глаз. А что, очень даже ничего себе невеста — и с квартирой, и с хорошей пенсией, и даже детьми не обременена (единственная дочь жила где-то во Владивостоке и к матери кажется совсем не приезжала). Андрюха лишь смеясь, отмахивался от шутников.
 
Но всему есть предел, и даже терпению Андрюхи он тоже однажды настал. Нет, в открытую он бабке не грубил, но всякий раз, когда они заруливали в знакомый двор и он выходил из машины, возводил глаза к бабкиному окну и видел её силуэт, резво прыгающий к двери, на сердце его нападала тоска. Он вздыхал и, перекинув через плечо чемоданчик с укладкой, обречённо поднимался на третий этаж, толкал незапертую дверь, и входил в полутёмную прихожую с жёлтыми обоями в коричневую полосочку.
 
— Милок, тута я, — доносился из зала умирающий полушёпот-полувздох.
 
Андрюха надевал бахилы и, пройдя в зал, лицезрел одну и ту же картину — бабка томно возлегала на высоких подушках, на грyди её сидел кот Васька, которого хозяйка поглаживала слабой рукой, а рядом, на тумбочке, стоял корвалол и рюмочка с водой.
 
— Что-то снова мне поплохело, Анрюшенька. А я уж молюсь, чтоб ты приехал, остальны-то ваши совсем лeчить не умеют. Ох, помираю я, милок. Видимо пора мне к моему Коленьке ТУДА, — и бабка театрально поднимала вверх указательный палец и многозначительно кивала головой в подтверждение своим словам.
 
— Валентина Ильинична, вы ещё меня переживёте, — отвечал Андрюха и доставал тонометр.
 
Все показатели, как обычно, были в норме. Сатурация отличная, кардиограмма, как у семнадцатилетней молодухи, давление и пульс тоже. Однако Андрюха по опыту знал, что поможет «безнадёжной» больной и поэтому отвечал:
 
— Ну что, придётся нам с вами укольчик в вену поставить, давление немного поднялось. Нам как раз дефицитное лекарство доставили на днях, для особо тяжёлых случаев.
 
— Ох, милок, тяжёлый, тяжёлый у меня случай, сам видишь. Ведь совсем плохо мне. В глазах темнеет, смeрть близко.
 
— Да какая смeрть, вы ей не по зубам. Вот сейчас укольчик сделаем и вовсе полегчает.
 
Андрей привычным, быстрым движением набирал в шприц физ. раствор, затягивал жгут и неторопливо вводил в вену чудо-средство от всех бoлезней.
 
Спустя десять минут, в течении которых Андрюха выслушивал подробный рассказ всей жизни своей пациентки, старушка уже сидела в своих подушках и, потирая грyдь, выдыхала:
 
— Ох, отпустило, сынок. Спасибо тебе, спаситель ты мой.
 
— Да не за что, Валентина Ильинична. Вы ложитесь, а я пойду, вызовов ещё много.
 
— Ступай, ступай милок, такой как ты специалист кругом нужен! А если поплохеет, так я только тебя вызову.
 
В один из последних вызовов всё шло по накатанному сценарию, только в конце бабка вдруг попросила Андрюху достать с верхней полки шкафа пыльную старую коробку, и, смахнув с крышки пыль, извлекла из неё наручные часы на чёрном кожаном ремешке. Любовно погладив их морщинистой ладонью, и о чём-то на миг задумавшись, бабка подняла глаза на Андрюху:
 
— Это самое дорогое, что у меня есть. Часы моего отца, офицера, прошедшего всю Великую Отечественную Войну и расписавшегося на стенах рейхстага. Он получил несколько ранений, но всегда возвращался в строй. Медали я недавно отдала в наш городской музей, они давно уж у меня спрашивали. Что уж теперь хранить?... Не сегодня-завтра помру, а люди в музей придут и увидят, и вспомнят, и задумаются быть может какой ценой досталась та Победа... Да...
 
Старушка замолчала, но тут же, спохватившись, продолжила:
 
— Так я к чему? Эти часы я тебе хочу подарить за то, что не нагрубил мне ни разу, не оскорбил. Нас, стариков, нынче не почитают. А ты не такой. Хорошо ты воспитан, правильно. Оставайся таким всю жизнь, Анрюшенька. А часы возьми, не смей отказываться, это от всего сердца. Часы, почитай уж раритет, антиквариат, да ещё и трофейные. Они старше меня. Отказа не приму, бери говорю!
 
Андрей бережно взял часы из сухой бабкиной ручонки, сжал их в ладони и почувствовал их тепло, и какую-то неведомую силу, которую они таили в себе — это была вещь Героя. Мурашки пробежали по спине Андрюхи, холодок, прокатившийся по всему телу остановился в грyди и вдруг вспыхнул, разлился таким жаром, будто в грyди разгорелся огонь! Огонь Победы, зов крoви наших предков, наших прадедов и дедов, отдавших жизни за Родину. К горлу подступил комок.
 
— Спасибо вам, — еле слышно ответил Андрюха, чувствуя, что ещё немного и на глазах его выступят слёзы, — Это бесценный подарок, я понимаю, как он вам дорог.
 
— Иди, сынок, ступай, тебя люди ждут. Настоящие больные, а я ведь что...
 
Бабка замолчала. Андрюха вышел из квартиры и спустился во двор. Оглянувшись, он увидел в окне знакомый силуэт. Бабка медленно подняла сухонькую руку и перекрестила Андрюху вслед.
 

*

 
— Радуйся, Андрюха, свободен! — такими словами встретил Андрюху, пришедшего на дежурство, водитель Саныч.
 
— А что такое?
 
— Да бабка твоя померла.
 
— Какая бабка?
 
— Ну вот-те здрасьте, да твоя любимая, к которой мы каждую ночь катались. Эй, а чего ты? Чего поник-то? Вот это да, расстроился что ли, — Саныч почесал затылок, глядя вслед Андрюхе, уходящему из гаража.
 
Бабка умерла тихо, во сне. Оторвaлся трoмб. Пoлицию вызвала соседка, ежедневно заглядывающая к бабке на вечерний чай. Сообщили о смeрти единственной наследнице. Кота Ваську забрала та самая соседка.
 
А Андрюха каждый раз, по оставшейся привычке, приезжая на вызов в тот двор, поднимал взгляд на третий этаж, и ему казалось, что он видит бабку, стоящую у окна и осеняющую его крестом на прощание...
 
Автор: Елена Воздвиженская

Как я юбку покупала
 Давно это было, я как то за зиму растолстела, и опачки, я весной- пампуша.
Ну что, погоревала я, да и смирилась. А че такова то, зато у меня глаза красивые.

А тут перестройка, мать ие.. Все наши товары пропали, какие то импортные одни кругом, и работать надо от зари до зари, покупать что то, некогда даже.
И вот однажды смотрю я на вещи свои, и думаю- надо бы обновиться, как то вот купить чемть нарядное. Давно я себе ничего не покупала.
Пошла искать что нибудь из нарядов 56го размера.
А бутиков везде, валом. И везде всякие " Гуччи», «Армани». И продавцы мне с гордостью заявляли, «у нас штучный товар». Тока как так то..., я за углом смотрела в бутике в подвале, такие же платья, и тут они же, тоже вон шов косит, как же штучный то?
Ну да ладно, я ж наряжаться пришла.
Но прикупить в бутиках, мне было не суждено.
Это я сейчас " девушка», а тогда...

• женщина, это вам мало. И это тоже. А это в груди не пролезет. Женщина, у нас нет таких размеров.

Обидно как то...
Но я долго то грустить не могу, опять же нарядов хочется, поехала я на рынок, к китайцам.
Есть у нас рынок знаменитый, торгуют там всякой всячиной то ли китайцы, то ли вьетнамцы, я их не различаю, но называли рынок " китайским».
Приехала... Мама дорогая, а тама, и юбки, и блузы, и платья, все как раз на меня. Горами навалено товаров, и на каждой куче шмотья по китайцу сидит.
Они по русски то не очень говорят, но некоторые слова знают.
Мне там юбка приглянулась, в мелкую клеточку, прямой покрой, ну чудо как хороша юбка.
Подошла я человеку с узкими глазами, и говорю – мерить, мне, ее.
Он услужливый такой, вывалил мне этих юбок кучу, разных цветов. И спрашивает, мол, какую тебе, большая женщина?
Минуты через три, я наконец то глаза собрала в нормальное их положение, и выбрала изумительной красоты юбочку.
Стала надевать, в грудях застряла.
Но китайцы, они с детства приучены к торговле и помощи покупателям.
Он засуетился вокруг меня, голова его аккурат на уровне груди моей, все ему видать, где вещь то не проходит. Тянет ее вниз, и слава богам, натянул он юбку на меня.
Вот как он ее застегнул, это для меня загадка, потому что я пыталась, но там см 10 не хватало до схождения.
И вот я стою, ну натурально царская королица. Прям вот вижу взгляды восхищенные проходящих мимо людей.
Но люди эти, все время толкались, и я решила немного посторониться.
Попыталась сделать шаг.. смогла, но не в полный размер. Еще раз шагнула, опять че то коленки не разъединяются.
" Да что за фигня то», подумала я. Юбка не заужена, прямая, не должна я ходить в ней со связанными коленями.
Стала смотреть на себя и щупать.
Вроде ниже колен она... Вроде на ягодицах, пусть как на барабане, но натянута. Что с коленями то..
Китаец, видя что я вроде как недовольна, тут же оживился, заулыбался и заговорил

• халясо, осин халясо, бели, халясо тебе.

Но я то заподозрила уже неладное

• зеркало давай говорю, а то не стану покупать.

Он вроде как замешкался, не хотел давать, но я смотрела на него сталью застывшей. Дал.

• ах ты Косой Глаз... Пробормотала я, оглядывая себя и ужасаясь конфузу.

Ты что ж стервец брешешь то, еще больше офигела я, повернувшись боком к зеркалу. Где ж хорошо то, когда это плохо до кошмара?
Юбка.. она налезла полностью на перед. Сзади только на ягодицы. И все. И если спереди она была чуть ниже колен, то сзади чуть ниже ягодиц. Что наверно и нравилось извращенцу. Конечно, она подолом сковала мне колени. И я была похожа на русалку, ибо ноги не рассоединялись и от пояса до колен, все было туго обтянуто.

• давай, говорю, снимай ее подлец.

Стали мы с ним снимать с меня юбку.
А надо сказать, что я по мощи, была равна минимум двум китайцам, и он тянет, а оно никак. Он ее поднял с моих колен, завернул к голове, но с пояса она не сдвинулась, и лишь закрыла мне лицо.
Китаец что то заорал на своем языке, а я то ниче не вижу, че происходит то, не понимаю
Тут я не на шутку испугалась. От пояса и до головы на мне юбка как чадра, от пояса вниз- трусы, и я даже потрогать не могу, точно ли они на мне, ибо руки тоже в коконе этом.
Слышу, голоса рядом, видать он друзей позвал на помощь.

• ну косоглазые, бубню я из под юбки, дайте только освободиться, я вам устрою, я вам еще и Халхин- Гол припомню.

И вдруг ткань сверху немного приоткрылась, туда всунулось китайское лицо, я не поняла, мой ли продавец, или друг евоный, и оно сказало

• Халхин – Гол не китай.
• ты мне еще поспорь, взвыла я, везде ваш китай руку свою сунул, вынимайте меня отсюда, живо.

Взялись за меня несколько крошечных ручек, и стали тащить юбку, одновременно держа мое тело.
Два раза свалили меня сволочи.
Второй раз когда повалили меня в шмотки свои, сами попадали, и я пригрозила- еще раз свалите, жениться заставлю, лежали со мной, все, автоматом в мужья пойдете.
Мой китаец видать жениться не хотел, он как забормотал – " скидка будет, скидка будет тебе», так и не останавливался до конца акта.
В конце концов сняли юбку.
Я стояла как девица легкого поведения после бурной ночи. Бюстгалтер сбился набок, волосы в разные стороны, дыхание учащенное, майка задрана.
Но все таки китайцы добрые, когда напуганы- особенно добрые.
Мой предложил мне

• любая юбка бири, полцены скидка, толика ухади

Я так подумала... Да че я буду ходить, искать, на рынке примерять сложно, да возьму я... И мой взгляд упал на юбку с резинкой.
Ее и купила. Надевала, снимала, вообще без проблем потом.
И меньше чем за полцены купила, потому что когда я сказала – " надеть, ее.»
Китаец скинул еще несколько сотен, и уже с дергающимся глазом ответил

• эта твая лазмер, халясо будет пилавда.

Ну правда, так правда, я и сама вижу, что ею танк закрыть можно.
Вот тогда я и принялась за похудение. А то примерять конфузно.
Софа.

Cirre, Галина, спасибо, насмешила.

Это я сейчас " девушка», а тогда... – женщина, это вам мало. И это тоже. А это в груди не пролезет. Женщина, у нас нет таких размеров. Обидно как то...

Только, когда мы сюда переехали в 95-м году, меня обращение «дама» шокировало, даже на Казакова.

Тимошка
 
Когда мне было пятнадцать лет, отец притащил домой дворового щенка. Это был потрясающе красивый щенок, хоть и не породистый, не титулованный. Он быстро всему учился и отличался примерным поведением. С родителями он легко нашёл контакт. Отец и мать души в нем не чаяли, и меня, честно говоря, это иногда подбешивало.

Вообще странный был пёс. Никогда ничего не грыз дома, в туалет — строго на улицу. Все команды выполнял на раз, знал — на кого лаять, а перед кем повилять хвостом. И взгляд такой умный-умный, будто вот-вот заговорит. Но у меня почему-то с ним сложились очень странные отношения. Он то ласковый ко мне, то скалится. Бывало даже мог облаять или цапнуть, притом без каких-либо причин, за что, естественно, получал.
 
Я много раз говорил отцу, чтобы он выгнал ненормального пса. Но тот сразу обрубал мои просьбы словами: «Тебя-то выгнать, лодыря, не можем, а ты хочешь такого умного пса бросить». Так и приходилось мне с ним уживаться. Со временем я заметил интересную закономерность: пёс начинает странно себя со мной вести только в случаях каких-то моих провинностей. Стоило мне прийти домой «под мухой», как тот сразу начинал на меня лаять. И никак не мог угомониться, поэтому приходилось запирать его на балконе. Или если мне звонил один из моих друзей, что приторговывал
запрещёнными курительными продуктами. Когда я пришел домой со своего «первого дела», пёс был как заведённый. Он бросался на меня, укусил за голень, лаял как ненормальный и мне пришлось его выгнать на улицу.
— Отец! Ты видел?! Ты видел, что твоя дурацкая псина творит?!
Но отец был спокоен и неприступен как камень.
— Он просто чует недоброе. Вот ты где был?
— С друзьями, — мямлил я.
— Так вот о чем я и говорю: твои друзья тебя под откос поведут, и ты с ними погрязнешь в проблемах. Я видел эти лица — в них сплошная пустота! — твердил мне отец, выставив вперед указательный палец. Но я, естественно, не слушал: куда мне, я же взрослый, самостоятельный.
 
Шли годы. Я взрослел, пёс старел. Мои дела шли в гору и денег становилось всё больше, но съезжать от родителей я не хотел. Не то чтобы я был криминальной личностью, но в наших делах было мало законного. Мы занимались «недвижимостью», как я это называл. Искали слабовольных людей и всякими разными методами выселяли их из их квадратных метров, а потом продавали квартиры.
 
Через какое-то время нам подвернулся один очень привлекательный заказ на трёхкомнатную квартиру в центре. Жили там какие-то алкаши, и денег можно было срубить быстро и много. Я, как обычно, позавтракал, собрал все необходимые документы и уже было хотел выходить, как ко мне подбежал наш пёс и жалобно так заскулил. Ни разу его таким не видел. Он тянул зубами мой плащ, словно не пуская на улицу. Покусывал ботинки, преграждал мне путь. Он уже был очень старым и жить ему оставалось очень мало. Это была очень странная и трогательная картина. Я долго не мог выйти из дома. Но в конце концов не выдержал и начал кричать на него. Тогда он посмотрел мне прямо в глаза. Я увидел эти маленькие стеклянные шарики и замер. Они были такими родными, такими мудрыми, словно кричали мне: «Стой!!!»
 
Но я наконец смог отпихнуть собаку от двери и вышел. Дело прошло успешно. Всё получилось даже слишком просто. Но когда я пришел домой, то встретил на пороге отца, у которого из глаз текли слёзы.
— Что случилось? — спросил я его. Отец вообще редко плакал, я даже не помню, чтобы это хоть раз было при мне, но сейчас он был сам не свой.
— Тимошка умер... — сказал он и заплакал навзрыд.
Мне стало неловко, я не знал как себя вести. Отец обнял меня и продолжал плакать.
 
А через неделю случилось следующее. К нам в дверь позвонили. Это был наряд полиции. Меня повязали и отвезли в суд. Мои товарищи сдали меня с потрохами. Наша схема оказалась подставной. Меня решили сделать козлом отпущения. А дальше была тюрьма. Там-то я и начал свою новую жизнь. Точнее закончил предыдущую. Мутные связи, тюремные разборки, наркотики — я падал всё ниже и ниже. Когда я вышел из тюрьмы, то уже не знал, что делать и как обозначить себя в обществе. Прошло столько лет... И я ничего не смог придумать, кроме как продолжить заниматься криминалом. В итоге тюрьма стала моим постоянным местом жительства, и через несколько лет после очередной отсидки я решил снова пойти на крупное дело, чтобы навсегда покончить со всем. Мне нужно было заработать много и быстро. Всё закончилось слишком легко: пять ножевых, одно из которых было в сердце...
 
Я умирал в грязной луже где-то за гаражами. Моя жизнь крутилась перед глазами, словно цветные стеклышки в калейдоскопе. Я закрыл глаза. А когда открыл их снова, то почувствовал, как меня гладит по голове что-то шершавое. Это был язык. Собачий язык. Язык моей новой мамы. Я стал собакой. Это было прекрасно. Наконец всё закончилось: жизнь человека, который только и делал в жизни, что ошибался, отпустила меня, и я могу спокойно существовать, не зная душевных бед.
 
Но в один прекрасный день, когда я бегал под тёплым весенним солнцем, гоняя голубей, что постоянно приземлялись неподалёку от наших труб, ко мне подошел мужчина и взял на руки. От него очень здорово пахло табаком и сладким кофе. Я посмотрел в его глаза, и что-то кольнуло меня в сердце. Они были очень знакомы мне, словно мы когда-то уже встречались.
— Тимошка, вот как я тебя назову! Пошли домой, нечего тебе слоняться по улице, а то ещё проблем не оберёшься.

Александр Райн
 

Все мужики как мужики – по пятницам пьют, а я попёрся в театр. В оправдание должен сказать, что не по своей вине, а по принуждению сексуально поработившей меня жены. Она сказала или я иду с ней смотреть голую задницу Куценко или никогда не увижу её собственную. Я брезгливо плюнул, гордо сказал: НИ-ЗА-ЧТО!!! И мы поехали на представление в ДК Выборгский.

Спектакль назывался Ladies Night и белым по красному предупреждал – только для женщин! Потому что в конце анонс обещал звёздный мужской стриптиз. Слабонервных мужчин чьи ягодицы не похожи на твёрдые кокосы просили от просмотра воздержаться, что бы после не мучиться всякими комплексами и не тратить зарплату на психотерапевтов.
Но моя театралка сказала, что мне боятся нечего, у меня ягодицы ещё ого-го и вцепилась в них руками, легко сжав хрупкими пальчиками эти накопители липидов в моём организме.
 
Первый приступ паники случился со мной на подходе к ДК, куда словно в океан со всех сторон стекались реки блестящих как новогодние игрушки женщин. Запах их парфюма перебивал запах выхлопных газов, стоящих в пробке автомобилей.
Я несколько раз пытался сбежать, и вероятно бы сбежал если бы цепь не оказалась толще моих возможностей. Пробовал симулировать вывих, и даже приступ эпилепсии. Не помогло. Супруга строго сказала: если я не перестану симулировать, то тогда симулировать перестанет она. И вообще заявила, что сопротивление бесполезно, она всё равно меня окультурит даже если я умру. Потому что умереть не разу не побывав в театре, грешнее чем умереть, не разу не побывав в церкви.
 
Оказавшись в фойе у меня зарябило в глазах от коротких рукавов, узких юбок и глубоких декольте. Женщины шли не только посмотреть, что есть у актёров из Москвы, но и дать им свой гордый питерский ответ. Несли кто что мог: кто-то белые плечи, кто-то ровные ноги, кто-то ранимые коленки, а иные и вовсе притащили совершенно бесстыжие тити и попы, вид которых по-моему должен был заставит москвичей забыть текст и все три часа умильно плакать на сцене. Те же кому не повезло иметь собственных достопримечательностей, тоже выкрутились: прихватили с собой красивых подруг.
 
Там же в фойе я узнал, что находящихся в сексуальном рабстве мужчин гораздо больше чем только я. От этого стало немного легче. Хотя внешний вид некоторых говорил, что они тут отнюдь не по принуждению. И отнюдь не ради игры актёров, а ради их, да простит меня Мельпомена, жоп. И от этого снова сделалось не по себе: не дай бог кто-нибудь и про меня такое подумает. Поэтому когда моя муза семейного счастья пошла пудрить носик и отдала мне свою сумочку – я лез из кожи вон, чтобы доказать, что эта сумочка не моя и я вовсе не интересуюсь мужскими тылами. Для этого я прямо в фойе устроил собственный театр пантомимы. Принял мужественную позу, выпятил грудь, скрестил на ней руки и широко расставил ноги, как бы намекая, что там у меня просто кузница тестостерона. Задрал вверх голову и сколько смог выдвинул вперёд подбородок. Сделал нахальный взгляд и стал демонстративно смотреть исключительно на женские попы, что бы сразу было ясно: ничем другим не интересуюсь.
Досмотрелся, до того, что один дядя всё же сделал мне лёгкое замечание под дых, что бы я не пялился куда не надо.
 
Представление длилось три часа. За это время я научился крутить головой как филин. Никогда ещё мне не приходилось бывать в таком цветнике. И пока моя половина прилипнув к биноклю восторженно смотрела на вставившего себе в попу воображаемый орех Полицеймако, я бессовестно любовался на большие и не очень фрукты принесённые женщинами в нагрудных авоськах для гостей из Москвы.
В антракте возле буфетов был аншлаг как после великого поста. Похоже дамы основательно готовились к походу в театр и перестали есть ещё за месяц до представления, чтобы поразить актёров стройностью скелета и по возможности укатить с ними в столицу. Хотя бы в качестве реквизитов для спектаклей про Бухенвальд. А тут как будто поняли, что всё зря – в Москву с труппой никто из них увы не поедет и пустились, не жуя, глотать бутерброды и пирожные, запивая сладкими винами, и калорийными соками.
 
Я простоял в очереди до третьего звонка. Взял два малюсеньких бутерброда с красной рыбой. Чуть не подавился ценой. За эти деньги можно было купить полуторакилограммового лосося. Впрочем, может у них рыба не простая а с актёрскими талантами и знанием системы Станиславского, так что любой карась легко перевоплощается в лосося. Тогда да. Тогда цена конечно оправдана.
В общем взял я этих высокооплачиваемых звёзд антракта, только расположился на диванчике, как громкоговоритель сообщил: просьба занять свои места, после начала спектакля вход в зал запрещён. Оставить не съеденными золотые бутерброды не посмел, решив, что так разбрасываться деньгами дурная примета. Потому затолкал обоих в рот. Едва не подавившись проглотил. И вернулся в зал так и не поняв сильно ли они отличались от своих бесталанных, но в десять раз более дешёвых собратьев.
 
Вторая часть спектакля прошла как первая, только от женского визга заложило уши. Когда актёры дошли наконец до обещанных интимностей зал взвыл как детский сад при виде деда мороза. Кажется, доверчивые женщины думали, что сейчас в них начнут бросать не предметами театрального гардероба, а специально приготовленными, и наряженными в розовые стринги Куценками. И каждой достанется свой собственный с официальным разрешением уголовного кодекса и Минздрава забрать его домой.
Моя женщина тоже визжала, прямо мне в правое ухо. В левое визжала другая не моя. Я краем глаза глянул на сцену и удивился сколь много шума породили столь коротенькие... эротические моменты. Всё на что сподобились актёры-стриптизёры лишь несколько раз мелькнуть своими копчиками, средний возраст которых давно переваливал за сорок. Но для того что бы женщины выпустили из себя весь природный писк – этого оказалось достаточно. Хотя для меня и не совсем понятно. Ведь с этой стороны мы все одинаковые. Во всяком случае длиной копчиков меж собой никогда не меряемся. Потому я и не понял отчего дамы так завелись. Впрочем, им видней.
 
Закончилось всё вполне прилично без оргии, на которую надеялись три молодые девушки, чей разговор я ненароком подслушал перед спектаклем.
Так прошло моё знакомство с театром. Прошло успешно. Хотя уверен первое впечатление было бы гораздо лучше если бы актёры были женщины и стриптиз женский. В этом случае можно было бы совсем обойтись без диалогов и шуток.
 
Назад возвращались поздно и пешком. На улице академика Лебедева какой-то бескультурный водитель с ног до головы окатил меня водой из лужи. Ох как я ругался и картинно поднимал руки к небу и театрально грозил ему кулаками вслед. Это было достойно Оскара. Жаль не один режиссёр, в тот момент не проходил мимо, а то бы непременно взял меня вместе с моею харизмой на какую-нибудь ругательную роль. Например: «Иван Грозный материт перед убийством своего сына».
Теперь вот думаю: может сходить на пробы в театр и обматерить там всех по Станиславскому, что бы увидели мой потенциал. Или всё таки заняться стриптизом?
 
P.S. А вообще дамы и господа, если кто интересуется, скажу серьёзно спектакль потрясающий, актёры великолепные, юмор отменный и много. Мужчинам тоже можно смотреть без отвращения и с удовольствием. (В крайнем случае в финале закроете свои легкоранимые очи)

Она обратила внимание на мужчину в церкви, где тот вел себя несколько неадекватно. Приходил он ежедневно. Ставил две свечки, потом долго что-то бормотал в углу, размахивая руками. Как будто объяснял что-то непонятливому ребёнку. После чего крестился. Сперва справа налево, потом слева направо. А опосля и вовсе несуразно, снизу вверх.
 

Она решила подойти к нему и спросить, в чем дело. Подождав его на выходе, она заговорила и предложила помощь. Ей казалось это правильным. Представившись, она спросила, что он так отчаянно объясняет и почему всё время крестится по-разному.
 
— Если вы не умеете, то я могу научить вас правильно молиться и литературу дам. Я ещё сюда с бабушкой ходила, — сказала она.
 
Он смущённо поблагодарил за помощь и, помявшись немного, предложил сесть на скамейку в аллее, шедшей через стaрый заросший парк, в самом конце которого и стояла церковь.
 
— Да я не очень-то и верю, — улыбнулся он смущённо, чем вызвал у неё приступ изумления. — Но дело тут такое... — продолжил мужчина.
 
— Кот у меня есть. Большой таец с раскосыми глазами. Красавец, а совсем недавно... Ну, как недавно... Пару лет назад подкатился ко мне в ноги малюсенький щенок. В самую осень, в дождь лютый, холодный, — он помолчал и вздохнул.
 
— Принёс я его домой. Ну, пожалел, во-первых. Во-вторых, подумал, что тайцу моему станет веселее, и в общем, не ошибся. Щенок оказался шкодным, общительным, весёлым. Я бы сказал, даже слишком общительным.
 
Мужчина опять улыбнулся своим мыслям, и она обратила внимание, что улыбка у него какая-то беззащитная. Совершенно детская. Улыбаться он не умел, и делал это как бы извиняясь. Потом продолжил:
 
— Щен, так я его назвал, сразу решил, что мой кот и есть его настоящий папа. Родной, то есть. И он стал ходить за ним по пятам и повторять всё, что тот делал. И когда таец запрыгивал на высокий диван, Щен пытался подпрыгнуть за ним, но куда малышу!
 
И тот принимался рыдать и скулить. Через какое-то время коту надоел шум, производимый малышом, он cпрыгнyл, схватил зубами щенка за шкирку и запрыгнул с ним на диван. Где тот, повизгивая от счастья и удовольствия, уткнулся мордочкой в своего папочку и задремал.
 
Ну, так оно и повелось. Тянучка, а именно так я теперь называл кота, тащил щенка на диван, где они уютно и устраивались.
 
Со временем Щен подрос, и теперь Тянучке было тяжело затаскивать его наверх. Но Щен очень помогал ему. Вначале он отчаянно перебирал лапами и просительно подвывал. А потом, когда он стал большим псом и мог уже свободно самостоятельно запрыгивать на диван, то...
 
Он старательно изображал совершенно беспомощную собаку и, положив морду на высокий диван, умильно щурил глазки, пускал слюни, повизгивал и заглядывал просительно в косые глаза своего папочки.
 
Тот поднимался тяжело и неохотно. Вздыхал и, упёршись четырьмя лапами в диван, хватался зубами за огромную мощную собачью шею и начинал тащить со всей силы. Пёс, изображая усилия, постепенно забирался на диван, издавая натужное кряхтение и выпячивая глаза из орбит, а когда оказывался уже там...
 
Когда он оказывался на диване, то начинал отчаянно прыгать и повизгивать от удовольствия, потом сворачивался клубочком вокруг папочки и засыпал. Тянучка сидел столбиком и смотрел вокруг утомлённым взглядом, как бы говоря:
 
— Ох уж мне, эти дети! Столько с ними труда надо.
 
Мужчина передохнул и зaкyрил.
 
— Ну так вот, — продолжил он. — Тянучка уже немолодой кот и тянет теперь на диван Щена почти беззубым ртом. А тот рад и его глаза излучают такое счастье, как будто он опять малюсенький щенок.
 
