Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения)

Убopщицу – пьянчужку Oлeньку, в мaгaзинe жaлeли...

Вce пpoдaвщицы знaли, чтo нa paбoту к вocьми утpa oнa пpиxoдилa oпуxшaя, нo тpeзвaя. Мылa пoл, пpoтиpaлa двepи, зaбиpaлa из xoлoдильникa пpocpoчку, oтлoжeнную eй «дeвoчкaми» и уxoдилa нa pынoк пoкупaть oчepeднoй «шуpфик».

Тoлькo я, cтapaя зaвeдующaя, пoмнилa, чтo кoгдa-тo убopщицa былa нe пpocтo Oлeнькoй, a Oльгoй Дмитpиeвнoй и мoим зaмoм. Пocлe гибeли мужa и дoчки в aвтoмoбильнoй aвapии Oльгa из цвeтущeй 35-лeтнeй жeнщины пpeвpaтилacь в cepую тeнь. Вcё нaчинaлocь c «пapы pюмoчeк для cнa». Дaльшe – бoльшe. Я тepпeлa, угoвapивaлa. Нo пoтoм Oльгa «пoпaлacь» нa глaзa кoмиccии и eё увoлили.

Чepeз пapу мecяцeв я зacтaлa eё нa pынкe в кoмпaнии тaкиx жe жeнщин, пepeбиpaющую oвoщи, и пpeдлoжилa пpийти в мaгaзин убopщицeй. Нo c уcлoвиeм – нa paбoту тpeзвoй, a пoтoм дeлaй, чтo xoчeшь. Oльгa coглacилacь.

В тoт дeнь зa Oльгoй увязaлacь мaлeнькaя двopoвaя coбaчкa. Виднo унюxaлa дoнocившийcя из пaкeтa зaпax cocиcoк. Oнa тo зaбeгaлa впepeд, тo чуть oтcтaвaлa. Oльгe cтaлo жaль мaлeнькую лoxмaтую coбaчoнку, жeнщинa дocтaлa из пaкeтa cocиcку и дaлa coбaчкe. Тa oбнюxaлa дoбычу, вильнулa xвocтoм и кудa-тo убeжaлa c cocиcкoй в зубax.

Тaк пpoдoлжaлocь тpи дня. И Oльгу зaинтepecoвaлo, пoчeму coбaкa нe cъeдaeт cocиcки или кoлбacу cpaзу, a убeгaeт. «Мoжeт, у нeё тaм щeнки?» – пoдумaлa жeнщинa, и вмecтo oбычнoй дopoги нa pынoк, пoшлa зa coбaчкoй. Звepушкa cвepнулa в зaбpoшeнныe гapaжи. Oльгa тиxoнькo, чтoбы нe иcпугaть мaлышeй, cвepнулa cлeдoм. Ee глaзaм пpeдcтaлa душepaздиpaющaя кapтинa.

В гapaжe, нa кучe тpяпья cидeлa чумaзaя дeвoчкa. Coбaкa пoлoжилa cocиcку пepeд нeй и, виляя xвocтoм, ceлa pядoм. Дeвoчкa paзлoмaлa cocиcку пoпoлaм, oдну oтдaлa coбaчкe, a втopую cтaлa, жaднo ecть caмa.
Oльгa oxнулa. Дeвчoнкa вcкoчилa нa нoги:
— Тётeнькa! Этo нe я! Этo Шпунькa cвopoвaлa!
— Дa чтo ты, дeтoчкa! Я caмa твoeй Шпунькe cocиcку дaлa! Xoтитe, я вaм eщё дaм!
— Пpaвдa?
— Пpaвдa! A xoтитe идём co мнoй, я вac cупoм нaкopмлю. – Oльгa eлe cдepживaлa cлeзы.
— Aгa, a пoтoм мeнтaм cдaдитe! A тe – в дeтдoм! – нeдoвepчивo пpoтянулa дeвoчкa.

И тут Oльгa вcпoмнилa, кaкaя нeпpибpaннaя и зaпущeннaя у нeё квapтиpa c кучeй бутылoк cтoящиx пoд cтoлoм, и вдpуг лeгкo coглacилacь:
— Ну нe xoтитe – нe xoдитe. Я зaвтpa eщё пpинecу.

Вecь дeнь, зaбыв пpo выпивку и гoлoд, Oльгa oтдpaивaлa квapтиpу. Пoтoм coбpaлa в пaкeт кoe-чтo из дoчкиныx вeщeй и лeглa cпaть. Нoчь oнa cпaлa бecпoкoйнo. Cнилacь пoкoйнaя дoчкa, и дeвoчкa из гapaжeй, и Шпунькa.

Утpoм вecь мaгaзин удивлялcя.
Убopщицa пpишлa в мaгaзин кaкaя-тo пocвeжeвшaя, a взгляд бoльшe нe был пуcтым и пoтepянным. Oнa быcтpo убpaлacь, cxвaтилa из xoлoдильникa пpoдукты и зacтeнчивo пoдoшлa к кoндитepcкoму oтдeлу:
- Мaш, мнe б кoнфeт гpaмм двecти.
— Кapaмeлeк, чтo ль, нa зaкуcь – зapжaлa дeбeлaя дeвкa Мaшкa.
— «Бeлoчки» взвecь! – нacупилacь Oльгa, – дa cмoтpи, чтo б cвeжaя былa!
Cxвaтилa кoнфeты и выcкoчилa из мaгaзинa. «Влюбилacь, чтo ли?» — cплeтничaли пpoдaвщицы.

A зa углoм Oльгу ужe ждaлa пpeдaннaя Шпунькa.

Чepeз тpи дня жeнщинe вcё жe удaлocь пpивecти Лизу, тaк звaли дeвoчку, дoмoй. Вымытaя и пepeoдeтaя дeвoчкa чиннo пилa чaй и paccкaзывaлa, кaк poдитeли пoгибли в oтпуcкe, a у бaбушки eё зaбpaли, пoтoму чтo бaбушкa cтapeнькaя и бoльнaя. Кaк плoxo былo в дeтдoмe и Лизa cбeжaлa, и ecли oпять тудa пoпaдёт, oпять cбeжит. A Oльгa cлушaлa и укpaдкoй вытиpaлa cлeзы.

Утpoм Oльгa peшитeльнo пocтучaлa кo мнe:
— Лapиca! Ты дoлжнa мнe пoмoчь!
— Oль, я пpям вcпoмнилa, кaкaя ты былa лет семь назад! Ну, caдиcь – paccкaзывaй.
Oльгa paccкaзaлa мнe и пpo Лизу, и пpo Шпуньку.
— У тeбя жe ecть cвязи! Пoмoги мнe oпeку oфopмить.

Cкoлькo пpишлocь бeгaть пo кaбинeтaм, чтo б дoкaзaть, чтo Oльгa «чeтвepoюpoднaя тeткa» Лизы, этo oтдeльный paccкaз. Нo тeпepь oни cчacтливo живут втpoём: Oльгa, дeвoчкa Лизa и мудpaя coбaчкa Шпунькa...
Из интернета

Взрослые не должны плакать

Иван остановился. Вот и город. Город, в котором он когда-то жил, любил, страдал и радовался. Прошло уже девять лет с того момента, как он уехал. А на душе все еще больно. Он бы и сейчас не приехал, но мать, вся в слезах, отчитала его по телефону по первое число. Она рыдала и говорила, что простыла, температура держится уже неделю. Ей не сходить в магазин, приходится просить соседку, она ничего не может без помощи чужих людей, а ему, родному сыну плевать на нее.

-Мам, ты же знаешь, что это не так! Просто у меня очень много работы. Вот закончу, и прикачу. Я вышлю тебе денег, заплати тем, кто там тебе помогает.

-Денег? Да не нужны мне твои деньги! Шлешь и шлешь! Вон они все в шкафчике, можешь забрать их себе! А если тебе мать больше не нужна, то так и скажи! И я пойду в дом престарелых!

Иван, конечно, понимал, что мать сейчас на психах, на нервах, но не удержался:

-Мам, ну какой дом престарелых, если тебе 50 недавно исполнилось?

-Ну спасибо сынок! Хоть это не забыл. Правда, твое недавно уж 5 лет назад было, но что такое для человека 5 лет, если он уже почти десять мать не навещал, только переводы отправляет, да по этому скайпу говорит и считает, что этого достаточно!

Молодой человек прекрасно понимал, что сейчас его мама снова заведется и его ждет продолжение истерики.

-Ладно, мам, хорошо. Не плачь. Я приеду.

В трубке повисла тишина. Потом женщина спросила:

-Правда приедешь?

-Правда. К концу недели жди.

Он и сам не понял, как это сказал. Но, уже сказал. А за свои слова Иван всегда отвечал.

Он повернул ключ и медленно покатился, рассматривая, что же изменилось в родном городе. А изменилось многое. Парк, в котором они так любили собираться компанией, был уже совсем не тот. Больших деревьев не стало. Какие-то туи или елки. Все одинаковые, все в камень заковано. Красиво, конечно, но как-то обычно, как везде. Он не увидел их любимого круглосуточного магазина, продавцы в котором знали наизусть, кому из их компании можно продавать спиртное, а кто еще молод.

Он подъехал к дому. А вот тут ничего не изменилось. Все те же старые качели, все те же облупившиеся беседки, и даже стол, за которым раньше собирались мужики в «козла забиться».

В некоторых окнах уже зажигался свет. Иван поднял голову. На третьем этаже родные окошки. Свет сразу во всех. Интересно, мама почувствовала, что он именно сегодня приедет, или на старости лет темноты бояться стала? Он почувствовал, что безумно, просто ужасно соскучился. Все девять лет глушил в себе это чувство, а сейчас, подхватив сумки, кинулся бегом по ступенькам.

Через час он довольный и сытый сидел на кухне и разговаривал с матерью.

-Ой, Ванечка, а ты знаешь, Петька же вернулся.

-Да ты что? Давно?

-Да уж года три как. Женился, дочка у него маленькая.

-Кто, Петька женился?

Ваня рассмеялся. Петька его очень хороший товарищ. Они были друзьями, когда Ванька уезжал. И только он знал настоящую причину его отъезда. Он тогда, конечно, ругал Ваньку.

-Ты с ума сошел... Из-за девчонки все бросить. Да не стоит ни одна из них такого! Забей и живи дальше.

-Нет, Петь, ты же меня знаешь, если решил, то все.

-Ну, прощай тогда, друг. Надеюсь свидимся. Через два дня я по контракту ухожу, так что... Счастливо...

Именно Петя и познакомил его с Элей. Случайно. Они столкнулись в парке. И Ваня сразу понял, что никогда не сможет жить без этой девушки. Они встречались полгода. Хотя нет, больше, почти семь месяцев. С каждым днем Иван любил Элю все больше, а девушка отвечала ему взаимностью. А потом... Потом он узнал о ней правду. Эля не была такой белой и пушистой, как он думал. Она приехала к ним из другого города, где работала девушкой по вызову. Об этом ему рассказал Николай, это парень из их же компании. Правда, Ване он никогда не нравился, но тем не менее он задал вопрос Эле.

-Это правда?

-Ваня, я все объясню, вернее, расскажу. Я не по своей воле, я отрабатывала долг... Больше он слушать не стал. Говорил ему Петя, что Николай этот мог и не так все донести, потому что сам за Элей бегал, но до этого Ване уже никакого дела не было. Он уехал в тот же день вечером. И больше не приезжал на протяжении девяти лет.

-А что? Он очень хороший отец. Так приятно наблюдать, как они гуляют. Жена у него маленькая такая, и дочка на нее похожа. Сущая кнопка. А Петька твой, он еще здоровее, кажется стал. Так он, как коршун над ними, оберегает. Да ты сам его увидишь! Они перед новым годом купили квартиру в соседнем подъезде.

-Ничего себе! Завтра обязательно зайду!

На следующий день, ближе к вечеру, Ваня, с большой коробкой, в которой лежала дорогущая кукла, звонил в дверь Пети.

Щелкнул замок и на него уставились зеленые глаза.

-Здравствуйте, а вы к кому?

-Здравствуйте.

Ваня улыбался, как идиот. Молодая женщина была такая хорошенькая, и глаза веселые и добрые. Почему-то Ваня решил, что эта маленькая зеленоглазая красавица вьет из его друга веревки.

-Мне бы Петьку.

Женщина отступила.

-Проходите, пожалуйста, он в душе, сейчас я его позову.

Но надобности в этом не было. Дверь ванной комнаты распахнулась, и оттуда вывалился Петька.

-Катя, сколько раз я просил, не открывать двери незнакомым людям!

Катя улыбнулась, но промолчала. Петька подошел к не у и замер.

-Ванька? Да ну! Не может быть!

Он обнял Ваню так, что у того кости захрустели.

-Отпусти, медведь косолапый!!!

Они сидели на кухне за накрытым столом. Катя и маленькая Рита давно ушли спать. Правда Рита никак не хотела уходить от дяди, который ей принес куклу, но Петя смог ее уговорить.

-Про Элю знаешь?

Ваня поднял на него тяжелый взгляд.

-Ничего не знаю, и знать не хочу.

-Не буруй. Умерла она...

Вилка Вани упала на пол.

-То есть как... Да нет, не может такого быть. С чего ты взял-то?

-Вань, успокойся.

Петя поднял вилку.

-Я подробностей не знаю. Встретил тут одну знакомую, общую. Сам не знаю, почему спросил. Вот она и сказала, что умерла два года назад. Болела чем-то...

Ваня смотрел в одну точку.

-Нет. Этого быть не может...

-Ну, как-то так...

Какое-то время они сидели молча. Ваня просто не мог говорить. Только сейчас, наконец, он смог себе признаться, что любил Элю все эти годы. Он поднял голову.

-Петь, где она похоронена?

-Не знаю. Хотя, могу позвонить завтра этой знакомой, как знал, номерами обменялись.

-Я очень тебя прошу.

-Хорошо, Вань. Вечером все тебе скажу.

-Ты прости, пойду я...

Домой он не пошел. Чуть ли не до утра бродил по дворам. Вспоминал. В парке сел на лавочку, где у них с Элей было назначено первое свидание. Сел и заплакал.

-Да что ж такое... Ни днем, ни ночью покоя нет!

Иван вздрогнул. С соседней лавки поднялся бомж.

-Что не спится тебе, мил человек?

-Простите, я уже ухожу.

-Постой...

Бомж подошел ближе.

-Горе у тебя какое, что ль?

-Горе...

-Так надо выпить, и легче станет.

-Может ты и прав, только выпить нечего.

-А деньги есть? Тогда я мигом организую.

Иван протянул несколько купюр. Бомж повернулся, свистнул в темноту. Буквально через три минуты рядом с ними возник ребенок.

-Давай-ка, Пашка, быстро к Ритке. Выпить, закусить, скажи, что я послал.

Ребенок исчез так же быстро, как и появился.

-Это откуда дети тут?

Мужик посмотрел на него.

-А ты думаешь, что бомжуют только взрослые? Нет, мил человек... Детей на улице, пожалуй, больше, чем нас, таких...

Когда мальчишка вернулся, Иван протянул ему денег.

-На, возьми, за работу. Конфет себе купишь...

Мальчик посмотрел на бомжа, тот едва заметно кивнул. Тогда ребенок схватил деньги и исчез в предрассветном тумане.

Выпивка не помогла. Стало только хуже. Ему было жалко Элю, жалко себя, даже этого мальчишку совсем маленького жалко было. Он пришел домой, когда на улице совсем рассвело. Рухнул на кровать прямо в одежде и сразу уснул.

На следующий день позвонил Петька. Он объяснил, где можно найти могилу. Ваня сказал спасибо, и отключился. Петя недоуменно посмотрел на трубку. Попытался набрать еще, но Ваня больше не отвечал.
-Вот ненормальный! Самое главное сказать и не успел.

Он быстро напечатал смс, и сунул телефон в карман. Как не старайся помогать кому-то, но работу никто не отменял.

