Хорошие слова, может не совсем в эту тему
Любимые стихи (страница 13)
Гаша
Только детям не читайте. Впрочем, и взрослые могут их расценить, как неоднозначные.
Пушистые лапы, висячие уши-
Откуда ты взялся такой озорной?
Ты, верно, дружочек голодный... Вот, кушай,
Но только потом не иди вслед за мной.
Хм... Сколько ж тебе? Неужели пол года?
Да вряд ли... Совсем уж щенячий задор.
Породой тебя обделила природа,
Без жалости кинув под грязный забор.
Ну что ты ворчишь на прохожих? Не надо.
Меня охраняешь? Смотри-ка какой!
Наелся? Ну вот, молодец. Очень рада,
Что хоть ненадолго столкнулась с тобой.
И что ты виляешь хвостом, словно веткой?
Нет, даже не думай, за мной не ходи.
Я буду тебя навещать, хоть и редко.
И то, кабы знать, что нас ждет впереди...
Куда ты идешь? Я же правду сказала-
Живу на работе, домой только спать.
Согласна, так жить тяжело, я устала.
Но, как ни крути, не могу тебя взять.
Идешь все равно? Провожай, Бог с тобою.
Но только не нужно с надеждой смотреть.
Вас много таких, мне вас жаль, я не скрою,
Но разве смогу я всех пережалеть?
Ну вот, мы пришли. Да, тут много народа..
Вот дом, где живу. Эй, куда ты? Постой...
Нет, ты отойди от парадного входа...
Я разве тебя приглашала домой?
Совсем как ребенок, пусть не человечий
Хоть хвост пожалей – перестань им вилять.
Ведь как-то ты жил, до сегодняшней встречи?
Молчишь. Ну конечно, не можешь сказать.
Ну что заскулил? Я ж тебе говорила,
Что взять не могу...Ладно, тихо! Не ной!
Но только учти - я ведь предупредила
Что поздно всегда возвращаюсь домой.
Вот так и сложилось, вот так и бывает.
Попробуйте с этим поспорить сейчас.
Пусть выбором кто-то себя утешает-
Не мы выбираем собак, они нас.
© Copyright: Опустив Глаза
Откуда ты взялся такой озорной?
Ты, верно, дружочек голодный... Вот, кушай,
Но только потом не иди вслед за мной.
Хм... Сколько ж тебе? Неужели пол года?
Да вряд ли... Совсем уж щенячий задор.
Породой тебя обделила природа,
Без жалости кинув под грязный забор.
Ну что ты ворчишь на прохожих? Не надо.
Меня охраняешь? Смотри-ка какой!
Наелся? Ну вот, молодец. Очень рада,
Что хоть ненадолго столкнулась с тобой.
И что ты виляешь хвостом, словно веткой?
Нет, даже не думай, за мной не ходи.
Я буду тебя навещать, хоть и редко.
И то, кабы знать, что нас ждет впереди...
Куда ты идешь? Я же правду сказала-
Живу на работе, домой только спать.
Согласна, так жить тяжело, я устала.
Но, как ни крути, не могу тебя взять.
Идешь все равно? Провожай, Бог с тобою.
Но только не нужно с надеждой смотреть.
Вас много таких, мне вас жаль, я не скрою,
Но разве смогу я всех пережалеть?
Ну вот, мы пришли. Да, тут много народа..
Вот дом, где живу. Эй, куда ты? Постой...
Нет, ты отойди от парадного входа...
Я разве тебя приглашала домой?
Совсем как ребенок, пусть не человечий
Хоть хвост пожалей – перестань им вилять.
Ведь как-то ты жил, до сегодняшней встречи?
Молчишь. Ну конечно, не можешь сказать.
Ну что заскулил? Я ж тебе говорила,
Что взять не могу...Ладно, тихо! Не ной!
Но только учти - я ведь предупредила
Что поздно всегда возвращаюсь домой.
Вот так и сложилось, вот так и бывает.
Попробуйте с этим поспорить сейчас.
Пусть выбором кто-то себя утешает-
Не мы выбираем собак, они нас.
© Copyright: Опустив Глаза
Так люби — чтобы по имени до окрика,
чтобы спазмом отдавалось по груди,
чтобы родинка ее — ты слышишь, родинка!
стала целою вселенной — так люби!
Так люби — чтобы в карманы руки зябкие
и дрожат, и жаждут — грубые на вид,
чтобы мир дарить не горстью, а охапкою,
чтобы все дарить до крошки — так люби!
Так люби — чтобы прижаться к теплой курточке
и себя прикосновением сгубить
этим искренним, болезненным, измученным
и счастливым до восторга — так люби!
Так люби — чтобы не выспавшись до зарева
озорных рассветных глаз ее теплеть,
чтобы тело ее — самой главной правдою
до последних букв ладонью проговаривать.
Так люби ее, как я любить хотел.
Аль Квотион
чтобы спазмом отдавалось по груди,
чтобы родинка ее — ты слышишь, родинка!
стала целою вселенной — так люби!
Так люби — чтобы в карманы руки зябкие
и дрожат, и жаждут — грубые на вид,
чтобы мир дарить не горстью, а охапкою,
чтобы все дарить до крошки — так люби!
Так люби — чтобы прижаться к теплой курточке
и себя прикосновением сгубить
этим искренним, болезненным, измученным
и счастливым до восторга — так люби!
Так люби — чтобы не выспавшись до зарева
озорных рассветных глаз ее теплеть,
чтобы тело ее — самой главной правдою
до последних букв ладонью проговаривать.
Так люби ее, как я любить хотел.
Аль Квотион
Мне кажется, Вы станете старухой
И будете вязать для неба свитер,
И часто спать, и мерить взглядом сухо
Свой город из артрита и гранита.
Мне кажется, Вы станете циничней
И выключите врущий телевизор,
А на балконе разобьете птичник,
Как средство от тоски и ревматизма.
Мне кажется, Вы будете петь внукам,
Качая в люльке веру в продолженье,
И шить для них красивых ярких кукол,
Но как бы в долг, слегка, из одолженья.
Мне кажется, Вы спрячетесь за книги,
Чтобы молчать о времени ворчливо,
И в трении финансов и религий
Смотреть назад, где все до боли живо.
И вспоминать себя — смешной девчонкой,
Родителей, друзей уже ушедших,
Дни боли, застелившие мир черным,
Дни счастья — почему их было меньше?
Мне кажется, Вы станете музеем
Огромной жизни, взвешенной часами.
Аль Квотион.
Вчера ко мне приходило счастье.
Оно было одето в осень, пахло разноцветными дождями и почему-то пряниками.
Мы сидели на кухне, я угощал его горячим чаем, а оно добавляло в него насушенные за август лепестки опавших звезд.
Потом оно село на мой подоконник и тихонько запело.
Оно пело о светлом, о важном, о любимом, о том, что молча живет в сердце и делает руки нежными, оно пело о смехе людей, похожим на теплый янтарный ветер, и о мокрых от росы тропинках, ведущих к тому, что ищет каждый.
Мы провели вместе всю ночь.
Оно то птицей садилось на плечо, то мягкой урчащей кошкой лежало на коленях.
А утром оно засобиралось в путь, извинялось, обещало обязательно заглядывать на огонек, потом накинуло на тонкие плечики радугу, раскрашенную детскими снами, и вылетело за дверь.
Но я рад, потому что обернувшись на пороге, оно сказало мне, что идет к Вам.
Встречайте.
Аль Квотион.
И будете вязать для неба свитер,
И часто спать, и мерить взглядом сухо
Свой город из артрита и гранита.
Мне кажется, Вы станете циничней
И выключите врущий телевизор,
А на балконе разобьете птичник,
Как средство от тоски и ревматизма.
Мне кажется, Вы будете петь внукам,
Качая в люльке веру в продолженье,
И шить для них красивых ярких кукол,
Но как бы в долг, слегка, из одолженья.
Мне кажется, Вы спрячетесь за книги,
Чтобы молчать о времени ворчливо,
И в трении финансов и религий
Смотреть назад, где все до боли живо.
И вспоминать себя — смешной девчонкой,
Родителей, друзей уже ушедших,
Дни боли, застелившие мир черным,
Дни счастья — почему их было меньше?
Мне кажется, Вы станете музеем
Огромной жизни, взвешенной часами.
Аль Квотион.
Добавлено Среда, 08.03.2017, 12:16
Оно было одето в осень, пахло разноцветными дождями и почему-то пряниками.
Мы сидели на кухне, я угощал его горячим чаем, а оно добавляло в него насушенные за август лепестки опавших звезд.
Потом оно село на мой подоконник и тихонько запело.
Оно пело о светлом, о важном, о любимом, о том, что молча живет в сердце и делает руки нежными, оно пело о смехе людей, похожим на теплый янтарный ветер, и о мокрых от росы тропинках, ведущих к тому, что ищет каждый.
Мы провели вместе всю ночь.
Оно то птицей садилось на плечо, то мягкой урчащей кошкой лежало на коленях.
А утром оно засобиралось в путь, извинялось, обещало обязательно заглядывать на огонек, потом накинуло на тонкие плечики радугу, раскрашенную детскими снами, и вылетело за дверь.
Но я рад, потому что обернувшись на пороге, оно сказало мне, что идет к Вам.
Встречайте.
Аль Квотион.
Братишка мой частенько на своих выступлениях читает стихи Александра \ну конечно с личного дружеского разрешения \
не помню было или нет
не помню было или нет
Что принесет нам новая весна?
Кому-то первую любовь, кому-то счастье.
Кому-то будет вовсе не до сна,
Богатым кто-то станет в одночасье.
Закончит школу новый выпускник,
Диплом получат «спец» и «бакалавр»,
С друзьями кто-то съездит на пикник,
А кто-то будет почивать на лаврах.
Быть может, кто-то купит «порш кайен»,
Слетает в Прагу, Вильнюс и Кентукки,
Решится кто-то на эксперимент,
Откроет что-то новое в науке...
А если не «срастется», вдруг, увы,
Совет таков: не стоит слезы лить.
Ведь главное, ЧТОБ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ.
Все остальное можно пережить!
Светлана Чеколаева
Кому-то первую любовь, кому-то счастье.
Кому-то будет вовсе не до сна,
Богатым кто-то станет в одночасье.
Закончит школу новый выпускник,
Диплом получат «спец» и «бакалавр»,
С друзьями кто-то съездит на пикник,
А кто-то будет почивать на лаврах.
Быть может, кто-то купит «порш кайен»,
Слетает в Прагу, Вильнюс и Кентукки,
Решится кто-то на эксперимент,
Откроет что-то новое в науке...
А если не «срастется», вдруг, увы,
Совет таков: не стоит слезы лить.
Ведь главное, ЧТОБ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ.
Все остальное можно пережить!
Светлана Чеколаева
Правильно!
Площадка перед домом. Пять детишек
Недетский завязался разговор.
Сказал один из четырех мальчишек.
«Уехать бы!.. Дом холодней, чем двор.
Они как на войне.. мои родители.
Скандалы, крики, ссоры каждый день.
Они со стороны себя бы видели.
Смотрю на них.. и превращаюсь в тень.
А хочется.. как раньше. Я же помню,
как папа маму прижимал к плечу.
Как часто целовал ее ладони.
Домой пора!... а я к ним не хочу!»
К нему девчушка лет восьми подсела:
«Мне тоже больно. Год живем без папы.
А он с другой семьей.. такое дело.
Мне алименты шлет с каждой зарплаты.
А мама, прячась в кухне.. тихо плачет.
Люблю... я за нее переживаю.
Мой папа для меня так много значит!
И маму.. как никто я понимаю.
Ревную его сильно к тем, кто вечером
пьет с ним семьей счастливой сладкий чай.»
Мальчишка у качели крикнул:«Нечего!
Лить слезы.. Папа твой?.. так забирай!
Как я вернул нам маму, что хотела
уехать далеко с другим мужчиной.
Я ей сказал:«Я с вами не поеду!
Без папы будет мне невыносимо.
И пусть не миллион его зарплата,
но.. за тебя он жизнь свою б отдал.
Мы с тобой, мам!..- в огромном сердце папы.»
Нас выбрала! Я в это верил... знал.»
А третий прошептал:«Моих бы видели.
И что с того, что столько лет живут.
Я им не нужен, ведь мои родители,
меня не замечая, сильно пьют.
Забыл уже, когда мне моя мама
последний раз оладушки пекла.
Как-будто.. когда пьешь.. кормить не надо.
Так холодно в семье, где нет тепла.»
Четвертый мальчик глаз с них не сводил,
и только прошептал:«Вы что серьезно?
А мне отец 5 раз уже звонил,
а мама три, чтоб шел домой.. уж поздно.
Всегда забота, смех, уют.. и сладость!
И маминых блинов вкуснее нет!
У нас в семье любовь.. тепло.. и радость.
И так!... уже живем мы десять лет!»
Семью цените.. и не забывайте,
о тех, кто нам дороже всех на свете!
Они за нас переживают.. знайте.
Любимые.. родные наши дети!
Недетский завязался разговор.