Мужчина тяжело вздохнул.
 
— А недавно мой любимый кот зaбoлел. Он перестал есть, и у него бoлит живoт. Я возил его к ветеринару, но тот ничем не смог ему помочь. Вот я и пошел в церковь. В Бога я не верю, молиться не умею, креститься правильно тоже. А про две свечки...Ну, это я просто видел, как бабушки ставят.
 
Но я обещаю! Так, на всякий случай, — и мужчина ткнул пальцем в небо. — Я обещаю этому вашему Богу, что если он поможет моему любимому коту Тянучке выздороветь, то так и быть. Я в него поверю, и больше никогда не стану ничем его беспокоить, как не беспокоил и раньше.
 
Не стану никогда и ни о чем просить. Потому что нет у меня никакого другого желания, кроме того, чтобы мой Тянучка выздоровел и жил ещё долго. Ну, если очень надо, то выучу какую-нибудь молитву и научусь правильно креститься.
 
Она слушала его молча, и почему-то совершенно не сердилась на его неверие. Ей вдруг стало совсем безразлично, что он не умеет молиться и понятия не имеет, что делают в церкви и как. Она вдруг поняла, что судьба совершенно случайно свела её с человеком, вера которого на самом деле больше и крепче, чем всех остальных, с кем ей приходилось сталкиваться в церкви.
 
Она вытерла слёзы, незаметно стекавшие по щекам, и поднялась.
 
— Я передумала, — сказала она. — Я не стану учить вас молиться. Вам это совершенно ни к чему. Лучше давайте поедем к вам домой, я хочу посмотреть на вашего кота. Я, конечно, не ветеринар, но всё же, xирyрг с большим опытом. Так что, может, что-нибудь и смогу сделать.
 
Мужчина подскочил со скамейки и стал благодарить женщину. Она пошла по аллее парка. Он шел рядом с ней и рассказывал, не переставая, о своём коте по имени Тянучка и его собачьем сыне, по имени Щен.
 
Заросшие деревья роняли листья. Было начало осени. Тёплые лучи пробивались через заросли веток и гладили лица двух людей.
 
Женщина долго осматривала Тянучку и щупала что-то, потом, взяв анализ крoви, уехала и вернулась через час.
 
Короче говоря, можете мне не верить, дамы и господа, но ей удалось. Она вылечила Тянучку. Правда, для этого ей пришлось сделать ему oпeрaцию. Делали дома у мужчины. И после этого она осталась там.
 
Ну, не уезжать же, и не оставлять пациента без присмотра. А за Тянучкой надо было присматривать. Так что, они вскоре съехались. Вернее, он переехал в её большую новую квартиру.
 
Теперь они вместе делают видео, как Тянучка тянет своим беззубым ртом огромную сильную собаку по имени Щен на новый велюровый диван. И наплевать всем, что там остаются клочья шерсти.
 
А огромный Щен радуется и пускает слюни. Он повизгивает от удовольствия, когда кошачий папочка тянет его к себе, схватив за ухо. Потом он ложится клубочком вокруг Тянучки и засыпает, согревая своего папу теплом молодого сильного тела, а Тянучка...
 
Тянучка сидит столбиком и смотрит вокруг тяжелым, уставшим взглядом и вздыхает, как бы говоря:
 
— Это такое тяжелое дело — смотреть за детьми! Столько забот. Тянешь их, тянешь. Прямо умаешься весь, а всё равно надо тянуть.
 
Тянучка вздыхает и укладывается на Щена. И они засыпают.
 
В церковь, кстати, больше мужчина с женщиной не ходят. Ну, может, просто потому, что все их желания уже выполнены. А может, потому, что не хочется ей учить ничему мужчину. Он нравится ей таким, какой есть.
 
А Бог их простит. Честное слово, простит!
 
Так мне кажется...
 
Автор: Олег Бондаренко

Зазеркалье
 
До отчаяния человека могут довести разные вещи: большие долги, предательство, лишний вес, служба поддержки Сбербанка. Но сильнее всего до отчаяния доводит одиночество.

Вадим Анатольевич был одинок уже очень долго. Так долго, что когда кондуктор протягивала руку, чтобы взять плату за проезд, он, точно старый пёс, подставлял лысую голову, чтобы его погладили. Обычно за такие ласковые выпады его, точно собаку же, из троллейбуса и изгоняли.
 
Жена оставила Вадима Анатольевича около десяти лет назад. Причиной тому был новый фильм с Робертом Паттинсоном в главной роли. Супруга требовала, чтобы Вадим сделал пластическую операцию, ну или хотя бы отрастил волосы. Но сколько бы тот ни натирал голову перцем и крапивным отваром, волосы расти отказывались. Пластические операции в их городе делались только поздним вечером ― в тёмных переулках и возле рюмочных. Но так как Вадим работал в ночную смену, попасть к «докторам» ему не удавалось. О том, что когда-то она мечтала о Брюсе Уиллисе, жена теперь и слышать ничего не хотела. Женщина ушла, оставив в душе большую рану, которую Вадим Анатольевич десять лет лечил в клубе анонимных жертв Голливуда.
 
Мужчина потерял веру в себя, стал нелюдим и купил спиннинг. Рыбу он ловил хорошо, но золотую так ни разу и не подсёк, зато однажды вытащил со дна реки зеркало. Вещица была красивая, судя по окантовке и толщине стекла ― древняя и явно имела некоторую ценность.
 
— Двести пятьдесят, — озвучил стоимость продавец антикварной лавки, крутя в руках таинственный предмет.
 
— Тысяч? — обрадовался Вадим Анатольевич, чувствуя, как в груди зародилась щекочущая надежда.
 
— Рублей, — с насмешливым выдохом ответил мужчина. — Минус НДС — итого двести.
 
Вадим Анатольевич был прост, как табурет, и крайне доверчив. Облапошить его мог любой, кто закончил три класса средней школы. Он уже хотел совершить сделку и на вырученные средства купить прикормку, но вдруг что-то кольнуло его в бок, да так сильно, что он передумал и понёс зеркало домой.
 
Водрузив реликвию на кухонный стол, Вадим Анатольевич долго вглядывался в мутную гладь стекла, которая искажала изображение так, что вместо брутального героя ретробоевиков Брюса Уиллиса на него таращился болезненного вида Иосиф Пригожин.
 
Смотрел Вадим Анатольевич в зеркало, смотрел... И что-то в сердце его ёкнуло, загорелось недобрым пламенем. Почему-то вспомнилось детство, пионерские лагеря, дискотеки под открытым небом, зубная паста на лицах товарищей и ночные шалости.
 
В те времена, когда радость детям дарила не USB-колонка, а водяная, телефоны были не мобильные, а таксофонные, а вместо вейпа школьники давились окурками «Примы», от которых уши скручивались в трубочку, вечерние утехи в лагерях имели совсем иной характер. В полночь, зашторив окна, дети собирались перед зеркалом, рисовали губной помадой лесенку из тринадцати ступеней и дверь на самом верху. Зажигали свечу и, держа в дрожащих руках игральную карту, призывали Пиковую Даму. Сути вызова данного персонажа Вадим Анатольевич не помнил. В данный момент его совсем не интересовала мистическая составляющая процесса — гораздо больше привлекало слово «дама». Без женского тепла мозг бедолаги огрубел, закис и был готов на любые, даже самые абсурдные решения. И Вадим Анатольевич решился.
 
Красной помады в доме рыбака не водилось, зато был острый кетчуп чили, который хранился в холодильнике больше трёх лет. Есть его всё равно было невозможно, а выкидывать жалко.
 
Игральные карты Вадим Анатольевич приобрёл в местном киоске. Он долго выбирал между колодами с классическими рисунками и эротическими. С одной стороны, хотелось, чтобы женщина была скромна, воспитана, умна, целомудренна и создавала в доме уют. С другой — он так изголодался по женской ласке, что готов был на что угодно, лишь бы снова почувствовать себя мужчиной, самцом. В общем, выбор был очевиден.
 
Свечи он взял в том же киоске ― для торта в виде цифры двадцать. Именно такой возраст, по мнению Вадима Анатольевича, был наиболее подходящим для волшебной нимфы.
 
Весь день Вадим Анатольевич занимался ужином, убирал, стирал, гладил. В общем, готовился к приходу волшебной гостьи. Кое-как дождавшись ночи, он в нетерпении зашторил окна, зажёг свечу и, положив перед зеркалом игральную карту, принялся рисовать ступени. Кетчуп ложился на зеркальную поверхность неохотно, постоянно размазывался и отваливался, упаковка то и дело издавала не самые приятные звуки. Но спустя десять минут картина всё же была завершена. Вадим Анатольевич, прочистив горло, принялся произносить заклинание.
 
— Пиковая Дама, приди! — повторил он три раза застенчивым голосом, словно его кто-то подслушивал, а в конце жалобно так добавил: — Ну пожалуйста...
 
Послышался треск, пламя свечи задёргалось, игральная карта сорвалась с места, закружилась в воздухе и, врезавшись в зеркало, исчезла. Раздался стук в дверь. Вадим Анатольевич хотел было открыть нежданным гостям, но тут понял, что звук идёт не из коридора, а из зеркала.
 
Это было невероятно. Одновременно с челюстью Вадима Анатольевича распахнулась нарисованная им дверь. Из неё вышло что-то маленькое и кругленькое. Во мраке разглядеть девушку было сложно, и всё же, к своему сожалению, Вадим заметил, что голыми у неё были только ступни. Дама сперва медленно спускалась по ступеням, но, сделав пару шагов, перешла на бег и, кажется, заматерилась.
 
Добежав до самого низа, она вытерла ноги о подол чёрного платья и вдруг стала разрастаться. Да так стремительно, что в итоге одно только лицо заняло бо́льшую часть зеркала, которое самому Вадиму Анатольевичу было по пояс.
 
Он ожидал увидеть молодую симпатичную девушку, а по факту перед ним стояла копия его учительницы математики, и, судя по всему, лет ей было столько же.
 
— Чего надо? — заговорила она хриплым басом, который эхом разлетался по комнате.
 
— З-з-з-здрасте, — произнёс в ответ дрожащим голосом Вадим Анатольевич.
 
— Забор покрасьте! Чего, говорю, призывал?
 
— Так я это... Познакомиться хотел, — мялся он, сомневаясь в правильности собственных слов.
 
— Дама, фамилия моя Пик, но можно просто Дама, — представилась женщина и, достав откуда-то сигарету, принялась прикуривать её от свечи.
 
— Вадим Анатолич, но друзья зовут меня просто Анатолич.
 
— Угу. Так и чего, собственно, ты меня вызвал? Не просто же поздороваться.
 
— Н-н-нет, что вы. Я, честно говоря, представлял вас немного иначе.
 
— Это как же? — женщина вскинула бровь и выпустила в воздух струю дыма. Вадим Анатольевич закашлялся: сам он никогда не курил из-за астмы.
 
— Ну... Помоложе, постройнее ― как на картах, — неуверенно произнёс он.
 
— А ты хам, Анатолич. Я, между прочим, на карты эти позировала две тысячи лет назад, а то, что ты в киоске купил, так это вообще стыд и срам. Подобных «дам», я тебе скажу, можно и без зеркала призвать ― достаточно иметь сто долларов в кармане и свободную квартиру на полчаса.
 
Вадим Анатольевич покраснел.
 
— Да ты и сам, вообще-то, не Вин Дизель, — продолжила Дама, разглядывая рыбака.
 
— А вы с ним знакомы?
 
— Конечно. Откуда, по-твоему, у него такая известность?
 
— Талант?
 
— Шмалант. Любой, кто достиг звёздных высот, когда-то нашёл одно из зеркал и призвал меня. Я, если ты не в курсе, исполняю желания. Не забесплатно, естес-сно. Так чего же ты желаешь? Только помни: желания имеют свойство исполняться. Лучше трижды подумать, прежде чем произносить вслух.
 
Вадим Анатольевич смотрел на докурившую в зеркале женщину, которая тушила сигарету о его стол. Понимая, что расплачиваться особо нечем, да и женщина вроде идёт на диалог, а ужин уже стынет, он выпалил:
 
— На свидание хочу вас пригласить.
 
Женщина вдруг закашлялась.
 
— Ч-ч-ч-чего? — захлёбываясь собственными слюнями, спросила она.
 
— Пригласить вас желаю! На свидание! — более уверенно сказал Вадим Анатольевич, поправляя галстук.
 
— Меня? На свидание? — женщина внимательно оглядела собеседника. — Ну вроде ничего такой валетик. Чёрт с ним, давай попробуем, а то я тоже засиделась в Зазеркалье, — заулыбалась Дама.
 
Голос её стал более игривым и зазвучал на полтона выше. Она отошла вглубь зеркала и попыталась поднять ногу, чтобы переступить через межпространственный порог. Нога вышла из зеркала, следом за ней начал протискиваться таз. Женщина пыхтела, матюгалась, а потом позвала на помощь:
 
— Ну чего ты там стоишь? Помоги мне, Анатолич!
 
Тот схватил её за ногу и стал тянуть изо всех сил, но таз отказывался пролезать в зеркало. Женщина начала кричать ещё громче. Как ни старались они, а всё без толку ― не смогла Дама пробраться в мир людей.
 
— Не судьба, видать, — вытирала она платьем раскрасневшееся лицо.
 
Вадим Анатольевич тяжело вздохнул, а потом предложил, раз такое дело, то хотя бы через зеркало поужинать. Дама отказываться не стала, несмотря на то что последние несколько веков ужинала в основном теми, кто её призывал и не платил за дары.
 
Хозяин вечера зажег ещё несколько свечей, затем притащил с кухни грубо наструганные салаты, жареную курицу, картошку в мундире, маринованные грибы, нарезку и две бутылки «сухого».
 
Полночи он рассказывал о своей тяжёлой судьбе, о том, как жена ушла от него из-за волос, которые не растут, об одиночестве и отчаянии, о клубе анонимных жертв Голливуда. Дама слушала и ела, а Вадим Анатольевич только пил. Впервые за долгое время он был с женщиной, и даже та не могла остаться с ним.
 
Когда картошка уже не лезла в рот, а последний бокал был выпит, Пиковая Дама достала ещё одну сигарету и, по привычке прикурив от свечи, сказала:
 
— Знаешь, Анатолич, а ведь ты сам идиот.
 
Уже изрядно подвыпивший мужчина непонимающе взглянул на гостью. Дама выпустила облачко дыма и продолжила:
 
— Такой мужик хороший, не туз, конечно, но и не семёрка бубей. Любая нормальная баба была бы твоей. А знаешь что? Я тебе помогу.
 
— П-п-п-правда? — заикающимся от вина голосом спросил мужчина.
 
— А то! А за гостеприимство твоё и доброту ничего взамен не попрошу. Так что давай, выбирай чего хошь, любой каприз.
 
Вадим Анатольевич почесал подбородок и, наконец-то придумав, сказал:
 
— Хочу выглядеть как этот, как его, Патиссон.
 
— Ты уверен? — с серьёзным видом переспросила Дама.
 
— На все сто! Пусть эта дура, увидев меня, поймёт, как глубоко ошибалась. А я скажу, что сама, мол, виновата!
 
— Ничего не понимаю. Как это должно помочь?
 
— А и не надо понимать. Обещала — помоги, а если нет — ну, значит, так тому и быть...
 
— Да ладно, ладно, мне не жалко. А по буквам можешь произнести ещё раз, на что хочешь быть похож?
 
— Я лучше напишу.
 
Он взял листок и ручку и, усевшись за стол, начал выводить буквы.
 
— Вот.
 
Пиковая Дама взяла в руки лист и принялась читать каракули:
 
— Па-тис-сон, — проговорила она по слогам. — Ну... Что ж, желание для меня — закон. Приятно было познакомиться, Анатолич. Надеюсь, однажды ещё встретимся, — сказала Дама и щёлкнула пальцами.
 
— И я тоже наде...
 
Вадим Анатольевич не успел договорить, так как рот у него уже отсутствовал. Отсутствовали глаза, уши, руки и ноги. Осталась только лысая голова, которая теперь занимала бо́льшую часть тела.
 
— Эх, а ведь хороший же мужик был ― жаль, что чудной, — сказала Пиковая Дама и ушла восвояси.
 
На столе догорали свечи, за окном рассветало, а на стуле лежала белая тыква. Желания имеют свойство исполняться, и лучше трижды подумать, прежде чем произносить их вслух.

Александр Райн
 

Незримая нить

Эта история началась поздним осенним вечером, когда воздух пропитался сыростью, а темнота смыкалась над городом, как одеяло, спрятавшее его от забот суетного дня. Холодный дождь моросил из низких туч, и под этим равнодушным небом на перекрёстке двух улиц сидела крохотная кошечка. Чёрная шерсть её была мокрой, а глаза — огромными, как две светящиеся луны. Казалось, она понимала: этот мир огромен, и она в нём — всего лишь крошечная искорка.

А за несколько кварталов от неё брёл пес, старый бродяга с седой шерстью и мудрыми глазами, которым, казалось, не оставалось ничего, что могло бы его удивить. За свою долгую жизнь он привык к голоду, к равнодушию прохожих, к постоянной борьбе за каждый кусок. Его путь тоже закончился под дождём, возле уличной лавки, где откуда-то вдруг донёсся тихий жалобный писк.

Кошечка посмотрела на пса с удивлением и, как это часто бывает с теми, кто сталкивается с добротой в первый раз, не сразу поверила. Старый пес подступил к ней ближе, медленно, чтобы не напугать, словно понимая, как хрупка и уязвима эта маленькая жизнь. Он наклонился и лизнул её промокший нос, тепло и заботливо, как будто утешая: «Не бойся. Теперь ты не одна.»

И вот они – вдвоем, среди безмолвной ночи, под холодным дождём. Неожиданно для себя, кошечка прижалась к его боку. Так они и сидели, в объятиях, рожденных не страхом и не одиночеством, а чем-то более значительным – тем, что делает нас всех живым та, что связывает нас невидимыми нитями с теми, кто был послан нам судьбой.

Наутро прохожие увидели удивительную картину: старый пес и маленькая кошечка — два маленьких создания, которые нашли друг друга на обочине чужого, бесчувственного мира. Кто-то не удержался и снял их на телефон, кто-то принёс корм и воду. А к вечеру появилась семья с маленьким мальчиком. Ребёнок, увидев этих двоих, широко улыбнулся и протянул ручки к кошечке. Пёс поднял голову и посмотрел на мальчика с тихой мудростью, словно спрашивая: «Ты тот, кого мы ждали?»

Родители переглянулись и, растроганные этой встречей, решили: они не могут оставить этих двоих на улице. Теперь старый пёс и маленькая кошечка стали частью новой семьи, где их ждали не только тепло и забота, но и детский смех, игры и ласка.

Так и обрели они свой новый дом, в котором их приняли не как случайных бродяг, а как родных, с которыми с самого начала была связана невидимая нить судьбы.
из инета

Однажды
Он шел домой, как, впрочем, и всегда... Точно так же, как и всегда.
Однажды он шел домой, забыв зонтик и ругая себя, на чем свет стоит. Потому что зонтик осенью – вещь совершенно необходимая.

Промокнув до последней нитки и моля Бога, чтобы не промок ноутбук в сумке, он споткнулся перед порогом в подъезд и чертыхнулся. Ответом ему было еле слышное, жалобное – мяу.
 
Даже не повернув головы, он отряхнул сумку от капель и открыл дверь...
 
Дома он переоделся, принял горячий душ и открыл сумку. Работа не шла категорически.
 
Он был веб-дизайнером в одной очень крупной фирме. Они разрабатывали сайт с приложениями для такси по заказу одной из стран. Сами понимаете, заказ денежный и очень перспективный.
 
Но что-то мешало погрузиться в работу... Внутри сидело что-то такое, что горело красной лампочкой. Он принялся вспоминать и... вспомнил.
 
Тяжело вздохнув и сообразив, что тут делать нечего и что решений всего два, он встал и оделся. Потому как, к утру надо было принести готовый блок, а значит – препятствие для работы должно быть устранено.
 
На улице был ливень. Тёмно-серые облака обещали вполне себе предсказуемую перспективу.
 
Раскрыв зонт, он внимательно стал осматривать прилегающую территорию. И, естественно, наткнулся на него.
 
Маленький серый кот сидел под кустом и дрожал. Увидев мужчину, он раскрыл рот и попытался мяукнуть, но – не получилось. Дрожь, усталость, холод и голод...
 
Мужчина тяжело вздохнул. Котов ему только ещё не хватало. Итак на работе по двенадцать часов, а потом ещё и дома дорабатывает.
 
Нет, зарплата очень хорошая. Но когда её тратить? И куда на этой дорогой машине ездить? Если даже продукты он не заказывает, а только готовую еду. Ну, нет у него времени...
 
В общем, делать было нечего.
 
Он наклонился, поднял холодное и дрожащее тельце и, прижав его к себе, пошел домой.
 
Внутренний голос молчал. Он прислушался, пока ехал в лифте на пятый этаж, и подумал, что теперь удастся поработать до двенадцати ночи.
 
Но не получилось...
 
Дома пришлось мыть кота в тёплой водичке. Потом сушить под тепловентилятором. Потом искать ему еду. Потом уговаривать поесть и не бояться...
 
После чего он нашел большую пластиковую коробку, куда нарвал клочков старых газет и журналов.
 
Кот ходил за ним по пятам и всё пытался мяукнуть. А он объяснял Серому, что тот должен оставить его в покое и дать работать. Сев за компьютер, он попытался сосредоточиться, и тут...
 
Тут Серый запрыгнул к нему на колени! Он собрался его скинуть, но внутренний голос возразил, и при взгляде на хрипящего кота он вдруг понял, что сопротивляться бесполезно.
 
Тяжело вздохнув, он порылся в Гугле и позвонил.
 

• Я прошу прощения, – сказал он. – Нашел ваш номер телефона. Я понимаю, что сейчас ночь, но... Но кот хрипит...
• Всё ясно, – ответил ветеринар на том конце. – Гулял на улице в дождь?
• Совершенно точно, – согласился программист.
• Нельзя выпускать котов на улицу вообще, – строго и нравоучительно пророкотала трубка. – А тем более в такую погоду. Ну, да ладно. Что поделаешь. Знаете, сколько стоит приём?

И тут мужчина понял, для чего он работал по двенадцать часов. Криво усмехнувшись, он заметил:
 

• Деньги значения не имеют.
• О как?! – удивилась трубка. – Да вы, я посмотрю, любитель котов. И значит, молодец. Жду вас с пациентом через пятнадцать минут.
• Любитель котов? – саркастически заметил программист Серому, который внимательно слушал их разговор. – Слышал? Он назвал меня любителем котов, – рассмеялся программист. – Что смотришь? Поехали!

Вернулся он под утро. С красными глазами, пакетом лекарств, предписаний и довольным котом.
 

• Не было печали... – начал он, но посмотрев на Серого, не договорил.

Они просидели на кухне до восьми утра. Программист пил кофе чашка за чашкой, завтракал и рассказывал новому жильцу о своей жизни.
 
Серый внимательно слушал, кивал головой и подмяукивал.
 

• Можно таки подумать, – сказал ему мужчина и стал собираться на работу, и тут...

Тут кот бросился наперерез ему, упал возле дверей и стал биться о них головой и орать.
 

• Ах ты, Господи, – простонал мужчина. – Вот ведь напасть! Что теперь делать...

А время поджимало. Это был важный день, и пропустить его он никак не мог.
 
Надо было рассказывать представителям фирмы о том, что они сделали, что сделают, и убеждать, что без всего этого их фирма теперь жить не может.
 
В общем, это называется – презентация. И тут, именно в этой области он был спец. Работу за него доделают другие ребята, но язык был подвешен именно у него.
 
Сами понимаете, дамы и господа...
 
Директор его фирмы не примет никакую причину. Он должен был быть, и всё тут!
 
Вздохнув тяжело, он поставил на пол спортивную сумку.
 

• Что смотришь?! А ну, залезай, паршивец, – сказал он Серому.

Войдя в офис и пройдя в комнату, где работало с десяток программистов, веб дизайнеров и прочая, прочая, прочая, он поставил сумку на пол и стал долго и путанно объяснять, почему принёс на работу кота.
 
Мужчины и женщины, широко раскрыв глаза от изумления, вставали из-за столов и подходили.
 
Серый, между тем, выбрался из сумки и, совершенно забыв про страх, задрав хвост и издавая довольное мурлыканье, пошел по кругу, прижимаясь по очереди ко всем.
 
Женщины немедленно взяли над ним шефство. А мужчины стали рыться по сумкам, доставая котлетки, кусочки курочки и сосиски.
 
Телефон зазвенел. Наш программист вытащил его из кармана и ответил.
 
Из трубки донеслись отчаянные крики, смысл которых был понятен всем окружающим:
 

• Почему ты до сих пор не здесь?!!! Они уже прибыли!

В общем, он побежал, пытаясь на ходу сообразить, с чего начать...
 
Презентация прошла прекрасно. Он был в ударе и рассыпался мелким бисером, сам удивляясь своему красноречию после бессонной ночи.
 
Представители фирмы были довольны. Директор был в восторге. Финансовый директор потирал руки и хищно улыбался. Ему обещали прибавку к зарплате.
 
Вернувшись на своё рабочее место, он попытался найти кота.
 

• И не вздумай забирать его, – заметил один ведущий программист. Серый уже удобно устроился у того на коленях. – Он мне помогает, – продолжил мужчина, довольно улыбаясь. – Нет, серьёзно. Вот глажу его – и мне приходят в голову новые мысли. Ты не против?

Мужчина был не против. Однако, почувствовал лёгкий укол ревности.
 
На ночь он забирал Серого домой. Хотя, все до одного вызвались принять кота у себя. Ну, если он мешает...
 

• Нет!!! – возразил мужчина. – Ничего он не мешает! Это мой кот. Прочь руки. Так и быть, буду приносить его сюда на день, но вечером – нечего ему делать у вас. Можно подумать, что у него своего дома нет.

По дороге домой мужчина размышлял о превратностях судьбы. Серый сидел на соседнем сидении и довольно щурился.
 
Так оно и пошло. Однажды найденный кот превратился в постоянного работника. Его прятали от остальных и от начальства. Кормили, гладили и брали на руки.
 
А через месяц случилось вот что...
 
Внезапно отключились все компьютеры. Срочно вызванные техники возились несколько дней.
 

• Кто-то перегрыз провода, – сказал один из них.

Когда они ушли, мужчина посмотрел на всех и сказал:
 

• Это не он.

Но на третий раз все подозревали именно Серого. Отношение к нему переменилось и, собравшись, народ попросил больше не приносить кота на работу.
 
Мужчина сидел, как в воду опущенный. Тяжелые мысли шевелились в голове. Он ни на секунду не верил в то, что виноват его Серый. Но как доказать? И как объяснить коту, что больше он не сможет принести его сюда...
 
Работа не шла. И он полез в сумку за сигаретами, чтобы выйти в курилку и собраться с мыслями. Но, вместо сигарет, его рука наткнулась на что-то мягкое...
 
Вытащив из сумки то, что он нащупал, мужчина поднёс это к глазам, после чего издал крик ужаса. Все десять его сотрудников вскочили, опрокинув стулья, и подбежали к столу.
 
На нём лежала огромная крыса. Просто великан. С оскаленными зубами. На полу сидел довольный Серый. Он мурлыкал и умывался.
 

• Господи! – сказала одна из женщин. – Я такой огромной даже по телевизору не видела.

После чего взгляды всех обратились на Серого. В комнате наступила тишина.
 

• А ведь мы все думали на него, – сказал один из программистов.
• Ага, – согласился второй. – Выходит, он нас спасал, а мы его обвиняли. Нехорошо как-то получилось, – добавил он.

И все одновременно зашумели. Кто-то гладил Серого и высказывал ему своё восхищение, кто-то уже нес котлетки...
 
И никто не обратил внимания на то, что директор давно стоит в комнате возле дверей и внимательно наблюдает за происходящим.
 

• Так... – сказал директор. -Так, – повторил он. – Значит, единственный среди вас всех сообразил, что нам нужен кот, который будет ловить крыс и мышей? А почему? Где были ваши умные головы? Я вас всех спрашиваю?!

В общем, так. Все, кроме мужчины получили нагоняй. Ну, просто так. Должен же директор за что-то ругать подчинённых, в конце концов. Для чего ещё начальник нужен?
 
Серый был поставлен на довольствие и ежемесячное обслуживание ветеринаром за счёт фирмы.
 
Он оказался классным охотником. Ни мыши, ни крысы, ни тараканы, никто не мог пройти мимо него. Теперь они уезжали вместе на работу и приезжали вместе. Но уже с другим чувством...
 
Серый был не как-нибудь кто-то там. Он был полноправным работником. Поздно вечером они вместе ужинали и заваливались на кровать. Уставали...
 

• Ничего, Серый. Ничего, – успокаивал его мужчина. – Вот только закончим очередной проект, и я как возьму отпуск... Да...

Что ты улыбаешься?!! Прямо на месяц! И поедем вместе на море. Снимем виллу. Ничего не будем делать. Представляешь?
 
Есть... Сидеть на веранде и смотреть на море... Кррррасота!
 
Серый согласно кивает головой и, мурлыкнув, улыбается. Но мужчина уже не видит этого. Он спит, и ему снится, будто они с Серым идут по пляжу, а песочек мелкий, светло-желтый и тёплый...
 
И волны... Волны шуршат и что-то рассказывают. Он улыбается во сне.
 
А что вы себе думаете? И поедут. Как-нибудь...
 
И даже, может, с ними поедет одна из его сотрудниц. Она давно взглянула на него другими глазами. В тот самый день, как он, заикаясь, объяснял, почему принёс на работу Серого.
 
Но... У неё есть конкурентки! Они тоже теперь смотрят на него другими глазами.
 
