Пусть и не смешно

Хотела в позитивчик, но грустно как-то. Из инета
Всех с праздником!!! Хочу немножко поболтать сегодня..
C уTPA пoчeму-TO вспомнилась старая наша хорошенькая квартирка на улице Матросова, маленькая и уютная, у нас гостит бабушка. Пасхальное утро. Христос воскрес! Воистину воскрес. Бабушка дает мне яйцо и мы бьемся)) и еще мне весело, потому что у меня осталось целое яйцо, а бабушкино разбито.
Наша семья никогда не была особо верующими. Ну может быть где-то в глубине души, но об этом не говорили. Было не принято. Хотя к Пасхе готовились заранее- обязательно копили шелуху яиц, чистили, мыли, убирали в квартире.
Потом накануне мама пекла рогалики с черносливом и курагой, и они всегда у нее подгорали, а она переживала, расстраивалась. Из духовки доставали булочки с сахарной посыпкой, которыми можно было «забивать гвозди») Но все равно все было вкусно, торжественно и красиво. Красили яйца шелухой, накрывали на стол. Приезжали все- наша семья, бабушка, тетя Галя. Все вместе.
Нет сейчас ни мамы, ни бабушки и нет большой семьи. Иногда я крашу яйца перламутровыми красителями из бумажных пакетиков, покупаю в магазине кулич, а дома остается бардак. Хозяйка из меня, прямо скажем, аховая.
Но это наверное не самое главное.
Чем старше ты становишься, тем больше понимаешь- такие праздники это самое главное, что есть в нашей жизни.
Пасха – это любовь, семья и единственные наши ценности — родители, дети, бабушки, дедушки.
Если у вас это есть- держите крепче. Обнимайте своих родных, поддерживайте их, любите, звоните чаще, приезжайте в гости на любые праздники. Это банально, но это важно! Очень. Это вы поймете потом. Лишь бы не было поздно...

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ДВУХ «УРОДОВ»
Основано на реальных событиях, имена изменены.

Я люблю кладбища. Кажется, я даже уже об этом писала. Там есть о чем подумать. Идешь тихо, смотришь на могилы и понимаешь, что за этими одинаковыми камнями и крестами – судьбы. Разные, неповторимые... Радости, беды, надежды, разочарования, любовь, ненависть... Кем были эти люди? Как жили? Как умирали? Хорошо, плохо? О чем мечтали?.. Бог весть...

Больше всего люблю сельские кладбища. И особенно весной. Рядом со смертью – рождение новой жизни. Пробуждается и поёт природа, греет солнце, щебечут птицы. И именно в этот миг чувствуешь, что смерти-то этой и нет. Просто открылась дверь, и ушёл туда человек. Куда? И что будет теперь с ним? Знает только Господь...

***

В этом году в нашей деревне меня опять туда потянуло.

У одной могилки сидела старушка. Кто у неё там – муж, сын? Посидела, перекрестилась и пошла куда-то. Рядом с другой очень деятельно копошились молодые мужчина с женщиной. Она рвала траву, он красил оградку. И о чем-то оживлённо и совсем не по-кладбищенски болтали. Когда я шла обратно, они тоже уже собирались. Женщина напоследок протирала фотографию на памятнике. А ее спутник зачем-то, тоже заботливо, пристраивал рядом на земле рюмку водки.

В тот день я случайно обратила внимание на одну могилу. Не потому что она была заброшенной и неухоженной – таких там много. А потому что покосившийся ржавый крест, воткнутый в землю, был явно самодельным, из каких-то двух труб. И всё – ни ограды, ни цветов. Только заросший, давно забытый холм. И даже на фоне других неприкаянных могил он выглядел особенно сиротливо. Как будто никогда и не был никому нужен...

Весь вечер этот грустный холм так и стоял у меня перед глазами. И увидев соседку, старенькую уже тётю Машу, я спросила про него.

– Тот, на отшибе, с трубами? Так это Серёжка-урод, – ответила она. – Бедолага...

Она вздохнула и задумалась, что-то вспоминая...

***

Серёжка, правда, был бедолагой. С рождения. Бабка его, которую все в деревне звали просто Петровна, и которая единственная из всех человеческих существ на земле хоть как-то тепло к нему относилась, вздыхала, глядя на внука, и шамкала беззубым ртом: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер».

Может и лучше. Но Серёжка жил.

Выжил он, когда мать его, Маринка, местная алкоголичка, сквозь пьяный угар осознав, что беременна, выпила какой-то абортивный отвар, который дала ей местная знахарка, и сама чуть не померла...

