Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения)

Меня настигла старость, практичность и голос трезвого рассудка

ну а чего смешного то если опа мерзнет – панталоны с начесом наше фсе

Наблюдал как-то разговор бабушки с внуком лет пяти примерно.

Бабушка спрашивает:
— Максимка, у тебя ножки не мёрзнут?

Мальчик тяжко отвечает:
— Нет, баба, не мёрзнут.

Бабушка не отстаёт:
— А ручки не мёрзнут?
— Не мёрзнут, — ещё более тяжко вздыхает парень.
— А что же тогда мёрзнет? Мне воспитательница сказала, что ты весь день мёрз, — удивляется бабушка.

Мальчик, понурив голову, тихо-тихо пролепетал с тоской в голосе:
— Во мне погас внутренний огонь...

Идут молча минуты две. Наконец бабушка произносит:
— Ну, ничего. Сейчас какао сварим — всё пройдёт.

© Автор неизвестен

Я вообще никогда не любил сфинксов. Нет, не египетских сфинксов, а голых, похожих на ночной кошмар, кошек. И жена их тоже не любила. Потому, что они один раз её напугали до дрожи в ногах. Что может быть омерзительнее голой кошки? Только голый кот!

Как-то раз, приезжаю я на заказ без обратного адреса. Выходит пара: парень и девушка, а на руках у девушки эта гадость лысая. Садятся они, а я спрашиваю:

Куда едем, ребята?

А они отвечают:

Да куда-нибудь, подальше.

Я не понял. Попросил уточнить. А они говорят, что им по барабану куда, лишь бы кошку высадить, чтобы её кто-то подобрал. Оказывается, они нашли работу в другом городе, квартиру уже сняли хорошую. Одно только плохо, хозяйка категорически против кошки! Ну, ни в какую! Из друзей брать никто не хочет. Придется просто выпустить в людном месте. Чтобы кто-то подобрал. Она молодая, пять месяцев, быстро к новому хозяину привыкнет.

Посмотрел я на кошку... Она сидит такая несчастная, лысая. И не понимает, дура, что с хозяевами она последние минуты. Что выкинут её на улицу, а там уж как повезет. Может, добрые люди подберут, а может, собаки порвут, или машина по асфальту размажет

В общем, так жалко стало, что сразу принял для себя решение везу домой.

Слушайте, говорю я ребятам, а вам принципиально её в людном месте выпустить? Давайте я у вас её просто заберу? И деньги тогда сэкономите. Ведь ехать никуда не надо!

Ребята обрадовались, кошку мне вручили, еще лоток, миску и пакет корма подарили.

Я им говорю:

Вы хоть номер телефона мне оставьте. Я вам фото вашей кошки буду иногда сбрасывать.

А они говорят, что это им не надо. Не хотят душу себе травить. На этом мы и расстались. Они пошли в подъезд, а я поехал домой.

Жена как раз на кухне была. Я кошку тихонько выпустил. А она сразу к супруге подбежала и об ногу начала тереться и мурлыкать. Типа, хозяйка, вот я и дома! Ни минуты не печалилась о прежних хозяевах. А жена взяла её на руки, посмотрела и говорит:

У всех мужья-таксисты деньги домой привозят, а ты голую женщину притащил!
из инета

Какая милашка)))

ЛИСТ ФАНЕРЫ

Один мужчина, чьё имя никому не известно, сделал то, что по вселенским законам считается абсурдом, — закончил ремонт. Реально, все плинтуса прикрутил, промазал стыки, вырезал все уголки, выставил зазоры. И так уж случилось, что у него остался целый лист хорошей толстой фанеры.

Мужчина этот был расчётлив, прагматичен и дальновиден — короче говоря, жмот. Лежащий дома лист портил общую композицию, продавать его за полцены было нерентабельно, а дарить кому-то на день рождения — рано. Все знакомые, будь они неладны, родились весной, а на улице стоял июль. Решение нести в гараж, что находился в трёх километрах от дома, казалось наиболее адекватным.

Собрав оставшиеся инструменты в рюкзак, мужчина пустился в путь, который пролегал через соседние дворы. На половине пути у него зазвонил телефон. Грустный голос в трубке сказал, что сожалеет, но он немножко затопил его квартиру, и нужно оценить ущерб.

В груди заныло, в глазах потемнело, надо было срочно бежать обратно — спасать свою гордость, а тут еще этот лист...

Стрельнув взглядом по сторонам, мужчина обнаружил посреди двора пустой перекошенный стол. В голове моментально созрел план. Фанера была брошена на потрепанное покрытие, и стол моментально преобразился. Маркером мужчина написал послание для потенциальных воров и вандалов: «Теннисный стол. Не брать, не портить, не использовать не по назначению. Находится под видеонаблюдением полиции».

Для надёжности мужчина зафиксировал лист гвоздями, что были у него с собой в рюкзаке, и бросился домой. Позже он планировал вернуться, но «немножко затопил» оказалось очень даже «множко».

***

Вечером к столу пришли его коренные обитатели с полным пакетом крепких напитков и минимальным набором еды и совести.

— Колонизировали, гады! — помахал один из них условной видеокамере, и грустные аборигены отправились в чуждые им чужие земли.

Хозяин фанеры не появлялся, и к столу постепенно стали приглядываться местные. Первыми стол заняли два школьника, что отдыхали на каникулах. У них не было лаптичек, зато один из них нашел дома шарик, который с неизвестной целью тридцать лет хранился в серванте в хрустальной рюмке. Вместо сетки поставили новенькие учебники, их же использовали как ракетки. От математики шарик отскакивал чаще, а динамика полета была лучше от физики.

Наблюдая за детьми, какой-то сердобольный пенсионер смастерил вечером сетку и выровнял стол по уровню, а одна женщина обработала фанеру морилкой.

Постепенно стол начал привлекать к себе всё больше внимания. Дядя Гоша из третьего подъезда откопал дома пару облезлых ракеток, чтобы безвозмездно передать детворе, но перед этим решил сам сыграть партию.

Обыграв всю местную детвору по кругу, дядя Гоша ушел домой удовлетворенный и с ракетками в руке.

На какое-то время он стал самым востребованным человеком улицы. Дети ждали его, как первый снег. А потом явился один из родителей вечно проигрывающих взрослому мужчине школьников и предложил дяде Гоше партию. Мужчины полчаса разминались, затем еще полчаса играли на подачу, потом вспоминали, как считаются очки после десяти, затем разыгрывали баланс. Школьникам это быстро наскучило, и они разбрелись по домам. Мужчины же играли до первых зажжённых фонарей.

Еще через день стол заняли какие-то две девушки, купившие лаптички в местном магазине спорттоваров. Они заняли стол на целый час, и дядя Гоша с соперником вынуждены были ждать своей очереди. Мужчины фыркали, торопили девушек и раздавали советы, надеясь на скорую игру. Потом были «битва два на два», «игра на вылет», «первый условный матч», «первый позор».

С каждым днём игроков становилось всё больше. Шарик теперь начинал стучать с самого рассвета и не останавливался до глубокой ночи, раздражая тех жильцов, чьи окна выходили во двор. Больше всего люди ненавидели новичков. Постоянный монотонный стук раздражал куда меньше, чем частые промахи и паузы.

Все споры, разногласия и дуэли решались отныне партией в пинг-понг. Сформировались местные команды, появились свои фавориты и аутсайдеры. Люди теперь могли унизить и растоптать соседей, не прибегая к хамству и подлянкам.

Однажды к столу подошла старенькая бабушка лет восьмидесяти и сказала, что уделает всех... И уделала. Она крутила так, что у людей ломались запястья, глаза и всякое самоуважение. Бабушка радостно обзывала проигравших безрукими и слабаками. Обыграв и морально унизив с десяток человек, старушенция довольно выдохнула и сообщила, что вот теперь можно и на покой.

Через пару недель дядя Гоша взял на себя смелость организовать местную секцию и набрал с пято́к учеников. Денег он не брал, но зато имел неограниченный доступ к столу.

Постепенно двор очистился от алкоголиков и бездельников. Управляющая компания радовалась: без каких-либо движений они смогли получить во дворе спортивный квадрат и планировали включить обслуживание стола в квитанции. Для этого была даже выделена целая банка краски.

А затем пришёл хозяин фанеры. Он держал в руках гвоздодёр и не хотел ничего слышать ни о каком теннисе. У его шурина как раз намечалась свадьба, и нужен был подарок.

Забрав фанеру, мужчина удалился, оставив в душах жителей двора чёрную дыру.

Дядя Гоша закрыл секцию. Скидываться на новый стол почему-то никому не хотелось. Управляющая компания заявила, что заниматься этим вопросом не собирается — впереди подготовительные работы к зиме, а на улице слишком много вандалов.

За прежний стол вернулись алкоголики, а учебники по математике и физике снова отправились на дно школьных портфелей.

Но через месяц, ранним сентябрьским утром, когда родители собирали детей в школу, с улицы послышался бередящий душу стук.

Выглянув в окна, люди увидели ту самую бабушку, которая ещё недавно собиралась на покой. Она держала в руках ракетку и набивала ею шарик. Рядом рабочие бетонировали в землю новенький теннисный стол специально для уличной игры. Бабуля купила его на свои сбережения, которые постоянно пытались захватить всякие «газовщики» и «вентиляционщики».

— Ну что, криворукие доходяги, готовы бросить мне вызов?! — крикнула бабуля во всё горло и, в очередной раз подкинув шарик, сделала подачу.

Александр Райн

ЛИСТ ФАНЕРЫ

Странный выбор подарка на свадьбу, видать и правда, мужик тот куркуль и скряга.
А бабуля молодец, крепкое поколение!

Мoй мaльчик переcтупил порог и сказал: «Я пришёл c жeной». Зa его спиной стояла маленькая, чёрненькая, испуганная девочка. «Это Оля, я её люблю, – прoдолжил сын, солидно прoпуская жену вперёд.

- Ладно, раз жeна, пусть проходит, – пролепетала я.
Они прошли, сeли на диван, cтали шептаться. Поглощённые друг другом, они вродe бы и не замечали меня. Мoй маленький рыцарь, гардемарин, мушкетёр преврaтил меня из мамы в свекровь.

- Сынoк, а как же футбол, у тебя ведь чемпионат мира на носу? – рoбко спросила я.
- Ну и что, – беспечно отмахнулся от меня мoй ребёнок.
«Неужели это так и бывaeт – трах-бабаx и женился?» – горестно думала я, разливая для молодых чай.
Вскоре пришёл с рaботы отец.
- У нас Алёшa женился! – прямо с порога огорошила его я.
- Что?! Как это – женился?
- Вот так, привёл жену...
Отeц прошёл в зал, поздоровался, познакомился и уже на кухне успокоил меня: «Жена, как жена, нормальнaя жена!»
Молoдожёны попили чaй, включили музыку и прoдолжили общатьcя друг с другом. Мы с отцом были, как два пустых места. А может, как одно... Я чутoк всплакнула, раздумалась о будущем детей, заcтавляла сeбя привыкнуть к этому новому звaнию – свекровь.

Ближe к вечеру в дверь постучaли. Я открыла. Передo мной стоялa костлявая старуха в клетчатом фартуке.
- Наша-то не у вас?
- Ктo?
- Да Вольга-то?
- А, Оля? У нас, у наc, заходите! – я догадалась, что это одна из моих родственниц по линии снохи, похоже, бабушка.
- Вольга, айдa домой, колобкова корова!
Оля выбeжала в прихожую, не поднимaя глаз, торопливо стала oбувать туфельки. Алёша стoял тут же, возле трельяжа, и глаза его медленно набухали cлезами.

Как только дверь захлопнулась, Алёша броcился на диван и грoмко заплакaл. Это было горе. Большое мужcкое горе.
Я ceла рядом с ним на диван и прижала его к cебе.
- Не плачь, не реви, мы что-нибудь придумаем. А пoка – ведь у тебя чемпионат мирa!
Алёша вытер слёзы, надел спортивную форму, взял мяч и пошел на поле.
- Верниcь чемпионом! – крикнула я вдoгонку cыну.

Ведь в восeмь лет стать чемпионом мира, может быть, даже важнее, чем женитьcя...

Гaлина Золотаина

Сижу вчера дома. Типичный вечер 35-летней женщины. Сорок кошек не радуют, хотела связать носки, да спустила петлю. Дай, думаю, выйду на улицу, прогуляюсь. Дошла до качелей во дворе и так захотелось вдруг покачаться! Подумала: а почему бы и нет? Все равно вокруг никого, никто не станет свидетелем моего позора. Сижу, раскачиваюсь. Вдруг слышу: сзади кто-то шуршит.

- Вась, ну раскачай меня! раздается женский голос.

- Ты уверена, что это удобно?

- Уверена, Вась. Тут никого нет, только девушка, но она сама качается.
С этими словами на качели рядом со мной уселась сухонькая старушка в плаще. Ее спутник, аккуратный старичок с приятным голосом, придал ускорение качелям, и дело пошло. Теперь мы раскачивались вдвоем, а старичок стоял рядом. Старушка радовалась, как девочка, даже чуть не повизгивала от восторга, а старичок посмеивался тихонько, но тоже радостно.

Подустав, я спрыгнула с качелей и пошла домой, а мысли все были об этой паре. Они вроде бы не сделали ничего особенного, но почему-то мне так хорошо стало на душе. От этой нашей общей веселой тайны. От того, что они такие позитивные, дружные, легкие. От того, что в голосах их слышалась нерастерянная за долгие годы любовь. От того, что им до сих пор хорошо вместе

Голоса их становились все глуше, но успела различить еще несколько слов.
- Интересно, девушка не подумала ничего плохого?

- Это она еще не видела, как мы с тобой нашли самокат

Морена Морана

Какая тишина в Теме!
В субботу, видимо, Позитива у всех хватает дома!
Но я немного добавлю!
Какая белочка!
(Галя Крона, ты где? )

А скоро Новый Год. Уже два дня в доме пахнет мандаринами. Мама их купила целую большую сумку, и спрятала на балконе. Иногда можно незаметно утащить оттуда две штучки – себе и сестрёнке, и быстро их съесть, запихнув оранжевые мясистые шкурки под кровать.

В большой комнате, в углу стоит ёлка. Её принёс папа три дня назад, и мы все её наряжали.

Заходит мама, смотрит на часы, и говорит: «Проводим Старый Год». Мы с Машкой сразу принимаемся за колбасу, чтобы мама не заметила плешь под укропом. Кричим «Мне Тархун», «А мне Буратину», «Тогда мне тоже Буратину!», «А что ты за мной всё повторяешь? Пей свой Тархун!». По телевизору опять показывают Иронию судьбы, только по другому каналу. Мы с Машкой уже наелись, и уже хочется подарков. Но мы сидим, и молчим. И тоже смотрим Иронию судьбы. Когда на экране вдруг появилась Кремлёвская стена, куранты, и круглая крыша с красным флагом – мама закричала «Слава, выключай свет скорее!». Папа выключил свет, зажёг гирлянду, и на экране появилось лицо Горбачёва с синяком на лысине. Он непонятно говорил, а мама с папой слушали, держа в руке бокалы с шампанским. И мы с Машкой тоже встали, и подняли свои фужеры с Буратиной. А потом начали бить куранты, а мама сказала «Скорее загадывайте желание!» Я загадала себе куклу Джульетту и магнитофон, а Машка, это и так понятно, железную дорогу. Я очень быстро всё загадала, а куранты всё били и били. Стало жалко, что у меня больше нет желаний, и я быстро загадала ещё, чтобы все люди в мире никогда не болели. Только я загадала про всех людей – по телевизору запели «Союз нерушимый республик свободных». Я тоже запела. У меня на всех школьных тетрадках этот гимн написан на задней обложке. Я все слова наизусть знаю. Папа включил свет, и крикнул «Ура!», и мама крикнула. И мы с Машкой тоже. Хотели чокнуться своим Буратиной с родителями, а они не разрешили.

Машка шепнула мне на ухо: «А сейчас будут подарки», и мы посмотрели на папу. Папа подёргал себя за галстук, прислушался к чему-то, и вдруг схватил меня за руку: «Побежали! Я слышу, что на лестнице кто-то есть! Это Дед Мороз!» Мы побежали. Машка корону уронила, а у меня шапочка упала, но я её подобрала. На лестнице никого не было. Мы посмотрели на папу, а он тащил нас по лестнице наверх. «Он выше убежал, догоняйте!» Мы добежали со второго этажа до девятого, но Деда Мороза не нашли. Машка заревела, а я сдержалась. Открылись двери лифта. Это папа за нами приехал. «Что, говорит, – упустили Деда Мороза? А он уже успел к нам домой зайти, и подарки вам оставить. Быстрее в лифт». Машка плакать перестала, а я подумала, что папа всё врёт. Не мог Дед Мороз так быстро от нас убежать, и вернуться к нам домой с подарками. Но папа не обманул. В комнате была настежь распахнута балконная дверь, и на паласе лежал настоящий снег, на котором отпечатались человеческие следы! А под ёлкой лежал серый мешок, и в нём что-то было! Я потрогала снег на полу, и спросила маму: «Это правда Дед Мороз приходил?», а мама сказала «Конечно. Вы только убежали – и вдруг распахивается балконная дверь, метель такая что не видно ничего, и Дед Мороз появился. В валенках и с мешком. Говорит «А где же Маша с Лидой?» Я ему говорю: «Дедушка, а они на лестнице тебя ищут», а Дед Мороз извинился, сказал: «Эх, не успею я с ними повидаться, меня другие детишки ещё ждут», и ушёл» И я сразу очень ясно представила себе и метель эту, и Деда Мороза с мешком. Снег на паласе растаял уже, а я запомнила какие там следы были. Это точно от валенок. Машка уже мешок развязала, и теперь сопит, и роется в нём. Я тоже полезла. Машку толкаю, а она меня отталкивает. Только мы всё равно поняли кому какой подарок. Мне – куклу Джульетту, а Машке железную дорогу. Ха, а Ирка говорит, что Дед Мороза не существует, и подарки дарят мама с папой. Всё она врёт. Мама с папой даже не знали, что мы с Машкой загадали под бой курантов. Только магнитофона нету почему-то. Наверное, на следующий год подарит. Когда я подрасту. Всё равно у меня даже кассет никаких нету, чтобы музыку слушать...

***

А скоро Новый Год. Скоро надо будет ехать в «Метро», и коробками закупать шампанское, водку, колбасу, консервы. Надо будет позвонить Машке, она мне всегда икру хорошую через мужа достаёт. Платье своё белое, в котором я летом на свадьбе у Женьки была, достать надо. По-моему, там пятно. В химчистку отдать нужно, если не забуду. Надо определиться где я Новый Год встречать буду: дома, в гостях, или на даче. Чулки купить нужно, и туфли откопать белые. Не помню, куда я их сунула. Ирке позвонить не забыть бы. Она мне рецепт салата дать обещала. Список подарков составить, чтобы никого не забыть. Сыну – МР3 плеер, Машке – игрушечный мотоцикл, для её коллекции, маме – духи и новую тушь, она намекала стеснительно, а папе... А папе я подарю этот рассказ. Я подарю ему его по телефону, ровно в полночь. Пока бьют куранты, и играет гимн России. Я буду ему читать это с листа, и сдерживаться, чтобы не заплакать. Как тогда. Двадцать три года назад. На лестнице. На девятом этаже. Когда мне всего на одну секунду показалось, что папа может меня обмануть... (c)

Какая белочка!

Ух ты ж, какая упитанная белочка! Пухлячок!

С Днём Матери!)

Каков красавец!

Кризис среднего возраста накрыл Иру внезапно, прямо в парикмахерской. «Седину не хотим подкрасить? Хотя, тут у вас не много, я сейчас выдерну» —деловито уточнил мастер, и, не дожидаясь ответа, привычно выщипал Ире пол головы. Пропущенные мастером пять волосков Ире вырывали уже дома, всей семьей. Муж прятал глаза, а бездушная старшая дочь страдальчески закатывала их, показывая, что у неё есть дела поважнее, чем копаться в голове престарелой матери.

Следующий десяток Ира выдергивала сама, запивая каждый седой волос бутылкой красного вина, а потом купила себе двенадцать кремов для лица, джинсы в обтяжку, бусики и торт. После торта джинсы пришлось отнести обратно в магазин. Муж опасливо сидел в углу, прячась за кота. Он уже и так неправильно ответил на вопрос, заметна ли разница после месяца использования корейского крема со слезами высокогорной улитки-девственницы, и теперь старался не привлекать к себе лишнего внимания.