Сказал один из четырех мальчишек.
«Уехать бы!.. Дом холодней, чем двор.
Они как на войне.. мои родители.
Скандалы, крики, ссоры каждый день.
Они со стороны себя бы видели.
Смотрю на них.. и превращаюсь в тень.
А хочется.. как раньше. Я же помню,
как папа маму прижимал к плечу.
Как часто целовал ее ладони.
Домой пора!... а я к ним не хочу!»
К нему девчушка лет восьми подсела:
«Мне тоже больно. Год живем без папы.
А он с другой семьей.. такое дело.
Мне алименты шлет с каждой зарплаты.
А мама, прячась в кухне.. тихо плачет.
Люблю... я за нее переживаю.
Мой папа для меня так много значит!
И маму.. как никто я понимаю.
Ревную его сильно к тем, кто вечером
пьет с ним семьей счастливой сладкий чай.»
Мальчишка у качели крикнул:«Нечего!
Лить слезы.. Папа твой?.. так забирай!
Как я вернул нам маму, что хотела
уехать далеко с другим мужчиной.
Я ей сказал:«Я с вами не поеду!
Без папы будет мне невыносимо.
И пусть не миллион его зарплата,
но.. за тебя он жизнь свою б отдал.
Мы с тобой, мам!..- в огромном сердце папы.»
Нас выбрала! Я в это верил... знал.»
А третий прошептал:«Моих бы видели.
И что с того, что столько лет живут.
Я им не нужен, ведь мои родители,
меня не замечая, сильно пьют.
Забыл уже, когда мне моя мама
последний раз оладушки пекла.
Как-будто.. когда пьешь.. кормить не надо.
Так холодно в семье, где нет тепла.»
Четвертый мальчик глаз с них не сводил,
и только прошептал:«Вы что серьезно?
А мне отец 5 раз уже звонил,
а мама три, чтоб шел домой.. уж поздно.
Всегда забота, смех, уют.. и сладость!
И маминых блинов вкуснее нет!
У нас в семье любовь.. тепло.. и радость.
И так!... уже живем мы десять лет!»
Семью цените.. и не забывайте,
о тех, кто нам дороже всех на свете!
Они за нас переживают.. знайте.
Любимые.. родные наши дети!
Ты сразу станешь моей — через месяц
коротких встреч.
Мы сроднимся речью,
сроднимся миром — он нам по плечи,
сроднимся в титрах,
и станет легче.
Ты вся моя — это так заметно
в твоей поношенной черной куртке,
в карманных звездах
или планетах,
в любом скандале и в каждой шутке.
В том, как ты дышишь — до хрипа жадно,
но выдыхаешь морозный воздух,
когда гуляешь по жарким странам,
когда на бедрах заводы строишь.
В том, как ты спишь, обхватив всю Землю
и сжав ногами моря и сушу,
пока на голом безлунном теле
не остаются одни веснушки.
В том, как тревожно, как невозможно,
как одиночно и междустрочно
ты слушаешь музыку у меня под кожей,
звучащую в половине второго ночи.
Аль Квотион
коротких встреч.
Мы сроднимся речью,
сроднимся миром — он нам по плечи,
сроднимся в титрах,
и станет легче.
Ты вся моя — это так заметно
в твоей поношенной черной куртке,
в карманных звездах
или планетах,
в любом скандале и в каждой шутке.
В том, как ты дышишь — до хрипа жадно,
но выдыхаешь морозный воздух,
когда гуляешь по жарким странам,
когда на бедрах заводы строишь.
В том, как ты спишь, обхватив всю Землю
и сжав ногами моря и сушу,
пока на голом безлунном теле
не остаются одни веснушки.
В том, как тревожно, как невозможно,
как одиночно и междустрочно
ты слушаешь музыку у меня под кожей,
звучащую в половине второго ночи.
Аль Квотион
Мне не нужен особенный повод/причина/ -
Я опять повторюсь, не таясь и не прячась:
Не секрет, что меня привлекает в мужчинах
Их мужское начало и их настоящесть.
Это вовсе не значит – сворачивать горы
Или на амбразуру кидаться отважно.
Что мне хочется видеть в мужчине? – Опору.
Веришь, именно это мне кажется важным.
Может, выскажусь я примитивно и грубо,
Но мужчина в моём представлении – Остов
Корабля из сурового, крепкого дуба,
Без которого судно немыслимо просто.
А ещё я бы женщин о том попросила,
Чтобы в поиске тщетном мужчин безупречных,
Не валили они то, что им не под силу,
На свои очень хрупкие женские плечи.
То ли век наш таков, то ли моде в угоду
Ко всему изменилось у нас отношенье...
Берегите в мужчинах мужскую природу -
Всё ж оставьте за ними принятье решений.
Никого не пытаюсь учить, и, тем паче,
Повторять умным дамам банальные вещи:
Не старайтесь мужчин превзойти, а иначе,
В вас однажды совсем не останется женщин.
21.02.2017
© Copyright: Юлия Вихарева
Двое...
(зарисовка)
Он берёт её руку и, громко считая ступени,
Помогает спуститься во двор. Не спеша, по–отцовски,
Провожает её до скамьи. На щербатые доски
Расстилает газетку. Под веткой цветущей сирени
Они вместе садятся. Он, жмурясь от яркого света,
Смотрит в небо - на то, как плывут облака невесомо.
А она, улыбаясь чему-то рассеянно-сонно,
Шумно тянет ноздрями душистые запахи лета.
Нет, ты только представь... Ты послушай, родная, послушай:
Солнца столько сегодня, что двор наш буквально сверкает!
Он, довольный, смеётся. Он гладит Валюшины плечи.
Объясняет (настолько подробно – насколько умеет):
Вот собака потешная в детской песочнице млеет,
Вот к соседке с шестого торопится парень на встречу...
За большими очками – одна темнота... Без просвета.
Но она ощущает нутром: здесь и вправду прекрасно.
Представляет со слов его (ярко, практически в красках!)
Старый двор с лопухами, собаку и парня с букетом.
Её слабое сердце, как маленький птенчик, трепещет,
И она вдруг смеётся в ответ: «Повезло же нам, Миша!
Мы не только с тобой, - говорит, - одним воздухом дышим,
Но и смотрим одними глазами на разные вещи...»
27.01.2015 г.
© Copyright: Юлия Вихарева
Я опять повторюсь, не таясь и не прячась:
Не секрет, что меня привлекает в мужчинах
Их мужское начало и их настоящесть.
Это вовсе не значит – сворачивать горы
Или на амбразуру кидаться отважно.
Что мне хочется видеть в мужчине? – Опору.
Веришь, именно это мне кажется важным.
Может, выскажусь я примитивно и грубо,
Но мужчина в моём представлении – Остов
Корабля из сурового, крепкого дуба,
Без которого судно немыслимо просто.
А ещё я бы женщин о том попросила,
Чтобы в поиске тщетном мужчин безупречных,
Не валили они то, что им не под силу,
На свои очень хрупкие женские плечи.
То ли век наш таков, то ли моде в угоду
Ко всему изменилось у нас отношенье...
Берегите в мужчинах мужскую природу -
Всё ж оставьте за ними принятье решений.
Никого не пытаюсь учить, и, тем паче,
Повторять умным дамам банальные вещи:
Не старайтесь мужчин превзойти, а иначе,
В вас однажды совсем не останется женщин.
21.02.2017
© Copyright: Юлия Вихарева
Добавлено Вторник, 14.03.2017, 16:33
(зарисовка)
Он берёт её руку и, громко считая ступени,
Помогает спуститься во двор. Не спеша, по–отцовски,
Провожает её до скамьи. На щербатые доски
Расстилает газетку. Под веткой цветущей сирени
Они вместе садятся. Он, жмурясь от яркого света,
Смотрит в небо - на то, как плывут облака невесомо.
А она, улыбаясь чему-то рассеянно-сонно,
Шумно тянет ноздрями душистые запахи лета.
- Повезло же с деньком! - Шепчет он, - благодать-то какая!
Нет, ты только представь... Ты послушай, родная, послушай:
Солнца столько сегодня, что двор наш буквально сверкает!
Он, довольный, смеётся. Он гладит Валюшины плечи.
Объясняет (настолько подробно – насколько умеет):
Вот собака потешная в детской песочнице млеет,
Вот к соседке с шестого торопится парень на встречу...
За большими очками – одна темнота... Без просвета.
Но она ощущает нутром: здесь и вправду прекрасно.
Представляет со слов его (ярко, практически в красках!)
Старый двор с лопухами, собаку и парня с букетом.
Её слабое сердце, как маленький птенчик, трепещет,
И она вдруг смеётся в ответ: «Повезло же нам, Миша!
Мы не только с тобой, - говорит, - одним воздухом дышим,
Но и смотрим одними глазами на разные вещи...»
27.01.2015 г.
© Copyright: Юлия Вихарева
Прожить всю жизнь — это как написать свою лучшую пьесу.
Даже если ты супервайзер или металлург, ты все равно пишешь пьесу.
Даже если ты падаешь в шахту лифта на стройке, ты все равно пишешь пьесу.
Даже если ты не умеешь ни писать, ни жить, ты все равно пишешь пьесу,
потому что весь мир — театр.
Но когда ты входил в это мир,
покупая первым голым криком билет,
уставшая хмурая акушерка с низкой зарплатой,
измотанная стареющая акушерка без личной жизни,
просто еще один взрослый, не чувствующий счастья человек,
забыла сообщить тебе, что в театре мира пожар,
и все носятся в поисках выхода, которого нет,
и все носятся длинными теплыми ногами по телам упавших.
Прожить всю жизнь — это вырастить ломкое угловатое тело
и носить его поверх иллюзий о душе или о чем-то большем.
Надевать локти и бедра на веру,
выносить их на улицу и выгуливать на ветру,
пока они не станут стеклянными от мороза.
Играть в простой пазл -
человек в магазине,
человек в машине,
человек в больнице,
человек в другом человеке,
пока не соберется цельная картинка,
на которой ты тот, кем никогда не хотел становиться.
Прожить всю жизнь — это самое неизбежное,
что с тобой обязательно случится.
И ты скажешь «я прожил»,
ты удивишься «неужели всю?»,
потому что жизни окажется слишком мало,
как зеленого коктейля на дне стакана,
накрытого листиком мяты.
Вот тогда выходи в свою осень и слушай, слушай,
режиссер расскажет тебе последнюю сказку,
пока ты стоишь на месте, двигаясь в сторону неба,
и предельно чутко внимаешь подошвами ботинок
жухлому мусору листвы на сером асфальте.
Аль Квотион
Даже если ты супервайзер или металлург, ты все равно пишешь пьесу.
Даже если ты падаешь в шахту лифта на стройке, ты все равно пишешь пьесу.
Даже если ты не умеешь ни писать, ни жить, ты все равно пишешь пьесу,
потому что весь мир — театр.
Но когда ты входил в это мир,
покупая первым голым криком билет,
уставшая хмурая акушерка с низкой зарплатой,
измотанная стареющая акушерка без личной жизни,
просто еще один взрослый, не чувствующий счастья человек,
забыла сообщить тебе, что в театре мира пожар,
и все носятся в поисках выхода, которого нет,
и все носятся длинными теплыми ногами по телам упавших.
Прожить всю жизнь — это вырастить ломкое угловатое тело
и носить его поверх иллюзий о душе или о чем-то большем.
Надевать локти и бедра на веру,
выносить их на улицу и выгуливать на ветру,
пока они не станут стеклянными от мороза.
Играть в простой пазл -
человек в магазине,
человек в машине,
человек в больнице,
человек в другом человеке,
пока не соберется цельная картинка,
на которой ты тот, кем никогда не хотел становиться.
Прожить всю жизнь — это самое неизбежное,
что с тобой обязательно случится.
И ты скажешь «я прожил»,
ты удивишься «неужели всю?»,
потому что жизни окажется слишком мало,
как зеленого коктейля на дне стакана,
накрытого листиком мяты.
Вот тогда выходи в свою осень и слушай, слушай,
режиссер расскажет тебе последнюю сказку,
пока ты стоишь на месте, двигаясь в сторону неба,
и предельно чутко внимаешь подошвами ботинок
жухлому мусору листвы на сером асфальте.
Аль Квотион
Не воспитайте мальчика козлом,
Зацикленным на сексе и продажах.
Пусть даже Вы - и женщина с веслом,
Но всё-таки Вы - женщина, мамаша.
.
Ведь каждого злодея-мудака,
Идущего вприпрыжку с сеновала,
Старушка-мать качала на руках
И в розовую жопку целовала.
.
И говорила:" Деточка, ты знай,
Все женщины хитры и меркантильны.
Они колдуют, чтоб пришла весна,
И заставляют, чтоб за них платили.
.
Тебе я настираю труселей,
Борща насыплю в банку от горошка.
Ты - самый лучший мальчик на земле.
Твой папочка - гондон, а ты - хороший.»
.
И деточка, впитавший с молоком,
Концепцию обиженной мамаши,
Растет самовлюбленным мудаком,
Зацикленным на сексе и продажах.
Зацикленным на сексе и продажах.