Выжил он, когда полусумасшедший от беспробудного пьянства отец его Степан зашвырнул в скулящего уже от голода сына топором и снес ему половину лица. Так Серёжка в четыре года стал уродом. Маринка заголосила, хотя к сыну особых чувств не испытывала. Степан протрезвел, сам пошёл в местную милицию, его посадили, в тюрьме он помер.

Маринка по мужу убивалась недолго, пока другой алкаш, Генка, не пришёл к ней с бутылкой и со словами: «Щенок, пойди погуляй», – отвесил на ходу забинтованному Сережке пендаля. Маринка на это тупо заржала и плотоядно вытаращилась на водку...

Выжил Сережка, когда неделями дома было нечего жрать, и он таскал еду с соседних огородов.

Иногда, правда, бабка Петровна, тоже пьющая, но с перерывами, подкармливала его. Но это было нечасто и до очередного ее запоя. А потом она померла, и кормить пацана вообще стало некому.

Выжил, когда с ним, уродом, грязным и оборванным, брезговали общаться даже подобные ему оборванцы – тоже дети пьющих родителей, которых тогда в деревне было больше половины.

Только стал диким и злым.

Выжил, когда допивал за спящими прямо на грязном полу мамкой и Генкой «паленку», а потом блевал сутками и обещал себе, что у него всё будет по-другому.

И даже тогда выжил, когда вешался из-за рыжей Ольки. Любил он ее, все знали. Но ни подойти, ни заговорить не решался. Потому что урод. Лишь злобно зыркал на неё глазами, как будто и любя и ненавидя одновременно за свои муки, и ускорял шаг, чтобы пройти быстрее мимо. А потом Олька вышла замуж за местного красавца Ивана. Несколько дней деревня пила, пела и гуляла. А Сережка сидел у своего дома на лавочке и прислушивался. А потом пошёл в сарай и повесился. Только оборвалась верёвка, и его лишь чуть придушило. Как будто даже смерть брезговала им.

***

Пацаном в местной школе Сережка появлялся нечасто. И то, потому что пригрозили: «Не будешь учиться – помрешь в тюрьме, как папаша твой». Быть как отец он хотел меньше всего. А потом настали девяностые, люди поехали в города, а кто остался – либо спился, либо сторчался, либо помер. За редким исключением, и то – стариков. Учиться в школе стало некому, и до сих пор стоит она, заброшенная и никому не нужная. Сережка к тому моменту со скрипом окончил восемь классов, просидев в некоторых по два года.

Что он теперь делал? Пил, как и все. Только в одиночку. Хотя когда-то обещал себе, что не будет. Ну и устроился на работу сторожем на еле ещё дышащий районный завод. Его взяли с какой-то злорадной готовностью и шёпотом за спиной: «Вот урод. Такой рожи любой вор испугается...»

Так прошло несколько лет... Померла мамка Маринка, замёрзла спьяну зимой в сугробе. Исчез Генка. Сережка не чувствовал, что он остался один. Он всегда один и был. Так уныло и «дошкандыбал» бы он, наверное, по жизни до того своего могильного холмика.

Но однажды поздней осенью напился он, как всегда, один, упал где-то по дороге домой и заснул, как когда-то мать, в снегу. И так же замёрз бы там. Но проснулся оттого, что кто-то лизал его уродливое лицо. Открыл он мутные глаза и увидел такую же страшную, как он сам, одноглазую и одноухую собачью морду. Пёс схватил его за ворот тулупа и потянул, мол: «Вставай, дурак, помрешь же».

И Сережка встал. Шатаясь, дошёл он до своего дома, открыл дверь и впустил увязавшегося за ним пса.

***
Что это был за покалеченный пёс и откуда он взялся, Серега не знал.
– Тебе пожрать, наверное, – пробормотал он. – А нет ничего. Ладно, полежи.

Парень кинул на холодный пол старое одеяло, оделся и вышел.
– Тебе как всегда? – спросила его Нюрка-самогонщица, у которой он брал выпивку. И не дожидаясь ответа, протянула мутную бутылку.
– Нет, мне это... Костей каких-то. Ну или просто...
– Чего-чего?
– Я заплачу.
– И этот допился, – со знанием дела прошептала Нюрка вслед Сереге, когда он уходил с остатками супа, который она ему продала.