Ваня буркнул удивленной матери, что потом все объяснит, и рванул из дома, даже забыв на столике телефон. Спохватился уже в машине, но решил, что возвращаться не будет. У него была одна цель. Он хотел попросить прощения у Эли. Вчера Петька рассказал ему, что Коля по пьяни признался ему, что немного приукрасил историю Эли. Сам хотел с ней встречаться. А в другом городе у той и правда была неприглядная история. Она взяла деньги на лечение кого-то из родных, а отдать не смогла. Вот, директор банка и сделал ее своей любовницей. Правда, длилось это всего несколько месяцев. Мама умерла, и Эля сбежала. Правда, через полицию. Николай узнал об этом случайно, наткнулся на старую газету, и узнал там Элю.

Все это Ваня прокручивал в голове и думал, что, если бы он не был таким идиотом, то скорее всего, все, абсолютно все было бы по-другому. Но, теперь размахивать кулаками поздно.

Он заскочил в цветочный магазин, купил огромный букет белых роз. Молча достал из букета одну белую розу и положил на стол. Девушка улыбнулась:

-Что вы, теперь у вас четное количество, нельзя так.

Но Ваня только посмотрел на нее, и она осеклась.

-Извините, пожалуйста.

Он оставил машину у ворот кладбища. Шел и считал свороты. Все равно не попал, куда нужно с первого раза.

Наконец, он нашел ту самую дорожку. Ноги пошли медленнее, сердце застучало сильнее. И тут он услышал голос. Это был детский голос. И он с кем-то разговаривал. Иван сделал шаг вперед и замер.

Он увидел могилу.. На кресте висела уже слегка выцветшая фотография Эли, и внизу, у могилки, сидел маленький мальчик. Рядом с ним лежали свежие цветы. Ваня узнал этого пацана. Этот тот бомжонок, которому он ночью давал денег. Не потратил деньги на конфеты, но почему? Кто ему Эля?

-Мамочка, что мне делать? Я видел его сегодня. Конечно, было темно, но я его узнал. Я не мог ошибиться. Но я ничего не сказал ему. Он был злой, расстроенный, и он бы прогнал меня...

Мальчик плакал. А Ваня никак не мог понять, он что, о нем говорит? Мамочка? Больше он не мог так. Шагнул еще шаг, и сказал:

-Эй, парень, как там тебя?

Мальчик вскочил, в один прыжок перемахнул через ограду и скрылся. Ваня даже слова не успел сказать.

-Черте что...

Он вошел в ограду. Положил цветы на могилку и только тогда увидел, что мальчик оборонил какой-то листок. Он поднял его. Это была фотография. Старая фотография. Его, Ивана. Перевернул листок и увидел надпись «ПАПА». Надпись была сделана детским корявым почерком. Ваня рухнул на лавочку.

-Эля... Что происходит? Этот мальчик?... Нет, не может быть...

Но он прекрасно понимал, что может. Более того, не просто может, а так и есть. Ваня вскочил. До машины добежал за несколько минут. Два часа ему потребовалось, чтобы отыскать того бомжа. Мужик сначала никак не мог понять, что от него хотят, но, когда Ваня протянул ему деньги, заговорил:

-Пашку уж несколько раз отлавливали, в детский дом определяли, только он, как чертенок, все равно сбегал. Папку он своего ищет. Мальчишка смышленый, из него хороший бы попрошайка получился, но уж сильно гордый. Слова ему не скажи поперек. И бьют его, а все без толку. Тебе-то он зачем?

-А я и есть тот самый папка. Где мне найти его?

-А вот этого не скажу. Говорю же, непослушный. Где хочет, там и обитает.

Ваня не понимал, что ему делать. Весь день он колесил по городу, а потом снова разыскал того бомжа.

-Слушай, ты быстрее найдешь его. Вот, возьми записку с адресом. Скажи, что мы ждем его. Очень ждем... Найдешь, я денег тебе дам... Или хоть мне сообщи, где он...

Шел уже третий день после того разговора с бомжом. Ваня поднял на ноги полицию. Петька помогал по своим каналам. Но Паша, как воду канул. Мама слегла с давлением. Ваня, когда вернулся, увидел в телефоне смс " У Эли сын был. иИ по всему выходит, что твой. Где он не знает никто». Зато он теперь знал.
-Господи, внучек у меня есть, а я и не знаю... Где это он сейчас, бедный мой...

На третий день Ване казалось, что он стал седым и старым. Именно так он себя и чувствовал. Он смотрел в окно. Стоял долго, и только потом заприметил маленькую фигурку на лавочке у подъезда. Ваня присмотрелся.

Не может быть... Он без куртки, в одних тапочках выскочил на улицу, но лавочка уже была пуста. Иван сел на нее, опустил голову в руки и заплакал. Да, мужчинам плакать не пристало, но он больше не мог сдерживать себя.

Вдруг он почувствовал на плече маленькую ладошку. Ваня медленно поднял голову. Перед ним стоял Пашка.

-Не плачь. Взрослые не должны плакать...

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, потом Ваня схватил его и прижал к себе.

-Я не буду больше, обещаю. И ты никогда не будешь больше, я все для этого сделаю... Слышишь?

Но Пашка уже не слышал, он обнимал Ваню и захлебывался слезами.

-Все, все... Пошли домой, нас там бабушка ждет...
из инета.

Случилось это в прошлую пятницу. Муж был на сутках. Я вечером приехала с работы домой, поставила чайник, включила компьютер и, удобно усевшись перед монитором и покуривая, стала звонить мужу на мобильный. Такая у нас традиция: я всегда ему звоню и сообщаю, что никто меня по пути не украл, дураков не нашлось.

В общем, всё как в песне: был обычный серый питерский вечер. На плите шумел чайник, в руке тлела сигаретка, на мониторе светились буковки и картинки. Ничто не предвещало. Звоню. Муж не берёт трубку.

Я особо не волнуюсь: может, на выезде, может, начальство почтило вниманием, может ещё какой пердюмонокль. Минуты через две перезванивает. Расспрашивает привычно, как дела, что нового на работе, как доехала, а у самого голос печальный-печальный.

- Апчом загрустили, мой юный корнет? – лениво интересуюсь я, позёвывая и стряхивая пепел в пепельницу Раису.
Ответ прозвучал, как гром среди ясного неба:
- Я с котом подрался.

Я думала, что ослышалась. Во-первых, моему мужу пятый десяток. У него взрослая дочь, погоны на плечах и автомобиль марки «Жигули» в личном пользовании. Он состоялся как личность, нафига ему драться с котом, да к тому же находясь при исполнении служебных обязанностей? А во-вторых, он обожает котиков, всегда их подкармливает и никому не позволяет их обижать. И вдруг – подрался.

«Нет-нет, это какой-то сюр, – подумала я. – Абсурд чистой воды. Видимо, я к старости становлюсь тугоухой».
Я затушила сигарету о бок Раисы, выдохнула, собрала волю в кулак и сказала:
- Повтори.
- Я. Подрался. С котом. – убитым голосом ответил муж.
Примерно минуту мы оба молчали. Мне понадобилось время на осознание того факта, что я 15 лет живу с человеком, который дерётся с котами.

Поняв, что моя жизнь никогда уже не станет прежней, я достала из пачки новую сигарету, нервно закурила и безапелляционным тоном произнесла:
- Выкладывай подробности.

Неподалёку от места службы моего мужа проживает семейство кошачьих: мама, папа и котята. Муж их подкармливает. Ну, не только он, конечно – многие мужики что-нибудь им приносят.

Сколько там котят – никто точно не знает, ибо котята ходят то поодиночке, то парами, то толпой, да к тому же, все на одно лицо (вернее, на одну морду). Но один котёнок отличается от других. Он самый пугливый, возлюбленные братья и сестры его, видимо, постоянно обижают и гоняют от миски, поэтому он самый маленький, зачуханный и несчастный. Все бодро и весьма нахально бегут на обед, сметают всё подчистую и вопят, требуя добавки, а этот заморыш сидит в сторонке и ждёт, пока все наглецы наедятся и уйдут.
Ну и приходит потом к шапочному разбору на пустые миски посмотреть.

Мужики это дело просекли и теперь оставляют специально для него немножко корма. Ждут, пока вся семейка отобедает и убежит, и только тогда выкладывают еду для бедолаги. И сразу отходят подальше, иначе он не подойдёт – трусит.
- Я его очень жалею и полюбил больше других, – сказал мне как-то муж. – И даже назвал его в твою честь Задрыгой.
Это приятно.
И вот в прошлую пятницу вся кошачья семейка пообедала и разбежалась, а мой тёзка Задрыга уныло сидел на безопасном расстоянии и с тоской смотрел в сторону пустой миски.
Но у мужа моего, конечно, был оставлен паёк для маленького. Причём, самые лакомые кусочки.

В тот день кошачьим бог послал курочку с макаронами (очень вкусную, я сама готовила), и муж для Задрыги отложил поменьше макарон и побольше мяска.

И вот выложил муж еду, покискискал и отошёл в сторонку. Задрыга, испуганно озираясь, осторожно стал подходить к миске, и тут, откуда ни возьмись, появился Задрыгин папаша. Который, на минуточку, только что плотно отобедал.
Задрыга прижал ушки и сравнялся с асфальтом, а папаша нагло начал наяривать детское питание.
Этого мой муж стерпеть не мог. Чтоб родитель объедал собственного дистрофичного ребёнка – да как такое вообще возможно?
Далее я просто почти слово в слово передаю рассказ мужа, потому что «умри, Денис, лучше не напишешь».

Всё это муж рассказывал мне печальным голосом, в котором явственно прослеживались трагические нотки.

- Просто отогнать кота от миски, запустив в него ботинком, я не мог: всё-таки живое существо. Но я же знаю, что это существо уже нажралось от пуза и уходило, икая, а теперь вернулось просто из вредности. Поэтому я решил провести с ним воспитательную беседу.

Подошёл к нему и говорю – заметь, тактично:
- Ты не охренел? Давай, вали отсюда, обжора.
Никакой реакции. Нагло продолжает жрать.

Я спрашиваю:
- А лозунг «Всё лучшее – детям» тебе разве незнаком? Известно ли тебе, подлец, что многие родители отказывают себе буквально во всём, лишь бы их дети не голодали? Да хороший-то отец последнюю шерсть с хвоста продаст, чтоб дитя накормить, а ты объедаешь собственного потомка и не стесняешься?

Кот и ухом не ведёт, как будто я все эти прописные истины сам себе рассказываю.

Я стал тихонечко миску на себя тянуть, а он всё равно морду свою наглую оттуда не вынимает, продвигается вслед за миской.

Тогда я прочитал ему лекцию о ювенальной юстиции. Пригрозил заявить куда следует, пообещал похлопотать о лишении его родительских прав, намекнул, что я парень-то непростой, связи имею, и мне не составит труда сделать один звоночек и буквально через пять минут сюда явятся тётя Света Агапитова и дядя Павлик Астахов – вот тогда-то ты узнаешь, почём фунт курочки.

А он как не слышит. Я смотрю, а он уж половину съел.

Ну нет, думаю, пора переходить к радикальным мерам. Выдернул из-под его морды миску и погрозил ему пальцем. И тут он прижал уши и на меня зашипел. На меня, боевого командира, находящегося в данный момент при исполнении! Это уж какая-то вопиющая наглость. Да на меня собственная баба никогда не шипит, а если и шипит, то всяко уши не прижимает, даже если я у неё миску отбираю. Я один раз в армии нечаянно сожрал суп старшины, так и тот на меня не шипел. А тут какой-то бездомный кот такое себе позволяет. Прямо вот так: шшш! Кровь в жилах стыла от такого страшного шипения.

Вот тут бы уже его ботинком по -опе отходить, но рука не поднялась. Я всё надеялся, что одумается, извинится и мы замнём этот горестный инцидент.
Поэтому сказал ему:
- Так нельзя.

И снова погрозил пальцем. И тут он меня за этот палец как тяпнет когтями! Кровища хлынула фонтаном. Надо было сразу скорую вызывать, потому что я же мог и скончаться от такой потери крови, но я, превозмогая боль и ужас, героически боролся за мисочку с едой, потому что чувствовал ответственность за Задрыгу. Как будто это я его отец, а не этот бандит с когтями.

И я решился. Истекая кровью, я мужественно занёс над подлецом вторую руку и пальцем съездил ему по уху. А он меня и за этот палец цапнул, а потом вцепился мне в руку и повис на ней. Держался передними лапами, а задними меня добивал. А я его стряхивал. Это была битва титанов! Счастье просто, что я был в камуфляже, иначе он измесил бы меня в фарш.

Я, конечно, в какой-то степени его даже зауважал. Так биться за мисочку с курицей – это сильно. Поэтому в итоге я ему эту курицу отдал, а сам сходил в магазин и купил Задрыге корм.

Воин он, конечно, отменный, но как отец – полное дерьмо.

Вот такая жуткая история приключилась с моим мужем. Пришёл с суток израненный, с двумя царапинами, обещал написать на кота кляузу куда следует и велел мне разузнать, не полагается ли ему теперь инвалидность и денежная премия – всё-таки при исполнении пострадал.

Компенсировала ему моральный вред ведёрком мороженого. Остался доволен.

Кота великодушно простил, продолжает кормить всю семейку. Святой человек. Кот угощениями не гнушается, по-прежнему жрёт от пуза и плевать хотел на ювенальную юстицию. Всё как с гуся вода. Чуть меня вдовой не сделал – и ничего, не стыдится. А я теперь всякий раз волнуюсь, когда муж на службу уходит: как-то он там? Не напали ли на него летучие мыши? Не придавил ли своим копытом таракан? Не атаковал ли злобный йоркширский терьер? И я уже молчу про комаров.

Тяжкое это дело – быть женой героя...))

 

Врача зовут Ирина. Говорят, хороший врач. Нам повезло. Я ни разу не видела ее лица. Она всегда в маске и в очках.
Она – инфекционист. Хороший инфекционист и плохой психолог.
За все время, что она лечит мою дочь, она не сказала мне ничего успокаивающего.
Она разговаривает со мной языком цифр и фактов.
-... лейкоцитов 12...
- Это хорошо?
- Это меньше, чем было, но больше, чем норма. И родничок просел. Пересушили.
- Это опасно?
- Я назначу препарат, и он стабилизирует....
Она разговаривает... неохотно. Родители лежащих здесь, в больнице, детей пытают ее вопросами. Она должна отвечать.
Но каждое слово, сказанное ею, может быть использовано против неё.
Ирина выбирает слова аккуратно. У каждого слова есть адвокат, зашифрованный в результате анализа.
Ирина хочет просто лечить. Молча. Без расспросов. Но так нельзя.
Я не знаю, нравится она мне или нет. Не пойму. Я вынуждена ей доверять. Здоровье моей дочери в ее руках.
Она вообще не пытается нравиться, успокоить меня, погасить панику. Но она и не должна, наверное.
Она должна лечить инфекции, а не истерики.
Я вижу, что Ирина устала. Сквозь стекла очков я вижу красные, будто заплаканные глаза.
Я уже не спрашиваю ничего.
Я и так вижу: дочери лучше.
Положительная динамика налицо.
Два дня назад дочка была почти без сознания, я сегодня сидит, улыбается, с аппетитом ест яблоко.
Ирина осматривает дочку, слушает, подмигивает. Говорит ей:
- Молодец, Катя.
А мне ничего не говорит.
Я же не спрашиваю.