Каждый день приносил новые неприятные открытия. Розовое очарование вечной молодости шло трещинами и крошилось на глазах, как старая византийская фреска. Оно не могло противостоять гусиным лапкам, мимическим морщинам, носогубным складкам и прочим признакам того, что часики не просто тикают, а, прямо-таки, бьют полночь, как часы на Спасской башне.

Избавление было внезапным, в лице объявившейся на горизонте знакомой, с которой Ира не виделась уже сто лет. Знакомая удачно сделала гиалуронку, парочку филлеров, ботокс в лоб и губки, и стала безумно похожа на посмертную маску Александра Сергеевича Пушкина в цвете. Ира деликатно кивала, с повышенным вниманием записывала телефон косметолога-кудесника, и с трудом удерживала рвущийся наружу невежливый хохот. Дома, впечатленная увиденным, Ира допила остатки вина и впервые за последние полгода пошла спать, не намазав на свои гусиные лапки половину Южной Кореи. Ей снилась Арина Родионовна с недовязанным чулком в морщинистых руках.

© Юля Ши

Доброта за чужой счет(типа сказка)
Сидят в автобусе две женщины под сорок на местах для пожилых и инвалидов. Рядом мужчина лет пятидесяти и двухлетняя девочка у мамы на коленях. Заходит дряхленькая старушка и с надеждой смотрит на женщин. Вздыхает. Одна из женщин краснеет, видно, что ей неловко сидеть вместо старушки, да ещё и на таких местах. Набираясь храбрости, женщина обращается к мужчине рядом и кивает в сторону.

-Мужчина, уступите место.

-А почему я? – огрызается тот, – вы моложе меня, вы и уступайте.

-Вот мужики пошли, – качает головой вторая женщина, поджав губы.

-И не говорите, – поддерживает первая, – совсем совести нет. Бабка стоит, а он сидит.

Автобус резко тормозит, старушка, не удержавшись, летит на колени к мужчине. Тот вскрикивает и бледнеет.

-Прости, сынок, – извиняется старушка, -

-Ничего мать, – сжимает зубы от боли мужчина, – извини, не уступаю, после перевязки я, еле сижу.

Теперь обе женщины краснеют и делают вид, что ничего не слышали.

-Садитесь, – пытается встать мама с двухлетним ребёнком, отодвигая его с колен.

-Я уже выхожу, – улыбается старушка, – сидите.

Через остановку старушка покидает автобус, садиться на скамейку и качает головой.

-Да уж, там и затопчут, пока выберешь, чьё желание сегодня исполнить. Но мамочка с дитем заслужила. Знаю, денег им очень не хватает. Так пусть же выиграет лотерейный билет, который сегодня подарят ее мужу на работе на двадцать третье февраля. А мужик то каков, а? Чего только не придумает, чтобы добро не делать. Попойку перевязкой обозвал. Пусть теперь только стоя в автобусе ездит. Из-за геморроя. Ну а женщинам даже не знаю, что предложить... Пусть им также в старости не уступают места их же родные дети.

Старушка вытащила из кармана серую палочку, похожую на карандаш и взмахнула ею вслед удаляющему автобусу.

Ой как хорошо сидит!
И в продолжение «беличьей» темы...

Мамуля

Маленький коржик и большой мосЁл.







А это его (её) симпатишный папаша.

Понедельник.
Нашла ножницы. Подстригла всех кукол налысо. И трех мишек. Зайцу отрезала хвост и уши. Вырезала в шторах снежинки. Устала. Эх, где мои два годика, могла 24 часа в сутки квартиру крушить. Старею.

Вторник.
Сперла со стола воспиталки в детсаду ножницы. Во время сончаса подстригла всем челки, кроме Людки. Терпеть не могу Людку, пусть страшная ходит.

Среда.
Папа орал, мама орала, бабушка орала на них, дедушка ржал до икоты. Сами виноваты, воспитывать надо нормально.
Подравняла деду усы, пока он дремал перед теликом. Правда, с одной стороны почти напрочь состригла, а не надо было так храпеть, ребенок и так нервный уже.

Четверг.
Прямо на детской площадке подручными средствами выстригла висок какому-то младшему брату. И брови с ресницами.
Брат был счастлив.
Жалко, что у меня нет брата. Отобрали чужого мальчика, отобрали подручные средства. Мама орала, папа орал, бабушка орала на них, дедушка второй день ржет, глядя в зеркало.

Пятница.
С меня не спускают глаз ни на минуту. Дождалась пока утром на меня наденут комбез, сказала, что хочу какать. Вышла из туалета бритая налысо.
Мама вместо такси заказала ящик вина, папа на ночь надел на купальную шапочку ушанку, обмотал голову скотчем, спрятал все ножницы, заколотил дверь спальни, но утром все равно проснулся лысым. Хе-хе-хе, спасибо деду спецназовцу.

Суббота.
Дома все лысые и орут. Дед ржет не замолкая, переживаю за него. Взяли за руки и за ноги, затащили в такси, повезли
к детскому психологу. Успела немножко почикать дядю таксиста.
Психолог зачем-то попросила нарисовать фломастерами мою семью, но я просто нарисовала ей новую прическу. Прямо на психологе.

Воскресенье.
Мне купили новых кукол и мишек. Купили парикмахерский набор и парики. Моя лысая прекрасная семья, люблю вас! Отстригла деду второй ус. Прости, дед, это рефлексы, как у спецназа.

Автор Зоя Арефьева

Преступление и Наказание(сказка)

На это дело Леха-шнырь ехать не хотел. Само нутро противилось — до спазма в кишках. Одно дело — разводить трусливых лошков на районе или щупать за карманы черножопых барыг с ближайшего рынка. Другое дело — бабка, обосновавшаяся в заповеднике у Янтарного ручья. Ей по закону там вообще делать нечего, однако поди ж ты — десять гектаров в собственности и переезжать отказывается.

Пахан говорил, ей Земак, харя депутатская, даже квартиру предлагал в центре, пятикомнатную. А она над ним только посмеялась. Пробеги, говорит, по лесной тропинке до колодца и назад, водицы принеси, тогда подумаю.
Конечно, никуда Земак бегать не стал — не по чину ему. Вернулся злой, как сатана, орал на весь кабинет: «Пришибу падлу старую!», а затем жахнул коньяка без закуси и позвал Пахана. Вот теперь они и ехали бабку «убеждать».

А Шнырь будто не с той ноги встал. Противно вдруг ехать к старухе оказалось, дебильный Родя Раскольников вспомнился и уроки литературы, после которых его и выгнали со школы за двойки. Но этого недоумка он запомнил и теперь бесился.
Не по-нормальному это — бабке, от старости и так согнутой, хребет ломать. Даже за десять гектаров земли, которую Земак всё хотел перевести в другую категорию и вжарить китаезам. Узкопленочных Шнырь вообще отчаянно презирал и охотно начистил бы им все причитающиеся места, но Пахан запретил. «Клиентура с баблищем, ты чё, — сказал, — нельзя. Земак обидится».

***
Бабка ждала их на повороте на лесную тропу. За деревьями торчала покосившаяся старая развалюха-изба. Была несговорчивая старушенция в длинной цветастой юбке и растянутой кофте, в тёплом платке с кистями, горбатая и тощая — в чем душа только держится? На лице — маска медицинская.
— Она в ней всегда с городскими встречается, ковидлы боится. Чё ее бояться, в натуре, простуда как простуда, — недоуменно вякнул с заднего сиденья Скунс.
— Хрен с ней, пусть боится, раз дура такая. Ей нас надо бояться, а не ковидлы, — гыгыкнул Пахан, сидящий за рулем.

— Далеко ли собрались, деточки? — ласково осведомилась бабка, когда парни выбрались из машины и лениво, сунув руки в карманы, побрели к ней. Голос у старухи оказался на удивление молодым и звонким.
— Ты зубы не заговаривай, кочерыжка старая... — начал было Пахан, сплюнув на землю.
— Бабка, ты ведь знаешь, зачем мы здесь, — вдруг не выдержал Шнырь. — Добром соглашайся, по-хорошему ведь просим!
— Добром, значится... — протянула бабка. — А коли добром, так уважь старушку, принеси водицы из колодца за поворотом. А как принесёшь, сразу все документы и подпишу, как господин Земаковский хотел.
Пахан было зыркнул на балбеса, посмевшего вякнуть прежде, чем ему разрешили, но возиться со старой кошёлкой не хотелось и ему. Махнув рукой, он двинулся в указанном направлении, Шнырь и Скунс поплелись за ним.

***
Колодец действительно оказался за поворотом, в молодой сосновой поросли. Деревянный «журавль» жалобно заскрипел, когда Пахан пнул ведро и оно улетело вниз, гулко бухнув в воду. Но когда Шнырь вытащил его, то сначала глазам своим не поверил
— Вы гляньте, пацаны, это ж коньяк! Сукой буду, в натуре коньяк!
«Пацаны» не поверили и попробовали. Потом поверили и попробовали еще. Вылакав целое ведро, они забыли про бабку и снова закинули посудину в колодец. Затем с пьяных глаз уронили ее, разлив литров десять драгоценного напитка прямо на тропу.
Последнее, что помнил Шнырь, — как он стоял на четвереньках, тыкался носом в траву и пытался достать языком до коньячной лужи...

***
...Бабка смотрела на них из-за деревьев, хитро прищурив глаза. Из кустов рядом показалась голова крупного и худого волка.
— Добра ты с ними, мать, — пробурчал он, щелкнув зубами. — Надо было печку выпускать, да на лопату их сажать.
— Погодим пока, — ответила старуха, стягивая маску с лица. Под ней обнаружились крючковатый нос с бородавкой и клыки, торчащие изо рта. — Если каждого, кто на наш лес претендует, скармливать печке, она с пережору удавится рано или поздно и пополам треснет. А так, глядишь, побегают на четвереньках лет двадцать, да исправятся. Они ж не черти какие бездушные. Просто... козлы. Загоняй их к остальным.

У колодца растерянно блеяло трое черно-белых козлят. Бабка взглянула на автомобиль, на котором приехали бандиты, щелкнула пальцами, и он тут же рассыпался в пыль.
— Рано этих в печку-то, — задумчиво пожевала она клыками верхнюю губу. — Один вроде ничо, хоть и скотина, а за ним и другие подтянутся. В разум войдут, стыд вкусят до дна — отпущу. Печка для Земаковской туши пригодится. Кончится у него шакальё подручное, явится ко мне сам, как добрый молодец, и к колодцу сходит, никуда не денется. Тут-то мы его и...
Она посмотрела вдаль, на дорогу к городу, и нехорошо ухмыльнулась.

Хранительница заповедного леса Бабушка Яга умела ждать.
 Наталья Русинова

Ренессанс

Захожу вчера вечером в грузовой лифт.

В обеих руках — пакеты с продуктами.
Мне тяжело. Мне мокро. Мне устало.

Я промочила ноги, в самом начале, когда пыталась перелезть сугроб, и сейчас, проходив весь день, мне... гриппозно.

Лифты у нас в подъезде существа автономные. Они плевать хотели на инструкции. Они зачастую возят жильцов на те этажи, к которым у них лежит душа, независимо от нажатых кнопок.

Я не люблю грузовой лифт, он медлительный как будто создан на «Почте России», но оба другие, пассажирские, толкутся где-то выше двадцатого, и пока я буду ждать их, я могу выкипеть от раздражения.

Пакеты рвут руки, я загружаюсь в грузовой и нажимаю на кнопку «15». Именно там мое гнездо и два голодных галчонка, ждущих мамку.

Лифт медленно, с великим одолжением, закрывает дверь. Я прямо слышу, как он тяжело, по-старчески вздыхает и ворчит.

Лифты, они же как кошки, у них возраст — год за семь. Этому точно сотка уже. Наверное, это вообще наш подъездный домовой, Нафаня.

В последний момент в лифт влетает мужик. Он лыс и смел.

— Успел! — радостно говорит он, нажимает на восьмой и машет мне шаурмой. Он лыс и ел.

Лифт грузно ползет на восьмой, громко трясет дверями и тросами, карабкается, как обрюзгший и расплывшийся человек -паук.
Он больше не любит свою работу и хочет на пенсию.

На восьмом он выплёвывает мужика, закрывает дверь и вместо ожидаемого мной пятнадцатого вдруг едет вниз, на первый. Почти свободное падение.

— Ээээээ, — говорю я.

Я понимаю: старик отказывается воспринимать многозадачность. Сначала на восьмой, потом на пятнадцатый — это слишком сложно для него. У него уже лифтовой эксплуатационный Альцгеймер.

Поэтому он решил возить по одному пункту назначения. Не надо его перегружать. А то ишь ты!

На первом этаже он устало раскрывает дверь. Мол, слышь, психичка, выметайся.

Да щас! Я, подавляя бесюны, нажимаю на пятнадцатый.

В последний момент в дверь влетает парень-подросток. Он громко жует жвачку. Уже во время движения лифта парень нажимает на 11 этаж.

— Черт! — психую я.

Парень смотрит на меня с удивлением, в его глазах я психованная курица с пакетами, в съехавшей на бок шапке, сбежавшая от санитаров.

На одиннадцатом парень выдувает пузырь и выходит из лифта независимой походкой, как крендель из мультика: «Это ж бубль-гум».

Лифт захлопывается и падает вниз.

Сказать, что я в бешенстве, ничего не сказать. Мне хочется кинуть в него пакетом кефира или банкой горошка. Но это мой кефир и горох мой, мне жалко.

Я сейчас выйду из этой ловушки.

А то что я, как швейцар лифтовой, катаю жильцов! Будто мне делать больше нечего. Апчхи!

На первом я подхватываю свои пакеты и как пингвин, тяжело, вперевалочку, начинаю метаться по этажу, лупить по кнопке вызова лифтов, кудахтахтах, но оба пассажирских застыли на крыше, у них там шабаш, Карлсон, наверное, переезжает.

Я злюсь!!!

Я понимаю, что моя судьба — грузовой.
Он, подлюка, призывно стоит с открытыми дверями, ждет жертв.

Я снова понуро загружаюсь в него.

Нажимаю свой 15-й.

За секунду до отправки в лифт влетает девушка.

О, нет, детка. Так дело не пойдет.

Я нажимаю на «стоп» и пока Нафаня открывает свой рот, пытаюсь объяснить ей, что сейчас моя очередь ехать, потому что лифт возит реально по одному адресу за раз, и я двоих уже отвезла, и щас вот опять...

Я говорю и торопливо машу пакетами.

— А? Что? — девушка раздраженно достает наушники из ушей.

Она не слышала ни слова. Нафаня уже почти захлопнулся.

Я в отчаянии открываю рот, чтобы объяснить все по-новой, но девушка вдруг нажимает на двадцатый.

— Что? Что все ко мне лезут? Весь день, только наушник одену, всем прискреблось со мной разговаривать! Что? Что? — психует в меня девушка, и я понимаю, что ее состояние еще похлеще, чем у меня. Может, она тоже заболевает?

— Ничего, — говорю я и нажимаю на пятнадцатый.

Девушка закатывает глаза, опять засовывает свой наушник в ухо, отворачивается и едет на мой этаж, даже не подозревая, что Нафаня только что сменил лифтового швейцара...)))
из инета

А я всё по белкам...

А я всё по белкам...

Наши выиграют, и не от таких уходили!

Котик, я так понимаю, этот



Такой же белобровый.

Такой же белобровый.

Дааааа!

Про грибы

— Грибы! – прочувственно произнес человек, — а не погулять ли нам?
Коты переглянулись. Котов было трое. Им всем было по два года, потому что они были братьями.

Про года они не знали, но помнили, что они всё время вместе. Смутно в их памяти мелькала мама. Давно было... Мама была, а потом пропала и братья, проголодавшись и отчаянно пища, отправились ее искать. Не нашли. Им стало холодно и мокро. Браться сгрудились в кучку, забившись под листья около ствола дерева. Они старались согреться, но никак не получалось.

На их удачу по посадке, в которой они родились, прошел человек.
— Ну, куда ты пойдешь! — говорила ему дома жена. — Дождь вот-вот крапать начнет.
— Не сахарный, — отмахнулся мужчина и все-таки отправился прогуляться.
Врачи рекомендовали ему гулять каждый день. Он был человеком добросовестным — надо, значит надо.
— Зонтик возьми, настырный! – улыбнулась жена.

***
Человек, поцеловал ее в щеку, взял зонтик и быстро вышел, будто застыдившись проявления своих чувств. Женщина проводила его взглядом из окна и снова улыбнулась, погладив щеку. Человек почувствовал ее взгляд, когда вышел из подъезда, и, взглянув на окно, помахал ей, в свою очередь смущенно улыбнувшись.
Он шел по улице, но гулять здесь ему не нравилось. Шум машин, вонь бензина... человек свернул с асфальта, и скоро под его ногами зашуршали листья.
Не лес, конечно, но всё равно ближе к природе.

Человек остановился. Он поднял голову к небу и с наслаждением вдохнул сырой и довольно холодный воздух осеннего дня.
«А ведь, наверно, и грибы уже есть», — пришло ему в голову.
В прошлом году он собирал здесь опята. Жена ворчала – близко к дороге слишком, но грибы пожарила.
Человек подобрал палку и начал старательно шевелить кучки листьев под деревьями. Грибов он не нашел и хотел уже бросить поиски, тем более, что дождь потихоньку моросил, а зонтик он так и не открыл. Неудобно же с зонтом искать!

Человек пошевелил очередную кучку листьев. К его удивлению, под ними что-то было! Человек нагнулся. «Неужели нашел!» – обрадовался он, предвкушая, как сейчас срежет опята и принесет домой.
Он разгреб кучку рукой.
«Вот так грибы!» — озадаченно сказал он.
Под листьями лежали котята. Они чуть шевелились и еле слышно попискивали.
Человек поспешно поднял малышей. Они были мокрые и холодные. Человек засунул их за пазуху, в тепло, невольно передернувшись от холодных струек, которые побежали по телу.
Он развернулся и поспешил домой.

***
— Я же тебе зонт давала! – укоризненно сказала ему жена, глядя на мокрые волосы мужа. — Снова простынешь!
Человек растерянно посмотрел на свои руки. Зонт он оставил там, под деревом. Положил на листья, чтобы удобнее взять котят, и забыл поднять.
— Смотри, кого я нашел, — сказал он и одного за другим достал котят.
Жена всплеснула руками.
— Раздевайся и марш в ванну, — скомандовала она, — промок, замерз. А я займусь котятами.

Человек улыбнулся и послушался. Когда он вышел, вытирая волосы, жена уже успела вытереть котят и налить им подогретого молока. Мелкие неумело тыкались мордочками в блюдце, облизывались, но с каждым разом у них получалось всё лучше.
— Где ты их взял-то? – спросила жена.
— Там, в посадке, грибы искал, а они под листьями сидели, наверно, согреться пытались, — ответил человек. — А кошки рядом не было. Там я и зонтик забыл, — сокрушенно добавил он.
Одного котенка пришлось поить из пипетки, остальные вполне справились сами. Люди пристроили мелких около батареи в старой шапке, и мальки уснули.
— Что делать будем? – спросила жена.
Человек пожал плечами. Об этом он не думал.

***
Шапка быстро стала котятам маленькой. Люди смотрели, как они трогательно вылизывают друг друга, как все вместе играют и по молчаливому уговору решили оставить находку у себя.
Человек звал их всех вместе «грибами», и они охотно откликались. Когда кто-то посторонний, придя в гости, говорил им «кис-кис», коты не реагировали на такое обращение.
Но стоило человеку крикнуть:
«Грибы! Обедать!» — как коты неслись, обгоняя друг друга.

«Чего же не раздали-то?» – спрашивали мужа с женой.
Люди смущенно переглядывались. Как объяснить? Еще мелкими котята были очень привязаны друг к другу. Совсем так, как они, люди. И оторвать одного от других не пришло людям в голову.
Даже когда подросли, коты не ссорились, не дрались. Они все втроем ходили гулять с человеком: важный Боровик, прыгучий шустрый Груздь и мелкий ласковый Опенок.
Наверно, они навсегда запомнили, как пытались согреть друг друга в тот мокрый холодный день. Но теперь им было хорошо. Хорошо вместе с дружными и любящими людьми.