Пусть даже Вы - и женщина с веслом,
Но всё-таки Вы - женщина, мамаша.
.
Ведь каждого злодея-мудака,
Идущего вприпрыжку с сеновала,
Старушка-мать качала на руках
И в розовую жопку целовала.
.
И говорила:" Деточка, ты знай,
Все женщины хитры и меркантильны.
Они колдуют, чтоб пришла весна,
И заставляют, чтоб за них платили.
.
Тебе я настираю труселей,
Борща насыплю в банку от горошка.
Ты - самый лучший мальчик на земле.
Твой папочка - гондон, а ты - хороший.»
.
И деточка, впитавший с молоком,
Концепцию обиженной мамаши,
Растет самовлюбленным мудаком,
Зацикленным на сексе и продажах.
вот со школы я скоро домой побегу вприпрыжку,
в мои светлые волосы пальцы запустит ветер.
мне сегодня семь лет, мама с папой подарят книжку
и я стану самым счастливым на этом свете.
мне сегодня двенадцать, я знаю, что стану старше,
что у ярких цветов бывают темней оттенки,
что любить - это отдавать свои кепсы Даше
и что больно - это когда ты разбил коленки.
мне пятнадцать. сейчас все стало совсем иначе.
вчера снова подрался с парнем, он думал, струшу,
а в последние дни мама часто кричит и плачет,
говорит, что я стал слишком грубым и непослушным.
восемнадцать. уже больше шрамов на юной коже,
я теперь не хожу во двор, не играю в прятки.
говорят, что взрослым плакать совсем негоже
и поэтому я просто вру им, что все в порядке.
двадцать два. универ за спиною, успех все ближе,
у меня есть мечта, есть идеи, еще - удача,
я хочу изменить целый мир, покорить все крыши,
но пока не совсем понимаю, что это значит.
на кровать сквозь открытые ставни сочится утро,
наконец-то свой дом, где хотелось бы встретить старость.
тридцать два - я опять стану старше, но почему-то
это больше не вызывает былую радость.
видел Дашу, она вышла замуж. все то же солнце
в ее взгляде, меня согревающем даже в стужу;
это чертово правило жизни - мы остаемся
совершенно не с теми, кому подарили душу.
сорок лет. я большой начальник, мой голос важен,
я тут понял - вокруг все шатко и эфемерно.
я женился на голубоглазой девчонке. каждый
говорил, что пора, это правильно. да, наверно.
сорок пять. вместо праздничной party абсент и ящик.
я пропах дорогими духами, табачным дымом.
это утро станет последним из настоящих,
состоящих из мусора стимулов стать счастливым.
шестьдесят, семьдесят два - я устало считаю годы,
собирая свой опыт в разорванные карманы.
я всегда и во всем так упорно искал свободу,
но тем самым себя все сильней запирал в капканы
обещаний, надежд, обязательств. какого черта
я загнал себя в рамки, пытаясь стереть границы,
я мечтал поздно ночью добраться пешком до порта
и уплыть далеко, начиная с пустой страницы.
________________________________________________
мне опять восемнадцать. мир соткан из проходящей
мимо вечности, тиканье стрелок стирает память.
это утро станет последней из настоящих,
состоящих из веры возможностей все исправить.
© Море Внутри МК
в мои светлые волосы пальцы запустит ветер.
мне сегодня семь лет, мама с папой подарят книжку
и я стану самым счастливым на этом свете.
мне сегодня двенадцать, я знаю, что стану старше,
что у ярких цветов бывают темней оттенки,
что любить - это отдавать свои кепсы Даше
и что больно - это когда ты разбил коленки.
мне пятнадцать. сейчас все стало совсем иначе.
вчера снова подрался с парнем, он думал, струшу,
а в последние дни мама часто кричит и плачет,
говорит, что я стал слишком грубым и непослушным.
восемнадцать. уже больше шрамов на юной коже,
я теперь не хожу во двор, не играю в прятки.
говорят, что взрослым плакать совсем негоже
и поэтому я просто вру им, что все в порядке.
двадцать два. универ за спиною, успех все ближе,
у меня есть мечта, есть идеи, еще - удача,
я хочу изменить целый мир, покорить все крыши,
но пока не совсем понимаю, что это значит.
на кровать сквозь открытые ставни сочится утро,
наконец-то свой дом, где хотелось бы встретить старость.
тридцать два - я опять стану старше, но почему-то
это больше не вызывает былую радость.
видел Дашу, она вышла замуж. все то же солнце
в ее взгляде, меня согревающем даже в стужу;
это чертово правило жизни - мы остаемся
совершенно не с теми, кому подарили душу.
сорок лет. я большой начальник, мой голос важен,
я тут понял - вокруг все шатко и эфемерно.
я женился на голубоглазой девчонке. каждый
говорил, что пора, это правильно. да, наверно.
сорок пять. вместо праздничной party абсент и ящик.
я пропах дорогими духами, табачным дымом.
это утро станет последним из настоящих,
состоящих из мусора стимулов стать счастливым.
шестьдесят, семьдесят два - я устало считаю годы,
собирая свой опыт в разорванные карманы.
я всегда и во всем так упорно искал свободу,
но тем самым себя все сильней запирал в капканы
обещаний, надежд, обязательств. какого черта
я загнал себя в рамки, пытаясь стереть границы,
я мечтал поздно ночью добраться пешком до порта
и уплыть далеко, начиная с пустой страницы.
________________________________________________
мне опять восемнадцать. мир соткан из проходящей
мимо вечности, тиканье стрелок стирает память.
это утро станет последней из настоящих,
состоящих из веры возможностей все исправить.
© Море Внутри МК
К Счастливому миру ведут все дорожки.
Живут в этом мире счастливые крошки,
Там Вера с Добром поселились на веки
Там ветер – из смеха, из радости - реки,
Там рыжее солнце играет лучами,
Там звонкие звёзды хохочут ночами
И маленьким жителям этой страны
Спускают на лучиках добрые сны.
Там служат волшебники светлому детству,
Весёлые сказки живут по соседству,
Там даже тоска никогда не тоскует,
Года бесконечно кукушка кукует,
Никто не болеет, никто не страдает,
А если вдруг горе туда забредает,
То добрые феи тот час налетят
И в шарик воздушный его превратят.
Прекрасные феи хранят за лесами
Огромный хрустальный сундук с чудесами.
И если кому-то захочется чуда,
То можно достать это чудо оттуда.
К Счастливому миру по светлой дороге
Лишь добрые люди идут без тревоги.
Все добрые люди, счастливые люди
Творят чудеса и мечтают о чуде.
Ирина Гурина
Живут в этом мире счастливые крошки,
Там Вера с Добром поселились на веки
Там ветер – из смеха, из радости - реки,
Там рыжее солнце играет лучами,
Там звонкие звёзды хохочут ночами
И маленьким жителям этой страны
Спускают на лучиках добрые сны.
Там служат волшебники светлому детству,
Весёлые сказки живут по соседству,
Там даже тоска никогда не тоскует,
Года бесконечно кукушка кукует,
Никто не болеет, никто не страдает,
А если вдруг горе туда забредает,
То добрые феи тот час налетят
И в шарик воздушный его превратят.
Прекрасные феи хранят за лесами
Огромный хрустальный сундук с чудесами.
И если кому-то захочется чуда,
То можно достать это чудо оттуда.
К Счастливому миру по светлой дороге
Лишь добрые люди идут без тревоги.
Все добрые люди, счастливые люди
Творят чудеса и мечтают о чуде.
Ирина Гурина
Две чашки есть на кухне. Из одной
я пил дурман зимнемолочной ночи
на брудершафт с девчонкой черновой -
чернокартинной и черновосточной.
Она мне пела что-то о большой
сторонней жизни, сшитой из мгновений,
а я держался всей своей душой
за легкость тела на моих коленях.
Она мне пела смело и светло,
почти что свято в паузах смеялась,
а я молчал, но все во мне цвело,
и все во мне стихами измерялось.
А я молчал, смотрел, я пил взахлёб
ту черноночь, желая лишь сорваться
и выкрасить любой закат в ее
рубиново-рябиновый румянец.
Аль Квотион
я пил дурман зимнемолочной ночи
на брудершафт с девчонкой черновой -
чернокартинной и черновосточной.
Она мне пела что-то о большой
сторонней жизни, сшитой из мгновений,
а я держался всей своей душой
за легкость тела на моих коленях.
Она мне пела смело и светло,
почти что свято в паузах смеялась,
а я молчал, но все во мне цвело,
и все во мне стихами измерялось.
А я молчал, смотрел, я пил взахлёб
ту черноночь, желая лишь сорваться
и выкрасить любой закат в ее
рубиново-рябиновый румянец.
Аль Квотион
Голова заболит - таблетка
Ожидает меня в комоде...
Я сама для себя жилетка
И учитель, и враг выходит.
Завязав на запястье нитку,
Собираю мечты по крохам.
Одиночество - нет, не пытка,
Пытка - это любимым плохо.
Я у прошлого в цепкой лапе,
Каждый вечер листаю фото...
Это словно стоять на трапе,
Приземленного самолёта.
Для души, как отрава ядом,
Слишком больно... Но мы не будем.
Пытка - это когда не рядом,
Драгоценные сердцу люди.
Ангелина Болотская
У мамы всегда уютно, на окнах в цветочек шторы, бесценны часы, минуты и теплые разговоры. Секреты со вкусом чая и детство на книжных полках, немного светлой печали и память в углах и щелках... Улыбка ее — святое, залечит любые раны. От бед и тревог укроет БЕЗДОННОЕ СЕРДЦЕ МАМЫ!
© Оля Захарчук
Ожидает меня в комоде...
Я сама для себя жилетка
И учитель, и враг выходит.
Завязав на запястье нитку,
Собираю мечты по крохам.
Одиночество - нет, не пытка,
Пытка - это любимым плохо.
Я у прошлого в цепкой лапе,
Каждый вечер листаю фото...
Это словно стоять на трапе,
Приземленного самолёта.
Для души, как отрава ядом,
Слишком больно... Но мы не будем.
Пытка - это когда не рядом,
Драгоценные сердцу люди.
Ангелина Болотская
Добавлено Воскресенье, 26.03.2017, 22:10
У мамы всегда уютно, на окнах в цветочек шторы, бесценны часы, минуты и теплые разговоры. Секреты со вкусом чая и детство на книжных полках, немного светлой печали и память в углах и щелках... Улыбка ее — святое, залечит любые раны. От бед и тревог укроет БЕЗДОННОЕ СЕРДЦЕ МАМЫ!
© Оля Захарчук
«ЖИВЫЕ ИГРУШКИ»
Окончен сезон, заколочены ставни,
Разъехались дети, друзья и подружки...
Осенней порой собираются в стаи
Ненужные больше «живые игрушки».
«Игрушки» сначала растерянно рыщут
По дачным посёлкам с испуганным взглядом,
«Игрушки» с надеждой хозяина ищут,
Затем погибают, от пуль или яда.
А к выжившим - злость постепенно приходит,
И в людях врага - не хозяина-видя.
На каждом. кто мимо случайно проходит,
За голод и боль вымещают обиду.
«Живые игрушки», невинные души,
Простите нас, грешных, людскую породу,
За то, что вам в холод так хочется кушать,
За то, что моральных столь много уродов...
М. Бутырская
Окончен сезон, заколочены ставни,
Разъехались дети, друзья и подружки...
Осенней порой собираются в стаи
Ненужные больше «живые игрушки».
«Игрушки» сначала растерянно рыщут
По дачным посёлкам с испуганным взглядом,
«Игрушки» с надеждой хозяина ищут,
Затем погибают, от пуль или яда.
А к выжившим - злость постепенно приходит,
И в людях врага - не хозяина-видя.
На каждом. кто мимо случайно проходит,
За голод и боль вымещают обиду.
«Живые игрушки», невинные души,
Простите нас, грешных, людскую породу,
За то, что вам в холод так хочется кушать,
За то, что моральных столь много уродов...
М. Бутырская
ЧТО СНИТСЯ КОТЁНКУ
Что снится котёнку,
Почти что ребёнку?
Большие деревья, высокий забор?
Пушистые ушки
Сестрёнки-подружки,
Иль бабочек лёгких весёлый задор?
Проделки – все сразу:
Разбитая ваза,
Бумажный рулон, разнесённый в клочки?
А может – как рьяно
Слетают с дивана
Со звяком часы, телефон, и очки?
А может быть, снится,
Спорхнувший со спицы,
Размотанный пряжи клубок на полу,
Попавшие в лапки
Хозяйские тапки,
Иль хвостик мышонка, мелькнувший в углу?
Во сне, может, котик
Мнёт мамин животик
И тычется носом в её молоко,
Иль радостно мчится
В погоне за птицей,
Куда-то бежит – далеко-далеко!
Что снится котёнку,
Почти что ребёнку?
Улыбчивый месяц, машины, дома
И снежные мошки
В бездонном окошке,
Где песни тихонько мурлычет зима..
стихотворение Светланы Мережковской.
Что снится котёнку,
Почти что ребёнку?