После обеда привезли годовалого мальчика. Очень тяжелого.
Ирина стала вызванивать центральную больницу. Дело в том, что здесь, в инфекционной, нет реанимации. А мальчик очень плох. Но центральная грубо пояснила: у него какая-то нейроинфекция, лечите сами, у нас мест нет.
Рабочий день врача – до 15 часов. Ирине пора домой. У нее есть муж и свои собственные дети.
Но мальчик. Он очень плох.
Ирина остается на работе. Наблюдать за пациентом. Ругается с центральной. Требует прислать невролога и какой-то препарат. Ругается с мужем. Муж требует жену домой. Потому что мальчик – чужой, а дома – свои.
Медсестры притихли. Они привыкли, что начальство сваливает в три. После трех в больнице весело.
Годовалый мальчик с мамой лежит в соседнем с нами боксе. Слышимость отличная.
Мама мальчика разговаривает по телефону. Мне слышно каждое слово. Она звонит знакомым и просит молиться за Петю. Подсказывает, какие молитвы. Сорокоуст. И еще что-то. Просит кого-то пойти в церковь и рассказать батюшке о Пете. Чтобы батюшка тоже молился. Батюшка ближе к Богу, чем обычные прихожане, его молитва быстрее дойдет.
Я слышу, как врач Ирина вечером входит к ним в палату, и говорит маме мальчика, что лекарство нужно купить самим. Потому что в больнице такого нет. Запишите, говорит Ирина. Диктует препараты. Среди них – «Мексидол».
Я слышу, как мама возмущенно визжит:
- Мы платим налоги!.. Лечите ребенка!.. Везде поборы!.. Я вас засужу...
Ирина ничего не отвечает и выходит из палаты.
Моей дочери тоже капают «Мексидол». Мы тоже покупали его сами.
Я слышу, как мама мальчика звонит мужу. Жалуется на врача, просит мужа принести иконы и святую воду.
У меня есть лишние ампулы «Мексидола».
Я беру упаковку и выхожу в коридор. В принципе, это запрещено, все боксы изолированы, но я ищу Ирину.

Нахожу ее в Ординаторской.
Она диктует список препаратов для Пети. Диктует своему мужу. Она меня не видит, стоит спиной.
- Ну, Виталь. Сейчас надо. Привези. Мальчишки побудут одни 20 минут. Не маленькие...
Виталя бушует на другом конце трубки.
- Виталь, аптека до десяти. Потом расскажешь мне, какая я плохая мать. Сейчас купи лекарства...
- Вот «Мексидол», – говорю я. – У меня лишний. Пусть «Мексидол» не покупает.
Ирина вздрагивает, резко оборачивается.
Я впервые вижу ее без маски. Красивая.
- А, спасибо, – говорит она и добавляет в трубку. – «Мексидол» не надо, нашли...
Я засовывают в карман ее халата тысячу рублей.
- С ума сошла, не надо! – Ирина ловит мою руку.
- Это не Вам. Это Пете.
Она опускает глаза.
- Спасибо тебе, – тихо говорит она и поправляет сама себя. – Вам.
- Тебе, – поправляю я её обратно и возвращаюсь в свою палату.
Ночью Пете становится хуже. Я сквозь сон слышу, как Ирина командует медсестрам, какую капельницу поставить и чем сбить температуру.
Слышу также, как фоном молится мама мальчика.

Когда заболела моя дочь, мне хотели помочь тысячи людей.
Если привести примерную статистику, то примерно из каждой сотни тех, кто хотел помочь, 85% – молились за мою дочь и подсказывали мне правильные молитвы, советовали исповедоваться, вызвать батюшку в больницу, поставить свечку. Говорили: «молитва матери со дна морского достанет».
5 % предлагали попробовать нетрадиционную медицину, гомеопатию, остеопатию, акупунктуру, рейки, колдуна, бабку, целителя, метод наложения рук.
10% – прагматично давали контакты хороших врачей, советовали лететь в Европу, потому что «в России нет медицины, ты же понимаешь».

К утру Пете стало лучше. Он заснул. Без температуры. Спокойно. Заснула и мама. Я не слышу молитв. Слышу храп.
Ирина не спала всю ночь.
В 9 начинается ее новая смена. Она делает обход.
Заходит в палату к нам с дочкой.
- Лейкоцитов 9, – говорит она.
- Спасибо, – говорю я.
- Это хорошо. Воспаление проходит.
- Да, я поняла.
Я ничего не спрашиваю. Я ей очень сочувствую. Ирина в маске и в очках. За очками – воспаленные, красные, будто заплаканные глаза.
Она идет обходить других пациентов.
В три часа заканчивается ее смена. Пете намного лучше. Он проснулся веселый, хорошо поел.
Перед тем, как уйти домой, Ирина заходит к ним в палату. Убедиться, что все в порядке.
Я слышу, как она осматривает мальчика и ласково уговаривает дать ей его послушать.
В этот момент у мамы звонит телефон, и я слышу, как мама мальчика говорит кому-то восторженно:
- ОТМОЛИЛИ ПЕТЮ, ОТМОЛИЛИ!!!!

Я смотрю в окно своей палаты, как врач Ирина идет домой. У нее тяжелая походка очень уставшего человека. Она хороший инфекционист. И очень хороший человек. Посланник Бога, если хотите.
Это она победила Петину болезнь. Убила ее своими знаниями, опытом и антибиотиком.
И сейчас идет домой. Без сил и без спасибо. Работа такая.
Отмолили...

Ольга Савельева.

У Тимоши есть друг Антон и подружка Лида. Когда приходит Антон, они приступают к серьезным мужским играм – конструкторам или машинам. Потому что мальчики – это цель.

Изредка они прерываются на скупой конкретно-предметный мужской разговор:
- А давай...
- Как ты считаешь?...
- Я думаю, надо так...
- Нет, я думаю, так..

Потому что мальчики – это мысль.
Прощаются они без истерик:
- Пока, Тимофей. Мне пора.
- Пока, Антон. Приходи.
- Приду.
Потому что мальчики – это логика.

Когда к нам приходит, точнее врывается свежий ветер по имени Лида, проносясь по дому с щебетаньем «Где у вас туть игруски? Это цё? А это цё? А это? Хи-хи-хи, ля-ля-ля», Тимошка ходит за ней и пытается понять чего она хочет.

Лида хватает огромного слона, сует его в коляску, целует слона, целует Тимошу, целует Мишу, катает слона, поет ему «Бай-бай» и качает коляску.

Потому что девочки – это любовь.

Тимоша смотрит со снисходительно-скучающим видом на эту суету и без особой надежды взывает к Лидиному разуму. Уложив слона спать, Лида танцует и поет (как я ее понимаю). Тимоша грустно вздыхает и ждет, когда Лида устанет. Лида устала и обратила внимание на игрушки.
-Это цё?
- Это пианино, чтобы...
- Это цё?
- Это такая игра, там...
- Это цё?
- Это...
- Ля-ля-ля. Я касивая?

Лида кружится и любуется развевающимся подолом. Тимоша удивленно хлопает глазами и всеми силами старается понять какую-то новую непонятную систему. Покружившись, Лида соглашается поиграть в какие-то игрушки, но следовать правилам отказывается наотрез. Пока Тимоша конструирует робота, она варит из конструктора суп и пытается накормить этим варевом слона Фунтяку, потому что тот уже в мире Лиды проснулся. Тимоша грустно наблюдает, какая незавидная участь постигла его робота, а Лида накормив слона, уже пытается накормить Мишу. Потому что девочки – это забота.

Когда Лида уходит, то целует Тимошу и весело кричит:
- Тимоса! Плиходи еще!
- Ты сама приходи. Это же мой дом, – у Тимоши глаза по блюдцу.
- Пока-пока! Плиходи -плиходи! Будем здать!

Лида одной ручкой машет Тимоше, а второй держит его за шиворот. Потому что девочки – это гостеприимство.

Лида уходит, а Тимоша садится за свои мужские дела и вздыхает:
- Господи... Как я устал... Не говорите со мной триодиннадцать пятьсот дней.

Немного подумав, снова вздыхает:
- Господи... А мне ведь потом еще и жениться. А жена еще хуже, она здесь жить будет.

Погоревав по этому поводу, решает, что девочкой быть лучше.
- Почему же???
- Ну как же! (Тимошу уже начинает раздражать женская невменяемость), – Тогда можно было бы жениться на папе, и мы бы паяли платы. А мне придется жить с девчонкой!!!

Последнее было сказано с таким отчаянием, что я даже забыла уточнить, что папа уже занят.

Триодиннадцать пятьсот дней надо мужчине, чтобы отдохнуть от женщины...

Имейте в виду, если что...

Пы. Сы. Вот говорят, что мужчины и женщины сделаны из разного теста... Да из одного сделаны, разница только в количестве и качестве приправ! А кое в ком еще и изюминка припрятана!

Наталья Пряникова

Была сегодня в гостях у подруги. А у той – сын, десяти лет...
Ну, я, как водится, по дороге зашла в магазин, чтоб не с пустыми руками-то в гости идти, звоню оттуда подруге, спрашиваю: что Никите купить? А то знаете, небось, какие нынче родители выросли из поколения восьмидесятых: сами-то они в девяностые обожрались всякими сникерсами-баунтями-Кокаколами до жопного слипания, а детям своим этой всей гадости ни-ни!

От сникерсов кариес, от баунтей аллергия на кокос, от Кокаколы язва желудка, а жвачка в брекетах застревает. Поэтому вот тебе, дитя моё, мюсли, а вот органический веганский мармелад без сахара – они намного вкуснее и полезнее всей этой вашей химии. Мы-то знаем, мы-то той химии два вагона в детстве вточили – вот поэтому-то у папы к тридцати пяти все зубы и волосы выпали, а у меня вон какие морщины появились! А всё потому, что у нас тогда ещё интернетов не было, и неоткуда нам было узнать про ГМО, консерванты, красители Е124, и прочий ужас. Вот и ели что попало: и сникерсы с консервантами, и печенье с глютенами, и Юпи с

Зуко прям из пакетиков ****!
Чудом выжили.
А своим детям, конечно же, мы такой страшной участи не хотим и не позволим.

Ну, в вопросы воспитания детей я сроду не лезла – сама не перевариваю непрошенных Макаренко, поэтому просто всегда заранее спрашиваю у людей: что купить из вкусного вашим детям – а потом иду и покупаю, что бы это ни было. Хоть бы даже и органический веганский мармелад, простигосподи.

Ну и сегодня тоже спросила: что купить Никитке?

И подруга такая: Щас, подожди, я у него спрошу. – Никииииит, ты чонить вкусного хочешь? Только быстрее соображай, и особо не борзей. Чего? Каких? А, поняла.
И снова уже мне: – Купи ему семечки от Мартина. Только не в пакете, а в стаканчике, которые уже чищенные.

Не вопрос, купила я эти семечки, прихожу с ними в гости, отдаю их Никите и говорю: Эх, молодёжь... С одной стороны – я вам страшно завидую: вы живёте в сбывшейся мечте Вовки из тридевятого царства – практически ничего не надо добывать и делать самому. Даже семечки грызть – и то не нужно: пошёл в магазин, да купил там уже чищенные.

А с другой стороны...
Вам никогда не понять вот этого кайфа: когда ты спёр на колхозном поле здоровенный подсолнух, размером с таз, удачно избежал заряда соли в жопу, из дробовика колхозного сторожа, а потом вы сидите вечером с друзьями на заборе, разломав этот подсолнух на пять частей, грызёте сладкие мягкие семечки, и впятером мечтаете о велосипеде Десна...

Или вот купить стакан семечек у бабушки возле железнодорожной станции...
Раньше-то жареные семечки в магазинах не продавались, их надо было у семечных бабушек покупать.

И вот ты сначала пройдёшься вдоль всего ряда этих бабушек, у каждой попробуешь семечки из их больших мешков, потом выберешь у кого самые вкусные – и тогда уже бабушка возьмёт газетный лист, ловко свернёт из него кулёк, и насыпет тебе в него стакан своих вкусных семечек...
Блин, аж слеза навернулась.

А ещё знаешь, как было круто: поехать зимой с родителями на Рижский рынок, протаскаться там с ними два часа между прилавков с безглазыми свиными головами и вкусно пахнущей маринованной черемшой, и вот в конце этого скучного и неинтересного похода – мама всегда покупала целый килограмм сырых семечек.

А дома мы сами их жарили в духовке – так они получались вкуснее, чем если на сковородке.

И потом мы с младшей сестрой целый вечер грызли их, аж до типунов на языке: старались нагрызть целый стакан чищенных семечек, чтоб потом кааааак съесть их сразу одним махом!
Часа по три грызли без продыху, как белки. И всё ради того, что сейчас можно купить в любом магазиине, за три копейки.
Вроде бы, это и клёво, а вроде бы и нет.
Вроде, вкусно, конечно, но вот такого кайфа, как от тех семечек, которые ты сам нагрызал три часа – уже нет и не будет.

И Никита так смотрит на меня с недоумением и ужасом, и спрашивает: Эээээ... То есть, когда вы были маленькой – охранникам что, разрешалось стрелять в детей из ружья??? За сворванный подсолнух??? Их за это что, не сажали в тюрьму??

Тычо, дружок, – говорю, – да мы, если иной раз сторож и не промахивался – дома потом изо всех сил старались не спалить перед родителями свою красную жопу! А то они бы нам ещё по ней ремня добавили, если б узнали про наше воровство. В том-то и весь кайф, понимаешь? Спереть подсолнух и не попасться сторожу, или, если уж не повезло, и он тебя всё-таки подстрелил – геройски терпеть жопную боль, не реветь, не жаловаться родителям, и самостоятельно исцелять себя потом слюнями и подорожником.
И стою, сияю вся.
А Никита ещё раз сказал мне «Спасибо!», и быстро ушёл в свою комнату.

Зря.
Я как раз собиралась ему рассказать, как однажды сама, с точно таким же лицом, слушала, как мой свёкр Алексей Ананьич, прикрыв глаза и пустив слезу от счастья, вспоминал своё беззаботное счастливое детство.
«Бывало, – говорит, – у нас в деревне людей не хватало, пшеницу в поле убирать, каждые руки на счету: и вот мы, старшие мальчишки, годов по 10-11, тоже ходили помогать взрослым.

Помню, мать мне давала с собой узелок и палку – и я уходил в поле на весь день. В узелке у меня лежал обед: хлеб и молоко, а палка была нужна, чтобы от змей отбиваться. Змей в наших краях было полным-полно! Отовсюду прям на тебя прыгали, черти.

И вот, значит, наработаешься, устанешь, отойдёшь в сторонку – там сначала палкой всех змей из травы повыкидываешь подальше, а потом каааааак сядешь в травушку-то мягкую, да кааааааааааак съешь этот свой вкусный мамин хлебушек! Ммммммм...
Нет, вам этого кайфа никогда не понять!»

Так что не надо тут моим детством ужасаться – прекрасное у меня было детство: и семечки в нём были самые вкусные, и обеды с первым-вторым-третьим и компотом, и меня даже ни разу никто не посылал работать в поле, заботливо снабдив палкой для убивания гадюк!

Но вам, поколению айфонов, икс-боксов, и магазинных чищенных семечек, этого всё равно не понять!
Из интернета.