Валерия Шамсутдинова

Ужасная ошибка на Рождество

Совершила одна женщина под Рождество. Сначала она все правильно делала, так она думала. Надела сапоги, похожие на солдатские. Шубу и шапищу. Села за руль своего джипа и поехала к одной дуре. Корыстной гадине. Разбираться.
Женщину звали Тамара Леонардовна, предположим. У неё был единственный сын, она его поздно родила, для себя. И так вдвоём с сыном прожила тридцать лет. Сына она безумно любила. Ради него и жила, и работала изо всех сил. И разбогатела ради него. А сын познакомился с девушкой Леной из общежития. Да ещё с ребёнком!
Тамара Леонардовна знала людей. Она знала, что эта девка, как она Лену называла, хочет отнять у неё сына и поживиться имуществом. Вот и поехала она разбираться с девкой, узнала, где та живет. И решила эту Лену запугать или подкупить; как получится уж. Но оторвать змею от своего сына, который перестал слушать маму и толковал о женитьбе.
Тамара Леонардовна была лицом похожа на бульдога. Тяжёлое лицо со складками и брылями. А глаза у неё горели от злости как у собаки Баскервилей. Она была большая женщина, как памятник Родине. Думаю, на Кабаниху она походила более всего; из пьесы Островского.
По пути Тамара Леонардовна купила несколько яблок и груш. И погремушку для ребёнка. Все же праздник. Надо же как-то начать разговор, верно? Не звери же мы лютые, не ягуары!
Так что все правильно она делала. Позвонила в дверь, вошла, как циклоп, сняла сапоги и шубу. Поздравила с наступающим эту девку, только хотела начать спич, и тут увидела в манеже ребёнка.
Беленький такой мальчик. Петруша его звали, как робко сказала Лена. Она стояла и тряслась от страха. Потому что Тамара Леонардовна могла напугать, уж поверьте!
Тамара Леонардовна подошла к манежу и протянула малышу погремушку. На! И тут малыш вдруг залился таким радостным смехом, что Тамара даже вздрогнула. Малыш схватил погремушку ручкой и стал так потешно переступать ножками в носочках, держась одной рукой за борт манежа, – вроде танца такого. При этом он махал погремушкой и не сводил синих глаз с Тамары. И ещё радостно взвизгивал, от восторга. Почему-то Тамара Леонардовна внушила малышу необычайный восторг!
Он стал тянуть ручки к женщине, визжа и хохоча. Глаза как щелочки стали, рот с двумя зубами растянулся до ушек...
Вот тут Тамара ошибку- то и совершила. Взяла малыша на руки; инстинктивно. А Петруша обнял ее крепко-крепко, изо всех сил. А потом стал рукой трогать лицо, погремушкой слегка постукивать по лбу ей и ворковать...
Ну, и она стала ворковать. Стала умильным голоском говорить всякие глупые и бессмысленные слова: «кто это такой малипусечка? Кто этот маленький попсинька? Кто у нас такой сладкий сахарочек?», – как дура сделалась. И сердце ее сжалось так сладко-сладко, так горячо стало в груди... А Петруша не сводил с неё влюблённых глаз и прямо цеплялся изо всех сил! Ни за что не хотел к маме. И пахло от Петруши счастьем. Любовью. Ангелами, – если они пахнут, то именно как маленькие детки...
Да Тамара Леонардовна и сама не хотела малыша отдавать. Она бы сейчас все на свете отдала бы за Петрушу. С ней случилась любовь. Бах! – и все. И по складкам лица текли тёплые слёзы...
Ну, дальше и так все понятно. Тамара Леонардовна приказала сыну жениться! Хотя он приказов не слушал. Но женился; он же любил Лену и Петрушу. Шантажом и посулами Тамара Леонардовна заманила молодых жить в свой огромный дом. Но она к ним не особо лезла, так что они хорошо живут, мирно. Все внимание Тамары поглощено Петрушей. Они прямо не могут друг без друга; у них любовь. Они очень-очень любят друг друга.
Так одна женщина совершила ужасную ошибку. Или чуть не совершила? Как знать? И нашла свой рождественский подарок неожиданно. Рождество – особый день. И подарки тоже особенные...

Люди уютные, тёплые, нужные... Входят на цыпочках в сердце застенчиво... С доброй улыбкой неравнодушной... В храме души зажигают свечи... Люди спокойные, светлые, нежные... Всё аккуратно в нем прибирают... Слезы стирают и горечи прежние... Шлейфом заботы тебя обвивают... Люди домашние, очень хорошие... С ними тепло в любое ненастье... С ними тревоги-печали заброшены... С ними такое бывает счастье!... Громко смеются они, словно дети... И отступают любые беды... Как же прекрасно, что есть на свете... Люди-шарфы и уютные пледы...
(с) Алина Ермолаева

Письмo дедy Морозy
Дopoгая, Наташенька!

Прочёл я твоё письмо, пpocлезился, потом пopжал и снова пpocлезился...

Зачем ты пишешь мне каждый год? Пиcьмa твои я читал, когда тебе было 5, 7 и даже 10. Но потом, ты же наверняка поняла, что это всё, мягко говоря, не coвсем так...

А ты продолжаешь пиcaть...

Нет, когда ты в свои 15 попросила книгу «Эммануэль», я удивился, конечно, но времена были ещё без Youtube и я понял: «девoчкa растёт».

Когда в 16 ты напиcaла, что oчeнь хочешь третий размер груди, я покраснел, но с природой не стал спорить. Дyмал ты обидишься и большe не напишешь, но...

Плоxo я тебя знал...

В 17 – пусть Димка влюбится (блин, мне что, дать eму подзaтыльник?)

В 18 – Можно, чтобы Димку забрали в армию весной, он мешает нам с Колей.

В 19 – можно теперь Кoлю куда-то деть...

В 20 ты написала, что выходишь замуж и ничего не попросила. Я напрягся, конечно, но потом ты пpoпала лет на 5 и я успокоился. А зря...

Ты вновь появилась на моём горизонте: «Дорогой дедушка Мороз, пишет тебе Наташа, помнишь такую?»...

И я поседел. Вот чecтно!

Теперь и парик надевать не нужно на новогодники.

Дрожащими руками держал письмо и снова, как раньше, плакал и ржaл, ржал и плакал.

Ты описывала свою жизнь за эти 5 лет.

Знаешь, ты – крутая девчoнка, чeстно!

Столько ярких событий даже у меня не было!

Но сейчаac не об этoм.

Наташенька, ты взрослая девочка и писать должны уже твои дeти!!!

Так почему я из года в год читаю эти письма???

Ну чем я могу помочь, если обычных подарков ты никогда не прocила?

- «Хочу плoхо лeжaть на Мальдивах, а не хорошо xoдить на paботу»...

- «Хочу, чтобы хороший конец был не у сказки, а у принца»...

- «Хочу быстро и фeeрично, чем долго и нудно»...

Наташенька, лучше бы ты попросила мaшину!

Давай, как-нибудь уже без мeня, ладно?

А я лyчше детишкам подapoчки придумывать буду, старенький я для тaкoго экстрима.

Обнимаю тебя. Дeдушкa Мopoз.

Дopoгой Дeдyшка Мороз!

Иди нaфиг в свoиc извинениях!

Мне бeз тeбя никaк!

Это вepa, понимаешь!

Сила мысли, посыл в кocмос, визуализация желаний. Да как xoчeшь назови, главное, что работает!

Так что ты всего лишь пpoводник, пoтoму сиди себе там тихонькo и читай.

Не знаю кaк, но они испoлняются. Дажe в мoи 52 года!

На 2023-й:

Выйти замyж на Мaльдивax!

Забыть оттуда вepнуться!

Потом забыть там мужа, но пoмнить PIN код от егo карты!

Встретить лыceющего Димку в ювелирном (пусть прямо там извиняeтcя, что ушёл в армию)!

Найти хорошую рaботу мужу в Таиланде и чтобы он уж лyчше смeнил пол, чем PIN код от карты!

Написать кpacивый роман (как думаешь, может просто описать свою жизнь или этo уже триллер?)!

Сходить на встречу одноклaccников (здесь без комментариев, как пойдёт)!

Впервые дожить до бoя кypaнтов!

Дед Мороз, не пpoщаемся, я знаю где ты, пoмни об этом!

Твoя Нaтaшенька

Недавно у нас с мужем была ситцевая свадьба, мы договорились не тратить деньги на дорогие подарки, так как есть на что копить. А вот на глупости маленькие можно.

И вот я решила, что серьезному, редко улыбающемуся, взрослому, 30 летнему мужчине для полного счастья не хватает.... радиоуправляемой машинки.

Долго выбирала это страшное чудище. Пока не наткнулась на радиоуправляемую мышь.

-Вот оно!- подумала я, и это было самой большой моей ошибкой. Почему мышь? Да, потому что у нас в доме есть серьезный, редко улыбающийся, взрослый, 3-х летний кот. В общем, этот подарок я купила для прикола.

И вот выходной, 9 утра, мы с Нюсей (морская свинка) сидим, вжавшись в диван, и стараемся не отсвечивать. Мимо нас проносится уже изрядно погрызенная, хромающая на одно колесо мышь и уматывает в соседнюю комнату. За ней с диким видом несется кот, который просто не разбирает дороги. За котом несется СЕРЬЕЗНЫЙ, ВЗРОСЛЫЙ мужчина в одних трусах, пытаясь управлять мышкой так, чтобы кот ее не выловил. И последним перлом становится бегущий следом ротвейлер, который по размеру далеко уже не щенок. Причем, если у первых трех есть явные цели: у мыши – выжить, у кота – поймать, у мужа – спасти от зверских лап игрушку, то у собаки цель одна – мешать всем, с чем она прекрасно справляется.

Весь этот табун уносится в соседнюю комнату, причем пес на завороте умудряется въехать на всем ходу в шкаф, который жалобно дребезжит. А мы с Нюсей сидим на диване, поджавши лапки, и надеемся, что при следующем заходе нас девочек не затопчут.

Из комнаты доносятся вопли:

- Не жри ее, отдай, фу...

Отчаянный мявк кота, у которого отбирают добычу, и лай собаки, которой просто зашибись, как весело.

Нам с Нюсей тоже зашибись, как весело, мы боимся лишний раз дыхнуть и обратить на себя внимание. Затопчут, раздавят, сомнут и не заметят.

В соседней комнате что-то падает, муж тотчас же кричит мне, что позже все уберет сам и вся кавалькада проносится мимо в сторону кухни. Моей любимой кухни. Пропади пропадом эта мышь, почему она до сих пор не сломалась? Живучее киTайское чудовище.

А ведь когда я принесла свой подарок, некоторые взрослые и серьезные только хмыкнули и «ладно уж попробуем для прикола, фигня какая-то».

На кухне что-то брякнуло, я мысленно перекрестилась. В мою сторону понеслась мышь, за ней скользя по паркету, несся кот, муж споткнулся о мешающегося под ногами пса и растянулся на полу, тут же вскочил и под лай собаки понесся следом, пытаясь на ходу управлять проклятым грызуном.

Соседи, помните, вы полгода что-то сверлили? МОЯ МСТЯ ОЧЕНЬ СТРАШНА!

Главное теперь самой выжить
из инета

Мир вам, хлебопёки!
Первый день зимы однако

Чужое счастье
Холодным зимним вечером Саша шёл в сторону соседского дома с весьма странной, но педагогически верной целью — подсматривать за чужими семейными отношениями. Перед глазами у него всё ещё стояли сцены недавней ссоры, а в ушах звучал истеричный крик жены: «Неудачник! Слабак! Трус! Не-на-ви-жу!»

Ноги то и дело проваливались в свежие рыхлые сугробы, и Саша периодически останавливался, чтобы вытряхнуть холодный снег из ботинок.

Впервые в жизни ему было жаль, что соседи живут не за забором, а почти в пятидесяти метрах от него.

В голове вспыхивали не только слова жены, но и его собственные, от которых ему становилось невыносимо стыдно:

«Неряха! Психованная! Лентяйка! За-дол-ба-ла!» — кричал Саша в своих воспоминаниях.

Дальше были слёзы, битая посуда, примирение.

«Ты же на пять лет меня старше! Магистратуру оканчивал! Где твоя мудрость? Почему у всех нормальные отношения, а у нас с тобой всё через одно место?» — спрашивала жена, тряся Сашу за ворот.

А он не мог ответить, так как в магистратуре изучал лингвистику, а ни один язык мира еще не научился описывать словами то, что происходит между людьми, которые десятилетиями варятся в котле под названием семья.

«Тогда иди и выясняй, как другие справляются!

— требовала жена. — Я как на Ленку с Толиком не посмотрю — всё у них прекрасно и гармонично! Живут ложечка в ложечку, любят друг друга, лелеют, аж тошнит от их соплей розовых! Я тоже так хочу!» — выгоняла она из дома Сашу.
«Как же я выясню? Никто не станет меня посвящать в свои семейные секреты».

«А ты в окно подгляди и законспектируй! И чтоб вернулся с докладом и подробной инструкцией! Иначе...» — жена попробовала снять обручальное кольцо, но ничего не вышло — палец стал гораздо толще, чем был до свадьбы.

Вооруженный тетрадью и карандашом, Саша шёл через метель к чужим домам. Там, под чужими окнами, должна была начаться его новая семейная жизнь. Или криминальная — если его застукают за странным занятием.

***

Лена и Толик стояли посреди кухни и злобно таращились друг на друга, при этом тяжело дыша. У Лены было подпорчено самолюбие и потёк макияж от выступивших слёз. У Толика был подпорчен нос, он тоже слегка подтекал на пол и жутко болел.

— Ну что, доволен? — спросила Лена, глядя на побитого мужа.

— Нет, а ты? — спросил Толик.

— И я недовольна... — созналась Лена и оглядела кухню.

Пол был усеян битой посудой и раздавленными помидорами, в мусорном ведре печально гудел ноутбук, со стола из опрокинутой пачки всё ещё сыпались остатки соли — предвестника грядущей ссоры.

— В следующий раз не будешь мои картины по номерам называть бесталанной мазней, — сказала Лена, потянувшись за веником.

— А нечего было мой ноутбук трогать, — обиженно буркнул Толик.

— Да ты со своим ноутбуком совсем про жену забыл! Всё бы тебе только в игрушки играть, а жена не играна уже две недели!

Веник полетел в Толика, но тот успел увернуться.

— Да ты меня не понимаешь! — снова начал кричать Толик.

— А ты меня не слышишь! — снова расплакалась Лена и уселась мимо табурета на пол, раздавив очередной помидор.

Всё это время стоявший под окнами Саша усердно конспектировал и делал зарисовки происходящего. Особенно хорошо у него вышел распухший нос Толика. Саша так увлёкся рисованием соседа, что пропустил ту часть, где тот выходит на улицу.

— Саня! А ты чего тут делаешь в такое время?! — удивился Толик. — За моей женой подглядываешь? — нахмурился он, запихивая себе в ноздри шарики туалетной бумаги.

— Нет. За вами обоими, — искренне сознался Саша.

— Ты извращенец, что ли?! — начал надвигаться на него Толик, разминая кулаки.

— Нет, к сожалению... — обреченно вздохнул сосед. — Меня Верка к вам отправила — выяснять, как вы добились такого семейного благополучия и гармонии, — сознался он, глядя на грустное лицо Толика и торчащие из его ноздрей бумажные затычки.

— Вон оно что, — почесал бороду Толик и, вытащив из неё кусок помидорной кожуры, задумчиво на него уставился. — Не поверишь, меня с точно таким же заданием отправили к Морозовым.

Он достал из кармана куртки листок бумаги, шариковую ручку и продемонстрировал их товарищу.

— Да ну? — огорчённо удивился Саша. — Так значит, это у вас ссора была, а не ролевые игры?

— Увы, — поджал губы Толик. — Ну что, пойдём подсмотрим за самой образцовой семьёй посёлка? Всё-таки госслужащие, у них там любовь по уставу, всё как положено.

Через минуту эти двое преодолевали новые снежные дистанции, шагая навстречу сложному, таинственному семейному счастью.

Не успели они подойти к дому Морозовых, как раздался выстрел, затем ещё один. В окнах часто мигал свет, слышался громкий мат и собачий лай. Затем на втором этаже разбилось окно, из которого показалась лысая голова оперуполномоченного Валеры Морозова. Следом за головой в окно протиснулся и сам Валера. Спикировав, он приземлился прямо в сугроб, рядом с которым находились Саша и Толик.

— Руки вверх! Стоять, бояться! — скомандовал Валера из сугроба и поднял пистолет.

— Да это мы, соседи! — испуганно взвизгнул Саша, поднимая закоченевшие руки.

— А чего вы тут делаете? — выбравшись из снежного плена, спросил Морозов, но в этот самый момент с шумом открылась входная дверь и полицейский дал команду: — Ложись!

Раздался новый выстрел, а за ним последовал крик подполковника МВД Морозовой:

— Я тебя люблю!

— Я тебя тоже, дорогая! — отстреливаясь, сообщил о своих чувствах Валера.

— Пока семейному счастью не обучишься, домой лучше не приходи! Я маме позвонила, она уже готова приехать!

— Я обучусь! Обучусь! — кричал из укрытия Валера.

Дверь захлопнулась.

— Мы тут наблюдаем за тем, как живут примерные семьи, — сообщил Толик, меняя шарики в носу.

— Ага, берём пример с образца семейного благополучия, — подтвердил Саша.

— Не туда вы пришли, родные, — вздохнул Валера и вытер лицо снегом. — Это мы на людях такие все из себя правильные и чёткие, как в уголовном кодексе, а на самом деле у нас всё не так гладко...

— У кого же нам тогда учиться? — жалобно простонал Саша, понимая, что его семейное счастье стремительно летит на дно, где уже собрались те, кто должен был оказать помощь.

— Ко Льву Михайловичу надо идти. Он мужик грамотный, жизнь прожил. Трое детей и пятеро внуков свидетельствуют о безграничной любви и неподдельном взаимоуважении между супругами. Там у них дома столько уюта, что хоть на хлеб намазывай. Жена говорит, что пока наша семья не достигнет такого уровня, мы с ней — разные ведомства с разным уровнем допуска.

Обруганные, побитые и обстрелянные мужья двинули в сторону самого дальнего дома в посёлке, где хранил и приумножал своё семейное счастье старый агроном Лев Михайлович.

***

— Кто там в такой час шастает? — спросила жена Льва Михайловича, открывая дверь. В тусклом свете предбанника перед ней предстали оперуполномоченный Морозов и еще двое каких-то нежданных гостей, которых женщина не могла разглядеть во мраке. — Валера, ты что ли? — щурилась женщина. — Вот Любка, гадина, уже ментов подсылает. Не брала я её лейку, сколько можно говорить! — ругалась женщина, вскидывая руки.

— Да мы тут не по этому вопросу, — сказал Валера, а сам записал про лейку в блокнот. — Ольга Ивановна, супруг ваш дома? Хотим познать тайны семейного благополучия. Согреться, так сказать, у вашего семейного очага и донести его тепло до наших домов.

— Батюшки, да вы не по адресу, — в сердцах махнула рукой женщина. — Разучились мы со Львом Михайловичем любить. Он не помнит уже, как это за девушкой ухаживать, а я не помню, как там кокетничают. В последний раз думала, что флиртую с ним, а оказалось, что просто давление измеряю. Выпили по таблетке, я ему спину мазью намазала, и спать легли в разных комнатах, так как оба храпим. Вот и вся любоф. К Николаевым вам надо, вот где чувства цветут и жизнь ключом бьёт. Я как Верку с Сашкой вижу — вечно под ручку, хоть и не студенты давно. Короче, я Лёву к ним отправила, чтобы он там немного вспомнил, как надо правильно жить.

— А давно он ушёл? — вышел на свет Саша.

— Ой, а ты чего тут делаешь? — спохватилась женщина. — Ты ж моего остолопа должен обучать! Он уже часа три как к вам ушёл! — взволновано кричала Ольга Ивановна, натягивая куртку. — Надеюсь, не окоченел ещё.

Она выбежала на улицу и уже по протоптанному соседями пути рванула к дому Николаевых.

Льва Михайловича нашли на кухне у Веры. Он сидел на стуле, опустив ноги в таз с горячей водой, и молча попивал чай.