Большие деревья, высокий забор?
Пушистые ушки
Сестрёнки-подружки,
Иль бабочек лёгких весёлый задор?
Проделки – все сразу:
Разбитая ваза,
Бумажный рулон, разнесённый в клочки?
А может – как рьяно
Слетают с дивана
Со звяком часы, телефон, и очки?
А может быть, снится,
Спорхнувший со спицы,
Размотанный пряжи клубок на полу,
Попавшие в лапки
Хозяйские тапки,
Иль хвостик мышонка, мелькнувший в углу?
Во сне, может, котик
Мнёт мамин животик
И тычется носом в её молоко,
Иль радостно мчится
В погоне за птицей,
Куда-то бежит – далеко-далеко!
Что снится котёнку,
Почти что ребёнку?
Улыбчивый месяц, машины, дома
И снежные мошки
В бездонном окошке,
Где песни тихонько мурлычет зима..
стихотворение Светланы Мережковской.
Его жена внезапно умерла...
А он сидел до самого восхода,
Все повторяя: «Как же ты могла?!»
Перебирая вещи из комода...
Глядел на тонкий шелк и кружева,
Лет пять лежали вещи — не носила,
«Все берегла... пока была жива...
Куском обычной ткани дорожила...
На всякий случай... Вот он и пришел!
Загадываешь чуда, ждешь, мечтаешь...
А кто-то взял... и за руку увёл!
Особый случай — день, что проживаешь!
Не оставлять на завтра! Жить сейчас!
И не беречь посуду и одежду!
На «черный день» не прятать про запас!
И быть все время вместе, а не между...
Беречь живой огонь любимых глаз,
И каждый жест, и каждую улыбку,
Все узелки, что связывают вас...
Чтоб не жалеть, что совершил ошибку...»
Марина Бойкова
А он сидел до самого восхода,
Все повторяя: «Как же ты могла?!»
Перебирая вещи из комода...
Глядел на тонкий шелк и кружева,
Лет пять лежали вещи — не носила,
«Все берегла... пока была жива...
Куском обычной ткани дорожила...
На всякий случай... Вот он и пришел!
Загадываешь чуда, ждешь, мечтаешь...
А кто-то взял... и за руку увёл!
Особый случай — день, что проживаешь!
Не оставлять на завтра! Жить сейчас!
И не беречь посуду и одежду!
На «черный день» не прятать про запас!
И быть все время вместе, а не между...
Беречь живой огонь любимых глаз,
И каждый жест, и каждую улыбку,
Все узелки, что связывают вас...
Чтоб не жалеть, что совершил ошибку...»
Марина Бойкова
Уже век иду по бездорожью,
на ночлег по хатам не прошусь -
нет ночлега мне, я весь исхожен,
нет покоя — я и не ищу.
Уже век обматываю тряпкой,
грубой тряпкой кровостопье ног
и ума мозольное культяпье,
уже век — бродяга без сапог.
Изнемог, продрог, а только все мне
пыль и степь встревоженно важны.
Уже век я то и дело помню
светлый лоб самой твоей души.
Помню взгляд, растрепанный по книгам,
горько-карий, каре-краевой.
Этих глаз мне не изжить, не выгнать,
этих глаз мне не испеть строкой,
и от них — до боли безграничных,
от твоих (я ими и живу!),
от твоих горячечных, горчичных
я ушел. И век уже иду...
Аль Квотион
на ночлег по хатам не прошусь -
нет ночлега мне, я весь исхожен,
нет покоя — я и не ищу.
Уже век обматываю тряпкой,
грубой тряпкой кровостопье ног
и ума мозольное культяпье,
уже век — бродяга без сапог.
Изнемог, продрог, а только все мне
пыль и степь встревоженно важны.
Уже век я то и дело помню
светлый лоб самой твоей души.
Помню взгляд, растрепанный по книгам,
горько-карий, каре-краевой.
Этих глаз мне не изжить, не выгнать,
этих глаз мне не испеть строкой,
и от них — до боли безграничных,
от твоих (я ими и живу!),
от твоих горячечных, горчичных
я ушел. И век уже иду...
Аль Квотион
Галина,
Не оставлять на завтра! Жить сейчас!Очень вредная привычка - стремиться сделать жизнь лучше. Жизнь надо жить, а не улучшать. Незаметно для нас процесс улучшения жизни превращается в способ существования, во время которого забывается то, ради чего затевалась суета. Очень заразительно и увлекательно, оказывается, иметь в своей основе способ существования, ориентированный на улучшение той самой жизни, до которой у нас в результате руки не доходят.
Не понять голодную собаку,
Тем, кто сытно ужинал вчера,
Старый бомж лаская Жучку плакал,
Отдавая ей пол сухаря:
«Ничего, моя собака, я не плачу,
Это слезы радости, дружок,
Значит я схватил за хвост удачу,
Если смог кому-то дать кусок.
Посмотри, собака, мы поели,
Солнце светит, сухо и тепло,
Зиму пережили, а в апреле
Нам, с тобою, будет хорошо».
Старый бомж поглаживал собаку,
Что-то еле слышно бормоча,
И стекали слезы на рубаху
Очень тихо, словно два ручья.
Тем, кто сытно ужинал вчера,
Старый бомж лаская Жучку плакал,
Отдавая ей пол сухаря:
«Ничего, моя собака, я не плачу,
Это слезы радости, дружок,
Значит я схватил за хвост удачу,
Если смог кому-то дать кусок.
Посмотри, собака, мы поели,
Солнце светит, сухо и тепло,
Зиму пережили, а в апреле
Нам, с тобою, будет хорошо».
Старый бомж поглаживал собаку,
Что-то еле слышно бормоча,
И стекали слезы на рубаху
Очень тихо, словно два ручья.
Ни о чем не жалейте
Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.
Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за все вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берет он из вашей души.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
1977
А. Дементьев.
Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.
Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за все вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берет он из вашей души.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
1977
А. Дементьев.
Галя! Одно из моих любимых!
Я уже упомянул что критически отношусь к творчеству братишки
но некоторые вещи\ну кроме песен\ на самом деле хороши
Поддержи меня в радости,
Не покинь меня в горести,
Когда мне от усталости
Недостаточно совести.
Воя голосом праздничным,
За столом сиднем сиживать.
Говорить, что всё схвачено
И что ближе мне ближние.
Только стулья голодные
За чехлами укрытые
Остаются холодными,
Седоками забытые.
Ночь, и гордость запрятана,
Я валюсь от усталости.
Совесть, бытом распятая,
Не покинь меня в радости.
Арсен Акопян
но некоторые вещи\ну кроме песен\ на самом деле хороши
Поддержи меня в радости,
Не покинь меня в горести,
Когда мне от усталости
Недостаточно совести.
Воя голосом праздничным,
За столом сиднем сиживать.
Говорить, что всё схвачено
И что ближе мне ближние.
Только стулья голодные
За чехлами укрытые
Остаются холодными,
Седоками забытые.
Ночь, и гордость запрятана,
Я валюсь от усталости.
Совесть, бытом распятая,
Не покинь меня в радости.
Арсен Акопян
Милый мой, поверь мне, я всё слышу:
Как ты опираешься о стены,
Вздыбленные листьями афишек,
Взнузданные внутренней вселенной.
Как ты запускаешь руку в тело,
Ищешь сердце, потому что больно.
Слышу, как тебе всё надоело,
Слышу, как в тебе поднялись волны.
Даже как трещит кора земная
От удара о твоё колено,
Как ладонью рану зажимаешь
На виске, простреленном и бледном.
Вслушиваюсь в шёпот твой, в оттенки,
В эту приозерность, зазеркальность,
Вслушиваюсь в голос человека,
Подставляя душу благодарно.
Милый мой, звучи пока есть силы,
Милый, я боюсь лишь одного:
Вслушаться в тебя - и мерзло, стыло,
Жутко не услышать ничего.
Алина Лён
Как ты опираешься о стены,
Вздыбленные листьями афишек,
Взнузданные внутренней вселенной.
Как ты запускаешь руку в тело,
Ищешь сердце, потому что больно.
Слышу, как тебе всё надоело,
Слышу, как в тебе поднялись волны.
Даже как трещит кора земная
От удара о твоё колено,
Как ладонью рану зажимаешь
На виске, простреленном и бледном.
Вслушиваюсь в шёпот твой, в оттенки,
В эту приозерность, зазеркальность,
Вслушиваюсь в голос человека,
Подставляя душу благодарно.
Милый мой, звучи пока есть силы,
Милый, я боюсь лишь одного:
Вслушаться в тебя - и мерзло, стыло,
Жутко не услышать ничего.
Алина Лён
Изнутри коготками по сердцу
Всё скребёт и скребёт зверёк.
Это зависть наружу просится,
Точит вдоль меня, поперёк.
Я терплю и сжимаю мышцами,
Силой воли и кулаком
Это чувство. Растёт и ширится,
Ест нутро моё поедом.
Как его из себя мне выбросить,
Вырвать с корнем и головой.
И у неба прощенья выпросить,
Чтоб остаться самим собой.
Арсен Акопян
Всё скребёт и скребёт зверёк.
Это зависть наружу просится,
Точит вдоль меня, поперёк.
Я терплю и сжимаю мышцами,
Силой воли и кулаком
Это чувство. Растёт и ширится,
Ест нутро моё поедом.
Как его из себя мне выбросить,
Вырвать с корнем и головой.
И у неба прощенья выпросить,
Чтоб остаться самим собой.
Арсен Акопян
В сторонке бабушка стояла,
Рецепт, потертый кошелек...
А по щеке слеза бежала...
Жестокости немой упрек.
Тихонько отошла и плачет,
Ведь на лекарства денег нет.
Другие люди, спрятав сдачу
Спешили, суета — сует...
У каждого свои проблемы...
У каждого судьба своя...
А у нее кружились стены,
От слез болела голова...
Последние считает крохи,
До этого пришлось дожить...
На том листке, всего лишь строки,
От этих строк зависит жизнь...
И женщина, приняв своею,
Ту боль, что в тех глазах прочла,
К окошку повела, жалея,
И мимо боли не прошла...
Держалась за руку старушка,
Боясь надежду потерять...
К окошку шла она послушно,
Чтобы рецепт опять подать...
Та женщина все оплатила,
Вложила деньги ей в ладошку...
У бабушки слеза застыла...
Не верила, так быть не может...
Привыкли мы в добро не верить...
Проходим смело мимо слез...
Мы душу спрятали за дверью,
А на добро — немой вопрос...
А бабушка, поверив в чудо,
Поверив — есть добро на свете,
Быть может долго помнить будет,
Молитвой на добро ответив...
Рецепт, потертый кошелек...
А по щеке слеза бежала...
Жестокости немой упрек.
Тихонько отошла и плачет,
Ведь на лекарства денег нет.
Другие люди, спрятав сдачу
Спешили, суета — сует...
У каждого свои проблемы...
У каждого судьба своя...
А у нее кружились стены,
От слез болела голова...
Последние считает крохи,
До этого пришлось дожить...
На том листке, всего лишь строки,
От этих строк зависит жизнь...
И женщина, приняв своею,
Ту боль, что в тех глазах прочла,
К окошку повела, жалея,
И мимо боли не прошла...
Держалась за руку старушка,
Боясь надежду потерять...
К окошку шла она послушно,
Чтобы рецепт опять подать...
Та женщина все оплатила,
Вложила деньги ей в ладошку...
У бабушки слеза застыла...
Не верила, так быть не может...
Привыкли мы в добро не верить...
Проходим смело мимо слез...
Мы душу спрятали за дверью,
А на добро — немой вопрос...
А бабушка, поверив в чудо,
Поверив — есть добро на свете,
Быть может долго помнить будет,
Молитвой на добро ответив...
НИКОЛАЙ ВТОРОЙ
В те дни, когда мы все так низко пали,
Везде мне грезится священный Образ Твой,
С глазами, полными божественной печали,
С лицом, исполненным небесной добротой.
Тебя жалеть я не могу, не смею:
Ты для меня - по-прежнему Велик!
Перед тобой, мой Царь, я вновь благоговею,
И больно мне глядеть на Твой Державный Лик.
Слепой народ, обманутый лжецами,
За чистоту души Твоей святой,
Тебя клеймил постыдными словами
И казни требовал, над кем же... над Тобой!
Не так ли пал и Царь коварной Иудеи,
Мессия истины, народная мечта,
И Бога своего преступные евреи
Распяли на доске позорного Креста.
И Царь был осужден на пытки рабской казни,
Над Божеством глумился весь народ,
И люди-изверги убили без боязни
Того, Кто создал мир, моря и небосвод.
Но, победив в аду немые силы гроба,
Воскрес Господь и всем явился вновь;
Побеждена врагов чудовищная злоба,
И козни зла рассеяла Любовь...
Я верю в день священного возмездья!
Клятвопреступники, вас кара неба ждет!
Вас уличат в предательстве созвездья,
Над вами Солнце правды не взойдет;
И камни возопят от вашего злодейства,
Вас грозно обличит правдивая судьба
За низость ваших чувств, за гнусность
фарисейства,
За клеветы восставшего раба...