Так и живем, это называется выходной день

Peшилa cдeлaть пpocтoй caлaтик, пopaдoвaть ceмью. Caлaт c куpицeй. Teм бoлee, кaк paз ocтaлocь нeмнoгo oтвapнoй куpoчки, вce paвнo ee ужe никтo нe ecт. B caлaт этoт нужны aнaнacы. Иcпoльзoвaлa фpукты из бaнки, a coк ocтaлcя. Bыпить? He xoчу... Bылить? Жaлкo. Bcпoмнилa oдин peцeпт пиpoгa, тaм нужeн кaк paз aнaнacoвый coк. Иcпeклa пиpoг. Ho тудa пoчeму-тo тoлькo жeлтки нужны были, a бeлки ocтaлиcь. Hу нe выбpacывaть жe иx?! Ecли ocтaвить в xoлoдильникe — вce paвнo пoтoм выбpoшу. Пpидумaлa! Moжнo из ниx cвapгaнить бeзe. Лeгкo, быcтpo, вкуcнo! B бeзe иcпoльзoвaлa цeдpу лимoнa. Лимoн в peзультaтe ocтaлcя лыcый... Ecли ocтaвить eгo в тaкoм видe, быcтpo зacoxнeт. Чтo жe c лимoнoм-тo дeлaть?! Aгa, coуc вкуcный пoлучaeтcя для caлaтa. B caлaт ушлa пoлoвинкa лимoнa. A втopaя пoлoвинa лeжит, cмoтpит нa мeня. A ee кудa? Moжнo для cпaгeтти вкуcный тoмaтный coуc пpигoтoвить.
Haшлa в xoлoдильникe бaнку тoмaтнoгo coкa coбcтвeннoгo пpигoтoвлeния. Ушлa пoлoвинa. A c ocтaткoм чтo? Жaлкo, ecли пpoпaдeт. Caмa жe тpудилacь лeтoм, зaкaтывaлa. Haтуpaльный, бeз кoнcepвaнтoв, дoлгo oткpытый xpaнитьcя нe будeт. Пoдумaлa нeмнoгo, peшилa cвapить бopщик. Ho, увы, дoмa нe oкaзaлocь cвeклы. Быcтpeнькo coбpaлacь, выcкoчилa в мaгaзин. Kупилa cвeклу, кapтoшку, твopoг, cмeтaну, зубную щeтку, нocки (пo cкидкe), тaпoчки (тoжe aкция былa), мылa нecкoлькo yпaкoвoк, нa вcякий cлучaй. Ha oбpaтнoй дopoгe зaшлa в бaнк, oплaтилa кoммунaлку, вoзлe бaнкa зacкoчилa в мacтepcкую, зaбpaлa туфли пocлe peмoнтa, купилa в xлeбнoм киocкe cвeжиx булoчeк дeтям в шкoлу для бутepбpoдoв. Eлe дoбpaлacь дo дoмa c этим вceм. Пpигoтoвилa бopщ. Ужe нe oбpaтилa внимaния, ocтaлocь ли eщe чтo-нибудь. Упaлa в кpecлo, cпинa бoлит, нoги oтвaливaютcя, pук нe чувcтвую... Думaю: "Boт нeнopмaльнaя! Лyчшe бы я вылилa тoт aнaнacoвый coк! ".
из инета

Эта старушка приехала к нам умирать. Точнее, её привёз к нам старушкин племянник, большой, сурово-важный, обожающий себя мужчина в избыточном расцвете сил. Он так и сказал на собеседовании: «Пусть у вас умирает, вам это привычнее. И учтите, она неадекватная»
Неадекватная старушка сидела на стуле, болтала ногами и, улыбаясь, смотрела в окно. Толстая, смущённая по жизни супруга племянника занесла старушкины чемоданы и замерла на почтительном расстоянии от всех. Племянник установился посреди комнаты и не тратя силы на эмоции, объяснял мне свою незыблемую позицию.
- Моя тётушка решила остаток своих дней провести в обществе себе подобных – сказал он, покосившись на старушку. Его супруга кивнула и покраснела.
- Я уважаю её решение, чего нельзя сказать о ней самой – племянник кивнул своим словам. Супруга кивнула за компанию и шмыгнула носом.
- До сегодняшнего дня она жила с нами в нашем доме, который записан на неё – племянник снова покосился на старушку. Его супруга кивнула и побледнела.
- Мы за ней ухаживать больше не можем. Хотим... гхм... но не можем. В силу нашей занятости... гхм... натянутых отношений и быстро ухудшающегося состояния здоровья. Вы понимаете, о чём я?
- Чьего здоровья? – спросил я.
- Пациентки – объяснил племянник и застегнул пуговицы на пальто.
Супруга кивнула и громко сглотнула. Племянник покосился на супругу. Она покраснела и сжалась. Он кивнул.
- Приезжать мы будем, понимаете?
- Понимаю.
-Я не договорил! Мы будем приезжать один раз в неделю. Не чаще. В силу нашей занятости. В чемоданах её вещи. Там всего достаточно. Она сама паковала. Вещи не совсем новые, но на то время, которое ей осталось – должно хватить. А наряжаться в её состоянии уже нет смысла.
- Простите, откуда вы знаете, сколько осталось вашей тёте и какое её состояние? – гадким голосом спросил я. – Вы врач?
- Я – маклер! Занимаюсь недвижимостью! – гордо заявил племянник.
- Но ваша тётя к недвижимости никак не относится – я взглянул на невозмутимо болтающую ногами старушку. -Как раз, кажется наоборот.
- Ей осталось месяца два. От силы полгода. Если бы знающие врачи её посмотрели, они бы согласились с моей оценкой!
Супруга маклера кивнула и побледнела.
- То есть врачи вашу тётю не осматривали?
- Знающие не осматривали. Кроме того, она до последнего времени была практически здоровой. Гхм! Если возникнут вопросы, звоните. Номер телефона я оставил. До свидания! – сказал племянник и удалился.
- До свидания – прошептала его супруга, покраснела и поплелась за ним.
- Уфф... Слава богу! – оживилась старушка. – Выперлись наконец-то!
- Простите... – сказал я. – Как-то... Неудобно как-то.
- Не переживайте, я привыкла – старушка махнула рукой. – Дурак он. И жена его – дура забитая. У меня своих детей нет – бог не дал. Так я этих когда-то к себе пустила. Вот они, так сказать, и обжились. Обжилились. Вы его не слушайте.
- Понятно.
- Он думает, дом ему достанется.
- Я понял.
- Только хрен ему, а не дом! Я дом соседям продала. А деньги – часть потрачу, часть соседям. Когда-нибудь они ими воспользуются. У них внучка чудесная! Она завтра приедет, сами увидите. А этому бирюку я ничего не сказала. Вот сюрприз-то ему будет!
- Хитро! Я ваши вещи разберу, хорошо?
- Нет-нет! Это всё в мусор! Он прав, вещи тут – дрянь! В таких вещах, действительно, только помирать – сказала старушка. – Это я для отвода глаз чемоданы собрала. Чтобы он меня не дёргал. В мусор всё! Мне соседка завтра нормальные вещи привезёт. Красивые! Вместе покупали. Помирать я пока не готова, а жить в красивых вещах надо! Где тут у вас можно кофе выпить? И пирог! Непременно кусок пирога!

Тайная жизнь чешских желудей.

Чешский художник и фотограф Петр Вацлавек создает маленьких человечков из желудей, «дубанки»- так они называются. Первых человечков Петр изготовил для детей и знакомых, выложил фото работ в соц. сетях, постепенно интерес к его необычному творчеству вырос, и Петр стал делать дубанки для выставок и на заказ.

Не забудьте заглянуть под спойлер

Не забудьте заглянуть под спойлер

Уже!!!
Замечательные работы.
***
А от меня Котик.

Силявка, Лен, какие классные человечки. Прям порадовала.

Силявка, спасибо! Красота! Так мило.

А от меня Котик.

Замечтательный просто.

Иришк@, Ирина, Irinap, Ирина, mamusi, Мамуси, мне они самой очень понравились потому и принесла вам

Замечтательный просто.

ждёт молочка...

А от меня Котик

Какой хорошенький

потому и принесла вам

Спасибо огромное! Получила море удовольствия от просмотра. Умеют же люди включить фантазию и руки приложить. Класс.

Улыбка котика

Скамейка

Черно-белая кошка, а может, бело-черная, была привязана к скамейке. Не в прямом, а в переносном смысле слова. Она родилась неподалёку, в кустах. В этом парке.
Тут же мама-кошка её кормила, воспитывала и защищала. Пока не исчезла. Куда? Малышка так и не узнала никогда. Она добралась до скамейки, где сидели люди, а они, увидев симпатичного котёнка, покормили его. Тут она и осталась навсегда.
Скамейка стала её домом. Кошка верила, что люди обязательно придут сюда и погладят, поговорят с ней и покормят. Так и случалось. Иногда...
А иногда ее гнали и тогда она убегала в кусты, находившиеся в нескольких метрах. Пряталась там, а когда обидчики уходили, она выходила и опять устраивалась на своей скамейке.

Постепенно к ней привыкли. Бездомные собаки и коты обходили её стороной. Нет, она так и не научилась себя защищать. Но уважение бездомного к тому, кому даже скамейка была домом, было велико. И её оставили в покое.
А иногда попадались сердобольные старушки или женщины, которые гладили её и разговаривали, и тогда черно-белая кошка преображалась. Она заглядывала им в глаза и пыталась понять. Что этот человек хочет? Может, он возьмёт её с собой. Согреет и накормит, но...
Все они вставали и уходили, а кошка смотрела им вслед и тяжело вздыхала, тихонько мяукая.

***
Так прошел год. Зимой и осенью она скрывалась от снега и холодного дождя в кустах, а летом и весной — под скамейкой от весеннего дождика и солнца. Она боялась отходить далеко. Во-первых, это был её дом. Во-вторых, каждую минутку мог прийти человек, который не только накормит и погладит её, но и возьмёт с собой.
А между тем, опять наступила осень. Красные и желтые тона стали преобладающими в листве и траве, а ветер... Ох, уж этот ветер! Он дул так пронзительно и был таким холодным...

Вот и сегодня тучи морщились и собирались с самого утра и, несмотря на выходной день, в парке почти никого не было.
Кошка, свернувшись в клубочек на своей скамейке, пыталась унять голодное урчание в животе. Рядом присела парочка: высокая и очень красивая девушка с длинными каштановыми волосами и парень с очень приятным лицом и глазами... Кошка сразу заприметила его глаза. Они были особенные — большие и словно светящиеся.
Кошка тихонько мяукнула и осторожно подошла к нему.
— Ой, — сказала высокая красивая девушка, — кошка! А я давно хочу себе котёнка. Я очень люблю мейн-кунов. Правда, мы заведём такого, когда станем жить вместе?

Парень не смотрел в её сторону. Он, конечно, всё слышал, но гладил в этот момент кошку, которая мурлыкала, тёрлась о него и заглядывала в его глаза. Такие большие, глубокие и светлые, что их владелец просто не мог быть плохим человеком.
Парень достал из спортивной сумки длинный, вкусно пахнущий бутерброд и разделил его пополам. Одну половину он отдал своей спутнице, а из второй он достал несколько кусочков колбасы, копченого мяса, плавленый сырок и всё это разложил перед кошкой.
— Кушай, лапочка, — сказал он и погладил её.

Лапочка толкнула его руку головой снизу вверх и приступила к обеду. А девушка поморщилась:
— Ты что? Будешь теперь есть пустой хлеб? — спросила она спутника. — Ведь ты отдал этой кошке всё, что там было.
— Ничего, — ответил парень. — Пусть кушает. Я очень хорошо знаю, что значит быть голодным...
И они стали разговаривать о своём, не обращая внимания на кошку. Девушка хотела через несколько дней познакомить парня со своей семьёй. Это была очень важная встреча, и она объясняла ему, как необходимо себя вести, что и кому говорить...

Вскоре они встали и ушли. А напоследок парень погладил кошку, и та, потянувшись к нему, последний раз заглянула в его глаза и тихонько мяукнула. У него вдруг тревожно сжалось сердце, но девушка схватила его за руку и потянула прочь.
— Я же сказала тебе, — стала она объяснять, — я хочу мейн-куна.
Кошка смотрела им вслед тоскливым взглядом. Нет, она не обижалась. За свою короткую жизнь она привыкла к сотням лиц. Они сменялись перед ней, как дни, недели и месяцы. Она уже и не верила в то, что окажется нужной кому-нибудь.
Тяжело вздохнув, она последний раз посмотрела вслед паре, удалявшейся по аллее, окруженной деревьями с желтой и красной листвой.

***
Снова свернувшись клубочком, она заснула, но через полчаса её разбудил шум дождя: холодного и злого. Капли стучали по листьям, скамейке и асфальту. И она быстро намокла.
Соскочив со скамейки, кошка забилась под неё и прижалась к ножке в надежде, что там станет теплее и суше, но струи холодной воды проникали всюду. Впрочем, дождь вскоре перестал. И зажглись ночные желтые фонари.
Дрожа от холода, кошка забралась на скамейку, надеясь, что свет от фонарей согреет её, как солнечный, но он не мог помочь. И она замерзала всё сильнее и сильнее. Мелкая дрожь перешла в крупную. Её трясло так, что щёлкали зубы.

Наверное, именно поэтому она не заметила, как парень сел рядом, прямо на мокрую скамейку.
— Я вернулся, — сказал он и поставил рядом с кошкой большую спортивную сумку, на дне которой было старенькое махровое полотенце. — Залезай, — сказал он, — пойдёшь ко мне....
Но она не могла — её трясло так сильно, что лапы ходили ходуном по скамейке, и тогда он встал и, осторожно подняв мокрое, дрожащее и замёрзшее тельце, положил его в сумку на полотенце, а сверху накрыл ещё одним.
После этого парень накинул сумку на левое плечо и пошел. Он жил пока что один, в маленькой скромной квартирке на краю города. И вскоре должен был переехать к высокой красивой девушке с каштановыми длинными волосами.

Он шел по аллее, и сердце его постепенно успокаивалось, ведь он бежал весь путь к скамейке. Бежал, не останавливаясь, — он хотел успеть забрать эту кошку. Он тоже промок на осеннем дожде, но почему-то ему было не холодно.
Наоборот, ему было хорошо. Может, потому, что в спортивной сумке, висевшей на левом плече, была она. И он был доволен тем, что решился.
И тут из сумки высунулась маленькая лапка, и он остановился под фонарями, освещавшими пустую осеннюю улицу. Он поставил сумку на землю и, сняв полотенце, погладил кошку. А она посмотрела на него вопрошающим взглядом, как бы спрашивая:
— Куда мы идём?
— Домой. Домой! — ответил он и вдруг вспомнил...

Как точно вот так же в детстве он убегал из дома, когда пьяный отец приходил после футбольного матча и лупил его ремнём за то, что его команда в очередной раз проиграла.
Он убегал на улицу, точно так же сидел на четвереньках под желтым светом фонарей и мечтал, чтобы кто-нибудь подошел, погладил его, поговорил и, может быть, забрал с собой в светлый, тёплый и приветливый дом, но... Этого не случилось.
Его левое веко задёргалось. Так происходило всегда, когда он вспоминал своё детство.

***
Через два дня высокая красивая девушка заехала за ним, чтобы помочь завязать галстук, проверить, хорошо ли отглажена рубашка, и забрать, чтобы поехать на знакомство с родителями. Он как раз стоял перед зеркалом, когда она вошла. У неё были свои ключи.
Кошка, до того лежавшая на диване, вскочила и, потянувшись вперёд, радостно мяукнула. Ведь она была совершенно уверена, что у её такого хорошего человека и девушка должна быть точно такая же.
А девушка, войдя в квартирку, придирчивым взглядом окинула своего избранника и уже потянулась к его галстуку, чтобы поправить узел, когда её взгляд упал на диван, где лежала черно-белая кошка.

И тут её красивое, удивительно симметричное и приятное лицо исказилось. Она внезапно закричала:
— Зачем? Зачем ты принёс эту ободранку?! Я же ясно сказала тебе: я хочу мейн-куна! Как ты посмел это сделать?!! Как ты посмел меня ослушаться?!! Немедленно!!! Немедленно выброси эту блохастую тварь и никогда, слышишь? Никогда не смей мне перечить!!!
Её красивое до этого лицо приобрело ярко-красный цвет, изо рта брызгала слюна, а глаза стали огромными и наполнились яростью.
У парня вдруг опять задёргалось левое веко. Точно, как тогда, в детстве, когда пьяный отец шел к нему с ремнём в руках, а кошка...
Она забилась в самый угол дивана и, закрыв глаза, дрожала крупной дрожью. Ей казалось, что сейчас её убьют.
— Как ты посмел? Как ты посмел? Нищеброд!!!

Последнее слово девушка буквально выплюнула прямо в лицо парню, до сих пор так и стоявшему перед зеркалом.
И это последнее слово ударило его наотмашь. Он задохнулся, но... Его тик левого века вдруг прекратился, и вместо того, чтобы послушно начать успокаивать её и выполнить требование, он улыбнулся и сказал:
— Точно. Я нищеброд. Ты не ошиблась.
И это разозлило её ещё больше:
— Ты нищеброд и неудачник!!! — завизжала она, и её лицо стало похоже на маску какого-то колдуна. — И зачем я с тобой связалась?!
— Точно, — повторил он. — Я и есть нищеброд и неудачник.

Он опять улыбнулся, снял теперь уже не нужный галстук и бросил его на диван.
— Я нищеброд и неудачник, — ещё раз повторил он. — И я тебе не нужен. Ты найдёшь гораздо лучше меня.
— И не сомневайся, убожество!!! — вновь завизжала она.
И, развернувшись на каблуках, бросила на стол ключи от квартиры и выскочила, оглушительно хлопнув напоследок дверью.
Кошка, забившаяся в угол дивана, вздрогнула и взвыла от страха. Парень спокойно подошел и сел рядом. Он поднял кошачье тельце и прижал к себе.
— Не бойся, Лапочка, — сказал он. — Не бойся. Я не дам тебя в обиду.
И кошка, открыв глаза, прижалась к нему, протянула переднюю лапку и погладила его по щеке. Он улыбался, и его веко уже больше не дёргалось.