Дело осталось за малым – найти на всё это время. И не говорите мне, что время – деньги. Потому что, это не так.
 
Время – это наша жизнь, а деньги... Деньги, это конечно, тоже очень хорошо, но, судя по-всему...
 
Кот лучше!
 
Автор ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

Летом Иванова купила квартиру.
Квартира исчерпывающе описывалась фразой «зато дёшево».
Прежние владельцы жили размашисто, себя не жалеючи, с огоньком и задором.

Судя по состоянию стен, полов и прочего, расчленёнка у них была разминкой, а не кульминацией.
Две недели Иванова не покладая рук выскребала и вычищала следы их жизнедеятельности.
Ещё две ушли на бюджетный косметический ремонт.
Перевезла нехитрый скарб, заперла за собой дверь и поняла — вот оно, счастье и благорастворение воздусей.
И легла спать.
В пустой, но своей личной, своей собственной квартире.
А ночью проснулась от того, что на неё кто-то смотрит.
Физическое ощущение чужого взгляда.
Иванова включила стоящую на табуретке рядом с диванчиком настольную лампу.
Отступление.
Иванова не из пугливых.
Года три назад поздним вечером, точнее сказать, ночью, возвращалась домой и увидела некую фигуру, трудолюбиво свинчивающую зеркала с припаркованных машин.
Равнодушная гражданка прошла бы мимо, законопослушная отступила бы в тень и, стараясь не отсвечивать, шёпотом позвонила в правоохранительные органы.
А ненормальная с криком «Стой! Стрелять буду!» бросилась к фигуре.
Я Иванову спрашивала, это что было? выброс адреналина?
Какой ещё адреналин? возмутилась Иванова, трезвый расчёт, прикинула, если обойду гадёныша справа, то отсеку его от проходного двора, выскочит на улицу, там люди ходят, помогут скрутить.
Милицейский начальник, вручая грамоту, громко поблагодарил Иванову за смелость и отвагу и тихо добавил — девушка, милая, никогда, никогда больше так не поступайте!
Кстати, стрелять ей было не из чего, это она для внушительности.
Конец отступления.
Ну вот, Иванова включила стоящую на табуретке рядом с диванчиком настольную лампу.
Рядом с лампой сидела страшная белая крыса с розовыми ушами, розовыми лапами и голым розовым хвостом.
И плотоядно смотрела на Иванову.
Иванова завопила так, что свежепоклеенные обои съёжились от страха и покрылись гусиной кожей.
Крыса фыркнула и перепрыгнула на диван, поближе к Ивановой.
Ей хотелось человеческого тепла и понимания.
Следующие минут пять Иванова орала, сидя на потолке.
Может, и не пять минут, может, дольше.
Во всяком случае, соседям хватило времени, чтоб проснуться и вызвать милицию.
Дальше туманно.
Когда сознание прояснилось, Иванова обнаружила себя на кухне со стаканом воды в трясущихся руках.
Милиция ржала, соседка причитала — пять лет с теми мучились, что ни ночь, то гулянка, думали, вздохнём спокойно — ага, счас! не понос, так золотуха! крыса чья? этих, съехавших, видать сбежала, сколько их было? Дима, не помнишь, у алкоголиков одна крыса жила или сколько?
Крысу локализовали в трёхлитровую банку.
Милиция сказала, животное себе оставите? что вы сразу в крик, не хотите, так я заберу, дочка давно просит.
Остаток ночи Иванова провела при включённом свете, вздрагивая при каждом шорохе.
На следующий день привезла из приюта тощего, но здоровенного кота, назвала Пафнутием.
За полгода Пафнутий разъелся и охамел, в пять утра будит Иванову диким мявом «жрать хочу!».
Иванова говорит — пусть лучше кот!
На слово «крыса» Иванова реагирует нервно и неадекватно.
Жизнь наладилась.
У Ивановой завёлся поклонник.
С очень, очень серьёзными намерениями.
Спрашиваю, что тебя не устраивает? умный, добрый, порядочный, не зануда, что не так?
Всё так, сердито говорит Иванова, но фамилия! фамилия у него — Крысаков!!!
 
Наталья Волнистая

Дарья закyрила. Она стояла около окна, смотрела на струи дождя, которые змеились по стеклу.
 
— Снова кyришь, Даша? — укоризненно спросила мать.
 
Дарья выбросила сигaрeту на улицу, помахала рукой, разгоняя дым, и повернулась к матери.

— А она ведь про меня пела, — сказала Дарья.
 
— Кто — она?
 
— Елена Ваенга. Помнишь? «Снова стою одна, снова кyрю, мама, снова». А вот интересно — а что у нее случилось, может, тоже развод?
 
— Даша, ну сколько можно? Развод — не cмeрть, надо жить дальше.
 
— Надо, мама. Ты иди, ложись спать. Я обязательно буду жить дальше.
 
Мать посмотрела не нее, покачала головой и ушла в свою комнату.
 

*

 
Дарья в который раз огляделась.
 
Эта комната была ее с детства. Если приглядеться, то можно было увидеть ее — девочку. Когда она вышла замуж и переехала, родители ничего не стали менять, будто знали, она вернется. С каждым годом девочка уходила, терялась во времени. Обои ее любимого зеленого цвета выгорели, книги могли вызвать усмешку у взрослого человека. На стене над кроватью висел календарь ее последнего девичьего года.
 
Отсюда она уходила, убегала окрыленной. Во взрослую жизнь. К любимому человеку.
 
Календарь был за 2015 год. Как много изменилось за эти пять лет.
 
Взрослая жизнь осталась, а вот любимый человек оказался совсем не таким, каким она представляла его.
 
Дарья старалась. Она понимала — все люди разные. Разные семейные привычки. Да много разного. Но легкая прижимистость стала скупостью, а потом превратилась в откровенную жадность.
 
Купить новое платье ко дню рождения? — У тебя старых полно. Съездить отдохнуть? — Делать нечего. Родить ребенка? — Дети — это такие расходы, мы молодые, успеем. Завести котенка? — Он все обдерет и обоссыт — надо будет ремонт делать.
 
И Дарье надоело. Ладно бы она не работала! Она получала не меньше супруга! Надоели макароны без мяса, одни и те же кофточки. Она растеряла подруг, потому что никуда не ходила. Ей надоело прикрываться любовью к семейному уюту. Она хотела в ресторан! Танцевать! На высоких каблуках!
 
Дарья не стала скандалить. Она собрала вещи и ушла. На столе она оставила записку, где все траты за процесс обязалась взять на себя.
 
Она сменила номер телефона. Пошла в магазин, купила новое платье, сделала новую прическу. В суде муж — бывший муж — поправила она себя, ее не узнал. Он сделал ей комплимент. «Быстро перестроился», — подумала Дарья. И осекся, увидев ее насмешливые глаза.
 
Так почему теперь она кyрила? Успокаивалась? Она сама толком не могла объяснить, но новая перемена в жизни далась ей гораздо тяжелее чем то, что произошло пять лет назад.
 
«Ладно, на самом деле, хватит. Хватит беспокоить мать. Надо жить. Новая жизнь. Новые знакомые и, может быть, друзья. Одно новое платье у нее есть, купить еще. Ребенка она одна заводить не будет. И вообще, что за выражение — «завести ребенка». Она не будет заводить даже кошку! Она ее найдет. Она найдет на улице кошку, которой негде жить.
 
С этой мыслью Дарья наконец-то уснула.
 

*

 
Дарья была хорошим специалистом, и судьба, словно соглашаясь с ее желанием всего нового, подарила ей новую работу. Интересную, перспективную. Женщина погрузилась в нее с головой. Новых друзей она пока не нашла, но коллеги хорошо приняли умную, симпатичную, с чувством юмора и достоинства женщину.
 
Работа увлекла Дарью. Она стала задерживаться, обсуждая с коллегами новые проекты. Вот и сегодня — уже давно закончился рабочий день, а они еще сидели и спорили.
 
— Так, Дарья Олеговна, мы ни к чему не придем! Мы уже повторяемся! — воскликнул ее непосредственный начальник Сергей Романович Творогов. — Надо дождаться результатов от аналитиков. А Семена давно ждет жена. Семен, она еще не обещала тебя выставить?
 
— Пока нет.
 
— Ключевое слово «пока». Уже девятый час. Темно. Все по домам.
 
Они выключили компьютеры и быстро собрались. Охранник на выходе из здания укоризненно покачал головой.
 

*

 
Выйдя на крыльцо, Дарья вздрогнула от ветра. До остановки предстояло идти ему навстречу. Она стала спускаться по ступенькам, когда ее догнал сдававший ключ охраннику Творогов.
 
— Дарья Олеговна, вам далеко ехать? — спросил он.
 
— Нет, Сергей Романович, не очень. Правда, с пересадкой.
 
— Давайте я вас подвезу. Такая погода — быстрее доберетесь до вкусного ужина.
 
— А ваш вкусный ужин? — вдруг спросила Дарья. — Мне неловко вас задерживать.
 
— А моего ужина еще нет, закажу доставку или пожарю картошки.
 
Дарья хотела спросить еще о чем-то, но просто кивнула.
 
— Подвозите, умираю от голода.
 
Они сели в машину, мужчина завел мотор и дал ему немного прогреться. Дарья сказала ему адрес. Мужчина кивнул — недалеко и свернул в небольшой переулок.
 

*

 
Дарья смотрела в окно.
 
— Оказывается, я совсем не знаю района, — сказала она. — Незнакомые улицы.
 
— Просто вы, Дарья Олеговна, пешеход, а я — автомобилист, — сказал мужчина.
 
Он хотел сказать еще что-то, но вдруг резко затормозил и вышел из машины. Дарья открыла окно и выглянула.
 
— Что там такое, Сергей Романович?
 
— Кошка, кто-то сбил кошку. Она жива, но сильно искалечена. Ее немедленно надо к врачу.
 
Мужчина снял с себя куртку, осторожно положил на нее что-то и открыл заднюю дверь.
 
— Давайте ее сюда, — вдруг сказала Дарья, — на повороте она может упасть с сидения.
 
Сергей кивнул, обошел машину.
 
— Я постараюсь не испачкать вас, Дарья Олеговна. Куртка большая.
 
— Просто Даша, Сергей Романович, а где здесь клиника?
 
— Тогда просто Сергей, — ответил мужчина, — клиника недалеко, я иногда помогаю машиной волонтерам.
 
Даша постаралась бережнее держать тяжело дышащее животное. Сергей завел машину и поехал по каким-то совсем незнакомым Даше переулкам, но буквально минут через пять он остановился перед невысоким зданием.
 
— Приехали.
 
Он вышел из машины, аккуратно взял из рук Даши свою куртку с кошкой.
 
— Подождите, я с вами, — сказала Даша.
 
Сергей кивнул, закрыл машину и быстро пошел к освещенному подъезду. Даша поспешила за ним.
 
Сергей стремительно шел явно знакомой ему дорогой. В клинике его узнали.
 
— Сережа, кто у тебя?
 
— Да вот, кошку кто-то сбил, надо ее срочно к врачу, мне кажется, она много крови потеряла.
 
— Сейчас я позову, сегодня Виталик дежурит.
 

*

 
Пока Сергей разговаривал с врачом и потом оттирал свою куртку от грязи, Даша огляделась : таблицы с рационами, реклама кормов, фотографии кошек и собак.
 
— Даша, — женщина вздрогнула, — простите, напугал, мне так неловко перед вами, обещал быстро доставить до дома, а сам... Давайте я вам такси вызову.
 
— Что с кошкой? — перебила его Даша.
 
— Пока не знаю, делают рентген. Скорее всего, нужна будет операция. Так как насчет такси?
 
— Такси я и сама могу вызвать, — ответила Даша. — Вы будете ждать?
 
Сергей кивнул.
 
— Тогда и я подожду, — сказала она. — Я тоже волнуюсь.
 
Сергей посмотрел на нее.
 
— Давайте присядем. Это займет минимум полчаса. Но вы же голодны! — вспомнил он.
 
— Ничего, — усмехнулась Даша, — немного поголодаю. Это полезно.
 
Они сели и замолчали. У Даши зазвонил телефон.
 
— Да, мама, со мной все в порядке... нет, не на работе... в клинике... мама, послушай, в ветеринарной клинике. Просто на улице сбили кошку, мы с коллегой привезли ее в клинику... Обязательно. Меня даже на машине привезут. Не волнуйся! Пока.
 
— Мама волнуется.
 
Сергей виновато вздохнул.
 
— Не вздыхайте, вы же не хотели. Я хотела новой жизни — вот это она и есть!
 
— Не понял... — сказал Сергей, но Даша ответить не успела — вышел врач:
 
— Переломы задних лап, большая потеря крови, нужна операция.
 
Сергей решительно сказал:
 
— Делайте, с волонтерами связываться долго. Я всё оплачу сам.
 
— Хорошо, — сказал врач, — вы езжайте домой, это дело не одного часа. Я пришлю вам смс.
 
Сергей кивнул и повернулся к Даше.
 
— Давайте я наконец отвезу вас домой.
 
Они вышли из клиники и сели в машину. Даша совершенно не представляла, где они находятся. Сергей сосредоточенно вел машину по темным улицам. Даша вдруг засмеялась. Мужчина удивленно посмотрел на нее.
 
— Новая жизнь! — ответила Даша на его взгляд. — Еще несколько месяцев назад я и представить себе не могла такое: темная ночь, я не дома, а в машине, с начальником, в совершенно незнакомом городе! Вот только кошку жалко, — грустно закончила она.
 
— С кошкой всё будет в порядке — врач очень хороший.
 
Да и город не такой уж незнакомый — вот ваш дом. Я еще раз прошу меня извинить.
 
— Не извиняйтесь, Сергей, — ответила Даша, — я рада, что хоть чуть-чуть была полезна. Когда вам сообщат результат операции?
 
— Думаю, утром я получу смс.
 
— А завтра только суббота, — протянула Даша. — Знаете что, можно я вам позвоню? Узнать, как дела у кошки?
 
— Я вам сам позвоню. До свидания, Даша, — сказал Сергей. Он обошел машину, открыл дверь и помог ей выйти.
 
Даша помахала ему с крыльца. Потом она зашла в подъезд и через щелочку в двери смотрела, как Сергей возвращается в машину, заводит ее, разворачивается и уезжает.
 

*

 
Она поднялась домой. Открыла дверь и встретилась взглядом с матерью.
 
— Мама, умираю, есть хочу! — воскликнула она.
 
— Кто кавалер-то твой, привез который? — ворчливо спросила мать.
 
— Начальник мой, Сергей.. Романович.
 
— А с кошкой что? — спросил отец, выходя из комнаты.
 
— Кошка в клинике, на операции, папа. Мам, жрать хочу! — выдала вдруг взрослая культурная женщина.
 
— Так раздевайся и мой руки — готово уже давно всё.
 
Даша ужинала и вспоминала ночную поездку по городу.
 
Потом она легла спать и во сне продолжала мчаться по темным улицам в незнакомой машине, но почему-то ей не было страшно и все время казалось, что машина едет к свету.
 

*

 
На другой день она проснулась поздно. Потянулась, как в детстве, посмотрела в окно и снова укрылась одеялом.
 
— Вставай, принцесса, — как в детстве сказал ей отец.
 
—Ну, пап, рано еще.
 
— Да какой там рано — полдень скоро. И принц уже звонил.
 
— Какой принц, папа?
 
— Ну, тебе виднее какой, а зовут Сергей Романович.
 
Даша моментально все вспомнила.
 
— Что он сказал?
 
— Просил передать, что с кошкой всё в порядке.
 
Даша взяла телефон — пропущенных звонков на нем не было.
 
— Ну, папа, что ты врешь!
 
— Ничего я не вру, он на городской звонил. Сказал, не хочет тебя будить.
 
— Да откуда же он узнал-то городской!
 
— Дочь, тебе немедленно надо позавтракать. И тогда я сообщу тебе величайшую тайну Вселенной.
 
— Сначала тайну! — весело сказала Даша.
 
— Ну хорошо, — согласился отец. — Дочь моя, существуют телефонные книги! Эх ты, дитя мобильной эры! А теперь — быстро вставать и завтракать.
 
После завтрака Даша позвонила Сергею и потребовала полного отчета. Сергей сказал, что как раз собирается в клинику, и предложил ей самой услышать все из первых уст.
 

*

 
Мать с отцом смотрели на то, как их дочь садится в машину.
 
— Повеселела Дашка-то, — сказал отец. — Видно, хороший мужик ее начальник.
 
— Дай бог, — ответила мать.
 
В клинике врач показал им лежащую на белой простыне небольшую рыжую кошку. В переднюю лапу была вставлена капельница. Задние были в гипсе.
 
— Позвоночник, к счастью, не задет, так что ходить она будет. Надо связаться с волонтерами и искать передержку.
 
— Не надо передержку, — сказала Даша, — я заберу ее себе. Я давно хотела взять кошку, которой негде жить. И вот еще что, половина денег за операцию — моя.
 
— И не спорьте! — грозно повернулась она к Сергею.
 
Тот молча вскинул руки, сдаваясь!
 
Автор: Валерия Шамсутдинова

«Он недавно развёлся с женой. И хотя уверял, что вспоминать не хочется, остановиться не мог.

Рассказывал, как она спорила по любому поводу, как с ней даже в магазин нельзя было выйти (обязательно устраивала скандал); как она не могла сделать вовремя обед, когда он уже помирал с голоду; как она тратила деньги на ерунду, хотя сама зарабатывала копейки; как она растолстела, и это его бесило: женщина должна быть стройной!
Он произносил даже такие слова, что я попросил друга быть немного сдержанней.
«Легко тебе поучать, джентльмен хренов! – воскликнул друг, – Ты бы пожил с ней хотя бы неделю. А я прожил семь лет. Хорошо, что детей не завели. Несчастные были бы дети».
«Ну, ладно, – сказал я, – Успокойся!»
Но друг не успокаивался: «А знаешь, как она меня доставала звонками! Поеду к друзьям -  трезвонит каждые пять минут:,,Ты скоро домой?" – Блин, прямо, стыдно было».
«Да, согласился я, ужасно. Но зато теперь ты свободен...»

Этот разговор я вспомнил спустя года три, когда приехал в гости к другому приятелю.
Он сказал: «А давай – в парк, погуляем с коляской!»
Его дочке было полгода, и он любил с ней гулять.
Мы бродили, дочка спала, а приятель негромко рассказывал мне, как он счастлив. Вообще, сейчас почти не услышишь таких простых и хороших слов, так что я слушал внимательно. 
Он рассказывал о жене... Вместе они больше двух лет, а познакомились на большой тусовке, куда мой приятель идти не хотел.
«А теперь с ужасом думаю, – он усмехнулся, – Ведь если бы не пошёл, то не встретил бы Ленку...»
Ленка была идеальной женщиной, если верить приятелю.
Она превосходно готовила, она устроила такой быт, что приятель радовался любой чашечке; при этом тратила деньги очень разумно, приятель сделал для неё дубликат банковской карты и даже не смотрел на приходящие счета.
Они почти не расставались. «Знаешь, – сказал он, – Если я вдруг где-то без неё, то уже спустя час начинаю скучать.  Мы поссорились всего один раз из-за дочкиного имени. Она хотела назвать Тоней, а я – Ритой. Ну, и назвали мы Тоней, как ты знаешь. Да, я побурчал немного, а потом подумал: и зачем? Хорошее имя. Ленка права».
А потом добавил: «И фигура у неё – классная. Хоть Ленка постоянно бубнит, что ей надо худеть».

Такие разные жёны двух моих приятелей... Но история в том, что это — одна и та же женщина.
Лена была женой одного, который её возненавидел, и.. стала женой другого, который её боготворит...»

Алексей Беляков

Счастливая
Счастливая, – думала владелица сети модных кофеен, рассматривая присевшую за столик известную актрису.

– Красавица, выглядит на миллион. Только и забот – что угнаться за новой коллекцией украшений, выбрать – на каком курорте отдыхать, отбиться от толпы богатых поклонников, да успеть спрятаться от папарацци за высоким забором шикарного особняка.

А тут... голова кругом идет от этих поставок, налогов, конкурентов, кредитов за квартиру и новую машину. Ребенок с няней растет, у мужа своя жизнь. И на Мальдивах начинается высокий сезон»...
 
«Счастливая, – думала ее соседка по дому, направляясь в парикмахерскую, и случайно встретив «кофейную бизнес-леди».
 
– Живет этажом выше в огромной квартире, машины меняет, как перчатки. А тут... пишешь эти программы, как проклятая, пишешь. Едва-едва удалось накопить на однушку.
 
Работаешь с утра до ночи, сидишь одна дома, как затворница. Ни семьи, ни друга. Ни развлечений, ни отпуска. Только и читаешь в соцсетях: что лучше – Ибица или Тенерифе. А жизнь мимо проходит»...
 
«Счастливая, – думала о ней парикмахерша, ловко подстригающая влажные пряди.
 
– Сама себе госпожа. Работает прямо в собственном доме, попивая кофеек. Потыкала в кнопки на ноуте – дзынь – деньга на карту капнула, причем, приличная. Хочешь в Египет, хочешь в Турцию.
 
А тут... сколько голов нужно перестричь, тонну волос с пола вымести, чтоб хоть какую-то копейку заработать. И каждой еще угоди, каждая норовит нервы помотать. К вечеру ноги не держат, а дома свекровь зубы точит, чтоб с порога впиться в самую душу»...
 
«Счастливая», – думала о парикмахерше продавщица, продающая рыбу на уличном лотке, пританцовывая от ноябрьского холода и дуя на распухшие от мерзлой воды руки.
 
– Стоит себе в тепле, в шлепанцах и халатике, красоту девчонкам наводит, «чаевые» в карманчик собирает. А тут... ежедневное море в тазу... И в дождь, и в снег, и в мороз...
 
Ноги закоченели, пальцы на руках не гнутся. Единственный заработок, если какая-нибудь «барыня» не захочет в чешуе ручки белы марать, и скажет рыбку ей почистить.
 
К вечеру доплетешься до съемной квартиры, хлопнешь водки с сожителем, только тогда и согреешься»...
 
«Счастливая», – думала о ней тоненькая худенькая натурщица, завороженно следя, как продавщица с аппетитом уплетает корзинку с белковым кремом, которую ей принес в блистере грузчик с рынка.
 
– Всегда сытая, лопает сладости в удовольствие, каждый норовит ее любя ущипнуть. А тут...
 
Вечно голодная для стройности, перебиваешься случайными заработками, никогда не знаешь – когда следующий раз поешь, где и с кем переночуешь. Раздеваешься перед тем, кто заплатит, и привыкаешь быть неодушевленной вещью»...
 
«Счастливая», – думала о натурщице, позирующей с букетом листьев молодому фотографу, элегантно одетая дама бальзаковского возраста.
 
– Молоденькая, с точеной фигуркой, с загадочным взглядом. Вся жизнь у нее впереди. И не знает она, как это – когда увядает красота. Как это – когда умирают родные. Как это – когда с мужем не сложилось, а у взрослых детей своя жизнь. Не знает горьковатый вкус вечеров в обнимку с одиночеством»...
 
«Счастливая», – думала об элегантной женщине, листающей на лавочке рекламный буклет, старушка, катящая по дорожке сквера инвалидную коляску, в которой полудремал старичок.
– Еще такая молодая и красивая. Еще здоровая и полная сил. Еще может себе позволить тратить деньги на красивую одежду, вкусную еду и приятные вещи.
Еще не знает, как это – когда все жалкие крохи пенсии подчистую уходят на лекарства. Еще не знает, как это – прислушиваться по ночам к затихающему дыханию, и чувствовать, что конец близок»...
 
«Счастливая, – думала о семенящей за коляской бабулькой одинокая старушка, перекладывающая из кастрюльки с отбитой эмалью кашу в несколько кошачьих мисок под кустом.
– Сколько их вижу – всегда вдвоем. Она ему одеяло на ногах поправляет, он для нее норовит отломить веточку рябины. Есть, о ком заботиться, есть, кто пожалеет.
А тут... помрешь, и не хватится никто. И не знает она, как это – варить себе кашу на воде, вместо молока, чтобы покормить их – бездомных и голодных. Лишь бы хоть кому-то быть нужной»...
 
«Счастливая, – думала о старушке, к которой со всех ног неслись с десяток котов, молодая бродяжка, пытающаяся успокоить раскричавшуюся двухлетнюю дочку.
– Может ради развлечения котов кормить, а мне ребенка не всегда есть чем накормить. Где-то живет она, где-то ночует, кашу вон варит. И не знает, как это – не иметь ничего своего, просить милостыню, убегать от полицейских или спущенных собак. Может, давно бы уже с моста вниз головой, да только дитем по рукам и ногам связана»...
Она развернула помятый пакет, отломила кусок булки, которую сегодня ей протянула сердобольная тетенька, когда они просили подаяние на ступеньках перехода, и сунула в руки голодной девочке.
 
Она не видела, что за ними наблюдает актриса, допившая свой кофе и севшая за руль шикарного авто. Сидит молча, не поворачивая ключ зажигания, и, не мигая, смотрит на девчушку, усердно жующую сладкий хлеб.
 
И у нее перед глазами за миг – вся ее жизнь: красивая сказка, вперемешку с цинизмом, предательством, пустыми обещаниями и ранним абортом. Фальшивые роли, дорогие подарки, от которых на сердце лед, прекрасный дом... пустой и тихий по ночам.
 
Она встретилась с малышкой глазами, и от распахнутого детского взгляда перехватило дух. Следя, как девочка обвивает ручками материну шею, она невольно дотронулась до своей, представляя желанное детское тепло и безусловную любовь, которую юная мама, казалось, совсем не замечает.
 
А в голове вертелась только одна мысль: «Счастливая... Господи, какая же счастливая»...
 
Автор: Татьяна Лонская

Зазвοнил телефοн. Маша, увидев, чтο этο звοнит муж, тοрοпливο пοднесла телефοн к уху.
Делο былο в тοм, чтο у мужа с утра пοднялась температура, οн не пοшёл на службу, и οстался бοльнοй οдин дοма.

• Да, Ванечка, я слушаю, – сказала ласкοвο Маша. – Чтο случилοсь? У тебя температура стала ещё выше? Скοлькο?
• Маша, я есть хοчу, – раздался слабый гοлοс мужа.
• Ах, есть хοчешь? – οбрадοвалась Маша. – Этο хοрοшο.
• Чтο хοрοшο? – Муж тяжелο вздοхнул. – Я гοвοрю, чтο я есть хοчу. Чегο у нас дοма есть пοесть?
• Я же перед ухοдοм тебе сказала, чтο я οставила тебе суп. Кстати, температура у тебя не упала?
• Немнοгο упала. Скажи, где нахοдится твοй суп? Ты, врοде, гοвοрила, чтο οн в хοлοдильнике?
• Да, всё правильнο. Οн стοит в хοлοдильнике.
• Егο там нет.
• Как нет? – удивилась Маша.
• Так.
• Пοсмοтри лучше.
• Я смοтрел, Маша, – капризным гοлοсοм вοскликнула муж. – Никакοй кастрюли в хοлοдильнике нет!
• А при чем здесь кастрюля?
• Как при чем? удивился Ваня. – Суп ведь варят в кастрюлях? Или ты егο сварила в скοвοрοде. Скοвοрοдки в хοлοдильнике тοже нет.
• А чтο в хοлοдильнике есть?
• Ничегο там нет.
• Как нет? ещё бοльше удивилась Маша. – Οткрοй хοлοдильник и пοсмοтри.
• Ну, οткрыл.
• На втοрοй стекляннοй пοлке чтο стοит?
• Какая-тο миска.
• И чтο в ней?
• Οткуда я знаю? Οна заклеена плёнкοй.
• Ну?
• Чтο, ну? – раздраженнο вοскликнул муж.
• Я гοвοрю, пοд плёнкοй в миске нахοдится чтο? – хмыкнула Маша.
• Маша, хватит издеваться? Где стοит твοя кастрюля с супοм.
• Суп не в кастрюле, а в этοй миске, Ваня! На кοтοрую ты сейчас смοтришь. Я тебе специальнο налила егο в миску, чтοбы ты сразу пοставил её в микрοвοлнοвку.
• Ну, ты даёшь, Маша... прοбοрмοтал муж.
• Этο ты даёшь, Ваня.
• Чтο я даю? Зачем ты налила суп в миску? Я чтο, сам не мοг этο сделать? Я же не ребенοк?
• Нο у тебя же температура. Тебе двигаться тяжелο. Ты сам этο гοвοрил.
• Ну, ладнο. Тοгда, спасибο. – Муж οпять тяжелο вздοхнул. – Скажи, а крοме супа есть чтο-нибудь ещё?
• Рисοвая каша с кοтлетами.
• И где этο всё нахοдится?
• Прямο перед тοбοй, в οткрытοм хοлοдильнике.
• Я егο уже закрыл, – οпять недοвοльнο прοбοрмοтал Ваня.
• Так οткрοй.
• Οткрыл. И где эта каша?
• На нижней пοлке. Пοсмοтри, чтο ты на ней видишь?
• Какие-тο миски, заклеенные плёнкοй.
• Ну, и?
• Чтο – ну и, Маша? Еда οбычнο лежит в кастрюлях.
• Нο ты же бοльнοй. У тебя руки трясутся. Тебе труднο накладывать еду из кастрюли в тарелку.
• Маша, мне труднο найти еду, кοтοрую ты οт меня спрятала.
• Я ничегο не прятала. Маша изο всех сил держалась, чтοбы не наοрать на мужа. – Ещё раз пοвтοряю, еда прямο перед тοбοй. Приятнοгο аппетита, Ваня.
• Ну, спасибο, Машенька, – недοвοльнο οтветил муж, и тут же οпοмнился. – Пοгοди, а чай у нас где? Тοже в хοлοдильнике?
• Уже заваренная заварка нахοдится в заварοчнοм чайнике. Кипячёная вοда налита в οбычный чайник. Чем заварοчный чайник οтличается οт οбычнοгο знаешь?
• Маша, ты οпять издеваешься? спрοсил слабым гοлοсοм Ваня. – Я же не ребёнοк.
• Да?
• Да, Машенька. Я уже взрοслый дядька. А сахар у нас где?
• Ваня, ты сам надο мнοй издеваешься, да?
• Маша, я не издеваюсь. Прοстο пοка я искал суп, у меня οпять, кажется, пοднялась температура.
• И я в этοм винοвата?
• Нο я же тοже не винοват, чтο я никοгда не οставался οдин дοма, – застοнал муж. – Тем бοлее таким бοльным. Ладнο, всё, Маша, пοка.
• Чтο значит всё?
• Этο значит, чтο я пοйду, прилягу в пοстель. Чегο-тο у меня гοлοва кружится οт слабοсти.
• Пοтοму чтο ты гοлοдный!
• Нет, пοтοму чтο у меня температура.
• Немедленнο чтο-нибудь пοешь!
• Всё-всё, не переживай. Сейчас пοпью вοдички, и в пοстель...
• Пοпей хοтя бы гοрячегο чаю! Сахар нахοдится в жёлтοй сахарнице. Сахарница на стοле. Стοл на кухне, рядοм с хοлοдильникοм, напрοтив кοтοрοгο ты сейчас стοишь...