Уродливый пес поел, а потом благодарно лизнул парню руку. Тот от неожиданности даже задохнулся и ошарашенно вытаращился на место, которого коснулся шершавый язык. До этого самое доброе, что он видел и слышал в жизни, были слова бабки Петровны: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер». А потом медленно, робко и неумело положил эту руку на обезображенную кем-то песью голову.

Так «притулились» друг к другу два одиноких уродливых и никому не нужных существа. И стало им теплее.

Впервые в жизни Серегу кто-то ждал дома. И впервые он спешил туда, в этот дом, покупая так же у Нюрки какие-то объедки. И как же был он счастлив, когда открывал дверь, а навстречу с радостным лаем бросался его единственный в этом мире друг. Нет, он и выпивку тоже брал, но уже не так часто. А потом стал чего-то готовить. Ел сам и угощал Одноухого – так он назвал пса. И было им хорошо.

Над ними посмеивались: «Надо же, два урода, нашли друг друга». Но и замечать стали, что глаза у Сереги могут быть не только дикими и злыми, но и ласковыми и добрыми. Наверное, в эти минуты он думал о том, что и его теперь ждут и что он кому-то нужен.

Со временем он сделал Одноухому во дворе будку, посадил на длинную цепь, и тот старательно охранял дом, облаивая всех, кто проходил мимо. Хотя охранять-то было незачем. Брать у Сереги было нечего, и все это знали.

***
А потом Одноухий пропал. Сорвался, наверное, с цепи и убежал. Многие тогда видели, как Серега подолгу стоял у забора и всматривался вдаль.
Через несколько дней деревенские мужики принесли пса на одеяле с перебитыми ногами. Тот еле дышал, но был жив.
– Это Петька с компанией... Мы видели, – сказали они и положили Одноухого на землю.

Петька был местный наркоман и просто дебил.
Серега опустился на колени рядом с псом и обнял его. А тот слабо лизнул его в нос.
– Пойдём выпьем, что ли, – пробормотали мужики, как-то растерянно всхлипнув. И тихонько побрели.

Сережка с трудом поднял Одноухого и понёс в дом. Вечером к ним постучалась Нюрка.
– Я это... Вот, сварила вам... Поешьте, что ли... Да убери ты свои деньги!
Пёс выжил, но ходить уже больше не мог, только ползал. И однажды Серега, взяв тяжёлую палку, пошёл туда, где чаще всего гулеванил Петька с компанией, покалечивший его единственного друга.

Разное потом говорили. Кто-то – что Серега хотел просто попугать, кто-то – что так же перебить ноги, как это сделали с Одноухим. Но через два дня нашли его с ножом в спине. Хватились бы, наверное, и позже, а может, и вообще не хватились бы, но выл пес на всю деревню, и заподозрили люди неладное. А Петьки после этого и след простыл.

Собрались мужики, сколотили гроб, похоронили Серегу. Да что там похоронили. Закопали на местном кладбище за деревней – и все. Дом заколотили. А Одноухий? Одноухий опять пропал...

***
– Мы долго удивлялись тогда, куда этот пёс мог деться, он же не ходячий, – вспоминала старенькая соседка тетя Маша, которая мне все это рассказывала. – А потом Нюрка-самогонщица вся в слезах прибежала с кладбища.

Ходила Нюрка на могилу к своей покойной матери. Проходя мимо места, где недавно похоронили Серегу-урода, замерла, как громом поражённая. На могильном холмике, обняв покалеченными лапами землю, лежал Одноухий. Он был мертв...
... Тетя Маша украдкой вытерла слезы.
– Сколько лет прошло, а не могу спокойно вспоминать. Ты там была, видела, что это далеко. Как он дополз-то, бедный, как нашёл?...

... В тот день у Серегиной могилы собрался народ. Нюрка, мужики, женщины, нестарая ещё тетя Маша... Они стояли, смотрели на Одноухого и думали о чем-то своём.
– Сделайте Сереге крест какой, что-ли, мужики, – сказала вдруг Нюрка. – Что мы, хуже собаки? С меня бутылка.
– Что мы, не люди, – ответил кто-то.
– А ведь мужик он был неплохой, зла никому не делал, – раздался другой голос.
– Отмучился, бедолага...
– Эх...

Так появился на том холмике наскоро сваренный крест из двух труб. А потом прошло время, ещё много народу разъехалось, Серегин дом совсем развалился, могила заросла и все всё забыли...

... На следующий день я нарвала маленький букет – одуванчики, какие-то синие цветочки – и пошла на кладбище. Так же звенела природа, пели птицы, порхали бабочки, и казалось, что смерти нет.
– Почему Господь дал тебе всё это? – думала я. – Где ты сейчас? Как тебе там?

