Рапунцель

На ночь глядя, мне захотелось отвлечься от трудностей и может отвлечь кого-нибудь еще В общем не судите, пожалуйста, строго.

Мое фортепиано

Говорят одушевлять вещи глупо. Но один уважаемый психолог как-то классифицировал меня как ведьму, в хорошем как ни странно смысле слова, после горы всяких тестов и разбирательств. Ну а в том, что я немного язычница, собственно никогда и не сомневалась. Так что чудить мне разрешено. Многие вещи вокруг меня живые, не все, но многие. У них своя жизнь, свои имена, своя память, свои привязанности, своя любовь. Я выбираю вещи, почувствовав их. Да простят меня рациональные собратья по разуму. Человек организованный и доводящий до бешенства других логикой, я выбираю вещи шестым чувством, пятым позвонком, третьим глазом, чем хотите, только не головой. И самое странное, что очень, очень редко промахиваюсь. А бывает и так, что они выбирают меня. Так ко мне пришло моё фортепиано, случайно, по дурацкому стечению обстоятельств, но оно пришло ко мне и осталось.

Оно звучит в моей душе. Мне даже не надо закрывать глаза. Я чувствую его под пальцами. Теплый желтый свет скользит по клавишам, покрытым костью. Мерцают отблески на черном глянцевом лаке. Мы оставались одни в пустой квартире. Темным вечером можно было зажечь маленькую лампу, такую, чтобы не давала много света. И тогда во всем мире оставались только я и фортепиано. И звучала наша музыка. У него удивительный тембр, чуть глуховатый, но потрясающе красивый. Это невозможно отобразить печатным словом, рождение, жизнь и смерть звука. Он появляется на мгновение, но несет в себе частицу души, твоей и твоего инструмента. Он рожден вами и обречен растаять за доли секунды, уступив место десятку других. Но твое сознание и естество заворожены этим танцем. И вот уже кажется, что наш маленький мир превратился в целую вселенную и можно тронуть и любую душу и дотянуться до любой звезды...

Мы были вместе 14 лет. Оно снисходительно терпело мои гаммы, кайфовало со мной от Баха. Это не мне – это нам ставили четверки за то, что Моцарт исполнялся как Бетховен, а нам даже не было обидно. Они ведь не могли услышать, как это звучит в исполнении моего инструмента. А даже если как Бетховен, пусть! Рахманинов и Лист заморачивали нам голову своими удивительными, но, ох, смертельно трудными произведениями.
Как всякий ученик я изменяла моему инструменту и с «кастрюльками» в музыкальной школе с исковерканной поплывшей пластмассовой клавиатурой, и с концертными гордыми роялями, но эти инструменты проходили бесследно. У них был характер, но не было души.

Я не играю уже более 10 лет. Все это время оно ждет меня. И даже не обсуждается, что когда у нас появится свой угол, первым в него въедет именно оно. Ни у кого другого мое фортепиано так больше не звучало, проверяли. Оно ждет меня, а его жду его. Мы ждем друг друга все эти годы.

Этой осенью я утащила мужа гулять в музейную ночь. И мы встретили еще один инструмент с душой. Доступ к экспонатам был открыт всем желающим. Парочка ребят вовсю мучила странными подборами столетнее пианино. Частично восстановленное, серьезно расстроенное. Мне хватило одного взгляда. Оно знало, что может звучать, и я это знала. Мы с мужем простояли около получаса, давя на нервы молодым людям, прежде чем они ретировались. И я села за инструмент. Как пересказать прикосновение души? Отчаявшийся человек может свернуть горы ради того, кто в него поверит. А вещи? Оно могло звучать, оно ЗВУЧАЛО. Оно ПЕЛО. Я не играла, я перебирала струны его сердца и страницы его истории. Сразу скажу - я более чем посредственная пианистка. Техника, точнее, её отсутствие мучило меня всю жизнь. Так что не было никакого феерического исполнения, только мышечная память, ослабленная 10 годами и чувство инструмента. Простенькую пьеску, сочиненную мной для зачета сестры по муз. литературе пришлось играть с закрытыми глазами, чтобы не сбиться, доверяя только рукам.

Нас прервали аплодисментами. Вся гуляющая по музею толпа оказалась за моей спиной. Множество людей оказались вместе с нами с маленьком, непрочном, созданном из подрагивающих звуков мире. Аж волосы зашевелились. В любви на Красной площади не объясняются. Я вылетела из-за фортепиано как ошпаренная. Мое место занял кто-то из подтянувшихся профессионалов и начал хорошо, очень хорошо играть..... и фортепиано перестало звучать...
Мне пришлось проходить через людей, которые спрашивали, даю ли я концерты и где. И от невозможности того, что они поймут, что за маленькое волшебство происходило у них на глазах, хотелось плакать...

Говорят, что одушевлять вещи глупо. Что это всего лишь сказки для маленьких детей и не очень больших взрослых. Но представьте себе, что вас полюбит музыкальный инструмент, а вы влюбитесь в него. И для вас начнется сказка длиною в жизнь, в которой, как и положено, будут твориться настоящее волшебство.

Разве в нашей жизни слишком много чудес?

Случайно набрела на Ваш рассказ... Браво - мне очень понравился!
Пусть же скорей снова состоится Ваша встреча с инструментом.