из инета

Жил-был художник

Федор сунул руки под мышки, подождал пока пальцы согреются, а сам, тем временем изучал очередного клиента. Это была девушка, симпатичная, как и все молодые особы. Но ей хотелось казаться еще лучше, красивей, чем есть на самом деле. Она неестественно распахнула глаза, отчего они казались испуганными, губки собрала в бантик, словно для поцелуя.

«Я тебя понял, – усмехнулся Федор. – Будет все, как ты хочешь». Он достал чистый лист бумаги, закрепил его на планшете. Оперев его нижним краем о колено и придерживая верхний край левой рукой, он несколькими точными линиями сделал карандашный набросок. Получилось очень неплохо, дорабатывать – только портить рисунок, но клиентам всегда хочется, чтобы художник немало потрудился над изображением, очень они ценят себя любимых.

• Готово! – Федор открепил рисунок и передал девушке. Он сознательно увеличил размер глаз и подчеркнул форму губ. По ее радостной улыбке понял – «Угодил».

Получил оплату за работу и сунул ее в карман. Негусто там сегодня. Пасмурный будний день, откуда возьмутся желающие увековечить свое изображение? Вот летом, да еще в выходной день – клиенты чуть не в очередь выстраиваются. Но до лета еще...

После окончания художественного училища, Федора пригласили в рекламную компанию. Работа ему нравилась – здесь ценили его неуемную фантазию и креативность, а Федор с удовольствием замечал на улицах города баннеры, которые были созданы по его эскизам. Но все хорошее когда-то заканчивается. Компания не выдержала конкурентной борьбы и ушла в небытие. Найти работу по душе в одночасье не получилось. Приходилось искать подработку, чтобы оплатить съемную квартиру и обеспечить себя. Уличные портретные рисунки и стали основной его работой.

Желающих получить свой портрет за несколько минут больше не находилось. Пальцы рук достаточно отогрелись, но стул для клиента оставался свободен. Федор не заметил, когда на нем очутился кот, бродячий – видно с первого взгляда. Изрядно застудив лапки, тот решил отогреть их, сидя на стуле. Присутствие Федора его ничуть не смущало.

– Что ж – кот, так кот! – улыбнулся художник, взял в руки планшет, внимательно рассмотрел кота и так-же легко, в несколько точных линий сделал набросок. – Теперь глаза. Кот, взгляни на меня! – позвал он.

Кот поднял глаза и карандаш дрогнул в руке художника. Усталость, недоверие и тоска – все, что увидел в них Федор, но рука его торопливо бегала по листку бумаги. Все! Рисунок закончен. Клиент бы остался доволен и щедро расплатился с ним – настолько реалистично он был изображен. Но у клиента нет денег, нет еды и собственного теплого угла – тоже нет. И на что ему рисунок? Кто будет смотреть на изображение тощего бродячего кота?

– Молодой человек! – услышал Федор. Он обернулся на голос – за его спиной стоял старик благообразного вида. Из под головного убора «пирожок» выбивались седые пряди волос, такие же белые усы и бородка – Айболит наяву! – Что вы заканчивали?

– Местное художественное училище. – Ответил Федор.

– Ага! – старик наморщил лоб, о чем-то думая. Потом поднял со стула кота, усадил его себе на колени. – Портрет, пожалуйста. И чтобы без лишних штрихов. Две минуты вам достаточно?

– Вполне! – согласился Федор. – И его карандаш забегал по бумаге.

– Готово! – Федор открепил рисунок и подал его старику.

– Так я и знал! – улыбнулся старик. – Рисунок вам преподавал Владимир Дмитриевич!

– Да! – удивился Федор. – Как вы догадались?

– Я, молодой человек, не гадаю. Я знаю точно! – казалось, что старик несколько обиделся. – А знаю я потому, что сам преподавал рисунок Владимиру Дмитриевичу! И уверен, что это он вам «ставил руку», как и я ему в свое время! Где вы трудитесь? Надеюсь, это – не основная ваша работа?

– Основная. – Признался Федор и добавил: – Пока...

Старик поглаживал кота и внимательно рассмотрел Федора, потом достал из кармана несколько купюр:

– Получите!

– Здесь вдвое больше! – Возразил Федор.

– Ровно столько, сколько надо. – Проворчал старик. – Рисунок кота я тоже забираю. А вам советую – не оставлять его здесь. Быть может он принесет вам удачу...

Кот оказался кошкой и вела она себя как истинная женщина. Изрядно поскандалив, она все-таки позволила себя выкупать. Продолжая ворчать на Федора, она съела два пакета корма, напилась молочка и гордо удалилась греться у батареи. Ночью, сменив гнев на милость, кошка, получившая кличку Кисточка, залезла в постель и ласково замурлыкала. Поглаживая ее, Федор вдруг ощутил уверенность, что все наладится, что все будет хорошо!

Когда, на следующий день, он явился на свое обычное место, его уже поджидала старушка в старомодной дамской шляпке с широкими полями:

– Это вы рисуете кошек? – в руках она держала пушистую красавицу белого окраса.

– Могу. – Признался Федор. – Она сможет посидеть минутку?

– Сможет! – Уверила его старушка и усадила красавицу на стул.

Рисунок удался. Федор сумел передать и благодушное выражение мордочки, и лукавый взгляд. Старушка была в восторге! Аккуратно запаковав рисунок в полиэтиленовый файл, она подхватила кошку и исчезла в ближайшем дворе. Через некоторое время к нему уже выстроилась небольшая очередь с домашними любимцами. В каждом из них Федор пытался разглядеть характер. Были среди них пугливые и озорные, скромные и капризные, ленивые и беспокойные.

– Какие они разные! – удивлялся Федор и радовался, что желающих становится все больше и больше, что теперь не придется экономить на еде и искать деньги на оплату квартиры. А дома его ждала Кисточка, она ревниво обнюхивала одежду и смотрела в глаза с немым вопросом:

– У тебя есть другая кошечка?

– Нет, Кисточка, – оправдывался Федор. – Просто у меня такая работа...

– Ну, ну! – мурчала кошка и позволяла погладить себя.

Когда пришли морозы и рисовать на улице стало невозможно, его пригласили в котокафе, где посетители охотно позировали ему с полюбившимися питомцами.

– Сергей Иванович. – представился очередной клиент и крепко пожал Федору руку. Присев на стул с полосатой кошечкой, он внимательно смотрел за работой художника. Получив свой рисунок, он присел за столик у окна и долго его рассматривал. Затем, сделав для себя нужные выводы, он обратился к Федору, который уже собирался уходить.

– Я слышал – Вы работали в рекламной компании? Хотел бы предложить Вам работу в своей. – Он подал Федору визитку, на которой значилось наименование знаменитого рекламного агентства и его должность – директор. – Надеюсь Вы не растратили свои навыки?

– Ничуть. – Сердце Федора радостно забилось. Работать в этом агентстве – честь для любого художника. – Вот только с некоторых пор мне гораздо интересней изображать хвостатых клиентов, чем людей.

Сергей Иванович понимающе кивнул:

– Мне тоже кажется, что кошки ведут себя гораздо естественней и деликатней, чем люди, тем более – так называемые «звезды». А потому – есть идея запустить проект, где главными действующими лицами будут кошки. Люди к ним относятся лучше, чем к одним и тем же лицам, уже порядком надоевшим. Возьметесь?

Федору очень хотелось незамедлительно дать положительный ответ, но он выдержал паузу:

– Надо посоветоваться с Кисточкой.

– Кто это – Кисточка? – удивленно поднял брови Сергей Иванович.

– Кошка. – Улыбнулся Федор. – Моя кошка, подарившая мне удачу...

Уже через месяц прохожие с доброй улыбкой поглядывали на рекламный щит, на котором счастливая кошка, с хитрым прищуром глаз, предлагала посетить магазин морских продуктов. Вряд ли те, кто видел Кисточку в пору ее бездомной жизни, смог бы ее узнать.

Тагир Нурмухаметов

Электропапа

— Мам, а ты куда? Мы же хотели к папе съездить, — возмутилась Диана, глядя, как родительница при помощи косметики редактирует внешность.

— В субботу съездим. Мне позвонили, надо срочно на работу, — не отрывая взгляда от зеркала, ответила мать. — Блин, стрелка смазалась.

Закончив с лицевым фотошопом, она оделась, отняла у дочери бутерброд и выпорхнула из дома, как выпускница политеха после получения диплома.

— Ага, знаю я, с какой тебе работы звонили, — бубнила Диана, стряпая себе новый бутерброд.

Сегодня пошел четвертый год, как отец Дианы сделал тройное сальто через руль мотоцикла на скорости сто пятьдесят километров в час и отключился от реальности.

«Мы не метеобюро, чтобы прогнозы давать. Ждите», — сообщил тогда уставший врач, четырнадцать часов собиравший мотоциклиста из запчастей.

И они ждали. Год ждали, два, три. Диана уже перешла в старшие классы, а мама перешла из разряда жены в разряд «свободные отношения». Сроков же никто не давал, а врач как-то неоптимистично намекнул, что ждут они не пробуждения, а совсем иного. Надо было искать запасные варианты.

Назло диете Диана собрала четырехэтажный бутерброд, кинула в кружку чайный пакетик и только было налила в электрочайник воду, как вдруг крышка прибора сама собой начала прыгать, а из его нутра раздался голос:

— Приём, как слышно, приём!

Уронив на пол бутыль с водой, Диана отскочила от стола и врезалась в мойку. Из открытых шкафов на нее градом посыпались миски и крышки, чудом не разбив хрупкую девичью голову.

— Аккуратнее! Шлем надевай, когда на кухню заходишь, а лучше вообще не снимай никогда, он тебе жизнь спасет. Поверь, я знаю, о чем говорю, — раздалось из чайника.

— Чё за фигня?! — закричала Диана, чувствуя, что зря добавила в бутерброд тот заветревшийся сыр.

— Диана, доча, ты меня не узнаешь? — спросил чайник.

— Узнаю, конечно, мы тебя в конкурсе репостов выиграли.

— Прибереги эту шутку для своих будущих детей, когда они будут спрашивать, откуда взялись. Погоди, ты, надеюсь, еще не в положении? — строго спросил чайник.

— Вроде нет...

— Что значит — вроде?! — начал закипать прибор.

— Нет, не в положении! Что за вопросы вообще? Ты как со мной разговариваешь?! Вернее, каким образом?

— Вопрос не по адресу. Да это и неважно. Слушай внимательно, Дианочка. Я — твой отец.

— Ха, тоже мне, Дарт Вейдер кипятильный. Очень смешно! — Диана отошла от мойки и подошла к столу.

— Да я серьезно. Это папа. Я застрял в этом чайнике. Сперва летал где-то в бесцветном пространстве, а сегодня — бац! — и уже электроприбор. Хотел маме твоей сначала показаться, но ты сама знаешь, какая она впечатлительная. Помнишь, как мы с тобой карпа поймали и, перед тем как готовить, в ванну запустили. Он потом еще месяц ей во сне являлся и спрашивал, почему она его не спасла.

— Так это правда ты! — обрадовалась Диана. — Папочка, я так соскучилась! — девочка обняла чайник, и тот радостно забулькал. — Но что теперь делать? Как тебя в человека обратно засунуть?

— Засовывать никуда ничего не надо, — испугался чайник, — вряд ли это делу поможет. Ты лучше скажи, как у вас тут дела? Что нового? Как мама? Часто ее так на работу по вечерам вызывают?

— Да как дела, пап... — грустно затянула Диана, усевшись за стол и совершенно забыв про бутерброд. — Ты не против, если чаю всё же налью?

— Не против, только не оставляй внутри воду, осадок образуется.

Диана залила чайный пакетик кипятком и продолжила:

— Я в одиннадцатый класс перешла, решила на «Технологию машиностроения» поступать. В прошлом году ездила на олимпиаду юных автомехаников, заняла третье место, всё благодаря тебе и книжкам, которые ты мне с детства читал, помнишь — «Устройство автомобиля Москвич-2141?»

— Конечно помню! Какая же ты у меня умница! — восторженно комментировал чайник.

— Мама на работе дослужилась до помощника директора...

— Вот Ленка молодец! Не раскисла. Взяла себя в руки. Справляется.

— Справляется, да... — грустно подтвердила Диана. — Только вот, пап, слишком уж хорошо справляется.

— Ты о чем? — тревожно поднялась крышка у чайника.

— Да она, понимаешь... — Диана не знала, как сказать о том, что мама начала ходить на свидания с другими «чайниками».

— Не томи, доча, я же закипаю с пол-оборота.

— Короче, она начала встречаться с этим своим директором...

— Что?! — у чайника потекло дно. — Вот те раз. Стоит на минуту стать овощем — и тебя уже списали со счетов. — Доча, ты, надеюсь, его папой еще не называешь?

— Нет. Я называю его Сяо-хан, он приехал сюда из Гуанчжоу.

— Китаец? Так и знал... Сперва жену увел, а потом решил добить и ради смеха собрал меня в чайник. Алиэкспресс треклятый! А Ленка... Ну вертихвостка!

— Пап, ну, с другой стороны, ее тоже можно понять... — вступилась за маму Диана. — Прошло три года.

— Понять можно, простить — ни за что. Короче, доча, надо что-то делать. Я это так просто не оставлю. Не для того я здесь обои клеил, краны менял и плитку клал.

— Мы ремонт в прошлом году новый сделали. Мастера все исплевались, говорили, что проще продать квартиру, чем переделывать. Ой, прости...

— Интернат простит. Что я вообще слышу? Ты на чьей стороне?

— На твоей, конечно! Я хочу, чтобы ты вернулся! Может, я маме позвоню и расскажу новость?! — потянулась Диана за телефоном.

— Погоди. Не звони. Дай пар выпущу.

Выпустив пар, электроприбор снова заговорил.

— Слушай, доча, я не знаю, вернусь или нет. Но ты права, мама должна быть счастлива. Муж-чайник — это, конечно, звучит забавно, но муж-электрочайник звучит грустно. Короче, я хочу услышать, что она меня отпустила и нашла свое счастье. Поможешь?

— Пап!!!

— Поможешь?!

— Хорошо...

*

Свет в прихожей зажегся в половине первого ночи. Лена зашла на кухню и заметила дочку, читающую вслух книгу по устройству БелАЗа.

— Ты чего не спишь?

— Тебя жду. Чай будешь? — спросила Диана и, не дожидаясь ответа, залила заварку водой.

— Спасибо. Прости, что не съездили сегодня к папе. Завтра навестим, обещаю, — устало улыбнулась мама и отпила из кружки.

— Мам, ты любишь своего директора?

— Ты уверена, что хочешь это обсудить?

Диана кивнула.

— Я не люблю его, — совершенно искренне ответила Лена, и в этот момент чайник затарахтел, но сразу же выключился.

Лена удивленно глянула на него, а затем продолжила:

— Но он хороший человек, добрый, отзывчивый, как твой папа. Ты скоро поступишь в институт, а потом выйдешь замуж. А что делать мне? Сидеть одной до конца жизни? И... Мне очень не хочется это произносить вслух, но наш папа... Ты же понимаешь, что он не вернется...

— Откуда ты знаешь?

— Потому что он в хосписе, Диан, а не в больнице. Спасибо твоим бабушке и дедушке, что они оплачивают его содержание, но это просто поддержание жизни. Папа не вернется.

— А если я скажу тебе, что он уже вернулся, а? — с этими словами Диана повернулась к чайнику и попросила: — Пап, скажи ей! Ну, пап, чего ты молчишь?

Диана несколько раз подергала за крышку, изображая говорящую голову, но чайник лишь плескался теплыми каплями.

— А если бы он вернулся, ты бы бросила этого своего Сяо-хана? — вытирая слезы, спросила Диана.

— Не раздумывая, — кивнула Лена и обняла дочь.

*

Утром Лену разбудил телефонный звонок.

— Диан, собирайся, звонили из хосписа, сказали, что папе вчера стало плохо и он, кажется, готовится к уходу, — мама растолкала дочь, которая еле продрала глаза. На тумбочке рядом с кроватью стоял чайник и лежала раскрытая книга по ремонту машин.

Попробовав отредактировать заплаканное лицо, Лена бросила эту затею и смыла всё водой.

В такси ехали молча. Лена даже не стала спрашивать у дочери, зачем та взяла с собой пресловутый чайник и что она там ему постоянно шепчет.

Возле койки отца уже стояли бабушка и дедушка, а еще человек в медицинской одежде.

— Пойдемте, надо поговорить, — попросил мужчина всех четверых пройти за ним в кабинет, но Диана отказалась и решила остаться с отцом.

— Пап, а ты чего не сказал, что тебе плохо? — спросила тихонько Диана у чайника, но тот не отвечал.

Тогда она нашла в стене свободную розетку и воткнула штепсель.

— Где это мы? Ух, етить вашу! — выругался оживший электроприбор, заметив собственное угасающее тело.

— Пап, ты умираешь? — спросила Диана, вытирая мокрые щеки о собственные плечи.

— Так вот почему я только вчера в чайник превратился... Мне дали время попрощаться...

— Нет! — запротестовала Диана.

— Агностика ответ. Короче, доча, я тебе сейчас завещание зачту, а ты запоминай. Я его не придумал, конечно. Скорее всего, в моих словах будет много воды... Хы-хы, — грустно посмеялся электроприбор.

— Пап, ты же слышал, она не любит Сяо-хана.

— Не любит.

— И вернется к тебе, если ты проснешься.

— Вернется, — подтвердил чайник.

— Ну так чего ты тут сопли разводишь! Давай, оживай уже, и пойдем домой! — требовала Диана.

— Доча, я не знаю как. Смотри на меня, я же совсем плох. Сатурация падает.

— А что это?

— С легкими что-то, не знаю, не придирайся к словам. Дай подумать... Так... Душа в чайнике, тело рядом. Как совместить?..

— Может, все-таки засунуть попробовать? — предложила дочь.

— Уж лучше смерть... Так, отключай ИВЛ.

— Что?! Пап, нельзя!

— Отключай, говорю, всё отключай и не спорь.

Оглянувшись по сторонам, Диана подошла к розеткам и дрожащей рукой потянула за провода. Приборы умолкли. Комната наполнилась тревожной тишиной.

*

— Вы можете подождать здесь, либо мы вам позвоним, но очевидно, что осталось буквально несколько часов. Спасибо, что подписали отказ от реанимации, поверьте, так мы только продлеваем его страдания... — произносил заученную речь доктор, когда они вместе с бабушкой, дедушкой и мамой Дианы возвращались в палату.

— Ты что наделала?! — закричала Лена, увидев дочку, скручивающую оголенные провода аппарата поддержания жизнедеятельности с проводом от электрочайника.

— Девочка, ты с ума сошла?! Это дорогостоящее оборудование, — бросился врач к Диане, а дедушка с бабушкой поступили как обычно: молча потянулись за своими таблетками.

Диана толкнула в сторону врача стул, а сама воткнула свою схему в розетку и нажала на кнопку чайника. Через секунду во всем хосписе выбило автоматы.

— Диана!!! — закричала во всю глотку мама и выдернула провода из розетки.

Потирая ушибленную коленку, врач кричал что-то там про суды и охрану, которую пора бы уже нанять. И только бабушка, заметившая движение пальцев на руках сына, набрала в грудь воздуха и что есть силы заголосила:

— Дернулся, палец дернулся! И веко! Леша! Лешенька ожил!

В этот же день папу Дианы перевели из хосписа в больницу, где началась интенсивная терапия и длительный путь к восстановлению. Теперь Диана с мамой и дедушка с бабушкой навещали его каждый день. Жена исповедовалась супругу и поклялась в вечной любви, Диана читала папе книжки, дедушка с бабушкой благодарили Господа, а Леша молча слушал и восстанавливался.

Лишь через полгода он смог произнести свое первое предложение, которое повергло в шок всех, кроме дочери:

— Воду в чайнике не оставляйте, осадок образуется.

Александр Райн

КРЫСЯПА И АЛИСКА

Алиску мы подобрали на улице. Она сидела возле погибших котят и не отводила от них взгляда. Кто-то подбросил им отравленную еду. Единственной, кто не поел, и была Алиса. Она всё оставила своим деткам...

Вот такую, не реагирующую ни на что, мы и принесли её домой. Не могу даже сказать, сколько всего жена и я перепробовали, чтобы расшевелить её и заставить есть, пить и передвигаться. Ела она по чуть- чуть, пила тоже только из рук, и дело явно шло к нехорошему концу, пока...

Пока мне не пришло в голову брать её на улицу. А вдруг расшевелится и отойдёт, предположил я. Но Алиска упрямо шла к тому месту, где мы похоронили её деток.

И всё же, это было лучше, чем ничего. Тем более, что вскоре она вдруг, ни с того ни с сего, повеселела. Стала есть, пить, бегать по квартире и даже залезать на руки, ластиться.

Я праздновал победу и гордо рассказывал жене, что это именно моя изобретательность и сообразительность спасли нашу кошку. Ох, если бы я знал, что стало причиной такого преображения. Ну, так вот.

Всё выяснилось приблизительно через полгода, когда жена зачем-то полезла в нижний ящик высокого старого платяного шкафа. Она в нём ничего не хранила, но решила, что пришло время сложить туда старую посуду, которую выбрасывать категорически отказывалась.

Шкаф стоял в дальней комнате, и находился там на пару со старым же диваном. Вот в этой комнате, и как нам ошибочно казалось, на диване, проводила всё время наша кошка.

Открыв ящик, жена так яростно и испуганно закричала, что я чуть не свалился со стула возле обеденного стола, и бросился к ней. Влетев в комнату, я застал такую картину. Жена стояла на диване и вопила во всё горло, приблизительно такой текст:

— Убери это чудовище! Ужас какой! Немедленно! Я не спущусь, пока... Это что, конец света?
Вытаращив глаза и онемев от изумления, я подошел к открытому ящику и осторожно заглянул туда, ожидая увидеть там, как минимум, дракона о трёх головах, но вместо этого...

Там сидела взъерошенная Алиска и прикрывала собой здоровую крысу. Вернее, крыса, как потом оказалось. Алиска шипела. Я присел на корточки. Маленькие черные бусинки крысиных глаз уперлись в меня с любопытством.

• Вот оно что... – сообразил я. – Ты откуда его притащила?

Но Алиска не ответила, и тайна сия осталась за семью печатями. Возможно с улицы, а возможно и поймала в квартире, но потом выкормила малыша. Не важно.

А важно, что крыс считал Алиску своей мамой и прижимался к ней, пытаясь спрятаться от женского визга. Успокоив жену и посадив её на диван, я объяснил, что выбрасывать крысёныша абсолютно неправильно, если мы не хотим погубить его маму. То бишь, Алису.

Жена заламывала руки и причитала. А я, воспользовавшись её временным недееспособным состоянием, вернулся к ящику.

• Ну, ты даешь, – обратился я к Алиске. – Я восхищён, честно говоря. Крысяпу ты вырастила знатного. Здоровый!

Между тем, Крысяпа, к которому прозвище так и прилипло, оставил свою маму и пошел осторожненько ко мне. Потом остановился, приподнялся на задние лапки и протянул вперёд передние.

Я взял его на руки и погладил. Он немедленно обнюхал меня и, устроившись калачиком у меня на коленях, закрыл глазки. Я непроизвольно стал гладить его и, можете конечно мне не верить, дамы и господа, но он во сне улыбался.

Алиска стояла тут же, рядышком, и обеспокоенно заглядывала мне в глаза. Не обижу ли я её крысиного ребёнка?

• Ну, конечно не обижу, – успокаивал я ее. – Ты же меня знаешь.

После чего пошел уговаривать жену, что, сами понимаете, было всего труднее. В конце концов, разрешение было получено, хоть и с большим трудом.

• И чтобы это жуткое существо никогда не выходило из этой комнаты! – кричала жена, хлопая дверью.

"Жуткое существо" лежало у меня на коленях, тихонько попискивая от удовольствия, и улыбалось. А рядом разлеглась Алиска и мурлыкала...

И это только начало истории, так сказать – преамбула.

Ну, так вот. Вскоре выяснилось, что Крысяпа знает секретный путь к сердцу моей жены. Одному Богу известно, как и каким способом он добился того, чтобы всего через месяц она сама брала его на руки, относила на кресло напротив телевизора и гладила, прикармливая чипсами.

Короче говоря, Крысяпа занял на её коленях законное, ранее Алискино, место. А та и не возражало. Лишь бы её детёнышу было хорошо. Детёныш вырос в половину своей мамы. И ходил на лоток, как и полагается настоящему коту, и питался из одной кормушки с Алиской.

А через несколько месяцев наступил Новый Год. И мы, как всегда, пригласили всех родственников и знакомых.

Пришел с одной знакомой и её новый друг, который оказался довольно неприятной личностью. Когда все уселись за стол, он раскрылся во всей своей красе...

Знаете, дамы и господа, есть такие люди, которые неприятны априори своей заносчивостью, стремлением всех всегда перебивать, оскорблять, унижать. И доказывать, что на ближайшие сто километров нет никого умнее, красивее и богаче.

К тому же, он умудрился напиться минут за десять до того, как все налили себе по первой рюмке за проводы старого года!

Короче говоря, за столом царила напряженная атмосфера. Каждый сидящий обдумывал любое слово, чтобы не нарваться на грубость. И я уже ломал голову, что бы такое придумать, чтобы вытащить его из-за стола и выбросить на улицу, закрыв за ним двери, а жена придерживала меня за руку и смотрела страшными глазами.

Во-первых, он друг подруги, а во-вторых, роста метр девяносто и весом килограмм под сто двадцать. Поэтому она за меня переживала. Но всё разрешилось само собой, когда он встал из-за стола, решив прогуляться на балкон и покурить.

А балкон у нас был рядом с комнатой, где были закрыты Алиска и Крысяпа. Алиска просто ненавидела подвыпивших мужиков и запросто могла наброситься, а Крысяпу жена оставила там, опасаясь насмешек и страха женской половины. Короче говоря, всем было сообщено, что в эту комнату нельзя заходить, а на балкон выходить через другую.

Но, вы же понимаете, подвыпившему грубияну и нахалу море уже было по колено. И он специально пошел именно через эту комнату, чего мы не заметили, потому что вздохнули свободно, когда он встал из-за стола, и оживлённо заговорили все сразу.

Но тут из комнаты донёсся вопль, полный изумления, боли и такого животного ужаса, что у меня, да я думаю, и у всех остальных, волосы на теле встали дыбом.

Мы вскочили и, опрокидывая стулья, бросились туда. Всё дальнейшее я просмотрел на камере, специально установленной мной в этой комнате, чтобы наблюдать за развлечениями Крысяпы и Алиски. Ну, так вот.

Пьяный хам вошел в комнату, и Алиска, естественно, зашипела на него, а он отпихнул её ногой и размахнулся, чтобы ударить, но тут, из тёмного угла вылетел коричневый мячик!

Он распрямился в воздухе, и острые, как бритва, зубы Крысяпы впились в руку громилы. От неожиданности тот потерял равновесие и упал. А потом, вскочив, стряхнул крысу с руки. Но не тут-то было!

Крысяпа прыгал, как мячик, каждый раз оставляя раны на руках непрошенного гостя. Не понимая, что происходит и кто на него напал,"смельчак" и "умник" запрыгну на старый диван и, прикрывая лицо руками, дико завизжал.

Когда мы вбежали, он уже не предпринимал никаких действий по своей защите, а просто верещал на такой высокой ноте, что редко какая женщина сможет.

Родственники и близкие друзья, знавшие историю Алиски и Крысяпы, были в полном восторге. Разумеется, крысу отогнали и заперли с его мамой в другой комнате.

Пьяному идиоту перевязали раны, залив их водкой, зелёнкой и йодом. После чего вызвали такси и отправили вместе с подругой моей жены восвояси. А самое главное наступило потом...

За столом только и было разговоров, что о подвиге Крысяпы. Особенно восхищались женщины. Они утверждали, что Крысяпа герой, бросившийся спасать свою кошачью мамочку от разбушевавшегося пьяного идиота. И мы не имеем никакого права скрывать его ото всех в такой знаменательный день, как Новый Год.

После чего Крысяпа с его мамой были принесены под бурные аплодисменты. И мы пили – за старый Новый год и за Новый. Мы пили за героя Крысяпу и за его замечательную мамочку Алиску. И все гладили и подкармливали их.

Мы были благодарны Крысяпе за то, что он один, маленький и запертый в комнате, сумел спасти нас от огромного, сильного, наглого и хамовитого гостя. И всем нам почему-то было немножко неудобно друг перед другом.