***
А на следующий день, когда он пришел с работы, Лапочка, сидевшая у окна и смотревшая на улицу, вдруг проскочила между его ног и бросилась к выходу из подъезда. Он помчался вслед за ней.
— Стой, Лапочка! Стой! — кричал он на всю улицу.
Мужчины и женщины, которые были во дворе, оглядывались на него с удивлением. А Лапочка уже стояла в углу двора и держала что-то в зубах. Подбежав к ней, парень охнул от удивления — это был малюсенький серый котёнок. Он тихонько попискивал.
— И что прикажешь мне теперь делать? — спросил он у Лапочки.
Та не ответила. Она гордо шествовала по двору к своей квартире с котёнком в зубах, а позади шел молодой человек и пытался выяснить у кошки, что она на сей счет думает и как ему быть с котёнком. Весь двор смеялся.

А через полчаса в дверь маленькой квартирки кто-то позвонил. Это была соседка из пятого подъезда. Она, улыбаясь, смотрела на парня:
— Ну, показывайте, — сказала она. — Где приобретение вашей Лапочки? Давайте! Надо покормить его. Он ведь совсем маленький. А вы, судя по всему, не знаете, как это делать.
Он подвинулся, давая ей пройти. Лапочка лежала на диване, прижав к себе котенка, и облизывала его, но увидев девушку, почему-то спокойно отодвинулась и дала той взять малыша. И началось...
Они вместе с парнем купали котёнка, сушили, кормили из соски. А Лапочка совершенно спокойно сидела рядом и наблюдала за ними. Потом девушка пришла утром... И после работы... И так десять дней подряд...
А после осталась совсем, потому как это же явное неудобство — ходить туда-сюда. Не правда ли, дамы и господа?

А Лапочка, эта хитрая кошка, облизывала своего котёнка и улыбалась. Ей было хорошо, ведь её человек был счастлив, а значит...
И она тоже.

Автор: Олег Бондаренко

Улыбка котика

Шикарная улыбка!

Только это тюлень, а не котик.
Все котики тюлени, но не все тюлени котики.
 

Взгляд котика




И ещё один взгляд

КроНа,

вы зоолог? так хорошо в животных разбираетесь

Новичок_я,

thumbnailUrl

У каждого свои недостатки ))).flv • Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения)

Позитивчик (фото, видео, рассказы для хорошего настроения) - 3910251

PT1M

True

2022-10-27T15:25:12+03:00

embedUrl

 

Тётя Вера всегда поймёт

- Верка, ну какая же ты дура. Зачем ты всех привечаешь. Зачем тебе все это надо. И так еле концы с концами сводишь, – говорили соседи.
- Это друзья детей. Да и не привечаю я их. Они же дружат. Где им ещё обитать? Не на улице же шляться. То дождь, то холод. Пусть сидят. Мне не жалко. Не хулиганят и хорошо. А улица к хорошему не приведёт.
Вера рано осталась без мужа. На охоте случайная пуля лишила его жизни. Семья осталась без главного добытчика в семье. Вера осталась с двумя мальчишками 7 и 8 лет и пятилетней дочкой. Работала на почте оператором, а по вечерам мыла полы. Родители далеко, да и помощи от них ждать бесполезно. Болеют.

Всегда выручал огород, куры и две козы. Дети росли, помогали.

Друзья мальчиков любили приходить в дом Веры. У неё всегда было тихо и уютно и тётя Вера их всех кормила блинами, оладьями или просто печеньем. Хоть и чай иногда был без сахара, но это не важно. У неё всегда было просто хорошо. Кто-то проводил время у них, уходя от пьяных родителей. У кого-то родители работали допоздна, но домой друзей не разрешали приводить.

Всегда в их доме было от трех до десяти друзей. Когда они стали постарше, то стали помогать и с дровами и с огородом. Такой большой компанией всё делалось быстро и весело. И дрова уложат и картошку выкопают.

Потом к ним присоединились и девочки, подруги младшей дочери. Компания увеличилась.

- Верка! Зачем тебе это. Каждый день полный дом народа. Разве так можно? Эх ты, простота! А уборки после всех. Ну ты и блаженная.
- Уборки? Да не делаю я уборку после них. У нас всё в порядке.
Дети и правда после себя грязи не оставляли, посуду вымоют, всё уберут, как будто и не было ни кого.

- А ну как обокрадут тебя?
- Что у нас воровать. Да и дети у меня честные.
- Это твои честные, а другие?
- У меня все дети честные.
Так и выросли все. Вся большая компания разъехалась, но общение не прекратилось. Тёте Вере мог позвонить любой из них, спросить совет или просто поделиться радостью. Некоторым уже не с кем было поделиться, а другие просто не могли доверить родителям свою тайну. А тётя Вера всегда поймёт, даст совет и поможет, а не побежит докладывать родителям.

Конечно тётя Вера поможет. Однажды ночью к ней постучали. Это была подруга её дочери. Пьяная мать, услышав, что дочь беременная, выгнала её из дома. Если бы это было лето! Стояли сорокоградусные морозы. Девушка добежала до дома тёти Веры. Куда ещё бежать? Кто её пустит? Только тётя Вера. На следующий день за ней приехал молодой человек, отец её ребёнка. И конечно же Вера была на их свадьбе, вместо родной матери. И это только один случай.

В любой момент друзья детей, уже взрослые, могут прийти в дом тёти Веры. Просто так, поздороваться, поделиться новостями, с тортиком или без него. Чай будет всегда.

А иногда они собираются всей большой компанией, когда родные дети Веры приезжают в отпуск.

- Верка! Почему тебя все любят? Что-то никому не помогают. Только тебе. Проблем не знаешь ни с дровами, ни с картошкой. И вообще.
- Да какие дрова, мне уже газ провели. Доброе слово всем приятно. Особенно детям. А они всегда дети. Друзья моих детей.
И что бы не говорили завистливые языки, Веру не изменишь. Она всегда рада своим детям и друзьям детей. У неё они все хорошие.

Радуга жизни

«ДАЮЩИЕ ТЕПЛО»
Кузьмич уже открывал дверь, когда обратил внимание, что мех зашевелился. С мольбой о помощи в зеленых, усталых глазах на него смотрела молоденькая кошка, которую он принял за лоскут меха...
 
Пробыв пару месяцев на заслуженном отдыхе, Матвей Кузьмич затосковал. Странным было ощущение абсолютной отрешенности от забот.
 
Первый месяц еще куда ни шло – вроде как очередной отпуск. Второй – уже маялся, не знал куда себя деть. Мерил шагами комнату из угла в угол, хотя – где там разгуляешься в однокомнатной холостяцкой квартире?
 
На третий месяц вынужденного безделья не выдержал. Явившись на старое место работы, где его знал каждый, вошел в кабинет управляющего товарной базы и чуть на колени не опустился с просьбой – принять его обратно.
 
- Кузьмич, дорогой, – управляющий усадил его в кресло, сам присел напротив. – Ты же всю жизнь водителем отъездил, да и на пенсию сам просился, иначе я бы тебя не отпустил. А теперь – место занято, приняли на твою реф-фуру хорошего мужика. Не увольнять же его?
 
- Это я погорячился, конечно, с пенсией, – Матвей Кузьмич смущенно мял в руках меховую шапку, – и увольнять никого не надо. Я готов хоть дворником, хоть сторожем, лишь бы при деле...
 
Управляющий товарной базой знал Кузьмича лет двадцать. Исполнительный, не скандальный, если взялся выполнить задание, то в лепешку расшибется – но сделает!
 
- Есть тут одно место, – издалека начал он, – но ты вряд ли согласишься.
 
- Уже согласен! Сергей Иванович, уже согласен! – Кузьмич даже вскочил в возбуждении.
 
- Кочегаром в котельную! Сутки через сутки. Зато оплачиваемый отпуск – три месяца. У нас сейчас два кочегара, работают по сменам и оба не просыхают. Уже несколько раз котлы гасили, чуть было не разморозили. Да еще и на воровстве попались. Склады стоят холодные, кладовщики – с больничного на больничный. Если возьмешься – обоих враз уволю!
 
Но условие будет такое: пока сменщика тебе не найду, придется поработать одному, без выхода за проходную. Тяжело будет, знаю. Но комната отдыха там есть, питанием тебя обеспечим. Недельку сможешь выдержать? – управляющий испытующе смотрел на Кузьмича.
 
Кузьмич даже рассмеялся:
 
- Да я раньше месяцами из кабины не вылезал. А тут – недельку! Оформляй, Сергей Иванович!
 
- Ну добро! – управляющий тоже заулыбался, – Найди нашего энергетика, он тебе все объяснит, расскажет. А с понедельника – на бессменную вахту!
 
В понедельник Матвей Кузьмич вышел из квартиры пораньше. Товарная база находилась за городом, и чтобы не стоять в пробках, лучше поторопиться. В тусклом свете подъездной лампочки, под лестницей лежало что-то меховое – детская шапочка, или оторванный воротник пальто – показалось ему.
 
Кузьмич уже открывал дверь, когда обратил внимание, что мех зашевелился. С мольбой о помощи в зеленых, усталых глазах на него смотрела молоденькая кошка, которую он принял за лоскут меха.

- Ах ты ж, милая, – посочувствовал ей Кузьмич, – помог бы тебе, но тороплюсь...
 
Он вышел из подъезда, смел с лобового стекла «шестерки» свежий снег и запустил двигатель. Пока машина прогревалась, он смотрел в лобовое стекло, но виделся ему взгляд молоденькой кошки.
 
«Откуда она взялась? Лежит на голом бетоне, знать не от хорошей жизни. Если болеет? Тогда точно пропадет!»
 
Душа Кузьмича была не на месте. Чертыхнувшись, он открыл «молнию» баула с вещами, достал старенькую спецовку и бегом кинулся в подъезд.
 
- Лежишь? – Кошка была там же. – Собирайся! А то опоздаем на смену!
 
Та в ответ беззвучно открыла ротик и вновь опустила голову на лапки. Переложив кошку на спецовку, он, бережно прижимая к груди, перенес ее в салон машины и уложил на переднее пассажирское сиденье.
 
- Есть у нас там фельдшер. Он, правда, больше водителей проверяет перед рейсом, – рассказывал он пассажирке по пути на службу. – Есть и ветеринарный врач, тот по мясу специалист, однако, учился ведь он в ваших болезнях разбираться. Поможет. – Ему казалось, что говорит он вполне убедительно. Потому как кошка, прикрыв глаза, благодарно мурлыкала. – Согрелась? Вот и хорошо.
 
- Скажи ветеринару, чтобы зашел в котельную, – попросил он охранника на проходной, – пациента ему привез.
 
Уложив больную в комнате отдыха, он споро переоделся и взялся за работу. Подкинул в топку угля, сделал подрезку, вывел температуру воды на норму. В дверях котельной столкнулся с ветеринаром.
 
- Показывай пациента, Кузьмич. Чем смогу – помогу.
 
Кузьмич только махнул рукой в сторону комнаты, а сам пошел искать энергетика с требованием прислать специалиста по ремонту насосов – циркуляция воды была отвратительной.
 
Вернувшись на рабочее место, он увидел ветврача, который мыл руки под струей воды.
 
- С пополнением тебя, папаша, – засмеялся тот, – подопечная твоя окотилась. Вот и вся болезнь!
 
- Да ты что! – Кузьмич такого даже предположить не мог. – Как это я не заметил?
 
- Она в такой пушистой меховой одежке, что легко не заметить. – Врач уже застегивал пуговицы пальто. – Тепло-то будет, Кузьмич? Устал народ чаем греться.
 
- Будет. Куда оно денется, – проворчал кочегар и пошел знакомиться с новорожденными.
 
Кошка лежала на той же спецовке. В ее пушистой шубке копошились четыре котенка. Попискивая, словно мышата, они пытались на ощупь отыскать мамкин сосок, чтобы впервые в жизни отпить живительную влагу, с которой разольется по тельцу новорожденного спокойствие и убежденность: это – Мама.
 
Она самое заботливое, самое любящее, самое надежное на свете существо. Она и накормит, и согреет, и защитит. Пока Мама рядом – ничего плохого не случится!
 
Кошка взглянула на Кузьмича зелеными своими глазами, боль и безнадежность в них уже не сквозила, но появилось умиротворение и такая нежность, что у Кузьмича защипало глаза.
 
- Ах ты, мамаша, – бормотал он, помогая котяткам найти сосок, – что ж ты сразу-то не сказала. Замерзли бы твои детки, и сама бы пропала...
 
Неделя пролетела незаметно. Истосковавшись по делу, Кузьмич взялся наводить порядок в хозяйстве, задергал энергетика, стоял над душой у слесарей, пока они меняли изношенные механизмы, устраняли многочисленные неисправности и протечки.
 
К концу недели котлы и теплосеть работали как часы. Персонал базы не мог нарадоваться – температура в помещениях поднялась до нормы. Давно такого не было. Благодарные работницы столовой регулярно доставляли в котельную горячий завтрак, обед и ужин. На ночь – сухой паек.
 
- Молочка не забудьте, – напоминал Кузьмич, – а лучше – сливки. У меня кормящая мать на попечении, а у нее – четыре спиногрыза.
 
Котел грел воду исправно, насосы прокачивали ее по теплосети без потерь. Одной закладки угля хватало часа на четыре, отлаженная автоматическая регулировка тягой держала режим горения.
 
Времени на отдых хватало, спать вот только приходилось урывками, но Кузьмич приспособился и к этому. Теперь свободное время он проводил с хвостатым семейством. Кошка выражала свою благодарность мурчанием и с радостью встречала его у дверей комнаты отдыха.
 
На третий-четвертый день, оставив малышей на попечение Кузьмича, она вышла прогуляться. Вернулась через час, с трудом волоча по снегу огромную крысу. Бросив ее к ногам своего спасителя, она ласково мазнула его хвостом и поспешила к детям.
 
- Это ведь она меня так благодарит, – умилился Кузьмич, – ах ты, хорошая моя...
 
Сменщиком ему к концу недели назначили Михаила – огромного, молчаливого мужика, с застывшим на лице угрюмым выражением. Биографией его Кузьмич не интересовался, но, повидав в жизни всякого, он понял, что жизнь того не баловала, но и сломить не смогла. Такому в душу не залезешь.
 
Внимательно выслушав наставления, Михаил задал пару вопросов – по делу, и взялся за работу. Кузьмич задержался на час, но увидев, что сменщик – мужик не глупый и ответственный, стал собираться домой.
 
- Тут у меня котятки с мамкой, – он показал ему хвостатое семейство. – Не обижай, покорми. Подрастут – пристрою куда-нибудь. – Михаил молча кивнул.
 
Сутки Кузьмич блаженствовал в квартире. Он еще раз убедился, что прелесть отдыха можно ощутить только после хорошо сделанной работы. Но теперь его душа болела за кошку-маму и за ее деток. Как они там? Не забудет про них Михаил, не обидит?
 
На свою смену он примчался раньше положенного. Войдя в котельную, первым делом глянул на приборы – все в норме. На рабочем месте – тоже порядок. В комнате отдыха кто-то бубнил. Кузьмич прислушался:
 
- Красавица ты, мамочка. И детки у тебя замечательные. – Без сомнений голос сменщика.
 
Кузьмич вошел в комнату. Огромный Михаил, стоя на коленях, наглаживал кошку-маму, котята ползали по нему, весело пищали и норовили забраться под одежду.
 
Он обернулся к вошедшему. На его когда-то угрюмом лице играла добрая улыбка. Глаза светились заботой. «Залезли-таки в душу, – усмехнулся Кузьмич, – вот и хорошо, еще одно сердце оттаяло»...
 
...Месяца через два в котельную вошел управляющий, поздоровался с кочегарами за руку. Поблагодарил за хорошую работу, спросил о проблемах, обещал дать на выучку человека – на всякий случай.
 