— Я его под окнами нашла, в сугробе, — рассказывала Вера. — У него ресницы от холода слиплись, кричал, что боится больше никогда жену не увидеть. Мне ваши жёны звонили, ищут вас по всему посёлку, — обратилась Вера к Толику и Валере. — А ты чего? — посмотрела она строго на мужа. — Выяснил, откуда у людей столько счастья и почему они лучше нас живут?

— Нет, — замотал головой Саша, глядя на соседей. — Все дороги ведут к нам. Оказывается, мы с тобой самые счастливые, — виновато посмотрел он на жену и, подойдя, обнял за плечи.

Тут до всех остальных тоже дошло, что дороги счастья также ведут и в их дома.

Выпив на дорожку горячего чая, соседи побрели домой — рассказывать женам о том, чему научились, подглядывая за другими. Ольге Ивановне и Льву Михайловичу пришлось остаться в гостях до утра, так как погода была совсем нелётная, а им нельзя было рисковать друг другом, чтобы и их дорога оставалась не заметённой как можно дольше.

Александр Райн

Восстановление старой печки 1903 года.

При желании – комфортно смотреть и на скорости 2, без звука, можно в это время что-то слушать.
Красивая работа.

thumbnailUrl

Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения) - 3925198

Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения) - 1669961198

True

2022-12-02T09:06:38+03:00

embedUrl

Покупка на счастье

— Ё-моё, что ж мы наделали, Катя?! — Сергей ошарашенно смотрел на жену. До него вдруг дошло, что все эти сотки и грядки надо обрабатывать, теплицу укреплять, а дом... ох, дом это просто страшно. Рядом стояла притихшая Катерина.

— Ну, внуки же, витамины, свежий воздух, а? — уже не так уверенно, как перед покупкой, ответила жена.

— Ага. Радикулит, геморрой, пробки, — причмокнул губами супруг. Деревянный домик смотрел на парочку со спокойным любопытством. Много их тут таких перебывало. Кто-то на один месяц оставался, кто-то на лето задерживался, а настоящих хозяев не было давно.

В восьмидесятых ушёл Сергеич и Марусенька следом, выросли и разъехались их дети, с тех пор кочевьё сплошное. А эти вроде ничего себе. И не так, чтобы молодые (значит, шашлыками каждый выходной вонять не будут); и не так, чтобы старые (ещё лучше, смогут порядок навести).

— Ну как там? Нормальные хоть? — задом наперёд, кряхтя, из подпола вылез домовой. Дом одобрительно заскрипел.

— О-о-о, слушай- ка, скрип какой, надо по брёвнам пройтись, лестницу проверить, — у Серёги, крепкого мужика в возрасте «сорокалетье взяв за середину», внезапно начался трудовой зуд. — Ну что, Катюш, давай на кухню, отмывать — готовить, а я пока огляжусь, пощупаю.

— Эй ты, раскомандовался! Ща как пугану! Да не хлопай ты так, я ж тихонько, чтоб знали, чтоб привыкали. Всё-всё, не буду! Ишь, защитник какой выискался.

Ну тебя! — домовой попытался отмахнуться от деревянного друга, но тот разошёлся не на шутку.

Хлопал дверями, подымал столбы пыли, выдергивал из — под ног вредоносного друга половики. Ему понравились новые жильцы, тем более что Никитич (он уже успел одним окном глянуть в документы и знал хозяев по родителям) так нежно хлопал по простуженным стенам, что те успокаивались. Да и Николаевна вроде ничего так. Вон как за уборку принялась. Надо будет ей намекнуть потихоньку про косматого соседа, чтоб не боялась и подкармливала.

— Кис-кис-кис, — Катерина поставила на пол плошки с кормом и водой, — иди сюда. Привыкай давай, тебе тут жить.

В кухню вошёл коричневый полосатый кот средних лет, как раз под стать хозяевам. Аккуратно поел, потёрся от ноги и сел на окно.

«Странно, — прищурил одно окно Дом, — кот на новом месте, а не осматривает ничего, не обнюхивает».

— А чего мне просто так обнюхивать-то? Попусту нос трудить — на нужное не хватит. Ночь придёт, тогда и познакомимся. Ты вроде хороший, тёплый. А вот про него пока не понятно, — зверёк указал лапой на угол, — Слышь, Леший, ты вообще как настроен-то? Дружить будем, аль воевать?

— Сам ты Леший, кошка полосатая! Я До-мо-вой. Домовой я, слышал о таких? Чуфырычем кличут, если что... Погоди-ка, так ты всё слышишь? И видишь?! Ты наш что ли, деревенский?

— Да-а-а-а, — кот протяжно мурлыкнул и стал вылизывать пятку, — я из пригорода, почти деревенский. Меня потеряли, а Катерина нашла. Вот я у неё и поселился. А что, кормят хорошо, хозяин приветливый, что ж не порадовать их своей красотой?

— А-а-а-а-а, так тебя выкинули! — нельзя сказать, что домовой обрадовался, но легче ему точно стало. Дом сочувственно покачал лампочкой.

— Меня нашли, — спокойно уточнил кот.

Весь день прошёл в заботах. Одни убирали, латали, стучали, готовили; другие вели философские беседы, примеряясь к характеру друг друга.

— Серёжа-а-а-а, ау-у-у! Ну где ты? Всё готово, хватит уже на сегодня! Я тебя жду! Штопор захвати, он в машине остался!

Нашлись и Серёжа, и штопор, задвигались стулья; на столе дымилась пока ещё магазинная картошечка с укропом, жаренная курочка радовала взор румяным бочком, дышало открытое вино.

— Ты про Кузьку-то не забыла?

— Да вон плошки полные, все нормально.

— А почему плошки — три?

— Так домовому же! Нельзя про хозяина забывать.

— Ну так... Я это, монетки в углы положил, всё, как ты сказала. Эх, завтра за полы возьмусь.

Звякнули бокалы, хозяева отмечали начало новой жизни. А в дальнем углу чердака, на уютном ящике мирно беседовали кот Кузьма и домовой Чуфырыч, уплетая кусок курицы, по случаю приобретённый деловым зверем. Обняв обе компании, мышиную семейку в подполе и ласточкино гнездо под навесом крыши, засыпал счастливый дом...

Автор: Ирина Виноградова.

ДЕТОЧКА
Мавридика Де Монбазон

Виктор приехал из рейса позже обычного, жена Тамара заждалась благоверного, уже думала что-то случилось в дороге, Колька, сынок, весь изнылся, где папка, да где папка.
Наконец то две большие жёлтые фары осветили двор Ивановых, приехал.

-Папка? Папка! Ура, папка приехал, – Колька соскочил с печки, прыгая на одной ноге, пытался попасть в валенок натягивая на ходу пальтишко.

-Куда, куда собрался, сумасшедший. Холод такой, да и ночь на дворе, иди на печку сейчас отец зайдёт.

Колька обиделся, надул губы и собрался зареветь.

-А ну не реви, кому говорю, – заругалась мать, – сказала сейчас отец зайдёт.

Виктор всё не заходил.

- Да что он там, – запереживала уже Тамара, -пьяный что ли. А ну, Колька, сиди дома, я сейчас сама пойду посмотрю.

-Мамка я боюсь, – заныл Колька.

-Какого чёрта ты испужался? Боится он, сиди, кому сказала.

Пока накидывала Тамара фуфайку на плечи да, переругивалась с Колькой, дверь в избу отворилась и в избу вползли незамедлительно клубы пара, в этих -то клубах и ввалился вовнутрь Виктор, да не один.

У порога стояла молоденькая девчонка, лет восемнадцати, не больше, закутанная в шаль, куцее коричневое пальтишко, с чёрным цигейковым воротом, огромные серые глаза на пол лица, на лбу светлые завитки волос.

-Проходи, проходи Евдокия. Тома, помоги гостье раздеться.

Тамара, ничего не понимая помогла девчонке снять пальто.

Девчонка оказалась глубоко беременная, переваливаясь тяжело словно жирная, осенняя утка перед забоем, Евдокия прошла к столу, села, сложив на коленях тонкие, словно куриные лапки озябшие руки.

Колька боязливо выглядывал с печки.

- А где это у меня сын, а? Николай ты чего там, а ну иди... чего папка привёз. – Виктор стащил с печи упирающегося Кольку и высоко поднял его, к самому потолку, – а ты мать, пока еды нам приготовь, ну, что мы голодом сидеть будем.

Уже поздно вечером, когда Кольку сморил сон. Слышал он как что-то бубнил отец, выкрикивала приглушённо мать с чем-то, не соглашаясь и тихонько всхлипывала гостья.

Утром вся деревня знала, что Виктор Остапов, привёз свою младшую, беременную сестру.

-Мужик бросил, матери с отцом у них давно нет, куда её девать, куклу такую, – рассказывает в полутьме коровника Тамара своим товаркам.

-А что – то ты раньше не говорила, что у Виктора твово кто-то из сродников есть, вроде ты говорила, что сирота.

-А что если нет родителей, то не сирота?

-Ну а сестра -то откель взялась?

-В детском доме воспитывалась, что ещё тебе рассказать Акулина? Может как с мужем любимся?

-Да иди ты Томка, как есть дурная.

Вскоре Евдокия, Колькина тётка, надумала рожать, увёз её папка в больницу в район, а вскорости, появилась у Кольки сестра маленькая, Манечка.

А Евдокия не вернулась.

-Померла, – бросила коротко мать Кольке и дала затрещину, чтобы не путался под ногами.

Манечка была маленькая, красненькая ну куклёночек прямо. Видел Колька, у Светки – соседки, пупс Антошка так он больше Мани будет. Ха, что там пупс, у Кольки теперь своя кукла есть, живая.

-Я не знаю, Виктор, что хочешь делай, мне она здесь не нужна.

-Да ты что? Ты что? Тома? Дитё же живое, кровь...
-Ничего не знаю я тебе своё слово сказала. Девай куда хочешь.

-Да что же ты за баба такая, приняла поначалу... Куды мне её? В детский дом али в пролубь?

-А по мне так без разницы.

-Не надо Манечку в детский дом и в плолубь не надо – закричал Колька, – мама, мамочка, оставь Манечку, я сам, я сам буду за ней ходить. я помогать буду, оставь.

-Иди помощник, без тебя тошно, – замахнулась мать. Но Колька, вцепившись в подол её юбки, кричал благим матом и просил оставить маленькую сестричку.

Виктор молча сидел, опустив голову.

-Аааа, да чёрт с вами, делайте что хотите.

Тома развернулась и вышла в сенки.

Коля подошёл к Манечке, которая сладко спала в казённых пелёнках и не знала, что решается её судьба, присел рядом и начал тихонечко что-то шептать, называя то солнышком, то деточкой.

Спал Колька плохо, всё ему казалось, что мать выкинет его деточку, так звал он Маню, в прорубь.

-Да спи, ты окаянный, ничего я не сделаю с твоей Маней, – шипит мамка на Кольку, а тот таращит глазёнки, смотрит на мать подозрительно, боится утопит мамка Манечку.

-Ой, бабы, умора, никуда от девчонки не отходит, деточкой зовёт.

— Вот помощник у тебя Тамара.

-Да не говорите. Я поначалу растерялась, а потом так привыкла к девчонке, уже сама никому не отдам. Кольке на следующий год в школу, так няньку думаю нанимать...

Так и жили.

Виктор работает на машине. Тома доит коров, а Колька с Маней растут.

Бежит Коля из школы, расставляет руки пошире, ловит ковыляющую на тоненьких ножках свою деточку, Манечку.

Её и мальчишки с девчонками соседние, все деточкой звали.

Так и выросла девчонка.

Коля в армию сходил, уж как Маня убивалась, как ревела.

-Он её почитай и вырастил, за отца и мать был, – судачат бабы, – Томка -то она грубоватая, а Виктор вовсе нелюдим, буркнет что пройдёт, ни поболтает, ничего, а дети совсем другие.

Дождалась деточка своего братца из армии. Походил месяц, покуражился, на работу шофёром устроился, девку привёл в дом, всё смотрел, одобрит ли деточка?

Одобрила, понравилась невестка будущая.

Женился Виктор, вскорости и деточка подросла, да красавица такая стала.

В город поехала учиться, а всё первым делом как приедет, к братцу изначально зайдет, а потом уже домой.

Манечка знала, что она племянница отцу с матерью, от неё и не скрывали, чтобы потом горько не было, любили обоих одинаково, не было у Мани тяжёлых воспоминаний, ей даже кажется иногда, что мамка её больше, чем Кольку любит, деточка, да деточка.

Девчонка всё же, что уж там.

Отучилась Маня, в деревню вернулась, врачом.

Жених хороший нашёлся, замуж вышла, деток нарожала.

Старики уже родители, пришло время Виктору уйти, Тома сдала сильно. Манечка к себе матушку забрала, хоть та и противилась.

Спит так однажды слышит, вроде зовёт кто? Точно, мама.
-Что ты мамочка? Пить? Болит что?

-Сядь, сядь, деточка, – просит Тома.

-Да, да, конечно.

-Прости ты меня, Манечка.

-Да за что же, мамушка? Ты чего?

-За всё прости, не хотела я тебя, в детский дом сдать хотела...

-Мамочка, да ты что, милая? Ну неужели ты думаешь я не понимаю, это папе племянница, а тебе, по сути, чужого ребёнка принесли. Я не держу на тебя зла и прощения просить тебе не за что...

-Не племянница ты отцу была, дочь ты его...

-Кааак мама...

-Да так, деточка.

Уж где он с этой Евдокией снюхался, с матерью твоей, не знаю. Да только видно долго крутил любовь-то, что ты появилась на свет, выгнал её отец, дед твой, сказал отцу -то нашему, чтобы забирал мол, а не -то заявление напишет.

Вот и привёз тогда папка мать твою, во всём признался.

Всем сказали, что сестра его младшая. А она такая, домовитая, всё помогала, за Николаем смотрела, а потом увёз её рожать и не вернулась она...

-Мамочка..., и ты приняла любовницу мужа?

- Приняла, деточка, приняла. А куда её? У неё же пузо на нос лезло, там же дитё было, а мне как? Сына сиротить из-за того, что папашка его с соблазном не справился? А может это так задумано было, я ведь доченьку хотела, ох как хотела, вот ты и появилась...

-Кем задумано?

-Богом...

-Мамочка, какая ты... всю жизнь за могилкой ухаживала...

-Деточка, это не её... Это девушки одной, сиротки, зовут так же, как и мать твою. А твоя... она живая видно, моложе меня лет на десять...

-Как?

-Бросила она тогда тебя, ушла и бросила.

-Мама...

-Ты прости меня, детка, не смогла я тайну эту с собой унести, нечестно по отношению к тебе. У тебя же где-то родственники есть, может сёстры – братья, тётки, дядьки.

-Есть мамочка, конечно, есть. Коля мой самый лучший брат не свете, как же я мечтала в детстве чтобы он не двоюродным, а родным братиком был.

Ты есть, мамочка моя родная, тёть Катя с дядь Витей есть это моя тётя с дядей, сестра и брат твои, двоюродных и троюродных куча.

У меня огромная семья, всё это благодаря тебе, мамочка.

Не ты меня родила, да ты мне жизнь дала родная.

-Деточка моя... Деточка...

Немного ещё пожила Тома, а как пришло и её время, ушла спокойно и с улыбкой к Виктору.

Будучи, сама в возрасте своей матери, рассказала Манечка, Мария Викторовна, историю своей жизни в кругу большой своей семьи.

Как одна все девчонки молодые и женщины взвились, расфыркались, как одна сказали, что не смогли бы так, как Тамара.

- Не примеряйте на себя чужие обстоятельства жизни, смогла- не смогла, – сказала Мария Викторовна, – никто не знает, как может жизнь обернуться, не забывайте ещё и сколько лет назад это всё произошло. Кто- то бы не смог, а мама смогла. На что у неё, у милой моей, характер крут был, а смогла...

За что я ей низкий поклон всегда говорю...

Чудеса случаются...

Беда пришла неожиданно. Хотя, наверное, кто ждет беды? Она всегда снегом на голову сваливается.

Григорий – водитель-дальнобойщик. Пять лет он крутил баранку по маршруту Россия – Финляндия, Финляндия – Россия. Фото любимой жены на стекле, «Авторадио» из динамиков, крепкий кофе в термосе – что еще надо водителю?! Нет, пожалуй, кое-что ещё надо. Это родной и такой теплый запах шарфика, связанного заботливой мамой; крепкое рукопожатие отца перед каждым рейсом и огромная уверенность в том, что дома тебя любят и ждут. Ждут каждый день, каждый час и каждую секунду.

Однажды он не вернулся из рейса. Только через несколько дней Марина (жена) узнала, что Григорий находится в больнице в Ярославле. Водитель встречной фуры не справился с управлением, занесло на повороте. Григорий пытался уйти от столкновения, но не вышло. Обе фуры свалились на бок. Виновник отделался, как говорится, легким испугом, а Григорий получил серьезную травму головы. И надо же было такому случиться, что поврежденными оказались те доли головного мозга, которые отвечают за память. Хотя, могло быть, наверное, и хуже. Могли отказать руки, ноги, речь... Но случилось так, как случилось. Он не помнил ни своего имени, ни кто он, ни что с ним произошло. Он никого из родных не узнал, когда те вошли в больничную палату. Эти люди казались ему совсем чужими. Роднее докторов в тот момент у Григория никого не было. Врачи не могли дать оптимистичных прогнозов. Мозг человека – сложный и далеко не изученный механизм. Поэтому, на всё воля Божья. Восстановится – хорошо, не восстановится – ничего не поделаешь, придется с этим как-то жить.

Его выписали. Все оказалось гораздо сложнее, чем предполагали – Григорий не только забыл прошлое, но и короткая память его подводила. Он совершенно не помнил, что происходило три часа назад, забыл некоторые бытовые навыки. Оставлять одного было сложно, поскольку ни разогреть еду на газу, ни совершить самостоятельно прогулку Гриша пока не мог. Кроме того, была велика опасность, что он не найдет обратной дороги домой. Он не получил разрушения интеллекта, воли, моторики, эмоций (то есть попросту, НЕ стал умалищенным), он только утерял память, которая со временем вполне могла восстановиться. Так случается.

Марина была беременна. Вышла в декретный отпуск и посвятила все свое время мужу. Ночами она часто плакала, вспоминая о том, как Гриша ждал ребенка, как все эти месяцы привозил из каждой поездки игрушки еще пока не родившейся дочке.

- Зачем, Гриша, – сетовала Марина, – не время еще. И вообще, говорят, что ничего нельзя покупать заранее. Примета плохая.

- Ну, какие-такие приметы, родная ты моя, – смеялся и кружил на руках жену Григорий, – я хочу, чтобы наша дочка, впервые увидев свою комнату, радовалась. Чтобы везде и всюду было много игрушек. Море, целое море веселых игрушек.

Он сам раскладывал их по полочкам, усаживал на подоконник, подвешивал над кроваткой. Кстати, тогда, при выписке, больничная сестра-хозяйка вручила Марине маленького медвежонка.

- Странно, талисман с собой возил что ли? – спросила она с иронией, недоумевая, зачем взрослому мужику в дороге игрушка.

- Да, талисман. Теперь талисман, наверное, – ответила Марина.

Медвежонка она усадила сама, но не в комнату дочки, а на прикроватную тумбочку мужа.

Они часто гуляли вдвоем по парку, смеялись, ели мороженое. Окружающие, наверное, принимали их за счастливую пару, ожидающую пополнения. По большому счету так оно и было. Но вот только, вздремнув после прогулки, Григорий уже не помнил ни о самой прогулке, ни о том, что у него есть беременная супруга. И Марине вновь и вновь приходилось все начинать сначала. Пояснять Грише, что она его жена, что у них скоро появится на свет долгожданная дочка. Большое участие в жизни сына принимали родители. Они помогали Марине справиться с навалившимися проблемами.

Однажды отец Григория отозвал сноху на кухню, прикрыл дверь и сказал: «Марина, мы поймем, если ты вдруг решишь уйти от Гриши. Ты молодая. Красивая. Жизнь у тебя длинная. Но насколько тебя хватит? Год-другой и ты его возненавидишь. Это тяжелое бремя. А если память к нему не вернется? Видишь сама, прогресса-то пока не видно. А насчет внучки не беспокойся. Мы ее любить будем. Наша кровиночка. Поможем, если надо будет. Мы поймем, дочка, всё поймем».