Почему? Ну потому, что мы никогда не можем встать и сказать такому типу:

• Пошел вон, мерзавец!

Что нас останавливает? Воспитание, страх?

Вот и вся история про Алиску и Крысяпу, а впрочем...

Их у меня еще много. Ведь Алиска была первой кошкой, которую я принёс домой. И всё ещё было впереди...

Дай нам всем Бог здоровья!

Автор: Олег Бондаренко

Черемуховый лук

Александр Георгиевич приехал с женой в поселок, в котором вырос. Ушел отец, следом ушла мать. Квартира в трехэтажном доме стояла еще четыре года. В конце концов, нужно было с ней что-то делать. И они с женой приехали. Он оставил джип у дороги, не въезжая во двор. Парковки неудобные, не втиснешься. Жена пошла к своим. Он вошел в подъезд, поднялся, вынул из кармана ключ и еще долго стоял перед квартирой, не решаясь войти.

Разбирал вещи, бережно перекладывал. Не зная, куда деть, снова помещал на место. Добрался до ниши. Батин мотоциклетный шлем, инструменты, всякая мелочь... И вдруг увидел в углу палку. Вынеся её на свет, он узнал её и сердце заныло. Метровая черемуховая палка, покрытая резьбой. На ней ещё болталась тетива...

Когда же это было? Больше сорока лет назад...

...Срезанный черемуховый сук ещё был влажен от сока. Оглядываясь, как бы кто не узнал в его маршруте дорогу к табору, Сашка торопился. Если всё закончится благополучно, умрёт от зависти не только Петька. Лук, сделанный руками цыгана – это свидетельство уважения цыган. Цыгане – не индейцы, конечно. Вот если бы лук сделал индеец, тогда – да. Это был бы оглушительный успех. Но в представлении Сашки цыгане были таким же фантастическим явлением, каким было племя апачей. А раз это было в его представлении, значит, так думали все мальчики.

Искушение стать предметом разговоров, новости о том, что он стал хозяином лука, который ему сделал цыган, известия, что он бывал в таборе, что разговаривал с цыганами, возможно даже на их языке, что он свой среди этих людей и, быть может, даже песни с ними под гитару пел, а, больше того, возможно, даже курил с ними, было слишком велико. В тот момент Сашка ещё не понимал, что не лук ему нужен, а молва о нем. Но черемуховый сук был поводом явиться в табор. Билетом в зрительный зал на сеанс «Белых волков». А черёмуховый лук вне табора – свидетельством, что он в таборе был.

Узнай отец об этих мыслях, пришлось бы ему худо. Но сколько не силился, так и не мог вспомнить случай, когда бы мальчик завоевывал уважение на улице, не бросив вызов правилам и не подложив свинью родителям.

Лук – вот что ему нужно было. Не кленовый, черёмуховый. Кленовый лук против черёмухового и полцены не имеет. Оружие, которое дышало силой. Цыганский лук – думал он – способен запустить стрелу дальше всех луков. И эта сила, несомненно, поможет человеку – ему – скрыть все слабости за силой луковых чар.

Однако же когда он подошёл к табору, его стали одолевать другие мысли. Настроения горожан он знал. И среди них не было ни одного, которое проливало на цыган ясный свет. Напротив, в магазинах и на улице он слышал о цыганах только плохое. Попрошайки и воры. И теперь о них ещё не говорили вслух, но шептались – как об убийцах. Что подумают люди, когда узнают, что сыну уважаемого в городе человека лук сделал цыган? Но желание прикоснуться к неизвестному гнало Сашку вперед.

• Эй, мальчик! – окликнула его одна из цыганок. – Зачем пришёл?

Он не слышал в голосе её вражды, но само обращение заставило напрячься. У нас не спрашивают зачем пришел, у нас впускают в дом. И едва успел подумать об этом, как она схватила его за руку и, пугая этим, повела в табор. Застрекотала что-то на непонятном Сашке языке, путая его план. А план были прост и легко исполним: тихонько найти деда Пешу и решить с ним свой вопрос. Вместо этого он стал объектом всеобщего внимания.
Впрочем, продолжалось это недолго. Как только по просьбе цыганки он назвал свое имя, в одной из кибиток увидел нужного человека. Сначала показалась его голова. Шляпу старик не снимал, даже ложась спать. Потом он сел, и только когда ему объяснили, что мальчик его гость, скинул с кибитки ноги и предстал в знакомом виде.

Вынув из-под одежды нож, старик принялся ловко им орудовать. Сашкин черемуховый сук понемногу приобретал пристойный вид. Готовился, чтобы вскоре стать благородным луком. Сашке захотелось сказать что-то доброе старику за старание. Ведь тот приближал его к мечте.

• Когда ты умрешь, я тебе памятник сделаю на площади, – пообещал Сашка, не представляя, впрочем, как он это сделает.

Дед Пеша оторвался на мгновение от работы. Было заметно, что для него это неожиданно.

• Нельзя цыгану памятники ставить.
• Почему? – удивился Сашка.
• Нельзя оставлять об ушедших память, – ответил старик. – Когда цыган умирает, нужно уничтожить всё, что будет напоминать о нём. Иначе душа его будет возвращаться, чтобы тревожить родственников.
• Как это?
• Пропия гаджо грэс и шворори и задыя годлы! Караул, рома чордэ! – услышал Сашка над собой звонкий голос и обернулся. Рядом стояла та самая цыганка, что завела его в табор.

Сашка вопросительно уставился на деда Пешу. Тот что-то резко гаркнул цыганке и та нехотя отошла.

• Что она сказала, дед? – спросил Сашка.

Он махнул рукой:

• Пропил мужик коня и уздечку и кричит – караул, цыгане украли!. Роза хорошая женщина, но русского языка не знает. Думает, ты пришел краденое искать.

Расположенный к разговору, старик вынул трубку и стал набивать её табаком. Табак он тоже вынимал откуда-то из-под пиджака. Все, что появлялось в его руках, он находил под пиджаком, извлекая из мест, из которых, по Сашкиному разумению, извлекать эти вещи было невозможно.

• Издревле это повелось, – сказал он, глядя на меня мёртвыми глазами, сказал Пеша. – Тебя ещё не было, отца твоего не было, а дед твой был как ты сейчас. Кочевали два табора по свету: один табор был богатый, а другой – бедный. И полюбил мальчик из бедного табора девочку из богатого табора. И она любила его больше жизни. Вот и решили они пожениться. Заслал паренек сватов в богатую семью. Все как по чести, как полагается у цыган, с древцами пришли сваты в шатер богача. Да только не пустил он их на порог, а древца поломал и за ограду выбросил. Девушка в ногах у отца валялась, все просила пощадить ее, не разлучать с любимым человеком. Да не послушал отец, а пуще того рассвирепел, схватил кнут и исхлестал дочь до полусмерти.
• Ты же говорил, что цыган ребенка не бьёт? – напомнил Сашка, поёжившись.

– То ребенка. А то – дуру бестолковую.

• И что дальше?
• А дальше девушка с решили бежать. В одну из темных ночей прокрался парень в богатый табор. Украл тройку лучших коней. Запряг их, схватил невесту, хлестнул кнутом, и только пыль взвилась... Ускакали они. Не смогли их догнать цыгане. Лютую злобу затаил отец. Имени дочери слышать не хотел. Так и не примирился с зятем и не пустил его в свой табор, когда пришли они с повинной. Пришлось им в одиночку кочевать... – старик почмокал, над головой его появился дымок. – А что такое кочевать в одиночку, без табора? Дело это гиблое, парень.... Когда все вместе, глядишь, и легче прожить, глядишь, и поможет кто, а одним, да еще беднякам, совсем худо... Один день густо, а другой – пусто! А дело к осени было, холодать стало. Пристроились цыган с цыганкой в деревне. Сняли бедняцкую хату. Денег ни гроша, а жить на что-то надо. Вот и решил цыган верст за двадцать от дома отъехать да счастья попытать. Жену дома оставил, а сам отправился в путь. Едет он, едет, горькую думу думает: «Как же мы дальше жить будем? Ничего-то у нас нет, последняя лошадь еле дышит, да и ромы к себе не пускают». И вдруг видит он: на лужайке лошади пасутся, а рядом никого нет. «Дай, – думает, – счастья попытаю да лошадку заберу, глядишь, поменяю потом с барышом! На зиму денег хватит».
• Спереть решил? – уточнил Сашка.
• Ну, конечно, – недоуменно ответил дед Пеша. – А как ещё? Сказано – сделано. Стал он подкрадываться к лошадям, и только хотел схватить самого красивого коня, откуда ни возьмись, пастух с ружьем. Пальнул пастух в цыгана и наповал убил его.
• Насмерть?
• Наповал.
• Насмерть?
• Ладно, насмерть. Как у нас говорят: пэ чордэ котыр на растхулёса. На краденом куске не растолстеешь... – он пригладил тёмной рукой бороду. – Как узнала цыганка, что мужа ее убили, едва жизни не лишилась от горя. Похоронила она его, отрезала свои косы и в гроб к нему положила. А в доме на кровати рубаху его положила, в память.
• Ты же говорил, что цыгане все вещи убирают? – усомнился Сашка.
• Да что за мальчик такой, рассказать не дает! – рассердился старик.

Сашка решил молчать. А то, чего доброго, и лука не сделает. Из табора выгонят. Вот смеху-то будет потом.

• Положила она, значит, рубаху... – старик помолчал, выжидая, не заговорит ли Сашка снова и, когда убедился, что опасности нет, продолжил. – И вот собралась спать ложиться, взглянула в окно и видит: тень по двору движется, а потом шаги в сенях. Открывается дверь, и на пороге ее муж появляется, такой же молодой и красивый, как прежде.
• Ты ж говорил: насмерть?

Дед перехватил сук в одну руку и потряс им перед Сашкой:

• Я вот сейчас штаны с тебя стяну, да по заднице!
• Нельзя, – напомнил я.
• Да, нельзя... – и старик снова стал резать канавки для тетивы. – Затопил он печку, самовар поставил. Попили они чаю и спать легли. А наутро просыпается она – снова нет его! С той поры так и повелось: ровно без пяти двенадцать приходил к ней ее муж, а она уже ждала его. Самовар кипел, печка топилась, как обычно.

С некоторых пор заметили соседки, что нищая цыганка, живущая на окраине деревни, совсем с лица спадать стала. «Не могу я, – говорит сельчанам цыганка, – мужа своего забыть. Каждый день я его вижу перед собой, а как ночь наступает, он сам является! Мы с ним чай пьем, разговариваем, ласкает и любит он меня, как прежде». «Доведет он тебя до того, – отвечают они, – что ты на тот свет отправишься». Привели они монахиню к дому, и та тайком углем крестики на окнах нарисовала, чтоб, значит, мёртвый муж войти не смог. Наступает вечер. Уже и полночь миновала, а цыгана все нет и нет. Сидит цыганка, ждет мужа. Самовар уже почти выкипел, печь прогорела. И вдруг словно камень в окно ударил. Разлетелось окно вдребезги, и показалось лицо цыгана, в злобе перекошенное: из глаз искры летят, волосы дыбом торчат.

Сашка так и думал, что чем-то похожим всё и закончится. Все разговоры в городе о цыганах без труда вписывались в такую картину. Но говорить об этом не стал.

• «Хорошо же ты мужа встречаешь, жена любимая! Спасибо тебе, не ожидал, – а сам в окно вскочил и в дом вошел. – Собирайся!» Испугалась цыганка. Поняла она, что если уйдет сейчас с ним, то обратно уже не вернется. Долго ли, коротко ли, вышли они па улицу. А на дворе настоящая буря: ветер в ушах свистит, деревья гнутся до земли, последние листья во все стороны летят. Черные тучи закрыли луну, темно так, что хоть глаз выколи. Вышли они на дорогу. Видит цыганка, стоит пара лошадей, запряженных в повозку, да таких необыкновенных, что в жизни она не видывала. Гривы огнем горят, из глаз искры летят. Сели они в повозку. Свистнул цыган, и рванули кони вскачь. Показалась луна из-за туч, и тут заметила цыганка, что кони не по земле, а по воздуху летят, а муж сидит впереди и песни поет: «Месяц на небе светится, а мертвый с девицей мчится!».

Сашка покашлял и обеспокоенно посмотрел по сторонам. Раньше при мне громко и выразительно пели только за столом.

• Едут дальше, – продолжил старик, перейдя с песни снова на прозу. – У цыганки аж дух захватывает. Наконец останавливает цыган лошадей у самых ворот кладбища. Снова свистнул – и сгинули кони. Идут цыган с цыганкой среди крестов и приходят к вырытой могиле. Прыгает цыган в яму и кричит: «Иди сюда скорее, бросай свою одежду и прыгай сама!». «Не иначе как смерть моя пришла», – подумала цыганка, но тут же сообразила и стала медленно-медленно снимать с себя по одной одежке и подавать мужу... Один платок снимет – подаст, потом второй, одну кофточку снимет, потом вторую. И все потихонечку, потихонечку... «Что ты там копаешься? – кричит цыган из ямы. – Нам торопиться надо!». «Сейчас, только сережки тебе отдам...». Кинула она в могилу одну сережку, собралась вторую снимать, а цыган к ней уже руки протягивает, схватить хочет. Отпрянула цыганка назад, и в эту минуту третьи петухи пропели...

Рассвет, значит, наступил. А рассвет для ожившего покойника всё равно что дежурство для милиционера... Заскрежетал зубами цыган, застонал, вскрикнул дико и упал ничком в яму. Захлопнулась крышка гроба, слетела на нее земля, и холм могильный образовался. Упала цыганка замертво на землю. Сколько она так пролежала – ничего не помнит. А когда очнулась, видит: нет на ней ничего, а в кулаке сережка зажата. Посмотрела цыганка на могилу, испугалась и в церковь побежала кладбищенскую. Залезла на колокольню и принялась во все колокола звонить. Прибежали люди, пришел батюшка-поп. Видят: цыганка голая на колокольню забралась и звонит. Ты понимаешь, как это со стороны?

• Нет, – сказал Сашка.
• Ну, ладно. Кричит батюшка: «Крещеная да благословленная, явись! Некрещеная да неблагословленная, сгинь!». «Батюшка, – кричит цыганка, – крещеная и благословленная, да выйти на люди не могу, одежды никакой на мне нет!». Принесли цыганке одежду, спустилась она вниз. Причастил ее батюшка, и она постепенно обо всем рассказала. Подивился народ такому рассказу. Повела цыганка людей к мужу на могилу. Разрыли землю, глядят, а там цыган лицом вниз лежит, а вокруг него одежда жены, вся разорванная да помятая. Велел поп в могилу кол осиновый вбить. Так люди и сделали. С той поры больше цыган не являлся.

Старик попробовал тетиву и удовлетворенно покачал головой.

• Вот с тех пор цыгане все вещи мёртвых и убирают из дома. И памятники ставят только на могилах. – Он протянул мне мой черёмуховый лук. – Ругаться отец будет, что к нам пришёл. Ты отца слушай. Отца почитать и уважать надо. И если отец говорит, что к цыганам нельзя ходить, так ты и не ходи.

Удивленный такими словами, Сашка поднялся.

• Потому что вы плохие?
• Был бы я плохой, сказал бы: отца не слушай и не уважай, цыгана слушай и уважай. Глупый мальчик. Нужно расти и умнеть.

Сашка повертел в руках свой черёмуховый лук. Чудо а не лук. Тугой, с вырезанными узорами, с удобным ложем для руки. Никогда у него такого лука ещё не было. Он невольно улыбнулся мысли, что пущенная из него стрела может без труда перелететь футбольное поле у школы. Сунул руку в карман и выгреб пригоршню мелочи – ровно рубль. Две недели на лимонаде и кино экономил. А в клубе тем временем шли фильмы с Гойко Митичем...

• Этот лук как винтовка, – похвалил дед Пеша, пряча деньги за пазуху. – Куда целишься, туда попадает.

Развернувшись, Сашка дал стрекоча. Уже во дворе он вставил в тетиву стрелу, прицелилсмя сидящую на проводах ворону, натянул и отпустил. Описав немыслимую траекторию, стрела врезалась в окно второго этажа. Это было окно Машки Саликовой. Стекло с грохотом обвалилось. В пустом проеме появилась голова её матери.

• Ты что делаешь, гаденыш такой?! – заверещала она. – Стой, где стоишь, сейчас с ремнем спущусь!..

Сашка с луком в руке птицей долетел до ограды, перепрыгнул её и исчез в зарослях...

Воспоминания растревожили Александра Георгиевича. Больше сорока лет прошло, а словно вчера было... Он повертел в руках высохшую палку. Сорок лет... Тетива, конечно, никуда уже не годилась. Он осмотрелся. Нашел у матери в комоде моток крепких ниток. Осторожно, чтобы не сломать лук, прицепил тетиву. Вышел с луком на улицу, бродил долго. Наконец нашел, что искал. Метровый обломок оконного штапика подходил для стрелы как нельзя лучше. Нашел гайку, примотал к острию для стабилизации полёта. Вернулся во двор, осторожно, до хруста в луке, натянул тетиву. Прицелился в гараж деда Пеструхина и отпустил.

Стрела полетела как бумеранг. У Александра Георгиевича похолодела спина. Сначала она летела прямо. Потом решила взлететь вверх и развернуться. На повороте врезалась в окно Машки Саликовой, с грохотом обвалив стекла пластикового пакета. В окне тут же появилась голова тёщи.

• Ты что делаешь, гаденыш такой?! – заверещала она.

Но Сашка её не слышал. Он птицей летел к забору.
из инета

ПЕРЕЗАГРУЗКА

Химки. Стою после работы у клиники в приятных раздумьях: ехать домой или заглянуть в магазинчик за шаловливым бельишком – порадовать себя, любимую, и его, любимого.

Вдруг сексуальный женский голос с хрипотцой:
– Девушка, а девушка! А где тут магазин Мерлин Монро?

Оборачиваюсь: делового вида женщина под шестьдесят, прическа – волосок к волоску, аккуратный макияж, губы в цвет блузочке, ухоженные ногти. Ишь, думаю, молодец какая! Вся при параде, за собой ухаживает... Мерлин Монро? Почему не знаю? Что там может продаваться? Хорошая косметика? Качественные духи? Воздушные платьица и шейные платки?

– К сожалению, не знаю, даже не встречала ни разу...
– Ой, милочка, как это ни разу, да они в каждом районе есть, муж и жена их открыли, по имени и назвали!

Зависаю снова, роясь в сусеках памяти: Монро... Джо Ди Маджо и Артур Миллер... нету таких магазинов в округе... Других фамилий не помню.
– Нет, не могу припомнить, извините...

– Ой, ну как же! – женщина слегка раздражается. – Ну разве вы никогда не покупали ничего для себя? Ну, нам же всегда надо что-нибудь то тут, то там подержать, придержать, подзажать! Вы разве не зажимаете себе ничего?

Напрягаю извилину, пытаясь помочь: бигуди, фен, плойка? Бюстгальтеры, корсеты, пояса, бандажи?
– Нет-нет, и не видела, и не помню, не зажимаю особо ничего...

– Ой, что вы за женщина такая! – воскликнула дама. – Это хорошо, если у вас мужчина есть, а если нет, как без продукции из Мерлин Монро обойтись? Самой, всё самой приходится! Поехать, выбрать чётко под себя, под свои силы и размеры! Мне вот Джи-типа надо, и желательно стомиллиметровая!

Ооо... Сексшоп? С выбором «четко под себя»? Воображение нарисовало с десяток подходящих девайсов и я с уважением посмотрела на веселую шалунью. Вот оно, влияние современных технологий, продукция гормона счастья, эликсир молодости и секрет обаяния этой женщины!
– И тогда я до таких мест смогу достать, что ни одному человеку не снилось, – продолжила она, – потому что всё она, Джи-специальная-такая!

Я решила не идти в магазин сексуального белья. Зачем оно мне теперь, когда само провидение послало мне эту женщину с её советами и рекомендациями по улучшению тайных сторон моей жизни? Зачем мне тогда вообще кто-то, если...

Дама между тем хлопнула себя по лбу и воскликнула:

– Леруа Мерлен, дурында я старая! Леруа Мерлен! Струбцина мне нужна, G-образная струбцина! Пока, милочка!

И унеслась прочь...))

Автор: Лейла_Рахматова

Смeрть не желает вам зла

В знaкомой ветклинике был мини-зоопарк. Собрался он из разных твaрей, подобрaнных в печальном состоянии на улице добрыми прохoжими, принeсенными в клинику и там и остaвленными (обожаю людeй, кто делает добро наполовину!) Срeди всех отличалась птица... ну, вероятнее всeго это была птица.

Любимый мнoю Пратчетт описывaет подобное создание «Птица выглядела так, словно ее сначала ощипали, а потом воткнули все перья обратно, только вверх ногами.» Сия гражданка имела скромное имя «Смерть» (точнее полное имя было «когда же уже смерть тебя заберет»).

Она трижды попадала в зоопарк.

Первый раз с расколотым клювом (КАК?) ей была оказана помощь, для нее купили клетку (точнее просто огородили угол в коридоре сеткой рабицей) из которой она через месяц героически сбежала напав на врача во время кормежки.

Второй раз ее доставили через несколько месяцев с половиной оторванного крыла (так же привезли собаку, которая это крыло сумела отгрызть. Клюв сросся хорошо и собаке наложили кучу швов).
В этот раз адовый птах не стал дожидаться заточения, а свалил прямо из операционной (будучи под наркозом) с зашитым крылом, маскируясь под нетрезвого пингвина.
Самое главное, что никто в приемной даже не понял что это побег. Ну вышла из операционной птица и пошла пешком к выходу – говорили, что шла так уверенно, будто все в порядке и так и надо.

Наконец, спустя еще год ее привезли без глаз (кошка выцарапала один глаз и сильно повредила второй). Как этот франкинштейн смог выжить на улице год – было загадкой для всех.

В итоге Смерть поселилась в своей клетке и как-то смирилась с судьбой, но боевой характер сохранила.

Из любимых развлечений у нее было чесание шеи. Выглядело это так: Существо, напоминающее неудачную шутку наркомана-таксидермиста сидит на ветке на уровне глаз. При приближении человека оно начинает «смотреть» на него, буквально прожигая то белым бельмом, то впадиной глазницы. От одного этого вида уже народ нервничал (дети часто плакали). Причем птица очень точно определяла где гость и при попытке отойти сердилась и начинала злобно шипеть и хрипло клекотать (вот тут уже и взрослые могли испугаться) не спуская с цели своего «взгляда», но все это было только прелюдией.
Так эта сволота проверяла, готовы ли Вы к главному блюду.
Если человек выдерживал взгляд, если не убегал, то местами пернатая немезида медленно, как в фильме ужасов поднимала одну лапу (при этом остальная тушка не шолохалась), как бы намеренно тягуче подносила ее к шее и только одним когтем делала почес через все горло (правда иногда эффект терялся, если вместо шеи чесалась грудка).
Сказать что это было жутко – то же самое, что сказать о годзилле, что она большая. Но самое главное что когда (не если, а когда) зритель сдавался и спасался бегством – тварь начинала хрипло смеяться и довольно приплясывать у себя на ветке.

Главврач (женщина добрая, но и не желающая разоряться, так как смерть активно портила отношения клиники с клиентами) предприняла ряд мер по решению проблемы.

• Повесила табличку «Птичку зовут Смерть. Смерть не желает вам зла, она просто болеет» (Надо сказать, что надпись была чистым враньем и никто из персонала и знакомых не верил в это заявление) Впрочем, такая надпись (что бы прочесть которую, народ стал подходить поближе, после чело поднимали взгляд и встречались со Смертью лицом к лицу) только усугубила ситуацию.
• Тогда птицу посадили спиной к коридору. Идея сразу показалась глупой (птица же просто пересядет?), но Смерть извратила это начинание со свойственным садизмом. Теперь люди видели только странный ворох перьев, подходили поближе и тут Смерть оборачивалась (дальше шел обычный ритуал запугивания и наведения массового ужаса). Более того, птице этот театральный эффект так понравился, что теперь она все время сидела спиной к жертвам, выдерживая мучительную паузу.
• Табличку повесили на уровень птицы, так что птица оказалась за ней. Просчет оказался таким же, как и в прошлый раз. Ожидающие своей очереди хозяева кошечек и хомячков видели табличку, подходили, читали ее, ничего не понимали, заглядывали сбоку в клетку... где их уже давно ждала Смерть. Одну бабку чуть не увезли с сердцем после такого знакомства.

Конец истории оказался внезапно счастливым. От очeредной отправки в дикую природу падлоптицу спaс внезапный покровитель – местный бандит, который выкупил (от души – все убытки покрылись с лихвой) этого демона и поселил ее у себя в приемной. Говорил потом, что никакие амбалы охранники не производили впечатление на деловых партнеров, как эта скромная птичка. После этого бандюк являлся еще два раза.
Через полгода он привез большую корзину вкусняшек и кучу коньяка. Рaссказал, что ночью в офис влезли воры, но познакомились со Смертью.
В рeзультате один из взломщиков выпрыгнул в окно прямо из приемной (благо второй этаж), а второй был настолько впечатлен встречей, что сдал приехавшим мeнтам все и вся, выменяв полное признaние на право по дороге в отделение остановиться у церкви, где молился на пороге (дальше его не пустили менты) пока его силой не уволокли обратно в бобик.
Бaндюк после этого получился авторитетом, а его офис стал внушaть ужас больше, чем зaстенки нквд.

Elena Okisheva

ОТТАЯВШЕЕ СЕРДЦЕ

Варя бежала на автобусную остановку, понимая, что ещё немного, и она опоздает на работу. А этого делать никак нельзя, иначе «Сухарь», как за глаза подчинённые звали свою строгую начальницу Наталью Ивановну, вкатит выговор, да ещё и без премии оставит.

Было ещё несколько прозвищ, которыми окрестили подчинённые сурового начальника отдела продаж, это и «Мымра», и «Мегера», и «Старая Дева», но ни об одном о них Наталья не знала, (по крайней мере, так думали все), при этом сотрудники панически боялись гнева руководителя и никогда не позволяли себе грубить открыто.

Даже на обед в соседнее кафе она заставляла их отпрашиваться. И не просто так, а в письменном виде. Подобная строгость, доходящая до абсурда, не раз осуждалась в тихих разговорах за чаем в перерыве между заказчиками, и понять такое жёсткое правление никто не мог.

Однажды, когда руководительница заметила, что одна из подчинённых зачастила с «обедами», а на самом деле, бегала в помещение для курящих, Наталья Ивановна потребовала от работницы отчёт не только зачем, но и куда она отбывает. Скрипя зубами, девушка написала объяснительную, а рядом положила заявление на увольнение, на что Наталья только фыркнула, мол, много вас таких за дверями стоит, только и ждут, когда место освободится. Словом, любое отклонение от норм предприятия каралось по всей строгости и сопровождалось разъярённым взглядом директрисы.

Сегодня сильно подморозило, снег громко скрипел под подошвами сапог, а изо рта валил густой пар. Варя зябко поёжилась – свитер был тонковат для такой погоды, ну да ладно, скоро запрыгнет в салон автобуса и согреется.

Встала у кромки проезжей части и начала вглядываться вдаль, как вдруг со стороны скамейки послышалось тихое и пронзительное:

— Мяу!

Она оглянулась, крутнувшись вокруг своей оси. В углу, за урной, жался к стене крошечный котёнок угольно-чёрного цвета, тело его била крупная дрожь, а жалобный писк прерывался беззвучным открыванием рта – малыш явно замерзал. Пока Варя приближалась к крохе, подошёл автобус и быстро уехал.

— Блин! – Варя хлопнула себя по бедру. — И что же мне делать теперь? Эй, маленький, бедняга... Не оставлять же тебя на таком морозе! – а котёнок, увидев её, вышел из укрытия и начал тереться о сапог. — Эх, помирать, так с музыкой! – она протянула руки и спрятала малыша за пазухой. Подошёл следующий автобус и девушка уехала на работу.

Только распахнув дверь в офис, Варя наткнулась на свирепый взгляд начальницы.

— Наталья Ивановна, извините, такого больше не повторится. – испуганно пролепетала Варя, прижимая к груди котёнка, и молилась, чтобы он не издал ни звука.

— Варвара, я знаю, что вы обычно не опаздываете, поэтому после обеденного перерыва будьте любезны, положите мне на стол объяснительную.

— Хорошо, – девушка потупила взгляд.

— Приступайте к работе, не теряйте времени. Скоро поставщики приедут, нужно подготовить бумаги. – Наталья вышла из офиса и удалилась к себе в кабинет.

Когда Варя вынула котёнка из-под пуховика, все работницы окружили её, и тихонько охая и ахая, умилялись и взмахивали руками.

Кто-то быстро нашёл коробку из-под бумаги и поставил рядом со столом Вари, внутри тут же оказалось чьё-то полотенце, и котёнка поместили внутрь. В крохотный соусник налили немного молочка, котёнок, жадно лакая, разбрызгивал вокруг белые капли, а насытившись, свернулся калачиком и уснул.

Варя попыталась пристроить животное девочкам, но у всех уже были коты и кошки, а безуспешно пробегав весь обеденный перерыв в поисках дома для малыша, весь оставшийся день до самого конца рабочего дня обречённо глядела в коробку, понимая, что четвёртый кошачий рот если и потянет, то только ограничив себя в еде.

После обеда Наталья вернулась на своё рабочее место в кабинет. У стола её ждала директриса:

— Ну, что, Шитикова, подготовили объяснительную? – её высокая, худощавая фигура возвышалась над подчинённой.

Тут из коробки послышались шорохи и царапанье, а спустя секунду на поверхности показалась чёрненькая усатая мордочка. Варя обмерла.

И тут Наталью словно подменили: сжатые в ниточку губы расплылись в улыбке, глаза заблестели, и даже тембр голоса стал более низким и бархатным. Она сложила крестом руки на груди и спросила:

— Ой, кто это тут у вас?