И мне почему-то казалось, что всё у Сереги сейчас хорошо. Вот чувствовала я это, и всё. А ещё я думала о том, что будь в жизни у него чуть больше любви, всё было бы по-другому.

Как же важна Любовь! Если даже любовь собаки сумела осветить и согреть жизнь несчастного одинокого парня, что смогла бы сделать любовь человеческая. Да, любовь творит чудеса! А отсутствие ее убивает всё живое. И почему умел любить тот же уродливый пёс Одноухий, а мы, люди, часто не умеем? Мы же не хуже собак...

©Елена Кучеренко

«Поверьте, возраст не самое страшное, что ждет нас в жизни.
Гораздо страшнее потери, когда уже некому сказать: «А знаешь, мам...» или «Послушай, пап...».
И этот ветер перемен сбивает вас с ног и дует в никем не прикрытую спину.
И вы остаетесь на этом сквозняке один на один...
Так что самого возраста боятся не стоит.
Куда страшнее то, что приходит с ним.
Поэтому очень цените это время, без сквозняков»

Шарль Азнавур

Пусть и не смешно

про ПАМЯТЬ

Тем, кто шел рядом с нами по дороге жизни: людям, зверям, мечтам...
Вы ушли.
Ушли туда, где легко шагается ногами, лапами, мыслями.
Пусть будет легок ваш путь.
Не оборачивайтесь.
Уходите.
Мы не расстались; нас соединяет ниточка именуемая памятью, в которой властвует согревающее душу – вместе.
Мы встретимся, собравшись вокруг ночного костра.
Я разожгу ночью, вдали от шума людских мыслей, за Бобриным прудом, великое огнище.
Собирайтесь; я позову вас, ушедших – людей, зверей, мечты.
А пока, пока память садится на ладонь невесомостью бабочки...
© Олег Талвикъ

Просто ШОК #истина #бабушка • Пусть и не смешно

«Или уйдёте, или похороните меня рядом с моими солдатиками» – сказала Аршалуйс и взвела курок.

Аршалуйс дважды выстрелила. Сначала в воздух, потом в лобовое окно бульдозера.

В ответ на крики и брань бульдозериста спокойно сказала: «тише, тут солдатики спят».

Рабочие из местных знали – тетка не шутит, тем более что из допотопного ружья она попадала в блюдечко с 50 шагов. Ушли.

По словам племянницы Галины Ханжиян, Аршалуйс Кеворковну пытались выжить из старенького дома в Поднависле. И уговаривали и припугнуть пробовали.

К примеру подсылали людей, которые ночью под ее окнами имитировали волчий вой. Не поддавалась женщина ни на угрозы, ни на уговоры.
Так эта удивительная женщина спасла мертвых от живых. И пятьдесят лет защищала вечный сон этих бойцов.

Хутор Поднависла – поляна смерти. Поляна Памяти и поляна Аршалуйс.
Сейчас тут находятся три братские могилы, в которых покоятся более тысячи солдат – защитников Кавказа в 1942-1943 годах. И именно Аршалуйс на протяжении многих лет спасала эти могилы от разорения.
Летом 1942 года немецкие войска сделали последний рывок на Черноморское побережье. И на защиту рубежа бросили 26-й стрелковый полк войск НКВД, 30-ю Иркутскую дивизию и 76-ю морскую бригаду.
В хуторе Поднависла в это время располагался медицинский пункт – в доме семьи Хаджиян.

Из воспоминаний военврача Поднавислинского госпиталя Веры Семёновны Дубровской:

- Это была круглосуточная вахта. Мы принимали раненых и после первичной обработки отправляли их дальше, в Туапсе. Сначала у нас было три врача, но после того как их направили на передовую – в ротах перебило фельдшеров, – я осталась одна. Да Аршалуйс – моя неутомимая помощница, которую раненые почему-то «тетей Сашей» звали, а ведь ей и тридцати не было.

Дома, сады, опушки леса были буквально завалены ранеными. Аршалуйс быстро научилась делать перевязки, уколы. Юная и хрупкая, она стойко переносила все невзгоды.

Погибших от смертельных ранений и потери крови бойцов хоронили на поляне, в сотнях метров от санчасти. Арашалуйс безутешно плакала по умершим солдатам и отмечала могилы: то камень у подножья положит, то осколок от снарядов воткнет, то каску поставит.