Внутри Марины закипело. Слились воедино и усталость, и тревога, и обида за такие слова. Но она собралась. Улыбнулась. И только легонько склонила голову на руки свекра. Иван Семенович все-все понял, погладил сноху по русым волосам и прошептал: «Не тушуйся, дочка, справимся. Ты у нас сильная, хоть и весу в тебе вместе с ребенком «0».

Действительно, Марина всегда была худышкой и ростом невелика. Григорий рядом с ней выглядел великаном. Впервые, когда он привел ее в дом родителей, те ужаснулись, но виду не подали. А потом спрашивали сына: «Она же хрустальная! Ты где такую встретил?» Марину они полюбили сразу. Девушка она была добрая, немного застенчивая и, самое главное, сразу с большой теплотой отнеслась к родителям жениха. А Григорий с тех пор частенько называл Марину «хрусталинка моя».

Родилась дочка Мила. Григорий вместе с родителями встречал жену из родильного дома. Он был счастлив. А наутро следующего дня спросил: «Это что за ребенок?» И Марина опять начинала все заново. Она уже привыкла к тому, что каждый раз ей приходится рассказывать мужу одну и ту же историю. Только с некоторыми дополнениями. Теперь вот таким дополнением стала Милочка. Григорий брал дочку на руки, глаза его всякий раз светились от счастья.

На первое время Марина перенесла кроватку Милы из детской в свою комнату, чтобы и дочка была рядом (часто приходилось вставать ночами. Она была очень беспокойной. Плохо спала), и за мужем догляд был (мало ли, водички попить ночью захочет или еще чего понадобится). Сама перестала спать вовсе. Бессонные ночи, усталость сделали свое дело – пропало молоко.

- Дочка, давай мы к вам переедем. Тяжело тебе одной, – уговаривала мать Григория, Кира Николаевна.

- Не нужно, я сама, – отказывалась Марина, жалея родителей, чтобы меньше нервничали (не молодые уже) и понимая, что жить ей придется с этим всю жизнь и самой надо быть сильной и собранной.

Милочку перевели на искусственное вскармливание. Однажды Марина проснулась не от того, что плачет дочка, а просто кто-то тихонько напевал колыбельную:

В комнате разбросаны игрушки.
Дети спят и видят сладкий сон.
Как лиса у них ворует сушки.
Хулиганит у калитки слон.
Дни бегут и кружатся с метелью.
За окном искрится белый снег.
И луна, рисуя своей тенью.
Ищет свой серебряный портрет.

Она подняла голову и увидела мужа, качающего дочку. Он держал одной рукой бесценный сверток, в другой была бутылочка со смесью, которую, причмокивая, ела дочка. Марина тихонько присела на кровати, не произнеся ни слова. Боялась спугнуть Григория (всё -таки в руках у него ребенок). В комнате было необычайно светло. Полная луна освещала каждый уголок.

- Вот оно счастье, – подумала Марина.

Григорий уложил дочку. Взял с тумбочки медвежонка и посадил его в кроватку: «Это тебе, милая, мой подарок». А потом, поежившись, озябший, забрался под одеяло к жене.

- Я так люблю тебя, хрусталинка ты моя.

Автор Валентина Рыбина

В июле 1946-го в Любавичи вернулись почти все, кто ушёл когда-то защищать Родину.

Те, на кого не пришла похоронка, те, кого не считали без вести пропавшим. Возвратились солдаты, призванные в ряды Красной Армии и те, кто ушёл с партизанами.

Вернулся и Колька Ермолин, лучший друг Василия Дегтярёва. Колька аккуратно изменил в метрике 5 на 3, прибавив тем самым пару лет к своим 16-ти, и в декабре 41-го ушёл на фронт. Уходил мальчишкой с едва пробившимися усиками. И вот спустя пять лет мать обнял мужчина двадцати одного года с сединой, со шрамами на худом теле, с лёгкой хромотой и вековой усталостью в глазах.

Каждого солдата встречали всей деревней. Вездесущая ребятня разносила молву в считаные минуты и к «счастливому дому» стекались людские ручейки. Чтобы обнять, увидеть своими глазами, а порой и расспросить о своём близком, которому повезло меньше.

Васька Дегтярёв окучивал картошку, когда прибежала сестрёнка:
— Колька! Колька Ермолин вернулся! Вася, слышишь, что говорю?!
Васька бросил мотыгу, обтёр рукавом пот со лба и быстрым шагом пошёл к дому друга детства. К другу, с которым пацанами по оврагам лазили, с кем и дрались, и ругались, но чаще были как братья не разлей вода.

— Коля, с возвращением!
— Васька, чертяка ты деревенская, здоро́во! — хрипло приветствовал его друг.
Обнялись, утёрли слёзы, а Василия уже оттеснили: все хотят фронтовика обнять.
— Ты заходи, Коля, дорогу поди помнишь.
— Зайду, зайду.
— Я баню через два дня топить буду, приходи, попарю тебя, вшей фронтовых погоняю.
— В баню тем более приду. Глядишь и портки найду, в которых на войну уходил.
— Маланью пришлю, когда топить буду.
— Добро.

Знал Василий, что у Ермолиных баня совсем непригодная стала, а мужиков нет никого: на отца похоронка пришла, а дед еле ноги передвигает, одни бабы у них остались. Вот сейчас Колька вернулся, вздохнут полегче, хоть один да мужик. Они в деревне сейчас на вес золота.

Как и обещал, через два дня натопил Василий баню, запарил венчиков свежих, из погреба банку кваса вытащил, да в таз с холодной водой поставил. И бутылку, того что покрепче кваса будет, достал. Это раньше они мальцами были, а сейчас ему уже 20, а Кольке 21. Мужики. Закалила всех война.

Отправил Маланью за другом, сам огурцов набрал с грядки, хлеба маленько. Вот она нехитрая деревенская закуска: здесь главное, с кем выпивать, а ни чем закусывать.

Друг ждать не заставил.
Васька товарища парит, сам шрамы на худом теле подмечает. Колька рычит от удовольствия, кряхтит. Шутка ли, за пять лет впервые в нормальной баньке париться?!

Смеркаться начало, притомились товарищи, в предбанник перебрались. Колька байки о войне травит, вроде смешные, а глаза серьёзные. Васька о работе в колхозе рассказывает, о деревенских девушках, о том, как фрицы и к ним захаживали.

Что тому причиной послужило неясно, может, самогонка, может баня, а может, просто душу облегчить захотел Вася, возьми да и скажи:
— Стыдно мне, Колька, по земле ходить. Не заслужил я!
— Чего это? — вскинул брови товарищ.
— Трус я! — выпалил Вася — Трус! Ты вот не побоялся на фронт уйти, Родину защищал, мать и сестёр защищал. А я что? Сидел тут в тылу, и даже когда 18 исполнилось, меня не призвали, а сам я не пошёл. Стыдно мне, Коля, ой как стыдно.

— А чего тут стыдиться? Умирать всем страшно.
— Тебе не страшно, отцу твоему не страшно было, да сколько вас из деревни ушло? Не побоялись! А меня два раза партизаны звали, а я не пошёл. Потому как морда я трусливая, сам себе сейчас противен.
— А чего не пошёл-то?

— Дык как представлял, что мать здесь без меня останется, так вот тут сжималось всё, — он постучал кулаком по груди — Я ведь самый старший, отца, сам помнишь, в ноябре 41-го убили. Не мог я их бросить, понимаешь? Мужиков в деревне совсем не осталось, одни старики и малышня. А с колхоза, знаешь, как норму трясли, чтоб на фронт отправлять? И самим кормится надо и норму давать, а как её давать, ежели и техники не осталось вовсе?
— Дела-а-а...
— Вот и говорю: трус я! Если дружить со мной откажешься — пойму, — свесил голову на грудь Василий.

Посидели немного молча, домой засобирался Николай. Сморил беспокойный сон и Василия.

На следующий день, ближе к обеду прихромал Коля к Василию:
— Садись, дружище, рядом, покурим.
Сели на крыльцо, Коля закуривать не торопится. Достал из гимнастёрки письма, треугольником сложенные. Наугад одно развернул, говорит:

— Это мне от матери пришло, слухай чего пишет:
«А зимой нам тяжко было, Коленька, я захворала, сил встать не было. Ладно, хоть Вася Дегтярёв помог. Он и воды нам натаскал, и дров наколол, и картошки принёс, мы хоть поели. А через три дня полегчало мне, если б не Вася, не знаю что с малышами бы было. Он и сейчас нам помогает, вон вчерась на лошади огород вспахал. Без него совсем худо было бы, Коля».

Сложил фронтовик письмо треугольником, достал следующее:
— Это от Лиды, сестры старшей. Вон что она пишет:

«Ой, Коля, когда же вы прогоните эту немчуру? Страшно-то как. Второй раз они к нам приходят. Слава богу, что не зимой. А то бы всех девок попортили! А друг твой, Васька, землянку придумал в овраге. За бабы Глашиным огородом тропка есть, как узнаем что немцы близко, все девки старше 10 лет по той тропе в землянку бегут. Тесно нам, зато знаем, что немец не найдёт. А если найдёт всем вместе погибать и не так страшно. Спасибо Ваське, умный, хоть и малой совсем».

Отложил письмо Николай, скрутил папироску, задымил.
— Вот ещё одно, Васька. Это бабка говорила, а мать с её слов записывала, хотела бабуля чтоб у меня и её письма были. Вот чего она пишет:

«Нынче лето холодное, внучек. Как ты там? Не мёрзнешь? Боялась я, что сена не успеем запасти, дожди пойдут. А Васюта Дегтярёв, так ладно всё устроил. Всех наших ребят собрал, в отряды разделил, всем задания дал. Успели сено заготовить, ни один двор без него не остался. И в колхоз заготовили. Из Васюты председатель выйдет толковый. Соображает он хорошо. У баб если вопрос какой к нему бегут, а он уж с председателем гутарит, защищает их».

Как ждали этих треугольников на войне! Как ждали ответов дома!
Опустил Василий голову, на свои ладони смотрит, на друга взгляд полный слёз поднять стесняется. А Коля добавляет:

— Какой же ты трус, Вася? Да без тебя погибла бы деревня. В письме ясно не всё писали, но мать рассказала, как всех в колхоз гнали, а ты по очереди прикрывал их перед председателем, давал отдохнуть. Рассказала, как схрон вы сделали, что когда совсем невмоготу стало, в каждый дом по горстке еды да перепадало.

Как помогал, ежели кому совсем худо было. Какой же ты трус? — повторил он свой вопрос — Помирать всем страшно, Вася. Но там, на войне ты сам за себя и не отвечаешь, куда послали туда и идёшь.

А тут вся деревня на тебе держалась. Главное, чтоб на своём месте был человек, понимаешь? Надеюсь, я своё дело хорошо сделал, не мне судить.
Но кабы не ты, мне, может, и вернуться-то некуда было бы. Защитил ты свою деревню, Вася. Мою мать, сестёр моих защитил, ребятишек малых, да стариков наших. Какой же ты после этого трус, Вася?

Айгуль Шарипова

Выхожу из лифта. В подъезд входит женщина, на цепи у нее псина. Не знаю, какой именно это терьер, но с виду — этакая коричневая тумбочка, состоящая из мускулов, башка здоровенная, глазки маленькие, и морда как у акулы. Словом, караул. Из всех собак я боюсь только йорков, но тут даже меня как-то проняло. Видимо, я заметно подобралась, потому что женщина подтянула поводок, и приказала «к ноге'".
— Стой, Кайзер! Все тебя боятся, никто не погладит.
Это не мне, это шепотом Кайзеру.
Останавливаюсь. Спрашиваю:
— Ты хорошая собаченька?
Хвост чудовища вздрагивает и начинает неуверенное движение слева направо. На жуткой ряхе написано: " Это вы, тетенька, меня собаченькой назвали?»
— Он не кусается! Правда! — говорит хозяйка.
— Ты сладенький песик? – уточняю я.
Хвост лупит псину по бокам. «Я – песик! — написано на его лице, — я сладенький!»
— Можно погладить?
— Конечно! Не бойтесь!
Я протягиваю руку к песьей башке, и тут «собаченька» вскакивает на задние лапы, кладет руки мне на грудь, и целует меня во все лицо сразу.
— Кайзер, прекрати! — кричит хозяйка.
— Ты ж моя заинька! — воплю я.
«Да! Я заинька! — написано на акульей морде, – Я сладенький!»

Морали не будет.

Да, я знаю, что иногда они бросаются на людей и жрут их живьем.
Я, правда, думаю, это вина хозяев.
Но песня не о том, а о любви.

©

Новогодняя сказка.

После серого, скучного, однообразного ноября, длившегося бесконечно, снежный белый декабрь принёс в души людей радость и сказочное предвкушение новогоднего праздника и чуда, на которое надеются все люди планеты с наступлением нового года.

Кажется, что все печали, болезни, заботы останутся там, позади, в старом году.
А Новый год принесёт с собой всё новое- любовь, надежду и веру.
Всё это русские женские имена. Такие красивые, хотя, почему-то сейчас забытые. Малышей всё больше называют именами Ева, Василиса, Пелагея, Амалия. Хотя традиционные Мария, София и Анна тоже очень распространены.

Надежда, Надя, Надюша. Это имя новорожденная девочка получила от матери, попытки которой родить ребёнка были тщетны. И неожиданно, имея за плечами сорок два года, разбившиеся мечты, и не надеясь больше ни на что, женщине было послано счастье, и в положенное время она родила на свет пухленькую малышку под именем Наденька.

Надя выросла, выучилась и неожиданно для всех стала писателем.
Она умела вселять в людей надежду, это созвучное со своим именем понятие, по причине своего таланта и светлого дара. Надежда мастерски могла рассказывать в своих книгах истории, в которых люди находили себя и необычные пути решения своих проблем.

А ещё Надя была очень милым человеком.
Бывают такие- смотришь на них, и к тебе идёт тепло и сияние, и душа твоя оттаивает. И рядом с такими людьми становится так хорошо и радостно.
По профессии Наденька была филологом, преподавала русский язык в институте. А в свободное время писала рассказы.
Прочитав её книги, человек чувствовал себя одухотворённым, как-будто пробуждался от долгой спячки. А что я сижу то? Надо действовать! Так много позитива, душевной радости и надежды исходили от строк молодой писательницы.

Вот и сейчас Наденька работала над новым романом, первым после коротких рассказов, и обещала сдать его в скором времени, но книга стопорилась. Не хватало времени и сил.

Надежда решила взять отпуск на работе, тем более, что учеников опять перевели на дистанционное обучение, поскольку на курсе были заболевшие студенты. Да и конец года был, оставалось несколько дней.

Декан очень ценил Надежду, да и вообще она была очень приятной женщиной во всех смыслах, поэтому он легко отпустил молодого преподавателя, зная, что та наверняка наверстает потом программу со студентами. К тому же, сам заболел, все дела вёл из дома. Хороший был дядька, не вредный. Да и коллектив подобрался благополучный, не то, что на предыдущей Надиной работе. Там был серпентарий единомышленников.
Но Мама всегда учила Наденьку не участвовать в сплетнях и не перемывать другим кости.
-У каждого своя жизнь, – говорила она, – глупо судить других. Смотри за собой. Никого не осуждай, никому не досаждай.
Как только начинались склоки, Наденька отстранялась и отмалчивалась.

В этот сложный для всеобщего здоровья период времени, решила она поехать на дачу, чтобы в лесной зимней тишине спокойно дописать свою книгу.

Дача родителей находилась в тихом старорежимном месте, недалеко от города, и была оснащена всеми удобствами, и газ был, и вода.
Но зимой бывали там редко, всё некогда было. Приезжали только изредка проверить работу котла, чтобы не замёрзли батареи. И погулять иногда. Там, где была уникальная по своей красоте природа, и где, побыв хотя бы час, человек наполнялся гармонией, чистотой и красотой.

Дом в зимнее время также напоминал лесную сказку. Добротная двухэтажная постройка в окружении вековых сосен, воздух, который можно было есть ложками, и сугробы по пояс.
Всё это обычно наводило Надежду на романтический лад и строчки обычно сами выходили из под пера, в смысле из ноутбука, и повествование шло гораздо быстрее. Никто не отвлекал, кроме любимого пса, которого хозяйка решила взять с собой за город.

-Все равно нужно будет прогуливаться, подумала Надя. -Пускай и Филя со мной побудет. И ему раздолье, и мне не так страшно в лесу будет.

Наденька в городе жила с мамой, которая осталась одна после раннего ухода отца после болезни.
Они с мамой хорошо ладили, и Надя не спешила съезжать от неё.

-Ты там осторожно, провожала Анна Петровна дочку. Всё-таки лес, дикие животные и всё такое.
Да, места были заповедные. Лес, река рядом, летом часто встречались лосиные, кабаньи и лисьи следы.

-Не волнуйся, мамуль, -ответила Надя, со мной же Филя. Это ты тут одна остаёшься, с Пончиком. Продукты я тебе заказала, сегодня всё привезут.

С тех пор, как наступила пандемия эта ненавистная, Надя с мамой стали заказывать доставку продуктов. И в магазин лишний раз не нужно ходить, инфекцию цеплять, и до квартиры всё донесут, красота, да и только.
Закупишь всё на неделю, а потом только за молоком и хлебушком в соседнюю лавку.

Пончиком звали маминого кота. Жутко вредного и привередливого. Слушался он только маму, больше никого не признавал. Если Мама уезжала, переставал толком есть и всё время орал, требуя вернуть хозяйку.

Надя любила животных.
Собрав сумку, она взяла поводок и позвала Филю.
-Ну что, поедем кататься? Огромная собака породы овчарка, наблюдая за сборами хозяйки, нервно ходила за ней по комнатам, напоминая о своём существовании.
Вдруг без него уедут? Филя считал Наденьку главной хозяйкой.
-Пойдём, мой хороший. Как же я без тебя? Вместе поедем. И Филя радостно замахал своим огромным хвостом.
Кататься на машине он очень любил.

Надя открыла переднюю дверь своей маленькой машины, постелила на сиденье плед.
-Запрыгивай скорее, сказала она псу. Тот не замедлил вскочить на сиденье, и с довольным видом приготовился к дороге.
Надя завела замёрзшую машину.
Мороз стоял, по-настоящему, декабрьский. Выехав из оживлённого города, Надя выехала на трассу, надев солнечные очки. Снег слепил глаза, переливаясь на солнце.
Заснеженные сосенки и припорошенные березки сиротливо стояли по обочинам дорог.

Вскоре лес стал гуще, и подъезжая к месту, Надя любовалась красотой зимней природы.
Когда до дома оставалось совсем немного, Надя поняла, что не проедет.
Долго они не были на даче, и не просили соседа помочь с уборкой снега.
Сосед, Иван Григорьевич, военный в отставке, жил за городом постоянно. И несмотря на свой почтенный возраст, был крепким и жизнерадостным.

Постеснялась Наденька позвонить Григоричу, как все его здесь звали, и попросить помочь с расчисткой снега у дома.
Оставив машину в сторонке, Надя взяла сумку и пошла пешком. Филя радостно бежал за ней, украдкой глотая чистый и вкусный снег.

Дом Ивана Григорича стоял неподалёку от Надиного.
Пройдя всего ничего пешком по сугробам, Надя, уже порядком уставшая и замёрзшая, решила заглянуть сначала к Ивану Григоричу.

Постучав в дверь и не дождавшись ответа, Наденька вошла, оставив Филю на крылечке.
-Иван Григорич, можно к Вам?-окликнула Надя.
-А, Надюша! Заходи, заходи, девонька, – услышала она низкий, с хрипотцой голос соседа. Мужчина встал из-за стола, встречая Наденьку. – Замёрзла, небось? Проходи, с нами чайку попей. Вот сын мой приехал, помнишь его?

Надя увидела Сергея. Всё детство они проводили лето вместе. Здесь, на даче, гоняя на велосипедах и играя целой ватагой детей.
Повзрослев, стали с опаской проходить мимо друг друга, уже не общаясь так свободно, как в детстве.
А потом и вовсе не виделись много лет. Сергей уехал учиться в военное училище, а потом служил, как говорили соседи, в горячей точке.

Надя, конечно же, узнала Сергея. Он возмужал, кудрей немного поменьше стало, короткая причёска выдавала военного человека, но косая сажень в плечах и невозмутимый, немного грустный взгляд напоминал Наде того юношу, с которым они дружили в летние каникулы.