Еще недавно так, пред Ним склоняя выи,
Клялися вы Его до гроба защищать
И за Царя-Вождя, Хозяина России,
Вы обещали жизнь безропотно отдать.
И что же! где слова? где громкие обеты?
Где клятвы верности, присущие войскам?
Где ваших прадедов священные заветы?
А Он, обманутый, Он твердо верил вам!
Он, ваш исконный Царь, смиреньем благородный,
В своей душе Он мог-ли помышлять,
Что вы готовитесь изменой всенародной
России честь навеки запятнать!
Предатели, рожденные рабами,
Свобода лживая не даст покоя вам.
Зальете вы страну кровавыми ручьями,
И пламя пробежит по вашим городам.
Не будет мира вам в блудилище разврата,
Не будет клеветам и зависти конца;
Восстанет буйный брат на страждущего брата,
И мечь поднимет сын на старого отца...
Пройдут века; но подлости народной
С страниц Истории не вычеркнут года:
Отказ Царя, прямой и благородный,
Пощечиной вам будет навсегда!
г. Орел, 1917 г.
СЕРГЕЙ БЕХТЕЕВ
В те дни, когда мы все так низко пали,
Везде мне грезится священный Образ Твой,
С глазами, полными божественной печали,
С лицом, исполненным небесной добротой.
Тебя жалеть я не могу, не смею:
Ты для меня - по-прежнему Велик!
Перед тобой, мой Царь, я вновь благоговею,
И больно мне глядеть на Твой Державный Лик.
Слепой народ, обманутый лжецами,
За чистоту души Твоей святой,
Тебя клеймил постыдными словами
И казни требовал, над кем же... над Тобой!
Не так ли пал и Царь коварной Иудеи,
Мессия истины, народная мечта,
И Бога своего преступные евреи
Распяли на доске позорного Креста.
И Царь был осужден на пытки рабской казни,
Над Божеством глумился весь народ,
И люди-изверги убили без боязни
Того, Кто создал мир, моря и небосвод.
Но, победив в аду немые силы гроба,
Воскрес Господь и всем явился вновь;
Побеждена врагов чудовищная злоба,
И козни зла рассеяла Любовь...
Я верю в день священного возмездья!
Клятвопреступники, вас кара неба ждет!
Вас уличат в предательстве созвездья,
Над вами Солнце правды не взойдет;
И камни возопят от вашего злодейства,
Вас грозно обличит правдивая судьба
За низость ваших чувств, за гнусность
фарисейства,
За клеветы восставшего раба...
Еще недавно так, пред Ним склоняя выи,
Клялися вы Его до гроба защищать
И за Царя-Вождя, Хозяина России,
Вы обещали жизнь безропотно отдать.
И что же! где слова? где громкие обеты?
Где клятвы верности, присущие войскам?
Где ваших прадедов священные заветы?
А Он, обманутый, Он твердо верил вам!
Он, ваш исконный Царь, смиреньем благородный,
В своей душе Он мог-ли помышлять,
Что вы готовитесь изменой всенародной
России честь навеки запятнать!
Предатели, рожденные рабами,
Свобода лживая не даст покоя вам.
Зальете вы страну кровавыми ручьями,
И пламя пробежит по вашим городам.
Не будет мира вам в блудилище разврата,
Не будет клеветам и зависти конца;
Восстанет буйный брат на страждущего брата,
И мечь поднимет сын на старого отца...
Пройдут века; но подлости народной
С страниц Истории не вычеркнут года:
Отказ Царя, прямой и благородный,
Пощечиной вам будет навсегда!
г. Орел, 1917 г.
СЕРГЕЙ БЕХТЕЕВ
Сына мать качала... баюшки - баю,
Вырастешь сыночек... помни мать свою.
Ночь уже проходит и встает заря,
Мать качала сына... думала - не зря.
Все плохие мысли от себя гнала,
И с какою гордостью в первый класс вела.
Годы пролетели - вниз с горы, рекой,
В жизни у мальчишки - первый выпускной.
Далее учеба в городе большом,
А потом сыночек в армию ушел.
Мать переживала... ночи не спала,
Каждую копейку сыну берегла.
Господа просила... все слова, как стон,
О здоровье сына у святых икон.
Свадьба отшумела... «Дым стоял столбом»
И сынок покинул старый отчий дом.
Жизнь его кружила в карусели дней,
Не звонит... не пишет матери своей,
А она все плачет сидя у окна,
Серенькая кошка... да она - одна.
И душа рыдает и под сердцем жжет,
Что же сын не едет... внуков не везет?
Все у сына в общем в жизни хорошо,
Жизнь свою устроил, сам себя нашел.
Для семьи трудился не жалея сил
... А о ней не вспомнил... а о ней забыл.
И никак до сына это не дойдет,
Что молитвой мамы, он вот так живет.
Плачет сын у гроба... «Мамочка, прости»
Ношу эту тяжкую до конца нести.
Помнить о родителях - жизненный закон,
Он об этом вспомнил после похорон.
На глаза попались в тайном уголке,
Сбереженья мамы в носовом платке.
Рядышком записка... «Я тебя ждала,
Здесь насобирала, что, сынок, смогла».
Плакал над деньгами сам себя кляня,
Он такие деньги делал за полдня.
И душа рыдает... и прощенья нет,
Мать их собирала целых десять лет...
Вырастешь сыночек... помни мать свою.
Ночь уже проходит и встает заря,
Мать качала сына... думала - не зря.
Все плохие мысли от себя гнала,
И с какою гордостью в первый класс вела.
Годы пролетели - вниз с горы, рекой,
В жизни у мальчишки - первый выпускной.
Далее учеба в городе большом,
А потом сыночек в армию ушел.
Мать переживала... ночи не спала,
Каждую копейку сыну берегла.
Господа просила... все слова, как стон,
О здоровье сына у святых икон.
Свадьба отшумела... «Дым стоял столбом»
И сынок покинул старый отчий дом.
Жизнь его кружила в карусели дней,
Не звонит... не пишет матери своей,
А она все плачет сидя у окна,
Серенькая кошка... да она - одна.
И душа рыдает и под сердцем жжет,
Что же сын не едет... внуков не везет?
Все у сына в общем в жизни хорошо,
Жизнь свою устроил, сам себя нашел.
Для семьи трудился не жалея сил
... А о ней не вспомнил... а о ней забыл.
И никак до сына это не дойдет,
Что молитвой мамы, он вот так живет.
Плачет сын у гроба... «Мамочка, прости»
Ношу эту тяжкую до конца нести.
Помнить о родителях - жизненный закон,
Он об этом вспомнил после похорон.
На глаза попались в тайном уголке,
Сбереженья мамы в носовом платке.
Рядышком записка... «Я тебя ждала,
Здесь насобирала, что, сынок, смогла».
Плакал над деньгами сам себя кляня,
Он такие деньги делал за полдня.
И душа рыдает... и прощенья нет,
Мать их собирала целых десять лет...
К Светлой Пасхе пригреют весеннего солнца лучи
И напомнят тебе об ушедших родных и знакомых,
И придешь ты тогда к их последнему, тихому дому,
И коснешься ладонью ограды и чуть помолчишь.
А потом, отстранившись от боли, уже не скорбя,
Ты расскажешь им все – просто так, чтоб душою раскрыться,
И прикроешь глаза – и увидишь любимые лица,
И почувствуешь вдруг, как же ждали сегодня тебя.
Вроде, праздник, как праздник, подумаешь там - куличи,
Да пасхальные яйца, да запах горелого воска...
Но прошу тебя – вместо красивого, умного тоста
Просто в руки возьми свой бокал и чуть-чуть помолчи.
И тогда, может, в зелени свежей весенней листвы,
Может, в сердце твоем, может, где-то за облаком дальним
Так отчетливо вдруг перезвон разнесется хрустальный -
Это значит, что те, кто ушел, пьют за нас, за живых.
Шумный день промелькнет и, как сон, растворится в ночи,
Лишь свечи огонек пред тобою дрожит одиноко...
Я прошу, не проси ни о чем ты усталого Бога,
Если можешь, то просто чуть-чуть посиди, помолчи.
И поймешь ты, что стало тебе так легко и светло,
Так легко и светло, как и в детстве-то редко бывало...
Это значит, что те, кого рядом однажды не стало,
Молят Бога, чтоб долго и счастливо всем нам жилось.
© А Бердзенишвили
Молитва
Запах лампад, отовсюду с икон незнакомые строгие лица,
Сбоку прилавок, старушка считает рубли...
Боже, прости меня, я никогда не умел ни просить, ни молиться,
Шел по делам – ноги сами сюда привели.
Да и о чем же просить тебя, ты мне и так уже дал все, что нужно –
Кормит работа, надежны любовь и друзья...
Вот если б только всегда был достоин я этой любви, этой дружбы,
Впрочем, наверно, уж это – забота моя.
Просто спасибо тебе и за горькую быль и за сладкую небыль,
Свежесть рассвета, вечернюю светлую грусть...
Вот бы еще прожить век свой не только лишь ради насущного хлеба,
Впрочем, пожалуй, и с этим я сам разберусь.
Боже... да что там... я – чадо твое, неразумное, полуслепое,
Зябкий листок, незадутое пламя свечи.
Сделай же так, чтоб всегда был я честен с тобою, с людьми и с собою,
И не оставь, сохрани, вразуми, научи...
© А Бердзенишвили
И напомнят тебе об ушедших родных и знакомых,
И придешь ты тогда к их последнему, тихому дому,
И коснешься ладонью ограды и чуть помолчишь.
А потом, отстранившись от боли, уже не скорбя,
Ты расскажешь им все – просто так, чтоб душою раскрыться,
И прикроешь глаза – и увидишь любимые лица,
И почувствуешь вдруг, как же ждали сегодня тебя.
Вроде, праздник, как праздник, подумаешь там - куличи,
Да пасхальные яйца, да запах горелого воска...
Но прошу тебя – вместо красивого, умного тоста
Просто в руки возьми свой бокал и чуть-чуть помолчи.
И тогда, может, в зелени свежей весенней листвы,
Может, в сердце твоем, может, где-то за облаком дальним
Так отчетливо вдруг перезвон разнесется хрустальный -
Это значит, что те, кто ушел, пьют за нас, за живых.
Шумный день промелькнет и, как сон, растворится в ночи,
Лишь свечи огонек пред тобою дрожит одиноко...
Я прошу, не проси ни о чем ты усталого Бога,
Если можешь, то просто чуть-чуть посиди, помолчи.
И поймешь ты, что стало тебе так легко и светло,
Так легко и светло, как и в детстве-то редко бывало...
Это значит, что те, кого рядом однажды не стало,
Молят Бога, чтоб долго и счастливо всем нам жилось.
© А Бердзенишвили
Молитва
Запах лампад, отовсюду с икон незнакомые строгие лица,
Сбоку прилавок, старушка считает рубли...
Боже, прости меня, я никогда не умел ни просить, ни молиться,
Шел по делам – ноги сами сюда привели.
Да и о чем же просить тебя, ты мне и так уже дал все, что нужно –
Кормит работа, надежны любовь и друзья...
Вот если б только всегда был достоин я этой любви, этой дружбы,
Впрочем, наверно, уж это – забота моя.
Просто спасибо тебе и за горькую быль и за сладкую небыль,
Свежесть рассвета, вечернюю светлую грусть...
Вот бы еще прожить век свой не только лишь ради насущного хлеба,
Впрочем, пожалуй, и с этим я сам разберусь.
Боже... да что там... я – чадо твое, неразумное, полуслепое,
Зябкий листок, незадутое пламя свечи.
Сделай же так, чтоб всегда был я честен с тобою, с людьми и с собою,
И не оставь, сохрани, вразуми, научи...
© А Бердзенишвили
Преданность.
Старушка в глубине двора стояла,
На палку опираясь всей рукой,
А рядом с ней беспомощно лежала
Плюгавая собачка с сединой.
Сложив у морды тоненькие лапы
И спрятав немощь за густой травой,
Она с тоской прохожих провожала,
Что от неё спешили стороной.
И было видно, каждое движение
Давалось ей с усилием, через боль,
Лишь изредка тяжёлое сопение
Переходило в еле слышный вой...
Не сразу понял я трагизма этой драмы,
А как дошло, то сжалась вся душа...
Прогулка та была, возможно, самой
Последней в жизни у старушкиного пса...
Нагнулась женщина, накинув одеяло
На тельце друга, чтоб удобней взять,
И на руки его подняв, к себе прижала,
Как прижимает чадо любящая мать.
И, палкою стуча, пошли обратно
Старушка, в одеяле - верный пес,
Она шептала что-то непонятно,
А он скулил, прижав к хозяйке нос...
Смотря им вслед, молчал и долго думал,
Как важно нам друг другом дорожить,
До дней последних преданным быть чувствам
И так самоотверженно любить...
Игорь Бизюк
Старушка в глубине двора стояла,
На палку опираясь всей рукой,
А рядом с ней беспомощно лежала
Плюгавая собачка с сединой.