— Наталья Ивановна, извините, пожалуйста... – побледневшая Варя задрожала в предчувствии скандала.

— Варвара, это ваш?

— Нет, Наталья Ивановна, я его с утра на остановке нашла, он там один совсем был, замёрз... Вот, решила подобрать. Иначе, не знаю, что с ним было бы.

— Ну, если он не ваш, не будете против, если я его себе заберу? – начальница нагнулась и взяла на руки чёрного кроху, прижав к груди и нежно гладя по мягкой шёрстке.

— Что вы, забирайте, конечно... – растерянно ответила Варя, не веря своим глазам. Их «Сухарь» и «Мымра», оказывается, живой человек, а не ходячий свод правил!

Наталья с довольным выражением лица взяла коробку, положила туда котёнка и когда скрылась за дверью, а удивлённые коллеги услышали, как она мило щебечет с котёнком.

Девчонки переглянулись. На лицах читалось недоумение, а вздёрнутые брови и смущённые улыбки выдавали чуть ли не шок.

Спустя пятнадцать минут Наталья Ивановна зашла в кабинет и сказала Варе:

— Зайдите ко мне.

Когда девушка зашла, Наталья, стоя у окна, показала на стул у своего стола.

— Варвара, можете не писать объяснительную. Мне и так всё ясно.

— Спасибо большое. А я уж хотела отгул брать, чтобы отвезти его домой.

— Не обязательно. – она помолчала. — Знаете, – глядя в окно на падающий снег, произнесла Наталья, — Вы, наверное, все думаете, что я плохой человек? Злая, неприступная, мстительная?

— Нет, что вы! – смутилась Варя. — Даже в мыслях не было!

— Не лгите, Варвара. Я знаю всё, что обо мне говорят подчинённые. Возможно, они правы. Очень трудно быть доброй, доверчивой и весёлой, когда почти всю твою жизнь тебя окружали предатели. – она бросила взгляд на девушку. — Да, да. Неужели вы думаете, что я всю жизнь была одна? Нет, мне «повезло» быть дважды замужем. И оба супруга не смогли сохранять верность больше пяти лет. Каждый хотел детей, а у меня не получалось... Первый ушёл сам, а второго выгнала я. Только уходя, он забрал собаку, которую я когда-то выдернула из-под колёс автомобиля, с которой ночами не спала, чтобы вылечить и поставить на ноги. Она стала мне родной, моей девочкой, дочей, лялькой, жилеткой, радостью, счастьем... Назовите, как хотите... А он, зная, как мы с ней неразлучны, выволок её за ошейник и увёз в другой город. Назло мне.

— А что с ней сейчас? – тревожно сдвинув брови, спросила Варя.

— А её нет! – грустно улыбнувшись, ответила Наталья.

— То есть, как?

— А так... Она умерла через две недели от тоски, отказавшись от еды и лёжа у дверей в ожидании. А он даже не позвонил мне... А шесть месяцев назад у меня погибла моя любимая кошка, я звала её Ночка. Она была точь-в-точь, как этот малыш, абсолютно чёрной, – голос её дрогнул, когда она провела по спинке котёнка, — Только очень пушистая с огромным хвостом в виде пера.

— Как это произошло? – Варя встала рядом у окна, искоса глядя на вдруг ставшую такой понятной, такой живой, наставницу.

— Она выскочила на улицу, я не успела её поймать. – спина Натальи ссутулилась, и вся она как-то съёжилась и стала такой маленькой, что невольно вызвала сочувствие и желание обнять. — А в это время по двору ездил трактор, который косит обочину дороги... Словом, она сидела в густой траве... И... – она всхлипнула и приложила платок к глазам. — Словом... Нет больше моей Ночки. Потом даже асфальт замывали, а когда я пыталась найти хоть что-нибудь, что от неё осталось, наверное, упала в обморок, и очнулась только в машине скорой... – она спешно смахнула слезу. Выпрямила спину, глубоко вздохнув. — Но, надеюсь, теперь мне станет полегче, ведь вы принесли мне надежду. Это маленькое чудо. – она протянула руку Варе. — Спасибо.

— Не за что, Наталья Ивановна. А как вы его назовёте?

— Пока не знаю. Если это девочка, то будет Ночка. А если мальчик, можно Угольком назвать. Как вам? – она улыбнулась.

— Мне нравится. – Варя вздохнула и сделала паузу. — Наталья Ивановна, вы простите нас, если мы что не так делаем... – Варя провела по волосам и несмело положила ладонь на сгиб локтя руководительницы. — Мы стараемся, правда.

— Я знаю. Но какой же я начальник, если не буду тверда и строга к подчинённым, верно? – она улыбнулась и подошла к коробке с котёнком, который с готовностью уселся на полотенце и погрузил розовый носик в молоко. — А мягкости мне хватит при общении вот с этими крошечными существами. – она нежно провела по спинке малыша и взглянула ему в глаза.

— Наталья Ивановна, а лоток нужен? Мы можем принести.

— Не надо, я уже всё заказала, скоро доставщик привезёт.

— Ну, вот и отлично. – Варвара повернулась к двери. — Я могу идти?

— Конечно, идите. Спасибо ещё раз! – она подняла в руках котёнка, который сыто зевал и осматривался.

Варя вернулась за стол ошарашенная и изумлённая. Вот это «Сухарь»! Надо же... Приходила в себя около часа, и девчонки засыпали её вопросами:

— Ну, что, влетело, да? Что там? Нормально всё? Что Мегера, наругала?

— Да. Нормально. – Варя рассеянно смотрела в экран. — Всё хорошо, не переживайте, девочки. Только не нужно её больше называть Мегерой, Мымрой и прочим, пожалуйста. Она – нормальный, живой человек со сложным прошлым. И к тому же обожает животных!

Теперь на дни рождения и праздники в офисе с утра стоит букет цветов, обед часто заканчивается дружным поеданием выпечки, которой щедро делятся сотрудницы, а Наталья Ивановна больше не наказывает, если они немного дольше засиживаются после обеда.

Объяснительных тоже стало совсем мало, никто не нарушал строгого распорядка. Хотя, может, это начальница стала «помягче»? Это и не удивительно – через месяц в комнате отдыха неожиданно появилась черепаха, найдённая кем-то возле мусорных баков, через два – аквариум с разноцветными рыбками, любезно привезённый одним из заказчиков, а когда в новом кошачьем домике поселилась дружная пара из серой кошки и рыжего кота, весь коллектив сбежался приветствовать новых жильцов, а в перерывах после встреч пропадал рядом с «живым уголком», забывая поесть.

— Если так и дальше пойдёт, придётся открывать контактный зоопарк! – шутит Наталья Ивановна.

Вечерами они с Варварой ходят друг к другу в гости, принося с собой своих пушистых питомцев, делятся новостями и их смешными фотографиями.

Heкрacивая жeнa

Свeтланa Лeoнтьевнa вытиpaла слeзы yгoлкoм застиранного, но такого уютного xaлaтa. Ей хотелось выть, скулить и, возможно, даже кого-то покycaть.

Муж сказал, что она нeкpaсивaя. Бpocил эти слова ей в лицо, как мокрое полотенце. Сpaвнил ее со стapoй и ворчливой жeнoй Эдикa с третьего этажа, назвал кopoвoй, а потом надел отглаженный женой костюм, взял приготовленный ею обед и убыл на paботу.

Весь день вce валилось из pyк у бедной Свaтланы Леонтьевны. Koллeги кaзaлиcь еще более мepзкими, чем вceгда, а пoceтители бoлее глyпыми, чем oбычнo.

Она гopeвала вceй свoeй необъятной душой, втиснутой в тело пятьдесят четвертого размера. Горевала, но думала, что надо купить в магазине, чтобы приготовить ужин.

Надо, наверное, сдeлать бeфстpoганoв, а для этого кyпить гoвядинy... гoвядинy... Он назвал ее кopoвoй! Он назвал ее некрасивой!
То, что красотой она не блещет, Светлана Леонтьевна знала и так. Сначала так говорила мама с бабушкой, потому свекровь, а теперь еще и мyж.

От мужа это было особенно бoльнo слышать. Раньше он никогда так с ней не разговаривал. Наверное, у него кто-то есть, наверное, он ее скopo бpocит.

На автoмaте нaxaмив очередному покупателю, Светлана Леонтьевна вспомнила, что сегодня записалась к парикмахеру, надо было обновить цвет.

Губы искривила кривая усмешка. Зaчем ей тpaтить деньги, разве сделает пoкpaска ее кpaсивee? Но раз уж записалась, то надо идти, Розалия Семеновна не простит, если та просто не придет.

Пapикмахершa Розалия Сeмeновна вот уже двaдцaть лет стригла и красила Свeтлану Лeoнтьевну, ей yжe даже не надо было говopить, какой цвет, какая длина – она все знала сама. За двадцать лет любой дypaк выyчит, ведь прическа Светланы Львовны все двадцать лет не менялась.

Розалия Семеновна сразу отметила, что с клиенткой что-то не так, и с присущей ей деликатностью yтoчнила, пoчeмy у той взгляд снyлoй ceлeдки.

• Вас катeгopически нельзя стричь в таком coстoянии! Так шо, дyшeнькa, я уже растопырила уши и готова внимать вашему горю. Голову надо привoдить в пopядoк, нaчинaя изнyтpи, а то краска криво ляжет.

Светлана Леонтьевна вoзмyщeнно вскинула глаза, гpoзнo фыpкнула и paзрыдалacь. Пepeмежая рыдaния обрывочными фразами, она все-таки смогла поведать парикмахерше, что за кaмeнюка лeжит на ее cepдцe.

• Ви делaeте мuнe смeшно и нeмнoгo гpycтно. Ну так и шо с того, что муж назвал некрасивой. Это не пoвoд так увлажнять атмосферу, это пoвoд стать красивой! Стpaнно, шо дoжuв до своих ceдин, да-да, седин, я знaю, шo говорю, ви этого eщe не вняли!

Светлана Леонтьевна вскинулась, начала сбивчиво перечислять про фигуру, жидкие волосы, мaлeнькие глазки и пpoчие coбственные недочеты, но была безжалостно прервана парикмахершей.

• Ви думaeте, шо кpacoта – это про мoдeльныx дeвoчeк, которых можно пepeшибить гpoмким крикoм? Ви такая забавная! Кpacoта это тo, шо ви покажете мupy. Тут утянула, тут подчеркнула, там задpaпиpoвала. Хороший мастер и из жидких трех волосин создать авантажную нapyжнoсть. А в маленьких глазах тоже может появиться свой шарм, ведь мeлкий бриллиант ocтaeтся бриллиантом! Нaдo тока coбoй заниматься.
• Но у мeня нет на этo вpeмени, – пpoбовала гнyть свою линию придавленная таким напopом Светлана Леонтьевна.
• Да шo вы гoвoрите? А шо ж вы дeлaeте дoма?

Тyт жe oживившaяcя клueнтка нaчaлa пepeчислять свои заботы по хозяйству. И стиpка, и глaжкa, и гoтoвка, и убopка, и занятия с ребенком, правда, он уже вырос, но все-таки. Когда тут coбoй заниматься?

• То есть, на эту epyнду вы вpeмя нaxoдите, а сделатьceбя чуть-чуть прекраснее – нeт? Так я вам скaжy, шо это можно исправить. Вместо выглаживания стрелок на брюках мужа – маникюр, вместо первого, второго и компота – поход на укладку, ну и все такое прочее в том же разрезе. Кpacoта требует жертв, и шо ж тут поделаешь, что жертвой вашей красоты станет ваш же муж, он же сам этого xoтeл.

Светлана Леонтьевна мoлчaлa и пepeваривaлa информацию, которую на нее обpyшила внeзaпная гypy. Дaже на предложение в этот раз изменить причecку и цвeт волос машинально кивнула головой и вновь пoгрузилась в свои мыcли.

Paзмышления продолжились и дoма, чем повергли в шок вернувшегося с работы супруга. Его не ждал привычный ужин, а жена была свежевыкрашенна в нeпривычный цвeт.

А xyже вceго, что в ее нeпривычнoй гoлoве проиcxoдили какие-то нeзнакомые мyжy дoceле пpoцессы, котopые отражались на лице жены нeвиданными paнee выpaжeниями.

Муж пpeдпринял poбкyю попытку пocкандалить, но у нeгo не пoлучилocь, потому что скaндaлить, когда на тебя не обращают внимaния и дaжe не слушают – стpаннo.

Тогда мyж peшил профилактически обидеться и уйти спать, не пожелав жене спокойной ночи. Об их утреннем разговоре он уже и думать забыл.

И очень даже зря, ибо именно тот разговор и стал толчком для всех измeнeний, котopые вopвались в paзмереннyю жизнь ceмейнoй пapы.

Муж с обpeченнocтью смoтpeл на xopoшевшую жену и скатывающемуся к пepвoбытному xaocy быт. О, где же вы, милые сердцу гopячие котлетки? О том, что на брюкax бывали стpeлки, пришлось тoже забыть.

Зато мyжчинa вынyжден был вспoмнить, что pyбaшки не пoявляются caми собой в шкaфy, а если cyдочeк после работы не помыть, то он так и будет скучать грязный в раковине, и едой caм тоже не наполнится.

Но тепepь рядом с ним была кpaсивая жeнщина. Это замeтили coceди, дpyзья и даже пpoтивные кoллeги. Замeтил и муж, что Светлана Леонтьевна стала пoxoдить на тех женщин, на кoтopых он зacматpивался.

Теперь у него была своя дoмaшняя Афpoдита, пусть уже и в годах, но все равно. Сиди и любуйся на ее красоту. Но мyжчине почeму-то не xoтелось любoвaться.

Ему xoтелocь, чтобы из кошелька перестали так стремительно улетать деньги, а в хoлoдильникe внoвь появилocь что-то вкуснoe вмecто apктической пycтоты. И чтобы дырку на нoске кто-то зaшил. Не Афpодитy же об этoм пpoсить.
из инета

ПОТЕРЯННЫЙ ТЕЛЕФОН

Кот нашел телефон... К его удивлению, этот предмет, пахнущий человеком, оказался довольно теплым. Обняв смартфон, кот лег на него, а тот вдруг сам включился от кошачьего прикосновения.

В полной мере насладиться и воспользоваться новеньким смартфоном Рите не удалось. Мало того, что он оказался с браком и нагревался от любого действия с ним, так она его еще и потеряла.

А смартфон был хорош... Большая диагональ, мощный аккумулятор, который как раз и оказался слабым звеном. Теперь и сдать его не получится, потому что телефона уже нет на руках.

Рита обозвала саму себя «курицей» и попыталась позвонить на него со своего второго, надежного и старого кнопочного мобильника. Вызов пошел, вот только никто не спешил отвечать на звонок.

Накапав себе валерьянки, Рита прилегла и попыталась вспомнить, где она сегодня ходила. Может быть, если повторить маршрут, то телефон можно будет найти. Запиликала под рукой мобилка и Рита радостно уставилась на дисплей. Там высвечивался ее номер, до боли знакомые, привычные цифры.

• Да. Алло! Говорите!

Но в ответ была тишина, шуршание и короткие вздохи. А потом было:

• Мяу...

Рита нажала на клавишу сброса. «Еще и издеваются...» – решила она. Женщина пожалела, что не удосужилась установить блокировку, а теперь кто-то играет с ее телефоном. Ее мысли вновь перебил новый звонок.

Все те же вздохи, шуршание, а в ответ на ее голос – мяуканье.

• Не звоните мне больше! – разозлилась она.

Только звонки не прекращались. Подумав, что хуже не будет, Рита оделась и вышла во двор. Судя по звукам, звонили ей с улицы и вполне вероятно, этот кто-то стоит на том самом месте, где нашел телефон. Поэтому всего-то и надо – повторить свой маршрут.

Она шла, периодически набирая свой номер и вот, совершенно на это не надеясь, услышала знакомый рингтон. Рита шла на звук, уже предвкушая, как отмутузит того, кто нашел его и решил немного поиздеваться над прежним владельцем.

Кот немного поерзал на теплом предмете, как тот неожиданно ожил и даже заговорил. Котик обнюхал его, а телефон продолжал разговаривать... Тогда кот вежливо ему ответил.

Смартфон отключился, а кот с интересом потрогал его лапой. Телефон заговорил снова, ну а кот отвечал. А еще... Телефон нагревался, что делало его таким привлекательным в этот холодный осенний вечер. И кот продолжал шевелить его лапой.

А потом смартфон вдруг запел. Кот от неожиданности ударил его, но телефон не затыкался. Так, в борьбе с поющим предметом, кот не сразу почувствовал, что под деревом он не один.

Боевой запал мигом пропал, когда Рита обнаружила, кто на самом деле нашел ее телефон. Рыжий, недовольный котик бил по нему лапой, пытаясь заставить замолчать. А потом кот заметил ее....

Забыв про смартфон, он, словно к родной матери, бросился к Рите. Как он мурчал, как просился к ней на руки. В этом ему ну никак было не отказать. Рита была ошеломлена этим рыжим напором.

Котик терся о щеки, чуть ли не целовался. Рита с горечью почувствовала, какой он холодный – не просто так кот улегся на ее телефон, который был почти горячим от брака.

С телефоном в кармане и с котом на руках, Рита возвращалась домой, размышляя о любви с первого взгляда. Как она приглянулась коту! После таких нежностей со стороны рыженького мужчины она просто не могла его там оставить.

А кот продолжал извиваться от радости у нее на руках, пытаясь лишний раз потереться о губы и подбородок, несмотря на то, что Рита активно старалась увернуться. А ведь ей это нравилось! Вроде и уличный кот, но как же все-таки приятно, когда к тебе так тянуться.

Ну, а кот был просто опьянен... Опьянен запахом валерьянки, которую чуть больше часа назад, Рита накапала себе для успокоения... )

Автор: Cebepinka

Профессиональный домосед

«"Специалист плюс". Все виды слесарных и сантехнических работ. Гарантия. Рассрочка. Пенсионерам скидки», — гласил текст на яркой визитке, которую оставил Валерию мастер после ремонта унитаза.

Сам не понимая почему, Валерий не мог отвести взгляд от яркой картонки. Ему всегда казалось, что такие вещи используют юристы или директора крупных фирм, а тут — простой слесарь.

«Интересненько», — цокал языком Валерий. Сам он давно сидел без работы. Особыми навыками не владел, был ленив и нерасторопен. Но эта визитка что-то в нем разбудила, словно открыла дверь в неизведанный мир престижа.

И тут его осенило. Найдя в интернете ближайшее рекламное агентство, он поспешил по указанному адресу. Там долго с жаром объяснял бедному дизайнеру свой грандиозный замысел, затем расплатился кредитной картой. Вернулся мужчина только через неделю, когда партия его собственных визиток уже была готова.

Профессиональная деятельность Валерия была слишком узконаправленной, клиентскую базу представить было сложно, поэтому мужчина раздавал свои визитки всем подряд.

— «Валерий Сергеевич. Профессиональный домосед», — прочитал вслух кассир хозяйственного отдела визитку. — Я так понимаю, вы за рабочим инструментом пришли? — спросил он, пробивая деревянную чесалку для спины, которую притащил на кассу Валерий.

— Типа того. Кстати, работаю в рассрочку, — подмигнул мужчина и, насвистывая, пошел дальше распространять свою рекламу.

— И в чем заключается ваша деятельность? — спросила, давясь от смеха, кондуктор в троллейбусе, глядя на карточку, которую вместе с деньгами ей передал Валерий.

— Там же все написано.

Валерий перевернул стильную матовую визитку с золотым тиснением. На оборотной стороне дорогим модным шрифтом было напечатано: «Безграничный спектр услуг».

— Пенсионерам скидки, — добавил Валерий Сергеевич.

— Это вы на меня намекаете? — злобно посмотрела на него женщина.

— Нет, что вы! Просто для информации, — сгладил углы Валерий и, прежде чем выйти из троллейбуса, раздал свои визитки всем пассажирам.

В этот же день он прошелся по соседям, по гаражам возле дома, по книжным и продуктовым магазинам. К концу дня треть партии визиток была роздана потенциальным клиентам. Придя домой, Валерий умылся и направился в свою рабочую зону — на диван.

Следующим утром его разбудил звонок.

— Алло, Валерий Сергеевич, это Петька из тридцать седьмой квартиры. Мне вчера жена вашу визитку принесла. Вы правда профессиональный домосед?

— Правда, — лаконично отвечал Валерий.

— И в чем смысл? Просто сидите дома?

— В рабочие часы да, сижу.

— А в нерабочие?

— А в нерабочие сплю.

— Удобно, — засмеялся Петька. — Зачем выходить из зоны комфорта, пусть лучше весь мир в нее зайдет, так?

— Хороший слоган, — согласился Валерий. — Так что вы хотели, Петр?

— Да тут такое дело. Раз уж вы все равно дома ерундой страдаете, можете прийти подержать полки и карниз, пока я буду размечать и сверлить? Без помощи мне не обойтись.

— Конечно. Двести рублей в час, — тактично ответил Валерий.

— Ничего себе, — присвистнул Петька. — Ну ладно. Жду.

Через два с половиной часа Валерий Сергеевич вернулся домой с первым заработком. Он был доволен, совсем не устал, плюс еще напился чая с кексами. «Работает!» — радостно подумал мужчина, усевшись на диван.

Следующий заказ поступил ближе к вечеру. Разговор состоялся исключительно деловой.

— Вы ведь домосед?

— Верно.

— Значит, смотрите много сериалов и фильмов, так?

— Смотрю.

— Значит, знаете хорошие. Мы тут с друзьями уже час не можем кино на вечер выбрать. Одна дрянь попадается. Может, поможете?

— Легко. Консультация по телефону — сто рублей. Но я хочу предложить вам комплекс.

— Ого! И что в него входит?

— Выбор хорошего фильма, приготовление моей фирменной закуски с тремя видами соусов, два похода в магазин, если у вас закончатся напитки, а также разговоры во время перекура. По стоимости — восемьсот рублей за вечер. Можно еще отдельно заказать мытье посуды и культурное выпроваживание засидевшихся друзей.

— Да у вас все схвачено! А фильм точно хороший будет?

— Работаю по гарантии.

— Тогда ждем, адрес пришлю.

На объект Валерий Сергеевич заходил как полагается: в рабочих тапочках, со своей ложкой и подушкой; в блокноте у него был список фильмов и сериалов, разобранных по жанру, рейтингу и личным предпочтениям. «Главное — придерживаться стиля», — считал он.

Закуску он делал как для себя. Вернее, для себя в том числе он ее и делал, так как ему выделили специальное место на диване и отдельную тарелку. По окончании сеанса, выпроваживая засидевшихся друзей, Валерий засовывал им во внутренние карманы визитки, а некоторым, перебравшим с алкоголем и немного буйным, давал профессионального пенделя — ласкового, но доходчивого. Сам он в рабочее время пил исключительно зеленый чай.

На следующее утро его разбудила какая-то женщина.

— Вы ведь много читаете, раз профессиональный домосед?

— Пятьдесят процентов от всего рабочего времени, — подтвердил Валерий.

— Дело в том, что я тут книгу одну пишу... — мялась женщина. — В общем, кого ни попрошу оценить, так все меня либо посылают, либо обещают и не читают, либо вообще игнорируют. Пока отзыв получила только от брата. Но я вслух произносить не буду, некрасивый он, отзыв этот. Думаю, что брат и не читал вовсе.

— Говорите адрес, скоро буду.

— Троллейбусное депо, двенадцатый маршрут, номер 737. Это кондуктор, вы мне визитку дали, — представилась женщина.

Полдня Валерий Сергеевич катался по городу, читая роман «Шестьсот вольт любви», который кондуктор посвятила водителю из своей смены. Проходя мимо Валерия Сергеевича, женщина каждый раз делала многозначительный вдох, словно ожидая комментария, но тот молчал, не отводя взгляда от текста. В конце концов она не выдержала и спросила:

— Ну что?

— Не мешайте, я дошел до романтической сцены у химзавода, — буркнул Валерий, перевернув страницу.

Дочитав, Валерий высказал свои замечания и предложил несколько изменений по диалогам, затем искренне похвалил автора и отправился на следующий заказ: требовалось посидеть дома у клиента с четырех до девяти вечера и принять монтажника интернета.

Каждый день домоседу поступало все больше заявок. То с кошкой посидеть, пока сохнут поделки, то дождаться, когда достирает машинка, и развесить белье. Иногда звонили и просили составить компанию, выговориться, поплакаться в жилетку, послушать стихи. Один мужчина оплатил Валерию Сергеевичу целый восьмичасовой день — они вместе провели его, сидя в ванной и слушая, где же капает. К слову, капнуло лишь раз.

Начали звонить из всяких организаций. Предлагали открыть курсы домоседов. Приглашали в школу, чтобы рассказать детям, до чего доводят плохие оценки. Налоговая просила оформиться и платить налоги.

Мужчина начинал уставать. Приходя домой, он ловил себя на мысли, что ему тошно от вида дивана и телевизора. Хотелось размяться, хотелось пройтись, хотелось... на работу.

Подыскав себе сменщика, Валерий Сергеевич простажировал его две недели, а сам устроился на склад рядом с домом. Зарплата была небольшая, но зато сама работа доставляла неописуемое удовольствие. После смены он подолгу гулял, а на выходные выезжал за город. Время от времени мужчина подрабатывал домоседом, ведь на визитках остался его номер, работало сарафанное радио, а отказываться не всегда было удобно.

Позже по его примеру начала работать целая сеть профессиональных домоседов, но прожила недолго, ведь все эти дилетанты не соблюдали главного: у них не было стиля.

Александр Райн

Вечерело. Семеро смертельно уставших людей с пакетами из супермаркета замерли на площадке перед лифтом. Я украдкой разглядывала соседей по подъезду. Брови нахмурены, уголки губ опущены – всем скорее хотелось домой, раздеться, сходить в туалет, поужинать.

Но один лифт сломался, а второй никак не приходил. Мы переминались с ноги на ногу и угрюмо гипнотизировали табло, на котором невыносимо долго горела цифра 17. Понедельник всей своей экзистенциальной тяжестью давил на наши опущенные плечи.

• Да что они там на семнадцатом рожают? – В раздражении воскликнула высокая брюнетка в черном кожаном плаще, озвучив общую мысль. – Сатану вызвать проще, чем лифт!
• Мама, кто такая сатана? – Громким шепотом спросил славный мальчуган лет пяти в ярко-желтой шапочке.
• Это межконтинентальная баллистическая ракета, дружок, – неожиданно ответила бабуся в пальто и в косынке, как у королевы Елизаветы.

Я удивленно покосилась на любопытную пенсионерку.
Наконец пришел лифт, и мы набились в него под завязку.

• Наверное, всех не увезет? – С тревогой спросила мама мальчика.
• Если встанем на одну ногу, то увезёт! – Весело обнадежил лохматый мужчина в мятом светлом плаще, как у лейтенанта Коломбо. Он зашел в лифт последним, и судя по бутылке пива в руке, понедельник для него перестал быть таким уж тяжелым.
• Все нажали на свои этажи? – Забеспокоился мальчик в шапочке.
• Не переживай, пацан, – успокоил его пьяненький Коломбо, – я нажал на все 25 кнопок!

Мы в ужасе уставились на шутника.

• Шучу, невротики! – Широко ухмыльнулся тот.

Двери не закрывались.

• Кому-то веселому придется выйти, – сказал из угла хмурый и очень толстый мужчина в дутой куртке.
• Всем оставаться на местах! – Возразил ему Коломбо. – Мы поедем... мы помчимся... на оленях... утром ранним...

Он хохотнул, оперся левой рукой о стену лифта и встал на одну ногу, как цапля.

• Хотелось бы не на оленях, а на лифте, и не утром, а сейчас! – Мрачно заметил толстяк.

Маленький мальчик следом за лохматым лейтенантом тоже поднял одну ножку.

• Мам, встань на одну ногу! – Попросил пацан.
• А я сразу на одну встала! – Ответила его мама, видимо, женщина умудренная.

Лифт вздрогнул и закрыл двери.

• Я же говорил! – Обрадовался весёлый плащ. – На одной ноге человек весит ровно в два раза меньше. Это же физика! Учить надо было. Без окон без дверей, полна горница людей! Что это?
• Лифт! – Весело ответил мальчонка.
• Ты чего, брат? Какой лифт? Это огурец!

Толстяк в углу шумно выдохнул, дама в черном закатила глаза.

• Мама, что тут написано? – Мальчик показал на пронзенное стрелой сердце и надпись под ним, сделанную на стене красным фломастером.
• Любовь вокруг нас, но у Ники нет сердца! – Пьяненько прочитал ему Коломбо.
• У какой Ники? – спросил любознательный малыш.
• Вот молодежь пошла нежная! – Внезапно горячо заговорил из угла мужик в дутой куртке, из-за чего я подумала, а не его ли сын пострадал от Ники. – Раньше бы про эту бессердечную Нику как написали?
• Спартак – чемпион! – Внятно произнесла бабушка в синей косынке.

Мне страшно захотелось пожать ей руку. Интересно, кто она? Агент под прикрытием или учитель с 50-летним стажем?
Лифт остановился. Двери открылись. Бабулька в косынке вышла.

• Увидимся завтра? – Неожиданно спросил у нее мальчик в желтой шапочке. И было в детских словах столько надежды и столько искреннего сожаления от того, что приходится расставаться, что весь наш замордованный тяжелым понедельником лифт расцвел теплыми улыбками: строгая тетка в черном плаще, пьяненький лейтенант Коломбо, хмурый толстый мужик.

Бабулька обернулась:

• До свидания, солнышко! – Она ласково улыбнулась в ответ и помахала нам всем рукой. – Хорошего вечера, соседи!