- У вас тут, говорят, крысолов объявился? – поинтересовался он.
 
- Есть одна особь, – признались кочегары, – еще четыре подрастают.
 
- Вы, мужики, приглядывайте за ними. Крысы появились на продуктовом складе. Никакие яды на них не действуют. Подрастут – возьмем в штат. Пусть пока у мамки стажируются. Да не смейтесь, черти, я же серьезно!
 
Но мужики хохотали:
 
- Надо же, в штат! – смеялся Кузьмич, – А я чуть было в ноги тебе не упал, чтобы ты меня взял.
 
- А я год не мог работу найти, нигде не берут, как узнают, что срок за плечами, – хохотал Михаил. – А тут – не успели народиться – и в штате!
 
- Так, то ж – крысоловы! – Улыбался управляющий. – Не вам чета!
 
Автор ТАГИР НУРМУХАМЕТОВ
#Рабия

Недавно нашла один почти советский магазин. Там трусы рублей по 150...
И все такие уютные, бабушкины. Когда сзади они так мило топорщатся, и спереди у пупа трогательный хэбэшный пузырь. Как будто я в эти трусы хлебушки положила вокруг себя. Я их трогала, щекой о них тёрлась. Вот эти трогательные белые трусы с бельевой резинкой я надела до пупа, даже выше натянула. То ли детства, то ли старости чистые глазёнки, а не трусы.
В них ноги сразу стройные тростиночки.
Я такая нежность, такая монашенка. Думаю только в монастыре такие выдают под роспись. Запах сена, молока, коса до пят. Мамааааняяяаааа. Непорочные трусы. Девственница, короче. Типа, мужчина, я не понимаю, о чём вы. Я в таких трусах могу только о Высоком говорить. И вокруг берёзок бегать. Ахахаха, перестаньте, мужчина, ахахаха. Ку-ку, ку-ку.
И рот в варенье малиновом, и усы от молока.
Короче, думаю, это не трусы а целый порносериал. Надела. А муж сказал: «В этих трусах только с самолёта на врага сбрасывать».

© Эта Ершова

Несмотря на утреннее солнышко, днём небо затянули тучи и начался дождь. Он то накрапывал, взбивая пыльные салютики, то прекращался, повисая каплями на подсыхающих листьях. А к вечеру он зарядил мелкой нудной моросью.

Мама пришла за Тасей в детский садик. Она была в чёрном плаще и чёрных ботиночках. На шее мамы был повязан жемчужно-серый шёлковый платок, а над головой плыл волшебный красный зонт. Когда мама шла по улице, все прохожие оборачивались на её зонт, как на корабль с алыми парусами.
И вот это пылающее чудо вместе с мамой вошло на территорию садика. Тася увидела в окно зонт и закричала:
– Мама, мама пришла! Моя мамочка!
Тася побежала к двери. В коридоре стояла мама, она сложила зонт и потряхивала им, чтобы капли быстрее стекли. Возле её ног образовалась маленькая лужица.

Попрощавшись с детишками и воспитательницей, мама с дочкой вышли из сада и направились домой. Путь их пролегал через небольшой сквер. Аллеи и скамейки сквера были усыпаны жёлтыми, красными, медными листьями, повсюду пузырились лужи. И над головами редких прохожих покачивались разноцветные зонты.
Тася и мама шли мимо скамейки, на которой лежала мокрая газета. И вдруг они услышали тихое «мяу». Сделав пару шагов, они услышали ещё более тихое:
– Мяу-у.... мя-у...

Тася обернулась – на неё из-под скамейки смотрели два плачущих изумрудных глаза. Мокрый шерстяной комок, похожий на старый бабушкин носок, смотрел на неё.
– Мяу, – котёнок дрожал и плакал, он явно продрог и был голоден. А ещё он был одинок — ни мамы-кошки, ни хозяев котёнка не было видно в парке.
– Мама, мама, здесь котёнок, – Тася дёрнула маму за руку. – Мамочка, он замёрз, он заболеет и умрёт
В голосе девочки послышались слёзы.

Женщина остановилась, обернулась и подошла к скамейке. Она присела, зонт накрыл ей почти полностью.
– Какой он крохотный. И холодный, – мама погладила котёнка по голове, потом по спинке. Котёнок присмирел и почти перестал трястись.
– Мамочка, а как он будет жить здесь под скамейкой? У него ни мамы, ни одеяльца, ни тёплого молока, – в Тасиных глазах заблестели слёзы. – Давай возьмём его к нам домой, ну, пожалуйста. Я буду за ним ухаживать, гладить его, играть и поить тёплым молочком
На маму смотрели два синих озера.

Мама помолчала, вздохнула, погладила ещё раз котёнка и сказала:
– Ну хорошо. Только играть с ним, Тася, ты будешь сама
Женщина достала из кармана носовой платочек и, как в полотенце, завернула в него котёнка. Потом сняла с плеча сумку и аккуратно положила в неё живой свёрток. Она взяла Тасю за руку, подняла свой роскошный красный зонт, и они пошли домой.

Автор: Вита Сапфир

Муж заподозрил, что у его жены ухудшился слух. Прожив 30 лет в браке, он хорошо знал супругу – и чтобы избежать спора, решил сначала проконсультироваться с врачом, а уже потом, имея доказательства, начать разговор с женой о необходимости лечения.

Доктор сказал, что можно провести простой тест в домашних условиях, после которого врач сможет поставить предварительный диагноз. И объяснил его суть:

– Попробуйте такой метод. Задайте ей любой вопрос с расстояния около 15 метров. Если она не ответит, то подойдите ближе. Задайте ей тот же вопрос, но уже с расстояния в 12 метров, потом 9, потом 6, потом 3 и так далее – до тех пор, пока она ответит на ваш вопрос. Так вы поймете, есть у нее проблемы со слухом или нет.

После встречи с доктором муж поспешил на работу. Когда вечером он вернулся домой, то застал жену за приготовлением ужина. Он вспомнил, что ему сказал доктор и решил устроить проверку. Он отошел в гостиную и с расстояния в 15 метров спросил:

– Дорогая, что у нас сегодня на ужин?

Жена не отвечает.

Муж подходит ближе и с расстояния в 12 метров задает вопрос: «Дорогая, что на ужин?»

Жена молчит.

Муж, подходя ближе, на расстоянии в 9 метров: «Дорогая, что ты готовишь?»
Снова тишина.

Еще ближе, на расстоянии в 6 метров: «Что ты приготовила на ужин, милая?»

И опять нет ответа.

На расстоянии в 3 метра: «Что сегодня на ужин, дорогая?»

И даже теперь ответа, к его большому сожалению, не последовало.

Пытаясь в последний раз, муж встает прямо за ней и спрашивает: «Дорогая, что у нас сегодня на ужин?»

Жена поворачивается: «Я в пятый раз тебе повторяю: курица!»

Мир вам, хлебопёки!

Божий одуванчик или кошкин дом

Художница-анималист, член Академии художеств Евгения Павловна жила и работала в столице. Достигнув пенсионного возраста, она перебралась на свою дачу в пригород. У Евгении Павловны был скромный бревенчатый жилой домик, стоявший в заросшем всевозможными кустарниками, одичавшем саду.
Пожилая художница была маленькой тщедушной женщиной с копной белоснежно-седых волос, лёгкие пряди которых, похожие на парашютики одуванчиков, виднелись из-под неизменного чёрного берета с длинным хвостиком на макушке — обязательного атрибута всех художников. Берет украшал голову Евгении Павловны в любое время года, как и висящий на ней, словно на вешалке, чёрный тёплый плащ, не снимавшийся ни в жару, ни в холод.

Голос Евгении Павловны был тихим, ласковым, словно шелест маленьких листьев берёзы на ветру. С людьми она говорила крайне редко, но всегда приветливо здоровалась с открытой, светлой, искренней улыбкой.
Родных у Евгении Павловны не было, во всяком случае их никто и никогда не видел. Задушевными собеседниками художницы были привезённые с собой натурщики: три кота и две кошки, охотно позирующие ей, а иногда соседские дети, любовавшиеся на них.

Благодаря не совсем обычной внешности окружающие называли Евгению Павловну «божьим одуванчиком», так она была похожа на это хрупкое воздушное растение в пору заката жизненного цикла. Называли ласково, без издёвки и двусмысленностей.
Старую художницу здесь любили, несмотря на её странности. Все понимали, что люди искусства, наделенные свыше талантом, — личности неординарные, смотрящие на мир несколько иначе.

Соседи неоднократно предлагали ей свою безвозмездную помощь в приведении в порядок заросшего сада, но она вежливо отказывалась:
— Благодарю, дорогие, мне жаль, но, пожалуйста, извините, я вынуждена отказаться и оставить всё как есть. Это именно то, что мне нужно.
Художница писала картины в своём заросшем саду, улыбаясь, уговаривала и рассаживала своих пушистых натурщиков. Она была счастлива в своём маленьком добром мирке, построенном на любви ко всему живому.

***
Каждое утро в любую погоду художница с двумя бидонами и сумкой отправлялась в магазин на соседней улице, чтобы купить своим маленьким друзьям разливного молока, хлеба, творога и мелкой рыбёшки. Медленно, с остановками возвращаясь из магазина, художница по пути угощала попадавшихся хозяйских котов и тихонечко о чём-то с ними беседовала.
Хозяйские коты поднимали на неё свои толстые, заспанные на солнышке морды и долго удивлённо смотрели, но от угощения бессовестно не отказывались.

Иногда художница возвращалась домой не одна, а с бездомным котёнком или взрослыми котами, кошками на руках, которых лечила, откармливала и оставляла жить у себя. Так как брошенных животных было немало, кошачья семья Евгении Павловны пополнялась очень быстро.
Вскоре коты, кошки и котята были повсюду. Никто точно не знал их количества, только сама хозяйка. У каждого было своё имя, своя история, которую хозяйка помнила со всеми подробностями.
Они спали или позировали хозяйке в доме, устраивали весёлую возню на крошечной веранде, играли, бегали и прыгали в саду, ждали у калитки хозяйку с водой из колодца, который стоял прямо у их забора. Самым удивительным было то, что за забор никто из питомцев художницы никогда не выходил, они любили только свою хозяйку и дом.

Вся пенсия и деньги, вырученные от продажи картин и написания статей, уходили на питание и лечение многочисленных пушистых питомцев. Евгения Павловна готова была работать день и ночь, лишь бы они, ставшие её семьёй, ни в чём не нуждались.
Друзья, доверившиеся ей всей своей бесхитростной душой после пережитых скитаний и лишений, радовали её сердце каждый день, даруя новые жизненные силы. Они спасали женщину от безнадёжного старческого одиночества, которое способно убить человека, вволю наигравшись его мучениями и страхами.

Хозяйка относилась одинаково ко всем своим многочисленным питомцам, но всё же была у неё одна любимица — её самая первая, теперь уже пожилая, необыкновенно умная белая кошка Маруся. Она нашла её маленьким, едва успевшим открыть глазки котёнком, выкинутым на холодный тротуар и каким-то чудом не затоптанным прохожими.
Евгения Павловна смогла выходить малышку, которая со временем превратилась в белую красавицу, с лёгкостью навсегда покорившую сердце художницы. Они жили вдвоём, деля горести и радости.

***
Осенью, когда начались первые заморозки, ночью, наверное, в последний раз, Маруся окотилась, произведя на свет четырёх беспомощных крошек. А буквально через несколько дней, поздней ночью, Евгения Павловна проснулась от дикого рёва и боли в руке.
Взъерошенная Маруся больно царапала её руку и кричала прямо ей в лицо, издавая оглушительные гортанные звуки. Кошки кричали и метались по постелям, окнам, у двери. В доме было полно дыма, со стороны кухни мелькали красные отблески пламени.

Пожар! Она вскочила и бросилась к двери, распахнув её настежь. Пламя, обрадовавшись, загудело. Кошки ринулись на веранду к входной двери. Грудь пожилой женщины разрывал кашель, от дыма закружилась голова.
Евгения Павловна, схватив с вешалки плащ и сумочку, еле добралась до двери на веранде, которую окружили ревущие питомцы. Она с трудом открыла её и выбралась на улицу с толпой кошек.
Не зная, что делать, она стояла и смотрела, как горит её дом. Соседи позвонили в пожарную службу. Подбежавшие с вёдрами воды полусонные люди начали обливать дом, по цепочке передавая вёдра с водой из колодца.

И вдруг женщину пронзило. Маруся! Там осталась её Маруся! Маруся с котятами! Они там!
— Маруся! Маруся!!!
Никто из соседей не успел ничего понять, только увидели, как их «божий одуванчик» неожиданно бросилась к двери и её тщедушная фигурка, закутанная в неизменный плащ, скрылась в горящем доме.
Люди в ужасе закричали:
— Куда??? Сгоришь! Назад, назад!!!
Сосед из дома напротив, чертыхнувшись, схватил у кого-то шапку, быстро вылил на себя ведро воды и тут же скрылся в густом чёрно-багряном дыму, повалившем из дверного проёма.

Приехали пожарные машины с оглушительно воющими сиренами, толпа кричала им, что в доме люди. И в этот момент из горящего дома на крыльцо, тяжело ступая, вышел сосед. Он нёс на руках Евгению Павловну, которая обожжёнными руками намертво вцепилась в коробку с пищащими котятами. Её волосы были опалены, она не была больше похожа на одуванчик.
Вслед за ними выскользнула кошка, от которой во все стороны разлетались яркие искры. Маруся не убежала, как её напуганные собратья, а облитая водой, громко мяукая, крутилась возле хозяйки с коробкой.

Пожарные принялись за дело. Моментально приехала «скорая». Евгения Павловна была в шоке, еле удалось разжать ей руки и забрать коробку. Она лежала, запрокинув голову, с широко открытыми глазами и звала Марусю. Её увезли. Кошку с котятами забрала жена соседа, спасшего художницу.

***
Свет не без добрых людей. Утром приходили женщины, плакали и потихоньку разбирали по домам греющихся от тепла пожарища осиротевших голодных кошек, котят-подростков и котов, испуганно жавшихся друг к другу. Ближайшие соседи ходили в больницу, носили передачи, поддерживали своего «божьего одуванчика» — одинокую женщину, оказавшуюся такой храброй и стойкой.
Узнав, что с питомцами всё в порядке, Евгения Павловна, собрав все оставшиеся силы, быстро пошла на поправку.
А в это время соседи, сговорившись, под руководством уличного комитета, сходили на приём в горсовет. В помощь погорельцам были выписаны некоторые стройматериалы и выделено двое рабочих из Стройтреста для ремонта дома. Работа закипела. Соседи помогали, чем могли, несли всё: тачку кирпича, рубероид, песок, краску, остатки линолеума, лишнюю мебель.

Всё держалось в секрете. Наступил торжественный день. Евгения Павловна приехала из больницы на такси и не поверила своим глазам. Всё было в порядке! Пахло свежим деревом, краской и даже пирогами. В доме на самодельном половичке под присмотром Маруси играли подросшие котята.
Начали приносить назад питомцев выздоровевшей хозяйке. Хозяйка плакала и целовала каждого из них. Некоторые люди просили оставить им полюбившегося пушистого гостя на постоянное местожительство.
Принесли уличные столы и дружно пили из большого самовара чай с пирогами и вареньем. Оказывается, Евгения Павловна со своими питомцами были не одни на белом свете. У них были друзья, протянувшие руку помощи в трудную минуту.
Жизнь продолжалась...

Автор: Наталия С.

МУРКА. МИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ИЗ ЖИЗНИ

Это случилось в середине 70-х годов.

Холодным зимним вечером Вадим Николаевич шёл с работы. Зайдя в подъезд и попав наконец в тепло, вздохнул с облегчением – добрался! На улице начинался настоящий буран. Поднявшись на свой этаж, застыл в удивлении: прямо перед дверью в его квартиру сидела... кошка. Чёрно-белая, пушистая, с умными зелёными глазами. Увидев Вадима Николаевича, кошка приветственно мяукнула и встала. Касаясь носом двери, она всем своим видом показывала, что намерена попасть в квартиру. Мужчина изумился настырности пушистой гостьи, потом вспомнил о непогоде во дворе, достал ключи и открыл дверь:

Ну что же... заходи!