Сложив у морды тоненькие лапы
И спрятав немощь за густой травой,
Она с тоской прохожих провожала,
Что от неё спешили стороной.
И было видно, каждое движение
Давалось ей с усилием, через боль,
Лишь изредка тяжёлое сопение
Переходило в еле слышный вой...
Не сразу понял я трагизма этой драмы,
А как дошло, то сжалась вся душа...
Прогулка та была, возможно, самой
Последней в жизни у старушкиного пса...
Нагнулась женщина, накинув одеяло
На тельце друга, чтоб удобней взять,
И на руки его подняв, к себе прижала,
Как прижимает чадо любящая мать.
И, палкою стуча, пошли обратно
Старушка, в одеяле - верный пес,
Она шептала что-то непонятно,
А он скулил, прижав к хозяйке нос...
Смотря им вслед, молчал и долго думал,
Как важно нам друг другом дорожить,
До дней последних преданным быть чувствам
И так самоотверженно любить...
Игорь Бизюк
Когда во мне говорят ангелы,
я почти прислушиваюсь к их словам,
я почти научился стричь разум наголо,
чтобы видеть Бога на краю села,
там, где от перекошенных вкривь заборов
поднимается паром душа земли,
там, где каждой травинке уже за сорок
человеческих жизней.
Я уже почти
научился приклеивать всем подручным
их слова к бестолковому житию,
научился стоять молоком под тучей
и мешаться с дождями в одну струю.
Когда во мне говорят ангелы,
я готов стать тетрадью и лечь на стол,
чтобы каждое слово навеки замерло,
чтобы каждое слово имело толк,
чтобы вычертить линию от бедра до уха,
уровнять в ней черемухи белый шум
с человеческой стреляной силой духа,
чтобы разницы нас довести до сумм.
Я готов узнавать этой жизни алгебру,
потому становлюсь до строки смирен,
когда во мне говорят ангелы
или кто-то, кому не дано имен.
Аль Квотион
я почти прислушиваюсь к их словам,
я почти научился стричь разум наголо,
чтобы видеть Бога на краю села,
там, где от перекошенных вкривь заборов
поднимается паром душа земли,
там, где каждой травинке уже за сорок
человеческих жизней.
Я уже почти
научился приклеивать всем подручным
их слова к бестолковому житию,
научился стоять молоком под тучей
и мешаться с дождями в одну струю.
Когда во мне говорят ангелы,
я готов стать тетрадью и лечь на стол,
чтобы каждое слово навеки замерло,
чтобы каждое слово имело толк,
чтобы вычертить линию от бедра до уха,
уровнять в ней черемухи белый шум
с человеческой стреляной силой духа,
чтобы разницы нас довести до сумм.
Я готов узнавать этой жизни алгебру,
потому становлюсь до строки смирен,
когда во мне говорят ангелы
или кто-то, кому не дано имен.
Аль Квотион
Объясни мне, папа...
Объясни мне папа, как мужчина,
Почему я до сих пор одна?
Может быть, во мне самой причина?
Может, в этом есть моя вина?
Я веду себя довольно скромно,
Не бросаюсь к первым же ногам,
Кто-то смотрит дерзко, курит томно...
Видно, разным молимся богам
Я из тех, кто угощает чаем,
И стыдится откровенных фраз,
Я из тех, кто пишет, что скучает,
И при этом честно, каждый раз!
Объясни мне папа, что им надо?
Как себя мужчине преподать?
Может ярко-красная помада,
И колготки сеткой в минус пять?
Неужели нужно быть фривольной?
Ты меня иначе воспитал...
Знаешь, пап, мне правда очень больно,
Мир каким-то непонятным стал...
Ничего мне папа не ответил,
И не смог ни капельки помочь,
Для него я – лучшая на свете!
И, как прежде, маленькая дочь...
Автор: Юлия Олефир
Объясни мне папа, как мужчина,
Почему я до сих пор одна?
Может быть, во мне самой причина?
Может, в этом есть моя вина?
Я веду себя довольно скромно,
Не бросаюсь к первым же ногам,
Кто-то смотрит дерзко, курит томно...
Видно, разным молимся богам
Я из тех, кто угощает чаем,
И стыдится откровенных фраз,
Я из тех, кто пишет, что скучает,
И при этом честно, каждый раз!
Объясни мне папа, что им надо?
Как себя мужчине преподать?
Может ярко-красная помада,
И колготки сеткой в минус пять?
Неужели нужно быть фривольной?
Ты меня иначе воспитал...
Знаешь, пап, мне правда очень больно,
Мир каким-то непонятным стал...
Ничего мне папа не ответил,
И не смог ни капельки помочь,
Для него я – лучшая на свете!
И, как прежде, маленькая дочь...
Автор: Юлия Олефир
Не в этом дело, что так правильно.
Не в том, что страшно одному.
А просто время сердце сплавило
мое — с изгибом ее губ.
И если видеть суть за лирикой
вот этих слов и этих дней,
она сродни душе ли, призраку -
невидимо живет во мне.
Я выкриком гоню прочь лишнее.
Читаю книги. Так больней.
Но в каждом слове пахнет вишней,
и в каждом слове — соловей.
Я матерюсь. Пью спирт в квартире,
но, превращая мир в роман,
она стихи мне декламирует.
Она поет, когда я пьян.
Аль Квотион
Не в том, что страшно одному.
А просто время сердце сплавило
мое — с изгибом ее губ.
И если видеть суть за лирикой
вот этих слов и этих дней,
она сродни душе ли, призраку -
невидимо живет во мне.
Я выкриком гоню прочь лишнее.
Читаю книги. Так больней.
Но в каждом слове пахнет вишней,
и в каждом слове — соловей.
Я матерюсь. Пью спирт в квартире,
но, превращая мир в роман,
она стихи мне декламирует.
Она поет, когда я пьян.
Аль Квотион
Порою так немного надо для исцеленья от тоски...
Порою так немного надо
Для исцеленья от тоски,
Тепло участливого взгляда,
Прикосновение руки.
И слову доброму внимая,
уже весь мир вокруг любя,
Ты отхлебнешь крутого чая,
Заваренного для тебя.
И вдруг поймешь,
Что в мире бренном,
Где все надежды хороши,
Дороже всех прикосновений —
Прикосновение души.
(Григорий Гольдштейн)
Порою так немного надо
Для исцеленья от тоски,
Тепло участливого взгляда,
Прикосновение руки.
И слову доброму внимая,
уже весь мир вокруг любя,
Ты отхлебнешь крутого чая,
Заваренного для тебя.
И вдруг поймешь,
Что в мире бренном,
Где все надежды хороши,
Дороже всех прикосновений —
Прикосновение души.
(Григорий Гольдштейн)
Я люблю всех собак без причины,
Просто так, невзирая на цвет.
У животных и так век не длинный
И проблем разноцветный букет.
Человек - существо деловое,
Если кот, то для ловли мышей,
А собака берётся порою,
Чтобы гнать приходящих взашей.
Иногда выбирают породу,
Родословную, шерсть и размер,
Но преследуя вредную моду
И блистая изыском манер
Беспощадно бросают ненужных,
Надоевших, немощных, больных
В этих семьях, казалось бы, дружных
Точно также не любят родных.
Оттого-то их взрослые дети
Забывают своих стариков,
Они, сами того не заметив,
Заложили фундамент таков.
Разве может ребёнок безгрешный
Сам, без взрослых, обидеть кота?
Посмотрите на взгляд его нежный
–В его сердце пока доброта.
Вот принёс он облезлую кошку,
Не ругайте его за добро!
Приютите бездомную крошку
И считайте, что вам повезло.
В чём удача? Да всё очень просто!
Сделан первый ответственный шаг
В воспитанье морального роста.
Не гоните бездомных собак!
(автор - Балаева И. А.)
Просто так, невзирая на цвет.
У животных и так век не длинный
И проблем разноцветный букет.
Человек - существо деловое,
Если кот, то для ловли мышей,
А собака берётся порою,
Чтобы гнать приходящих взашей.
Иногда выбирают породу,
Родословную, шерсть и размер,
Но преследуя вредную моду
И блистая изыском манер
Беспощадно бросают ненужных,
Надоевших, немощных, больных
В этих семьях, казалось бы, дружных
Точно также не любят родных.
Оттого-то их взрослые дети
Забывают своих стариков,
Они, сами того не заметив,
Заложили фундамент таков.
Разве может ребёнок безгрешный
Сам, без взрослых, обидеть кота?
Посмотрите на взгляд его нежный
–В его сердце пока доброта.
Вот принёс он облезлую кошку,
Не ругайте его за добро!
Приютите бездомную крошку
И считайте, что вам повезло.
В чём удача? Да всё очень просто!
Сделан первый ответственный шаг
В воспитанье морального роста.
Не гоните бездомных собак!
(автор - Балаева И. А.)
Ты любила, когда смеркалось. Лишь тогда ты снимала ребра,
демонстрируя звездам сердце — ярко-красное, как вино.
Ты снимала цепочку с шеи и ваяла из звеньев обруч
сквозь который прыгали тигры со смиренным оскалом слов.
Ты всегда была где-то между. Ты стояла на фоне парка,
раздеваясь лиственным деревом до скульптурного мрамора скул.
А когда начинался дождь, ты шептала: «к чему здесь тряска?
Мы куда-то едем? Ах да, мы едем по исписанному листку».
Так не плачь, малыш, но не бойся плакать — нам в дождях тех не раз промокнуть,
И не раз еще мне у ног твоих, как мальчишке, учиться петь,
потому что когда смеркалось, ты всегда выходила в окна,
каждый раз разбиваясь насмерть,
и каждый раз не заметив смерть.
Аль Квотион
демонстрируя звездам сердце — ярко-красное, как вино.
Ты снимала цепочку с шеи и ваяла из звеньев обруч
сквозь который прыгали тигры со смиренным оскалом слов.
Ты всегда была где-то между. Ты стояла на фоне парка,
раздеваясь лиственным деревом до скульптурного мрамора скул.
А когда начинался дождь, ты шептала: «к чему здесь тряска?
Мы куда-то едем? Ах да, мы едем по исписанному листку».
Так не плачь, малыш, но не бойся плакать — нам в дождях тех не раз промокнуть,
И не раз еще мне у ног твоих, как мальчишке, учиться петь,
потому что когда смеркалось, ты всегда выходила в окна,
каждый раз разбиваясь насмерть,
и каждый раз не заметив смерть.
Аль Квотион
Люди привыкают ко всему
Может быть не сразу, постепенно.
Только непонятно почему
Привыкают к боли и изменам.
И к тому, что предают друзья,
И к тому, что близкие уходят...
Говорите, привыкать нельзя?
Мы и сами понимаем, вроде.
Но устроен странно этот мир –
То, что раньше было невозможно,
Незаметно принимаем мы,
Так логично, мудро, осторожно.
Ничего не поменялось тут.
Просто всем нам далеко не двадцать.
Люди привыкают и живут.
А куда прикажете деваться?
© Петр Давыдов
Может быть не сразу, постепенно.
Только непонятно почему
Привыкают к боли и изменам.
И к тому, что предают друзья,
И к тому, что близкие уходят...
Говорите, привыкать нельзя?
Мы и сами понимаем, вроде.
Но устроен странно этот мир –
То, что раньше было невозможно,
Незаметно принимаем мы,
Так логично, мудро, осторожно.
Ничего не поменялось тут.
Просто всем нам далеко не двадцать.
Люди привыкают и живут.
А куда прикажете деваться?
© Петр Давыдов
А куда прикажете деваться?
У каждого своя пристань,
Где тихо поёт душа,
Когда хмурый день пролистан,
Так не достаёт тепла.
У каждого тихий омут,
Где пляски его чертей
И мир пополам расколот
На недругов и друзей.
То плёсы, а то пороги,
Стремнина уносит вдаль.
У каждого свои боги
И ночью своя печаль.
Арсен Акопян
Где тихо поёт душа,
Когда хмурый день пролистан,
Так не достаёт тепла.
У каждого тихий омут,
Где пляски его чертей
И мир пополам расколот
На недругов и друзей.
То плёсы, а то пороги,
Стремнина уносит вдаль.
У каждого свои боги
И ночью своя печаль.
Арсен Акопян
Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И утром, расставаясь обернуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.
Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить...
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено – и в радости, и в горе
Быть рядом... Но при этом не любить...
Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке...
И счастья большего не знать и не желать.
Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять...
Вот так и вьётся эта канитель –
Легко встречаются, без боли расстаются...
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
И мало тех, с кем хочется проснуться.
Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И жизнь плетёт нас, словно канитель,
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.
Мы мечемся: работа... быт... дела...
Кто хочет слышать – всё же должен слушать,
А на бегу – заметишь лишь тела,
Остановитесь... чтоб увидеть душу.
Мы выбираем сердцем – по уму,
Порой боимся на улыбку – улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться...
Автор: Эдуард Асадов
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И утром, расставаясь обернуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.
Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить...
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено – и в радости, и в горе
Быть рядом... Но при этом не любить...
Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке...
И счастья большего не знать и не желать.
Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять...
Вот так и вьётся эта канитель –
Легко встречаются, без боли расстаются...
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
И мало тех, с кем хочется проснуться.
Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И жизнь плетёт нас, словно канитель,
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.
Мы мечемся: работа... быт... дела...
Кто хочет слышать – всё же должен слушать,
А на бегу – заметишь лишь тела,
Остановитесь... чтоб увидеть душу.
Мы выбираем сердцем – по уму,
Порой боимся на улыбку – улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться...
Автор: Эдуард Асадов
А женщине надо для счастья так мало...
Ромашек с утра полевых на подушке...
Чтоб был, тот кто спросит: «Родная, устала?»,
И нежно прижмёт, споёт песню на ушко...
Чтоб дети здорОвы и счастливы были!
Чтоб мир на земле, и родные все живы!
Чтоб люди обиды и беды забыли
И жили на свете не ради наживы!
А женщине надо так мало для счастья.
Она расцветает от доброго слова...
Немного любви и немного участья,
Немного тепла - и на подвиг готова!
Ромашек с утра полевых на подушке...
Чтоб был, тот кто спросит: «Родная, устала?»,
И нежно прижмёт, споёт песню на ушко...
Чтоб дети здорОвы и счастливы были!
Чтоб мир на земле, и родные все живы!
Чтоб люди обиды и беды забыли
И жили на свете не ради наживы!
А женщине надо так мало для счастья.
Она расцветает от доброго слова...
Немного любви и немного участья,
Немного тепла - и на подвиг готова!
Мы обожали бегать БОСИКОМ,
И ели всё, что в руки попадалось,
СИРЕНЬ ПЯТЁРКОЙ редкой лепестков,
Акации сомнительную сладость.
Горошек непременно со СТРУЧКОМ.
Калачики и ЯБЛОКИ зеленые.
Редиску с нежно-розовым бочком,
И вместе с вишней косточки вишневые.
В куриный дождик ПРЫГАЛИ по лужам,
Зимой сосульками хрустели, как кроты.
Всего хотелось, всё нам было нужно,
Всем, что росло, мы набивали рты.
Мы косы мыли дождевой водой,
А раны подорожником лечили.
Как хочется вернуться к ЖИЗНИ той,
Туда, где это СЧАСТЬЕ нам дарили.
Не чистили, не мыли ничего,
А просто ели и остались живы.
Недавно это было... и давно...
Когда большими все деревья были...
И ели всё, что в руки попадалось,
СИРЕНЬ ПЯТЁРКОЙ редкой лепестков,
Акации сомнительную сладость.
Горошек непременно со СТРУЧКОМ.
Калачики и ЯБЛОКИ зеленые.
Редиску с нежно-розовым бочком,
И вместе с вишней косточки вишневые.
В куриный дождик ПРЫГАЛИ по лужам,
Зимой сосульками хрустели, как кроты.
Всего хотелось, всё нам было нужно,
Всем, что росло, мы набивали рты.
Мы косы мыли дождевой водой,
А раны подорожником лечили.
Как хочется вернуться к ЖИЗНИ той,
Туда, где это СЧАСТЬЕ нам дарили.
Не чистили, не мыли ничего,
А просто ели и остались живы.
Недавно это было... и давно...
Когда большими все деревья были...
Мне б вернуться в далёкое детство...
Там, где пахнет с утра пирогами...
Там, где солнце встаёт по соседству...
И где нет... нет тоски по маме...
Мне б туда ненадолго... пустите...
Только к маме на миг прижаться...
Кого нет, тем сказать... простите...
Жаль, что мне там нельзя остаться...
Мне б вернуться... друзей проведать,
Ни один пуд мы соли съели...
Мне б по лужам, босой побегать...
До небес взлететь на качелях...
Я вернусь, лишь погаснут зарницы
Я успею везде и всюду...
Мне б родителям поклониться
И тогда я спокойной буду...
© Галина Воленберг
Там, где пахнет с утра пирогами...
Там, где солнце встаёт по соседству...
И где нет... нет тоски по маме...
Мне б туда ненадолго... пустите...
Только к маме на миг прижаться...
Кого нет, тем сказать... простите...
Жаль, что мне там нельзя остаться...
Мне б вернуться... друзей проведать,
Ни один пуд мы соли съели...
Мне б по лужам, босой побегать...
До небес взлететь на качелях...
Я вернусь, лишь погаснут зарницы
Я успею везде и всюду...
Мне б родителям поклониться
И тогда я спокойной буду...
© Галина Воленберг
Что с нами происходит?
Пусть это будет импровизация.
В которой абстракция души,
находясь в демонстрационной форме
прострации,
сдает себя на реконструкцию
ради дальнейшей эксплуатации.
Но в последующей трансформации
неизбежно
становится чем-то вроде проституции
или мастурбации.
Происходит своего рода мутация,
другими словами кастрация
ума
с целью житейской адаптации.
Ампутация мысли,
ассоциация с пустотой,
эмиграция в себя,
деградация,
имитация
счастья.
Мы с тобой - модификация
нового времени,
этой вечной экранизации
замысла Бога.
И не хватает только мотивации -
разбить к чертям декорации,
в которых день за днем проходит
репетиция
смерти.
Или экспозиция
наших исковерканных душ,
существующих в долгой
прокрастинации.
Мы - профанация.
Мы живем в стеклянном шкафу,
куда беспрепятственно
идет прямая трансляция
в голову -
страшных снов.
Как пища для сублимации.
Мы - нелепая конфигурация
в постоянной дезориентации
в запертой комнате
с мягкими стенами,
где проходит реабилитация,
синхронизация
со временем года,
градация глаз
от окна
к внутренней оболочке век,
с приклеенными к ним иллюстрациями.
Но в какой-то момент происходит бифуркация,
ты выключаешь в себе
беспрерывную тетрализацию,
аллитерацию,
эволюцию,
эскалацию
и сдаешься.
Капитуляция.
Александр Ноитов
Пусть это будет импровизация.
В которой абстракция души,
находясь в демонстрационной форме
прострации,
сдает себя на реконструкцию
ради дальнейшей эксплуатации.
Но в последующей трансформации
неизбежно
становится чем-то вроде проституции
или мастурбации.
Происходит своего рода мутация,
другими словами кастрация
ума
с целью житейской адаптации.
Ампутация мысли,
ассоциация с пустотой,
эмиграция в себя,
деградация,
имитация
счастья.
Мы с тобой - модификация
нового времени,
этой вечной экранизации
замысла Бога.
И не хватает только мотивации -
разбить к чертям декорации,
в которых день за днем проходит
репетиция
смерти.
Или экспозиция
наших исковерканных душ,
существующих в долгой
прокрастинации.
Мы - профанация.
Мы живем в стеклянном шкафу,
куда беспрепятственно
идет прямая трансляция
в голову -
страшных снов.
Как пища для сублимации.
Мы - нелепая конфигурация
в постоянной дезориентации
в запертой комнате
с мягкими стенами,
где проходит реабилитация,
синхронизация
со временем года,
градация глаз
от окна
к внутренней оболочке век,
с приклеенными к ним иллюстрациями.
Но в какой-то момент происходит бифуркация,
ты выключаешь в себе
беспрерывную тетрализацию,
аллитерацию,
эволюцию,
эскалацию
и сдаешься.
Капитуляция.
Александр Ноитов
Не стоит думать обо мне в прошедшем времени –
Я даже в лютом декабре живу апрелями,
Я слышу песню соловья и в крике ворона:
Не стал я беден без тебя – бедны мы поровну.
Не стоит думать обо мне в прошедшем времени –
Зима не ведает тот день, когда капелями
В окно ей постучав, весна, попросит – в сторону:
Не онемел я без тебя – мы немы поровну.
Не стоит думать обо мне в прошедшем времени –
Я – у тебя, ты – у меня, мы оба – пленники,
Замки с ларца запретных чувств весною сорваны:
Я не безгрешен без тебя, грешны мы – поровну...
Евгений Курочкин, 2017
Я даже в лютом декабре живу апрелями,
Я слышу песню соловья и в крике ворона:
Не стал я беден без тебя – бедны мы поровну.
Не стоит думать обо мне в прошедшем времени –
Зима не ведает тот день, когда капелями
В окно ей постучав, весна, попросит – в сторону:
Не онемел я без тебя – мы немы поровну.
Не стоит думать обо мне в прошедшем времени –
Я – у тебя, ты – у меня, мы оба – пленники,
Замки с ларца запретных чувств весною сорваны:
Я не безгрешен без тебя, грешны мы – поровну...
Евгений Курочкин, 2017
Есть на свете мягкие игрушки,
но живут в них подлинные души
на кроватках у детей, у стенки
разделяют счастье на оттенки -
молоко, окно, сирень, свирели.
Эти души в плюше очень греют
самых слабых, но и самых чутких,
самых нежных, искренних малюток.
Заболеют дети — души шепчут
сказки, сны. И детям сразу легче.
Станет страшно — души тут же рядом,
охраняют, стерегут порядок.
Есть на свете мягкие игрушки,
и живут в них подлинные души -
маленькие — пуговка и плюш,
но намного больше наших душ.
Аль Квотион
но живут в них подлинные души
на кроватках у детей, у стенки
разделяют счастье на оттенки -
молоко, окно, сирень, свирели.
Эти души в плюше очень греют
самых слабых, но и самых чутких,
самых нежных, искренних малюток.
Заболеют дети — души шепчут
сказки, сны. И детям сразу легче.
Станет страшно — души тут же рядом,
охраняют, стерегут порядок.
Есть на свете мягкие игрушки,
и живут в них подлинные души -
маленькие — пуговка и плюш,
но намного больше наших душ.
Аль Квотион
Еще один из моих друзей рифмоплётов но он больше по песням которые у него жуть как хороши
Аркадий Бабаян
Исключите меня из правил,
Исключительно из своих.
Я себя не ломал, не правил,
Я лишь ждал, что из нас троих,
Кто то больше, а кто то меньше,
Знает главную суть вещей:
Что любовь не бывает грешной,
Её может не быть вообще.
Много их с утра.
Постою с товарищем,
Водка не горька.
Ветерок за пазуху
Тёплый и живой.
На песок из глаза:
«Как ты там, родной?»
«Даже и не верится,
Сколько лет прошло.»
Уголки шевелятся
На губах его.
И не лезь с вопросами.
Камень и ладонь.
Поседели волосы,
А он молодой.
Хорошо в подмосковной глуши
Варить кофе на маленькой печке,
Когда пена, вскипая дрожит,
А в окне темнота, будто вечером.
Не спеша, ложкой водоворот
Закружить, глядя в вечное, щурясь.
Запотеет от пара стекло.
Даже утро еще не проснулось.
Я невидимым был для тебя,
Бесполезным казался для света,
Я истратил все чувства за зря,
Я искал в увядании лето.
Я был просто зачем то рожден,
Брошен в общее варево жизни.
Вскормлен хлебом, напитан дождём,
Преисполнен любви и Отчизны.
И, о, юнные помыслы дней,
Через стёкла мирской карамели,
Я смотрел, как жевало людей
Ненасытное, жадное Время.
И всё больше сливался с толпой
С серой массой безжалостных мнений.
Шёл со всеми одною тропой
И одной укрывался шинелью.
А настала пора выбирать,
Я хватился... осталось не много.
И не знаю, кто в том виноват,
Гены, Родина или дорога?
это он с Никольским
Аркадий Бабаян
Исключите меня из правил,
Исключительно из своих.
Я себя не ломал, не правил,
Я лишь ждал, что из нас троих,
Кто то больше, а кто то меньше,
Знает главную суть вещей:
Что любовь не бывает грешной,
Её может не быть вообще.
- -----------------------------
Много их с утра.
Постою с товарищем,
Водка не горька.
Ветерок за пазуху
Тёплый и живой.
На песок из глаза:
«Как ты там, родной?»
«Даже и не верится,
Сколько лет прошло.»
Уголки шевелятся
На губах его.
И не лезь с вопросами.
Камень и ладонь.
Поседели волосы,
А он молодой.
- ----------------------------
Хорошо в подмосковной глуши
Варить кофе на маленькой печке,
Когда пена, вскипая дрожит,
А в окне темнота, будто вечером.
Не спеша, ложкой водоворот
Закружить, глядя в вечное, щурясь.
Запотеет от пара стекло.
Даже утро еще не проснулось.
- ----------------------------------
Я невидимым был для тебя,
Бесполезным казался для света,
Я истратил все чувства за зря,
Я искал в увядании лето.
Я был просто зачем то рожден,
Брошен в общее варево жизни.
Вскормлен хлебом, напитан дождём,
Преисполнен любви и Отчизны.
И, о, юнные помыслы дней,
Через стёкла мирской карамели,
Я смотрел, как жевало людей
Ненасытное, жадное Время.
И всё больше сливался с толпой
С серой массой безжалостных мнений.
Шёл со всеми одною тропой
И одной укрывался шинелью.
А настала пора выбирать,
Я хватился... осталось не много.
И не знаю, кто в том виноват,
Гены, Родина или дорога?