Дальше мы ехали как одна большая и дружная семья. И каждый, выходя на своем этаже, непременно говорил: «Увидимся завтра!» И даже толстый мужик в дутой куртке сказал на прощание: «Хорошего вечера, невротики!» И весело подмигнул.
© Волошина Наташа

БАРОН

Барон лежал у батареи, положив седую морду на лапы. Его когда-то чёрная шерсть теперь напоминала старое выцветшее пальто – серая, с проплешинами на боках. Пёс провожал взглядом Андрея, расхаживающего по комнате с телефоном:

– Нет, в эту клинику больше не поедем. Знаешь, сколько вчерашний укол стоил? – Андрей раздражённо взъерошил волосы. – Да, я понимаю, что собаке плохо, но...

Марина с кухни наблюдала эту сцену, машинально помешивая суп. Барон снова маялся больной спиной – возраст давал о себе знать. Вчера еле дошёл до площадки, скулил всю ночь...

– Папа! – пятилетняя Алиса влетела в комнату с альбомом. – Смотри, я Барона нарисовала!

– Погоди, солнышко, я разговариваю.

– Но ты обещал посмотреть...

– Алиса! – Андрей повысил голос. – Я же сказал – потом!

Девочка всхлипнула и убежала в детскую. Барон, кряхтя, поднялся и заковылял за ней.

– Зачем ты так? – Марина вышла из кухни, вытирая руки полотенцем.

– А что я должен делать? Собака старая, больная, только деньги на ветеринаров уходят, – муж плюхнулся в кресло. – Может... может, пора уже...

– Договаривай.

– Сама знаешь. Усыпить его. По-человечески.

Марина молча развернулась и ушла. Вечером, укладывая Алису, она услышала, как дочка шепчет что-то Барону, пристроившемуся у детской кровати:

– Не бойся, я тебя не брошу. Ты только не умирай, ладно?

На следующий день, разбирая кладовку, Марина наткнулась на старую коробку с вещами свекра.

Фотоальбом – в нем история целой жизни – вот маленький Андрей учит щенка Барона давать лапу, вот они втроём на рыбалке, первая медаль с собачьей выставки... На обороте каждой фотографии – аккуратный почерк свёкра, даты, комментарии. «Андрюша и Барон, первая прогулка», «Наш чемпион – 2-е место на выставке», «День рождения – 10 лет вместе».

Между страницами альбома – засушенные листья, билеты в кино, записки. Владимир Петрович, отец Андрея, хранил каждую мелочь, связанную с сыном и их общим другом. А вот и записная книжка – такая же потёртая, как старый поводок. Почерк свёкра, размашистый, местами почти неразборчивый:

"15 сентября. Сегодня нашёл его у гаражей – грязного, избитого. Какая-то сволочь привязала проволокой к забору и бросила. Три часа вытаскивал колючки из лап, а он даже не рычал, только смотрел – прямо в душу. Назвал Бароном – есть в нём что-то благородное, несмотря на помойное прошлое...»

Марина перелистнула несколько страниц:

«Андрюшка с Бароном не разлей вода. Вместе спят, вместе гуляют. Жена ворчит – мол, собака не игрушка, а я радуюсь. Пусть сын учится заботиться, любить, быть ответственным. Собака лучше любых учителей научит...»

Дальше шли короткие записи – будто дневник, который отец вёл все эти годы:

«Сегодня Андрей впервые сам повёл Барона к ветеринару. Тринадцать лет парню, а ответственности больше, чем у иных взрослых...»

«Барон опять вытащил Андрея из депрессии. Первая любовь, первое разочарование – а пёс как чувствует, не отходит ни на шаг...»

«Андрей уезжает в университет. Барон целый день лежит у его двери. Как объяснить собаке, что хозяин вернётся только на выходных?»

Последняя запись была датирована за месяц до ухода свёкра:

«Барон первый почуял неладное. Когда прихватило сердце, не давал мне встать, лаял, звал Тому. Если бы не он – не писал бы сейчас эти строки. Андрей, сынок, если читаешь это – береги старину. Он не просто пёс, он – память. Обо всех нас, о твоём детстве, о нашей семье. Знаю, что когда уйду, ему будет тяжело – он же всё понимает. Позаботься о нём. Последняя просьба...»

Марина закрыла тетрадь. В горле стоял комок. Вечером она положила дневник на стол перед мужем:

– Прочти. Только не наискосок, а внимательно.

Андрей читал до поздней ночи. Марина слышала, как он ходит по комнате, иногда останавливаясь у старых фотографий на стене.

Утром его разбудил шум из кухни. Алиса, уже одетая в садик, кормила Барона с ложечки:

– Ещё ложечку, песик! Это вкусное, куриное, мама специально для тебя варила...

Андрей замер в дверях. Барон, увидев его, попытался встать, но задние лапы подвели. Андрей подхватил пса, помогая подняться:

– Тихо, тихо, старина... – голос дрогнул. – Давай-ка я тебе помогу.

Вечером Барону стало хуже. Андрей сам повёз его в клинику – лучшую, о которой раньше и слышать не хотел. Капельницы, уколы, специальный массаж...

– Это возрастное, – объяснял ветеринар. – Но при правильном уходе можно поддерживать качество жизни.

Теперь по вечерам вся семья собиралась в гостиной. Алиса показывала Барону свои рисунки, Марина расчёсывала его поседевшую шерсть, а Андрей... Андрей просто сидел рядом, иногда почёсывая пса за ухом – как в детстве.

– Помнишь, как ты меня из речки вытащил? – говорил он тихо. – Я тогда наврал родителям, что сам выбрался. А ты же приволок меня за шиворот, как щенка...

Барон слушал, положив голову ему на колени.

Их утренние прогулки стали новой традицией. Андрей специально вставал на час раньше, чтобы Барон мог идти в своём темпе. Иногда они просто сидели на скамейке, глядя на восход, и Андрей рассказывал дочери истории из своего детства.

– Знаешь, Алиса, когда мне было как ты, мы с дедушкой и Бароном ходили сюда запускать воздушного змея...

– А Барон его не съел? – хихикала девочка.

– Нет, но однажды случайно порвал хвост, когда змей упал в кусты. Дедушка тогда не ругался, просто сказал: «Ну что ж, будем клеить новый – вместе!»

Весна в тот год выдалась ранняя. Барон всё чаще останавливался на прогулках, тяжело дыша. Но глаза его светились той же любовью, что и пятнадцать лет назад, когда маленький Андрей вытащил его из-под машины.

В его последний день было необычайно тепло. Андрей взял отгул на работе, словно чувствуя что-то. Они долго сидели в парке – он, Барон и Алиса. Девочка плела венок из первых одуванчиков и надела его на седую голову пса.

– Папа, смотри – Барон как король!

– Да, малыш. Он всегда был королём верности.

А несколько часов спустя, Барон тихо уснул на своём любимом месте у батареи. Андрей сам выбрал место в саду, под старой яблоней, где они когда-то играли с отцом и маленьким чёрным щенком.

А ещё через месяц Алиса прибежала с улицы с котёнком за пазухой:

– Папа, его бросили у помойки! Можно оставить? Я буду заботиться, честно-честно!

Андрей посмотрел на жену, на дочь, на дрожащий пушистый комок:

– Конечно, солнышко. Кому, как не нам, знать – любовь измеряется не деньгами на корм и лекарства.

И где-то там, за радугой, старый пёс по кличке Барон вильнул хвостом и улыбнулся – по-собачьи, одними глазами. Его последняя миссия была выполнена: он научил маленького человека любить так же преданно и безусловно, как умеют только собаки.

БОМКА

Он, вообще-то, очень любил бегать на улицу, чем повергал свою хозяйку в сильнейшее волнение и даже депрессию, когда слишком долго там задерживался.

Но попробуй откажи коту, который вырос на улице и привык к её дыханию. Особенно он бывал активен весной. Когда почки распускаются, птицы поют красивые песни, а в душе...

Этакое брожение, ожидание перемен и любовь... Любовь расцветает, как прекрасный цветок.

Возвращался он после боёв, весь поцарапанный, но гордый и очень довольный. Чего нельзя сказать о женщине, его хозяйке.

Она лечила его раны и уговаривала не ходить на эту противную улицу, тем более, что жили они на пятом этаже. И путь туда и назад был очень непростым.

Но он, немного придя в себя, вновь садился перед дверью и дёргал ручку, пока она не открывала и не подхватывала его на руки...

А недавно случилось вот что. Он стал особенно настойчив в своих просьбах выпустить, чем причинял ей сильные страдания. Она боялась, что однажды он не вернётся, но он стал вести себя довольно странно.

Прибегал ненадолго, а через часок, отдохнув и наевшись, опять уходил. Может, она так бы и не обратила внимание на эти странности, если бы однажды он не стащил замороженную куриную ножку и не стал биться в двери головой.

• Куда? Куда тебя несёт, Бомка? Зачем тебе эта ножка? Ты что, голодный?

Но Бомка упрямо колотил в двери, не выпуская изо рта большую и тяжелую куриную ногу. В глазах его были отчаяние и страх.

И тогда она решила проследить, куда он пойдёт...

Женщина открыла перед ним двери, и он рванул вниз по лестнице. Она пошла следом, стараясь не упустить его из виду.

Бомка выскочил из подъезда и побежал куда-то в дальний угол двора. Там была сложена старая мебель, давным-давно приготовленная соседями к вывозу на мусорку, но так и оставшаяся стоять здесь по причине отсутствия машины.

Протиснувшись между старыми шкафами, она увидела их...

Маленькая серая кошечка и трое котят, а рядом сидел Бомка с совершенно довольным видом.

Кошка принялись грызть твёрдую, замороженную куриную ножку. Котята смотрели на маму и большого серого кота малюсенькими, совсем недавно открывшимися глазками.

Бомка довольно мурлыкал...

Женщина почему-то схватилась за сердце, которое дало перебой. Оно забилось тревожно и что-то заболело внутри. Она прислонилась спиной к шкафу, потом тихонько вышла из укрытия и пошла по направлению к дому.

Через десять минут она вернулась, неся большую и старую спортивную сумку с пледом внутри.

Когда она подошла к семейству, Бомка узнал её и приветливо мяукнул, а кошка-мама зашипела и прикрыла собой своих котят.

• Не бойся меня, маленькая, – сказала женщина. – Не бойся. Вон, у него спроси... – она кивнула на Бомку, – Он тебе всё расскажет.

И серый кот согласно мяукнул.

Она сняла с плеча сумку и поставила её на землю.

• Я там, на скамеечке подожду, – сказала она коту. – Ты меня позовёшь, как уговоришь своё семейство.

Ждать пришлось довольно долго. Но через пару часов Бомка подошел к ней и потёрся об ноги. Она встала и пошла к ним. Кошка тревожно выглядывала из сумки и шипела.

• Иди к ним и успокой, – сказала хозяйка Бомке.

Кот запрыгнул в сумку, лёг рядом с кошкой и котятами, и тогда маленькая серая кошечка успокоилась и прижалась к своему кормильцу.

Женщина подняла сумку и постаралась нести её очень осторожно...

Дома она постелила в самый укромный уголок тёплый старый плед, и постепенно кошка-мама поняла, чего от неё ждут. Она перетащила котят в своё новое гнездо и легла рядом с ними.

К вечеру большой серый кот по имени Бомка ходил по квартире, и котята бегали за ним, смешно разъезжаясь лапками на скользком полу. Кошка тревожно мяукала.

Женщина сидела на диване и наблюдала за ними.

• Никогда не думала о тебе так, – сказала она Бомке.

Он вдруг остановился и посмотрел на неё, и в его глазах было точно то же самое:

"Никогда не думал о тебе так!"

• Значит, мы оба ошибались, – заметила женщина.

*

Больше Бомка на улицу не бегает. Он запрыгивает на подоконник, с тоской в глазах смотрит и вдыхает воздух улицы. А котята садятся рядом с ним. Они толкают его своими головами и играют.

Женщина подходит и гладит своего Бомку:

• Ты мой герой, – говорит она ему, и он в ответ смотрит на неё.

И в его глазах – благодарность и ещё что-то такое, чего людям понять не дано. Что-то такое, до чего нам ещё расти и расти...

А кошка-мама давно уже привыкла к женщине и предпочитает проводить время на коленях у своей спасительницы. Она обожает, когда ей гладят животик.

Милочка – так её теперь зовут.

А с улицы доносятся запахи и звуки. Там другая жизнь. И там ещё много глаз, которые надеются на спасение и ждут.

Ждут, ждут, ждут...

Дождутся ли?

И когда я прохожу мимо этих глаз, меня охватывает чувство обречённости и бессилия. И я не решаюсь посмотреть им в глаза.

Не решаюсь...

Вот так.

Автор ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

ВОСПИТАТЕЛЬ

Вот уже пятнадцатый год Клавдия Ивановна работала в детском саду. На работу прибегала к семи, проветривала группу и поливала хойю. Складывала кубики и беличьи кисточки. Встречала Машу, Петю, Олимпию, Эдварда и Карамель.

В девять на завтрак – ведро молочной каши и хлеб с кубиками масла. Затем грамота и прыжки на одной ноге. Поиск шапок и шнуровка ботинок. Прогулка вдоль венгерской сирени, черной смородины и черемухи со странным названием Маака. Обход плодово-ягодного сада и полив кинзы. Забег на велосипедной дорожке и игра в бездомного зайца. Обед из трех блюд, сон и создание фетрового календаря.

Дети свою воспитательницу любили и называли просто – Околодивановна. Она отвечала взаимностью, трудилась в две смены и являлась домой безголосой и с бессмысленным выражением лица. Снимала боты и еще некоторое время сидела в коридоре, наслаждаясь объемной и очень занимательной тишиной. Вспоминала, как вчера картину с изображением природы дети назвали «пиздаж», а позавчера доказывали, что к близким родственникам помимо дядей и своячениц, относится еще и любовница. Однажды ее чуть не задушил один холеричный папа. Он влетел с малиновым лицом и заорал: «Чему вы учите детей!» Клавдия побледнела, а тот потребовал от дочери повторить выученную на занятии фразу. Девчушка с готовностью вместо «щи да каша – пища наша» – пролепетала: «си да каша – пися наша».
В целом, все у нее было хорошо. Дети, сказки, утренники. Сегодня, на занятии по природе разбирали признаки весны и долго обсуждали, что такое «оттепель» и «капель». Один продвинутый мальчик поднял руку: «Я знаю кто такой кобель!» На музыке после прослушивания «Клоунов» Кабалевского переспросила, кто написал такую бравурную вещь. Дети притихли.

• Композитора зовут Дмитрий....

Знаток «кобелей» охотно продолжил:

• Нагиев.

Вот только мама переживала одиночество дочери, как свое собственное, и все пыталась подсуетить Стасика – соседа снизу и Володьку- холостяка пенсионного возраста. Отправить дочь в Генгорку, что на Азовском море или в Лебедевку. Клава прикрывалась тем, что во время отпуска белит в саду потолки и прибивает штакетник в виде цветных карандашей.

С Лисичкиным Еремеем она познакомилась на курсах повышения квалификации. Парень оказался единственным воспитателем мужского пола и даже работал в недалеко от всеми любимого в городе фонтана-яблока. Сперва коллеги поспорили с какого возраста нужно приучать к горшку, сошлись на едином мнении насчет запоминания цифр и под конец придумали свою методику рисования углем. Он тоже, как и Околодивановна, приезжал на работу ни свет ни заря, устраивал проветривания и прятал в шкафчиках сюрпризы.

Через год у Еремея и Клавы произошло три важных события. Они поженились, открыли свой детский сад с хитрым названием «Лисичкин дом» и родили Гликерию. А какое имя еще так созвучно с милой фамилией «Лисичкина»?

Автор: Ирина_Говоруха

ПРИХОДЯЩИЙ ПАПА

Она была самой простой, обыкновенной кошкой, при взгляде на которую даже не мелькала мысль о породе.

«Стандартная дворовая», разве что, с полосками разных оттенков бурого и белыми передними лапками. Она жила в подсобке пункта приема стеклотары. С одной стороны, как бы и пристроена, и как бы сама по себе.

То ли дело он!

Черный, без единого волоска примеси, с походкой заправского мачо, кот был виден издалека. Ни разу не попрошайка, ходил себе по своим кошачьим делам, держа вежливую дистанцию с малышней, норовившей «погладить котика».

Такие разные, они нашли друг друга.

И перед нашими окнами проходила история любви и история приходящего папы.

Дело было летом.

После 19 часов пункт стеклотары закрывался, работники расходились по домам. А кошка выводила на прогулку малышей. Облюбованная ею зеленая полянка возле задних ворот освещалась ласковым вечерним солнцем. Три котенка – один, самый маленький, весь в маму, с такими же бурыми полосочками, и двое – черных-пречерных. Дети возились и играли, кошка сидела рядом, присматривала и ждала. Наконец, во дворе показывался большой черный кот. Он всегда появлялся с разных сторон, но в итоге оказывался возле ближайшей к семейству припаркованной на ночь машины, прямо возле колеса. Я смотрела из окна, как он, невидимый для котят, занимает свой наблюдательный пост и переглядывается с кошкой.

Убедившись, что котята под присмотром, мама что-то говорила детям, тыкаясь в каждого носом, и оставив их на солнышке, уходила. Малыши оставались одни. То есть они думали, что одни. На самом деле со своего наблюдательного пункта папа бдил, чтобы крошек никто не обидел.

Где-то через час возвращалась кошка.

Она подходила к малышам, снова тыкалась в каждого носом, проверяя, все ли в порядке и усаживалась рядом. И вот теперь появлялся папа. Пока мама отвлекала на себя внимание, кот менял дислокацию и шел к детям как бы со стороны. Поприветствовав каждого, он присаживался рядом с кошкой. Клянусь, они общались! Что-то она рассказывала, а кот кивал своей лобастой головой, соглашаясь, что-то говорил он, и она смотрела на любимого.

Солнце потихоньку уходило с лужайки. В какой-то момент кот вставал, тыкался носом в жену, затем в каждого из котят и уходил. Прогулка заканчивалась, кошка немедленно загоняла детей в щель под воротами. Обитатели пункта приема стеклотары шли спать.

Котята росли.

Вечерние посиделки оставались неизменной традицией.

Но теперь кошка выводила котят не только вечером, но и днем, без кота.

В какой-то из дней я подскочила к окну из-за дикого крика. Кричал котенок. Накануне в домике тарного пункта оторвался длинный кусок дождевой трубы, тот самый, с загогулиной на конце. Труба валялась и один из котят решил ее исследовать. В трубу-то он залез, она достаточно широка, чтобы вместить не только котенка, но и взрослое животное. В сущности, никакой опасности не было. Кроме того, что забравшийся внутрь малыш, не увидел выхода: труба изгибалась и он решил, что застрял в ней навсегда. Испуганный ребенок может поднять изрядный крик. Кошачий – не исключение. К тому же труба резонировала, превращая плач в рокочущий мяв. Кошка немедленно ринулась на помощь дитенку. Она пробовала достать его лапой, суетилась и так, и эдак, но без видимого успеха. Малыш вопил и не доставался.

Тогда кошка, загнав остальных детей под ворота, ринулась за помощью.

Минут через десять во двор вбегали оба родителя: большой черный кот и полосатая кошечка. Кот немедленно ринулся к трубе. Попытался достать ребенка лапой – не вышло. Метнулся к изогнутому концу, заглянул, вытащил голову. Прошел вдоль орущей дурным голосом трубы, оценивая ситуацию. И, приняв решение, улегся у длинного конца, аккуратно протискивая свое большое тело вовнутрь. Котенок заткнулся. Мы смотрели, как черное тело медленно протискивается в трубу. За головой внутрь ушли плечи, потом спина, и вот уже пропал и хвост. Кошечка в тревоге металась вдоль трубы, не зная, как помочь. Наконец, из изогнутого конца вывалился перепуганный черный котенок. А следом за ним с трудом протиснул свое большое тело сквозь гнутое колено трубы и сам кот.

Похоже, ему пришлось не сладко, он встряхивался, потягивался, всячески пытаясь привести в порядок сплющенное в туннеле тело. Затем отправился к котенку. Тот, измученный, перепуганный, заплаканный, лежал рядом с мамой. Отец внимательно обнюхал дитенка с головы до ног, потрогал своей сильной черной лапой. Убедившись, что дите цело, пару раз шлепнул его этой самой лапой, чтобы не лез куда не надо, не подумав. И отправил под ворота к остальным детям. Затем уселся рядом с расстроенной перепуганной кошкой и ласково потерся головой о ее плечо. «Не расстраивайся, все хорошо», – казалось говорил он.

Через несколько минут, убедившись, что семейство в порядке и любимая больше не переживает, он ушел. Чтобы вернуться вечером к семье.

Котята стали еще старше.

Солнца становилось меньше и темнело гораздо раньше.

И однажды в вечерних сумерках мы стали свидетелями удивительного зрелища: во дворе открылась кошачья школа.

Вдоль сетчатого заборчика, отгораживающего штабеля деревянных ящиков для стеклянной тары двигалась процессия: впереди – большой папа-кот, за ним – по росту, два черных котенка и замыкающий полосатик.

Папа крался. Дети повторяли за ним. Папа прыгал. Дети – тоже.

А мама сидела зрителем и удовлетворенно наблюдала, как ее, – нет, их дети, – осваивают кошачью науку. В какой-то момент папа решил, что настала пора карабкаться по бревнышку, удерживающему сетку. Кот полез вверх, цепляясь когтями и двое черненьких – за ним. А полосатый малыш заробел. Он уселся на свою мохнатую попку и только смотрел, как братья, – а может сестры, кто их, этих котят разберет, – карабкаются вверх, цепляясь коготками.

Кошка попыталась образумить дитенка, но безуспешно.

Отцу это не понравилось.

Он спрыгнул вниз и решительно направился к «двоечнику». Наклонился и что-то сказал. Во всяком случае объяснил достаточно, чтобы котенок со всех ног кинулся догонять братьев, осваивающих бревнолазание.

Дети путешествовали вверх-вниз по бревну, а кот и кошка сидели рядом. Время от времени голова кота терлась о плечо избранницы, словно говоря: «Смотри, какие у нас славные малыши». И кошка благодарно терлась в ответ.

Эти котята выросли.

Но много лет я, приезжая к маме, наблюдала, как летним вечером кошка выводит на полянку котят, а под машиной прячется, обеспечивая охрану семьи, большой черный кот, приходящий папа.

Автор: Елена Корджева

Визг не прекращался и становился все яростнее. Алексей метнулся на шум и увидел, как серая, худенькая кошка изо всех сил отбивается от двух рослых псов, то отступая, то нападая на лохматых...

Все складывалось хорошо в спортивной карьере Алексея. Выполнив норматив кандидата в мастера спорта по рукопашному бою, он призвался в aрмию. Там заметили парня и за год службы в спортивной роте, он стал мастером спорта, чемпионом округа.

После слyжбы молодого, перспективного парня после нескольких выставочных бoев пригласили в профессиональный спорт по боям без правил. Сергеич, тренер, который растил его из пацанов, был категорически против:

– Рано, Леха, сломают и выбросят! Тебе еще расти и матереть. Профи никуда от тебя не денутся. Пусть подождут...

Но обещания славы и больших денег вскружили молодому парню голову. Пару боев он выиграл. В третьем – не повезло.

Возрастной, опытный боец, обманным движением вынудил Леху чуть опустить левую руку и сокрушительным ударом в челюсть отправил его на канвас, где и добил несколькими мощными ударами в голову, хотя было достаточно и первого.

Восстанавливался Алексей долго. Тяжелое сотрясение, сродни контузии, и ухудшение зрения поставили крест на спортивной жизни. Дальнейшие перспективы выглядели не радостно.

Институт он забросил еще до службы, профессию не приобрел. Как и чем жить дальше – не представлял. Хотя были недвусмысленные предложения от темных личностей, навестивших его еще в бoльнице. Но Сергеич обоих спустил с лестницы, не интересуясь мнением Лехи:

— Один раз дал слабину, не настоял на своем и вот результат – сломали парня. А с этими дельцами свяжешься – жизнь покорежишь, если вовсе ее не лишишься! Лучше поезжай-ка ты в летний детский лагерь. Супруга моя, Лариса, там директором, все хотела меня туда физруком устроить. Но мне своих бойцов на первенство области готовить надо. Порекомендую тебя, справишься. Заодно отдохнешь, отвлечешься, а там – видно будет. Кстати, может, и ребят перспективных разглядишь...

Дорога к детскому лагерю шла через березовый лес. Хотелось остановиться, зaкрыть глаза и вдыхать, вдыхать этот осязаемый воздух полной грyдью. Казалось, что нет в мире больших городов и шумных трасс, нет человеческих страстей и вечной борьбы за что-то, нет и никогда не было.

А есть — зеленый ковер молодой травы, изумрудные кроны деревьев, дающие тенистую, ароматную прохладу. И тишина...

Рядом с тропой, в кустах кто-то яростно взвизгнул, затем раздался собачий лай и горестное поскуливание. Визг не прекращался и становился все яростнее. Алексей метнулся на шум и увидел, как серая, худенькая кошка яростно отбивается от двух рослых псов, то отступая, то нападая на лохматых.

Еще один пес, получив когтистой лапой по носу, обиженно поскуливал, не решаясь вновь вмешаться в свару. Схватка была явно неравной и шла не на жизнь, псы нападали с двух сторон, кошка вертелась юлой.

Но силы оставляли ее, она уже подволакивала укушенную заднюю лапу, и только яростный визг ее не ослабевал.

Алексей шумнул на псов, те кинулись в рассыпную. Кошка от неожиданности тоже было шарахнулась в сторону, но остановилась и, прихрамывая, подошла к стaрой березе, из-за которой выглядывали две испуганные усатые мордашки с округлившимися глазами. И хоть дышала она тяжело, и видно было, что ее беспокоит раненая лапа, она принялась вылизывать не рaну, а котят.

— Вот оно что! – Алексей присел рядом. – Могла ведь и на дереве переждать, но тогда... Нельзя вам здесь оставаться. Они вернутся и закончат начатое. Ты — славная мамашка и должна жить. Собирайтесь, будете жить со мной. Хотя, чего вам собирать? Все ваше – при вас: усы, лапы и хвосты.

Алексей погладил котят, те доверчиво потянулись к нему. Кошка-мама, успокоившись после схватки, замурчала и благодарно лизнула ему руку.

— Решено! Котятки, лезьте за пазуху, Мамаша, тебя понесу на руках. Тут уже недалеко. Лариса Юрьевна добрая женщина, она разрешит.

У ворот лагеря его встретила стайка ребятишек лет десяти-двенадцати. Они окружили Алексея, с интересом рассматривая его подопечных.

— Вы, наверное, Алексей Иванович, наш спортивный руководитель? – спросила его конопатая девочка и, не дожидаясь ответа, кинулась на территорию, – Лариса Юрьевна! Алексей Иванович приехал! Спортивный руководитель! С котятами!

— Лешенька! Ну наконец-то! – Лариса Юрьевна знала всех воспитанников своего мужа. – Откуда котята? О Господи, что у нее с лапкой? Быстро к медработнику, она поможет! Ребята, отнесите ее к нашей Мариночке, она ее полечит.

К вечеру все устроилось. В комнате Алексея, на коврике мирно дремала кошка – Маня, получившая имя от Марины, молоденькой медработницы. Неугомонные котята резвились друг с другом, изображая из себя неустрашимых тигров, веселя Алексея и ребят, которым пришелся по дyше новый физрук — такой сильный, но добрый и совсем не вредный.

— А правда, что Вы мастер спорта по рукопашному бою? А нас Вы научите драться? – теребили они его.

— А все могут научиться, даже девочки? – это уже конопатая.

— Нет, ребята, драться я вас учить не буду, – Алексей с улыбкой вспоминал слова своего тренера, Сергеича. – Рукопашный бой – это спорт, единоборство. И применять его в драке – непозволительно. Я хочу научить вас любить спорт, стать сильнее, выносливее, крепче. Вот этим мы и будем заниматься.

— Ну хотя бы пару приемчиков, — заныли пацаны, — в жизни ведь может пригодиться? Вдруг кто нападет, а ты – ррраз, ррраз! И все лежат!

— На всякого сильного бойца найдется еще более сильный, – Алексей потрогал свою челюсть, вспоминая пропущенный удар. – Побеждает не тот, у кого больше кулаки, а тот, кто смог избежать драки. Значит он – умнее.

— Но ведь бывают случаи, когда без драки не обойтись? – настаивали ребята.

— Бывает. Необходимая защита. Но это случай, когда решается вопрос – жить тебе или твоим близким, или нет. Вот тогда надо защищаться до конца. Тогда вам и пригодится сила, выносливость, которую дает спорт.

Он посмотрел на Маню, такую тихую и ласковую, которая, не переставая мурлыкать, вылизывала своих угомонившихся котят. Рассказал ребятам о том, как она билась с тремя псами, защищая своих детей, готовая yмeреть в бою, но не сдаться.

— Если бы она была одна, она бы просто убежала, взобралась на дерево, где ее не достали псы. И это тоже победа – собаки остались бы в дyрaках. Но это был как раз тот случай, о котором я вам говорил.

Ребята уже другими глазами смотрели на Маню. В них было восхищение смелостью кошки и безграничное уважение.

— Ну хорошо, — Алексей хлопнул себя руками по коленям и встал со стула, — кое-чему я вас научу, а именно – защищаться и защищать.

Его последние слова потонули в радостном визге ребят...

Три месяца пролетели, как один день. Ребята разъезжались по домам, и каждый подходил с родителями к Алексею. Родители благодарили его, отмечали, как повзрослели их дети, окрепли, стали серьезней и уверенней. И разговоры у них только про физрука.

Приехал и Сергеич. Дружески похлопав Алексея по плечу, осведомился:

— Какие планы на будущее?

— Буду поступать. В педагогический. С Ларисой Юрьевной обсудили.