Кошка не медлила ни секунды и тут же прошмыгнула в теплую квартиру. Войдя, всё обнюхала и по-хозяйски разлеглась на мягком диване. Жены с дочкой ещё не было. Обычно супруга Вадима Николаевича – Жанна – по дороге с работы заходила за Милой в садик. Мужчина забеспокоился, он был уверен, что его родные давно уже дома. Но тут услышал, как дверь открылась, и в комнату влетела девочка лет пяти.

- Мила! А кто разуваться будет? – послышался голос мамы.

Но Мила уже увидела пушистое чёрно-белое чудо и заверещала от восторга. Сбрасывая на ходу валенки и пальтишко, девочка запрыгнула на диван и принялась гладить зеленоглазую красавицу. Кошка довольно замурлыкала.

- А как её зовут? – спросила девчушка папу.

- Раз мурлычет – значит, Мурка! – сказал он.

Так незваная пушистая гостья стала на несколько лет настоящим членом семьи Семёновых. Возможно, даже главным её членом и лучшим другом Милы. Мурка согревала девочку холодными зимними ночами, слизывала её слёзы, когда та плакала, находилась рядом, если она болела. Впрочем, кошку любили все. Вадим Николаевич у себя на работе рассказывал, что умнее существа в жизни не видел. Жанна, смеясь, говорила подругам, что спокойно может оставить Милу одну дома на Мурку и не волноваться.

А какие у зеленоглазой пушистой красавицы были котята! На них в буквальном смысле стояла очередь. Мила даже запись вела, так же как раньше составляли списки желающих приобрести, к примеру, дефицитный финский гарнитур. Все соседи были в курсе, чья это кошка, и даже называли Муркой Семёновой, по фамилии её хозяев. Хотя, когда речь идёт о кошках, ещё неизвестно, кто чей хозяин. Есть чудесный анекдот, характеризующий этих милых пушистиков.

Беседуют Кошка и Собака. Завели речь о Человеке. Собака рассуждает:

- Человек меня кормит и поит, ухаживает за мной. Значит – Он мой Бог!
Кошка отвечает:

- Человек меня кормит и поит, ухаживает за мной. Значит... – Я его Бог!

Так прошло три счастливых, наполненных событиями, года.

Однажды зима выдалась особенно суровая. Рассказывали, что даже не выдерживали и лопались батареи. В квартире было настолько холодно, что Семёновы спали одетыми под ворохом одеял и с резиновыми грелками. Однажды мама встала ночью, чтобы сделать Миле свежегорячую грелку. Была сонной и, как-то так случилось, что вода закипела, погасила огонь, а мама не заметила. Она вылила старую воду, наполнила грелку новой и пошла в кровать. Семья крепко спала. Запах газа первой учуяла Мурка. Она начала мяукать, сначала тихо, потом громко и истошно... Но Семёновы не просыпались. Кошка стала стаскивать зубами с папы одеяло – знала, кого надо будить первым! Но он... спал уже слишком крепко.

Позже сосед Семёновых Дима рассказывал, что ему не спалось и он услышал дикий кошачий ор (по-другому сложно назвать звуки, издаваемые Муркой). Дима почувствовал сильный неприятный запах, сразу вызвал газовую службу и «Скорую» (приехали быстро!). Хорошо, у него были ключи от квартиры крепко спящей семьи (если помните, в советское время это было нормой – на всякий случай давать ключи кому-нибудь из соседей). Маму с папой врачи сразу привели в чувство, а вот Мила оказалась в реанимации... Три дня в доме все переживали, а старушки молились...

К счастью, всё закончилось хорошо. Мила пришла в себя и первым делом спросила о Мурке. Она сказала, что им надо попрощаться. Тогда родители ничего не поняли. Когда девочку выписали, она попросила остаться с кошкой наедине. Они долго сидели вдвоём обнявшись... Потом Мурка пошла в прихожую, Мила открыла ей дверь. Кошка последний раз оглянулась и стала спускаться вниз. Больше Мурку никто не видел...

Много лет спустя, когда уже можно было рассказывать о странных видениях и загадочных случаях, не боясь, что тебя сочтут сумасшедшей, взрослая Мила поведала о том, чему была свидетелем, находясь в коме.

Сначала она долго неслась по тоннелю. Затем попала в некое помещение, где люди стояли в очереди. Вдруг открылась одна из множества дверей, оттуда брызнул яркий свет, и кто-то вышел. Мила с изумлением узнала... свою умершую бабушку. Та сказала, что это она прислала ей кошку, потому что знала – будет беда. А теперь Мурка должна уйти, так как выполнила своё предназначение.

Вот такая история. Стоит ещё упомянуть, что, когда Мила училась в десятом классе, подружка рассказала ей похожий случай. Там кошка не дала малышу выпасть из окна. Может, это была её Мурка?!

Рассказ написан на основе реальной истории.

Люди!!!!
Сейчас искала тут рассказ, чтобы прочесть мужу...
И поняла, что это ПЫТКА искать прокручивая и прокручивая!.. нереально долго и трудно найти искомое.
Может быть придумать что-то. Например: прятать длинные рассказы под спойлер, оставляя лишь Заголовок?
...
Или иные меры предпринять? Давайте подумаем.
Плиииз.

Рит, я согласна, я когда то длинные рассказы убирала под спойлер. Потом смотрю все так выкладывают и перестала.
Давайте прятать, только название оставлять.

Давайте прятать, только название оставлять.

Было бы ОЧЕНЬ здорово!
Пожалуйста, девочки- мальчики. Хочется иногда перечитать, но искать...
Скроллируешь эти страницы – можно часы потратить.
Ну, если не трудно, конечно.
Так-то вы не обязаны нам идти навстречу...
Но буду мечтать.

Скроллируешь

что делаешь?

что делаешь?

, чего, чего, листаешь! (по русски) иль прокручиваешь. Я тоже частенько кручу, кручу чтоб перечитать.

Светлана777, Светлана, не, ну ты то

прокручиваешь

или крутишь, а там выражаются не цензурно

выражаются не цензурно

Да, я такая! сленг сплошной, старушка-веселушка!



Как-то так...
Дело в том, что эНтот самый английский ещё и «компьютерный» язык, поэтому так много компьютерного сленга вошло в нашу речь...

Дело в тот, что эНтот самый английский ещё и «компьютерный» язык, поэтому так много компьютерного сленга вошло в нашу речь...

ну тут не все умные, некоторые просто красивые

,, Грязная,, кошка

К Полине подошла грязная кошка... Хотя, как кошка может быть грязной? Такое даже представить себе очень сложно. От нечего делать Поля стала ее разглядывать. Свалявшаяся шерсть на когда-то шикарном хвосте, сухие корочки возле глаз, слегка запыленная шерстка.
Кошка по сути не была грязной, она просто казалась такой... Покачивая хвостом, она вышагивала между Полиных ног, периодически выгибая спину. Хвост и ее бока легонько касались ног, и это было совсем не противно.

— Ты, наверное, хочешь есть? — глупо спрашивать у того, кто не может ответить.
Но кошка ответила – немигающим взглядом, взмахом хвоста. Жалостливое презрение, разочарование – этим всем ей ответила кошка. Почему же все думают, что ей нужна только еда? Она подошла по другой причине, совсем по другой. «Грязная» кошка хотела помочь...
Женская боль передалась кошке и ее подбросило с места, она шла на эту боль, физически ощущая, как самой становится плохо. Кошка отсканировала женщину спиной, хвостом и поняла, что сможет помочь, что в ее силах облегчить страдания.

Душевную боль она убирать умела – кошка брала ее на себя. Правда, потом сильно болела. Кошке приходилось долго отлеживаться, прислушиваясь к шепоту блох, выгрызающих из нее ядовитую кровь, отравленную человеческими страданиями. Она терпела, а потом расчесывала укусы почти до болячек – такова была ее плата за сочувствие к людям.

Кошка позвала женщину за собой, и Поля шагнула в тенистый «шатер» парка. Кошка привела ее к камню, большому камню, вросшему в землю. Никто не знал, что он лежит тут, глубоко погрузив свои бока в твердую почву. Вокруг разрастался кустарник, своими ветками
загораживающий это укромное место.
Поля присела на камень, а кошка, встав на задние лапки, поставила передние ей на колени. Поля заговорила, она вываливала на кошку все свои обиды и разочарования, несбывшиеся надежды и разбитую жизнь.

Кошка слушала и незаметно придвигалась всё ближе. Поля и не заметила, как уже держала кошку в руках и, рыдая, прятала лицо на ее худенькой спинке, затерявшейся в густой пыльной шерсти.
Кошка пахла... дорогой, ветром, свежей травой и цветущей сиренью. «Грязная» кошка податливым телом дарила Полине то, чего ей в последние дни не хватало – чувство, что она не одна, что ее понимают.
Ее слёзы впитывались в кошачий ворс, а Полина никак не могла остановиться. Ей было невыносимо больно от предательства самых близких людей – родителей, брата и мужа. Полина сжимала кошку, почти физически причиняя ей боль и отдавая свою, наконец нашедшую выход.

Поля очнулась – два часа пролетели мгновением... Притихшая кошка решительно вылезла из цепких объятий и сидела напротив, изучающе и внимательно наблюдая за женщиной.
А та дышала глубоко и чувствовала, что ее отпустило. Стало легче и намного светлее. Ее горе уже не казалось таким ужасным и Поля, смахнув травинки с коленей, поднялась и ушла.
С каждым шагом она успокаивалась всё больше – сознание вдруг перевернулось и ей стало немного стыдно, ведь если подумать, ее родные были даже в чём-то правы. Только дома она вспомнила об оставленной в парке кошке.

Полина бежала, она вернулась в парк, но никак не могла найти камень. Похожих кустарников было много, но их заросли ничего не скрывали от людских глаз. Ну почему она сразу не забрала «грязную» кошку, очистившую ее от всего плохого? Поля ругала себя последними словами, возвращаясь домой.
Теперь Полина приходит в парк снова и снова, ей нужна эта кошка, но шанс забрать ее себе у нее был только один, который она упустила. Она ищет ее глазами на улице, продолжает искать вросший камень. Полина не теряет надежды, но второго шанса у нее уже больше не будет.

2.
Кошка видела, как Полина искала ее. Она несколько раз пробегала совсем рядом с камнем, который был скрыт от людских глаз кустами, возле которого продолжала лежать кошка. Она лежала на боку, вытянув лапы, прижимаясь к прохладной траве, – так ей было немного легче.
Кошка хотела выйти к женщине, но сил совсем не было. Кошка получила от Полины столько негатива, столько душевной боли, что они забрали всю ее скудную энергию.

Она решила остаться здесь на ночь. Ночь обещала быть теплой и не было смысла искать убежище с крышей. Блохи – одновременно враги и спасители, они вытягивали из кошки всё, что еще оставалось в ней: силы, здоровье и всю ту гадость, которую на нее «выливали люди.
Насытившись, они выпадали из шерсти и больше не возвращались... На смену им вырастали новые. Кошка отлеживалась больше двух суток, она слизывала росу и жевала траву, постепенно приходя в норму.

Искусанное тело нестерпимо чесалось, но кошка старательно терпела. Она уже знала, что если начнет терзать свою кожу, то уже не сможет остановиться, а расчесы от длинных когтей будут болеть еще хуже, еще мучительней.
Она позволила себе лишь умыться, начиная с хвоста и заканчивая ушами, натирая их тщательно своей лапкой. Она была чистой, но как и прежде, как любая бродяжка производила впечатление замарашки. Она так и осталась «грязной» уличной кошкой.

Кошка вернулась в город, ей необходимо было поесть... Лапы с трудом несли ее к магазину, где девчонки всегда что-нибудь ей выносили. Путь туда был недалек и кошка особо не торопилась. Она брела мимо детской площадки, но детское горе ее вдруг остановило.
Мальчик, маленький обиженный ребенок, получивший подзатыльник от матери. Ему было невыносимо горько – он нечаянно раздавил собственные очки, а мама так сильно разозлилась... Вместо того, чтобы взять сына за руку и отвести домой, она наказала его и заставила идти без своей помощи.
У него не фокусировался взгляд, все вокруг расплывалось и, запнувшись, он упал на четвереньки, сдирая на ладонях кожу и глубоко дыша раскрытым ртом. С трудом удерживая в себе рыдания. Мать так и не подошла, только поучительно сказала:
— В следующий раз будешь аккуратней. Теперь понял, что очки нужно беречь?

Кошка... Она бросилась к мальчику, чтобы утешить, взять его боль на себя, но подойти ей так и не дали. Мать встала у нее на пути и замахала сумкой.
— Брысь! Пошла вон отсюда!
Кошка остановилась и пошла дальше. Ну и пусть, так даже лучше, она еще полностью не восстановилась. Мальчик, с трудом поднявшись и вытирая о себя пыльные руки, провожал взглядом темное пятно. Одна лишь кошка проявила к нему участие. Мать, дернув сына за капюшон курточки, заставила его идти дальше.

Магазин был закрыт на ревизию... Кошка легла возле заднего входа, она была готова ждать – рано или поздно девчата выйдут покурить и тогда ее обязательно накормят, еще ни разу ей тут не отказали.
— Киса, ты любишь сыр, вернее, творог?
Рядом с кошкой оказалась открытая баночка с творожным сыром. От него остро пахло химическими специями, но зато баночка была полной, а ее содержимое — свежим.
Прохожая не пожалела для кошки открыть целую упаковку. Женщина стояла и смотрела, как ест кошка – почему-то это доставляло ей удовольствие. Кошка ела красиво...
«Сыр» она не доела, его было много.
— Ну и ладно, останется тебе на ужин, — зашуршав пакетами, «кормилица» пошла своей дорогой.

Кошка смотрела ей вслед – от женщины исходило спокойствие, было немного тревоги и она не требовала кошкиной помощи. Но какая-то сила заставила кошку подняться и, крадучись, отправиться следом. Женщина обернулась:
— Хочешь со мной? Ты вроде наелась... Ну пойдем, будем болтать по дороге.
Кошка следовала за ней, пристально разглядывая. Ей вдруг показалось, что теперь ее жизнь начинает меняться. Приподняв хвост, пружинистой рысью кошка стала догонять незнакомку.

3.
Кошка долго стояла у подъезда, не решаясь зайти. Вытянув шею, она ловила исходящие оттуда запахи: подкисших корочек арбуза, табака и едва уловимый запах мочи. Она никогда не входила в человеческое жилье и эта неизвестность ее пугала.
— Вот ворона! — женщина подхватила одной рукой кошку под живот и занесла сначала в подъезд, а затем — и в квартиру.
Тикали часы, гудел холодильник, слегка потрескивал под ногами старый паркет – квартира жила своей, неведомой кошке жизнью. Но тут было спокойно и, совершенно не чувствуя страх, кошка решилась пройти дальше.

Ее мыли, поворачивая из стороны в сторону, сокрушающе поцокивая языком и с осторожностью омывая воспаленную кожу. В ее холку втирали капли и блохи в панике заскакали по ней. Кошка зарычала – они были нужны ей, без них она заболеет! Но женщина не понимала и продолжала свою обработку.
Удивительно, но оказалось, что жить можно с удобствами! Кошку устраивало всё, ну разве что только лоток, кошку очень раздражала решетка. Правда, стоило лишь намекнуть и решетку убрали. Теперь ничто уже не омрачало новое существование «грязной» кошки.
Но теперь она уже не выглядела грязной: шерсть залоснилась и заблестела, шерстинка плотно прилегала к шерстинке, кожа успокоилась и мокнущие ранки потихоньку начали зарастать. Но кошка все равно боялась, боялась только одного — теперь она может не выжить, если вдруг возьмет чужие страдания на себя.

Ее опасения оправдались. Лиля пришла домой вся в слезах – в повышении ей отказали, взяв сразу на высокую должность дочку начальника. Она шла домой, не разбирая дороги, подвернула ногу и до кучи еще и велосипедист... Парень, едва не наскочив на нее, виноватый сам, грубо обозвал Лилю «старой вешалкой», и она окончательно сникла.
Даже выговориться было некому, вот разве что кошка, ее черная Рони. А кошка, уже издалека почувствовав плохое, заметалась — она захотела спрятаться... Рони испугалась, она не могла брать теперь душевную боль на себя — ни единой блохи у нее не осталось.