- -------------------------------
это он с Никольским
Cидела у подъезда на скамейке,
Помятая, в разбитых башмаках
Бездомная старушка в телогрейке
С котёночком приблудным на руках.
Сынок её, как этого котёнка,
Из дома выгнал: видно зажилась!
Должно быть, надоела старушонка,
А придушить — рука не поднялась...
Соседи ей порой давали хлеба,
И у кого-то капала слеза,
Потом, вздохнув, крестились, глядя в небо,
И отводили в сторону глаза.
Спала бабуля в нише под балконом,
Чтоб не достали летние дожди,
На стареньком пальтишке с капюшоном,
Котёнка согревая на груди.
— Сыночек, может мы возьмём котёнка? -
Мне кошечку давно хотелось в дом, —
Спросила как-то мама у ребёнка,
А он в ответ:
— И бабушку возьмём?...
Мишель Лазарев
Я так хочу при жизни донести
Тому, кто этим миром будет править,
Отсюда НИЧЕГО НЕ УНЕСТИ,
Возможно только, что-нибудь оставить!!!
Олег Гаврилюк
Помятая, в разбитых башмаках
Бездомная старушка в телогрейке
С котёночком приблудным на руках.
Сынок её, как этого котёнка,
Из дома выгнал: видно зажилась!
Должно быть, надоела старушонка,
А придушить — рука не поднялась...
Соседи ей порой давали хлеба,
И у кого-то капала слеза,
Потом, вздохнув, крестились, глядя в небо,
И отводили в сторону глаза.
Спала бабуля в нише под балконом,
Чтоб не достали летние дожди,
На стареньком пальтишке с капюшоном,
Котёнка согревая на груди.
*
— Сыночек, может мы возьмём котёнка? -
Мне кошечку давно хотелось в дом, —
Спросила как-то мама у ребёнка,
А он в ответ:
— И бабушку возьмём?...
Мишель Лазарев
Я так хочу при жизни донести
Тому, кто этим миром будет править,
Отсюда НИЧЕГО НЕ УНЕСТИ,
Возможно только, что-нибудь оставить!!!
Олег Гаврилюк
Однажды вместе с дочкой, шагали из детсада
И вдруг она серьёзно спросила у меня:
Я посмотрел на дочку растеряно-тревожно
Совсем не понимая, что нужно говорить
Как объяснить бы так, не делая ей больно,
Что взрослые порою способны разлюбить.
А разлюбив потом ещё и мстят друг другу,
Не думая о детях своею головой.
У них на первом месте их комплексы и ругань,
Они мосты сжигают с азартом за собой.
А малыши всё видят и думают, с чего же
Любимые их люди, так друг на друга злы.
И град из детских слёз, остановить не сможет,
Безумной и жестокой, родительской войны.
Ребёнок их скандал, в себе переживает,
И просит маму с папой, друг друга не ругать.
А может быть и так, что вдруг малыш решает,
Что это в нём причина, он в чём-то виноват.
«Наверное вела себя я очень плохо
Раз папа мой не хочет со мною больше жить»..
И мыслями такими, себя изводит кроха,
Ведь думает, что папа её смог разлюбить.
Мы детям своим души, как дураки калечим,
Потом же будет стыдно, об этом вспоминать.
Придётся на вопросы детей своих ответить,
В глаза смотря им прямо и от стыда сгорать.
____________________________________
Уж если для кого-то вы стать смогли родителем,
То нету у вас права об этом забывать.
Супруги могут стать, друг другу как-то «бывшими»,
А вот родитель бывшим ни как не может стать!!!
© Кирилл Бахарев
И вдруг она серьёзно спросила у меня:
- Пожалуйста скажи, ведь ты же умный папа,
Я посмотрел на дочку растеряно-тревожно
Совсем не понимая, что нужно говорить
Как объяснить бы так, не делая ей больно,
Что взрослые порою способны разлюбить.
А разлюбив потом ещё и мстят друг другу,
Не думая о детях своею головой.
У них на первом месте их комплексы и ругань,
Они мосты сжигают с азартом за собой.
А малыши всё видят и думают, с чего же
Любимые их люди, так друг на друга злы.
И град из детских слёз, остановить не сможет,
Безумной и жестокой, родительской войны.
Ребёнок их скандал, в себе переживает,
И просит маму с папой, друг друга не ругать.
А может быть и так, что вдруг малыш решает,
Что это в нём причина, он в чём-то виноват.
«Наверное вела себя я очень плохо
Раз папа мой не хочет со мною больше жить»..
И мыслями такими, себя изводит кроха,
Ведь думает, что папа её смог разлюбить.
Мы детям своим души, как дураки калечим,
Потом же будет стыдно, об этом вспоминать.
Придётся на вопросы детей своих ответить,
В глаза смотря им прямо и от стыда сгорать.
____________________________________
Уж если для кого-то вы стать смогли родителем,
То нету у вас права об этом забывать.
Супруги могут стать, друг другу как-то «бывшими»,
А вот родитель бывшим ни как не может стать!!!
© Кирилл Бахарев
Есть в человеке зона, обугленное пространство,
там черные кости домов грозно уткнулись в землю,
есть в человеке кабак, где он начинает пьянствовать,
есть в человеке стена, у которой он был расстрелян.
Есть в человеке пули, им самим расцелованные,
есть в человеке топь, из которой никто не вышел,
есть в человеке тьма, не покрытая тряпкой совести,
колючая проволока,
сторожевая вышка.
В каждом, каждом из нас есть предисловие ужаса,
но страшно совсем не это — не смерть, не распад, не градус,
страшно, когда ты скажешь: «мне ничего не нужно»,
скажешь спокойно, тихо. И это окажется правдой.
Аль Квотион
там черные кости домов грозно уткнулись в землю,
есть в человеке кабак, где он начинает пьянствовать,
есть в человеке стена, у которой он был расстрелян.
Есть в человеке пули, им самим расцелованные,
есть в человеке топь, из которой никто не вышел,
есть в человеке тьма, не покрытая тряпкой совести,
колючая проволока,
сторожевая вышка.
В каждом, каждом из нас есть предисловие ужаса,
но страшно совсем не это — не смерть, не распад, не градус,
страшно, когда ты скажешь: «мне ничего не нужно»,
скажешь спокойно, тихо. И это окажется правдой.
Аль Квотион
Ночь спутала все карты,
Сыграем в поддавки?
Вы как бы приударьте
За мною мастерски.
Я тоже постараюсь
Весьма обворожить,
Смотрите, раздеваюсь
Под взглядом госпожи.
Расстегнутое платье
Легло у стройных ног,
А дальше помечтайте,
Как много смел и смог!
Колода тасовалась,
Какая ночь была!
Бессовестная малость -
Так карта в масть легла.
Арсен Акопян
На ладонях твоих, словно карта тех мест, где ты вырос,
среди линий руки — зажигалка, ключи и блокнот,
ты посмотришь на них и подумаешь: жизнь — это вирус,
ты подумаешь так, и от этого в сердце кольнет.
Ты подумаешь: славно бы счастье измерить собою,
ты потянешься грудью вперед, но нащупает грудь
только свитер, изношенный свитер колюче-сосновый,
ты почувствуешь так, и захочется горько сглотнуть.
Ты подумаешь: время не лечит — в плечо мое плачет,
ты захочешь обнять это время, утешить его,
но потерпишь еще одну в жизни своей неудачу.
Ты обманешься так. И в глазах твоих станет темно.
На ладонях вся жизнь — в ней ни лиц, ни зарниц, ни страницы,
ты подумаешь, вдруг становясь посекундно слабей:
никому не дано от себя убежать и укрыться,
никому не дано затеряться в безликой толпе.
Аль Квотион
Сыграем в поддавки?
Вы как бы приударьте
За мною мастерски.
Я тоже постараюсь
Весьма обворожить,
Смотрите, раздеваюсь
Под взглядом госпожи.
Расстегнутое платье
Легло у стройных ног,
А дальше помечтайте,
Как много смел и смог!
Колода тасовалась,
Какая ночь была!
Бессовестная малость -
Так карта в масть легла.
Арсен Акопян
На ладонях твоих, словно карта тех мест, где ты вырос,
среди линий руки — зажигалка, ключи и блокнот,
ты посмотришь на них и подумаешь: жизнь — это вирус,
ты подумаешь так, и от этого в сердце кольнет.
Ты подумаешь: славно бы счастье измерить собою,
ты потянешься грудью вперед, но нащупает грудь
только свитер, изношенный свитер колюче-сосновый,
ты почувствуешь так, и захочется горько сглотнуть.
Ты подумаешь: время не лечит — в плечо мое плачет,
ты захочешь обнять это время, утешить его,
но потерпишь еще одну в жизни своей неудачу.
Ты обманешься так. И в глазах твоих станет темно.
На ладонях вся жизнь — в ней ни лиц, ни зарниц, ни страницы,
ты подумаешь, вдруг становясь посекундно слабей:
никому не дано от себя убежать и укрыться,
никому не дано затеряться в безликой толпе.
Аль Квотион
Приду домой. Закрою дверь.
Оставлю обувь у дверей.
Залезу в ванну. Кран открою.
И просто смою этот день.
Под струями воды блаженно,
На «бис» желейному нутру,
Стекает день шипящей пеной,
Сбивая пыльную жару.
Освобождая лик от маски,
Сползает лёгкий макияж.
И серой, пузырьковой массой,
Лениво прячется в дренаж.
Спровадив суетность далече
И с нетерпением уже
Меня встречает тихий вечер
Атласным, в зайцах неглиже.
В прохладе сумрачного трюма,
Мелькнёт, спугнув слепую лень,
Несмытым запахом парфюма,
О чём-то позабытом тень.
Оставлю обувь у дверей.
Залезу в ванну. Кран открою.
И просто смою этот день.
Под струями воды блаженно,
На «бис» желейному нутру,
Стекает день шипящей пеной,
Сбивая пыльную жару.
Освобождая лик от маски,
Сползает лёгкий макияж.
И серой, пузырьковой массой,
Лениво прячется в дренаж.
Спровадив суетность далече
И с нетерпением уже
Меня встречает тихий вечер
Атласным, в зайцах неглиже.
В прохладе сумрачного трюма,
Мелькнёт, спугнув слепую лень,
Несмытым запахом парфюма,
О чём-то позабытом тень.
Тебя совсем не знают птицы,
им наплевать на твой цейтнот,
на перестрочие — сторицей
любовно сжатое в блокнот.
Им наплевать. У них есть голый
простор полета в два крыла,
в котором каждый смертный голос
ни при уме, ни при делах.
В котором ты — пейзаж, вид сверху,
едва попавший в шарик глаз
и исчезающий мгновенно,
легко забытый сей же час.
Простор. Ты вдумайся — пространство,
смотри в него, тоскуй-смотри,
но тем, кто с небом в панибратстве,
не до смотрящих вслед с земли.
Не до трагичных по сезону
и одиноких по лицу,
не до измученных, бессонных,
шипящих в небо, в крылья: «будь!»,
не до привыкших расходиться
когда не в мочь терпеть и ждать.
Тебя совсем не знают птицы.
А ты их знаешь. Иногда.
Аль Квотион
им наплевать на твой цейтнот,
на перестрочие — сторицей
любовно сжатое в блокнот.
Им наплевать. У них есть голый
простор полета в два крыла,
в котором каждый смертный голос
ни при уме, ни при делах.
В котором ты — пейзаж, вид сверху,
едва попавший в шарик глаз
и исчезающий мгновенно,
легко забытый сей же час.
Простор. Ты вдумайся — пространство,
смотри в него, тоскуй-смотри,
но тем, кто с небом в панибратстве,
не до смотрящих вслед с земли.
Не до трагичных по сезону
и одиноких по лицу,
не до измученных, бессонных,
шипящих в небо, в крылья: «будь!»,
не до привыкших расходиться
когда не в мочь терпеть и ждать.
Тебя совсем не знают птицы.
А ты их знаешь. Иногда.
Аль Квотион
Интересное в разделе «Литературный клуб»
Сказка на ночь 
Сказки для детей от известных людей 
Вопросы именологии и языкознанья 
Книга подруги о жизни 
Амазонский миф о мести джури 
О теме "Пишем прозу и стихи" 
Читаем разные книжечки о пользе и вреде продуктов и не только... 
Любимые стихи 
Аудиокниги и радиокниги Новое на сайте
Про то как в баню с командирами ходил и капусту провансаль ел 
Аутентичные манты из баранины 
Сладкая паратха 
Мультиварка Endever VITA-60 
Паститсио – лазанья по-гречески 
Жевательные шоколадные пирожные 
Суп энчилада – кремовый, острый и невероятно уютный 
Королевский морковный пудинг «Восторг» 
Филе хека в кляре 
Запечённая фасоль в рутбире (корневом пиве) 
Дайкон ферментированный, салат 
Шпинат и говядина по-ресторанному (Palak Gosht) 
Шотландский диетический обезжиренный бисквит 1829 года 
Аэрогриль Gfgril GFA-5500, 6,5 л, 2 ТЭНа (обзор)