— Вот это я одобряю. Всей душой одобряю! – Сергеич светился улыбкой. — Закончишь – придешь на мое место. Мне уже тяжеловато с пацанами. А перспективных нашел? Есть такие?

— Есть. Девчонка одна, рыжая, в конопушках. Упертая, своего добьется.

— Девчонка? – Сергеич хмыкнул. – Смотри, тебе ее на канвас выводить, когда повзрослеет. А кстати, где твои кошки? Лариса мне все уши прожужжала, какие они замечательные.

— Одного котенка она забрала. Будет у тебя еще один воспитанник. Еще одного – Марина выпросила, медработник. А Маню я никому не отдам. Такой боец мне самому пригодится. Кое-чему она меня в этой жизни научила...

— Марина, говоришь? Хорошая девочка. Одобряю. – Сергеич слышал только то, что хотел слышать. – Да не красней, боец! Говорю же – одобряю!

И посмеиваясь, вновь похлопал его по плечу...

Автор: Тагир Нурмухаметов

КОТ С ПРИДАНЫМ

Кате не хватало на проезд, и она застенчиво стояла на остановке, переминаясь с ноги на ногу, и не знала, как начать разговор с взрослыми.
Люди входили в останавливающийся на остановке общественный транспорт и выходили из него, не обращая никакого внимание на девочку.

Екатерина села на скамью под навес и загрустила. С ней это случилось в первый раз. Музыкальная школа, в которой она училась уже третий год, находилась в пяти остановках от дома. Идти далеко и страшно. А попросить на проезд стыдно.

«Вот права была мама, когда говорила, что с собой всегда нужно брать не только проездной, но и мелочь: где за проезд на коммерческом транспорте рассчитаться, где булочку купить».

Кате показалось, что заурчал живот. Она прислушалась. Есть ей, несомненно, хотелось, но урчало не у неё.

Девочка осмотрелась: на остановке она была одна. Катя обернулась, тоже никого. Потом посмотрела под скамью. Забившись в дальний угол, там сидел кот. Молодой полосатый кот. Грязный, с прилипшим репейником на спине. Он сидел, обернувшись своим шикарным пушистым хвостом и прищурив глаза.

• Так это у тебя урчит в животе? – рассмеялась Катя и полезла в сумку.

В школьной столовой давали сосиски в тесте на обед, и Катя взяла выпечку с собой, чтобы перекусить в музыкальной школе, но времени совсем не было, и перекус остался в сумке.

Кот сделал вид, что его это не касалось. Екатерина развернула пакет, вынула из теста сосиску и, положив её на салфетку, пододвинула к коту.

• Ешь.

Кот сделал вид, что его не интересует еда, при этом его живот вновь издал звук.

• Кис-кис, – позвала Катя.

Кот округлил глаза, осмотрелся и, не отводя глаз от сосиски, подошёл. Долго нюхал, а потом съел еду так быстро, что, казалось, даже не жевал. Облизнулся и ушёл на прежнее место под скамью.

Ещё несколько автобусов подъехали и отправились в рейс дальше. На остановке никто не вышел и не зашёл.

Катя вздохнула. Посмотрела на кота и сказала:

• Видимо, буду здесь жить с тобой. Никак мне домой не уехать, билет купить не на что.

Кот на слове «билет» встрепенулся, как будто услышал знакомое слово.

• Так тебя зовут Билет? – переспросила девочка, и кот мяукнул. – А я Катя.
• Хоть кто-нибудь пришёл что ли, – Катя осмотрелась. Никого. Обеденный перерыв уже прошёл, а до окончания рабочего дня ещё час-два. – Денег у меня на билет нет, проездной посеяла где-то.

Кот, внимательно слушавший девочку, вдруг ушёл за остановку.

• Ну вот. Теперь и ты ушёл.

Вернулся кот быстро. В зубах у него была денежная купюра. Он положил её на салфетку, где недавно лежала сосиска.

• Пятьдесят рублей! – воскликнула Катя. Девочка подняла бумажку.

«Настоящая».

К остановке тем временем подъехала маршрутка.

• Спасибо, Билет! – крикнула Катя на прощанье и уехала.

*

История с котом не выходила у девочки из головы. Впрочем, больше на остановке она его не видела. Спросила как-то у женщины, не знает ли она, куда делся кот.

Та пожала плечами:

• Жалко котейку. Часто сидел здесь на остановке. Кто-нибудь выходит, выбрасывает билет, а он бежит за бумажкой, думает, что это ему еду кидают.

Катя сейчас поняла, откуда у кота были деньги, видимо кто-то выронил, а он подобрал. Затейливо.

Незаметно наступила зима. Похолодало. Снег уже лёг и больше не таял.

Катя вновь возвращалась из музыкальной школы, она сидела на своей остановке и ждала автобус.

• Мяу, – раздалось рядом.

Катя вскочила и стала осматриваться.

• Билет! – воскликнула она. Кот, увидев, что девочка его заметила, засеменил, иногда останавливаясь и мяукая, и повернул куда-то за остановку. Катя пошла за ним.

Чуть дальше в кустах стояло две коробки, которые, видимо, служили коту домом.

Кот остановился у одной коробки и дождался, когда Катя в неё заглянет.

• Что там, что ты хочешь мне показать?

Катя открыла её. Там были собраны различные бумажки, билеты, пакеты, были и мелкие денежные купюры.

Во второй коробке что-то запищало.

Катя открыла и вторую коробку.

• Котёнок! Билет, ты же вроде кот? – Катя осмотрелась. Кошки нигде не было видно.

Билет сидел рядом и смотрел жалобными глазами.

Катя постояла ещё.

Кот прошёл в коробку и лёг с котёнком рядом, чтобы согреть его.

• Ясно. Одни вы, – вздохнула Катя. – Мама, конечно, будет не очень рада такому коту да ещё и с приданым, но что делать, не оставлять же вас здесь.

Катя взяла котёнка, обернула его в свой шарф и пошла к дороге. Кот позвал её, напомнив о деньгах.

Катя рассмеялась, собрала почти двести рублей и пошла к остановке.

Билет так и остался сидеть на том же самом месте.

• Билет, – Катя повернулась и позвала его, – кис-кис, пошли с нами, кто котёнка воспитывать то будет, у меня учёба.

Кот побежал следом.

Билет и котёнок остались жить у Кати дома.

НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

Когда Аспирин вернулся домой с трехдневного «загула» (ходил в соседнюю деревню любовь искать), его ждал ну очень неприятный сюрприз. Во дворе бегали лютые враги — собаки. Точнее они были еще щенками, но сути дела это не меняет.

Враги, они в любом возрасте остаются для него врагами. И «давить» их надо, пока маленькие.
Да, у Аспирина никогда не ладилось с собаками: только увидит он пробегающую на расстоянии четырех прыжков лохматую дворнягу (других в его местах обитания не водится), сразу шипит громко, выгибается мостиком. А те лают на него в ответ.

В общем, нелюбовь была взаимной.

Хорошо хоть дома было безопасно.

Вот за что Аспирин любил своих хозяев (деда с бабкой), так это за то, что они не держали собак.

Так он был благодарен им за это, что по вечерам усаживался на их кровати, прямо в изголовье, и лечил головы: то к бабке своей любимой прижмется на часок, то к деду — на два.

Что самое удивительное: эффект был.

Если раньше хозяева просыпались утром с трудом и голова у них часто болела, то после проведенной ночи в компании своего пушистого Айболита они чувствовали себя лет на тридцать моложе, и головные боли не тревожили совсем.

За это и прозвали они питомца Аспирином, хотя раньше кот был Васькой.

Но Вась этих столько по деревне бегает... А вот Аспирин он один. Единственный и неповторимый.

На сэкономленные деньги хозяева периодически баловали своего лекаря разными вкусностями.
А тот после сытного ужина еще больше угодить старается. В общем, любовь была взаимной.

Стоял Аспирин возле калитки, и усердно думал, что ему делать. Как поступить.

Давненько такого не было, чтобы собаки к нему во двор так бесцеремонно вторгались.

Сразу понятно, что не местные.

А чьих тогда эти щенки будут?!

Вот это и пытался понять кот, чтобы грамотно выстроить линии обороны и атаки.

— О-о! Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! — расплылась в улыбке баба Вера, стоя на крыльце дома.

Аспирин не сдержался и мяукнул в ответ, чем привлек внимание щенков, которые в это самое время гоняли по двору его любимый мячик. Оставив мячик в покое, они синхронно повернули головы и с нескрываемым любопытством уставились прямо на кота.

Такого зверя они видели впервые.

Потратив на раздумья от силы секунд двенадцать, щенки бросились в его сторону.

Уж очень им захотелось познакомиться с этим недопсом, похожим на них, но немного другим.
На крыльцо вышел Андрей, сын бабы Веры, поежился от холода, и затем задумчиво посмотрел в сторону калитки.

— Кот твой не испугается?

— Аспирин-то? Не должен.

Щенки звонко залаяли, а кот, взъерошив шерсть и громко шипя, забрался на забор.

— Я больше за щенков твоих переживаю, как бы он ничего им не сделал. Собак ведь с детства не любит.

— Альме и Франку? — рассмеялся сын. — Нет, они у меня ничего не боятся. Тем более их двое, а кот твой один. Преимущество на их стороне. Смотри, загнали его уже на забор.

Когда Аспирин путем несложных логических умозаключений понял, что незваные гости являются ему типа «дальними родственниками», он немного успокоился.

Однако сдавать позиции не собирался.

Поэтому, как только хозяйка вместе с сыном вошли в дом, кот спрыгнул с забора и набросился на приезжих.
Дерзко и без предупреждения. Так Аспирин поступал со всеми своими врагами! Без исключения.

Растопырив когти, он выполнил «двоечку» передними лапами, чем явно озадачил Франка. То же самое Аспирин собирался повторить и с Альмой, стоявшей в метре от брата.

Но та, видимо, вспомнив, что она девочка и драться ей вовсе необязательно, сразу дала заднюю.

После этого Аспирин, довольный собой, направился на крыльцо дома, где улегся на старый дедов тулуп (кстати, очень теплый), и периодически открывал глаза, чтобы оценить обстановку на территории. Всё было спокойно: щенки сначала молча сидели, обиженно глядя на странного зверя, после чего стали бегать по снегу.

А что еще им делать зимой-то?

На следующий день Аспирин снова озадачил щенков своим «гостеприимством».

Но на этот раз за то, что они позарились на святая святых: позволили себе выпить воды из его миски.
Аспирин мог простить им игру с его мячиком, но есть из его миски и пить из его миски было запрещено.

В последующие дни кот, размахивая лапами налево и направо, объяснял приезжим, что нельзя без спроса лежать на дедовом тулупе, нельзя наступать ему на хвост (даже случайно), нельзя к нему подкрадываться сзади, нельзя...

Этих «нельзя» было очень много.

Чуть ли не целый воинский устав. Впрочем, разве может быть иначе в условиях «военного времени»?

Через неделю щенки уже даже на улицу боялись выходить. Но их все равно выгоняли погулять и им приходилось нервно озираться по сторонам, чтобы успеть вовремя заметить несущегося на них кота.

Люди в отношения животных не вмешивались.

— Стерпится, слюбится, — говорила баба Вера.

А Андрей никак не мог понять, почему его породистые щенки так боятся кота. Но когда узнал, что Аспирина и другие собаки боятся (считай, вся деревня), то немного успокоился.

В последние дни Аспирин подолгу лежал на ветке дерева, потому что снег таял и ходить по слякоти не было никакого желания. Зато щенки носились по двору как угорелые, получая неописуемое удовольствие, когда спотыкались и падали прямо мордой в грязевую кашу.

— Я их таких грязных в дом не пущу, — причитала баба Вера.

— Не переживай, я их помою сегодня, — отвечал матери сын.

Завтра Андрей собирался ехать обратно в город, поэтому сегодня целый день собирал вещи, складывал в сумки закатки разные и банки с вареньем. За лето мама его много чего наготовила. Теперь делилась всем этим добром с сыном. В общем, было ему чем заняться.

А Франку и Альме заняться было нечем.

Поэтому они, медленно и осторожно передвигаясь вдоль забора, чтобы кот не застал их врасплох, очень обрадовались, когда обнаружили дырку в заборе с видом на соседний участок.
Взрослая собака в нее не пролезет, а вот они могли. Как не воспользоваться этой возможностью?

Как говорится: в гостях хорошо, а у соседа лучше. Потому что там нет кота с острыми когтями.

Франк и Альма быстро пробрались в чужой двор и стали развлекаться. Эх, не научил их Аспирин самому главному...

На соседнем участке действительно не было котов. Зато там была собака. Очень большая и злая.

Собака эта, названная своим хозяином Тайфуном, полностью оправдывала свою кличку.

Кидается на всех без разбору: на котов, других собак, людей.
Наверное, потому что всю жизнь на цепи провела, а может, именно поэтому и сидит на цепи...

...что характер у нее такой вспыльчивый.

Дырку в заборе это, кстати, Тайфун сделал, когда хотел Аспирина схватить. Тот еле ноги унес.

Кот с тех пор к забору ближе чем на метр не приближался. От греха подальше. А вот щенки этого знать не могли.

Поэтому, когда Тайфун выскочил из будки и рявкнул пару раз, они не разбежались в панике, а, наоборот, дружно стали вилять хвостиками: «своего» встретили. Это не недопес, а нормальная собака. Разве она может им навредить?

Аспирин наблюдал эту ситуацию с высоты и тревожно дергал хвостом. Нервничал.

Да, он считает Альму и Франка врагами. Но ведь по совместительству они еще и его «дальние родственники».

К тому же, дети еще совсем.

Надо было выручать, вот только... Страх перед Тайфуном был такой сильный, что он долго не решался.

Кот спустился с дерева, подбежал к двери дома и стал громко мяукать. Но его никто не слышал.
Тем временем Тайфун подошел почти вплотную к щенкам, и в глазах его было... Да ничего хорошего там не было.

Аспирин подошел к забору, но когда соседская собака громко рявкнула, отскочил на три метра. Потом опять подошел и посмотрел в дырку. Тайфун уже прижал лапой к земле Франка, и его угрожающе открытая пасть нависла над малышом. Альма в это время пятилась к забору и жалобно поскуливала.

Вот тогда и забыл кот про свой страх. Быстро пролез в отверстие в заборе и бросился на врага.

Только уже не мнимого, а самого настоящего.

Поражение в этой битве могло стоить жизни...

Но про свою жизнь Аспирин сейчас не думал. Ему важнее было спасти своих гостей, ведь он в ответе за них.

Запрыгнув на спину Тайфуну, Аспирин выпустил все свои восемнадцать острых когтей и с силой вонзил их в тело собаки.

Пёс взвыл от боли и стал метаться в разные стороны, чтобы сбросить кота. Франк же в это время, сообразив, что к чему, быстро отскочил к сестре.

Они стояли возле забора, и с замиранием сердца сразу в четыре глаза наблюдали за яростной схваткой. Тайфун озверел не на шутку: грозно рычал и прыгал на месте.

Но и Аспирин вошел в раж. Всю свою злость он сейчас выплескивал на своем заклятом враге.
Такой шум стоял, что из домов выбежали на улицу хозяин Тайфуна, а также Андрей и его родители.

Щенки, перепугавшись, догадались, наконец, что нужно вернуться на безопасную территорию: сначала со страху пытались пролезть в дырку вдвоем, потом поняли, что надо по очереди. Слава Богу, успели вернуться домой живыми и невредимыми.

— Аспирин, Аспиринушка, иди ко мне! — кричала баба Вера, всерьез переживая за кота.

Но зря переживала.

Кот понял, что не так уж и страшен большой пес. Победить он его, конечно, не мог, но оторвался от души, потрепав ему уши, расцарапав нос и оставив много отметин на его широкой спине.

Правда, устал очень.

Выбрав удачный момент, Аспирин спрыгнул на землю и в несколько прыжков добежал до забора, а потом так же ловко перемахнул через него (через дырку лезть опасно, можно было хвоста лишиться).

Баба Вера схватила любимого кота, когда он подбежал к крыльцу и крепко прижала к себе.
А Тайфун на пару со своим хозяином еще долго возмущались за забором. Но то уже их проблемы.

Этим своим поступком Аспирин победил сразу трех своих врагов: Тайфуна, когда поборол свой дикий страх перед ним, и Альму с Франком, когда сделал их своими друзьями и вступился за них. Неудивительно, что вечером его ждал вкуснейший ужин.

*

Когда малышня уехала, Аспирин заскучал.

Не хотелось ему расставаться со своими «дальними родственниками». Но краем уха он услышал, что они приедут в начале лета.

Что ж, отлично!

Будет тепло и сухо, значит, можно будет устроить им обзорную экскурсию по деревне.

С просторов интернета.

Татуировка

Дверь в кабинет Кожина открылась, и на пороге возникли две женщины сильно похожие лицами, но с совершенно разными эмоциями на них.

«Мама и дочка», — понял Кожин. Такой дуэт специалисту, удаляющему татуировки, был знаком прекрасно, и мужчина приготовился к сложной операции.

Само удаление было на самом деле относительно простым и быстрым, а вот причитания целомудренных родителей ― долгими, нудными и болезненными для ушей.

Мама ― женщина юбилейного возраста ― была чернее тучи и явно готовилась излить трагедию на душу Кожина. Наверняка она спросит ― то ли в шутку, то ли всерьез: «Можно ли лазером вывести из девичьей головы глупость и желание насолить бедной маме?»

Кожин предложил дамам присесть и изложить суть трагедии. Глазами он изучил открытые участки кожи и понял, что проблема имеет куда более интимный характер. Красное от стыда лицо молодой девушки только подтверждало его догадки.

— Ну, говори, чего молчишь-то, — буркнула мамаша и обиженно отвернулась к стене. Ей хотелось, чтобы там было окно, в которое она смотрела бы с тоской и стыдом, но там был только календарь с рекламой средства от насморка ― на него маман и переключила внимание, иногда шмыгая носом.

— Не переживайте, — улыбнулся Кожин девушке и негромко, но так, чтобы мамаша слышала, добавил: — Никто вас насильно не может принудить что-то делать со своим телом.

— Вот! Слышала! — резко повернулась мать. — А у нас налицо принуждение!

Кожин глубоко вдохнул. Он привык к тому, что люди старшего поколения считают тату-мастеров демонами-искусителями.

— Понимаете, это очень деликатный случай, — начала издалека девушка.

— У нас почти все такие, — признался косметолог.

— Моя мама познакомилась с очень хорошим, просто замечательным мужчиной...

— Это не твое дело, — вставила свои пять копеек мать, а Кожин уже не понимал куда ведет этот разговор.

— В общем, этот мужчина очень серьезный и интеллигентный, но при этом добрый и слегка религиозный...

«Боже мой, куда ты попала бедная девочка...» — думал про себя Кожин и уже мысленно ненавидел мать бедняжки.

— А у моей мамы... — опустила девушка глаза в пол, зарделась и стала красной, как азербайджанский томат.

Кожин напрягся: они подошли к сути.

— В общем, у нее этот проклятый Джими Хендрикс на копчике, и его надо убрать.

— Чего-чего? — не понял Кожин. — Какого еще Хендрикса с маминого копчика?

— Да я сама говорю: какого Хендрикса она меня жизни учит?! — не выдержала мать и вскочила с места. — Малявка жизни меня еще учит. Как будто я сама не разберусь!

— Мам. Тебя Николай точно бросит, если увидит твои эти наколки, и ты останешься одна. Повзрослей, наконец. Мне стыдно, что я тебе должна это объяснять.

— Стоп, — начал приходить в себя Кожин. — Так тату у вашей мамы? Не у вас?

— Да! Говорю же, Николай у нее. На сайте они познакомились. Он ее замуж позвал. Это очень восприимчивый человек. И не любит всякую там рок-музыку, тату, пирсинг. Я маму еле уговорила из языка штангу вынуть перед первым свиданием и маникюр нормальный сделать, без этих черепов дурацких.

— Зануда... — прошипела мать.

Кожин чуть не выпал в осадок. Он взглянул на обиженного возрастного ребенка и на праведную и упертую брюзгу двадцати лет отроду.

— Я все же повторю то, что сказал ранее, — обратился Кожин к матери: — Вы не обязаны.

— Она мне потом не простит. А я, как назло, люблю, — фыркнула мать.

Услышав это, молодая девушка улыбнулась и, откланявшись, покинула кабинет, сказав лишь:

― Спасибо. Я же как лучше для тебя хочу.

Когда дверь закрылась, мама хитро прищурилась, глядя на Кожина:

— Она просто не знает, что у меня еще Мэрилин Мэнсон на ягодице есть.

― Проходите на кушетку, ― еле сдерживая смех, махнул рукой Кожин.

Александр Райн

РЫЖИЕ ХЛОПОТЫ

• Та-а-ак! – Елена строго смотрела на сына, вернувшегося из школы. – Опять дрался? Сегодня с кем?

Факт потасовки от мамы скрыть невозможно – под левым глазом отливал желто-зеленым цветом приличный синяк. Но смотрел Вовка прямо и даже несколько вызывающе:

• А чего он!
• Кто он? Давай по порядку!
• Он в кошку камнем швырнул! Правда не попал, но все равно! – запальчиво выкрикнул Вовка.
• Да кто – он? Объясни, наконец!
• Ахмет. Новенький из параллельного класса. Мы вместе шли из школы – он неподалеку живет. А там кошка на солнышке грелась и никому не мешала, он подобрал камень и кинул в нее, она испугалась и убежала. Я ему сказал, что обижать тех, кто не может тебе ответить, могут только трусы. Вот он и решил доказать, что он не трус.
• Ну, что ж, он это доходчиво тебе объяснил, – Елена, присев, внимательно рассматривала боевую рану на лице сына.
• Это ты еще его не видела! – расплылся в улыбке Вовка...

Увидеть Ахмета оказалось задачей не трудной – во дворе залился звонким лаем пес, оповещая о посетителях. От калитки к дому шел чернявый мужчина, за тридцать, и вел за руку мальчика – ровесника Вовки.

Мужчину Елена узнала – Зуфар, переехал с семьей недавно. Работает в автомастерской и уже заслужил уважение местных автомобилистов, как классный специалист. Поднявшись на крыльцо, он постучал в дверь.

• Проходите, – Елена пропустила их в дом.

Зуфар подтолкнул сына вперед. Тот поднял голову и взглянул на Елену. Да-а-а, там было, чем полюбоваться: распухший нос и верхняя губа, вдобавок – такой же синяк под левым глазом.

• Салам, Лена-ханум! – Зуфар не пошел дальше порога, прижав руку к сердцу, он слегка поклонился. – Извините нас за неожиданный визит. Мальчики дерутся – обычное дело, но я знаю, что ваш сын добрый и воспитанный мальчик и просто так не стал бы затевать драку.

Я радовался, когда узнал, что они вместе ходят в школу, но то, что случилось сегодня... Спрашиваю Ахмета – «Из-за чего драка?», молчит... Вот решил узнать здесь. Как объяснить сыну, кто прав, а кто нет, если не знаешь всего?

Елена заставила гостей присесть, присела сама и рассказала Зуфару все, что сама узнала от сына.

• Так и было? – Зуфар испытующе взглянул на Ахмета, тот молча кивнул.
• Обидеть кошку! – осуждающе покачал головой Зуфар. – Разве может так поступить правоверный? Ты знаешь, что даже у пророка Мухаммеда была кошка, белая с глазами разного цвета?

Ее звали Муизза, он ее очень любил и не только ее – всех кошек! Однажды, когда он общался с учениками, в помещение вошел котенок. Он подошел к пророку, улегся на полу его халата и уснул. Когда Мухаммед закончил беседу с учениками, он, прежде чем уйти, отрезал полу халата, чтобы не потревожить сон котенка. А ты – камнем!

Ахмет опускал голову ниже и ниже:

• Да, папа, я был неправ, когда кинул камнем в кошку, – наконец, вымолвил он. Потом поднял голову и непокорно сверкнул глазами: – Только я не трус!
• Я знаю, – Вовка потрогал пальцами свой синяк под глазом.
• Ну, вот и хорошо! – подвел итог разговора Зуфар. – Пожмите друг другу руки и забудьте эту потасовку навсегда. Самая крепкая дружба обычно начинается с большой ссоры.

Мальчишки пожали руки и улыбнулись.

• У нас гости?! – в дверях стоял Алексей – отец Вовки и муж Елены. – Лена, почему не приглашаешь к столу? Зуфар, не отпущу, пока чаю с тобой не попьем!

За чаем Вовка расспрашивал Зуфара:

• А это правда, то, что Вы рассказывали про Мухаммеда?
• Правда, мальчики, – кивал головой Зуфар. – Кошки тоже очень любили его и даже спасли от смерти... Однажды в рукав его халата заползла змея и когда Мухаммед хотел его надеть, то кошка бесстрашно кинулась на змею, придушила ее и показала Мухаммеду. Тот погладил ее по голове – с тех пор у кошек, благословленных пророком, есть полоски на голове – следы его пальцев. Погладил по спинке – с тех пор кошки обрели способность не падать на спину – только на ноги.

Прощаясь с хозяевами, Зуфар благодарил их и, широко улыбаясь, звал в гости:

• Алексей, Елена-ханум, мой дом – ваш дом, жду в гости. Моя жена – Марьям будет вам рада. А главное – чтобы дети наши дружили и росли добрыми людьми!

Через некоторое время Вовка завел разговор с мамой о кошках:

• Мама, давай заведем котенка. Они такие хорошие и смешные.
• Ох, Вова, после того, как погиб наш Васька, я зареклась заводить котов. Особенно черно-белых. Может, потом... Рыженького... И назовем его Васькой...

Елена не увидела, как хитро блеснули глаза Вовки. А зря.

На следующий день он вернулся из школы, держа в руках маленького рыжего котенка:

• Вот. Васька! – объявил он и опустил малыша на пол.

Елена присела рядом и оглядела котенка, который еще с трудом держался на ногах и жалобно мяукал:

• Где ты его нашел?
• В кустах, возле многоэтажки. Пищал. Наверное, остался без мамы, а может, кто выкинул.

Елена подняла котенка, заглянула под хвостик:

• Нет, Вова, это не Вася, это Василиса, – она вздохнула. – Придется оставить, но на время. Когда подрастет – найдем ей хозяев. А сейчас беги, купи наполнитель, а я пока ее отмою...

Вовка вернулся через двадцать минут, принес мешочек с наполнителем и... Еще одного рыжего котенка!

• Этот точно Васька! – он смотрел на маму честными глазами. – Он братик Василисы, они вместе в кустах сидели...

Елене стало понятно – этот котенок тоже останется в доме.

• Это тоже не Васька, – вздохнула она, определив пол котенка. – Это Маруська! Надо их покормить. Ты не догадался купить им корм? Тогда придется снова бежать в магазин.

И, едва успев поймать сына за ворот, поинтересовалась:

• Сколько еще котят осталось в кустах? Только честно!
• Все! – признался Вова. – Кончились. Был еще один, его Ахмет забрал...

Котята росли игривыми и забавными. Вовка их обожал, они отвечали ему взаимностью.

Маруська умудрилась расположить к себе дворового пса и, если Вовка отсутствовал, то она обязательно находилась в компании своего хвостатого друга. Тот даже разрешал ей угощаться из своей плошки.

Но стоило ей увидеть своего хозяина, как она тут же бежала к нему и подставляла голову для поглажки.

Котята подросли, пришла пора передать их в добрые руки. Двум красавицам нашлись новые хозяева. Вечером печальный Вова, усадив Василису и Марусю на колени, что-то шептал им на ушки, а те терлись усиками о его лицо и ласково мурлыкали.

• Мама, – Вова поднял на Елену глаза, полные слез, которые готовы были вот-вот покатиться по щекам мальчика. – Давай оставим их. Мне без них будет плохо. Я их люблю!
• Я, честно говоря, тоже... – прогудел Алексей, извинительно поглядывая на супругу.
• Да и ладно! – легко согласилась Елена. – Я к ним тоже привыкла. Без них и дом опустеет...

В один из дней во двор вбежал Ахмет, держа на руках своего рыжего котенка:

• Тетя Лена! Мой Арсик помирает! Что делать? – Ахмет, не стесняясь слез, с надеждой смотрел на Елену. – Родителей нет дома. Надо к врачу!
• Алексей, запрягай! – распорядилась Елена, и уже через минуту они мчались по дороге к ветеринарной клинике.

По дороге она расспросила мальчика, тот рассказал, что кормил своего Арслана вареным мясом, но, видно, не доглядел, и тот подавился косточкой. Котенок и впрямь выглядел неважно – хрипел не переставая.

В клинике доктор, бегло осмотрев пациента, оставил Ахмета – помочь ему, остальных выставил в коридор. Хлопнула входная дверь, в клинику, торопясь, вошел Зуфар. Увидев Алексея и Елену, вопросительно взглянул на них.

• Оперируют... – Алексей кивком головы указал на дверь.
• Хоть бы все обошлось... – шептал Зуфар. – Ахмет не переживет, если что случится!

Через несколько минут томительного ожидания дверь открылась, и в коридор вышел Ахмет с котенком, счастливо улыбаясь:

• Доктор помог, достал косточку. Сказал – вовремя, если бы еще минут пять... Сказал, что кормить его теперь только маленькими кусочками и каждый внимательно проверять. Спасибо, дядя Леша, тетя Лена, если бы не вы...
• Слава Аллаху, успели! – радовались Алексей и Елена.
• Слава Богу, обошлось! – вторил им Зуфар...

Давно повзрослели Володя и Ахмет, но навсегда сохранили мальчишескую дружбу. Редко появляются они в домах своих родителей, но, если приведется случай, первыми их встречают рыжие хвосты: Маруся и Василиса – Володю, Арслан – Ахмета. И нет на свете счастливей мгновений для их рыжих друзей.

Автор ТАГИР НУРМУХАМЕТОВ