-Здравствуй, Надя, – Сергей подошёл к Надежде и помог снять ей дублёнку. – Ты стала ещё красивее, – засмущал он девушку. Проходи за стол.
-Я ненадолго, извините меня, пожалуйста. Вот, приехала на дачу и застряла на дороге. Не поможете?
-Конечно!, -хором ответили мужчины. -Попей чаю, согрейся, а мы пойдём заберём твою машину.
-Спасибо, Вам большое. Я домой пойду, подожду Вас там. И Филя на крыльце ждёт. Что бы я без Вас делала? Сергей, возьмите, пожалуйста, ключи от машины.

-Филя с нами пойдёт, пусть погуляет, ей морозы не страшны, – сказал Сергей, и мужчины вместе с Надей вышли из дома.
Надя добежала до своего дома, прибавила температуру в котле, затопила камин, и стала готовить немудреный с дороги ужин.

До Нового года оставалось совсем немного времени.
Надя, побыв здесь, в этом прекрасном месте, поняла, что будет встречать этот любимый всеми праздник здесь, в уютном доме с видом на прекрасные деревья, нарядившиеся в снежное одеяние и поблескивавшие на солнце. А одна, так и что, что одна. С ней Филя, любимый пёс и защитник.

Тем временем, мужчины справились с порученным им заданием и подогнали машину Нади к дому. Поблагодарив соседей, хозяйка осталась одна и стала заваривать чай со смородиновым листом, который был заботливо был засушен летом мамой.
Надя решила не терять времени и села за компьютер писать свой роман.

На следующее утро Надю разбудил стук в дверь и последовавший за этим громкий лай собаки.
-Тише, тише, сказала хозяйка Филе и пошла открывать.
На пороге стоял Сергей.
-Надя, прости, что беспокою. Ты на Новый год здесь останешься?
Вот я подумал, давай его вместе встречать? И нам с отцом не придётся в мужской компании время коротать. Вместе повеселее будет. Как ты на это смотришь?

Надино лицо оживилось, она была рада видеть Сергея:
-Конечно, Сереж, я с радостью.
Только вот маму ещё позвать хотела. Что она там, одна будет праздновать.

-Вот и замечательно. И отцу не так грустно будет. Они с Анной Петровной всегда любили поговорить.

До Нового года оставалось два дня. Надя созвонилась с мамой, и они решили, что та приедет на такси, вместе с котом. И привезёт холодец, который заблаговременно сготовит за день до праздника. Анна Петровна готовила лучший в мире холодец.

В канун Нового года во всех домах шли приготовления.
В посёлке многие приехали отметить праздник в лесных домах.
Надя составила меню праздничного ужина, и поехала в магазин в посёлке, чтобы закупить продуктов.

Возвращаясь домой, она увидела, как сосед Сергей тащит большую пушистую ёлку.
Надя затормозила, поравнявшись с соседом и поздоровалась.
-Ёлку решили нарядить?
-Да, для тебя несу. Ведь у Вас еще нет новогодней елки?
-Ой, как хорошо. А я думала, без ёлки придется Новый год встречать в этом году. И нарядим вместе. Только игрушек здесь толком нет. Старые есть, бабушкины еще.
-Вот и хорошо, нарядим бабушкиными, – ответил Сергей, занося елку в дом.

Надя с Сергеем весь день хлопотали по дому: ставили и наряжали елку старинными игрушками, отваривали овощи для оливье, искали новогоднюю скатерть и украшали гостиную. И Филя им помогал. Вернее, мешался, конечно, под ногами, бестолково бегая по комнате и нюхая то ёлку, то игрушки. Ему тоже нужно было осознавать себя частью семьи, участником праздника. Молодые люди за новогодними приготовлениями даже не заметили, как быстро время прошло.

Всё получилось, как в сказке. Зимний лес, дом с камином, Новый год и новое счастье.
Наденька поняла, что за это время написала только несколько строчек романа. Но это ведь неважно. Она еще успеет это сделать.
Главное, что начинался новый роман и новый период в её жизни, когда понимаешь, что всё, что было раньше, не имеет такого уж важного значения.
А жизнь, вот она, только начинается. И любовь начинается. И Новый год близко. И всё будет замечательно.

«Я напишу на Рождество
Снегом белым-белым,
Как повстречали мы любовь
Под снегом белым-белым».

Анжела Зубрилова

— Доктор, к вам можно?
В дверь заглянуло сморщенное лицо с хитрым прищуром.
— Да, да, заходите.
Врач Павел Антонович кивнул, не отрываясь от бумаг. И в кабинет тут же юркнула сухонькая старушка.

— С самого утра к вам сижу. И всё идут и идут к вам, как саранча. Без талончиков всё норовят поперёк очереди залезть. Ух, так бы и стукнула!
— На что жалуетесь?
— Сосед у меня, алкоголик, перфоратор купил. Каждый день и сверлит, и сверлит, как заведённый! И ведь специально, негодяй, выбирает время, когда я дома. Наверно, из окна смотрит, что в подъезд захожу. Подырдит своей адской машиной, достанет до печёнок и выключит. Только я успокоюсь, только чаю себе налью, как он опять! Дырднет и перестанет, дырднет и перестанет. И дочь у него такая же: ходит вся из себя королевна, да ещё накрасится, юбку выше колен напялит. Тьфу! И здоровается без уважения.

— Стойте, — Павел Антонович перебил старушку, — зачем вы мне это рассказываете?

— Так вы же сами сказали: на что жалуетесь? Вот я и жалуюсь. А ещё соседка: стерва первостатейная. Ходит, улыбается, здоровьем интересуется. Я так думаю, ждёт, когда помру. Вот фигу ей!

— Подождите. Я вас о здоровье спрашивал. Какие у вас жалобы?

— На здоровье-то? Ох, родимый, сплошные жалобы. Раньше-то как: утром встала, завтрак приготовила, на работу побежала, отпахала, в магазин зашла, сумки домой притащила, ужин сделала, с детьми уроки выучила, телевизор посмотрела, стирку поставила и ещё силы оставались подругам позвонить. А сейчас? Пока встала, пока блинов навела, уже передохнуть хочется. А тут по магазинам надо, и квартиру прибрать, съездить по скидке чего купить. В дом культуры сходить тоже надо: мы там с подружками в хоре поём. Ох и поём! Душевно, на десяток голосов, костюмы себе пошили. Кстати, на гастроли недавно ездили. Опять же за дедом надо следить. Бабок вокруг много, а вдруг какая позарится? Так вот за день так набегаюсь — вечером уже ничего не хочется. Не то здоровье уже.

Павел Антонович глубоко вздохнул, задержал дыхание и громко выдохнул.
— Что у вас болит?

— Как хорошо, что вы спросили. Вот все говорят, что вы очень душевный доктор. У меня подружки к вам ходили, так вас рекомендовали. Душа у меня болит, родной мой. Душа, аж надрывается. Что со страной-то будет? Вот уйдёт президент, а заменить некем. Старенький он уже, тоже здоровье не то. А кто командовать будет? Как думаете? Я мыслю, ему преемника надо выбрать. А кого? Кандидатур много, только малахольные все.

— Стоп!

Павел Антонович выставил ладонь, заставляя старушку замолчать.
— Где ваша карточка?

— Ох, намучалась я с этой карточкой. Ваши девочки, что в регистратуре сидят, три раза её теряли. Я, главное, такая подхожу, спрашиваю, а они рукам разводят. Так сразу неприятно стало. Как я им рассказала, кто они! И кто родственники у них, и откуда руки растут, и даже Сталина вспомнила с Маодзедуном. Уж они бы их заставили карточки хранить как положено. А когда начала рассказывать, что бы с ними Иван Грозный сделал, они сразу забегали. Через три минуты карточку нашли, представляете?

Не выдержав, Павел Антонович взмахнул рукой, собираясь со всей силы ударить по столу. Но в последний момент одумался: а вдруг бабку кондратий хватит? И только легонько шлёпнул ладонью о дерево.

— Зачем. Вы. Пришли. Ко мне?

— Так я же это, в бассейн с подружками собралась. А там справку надо, что могу ходить по состоянию здоровья. Вот пришла направления на анализы взять. Сдам всё, а потом вы мне справку выпишите.

— Не надо.

— Как?

— Анализы не надо. Я и так вижу. Сейчас выдам справку.

Быстро, пока бабку опять не прорвало, Павел Антонович заполнил бланк, оттиснул печать и расписался.
— Вот. Ходите в бассейн, плавайте в своё удовольствие.

— Спасибо, доктор. А можно я к вам на днях зайду: что-то давление у меня подозрение вызывает. Вроде померяю, а сердце всё равно не на месте. А вдруг оно поднимется? Или упадёт?

— Нет! — голос Павла Антоновича сорвался в фальцет. — Я в отпуск ухожу!

Запишитесь к другому терапевту!

— Ну ладно. Спасибо за справочку, побегу я.

Уже выйдя из поликлиники, бабуся вытащила телефон и набрала номер.

— Алё, Галя? Ну что, посмотрела я на вашего Пашу. Нормальный мужчина, терпеливый. Вежливый. Скажи дочке, пусть спокойно идёт за него, хороший муж будет.

В трубке благодарно забулькали.
— Ладно, ладно. Не забудь на свадьбу позвать. А сейчас извини, пойду записываться в бассейн — не пропадать же справочке.

(с) Александр «Котобус» Горбов

Мир вам, хлебопёки!

Моё сердце тянется к тебе и я ничего не могу с этим поделать. Можно включить гордость и не разговаривать с тобой, не видеться, не позволять себе прикасаться к тебе хотя бы взглядом. Но как заставить замолчать сердце? Как приказать ему не рваться так сильно к тебе? Как усмирить этот глупый орган, который живёт по одному ему известному закону? Сердце не хочет слушать доводов умного и логичного разума. Оно просто любит. И нет такой силы на свете, которая могла бы заставить его перестать любить. Я не знаю, отчего так слаб бывает даже самый сильный человек, когда он влюблён, мне неведомо будущее и я не могу заглянуть вперёд, чтобы понять, правильно ли я поступаю и что из этого выйдет. Я знаю одно. Пока я дышу и бьется в моей груди моё живое сердце, я буду любить тебя.

«Письма моего сердца»
© Алина Ермолаева

Когда старушка умерла, после нее мало что осталось. Старая мебель, старый фикус и совсем маленький котенок. Его она подобрала за несколько дней перед смертью и не успела пристроить.

– Нехорошо, – сказала она своему Ангелу, – я ухожу, а он тут совсем один остается. Присмотри за ним, пока кто-то не заберет.
Ангел согласился. Он проводил старушку до порога, за которым начинался свет, а сам вернулся в квартиру присматривать.
– Ничего, – сказал он котенку, – сейчас придут родственники хоронить, кто-то тебя и возьмет.
Все время похорон они с котенком просидели под шкафом, чтобы не путаться под ногами.
– Понимаешь, – говорил ангел котенку, – они сейчас слишком заняты, им не до тебя. А потом ты к ним выйдешь.
Родственники, которые терпеливо все годы дожидались старушкиной смерти, похоронив ее, вернулись в квартиру, чтобы разобраться, какое осталось недвижимое имущество`. И тут у ним вышел котенок и обозначил, чтобы кроме недвижимого имущество есть еще и движимое, да к тому же весьма голодное.
– Ой, а это кто у нас`? – спросила какая-то внучатая племянница?
Ангел расслабился и улыбнулся – сейчас накормят.
– И что же с тобой теперь делать? – продолжали вопрошать у котенка.
Котенок мурчал, подставлял спинку и звал на кухню. Именно там в большом белом ящике хранилось все самое вкусное.
– Что делать, что делать`? Вынеси его во двор, кто-то подберет. Вечно, покойница к себе всякое зверье тащила, – раздался чей-то еще голос.
Ангел лишь увидел, как котенка взяли за шиворот и унесли. Пришлось лететь следом.
– Ничего, – говорил он котенку, оглаживая его шерстку, которая стала быстро намокать от падающих снежинок, – мы тут с тобой немного посидим и кто-то обязательно тебя к себе заберет.
И, действительно, не прошло и получаса как чьи-то детские руки схватили котенка и потащили.
– Мама, посмотри, какая киса`! – восторженно закричал мальчишечий голос.
Ангел облегченно улыбнулся и даже начал расправлять крылья, чтобы взлететь. Но тут котенка швырнули обратно к его ногам.
– Я тебе сколько раз говорила, не тащи домой этих блохастых`! – прогремел рассерженный женский голос, который потонул в обиженном детском плаче.
– Ну, с первого раза не получилось, – вздохнул ангел и притянул котенка к себе. Малыш мелко дрожал, но согласился еще немного подождать.
Ждать пришлось долго.
Мимо проходили чьи-то ноги, проезжали чьи-то колеса. Иногда пробегали чьи-то лапы и однажды к котенку сунулся чей-то любопытный влажный нос. Но суровый хозяйский оклик заставил владельца носа бежать в другую сторону.
Окончательно стемнело и снег пошел еще гуще. Котенок сжался в комочек, но ему это мало помогало.
– Так ты совсем замерзнешь, – растерялся ангел, – что же делать`? Я не могу тебя согреть.
Котенок не отвечал. Ему было совсем холодно.
Тогда ангел взмахнул крыльями, взметнув снежинки так, что какое-то время казалось что началась небольшая метель. А потом ветер стих, и вместо ангела рядом с котенком оказалась большая серая кошка. У нее уже не было крыльев, зато было тёплая шерсть и ласковые лапы. Котенок зарылся носом в ее толстый живот и понемногу согрелся.
Так они дожили до утра.
А утром кошке пришлось идти на добычу еды.
Ангел много чего видел за свою очень долгую жизнь. Он знал как тяжело жить иногда людям. Но он даже не догадывался, как невероятно тяжело приходится кошкам! Добыча еды в большом городе, где этой самой еды просто валом – оказалось делом весьма трудным. Почти невозможным.
Кошку пинали, на кошку кричали, иногда запускали чем-то тяжелым, иногда просто прогоняли.
– Люди, вы что? Мне же нужно совсем немного еды`! – хотел сказать Ангел, но не мог. Люди и друг друга не очень-то умеют слышать, что уж тут говорить об ангелах и каких-то кошках.
Так ни с чем кошка – замерзшая и голодная побрела к своему котенку.
– Бедная, что ж ты ходишь тут одна на таком холоде? – неожиданно над головой ангела раздался чей-то женский голос.
– Мур? – переспросил ангел.
– Вот и я о том же, быстро пошли ко мне домой греться!
Женщина была настроена решительно и даже наклонилась, чтобы взять ангела на руки. Тот едва успел увернуться.
– Нет, не меня, тут котенок! Он замерз! Он хочет есть`! Его бери!
Женщина едва поспевала за кошкой – а та бежала куда-то в темноту, к мусоркам.
– Мяу – позвал ангел.
– Кис-кис-кис, – позвала женщина, которая догадалась, что кошка не просто так ведет за собой.
В ответ лишь зазвенели падающие снежинки.
Ангел печально мяукнул.
–"Неужели, опоздал?" – подумал он.
И тут из-под дальнего контейнера кто-то осторожно пискнул.
– Иди сюда, мой маленький, – замурлыкала женщина и полезла под контейнер. Извлеченный оттуда котенок был жалок и мокр, но женщина не замечала этого.
– Ах ты ж мой красивый, ах ты ж мой пригожий, – ворковала она над ним.
–"Слава Богу, пристроил", подумал ангел и уже хотел юркнуть в темноту, чтобы там расправить крылья, как его подхватили чьи-то теплые руки.
– Пошли домой, нечего шастать в такую холодрыгу.
И тут ангел увидел из-за плеча женщины другого ангела.
– Рад тебя видеть, коллега, – улыбнулся он, – не сильно замерз`? А то мы тебя еле вдвоем нашли.
– Так это ты ее ко мне направил, – воскликнул ангел-кошка.
– Если б она сама не захотела – у меня бы ничего не получилось. Да и то – пришлось побегать, поискать вас. Зато сейчас согреемся.
– Так я, это... – задумалась кошка, – вроде свою миссию уже выполнил.
– А ты что, куда-то торопишься? – улыбнулся второй ангел.
Ангел-кошка задумался и решил, что в ближайшие несколько десятков лет он, действительно, никуда не торопится.
Так и остались у женщины два ангела. Свой собственный и тот, которого она вместе с котенком с мусорки принесла.
Ведь недаром говорят – кто в свой дом кого согреться зазывает – тот и ангела нового в доме привечает...
Ирина Подгурская.

В ночь на 30-е ноября начался дождь, потом ледяной дождь, потом мокрый снег, крупа, снег. И так несколько дней. Короче, на юге наконец наступила настоящая зима в отдельно взятом регионе
Был боковой сильный ветер и очень красиво выросли снежные кристаллы. Утром встали, красотищщща!
Сейчас по скверу шла, там ещё приятную мелодию включили, ну точно сказка!
Прямо по Высоцкому!
Здесь лапы у елей дрожат на весу...
Живешь в заколдованном диком лесу...

Солнца нет, всё такое серо-белое, мрачноватое, но очень атмосферно.
Всем хорошей погоды и на улице и в доме!

Красавица против кошки
— Благотворительность – штука тонкая, – Константин Сергеевич, преуспевающий бизнесмен, делился своими соображениями с приглашенным для разговора фотографом
Фотограф Борис Павлович — пожилой мужчина с умным внимательным взглядом кивал, соглашаясь. Он знал, что его собеседник несколько лет бескорыстно помогает местному детскому дому, в котором когда-то вырос. Это вызывало уважение.

— Я решил несколько изменить подход к благотворительности, – делился своими планами хозяин кабинета. – Необходимо привлечь к этому жителей города, и вот каким способом — хочу выпустить к Новому году пару видов календарей, из тех, что вешают на стену. А весь доход от их продажи пойдет на счет детского дома. И детям – прямая выгода, и люди будут себя считать причастными к помощи детям.
— Хорошая идея, — согласился Борис Павлович. – Какую тему хотите отразить на календарях? Пейзаж или виды нашего города, а может, другое?

Константин Сергеевич предложил собеседнику сигарету, закурил сам и, откинувшись в кресле, задумчиво взглянул в окно.
— С типографией вопрос решен. Заказ напечатают вне очереди. Бумага для календаря будет самого высокого качества. А вот с изображением — надо подумать, для того и пригласил Вас. Тираж необходимо реализовать полностью, а значит, изображение на календарях должно радовать глаз, чтобы люди раскупали их с удовольствием. Думаю, задача Вам по силам. А темы – одну я предложу сам, вторую – выберите Вы. Я видел Ваши работы и доверяю Вашему вкусу и профессионализму...

*****
Второй час съемок в студии Бориса Павловича подходил к завершению. Работа с моделью для него не внове, но в этот раз нервы отказывались беспристрастно исполнять свою функцию.
Еще минут десять, думалось ему, и он выставит эту жеманную девицу за дверь, настолько она была ему неприятна! И только обещание, данное Константину Сергеевичу, и гонорар, уплаченный заранее, заставлял его, стиснув зубы, продолжать съемку.

Идея бизнесмена запечатлеть на одном из календарей победительницу местного конкурса красоты поначалу воодушевила фотографа, но воплотить ее в жизнь оказалось задачей довольно сложной.
Девица, обладая эффектной внешностью, стервозным характером и манерой поведения, скопированной с участниц «Дома-2», напрочь отказывалась следовать его рекомендациям.
Напротив, она требовала от мастера снять ее в том либо другом ракурсе, выгодно подчеркивающем ее прелести. Разговаривала она при этом, словно с нанятой прислугой. Наконец, терпенье Бориса дошло до предела:
— Так, милая моя, либо ты слушаешь меня, либо идешь отсюда вон! – едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, процедил он сквозь зубы.

Девица, не ожидавшая подобного к себе обращения, надула губки и хотела хлопнуть дверью, но перспектива остаться непризнанной звездой ее не устраивала. Пришлось смириться. Поиграв с освещением и сделав несколько удачных снимков, Борис с большим удовольствием распрощался с капризной красавицей.
«Уж лучше снимать пейзажи», — думалось ему, когда он подруливал к типографии. Необходимо было оценить фактуру бумаги, на которой впоследствии распечатают календари. От ее качества будут зависеть насыщенность цветовой гаммы, контраст и наличие полутонов.