Это была круглосуточная вахта. Дома, сады, опушки леса были буквально завалены ранеными. Спали урывками, привыкнув к бомбежкам и взрывам на краю поляны. Глубокие воронки саперы превращали в братские могилы.

Могилы наполнялись очень быстро. В одной легли матросы – почти 400 человек. Саперы определили им место на берегу реки – все же поближе к воде. У сада, где цвели яблоньки, уснули вечным сном пехотинцы, которые шестеро суток штурмовали станицу Фанагорийскую. Самая большая братская могила – напротив дома Ханжиянов. По свидетельству Аршалуйс, здесь захоронено свыше 600 бойцов.

Пережитое оставило неизгладимый след в душе девушки и она поклялась тем солдатам, которых хоронила здесь же, что никуда не уйдет. И когда удалось погнать врага с Кавказа, Аршалуйс осталась в хуторе. Осталась у братских могил. Она ухаживала за могилами как могла, ставила памятники – валуны из горной реки.

Ни о ней, ни о массовом захоронении погибших солдат власти соседнего Горячего Ключа долго ничего не знали. Даже о том, что ей положена пенсия, Аршалуйс Кеворковна не догадывалась. Первую свою пенсию она получила уже после 70 лет.

Перед самой смертью наказала Аршалуйс Кеворковна племяннице:
«Ты должна взять обратно отцовскую фамилию — Ханжиян. И будешь смотреть за могилами — не отдашь, не продашь, не подаришь никому».

По словам Галины, обещание, данное ею тете, и определило ее дальнейшую жизнь. В этой семье держать данное слово — непреложный закон.

В 1997м году ЮНЕСКО признало Аршалуйс Кеворковну Хаджиян «Женщиной 1997 года» в номинации «Жизнь — судьба». В 1998 году её не стало. Похоронили Аршалуйс рядом с солдатами. А в 2000м году тут был открыт мемориальный памятник. Этот мемориал внесен в список памятников, охраняемых ЮНЕСКО.

А в 2005 году в Горячем ключе установили памятник этой светлой женщине. Бронзовая женщина в платке, присев на скамейку рядом с простреленной солдатской каской, в центре Горячего Ключа, возле мемориального комплекса «Вечный огонь», продолжает хранить память о погибших...

Пусть и не смешно

Однажды фермер обнаружил, что потерял в сарае с сеном свои часы. Несмотря на то, что они не представляли собой никакой ценности, и стоимость их была невелика, часы были дороги фермеру как подарок от любимого человека.
После безрезультатных долгих поисков вдоль и поперек сарая, он сдался. Сил уже не было. Увидев неподалеку играющих мальчиков, он решил обратиться за помощью к ним и пообещал вознаграждение тому, кто отыщет в сене его часы.
Услышав это, мальчишки ватагой помчались к сараю, облазили весь стог сверху донизу, но часов так и не нашли. И в момент, когда фермер уже собирался оставить все попытки разыскать часы, к нему подошёл маленький мальчик и попросил дать ему ещё шанс. Фермер, посмотрев на него, подумал, а почему бы и нет, тем более ребёнок выглядел достаточно искренним.
Поэтому фермер отправил мальчика в сарай.
Каково же было его изумление, когда спустя некоторое время мальчик вышел из сарая с часами в руке. Фермер, охваченный радостью, с любопытством спросил, как ему удалось сделать то, в чём остальные мальчишки потерпели неудачу. Мальчик ответил: «Я не делал ничего. Я просто сидел на полу и слушал. В тишине я услышал их тиканье, пошёл по направлению звука и нашёл их».
Мораль: спокойный, безмятежный разум может мыслить лучше, чем возбужденный и взволнованный. Иногда нужно просто остановиться и начать слушать.

Пусть у каждого человека будет такой ангел хранитель за спиной❤️ #слова #жизнь

Молитва, написанная Антуаном де Сент-Экзюпери в один из самых тяжелых периодов его жизни. Она напоминает об очень важных вещах и глубоко затрагивает душу и разум.

«Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня. Научи меня искусству маленьких шагов.
Сделай меня наблюдательным и находчивым, чтобы в пестроте будней вовремя останавливаться на открытиях и опыте, которые меня взволновали.
Научи меня правильно распоряжаться временем моей жизни. Подари мне тонкое чутье, чтобы отличать первостепенное от второстепенного.
Я прошу о силе воздержания и меры, чтобы я по жизни не порхал и не скользил, а разумно планировал течение дня, мог бы видеть вершины и дали и хоть иногда находил бы время для наслаждения искусством.
Помоги мне понять, что мечты не могут быть помощью. Ни мечты о прошлом, ни мечты о будущем. Помоги мне быть здесь и сейчас и воспринять эту минуту как самую важную.
Убереги меня от наивной веры, что все в жизни должно быть гладко. Подари мне ясное сознание того, что сложности, поражения, падения и неудачи являются лишь естественной составной частью жизни, благодаря которой мы растем и зреем.
Напоминай мне, что сердце часто спорит с рассудком.
Пошли мне в нужный момент кого-то, у кого хватит мужества сказать мне правду, но сказать ее любя!
Я знаю, что многие проблемы решаются, если ничего не предпринимать, так научи меня терпению.
Ты знаешь, как сильно мы нуждаемся в дружбе. Дай мне быть достойным этого самого прекрасного и нежного дара судьбы.
Дай мне богатую фантазию, чтобы в нужный момент, в нужное время, в нужном месте, молча или говоря, подарить кому-то необходимое тепло.
Сделай меня человеком, умеющим достучаться до тех, кто совсем,,внизу".
Убереги меня от страха пропустить что-то в жизни.
Дай мне не то, чего я себе желаю, а то, что мне действительно необходимо.
Научи меня искусству маленьких шагов».

«По мере того, как я старел, я стал более дружелюбным и менее критичным к себе. Я стал моим другом...

Я не виню себя за то, что съел лишнее печенье, не застелил постель или купил что-то глупое, в котором я не нуждался. У меня есть право на беспорядок и экстравагантность.

Я видел, как многие дорогие друзья покинули этот мир слишком рано, прежде, чем осознали великую свободу старения... Кто будет винить меня, если я решу читать или играть на своем компьютере до четырех и спать до полудня?.. Кто сделает меня счастливее, если я буду в постели или перед телевизором столько, сколько захочу?..

Я буду танцевать под эти чудесные хиты 70-х и 80-х, и в то же время мне захочется плакать о потерянной любви...

Я иду. Если я захочу, я пойду по пляжу в шортах, слишком натянутых на дряблом теле, и самозабвенно нырну в волны, несмотря на осуждающие взгляды других.

Они тоже постареют.

Я знаю, что иногда что-то забываю, но есть некоторые вещи в жизни, о которых просто следует забывать!.

Я помню важные вещи. Конечно, с годами мое сердце разбивалось много раз. Но разбитые сердца дают нам силы, понимание и сострадание. Сердце, которое никогда не страдало, безупречно и бесплодно и никогда не познает радости быть несовершенным».

Александр Ширвиндт

Светлая память

Метрофанаты УНИЧТОЖАЮТ НОВЫЙ ПОЕЗД Москва 2024! В чем причина?

Машинист ВЫЧИСЛИЛ ВАНДАЛОВ! Как это происходит?

Предпоследняя книга Александра Ширвиндта изданная четыре года назад, называлась «Опережая некролог». Наверное, для человека в его возрасте это была не самая лучшая примета, но, похоже, Александр Анатольевич философски относился к неизбежному уходу из жизни.
О себе и о своём возрасте он говорил с мудрой самоиронией, как бы лёгкой полуулыбкой — немного грустной и очень обаятельной.

"Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно сексуален, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет... Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало..."

"Старость – это не когда забываешь, а когда забываешь, где записал, чтобы не забыть..."

"Что касается женщин, то наступает страшное возрастное время, когда с ними приходится дружить. Так как навыков нет, то работа эта трудная. Поневоле тянет на бесперспективное кокетство..."

"Все, что меня сегодня окружает, – все другое. Москва уже не моя. Дворы не мои. Лица чужие. Правда, на Арбат, в районе Щукинского училища, еще иногда выползают знакомые старухи москвички. Ищут, где купить хлеба. А негде. Вокруг – бутики. Нет того города, где прошла моя жизнь..."

"К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются..."

"Чем ближе к финалу, тем меньше можно пить молока. «Не-не- не, – говорят доктора, – ты свое отпил». Вообще сколько я всего уже отпил: водку отпил, коньяк отпил, кофе тоже. Не отпил только какой-то зеленый чай..."

"У меня очень тяжелая зарядка утром. Лежа я сначала сучу ножками для поясницы. 30 раз. Потом с трудом, кряхтя, сажусь на кровати и делаю вращательное движение на скрипучей шее пять раз туда, пять раз назад. И потом плечиками 10 раз. Меня кто-то когда-то научил, и я привык. И чувствую, что сделал зарядку..."

"Смерти я не боюсь... Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то... Я красивый старик, боящийся стать беспомощным. В общем, диагноз – «старость средней тяжести»..."

P.S. То, что меня особо тронуло:
"Вкусно поесть для меня – это пюре, шпроты, гречневая каша со сметаной (с молоком едят холодную гречневую кашу, а горячую – со сметаной). Я обожаю сыр. Каменный, крепкий-крепкий, «Советский», похожий на «Пармезан». Еще люблю плавленые сырки «Дружба»... Я воспитан в спартанских условиях выпивки и посиделок на кухнях. В гараже, на капоте машины, раскладывалась газета, быстро нарезались ливерная колбаса, батон, огурец. Хрясь! И уже сразу хорошо. Когда сегодня я попадаю в фешенебельные рестораны... приносят толстые, в переплете из тисненой кожи меню... у меня сразу начинается изжога. Раньше и в ресторанах было проще: быстро мажешь хлеб горчицей, сверху – сальцо, солью посыпанное, махнешь под стакан – и уже «загрунтовался». Ну а потом заказываешь, что они могут добыть у себя в закромах."

Простота величия.

Пусть и не смешно

В память..

К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются...
Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно возбужден, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет...Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало..
Смерти я не боюсь... Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то... Я красивый старик, боящийся стать беспомощным..
В общем, диагноз – «старость средней тяжести».
В нашем возрасте (от 75-ти и выше) ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать.
Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит».
А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать.
Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов.
Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора... И сидит академик в золотых очках.
– Сколько вам лет? – говорит.
– Да вот, – говорю, – четыреста будет.
– Мы, значит, ровесники, я младше вас на год.
Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками: «Умоляю, уберите».
Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал. «А что у вас?» Я говорю:
– Во-первых, коленки болят утром.
– А у меня, наоборот, вечером. Что еще?
– Одышка.
– Ну это нормально.
– Я стал быстро уставать.
– Правильно. Я тоже. В нашем возрасте так и должно быть.
И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить?
На прощание я сказал, что бросил курить.
Он посмотрел на меня через золотые очки:
– Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть..
Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений!
Александр Ширвиндт. «Старость средней тяжести»

Памяти Мастера

Лет двадцать подряд я отдыхаю на Валдае – тупо сижу с удочкой. Саша Абдулов и Андрюша Макаревич на окраине Валдая построили дома. Когда Абдулов при всей своей занятости вырывался туда, там стоял дым столбом. Как-то звонит он мне полпервого ночи: «Дядя Шур, Андрюшка приехал, ребята собрались, давайте к нам». Я начинаю кобениться: «Саша, уже ночь, я старый. В следующий раз обязательно». И не оторвал задницу, не поехал. Сашку я больше не видел. Когда куда-то зовут, надо сразу лететь, а то есть риск больше никогда не увидеться.

***
Много лет назад, кажется, в газете «СПИД-Инфо» вдруг на развороте рядом с фотографией милых дам в белых халатах и портретом Олега Газманова без халата был анонс открытия банка спермы, в котором совершенно обоснованно предлагалось дамам, по каким-то причинам не имеющим возможности забеременеть, анонимно, но при этом гарантированно зачать за определенную сумму от той или иной знаменитости. Через некоторое время выяснилось, что идея вызвала огромный отклик у женщин, жаждущих качественных наследников. В одном из следующих номеров опубликовали список первых десяти фамилий в рейтинге запроса. Я был на 9-м месте. Дома мне устроили разнос: до чего я докатился и чем занимаюсь. На все мои оправдания, что я не имею к этому никакого отношения, ответ был один: «Позор». Когда первая волна негодования супруги Наталии Николаевны схлынула, она уже более спокойно, но все равно с претензией спросила: «А почему ты только на девятом месте?»

***
Периодически Андрюша Миронов сидел на диете. Меня тоже втягивали в эту авантюру. Как-то после гастролей в Киеве мы двумя семьями поехали отдыхать на Днепр под город Канев. Там был пустынный пляж из дюн, какой-то пансионат и огромный памятник Шевченко. Кроме памятника были наш 12-летний сын Миша и молодая жена Миронова актриса Катя Градова, которая категорически заявила, что мы все садимся на диету, гарантирующую похудание, и будем сидеть на ней до конца отдыха. Диета состояла из постоянного потребления сухого вина с незначительным количеством сыра. Голодные и пьяные мы валялись под Шевченко и с удивлением наблюдали, как наш сын Миша с Катей бодро и весело плещутся в Днепре. Все это продолжалось до тех пор, пока наш сын не проболтался, что каждое утро после заплыва они с Катей короткими перебежками направляются в пансионатскую столовку и жрут по несколько порций макарон с тем же сыром. Скандал был страшный, диета закончилась, но до развода Андрюши с Катей дело тогда не дошло, он случился позже, уже, вероятно, на другой диете.