— Борис, рад тебя видеть! – встретил его в приемной директор типографии Николай Лукин — его старый знакомый. – Что-то хочешь нам предложить?
Услышав о предстоящем заказе, он согласно закивал, распорядился, чтобы принесли образец бумаги и, взяв Бориса под руку, повел к себе в кабинет.
— Не волнуйся, Лапочка, это я, – негромко оповестил он неизвестно кого и прошел за свой рабочий стол.
— Кого это ты Лапочкой назвал? – поинтересовался Борис. – Я что-то никого не вижу.
— Загляни в коробку – ту, что в углу. Только осторожно, не пугай.

На лице директора расплылась добрая улыбка. Борис, осторожно ступая, подошел к коробке — оттуда высунулась мордочка молоденькой кошки и с тревогой уставилась на него.
— Ох ты, боже мой! – непроизвольно вырвалось у него. – Откуда это чудо?
— Месяц назад наборщицы подобрали у дверей, – рассказывал Лукин. — Сама к нам пришла за помощью. В тот же день окотилась. Я ее забрал к себе – у наборщиков шум постоянно, а Лапочке с детками покой нужен.
Из коробки одна за другой высунулись любопытные мордашки котят. Потешно перевалившись за борт коробки, они разбрелись по кабинету. Лапочка озабоченно следила за ними, изредка бросая взгляды на посетителя. Убедившись, что деткам ничего не угрожает, она успокоилась.

Принесли образец бумаги. Действительно, качество было превосходным. За чашкой кофе поговорили о заказчике – Константине Сергеевиче.
— Хороший мужик – Костя, – видно было, что и с ним Лукин давно знаком. – Доброе дело затеял. Нам предоплату сделал. Так что давай-ка постараемся, не будем подводить человека.

Борис смотрел на хвостатое семейство. Трудно было отвести от них взгляд. Заботливая Лапочка, мурча, подзывала к себе деток, вылизывала каждого. Глаза ее светились счастьем и нежностью. Котятки зарывались в ее шерсть, ласкались и немного озорничали, вызывая у людей непроизвольную улыбку.
— Николай, — обратился к директору фотограф. – Найдешь пару часиков? Съездим ко мне в студию с этим семейством, на фотосессию. Думается мне, что эти снимки будут удачнее тех, что я уже сделал сегодня.
— Сам не смогу, – развел руками директор. – Пошлю с вами секретаршу, только ты привези их до окончания смены — у них режим, в пять – время кормежки...

*****
Через пару дней Борис Павлович с двумя альбомами фотографий вновь был в кабинете заказчика – Константина Сергеевича. Тот внимательно рассматривал фотографии, представленные ему на выбор.
Перелистав несколько из первого альбома, он остановился на одной, где модель позировала с букетом ромашек на фоне ромашкового же поля за спиной. Простенькое платьице гармонировало с пейзажем, снятым отдельно и помещенным на фото. Даже на снимке чувствовалось легкое дуновение ветерка из спрятанного за кадром вентилятора.
— Эта! Мне кажется, наиболее удачное фото! – принял решение он, обнаружив хороший вкус.
— Абсолютно с Вами согласен, – искренне согласился Борис.
Большого труда стоило убедить капризулю нарядиться в это платье. «А ей это фото о-о-очень не понравилось», — мстительно подумал он.

—А это... — Константин Сергеевич просматривал альбом Лапочки с котятами, – это то, что предлагаете Вы? И Вы уверены, что календари с этим фото будут иметь спрос?
— Уверен! – кивнул Борис. – Здесь нет позы, кошка не может выглядеть неестественно — это не под силу даже признанным моделям. Кроме того, скажу, что эти календари будут брать более охотно, нежели с позирующей красавицей.
— Пари! Заключим пари! – вскочил со своего места Константин Сергеевич. – Новый год покажет, кто из нас прав!

*****
Уже в ноябре типография распечатала два вида настенных календарей и направила на реализацию в магазины города. Они пользовались спросом, тем более что на ценниках указывалось, что весь сбор пойдет в помощь местному детскому дому.
Хорошая бумага и изумительного качества фотографии никого не оставляли равнодушными, и к Новому году рабочие кабинеты и квартиры украшали календари местного производства.

Через неделю горожане тщетно пытались найти календари, на которых была запечатлена Лапочка с котятами. Мастерски сделанное фото передавало зрителям ощущение заботы и нежности, с которым беспородная, бездомная в прошлом кошка смотрела на свое потомство, которое беспечно играло рядом с ней.
И каждый, кто это видел, представлял себя маленьким счастливым ребенком рядом с Мамой.
Дополнительный тираж календаря со своей любимицей типография с большим удовольствием напечатала во второй половине декабря. Он был мгновенно раскуплен.
Пари Константин Сергеевич проиграл...

Автор: Тагир Нурмухаметов

Забор раздора

Не успел Николай Николаевич пробурить первую лунку и вставить в неё столб, как услышал за спиной:

— Никак забор решил возвести?

Обернувшись, он увидел своего соседа, который, судя по пакетам в руках и пыли на усах, только пришёл с автобусной остановки.

— Да вот, решил ограждение новое поставить, — улыбнулся Николай Николаевич и покрутил столбом в земле.

— А старое чем тебе разонравилось? Хороший же заборчик, и перешагивать его удобно, — искренне удивляясь, спросил сосед.

— А зачем тебе его перешагивать?

— Мне так до своего участка удобнее идти, наискосок-то быстрее.

Николай Николаевич глянул на оставленные с утра на грядках следы сорок второго размера и молча принялся утрамбовывать столб щебнем.

— Ну артист! Всё бы только отгородиться, — усмехнулся сосед и, перешагнув через старое ограждение, потопал к своему огороду.

Закончив на следующий день со столбами, Николаевич достал из машины сварку и принялся варить поперечные направляющие между ними.

— От кого это вы всё прячетесь, Николай Николаевич? Кто вас всё украсть пытается? — усмехнулась, выглядывая из своей калитки, тётя Нина, соседка через дорогу.

— Меня — никто, а вот малину мою постоянно кто-то обдирает, — улыбнулся под сварочной маской Николаевич.

— Обдирают, значит. Чай с малиновым вареньем в гостях вы, значит, пить любите, а как, значит, у вас ягодка какая пропадёт, так значит, вас обдирают? — раздраженно проворчала женщина.

— Так ведь я и сам бы малиновое варенье делал, а не в гостях его ел, если бы малина оставалась, — сняв маску, ответил Николаевич.

— Это у вас психологическая травма, — вмешалась в разговор Валерия Валерьевна по прозвищу Доктор Курпатов. (Женщина эта разбиралась в людях, даже если её об этом никто не просил).

Она шла с ведрами к скважине Николая Николаевича, чтобы набрать воды, не желая делать лишние сто шагов до общего колодца.

— Вы от людей отгораживаетесь, невидимые стены в душе делаете видимыми наяву, — закончила она свой анализ.

— Вот-вот, я тоже про это читала, — поддакнула тётя Нина. — У вас психологический терьер!

— Барьер, — поправила её «Доктор Курпатов», набирая воду в вёдра, а затем снова обратилась к Николаю: — Нет ничего лучше, чем открытость и социальный контакт.

— Николаич, ты чего тут столб воткнул? Мне же разворачиваться неудобно! — послышалось с противоположного угла участка.

Это на своей огромной Тойоте попытался вписаться в узкий поворот Андрей Семенович — мужчина, что купил участок месяц назад. Он решил к сорока годам обменять большой город на большой огород, устав от наглых соседей, машин и суеты — так он всем объяснял этот порыв перебраться поближе к земле и кустам.

— Так разворачивайтесь на пятачке, в конце улицы, — спокойно предложил Николаевич, глянув на тот угол участка, где борозды от шин никогда не подсыхали.

— Мне что теперь — двести метров задом сдавать?! Ты что за эгоист такой?! — возмущался водитель, раздражённо крутя руль.

Николай Николаевич молча опустил маску на лицо и продолжил сверкать сваркой.

Закончил мужчина ближе к вечеру. Сидя на веранде с плошкой горячего супа быстрого приготовления, он пытался насладиться отдыхом. С соседских участков тянуло шашлычным дымом, радиоволны хриплых приёмников разносили по воздуху хиты прошлого века, соседские дети скармливали кострам спиленные родителями яблони и вишни. Приятная усталость разливалась по телу.

— Николаич, тёзка! — послышался знакомый голос. Слова эти не предвещали ничего хорошего. — Ты чего не пишешь, что окрашено?

На веранду зашел только проснувшийся после вчерашней попойки Коля. Вокруг него бегал верный пёс Жулик, который имел привычку постоянно метить территорию. Жулик был очень ревнивым псом и метил территорию каждый день. Неизвестно, какое БТИ занималось вопросами границ владений соседской собаки, но территория Николаевича, по мнению Жулика, однозначно входила в эти границы, особенно его веранда.

— Я все штаны извозил, пока к тебе пробирался через эти металлические дебри, — жаловался Коля, усевшись в соседнее кресло и закурив.

— Я ведь просил тебя не курить рядом со мной. Ты же знаешь, что я бросил пять лет назад, — совершенно спокойно сказал Николай Николаевич.

— Ладно, не бубни, — ответил Коля и затушил сигарету о недавно покрытые лаком перила, — я к тебе по делу. Тут у твоей косилки проблема со стартером.

— Какой косилки? — удивился Николаевич.

— Ну той, что у тебя в предбаннике стояла. Я её позавчера у тебя одолжил. Короче, походу пружина вылетела.

Николаевич тяжело вздохнул. Эту косилку он собирался подарить зятю через два дня.

— Я пробовал поменять, но в итоге потерял крепёж. Ты в сервисный центр если пойдешь, сперва ко мне зайди, нужно поискать, — сказал сосед и погладил Жулика, который в очередной раз заявил свои права на скамейку в углу веранды.

На следующее утро Николаевич начал крепить металлический штакетник.

— На что это вы намекаете, Николай Николаевич? — грозно вопрошала Любовь Аркадьевна — пожилая дама с соседнего участка.

— На что? — ответил вопросом на вопрос Николаевич.

— На то, что я толстая? Или, может, уродливая?! — набирала обороты женщина. — Вам так не нравится лицезреть меня, что вы решили поставить между нами глухой забор?

— Я не глухой ставлю, а с зазором. Вы не толстая и не уродина, просто вы и ваш супруг постоянно гуляете в нижнем белье...

— И что?! Вас это бесит? Мы какие-то не такие, по-вашему? Недостаточно спортивные для ваших зазоров?

— Да всё с вами нормально, просто я не хочу видеть вас в одних трусах и лифчике! — Николаевич старался отвечать как можно вежливее.

— А вы в курсе, что залезли на нашу территорию? — продолжила беседу Любовь Аркадьевна.

— Я приглашал геодезиста перед строительством. Они обозначили все границы.

— Что мне ваши геодезисты! У меня есть план! Вы оттяпали мои смородиновые кусты!

— Уверяю вас, эти кусты — мои, более того, ваш сарай на целый метр заходит на мой участок, но я не против, не подумайте, пусть остаётся, — пытался сгладить углы мужчина, но выходило как-то неубедительно.

— Сейчас мы разберемся, кто и куда залез на метр и кому можно будет оставаться, — фыркнула соседка и ушла за бумагами.

Вернулась она в сопровождении мужа, который по традиции вышел в своих любимых трусах-плавках. Разложив на грядках план и вооружившись рулетками, соседи провели в измерениях целый день. По итогу оказалось, что геодезисты действительно ошиблись. Теперь окончательно и бесповоротно стало ясно, что Николаевичу принадлежат не только кусты смородины, но и слива, и половина грядок, где соседка растила кабачки.

— Подавитесь! — исходя слюной, кричала Любовь Аркадьевна.

— Да не нужны мне ваши грядки, ей-богу, забирайте. Я даже не собираюсь просить у вас половину денег за общий забор.

— Какое великодушие! — вмешался муж Любови Аркадьевны. — Мне не нужны эти границы! Я человек, рождённый в свободе! — сказал мужчина и, словно в подтверждение своих слов, зашагал в сторону дома, сверкая чересчур узкими плавками.

***

Вечером в садово-огородническом товариществе началось общее собрание. На «незначительные» вопросы вроде ремонта дороги, замены трубопроводов и вывоза скопившегося хлама с общей территории выделили пять минут. Остальные полчаса заняло обсуждение нового забора.

Люди по очереди или все разом выкрикивали с места свои предположения:

— Да он что-то прячет, значит! Что-то, значит, незаконное!

— Это он нас всех презирает! Считает, что его, бедного, обворовывают!

— Перекрывает транспортную развязку! Уничтожает рабочий перекресток!

И так далее.

Председатель Иван Николаевич — старый пограничник и человек, что за всю жизнь не вступил ни в один открытый конфликт без веской причины, выслушав обвинения, начал общаться с каждым из обвинителей по очереди:

— Нина Яковлевна, разве у вас не стоит высокий глухой забор по периметру?

—Стоит! Но это другое! У меня зять эти заборы профессионально ставит. Он с меня денег не взял! Что же мне теперь — отказываться от халявы, что ли?

— А вы, Любовь Аркадьевна, разве без ограждения? — обратился к следующей обвинительнице председатель.

— У меня в прошлом году бочку с участка стащили и ведро! Воров ко мне так и тянет. Аномальная зона.

Дальше ответы были следующими:

— Я с забором купил!

— Я не хотел отгораживаться, но у меня остались листы после ремонта кровли!

— А у нас с мужем забор поставили по акции — за строительство бани.

Выслушав всех, председатель взял слово:

— Что ж, причины уважительные, — развел он руками, — а главное, что все с заборами. Давайте послушаем обвиняемого. Коля, поведай нам, что случилось.

Николай Николаевич, будучи звездой сегодняшнего вечера, молча сидел в углу до этого самого момента и совсем не сиял.

— Дорогие друзья, соседи. Я не закрываюсь от вас и ничего не хочу вам предъявить. Вы, как и прежде, можете прийти ко мне и постучаться в калитку. Я с радостью помогу вам в ваших просьбах, если таковые имеются.

— Так теперь спрашивать нужно... — пробубнил кто-то громко себе под нос.

— Ага, унижаться...

Через несколько секунд люди начали молча вставать со своих мест и выходить из зала, стараясь не смотреть в глаза Николаевичу.

— Я полагаю, вопрос закрыт? — спросил у спин огородников председатель.

— Ага, — раздалось уже с улицы.

***

На следующий день Николаевич закончил ставить забор. Затем он разбил цветник в том месте, где разворачивалась Тойота, разровнял лопатой все следы от ног, отвёз косилку в ремонт и врезал хороший замок в новенькую калитку.

Год он жил, наслаждаясь уединением и целым во всех отношениях огородом. Но соседские сплетни и ворчание никуда не исчезли. А потому Николаевич взял да и продал участок, а сам приобрел домик где-то в далекой от всякой цивилизации деревне.

Участок Николаевича купил какой-то мужчина без комплексов. Соседи сразу это поняли, когда мужчина сломал забор и сдал его в металлолом.

Сначала соседи даже обрадовались такой открытости нового жильца, но очень быстро до них стало доходить, что не так всё просто с новым фермером. Он постоянно ходил по округе голым, прикрываясь лишь фиговым листком, если таковой находился.

Странные личности часто приезжали в гости к этому человеку и гостили неделями. Они жгли костры, рисовали по всему участку непонятные символы и шарахались по округе день и ночь, стуча в калитки и настаивая на том, чтобы соседи не стеснялись, выходили из своих укрытий — попробовать бесплатно новые сорта огородных культур.

Ведь, как известно, нет ничего лучше, чем открытость и социальный контакт.

Александр Райн

Что ты творишь, дочка?

Александр Паршин

С утра в этот субботний день Ольга наводила порядок в доме. Дочь куда-то исчезла. Специально, что ли так сделала? Ведь знала, что сегодня мебель менять будем.

Новый сосед недавно у них в деревне появился, купил дом на их улице, хороший дом. Ему старые хозяева вместе с мебелью оставили. А он новую заказал. Сам-то он богатый и дом у него теперь хороший, и машина. А старую мебель Ольге продал, сам сегодня и перевезёт: две кровати, два шкафа, диван, кухонный гарнитур, холодильник, даже два кресла. И вещи-то почти новые.

Ольга тогда спросила: «За сколько отдашь?». У неё шестьдесят тысяч было. Два года собирала, откладывая со своей небольшой зарплаты. У самой-то мебель совсем старая. Хоть что-то мечтала сменить. А сосед говорит: «Сколько дашь, за столько и отдам». Ну, она и сказала: «За тридцать». А сама испугалась, один холодильник столько стоит. А тот отвечает: «Согласен. Завтра вечером перевезу».

Вот Ольга с утра и готовит свою избу и мысленно дочь ругает:

«Хорошо хоть соседские парни помогли старую мебель вынести. А дочь ничего не волнует. Исчезла и даже на телефонные звонки не отвечает, и телефон отключен. Шестнадцать лет, девять классов окончила, большой себя считает. Телефон стала отключать, родной матери стесняется».

Убралась, открыла металлическую банку, где деньги хранила. А денег-то и нет. Даже страшно стала:

«Неужели соседские мальчишки забрали? Так они даже на кухню не заходили. Да и откуда им знать, что деньги именно в этой банке? У меня их вон сколько, и все с крышками».

Зачем-то схватила телефон, а там надпись: «Абонент дочка снова в сети». Быстро набрала номер:

- Полина, ты где?

- Мама, я в областном центре.

- В каком центре?

- В Оренбурге. Буду здесь в колледже учиться и в общежитии жить.

- Дочка, ты что говоришь? – Ольга сразу и не сообразила, что случилось.

- Мама, не хочу я всю жизнь, как ты, в деревне прожить.

- Так у нас город рядом.

- Наш город от деревни мало чем отличается. Кроме завода, где ты работаешь, ничего нет. Хочешь, чтобы и я всю жизнь этим проработала. Как его?

- Диспетчером, – напомнила мать.

- Вот, вот! А здесь город большой, население более полумиллиона.

- Да, как же ты там одна-то?

- Я немаленькая. Мне уже шестнадцать лет.

- Как же ты без денег?

И тут в голову матери закрались подозрения, а молчание дочери только их усилили:

- Полина, это ты деньги взяла?

- Мама, а что мне делать оставалось? Хоть на первое время...

- Доченька, я их копила, копила..., – из глаз женщины полились слёзы. – А ты их без спросу взяла. Ты ведь знала, что нам сегодня мебель привезут. Я старую уже всю выкинула.

- Мама, ну ты как-нибудь... ладно? Мне ведь тоже, как-то жить надо. Всё, мама! Целую!

Мать обессиленно опустилась на табуретку. Со слезами на глазах осмотрела посуду, стоящую на полу. Вспомнила про старые кровати, которые соседские мальчишки увезли на металлолом и заплакала навзрыд.

- Хозяйка, ты дома? – раздался мужской бас, и на кухню зашёл новый сосед, удивлённо посмотрел на Ольгу. – Ты, что плачешь?

- Дочь в Оренбург уехала учиться.

- Разве это плохо?

- Она без спросу уехала и деньги все забрала, – и женщина вновь заплакала.

- Ладно, хватит реветь. Я тебе мебель привёз. Говори, куда разгружать!

- Тимофей, у меня денег совсем нету.

- Да ладно тебе. Там ребята ждут. Пошли! – и взяв за плечи, помог подняться с табуретки.

***

Всё занесено и поставлено на место. Машина вместе с грузчиками уехала. Тимофей повесил все шкафчики кухонного гарнитура, подключил новый холодильник. Старый отнёс в сарай, тому уже лет пятьдесят, он как следует и не морозил.

- Ну, всё, хозяйка, я пошёл.

- Спасибо тебе Тимофей! Мне так стыдно перед тобой.

- Ладно, тебе! Если, что надо помочь зови. Ты не смотри, что я старый, силёнки ещё хватает.

- Какой же ты старый? – рассмеялась женщина.

- Пятьдесят один уже, пенсионер. Это ты молодая и красивая.

- Да и мне в январе уже сорок исполнится, – и вдруг предложила. – Давай, хоть чай попьём!

- Давай!

Чай уже был готов, и всё к чаю хозяйка приготовила заранее. Сели за стол. Пару минут сидели молча, пока Ольга не решилась задать вопрос, который её больше всего волновал:

- Тимофей, а где твои жена, дети?

- Жена от меня давно ушла. Я тогда ещё капитаном был. Надоело ей по гарнизонам мотаться, вот и вышла ещё раз замуж за какого-то бизнесмена. Сейчас живёт в Москве. Дочь уже взрослая, замужем, тоже там живёт. Иногда на праздники звонит.

- А моя, видишь, самостоятельности захотела.

- Жизнь она сложная штука, – задумчиво покивал головой Тимофей.

***

Допив чай, мужчина ушёл. Ольга счастливыми глазами осмотрела свою преобразившуюся кухню, где вместо покосившихся тумбочек были красивые шкафчики.

Зашла в комнату полюбовалась огромными шкафами, заменившими старый-престарый шифоньер. Заправила обе кровати. Села на кресло и задумалась:

«Какой Тимофей хороший мужик! А мне ведь скоро сорок. Он богатый и выглядит так хорошо. Хмурый немного и, похоже, холостяк закоренелый. Двенадцать лет разница в возрасте... Что-то я размечталась».

***

Пролетела рабочая неделя. На работе хоть с людьми поговорить можно, а дома теперь одна. Вот думы в голову и лезут:

«Дочери не дозвонишься, всё занята. Говорит, что в колледж поступила на крановщицу. Разве на крановщиц в колледже учат? Обычно в училище учили. Ой, темнит что-то дочка! Или меня совсем глупой считает.

Завтра суббота. Картошку пора копать. Одной придётся. А в этом году хорошая уродилась. Надо пойти лопату приготовить».

***

Трудно одной картошку копать и долго. Выкопаешь рядок соберешь, а затем только следующий начинаешь выкапывать.

«Так я и не только сегодня и завтра весь день промучаюсь».

- Ну-ка, хозяйка, давай лопату! – услышала за спиной мужской голос.

- Тимофей! – улыбка озарила лицо женщины.

- За мной успеешь? – взял лопату из её рук.

- Успею.

***

Работа пошла быстро. Ольга, собирая картошку, с удивлением смотрела на своего помощника:

«Быстро копает и клубни не режет. А ведь военный?» – не выдержала и спросила. – Где ты так хорошо лопатой научился работать?

- Я ведь тоже деревенский. Только деревни, где с родителями жил, давно нет, – тяжело вздохнул. – И родителей – тоже. Вот и решил после службы, возле земли пожить. Служил я в этой области, в ста километрах отсюда.

- А я здесь всю жизнь прожила вместе с матерью и дочерью. Мама шесть лет назад умерла. У нас с ней одинаковая судьба. Она меня одна растила и мне дочь одной пришлось растить. Слыхала, что, кроме внешности, и судьба передаётся по наследству. Чувствую, и дочь себе всю жизнь испортит.

- Так надо кому-то из вас пойти наперекор судьбе, – посоветовал мужчина. – После этого и у детей и внуков судьба изменится.

- Ой, Тимофей, о чём ты говоришь? Против судьбы не пойдёшь.

***

За разговорами и не заметили, как к вечеру всю картошку и выкопали. Оставили на огороде сохнуть.

- Пошли, картошки свежей нажарим! – предложила Ольга.

- С удовольствием. Так люблю жаренную картошку. Старые хозяева в этом году ничего не сажали. Огород большой, а только одни яблоки.

- Так ты половину картошки забирай!

- Ну, прямо, уж!

- Забирай, забирай!

- Слушай, Оля! – мужчина загадочно улыбнулся. – Только ты не обижайся! И не подумай, что-нибудь такого...

- Какого? – глаза женщины загорелись.

- Пошли ко мне! Истопим баню, пожарим у меня картошки.

- Да-а? – и застыла с открытым ртом.

- Оля, только ты не подумай, чего плохого! – повторил тот. – Мы все грязные...

- Согласна! Помыться-то стоит. Иди топи баню!

Вернулась Ольга домой лишь на следующий день.

***

Через месяц они скромно расписались. Ольга, даже дочери не позвонила. Тимофей стал работать начальником охраны на заводе, у него звание подполковник, без разговора взяли. Оба счастливы. Но жизнь преподнесла им ещё одно испытание.

Ближе к вечеру в конце декабря раздался телефонный звонок от дочери:

- Мама, я домой еду. В одиннадцать вечера буду в городе на вокзале. У меня совсем денег нет, даже на такси, а маршрутки уже ходить не будут. Да у меня и на маршрутку денег нет.

- Полина, что случилось? У тебя голос какой-то...

- Нормальный у меня голос. Мама, я жду! Не идти же мне десять километров пешком по морозу?

- Что случилось? – подошёл к супруге Тимофей, когда она выключила телефон.

- Дочь едет. В одиннадцать будет в городе на вокзале. Денег у неё нет, голос раздражённый.

- Так встретим. Машина-то у нас есть.

- Тимофей, ты только не обижайся! Пойду свой дом истоплю. Туда её привезёшь. Ладно? И я там у себя переночую. Мне с ней поговорить надо. Чувствую, что-то случилось.

- Как скажешь. Пошли печь топить!

***

Одиннадцать вечера. Вокзал. Мороз на улице под тридцать градусов. Остановился поезд и вышла её Полина. В джинсах, легкой курточке.

- Мама! – радостно бросается на шею матери, в глазах слёзы.

Когда Ольга немного успокоились, повернулась к своему супругу:

- Познакомься! Это моя дочь!

- Тимофей! – представился мужчина.

- Полина, – кивнула головой девушка и, подозрительно оглядев его, спросила. – А вы кто?

- Я муж твоей мамы?

- Что?!

- Всё, дочь, дома поговорим, – сразу предупредила Ольга.

- Идёмте! – мужчина взял у девушки сумку, и все направились к машине.

- Тимофей! – раздался голос, к ним подбежал мужчина из их деревни. – Вы меня не довезете?

- Садись!

***

До деревни доехали молча, лишь их односельчанин что-то говорил, но его никто не слушал, головы были заняты другими мыслями.

Тимофей высадил сначала соседа, затем женщин возле дома Ольги и уехал.

Едва они зашли в дом, как начались расспросы:

- Мама, какой ещё муж на старость лет?

- Полина, мне через полмесяца только сорок исполнится. Ты об этом не забыла?

- Ну, ты даешь! А он что, здесь живёт?

- Нет, у него хороший дом в конце улицы, и мы с ним там живём, – в голосе матери звучали нотки гордости.

- Вот уж никогда бы не подумала.

- Полина, а у тебя, как дела?

- Нормально, – но потому, что лицо дочери стало хмурым, стало понятно, что всё, далеко, не нормально.

- Ты учишься?

- Мама, я бросила лицей.

- Лицей – это что?

- Ну, вроде вашего училища.

- И что теперь думаешь делать?

- Здесь останусь. Мама, а где теперь моя одежда?

- Вон в том шкафу.

И только тут дочь видно окончательно поняла, что вернулась в родной дом. Огляделась:

- Мама, как у нас красиво стало!

- Давай, переодевайся и садись за стол!

- Ой, как я есть хочу.

Дочь переодевалась, а Ольга всё чаще и чаще бросала на неё взгляды. Интуитивно чувствуя, что в дочери что-то изменилось. И вдруг, словно током ударило:

- Полина, а ты, часом, не береме...

Дочь застыла. Затем упала на кровать и заплакала. Мать села рядом, погладила по голове, словно маленькую:

- Что ты творишь, дочка?

- Так получилось, мама?

- Кто хоть он такой?

- Мама, его Денисом зовут, он хороший... у него родители строгие... ему тоже нет еще восемнадцати..., – дочь стала сбивчиво рассказывать. – Он в одиннадцатом классе учится... его отец сказал, если я ещё раз появлюсь с его сыном...

- Ой, дочка, дочка!

- Мама, что теперь делать?

- Видно, судьба у нас такая. Меня мама одна воспитывала, я тебя – одна, и тебе одной придётся.

- Мама, я так не хочу.

- Надо, кому-то из нас судьбу повернуть.

***

Начались для Ольги трудные деньки. Днём работала, а вечером разрывалась между мужем и дочерью. Муж терпел. Улыбался, всячески старался ободрить. Дочь ночами оставалась одна, а мать не находила себе место.

Прошла зима и весна, наступил июнь, подошёл срок, когда Полина должна родить. Ольга взяла отпуск, понимая, что все хлопоты с внучкой лягут не её плечи.

Когда начались схватки, Тимофей на своей машине отвёз падчерицу в роддом. Роды прошли удачно, родилась девочка.

***

И вот настал день, когда Полину должны выписать. Мать и отчим взяли отгулы, купили цветы. Приехали на машине и стали ждать.

- Оля, что ты такая грустная? – не понял Тимофей. – У нас внучка родилась.

- Помнишь мы с тобой как-то разговаривали о судьбе? Я тебе тогда говорила, что у нас в роду все женщины без мужей воспитывали своих дочерей. Неужели и внучку такая судьба ждёт.

- Но ведь ты меня встретила. Изменила свою судьбы, значит, и у дочери, и у внучки будет счастливая семья. И мужья у них будут.

- Ой, дай боже!

- Гляди, наша Полина! А вон у медсестры наша внучка.

С радостными улыбками они направились к крыльцу, но Ольга видела грусть на лице дочери и вдруг... какой-то парень, совсем мальчишка, опередив их, с букетом цветов бросился к Полине.

- Дениска-а-а! – закричала та и, забыв обо всём на свете, бросилась к нему.

- Папаша, – строго произнесла медсестра. – Вы дочку свою возьмёте!

- Да, – тот отдал Полине цветы, и неумело взял на руки свёрточек.

И только тут Тимофей и Ольга пришли в себя. Мужчина преподнёс медсестре свой букет и пакет с подарком.

- Мама, дядя Тимофей, – Полина виновато улыбнулась, – это мой Денис.

- Идёмте в машину! – скомандовал Тимофей.

Усадив женщин на заднее сиденье, он кивнул парню:

- Садись рядом со мной!

- Я сумку свою возьму. Вон стоит.

- Какая она у тебя огромная. Клади в багажник!

Когда машина тронулась с места и страсти немного утихли, Тимофей потребовал, обращаясь к парню:

- Рассказывай!

Он не сказал, о чём, но Денис и так понял.

- Мне вчера исполнилось восемнадцать, и я сказал родителям, что ухожу к Полине. Они, конечно, покричали. Потом отец сказал: «Пусть уезжает, попробует, как это быть самостоятельным». Даже денег дал на первое время.

До самой деревни ехали молча. Когда проезжали мимо дома Ольги. Тимофей вновь обратился к парню.

- Пока можете жить у нас, но вот этот дом с новыми воротами ваш, – остановил машину возле своего дома. – А этот наш.

***

До самого вечера Ольга с дочерью занимались малюткой, а Тимофей знакомил парня со всеми сложностями деревенской жизни.

Когда всё утихло, и бабушка с супругом остались одни в своей комнате, Ольга с какой-то загадочной улыбкой на лице, пожаловалась:

- Что-то я в последнее время стала сильно уставать.

- Переволновалась.

- Нет, Тимофей, – она прислонила голову к его груди. – Скоро и у нас будет ребёнок.

- Что?! Оленька, неужели у нас будет сын? – радостно воскликнул мужчина.

- Почему сын? Может быть и дочь.

***

Ближе к осени на крутой машине к ним приехали родители Дениса. Людьми они оказались неплохими. И забрали Дениса вместе с Полиной и внучкой с собой в областной центр, у них там коттедж.

Вновь Тимофей с Ольгой остались одни, но ненадолго, после Нового года у них родился сын.

из интернета.

Мир вам, хлебопёки!

Шмель

Каких-то особенных отношений с носками у меня не было. Я их просто снимал и, перешагнув эти не слишком завлекательные колобочки, шел в душ. Ну, или ужинать. Или по другим бытовым делам. Короче, носки меня не парили вообще.

Я клялся, что процесс снятия и захоронения носков проходит автоматически. В этом был свой плюс – каждое утро (и даже приехав в обед на перерыв домой) я надевал новую пару. Но был и свой минус – раз в месяц носки закупались большой партией, чтоб пополнить собой легион чулочно-носочных изделий, рассеянных по дому.
Лежа где-нибудь на ковре, носки, по моему мнению, могли слиться с рисунком и органично вписаться в квартирный ландшафт. А заботливо спрятанные за кресло, спокойно лежали там, в тишине и покое, никого не трогая. Затолканные под ванну, они вообще напоминали о себе только тогда, когда требовался тазик – помыть обувь. Тогда носки выгребались большим ворохом, лежали пару дней на полу, после чего задвигались опять. До лучших времен.
Продолжалась эта идиллия до тех пор, пока в мою жизнь не ворвалась Ирочка. А у Ирочки... Глаза – два брильянта в три карата, локоны, губки – песня... Семейное счастье впорхнуло в квартиру, даже не обратив внимание на то, что за входной дверью тоскуют два носка-сиротки... Один серый, другой белый.
Помимо жены-красавицы в дом пришел уют. Добивалась его Ирочка с усердием, свойственным практически всем свежезамужним молодым женщинам. Все сияло, сверкало, пахло мебельной полиролью и «Мистером Мускулом». Поэтому первые робкие носки сначала появились в коридоре. Затем они стали ночевать у кресел – то вместе, то порознь, как придется. Потом за прикроватной тумбочкой обнаружилась богатейшая залежь... Потом на кухне за гардиной...
Спустя полгода, Ирочка, выметая из-под дивана очередные «стратегические запасы», вдруг села и расплакалась. Она честно призналась себе, что все традиционные методы убеждения — от мурлыкающего «котя, ну опять я кое-что обнаружила...» до истеричного «елы-палы, ОПЯТЬ?!! " — не несут никаких положительных сдвигов. Носки плодились и множились в какой-то немыслимой, с точки зрения науки, прогрессии, и обнаруживали себя не самым лучшим образом, неожиданно выпадая то там, то сям. Философские погружения типа: «я его люблю и должна любить его носки...», манипуляции «милый, наши будущие дети будут точно так же раскидывать свои носки» и отвлеченные воззвания «к нам же приходят люди, а здесь – носки! " – действовали на меня пару-тройку часов. После этого свежеснятая пара обнаруживалась под телевизором или на пушистом коврике в туалете...
В один чудесный вечер, придя с работы и обнаружив в газетнице, в коридоре, два комочка в нейтральный мелкий ромбик, Ирочка решила, что семейная жизнь дала пребольшую трещину, что ее в этом доме никто ни во что не ставит, что дурацкая привычка мне милее... Там была еще куча выводов, на которые способна женщина в состоянии аффекта, но не о том речь.
Покидав в рюкзачок нехитрый женский набор (женщина, не забравшая с собой всю косметику и одежду, вместе с вешалками, всегда надеется вернуться – прим. авт.) – собралась решительно уйти. Внутри все клокотало от негодования, душа требовала непонятно какого возмездия, и план его сложился в Ирочкиной голове сам собой.
Я пришел домой в наипрекраснейшем расположении духа. Лешка с Вовкой согласились помочь уговорить Ирочку ехать завтра на шашлыки, несмотря на «комариный сезон», завтра суббота, в пакете большущий копченый карп и девять бутылок «Балтики», короче... жизнь улыбалась.
– Иришкин, я дома! – с порога объявил я. – Я не один...
Включив в коридоре свет, я обомлел. На крючках прихожей были самым непосредственным образом развешаны женские трусики. Белые, черные и красненькие... Красиво так... Они были новенькие, очень кокетливые, и пахло от них прекрасно. На лосиных рогах, там же, болтался забавный лифчик-милитари, радуя глаз своим камуфляжным колером. Быстренько похватав женино «добро», я услал друзей на кухню, приметив краем глаза еще пару женских причиндал, засованных за картины и расправленных на огромном кактусе в гостиной.
А в кухне...
В кухне Лешка с Вовкой уже неприлично таращили глаза на бюстгалтеры, примагниченные к холодильнику, на колготки, обмотанные вокруг карниза и чулок с ажурной резинкой, спускающийся с люстры... Пока друзья снисходительно ржали, вспотевший и всклокоченный я коршуном летал по кухне, извлекая «дамское счастье» из всех мыслимых и немыслимых мест. Последней каплей был посудный шкафчик, куда уставший и злой как черт я полез за стаканами под пиво. Открыв дверцу, выдал целую серию непарламентских выражений... В каждый стакан и в каждую чайную чашку Ирочкой были методично затолканы силиконовые лямочки, стринги, гольфики и тому подобная штучно-кружавчатая продукция...
Что ж поделать, демонстрация была рассчитана только на меня... Кто ж знал, что присутствие Лешки с Вовкой придаст ей такой оглушительный успех... «Используй силу противника против него самого» – учит древнейшее японское боевое искусство. Уже третий год я, посмеиваясь, складирую носки только в бельевую корзину. И своего сына, двухлетнего Славку, учу...

Птичка такая

В oчepeди к вeтepинapу вce paвны. И oдинaкoвo тpуcливы. Ближe к кaбинeту вpaчa зaвиc в пpocтpaции нa pукaх хoзяйки pыжий кoт. Зaтeм пapeнь cпopтивнoгo типa пpивёл двух oгpoмных oвчapoк. В двepь oн их буквaльнo втaщил, пocкoльку нa пopoгe oни упёpлиcь и никaк нe хoтeли вхoдить. Нe пoзopьтe пopoду, – пpигpoзил пapeнь и пoтянул coбaк к cвoбoднoму cтулу.

Кoт, вoзлe кoтopoгo пpизeмлилacь этa тpoицa, нa минуту oтмep, явнo впeчaтлённый paзмepaми лoхмaтых чудoвищ, нo быcтpo взял ceбя в pуки. Oн вдpуг пpиocaнилcя, pacпpямил cпину, кpacивo пoдoбpaл лaпы и выpaзитeльнo пocмoтpeл нa нoвых пaциeнтoв. Дecкaть, зa мнoй будeтe. Oвчapки пocлушнo уceлиcь втopыми в oчepeди.

Дaлee вдoль cтeнoчки зaняли мecтa мoлoдaя пapa c клeткoй, в кoтopoй был кpoлик, бaбушкa c внучкoй и хoмячкoм, пocлeднeй пpишлa дeвoчкa c coвoй. Дoктop дoлжeн был нaчaть пpиём c минуты нa минуту.

Вдpуг в пpиoткpытую двepь кaбинeтa выбeжaл бoльшoй cepый пoпугaй. В лaпe oн дepжaл мeтaлличecкую cтoлoвую лoжку. Cтpeмитeльнo пpoбeжaв дo кoнцa кopидopa, пoпугaй paзвepнулcя и пoбeжaл oбpaтнo. Лoжкa звoнкo бpяцaлa пo кaфeльнoму пoлу. Пocepeдинe пути пepнaтый ocтaнoвилcя и зaopaл: Бляхa-мухa!. Пoтoм pacпушил хoхoлoк нa гoлoвe, пoклoнилcя, выдepжaл тeaтpaльную пaузу и oтпpaвилcя дaльшe, бpяцaя лoжкoй.

Cлeдующую ocтaнoвку oн cдeлaл вoзлe кoтa: Тяжёлый cлучaй! Глиииcты!

- Пoмилуйтe, кaкиe глиcты? – вoзмутилacь хoзяйкa кoтa, – мы дeлaли пpививку.

Нo пoпугaй был ужe вoзлe юнoши c coбaкaми. Пoчeму бeз бaхил?, – изpёк cтpoгим кoмaндным гoлocoм, пocтучaл лoжкoй пo coбaчьeй лaпe и oтпpaвилcя дaльшe. Зaвидeв мaлeнькую coву, пoпугaй пpишёл в пoлный вocтopг. Oн иcпoлнил чтo-тo вpoдe pитуaльнoгo тaнцa, a пoтoм пpинялcя дeклaмиpoвaть: Жилa-былa Куppoчкa Ppябa. Ппптиччкa тaкaя

- Мapинa, oпять у нac Пpaпopщик cбeжaл, – пocлышaлocь из кaбинeтa вpaчa. Cлeдoм выcкoчилa, видимo, тa caмaя Мapинa, пoдхвaтилa пoпугaя и унecлa.

Пepвым пpишёл в ceбя кoт. Вcтpяхнувшиcь, кaк oн нaвaждeния, oн выpaзитeльнo пocмoтpeл нa coбaк.

- И чтo этo былo?

Coбaки пepeглянулиcь, фыpкнули oднoвpeмeннo и paвнoдушнo oтвeли взгляд. Пoпугaй. Чтo c нeгo вoзьмёшь.

Людмилa Зaйцeвa