***
Кончился Год театра. Грустно. Ушел из жизни Марк Анатольевич Захаров. Невыносимо тяжело. Когда хоронили Сашу Абдулова, Марк Анатольевич шепнул мне: «Тебе не кажется, что Боженька сбился с графика?» Сегодня очевидно, что «апостольская счетная палата» опомнилась и, как показывают последние потери, «порядок на небесах» восстановлен. Инфантильно-страховочная человеческая надежда, что, может быть, обойдется, – эфемерна. А когда уходят такие жизнестойкие титаны, как Кобзон, Говорухин, Табаков, Захаров, становится ясно, что увернуться не удастся.

© Александр Ширвиндт
«Опережая некролог»
Одна из последних фотографий А. Ширвиндта

Пусть и не смешно

Светлая память Александру Ширвиндту. Он говорил: -

«К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются...
Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно возбужден, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет...Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало..
Смерти я не боюсь... Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то... Я красивый старик, боящийся стать беспомощным..
В общем, диагноз – «старость средней тяжести».
В нашем возрасте (от 75-ти и выше) ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать.
Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит».
А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать.
Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов.
Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора... И сидит академик в золотых очках.
– Сколько вам лет? – говорит.
– Да вот, – говорю, – четыреста будет.
– Мы, значит, ровесники, я младше вас на год.
Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками: «Умоляю, уберите».
Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал. «А что у вас?» Я говорю:
– Во-первых, коленки болят утром.
– А у меня, наоборот, вечером. Что еще?
– Одышка.
– Ну это нормально.
– Я стал быстро уставать.
– Правильно. Я тоже. В нашем возрасте так и должно быть.
И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить?
На прощание я сказал, что бросил курить.
Он посмотрел на меня через золотые очки:
– Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть..
Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений.
Написал великий Маркес
— Я бы никогда не променял своих больших друзей, свою прекрасную жизнь, мою любимую семью на менее седые волосы или более плоский живот.

По мере того, как я старел, я стал более дружелюбным и менее критичным к себе.

Я стал моим другом...

Я не виню себя за то, что съел лишнее печенье, не застелил постель или купил что-то глупое, в котором я не нуждался.

У меня есть право на беспорядок и экстравагантность.

Я видел, как многие дорогие друзья покинули этот мир слишком рано, прежде, чем осознали великую свободу старения...

Кто будет винить меня, если я решу читать или играть на своем компьютере до четырех и спать до полудня?..

Кто сделает меня счастливее, если я буду в постели или перед телевизором столько, сколько захочу?..

Я буду танцевать под эти чудесные хиты 70-х и 80-х, и в то же время мне захочется плакать о потерянной любви...

Я иду.

Если я захочу, я пойду по пляжу в шортах, слишком натянутых на дряблом теле, и самозабвенно нырну в волны, несмотря на осуждающие взгляды других...

Они тоже постареют.

Я знаю, что иногда что-то забываю, но есть некоторые вещи в жизни, о которых просто следует забывать!..

Я помню важные вещи. Конечно, с годами мое сердце разбивалось много раз. Но разбитые сердца дают нам силы, понимание и сострадание.
Сердце, которое никогда не страдало, безупречно и бесплодно и никогда не познает радости быть несовершенным.

Мне повезло, что я прожил достаточно долго, и мои седые волосы и юношеский смех навсегда остались на моем лице.

Многие никогда не смеялись, многие умерли, прежде чем их волосы посеребрились.

Когда вы становитесь старше, вам легче быть позитивным.

Тебя волнует меньше то, что о тебе думают другие.

Я больше не сомневаюсь в себе.

Я заслужил право ошибаться. Итак, отвечая на ваш вопрос, нравится ли мне быть старым, я отвечу:

— Мне нравится человек, которым я стал.

Я не буду жить вечно, но пока я все еще здесь, я не буду тратить время на то, чтобы сожалеть о том, что могло быть, или беспокоиться о том, что будет.

И если захочу, то каждый день буду есть десерт»