Она лежала, забившись в самый дальний уголок под диваном. Лиля тихо сидела на кухне, не издавая ни звука, и Рони не выдержала, ее отзывчивое сердечко рвалось на помощь к хозяйке.
Забыв про себя, она вышла наружу, приблизилась к Лиле и ее передние лапы легли на плотно сжатые колени.
— Девочка моя, ты пришла меня пожалеть?
Кошка придвигалась все ближе и вскоре оказалась прижатой к мокрой щеке. Лиля начала было жаловаться: на несправедливый мир, на хамство, на неустроенную личную жизнь. А потом, вдруг замерев на полуслове, продолжила:
— Оказывается, я — эгоистка... Жалуюсь из-за всякой ерунды, а тебя еще не разу не удосужилась пожалеть. Сколько ты вынесла там на улице: ела всякую гадость, спала на земле и всю жизнь тебя грызли блохи! Да мои страдания и яйца выеденного не стоят по сравнению с тем, что пришлось тебе пережить.

Рони не понимала, что происходит – в нее только стала перетекать чужая боль, как ее забрали обратно. Только вместе с чужо, с нее пластами стала слезать и своя собственная. Настолько привычная, что Рони привыкла с ней жить. Ей, обычной уличной кошке, разве позволено роптать на свою жизнь, похожую на существование.
Кошке вдруг стало очень легко, она уже не мурчала – она издавала хрипящие звуки и когти из расслабленных лап впивались в Лилины запястья все глубже и глубже. Когти впивались медленно и нежно, при всей своей силе не оставляя после себя следов.

Они сидели так долго, жалея друг друга. В густом воздухе они обменивались обидами, страданиями, душевной болью. В этом обмене вся негативная смесь вдруг потеряла значение, она растворилась и где-то пропала, не оставив следа, не задержавшись ни в кошке, ни в Лиле.
Кошка очнулась первой, к ее удивлению, ей не было плохо. Наоборот, Рони стало намного легче. Впервые в жизни ее пожалели – пожалели искренне, с добротой, как жалела она когда-то.
Не воспользовались ею, как бумажным платочком, который, высморкавшись, тут же выкидывают и о котором больше не вспоминают. Оказывается, нужно не просто брать чужую боль на себя, ею нужно делиться и тогда уже ничто не сможет отравить твою кровь и оставить тяжесть на сердце.

Только так трудно найти на свете того, с кем можно всем поделиться. Того, кто, вываливая на тебя свои проблемы, будет готов навечно забрать твои. Кошка, высвободившись из объятий, вдруг побежала играть. Такой прилив сил у нее случился впервые!

Автор: Cebepinka

Утро принесло Остапу разочарование и горюшко. У него закончилась еда. Этот кот с детства привык есть сухой корм замешанный с мясной консервой. И вот консерва отсутствовала. Ося мрачно посмотрел в миску с сухим кормом и начал орать.

Просто. В космос. Если не знать причину, можно подумать, что животное оплакивает брата погибшего в неравном бою с волкодавом. Плачь Ярославны. Песнь о Нибелунгах. Сага о Форсайтах.

Ося орал и орал. Не помогло заклинание : «Заткнись плюшевый пидор» и даже ловко брошенный тапок.
На заклинание Остап прикидывался не понимающим русский язык, а от тапка ловко уворачивался не прекращай выть.
Естественно весь этот ор сопровождался падениями, имитацией смерти, хрипами и конвульсивным битьем головой об пол.
- Да дай ты ему что нибудь! Он сейчас разбудит детей.

Да. Сдалась супруга моя, дочь сердобольного Маирбека Маилютовича.
Будем откровенны. Ося остаётся без спец корма не первый раз. И прекрасной заменой может стать кура, рыба, ветчина или сосиска.
Но тут оказалось, что ничего такого в холодильнике нет. Это неудивительно. В отличии от Остапа, трое детей не орут когда хотят есть. Просто открывают холодильник и...

- Ося. У тебя проблема.
Почуяв неладное кот выгнулся, упал на спину и захрипел, одним глазом наблюдая за мной.
Я судорожно проверял запасы. На полке обнаружилась маленькая баночка с дивным паштетом из тунца. По консистенции он похож на корм мохнатого подонка. И хотя я рассчитывал заточить паштет сам, пришлось делиться.
Ося жрал молча и сосредоточенно. Иногда одобрительно урчал. Иногда делал паузу. Победоносно смотрел на меня. Снова жрал. Потом бодро начал скакать по кухне и ускакал в сторону ванны.
- Ты смотри как радостно поскакал! Чем ты его накормил?
- Паштет из тунца. Ещё бы он радостно не скакал. Знаешь сколько стоит эта маленькая баночка?!
- Ты думаешь он узнал цену и у него поднялась самооценка?!

В этот момент раздался победный рык из района лотка.
Именно такие звуки издаёт покакавший высокооплачиваемый домашний питомец с повышенной самооценкой

.

© Сослан Плиев

Дорогая жена!

Пишу тебе это письмо, чтобы сообщить, что я тебя покидаю навсегда. Я был хорошим мужчиной и любящим мужем семь лет, и ничего не получил взамен...

Последние две недели были особенно ужасны. Последней соломинкой стал звонок твоего босса, который сообщил, что ты уволилась с работы. На прошлой неделе ты пришла домой и даже не заметила, что я сделал новую стрижку, приготовил твоё любимое блюдо на ужин и даже надел новенькие шёлковые трусы. Ты поела за две минуты, пересмотрела все свои мыльные оперы и сразу отправилась спать. Я давно не слышал, чтобы ты говорила, что любишь меня; ты не хочешь заниматься чем-нибудь, что объединяет мужа и жену. Или ты встречаешься с кем-то ещё, или ты меня разлюбила. Что бы то ни было, я ухожу.

Твой БЫВШИЙ МУЖ

P.S. И даже не пытайся меня найти. Мы с твоей сестрой переехали в Западную Вирджинию навсегда! Счастливо оставаться.
_______________________________________

Дорогой бывший муж!

Давно меня ничто так не радовало, как твоё письмо. Действительно, мы женаты семь лет, хотя до хорошего мужчины тебе ой как далеко. Я смотрю мыльные оперы, чтобы заглушить твоё постоянное нытьё. Впрочем, последнее время и это не помогает. Я ЗАМЕТИЛА твою новую стрижку на прошлой неделе, но всё что я хотела сказать — это «Ты выглядишь совсем как баба!» Поскольку мама учила меня говорить только хорошее или промолчать, я предпочла второе. А когда ты приготовил моё любимое блюдо, ты, наверное, перепутал меня с моей сестрой, потому что я уже семь лет не ем свинину.
Кстати, о новых шёлковых трусах: я отвернулась потому, что на них ещё оставался ценник на $49.99; возможно, просто так совпало, что тем утром моя сестра заняла у меня 50 баксов. Тем не менее, я всё ещё любила тебя, и думала, что мы сможем ужиться. Поэтому, когда я выиграла в лотерею 10 миллионов долларов, я бросила работу и купила два билета до Ямайки. Но придя домой, я обнаружила, что ты уехал. Ну что ж, наверное, ничто не случается просто так.
Надеюсь, что ты будешь счастлив в новой жизни. Мой юрист сказал, что благодаря твоему письму, ты не сможешь вытянуть из меня ни копейки. Так что удачи!

Твоя бывшая жена, богатая и свободная!

P.S. Не знаю, говорила ли я тебе это когда-нибудь, но моя сестра Карла при рождении была Карлом...
Хорошего дня!

Бытовой сюрреализм от художницы Хельги Стенцель (Helga Stentzel).

Она окончила университет Сент-Мартинс, долго работала креативным директором в рекламной индустрии, а сейчас ведет свой популярный блог и занимается творчеством, одно из направлений которого — придуманный ею жанр бытового сюрреализма. Следуя этой концепции, Хельга создает свои творения из банальных повседневных предметов, оживляя мир вещей.

Силявка, Лена, классно как белье развешано. Люди даже в этом видят искусство.
Только хотела предложить рассказы выкладывать не полностью под спойлер, а хотя бы первый абзац оставлять, а ты и сама догадалась. Так лучше будет, чем одно только название.

Утро принесло Остапу разочарование

«Остапа понесло...»(с)
 

Следы на асфальте

Кот встал на задние лапы и просительно махнул девушке, смотревшей из окна машины на лес. Ободранные, худые бока и взгляд, совершенно безнадёжный и полный обречённости...

На трассе, где поворот, и дорога сужается, становясь двумя узкими полосками, лес подходит особенно близко, метров пять так, не больше... Там всегда пробки. Всегда затор из машин, стоящих в очереди.

Вот там, видимо, его и выбросили. Там он и сидел. Нет, он никого уже не ждал. Да и кого ждать? Раз выбросили, то никто уже не приедет забрать. Никто не протянет руки и радостно не вскрикнет. Не прижмёт. И не погладит...

Большой, серый, худой кот сидел прямо на краю дороги. Именно там, где кромка асфальта обрывается. Метр земли за ним, а потом небольшой ров. Меньше метра. Куда и скатывался весь мусор. А там ещё метра четыре и кустарники, деревья. Лес...

Левый глаз кота был закрыт. То ли, потерял в драке, то ли просто опухло веко. Кто знает. И кому есть дело до этого кота и его глаза? Но кот был умный. Он научился попрошайничать. Становился на задние лапы и передними махал в воздухе. Просительно.

И подавали. От щедрот своих. Кто котлетку кинет. Кто рыбку. Кто кусочек курочки. Вот, прямо напротив него и оказалась старенькая «субару» с семьёй. Папа, мама и дочка, первокурсница. Все жили в городе, находящемся совсем рядом. Буквально, в получасе езды по центральной трассе.

Кот встал на задние лапы и просительно махнул девушке, смотревшей из окна на лес. И она увидела его. Увидела заплывший глаз. Ободранные, худые бока и взгляд...

Взгляд, совершенно безнадёжный и полный обречённости.

- Мама... Мама! – воскликнула девушка, – Смотри на беднягу. Он ведь пропадёт здесь... Пожалуйста, давайте возьмём его. Он ведь совсем никому не нужен.
- Ещё чего не хватало, – рассердилась мама, – тебе учиться надо, а не за котом больным ухаживать. И не думай даже!
- Что там такое? – спросил папа, сидевший за рулём. – Какой еще кот?
- Никакой. Не обращай внимания, – ответила мама. – Самый себе обычный кот. Нечего ей от учёбы отвлекаться. И тем более, нам уже и ехать надо. Жми, давай, быстрее на газ. Смотри, вон, небо хмурится. А нам ещё полчаса ехать. Успеть бы до дождя.

И папа нажал на газ. Машина рванула с места и вместе со всеми пролетела поворот и кота.

Кота, сидевшего там. И так и тянувшего левую лапу к открытому окну.

Они приехали домой вовремя. Очень вовремя. Потому что за окном разыгралась гроза. С громом, молниями и проливным дождём. Там, за окном...

А здесь, в доме, было так уютно, спокойно, тепло и тихо. Хотя...

Нет, не тихо.

Дочка всё никак не могла успокоиться. Перед её глазами стоял на задних лапах худой, серый кот с заплывшим глазом, и передними лапами просил есть, а машины...

Ехали мимо. И он так и стоял один. Совсем один.

Она вышла к столу, где папа и мама обедали:

- Мне нужны ключи от машины, – сказала дочь.
- Какие ключи, – спросила мама. – Ты что? Куда же ты ехать собралась в такой ливень?
- За ним, – ответила дочь. – За тем, мимо кого мы проехали.
У папы упала ложка в тарелку с супом.

- Мимо кого мы проехали? – спросил он. – Кого это мы оставили на дороге?
- Кота. Кота! Одноглазого. Он кушать просил, а у меня не было ничего. И никто ему ничего не дал. Он там так и остался. Один! На трассе. Совсем один! В этом ливне! А мы проехали мимо...
И дочка зарыдала. Папа посмотрел на маму:

- Ты что же не сказала мне, что кот был одноглазый и просил есть? – спросил он у неё. – Почему ты не сказала?
- Я во всём виновата? – ответила мама. – Я о дочери, между прочим, думала. О том, что ей отвлекаться нельзя от занятий.
- Каких занятий, – вдруг разволновался папа. – Что ты несёшь? Он же там умирать остался. Один! А я, получается, виноват, потому что мимо проехал! – закричал папа.
- Делайте, что хотите, – ответила мама. – Вы ненормальные! Никуда в такую грозу и ливень мы не поедем.
Но дочка уже одевалась. Встал и папа. Он громко бросил ложку на стол и пошел собираться.

- Куда? Куда тебя несёт? – кричала мама. – У тебя же сердце больное. Не смей ехать!
Но дочь и отец молча собрались и вышли из дома. Мама выскочила вслед за ними, крича что-то по дороге. Она на ходу натягивала курточку, морщась от холодных, злых и резких порывов ветра со струями дождя.

Маленькая, старая «субару» взвизгнула колёсами по лужам и, разбрызгивая хлопья дождя, рванула туда. Туда, к повороту. Дворники яростно елозили по стеклу, стараясь разогнать бесконечные потоки воды. А снаружи...

Снаружи гремело и полыхало небо. Казалось, маленькая машинка подскакивает от каждого раската. Они подъехали к повороту и дождь немного затих. Машин не было.

Небо было свинцово-серое. Мрачное и нахмуренное. Оно плакало. Оплакивая все наши грехи. Оно лило бесконечные слёзы, наполняя ров между дорогой и лесом водой.

Папа остановил машину на обочине и, не отвечая маме ни одним словом, вышел. Он не надел плащ. Плащ был бесполезен.

Осмотревшись, папа увидел в нескольких метрах от машины палку. Крепко обхватив ее ладонью правой руки, он осторожно начал спускаться по мокрому и скользкому склону.

Мама спросила дочку, куда он идёт, но та не знала ответа. Она напряжённо смотрела ему в спину. Папа был бывшим музыкантом. Трубачом. И его музыкальный слух выделил в бесконечном шуме дождя одну ноту. Диссонанс. Но этот диссонанс и был именно тем звуком, который был ему нужен.

Оттуда, из самого начала леса, из-под небольшой коряги... Да, именно оттуда доносился этот звук.

Папа поскользнулся. Он не удержался на ногах на скользком спуске с дороги вниз. Палка вылетела из его рук и он, скатившись по склону, плюхнулся прямо в ров, наполненный до краёв водой.

Мама и дочка вскрикнули и разом выскочили из машины. Они кричали и бегали по краю дороги. Несколько проезжавших мимо машин остановились. Люди вышли из них и, несмотря на дождь, стали вместе с мамой и дочкой связывать несколько верёвок, чтобы спуститься за упавшим папой. Но папа...

Он встал. У него в руках опять была палка. И он шел в сторону леса. По пояс в воде. Он явно хромал на левую ногу. Люди на дороге, которых становилось всё больше, громко кричали ему. Они узнали от мамы и дочки, что этот человек рискует жизнью из-за какого-то серого кота.

Они кричали. Они орали. Они размахивали руками. Они требовали, чтобы он вернулся назад. Но папа...

Он шел вперёд и вперёд. Слегка прихрамывая на левую ногу. Ему было наплевать на гром молнии и ливший с неба поток холодной воды. Он должен был дойти.

И он дошел. Он наклонился и, пошарив под колодой, поднял вверх что-то тёмное.

Вздох пронёсся по людям, собравшимся у края дороги.

И папа пошел назад. Он нёс в левой руке над головой кота, а правой опираясь на палку, осторожно нащупывал дно под водой, покрывшей всё от леса до дороги. Он прошел ров, который был наполнен водой, добиравшейся теперь ему до груди. И схватился, отпустив палку, за брошенный ему толстый канат. Его вытащили.

Люди, стоявшие на дороге под дождём, радовались. Они радовались спасшемуся человеку и спасённому коту. Мама и дочка целовали папу. Они не могли отойти от него, и дочка... Она взяла из его рук совершенно мокрого кота и прижала к себе.

А один водитель из большого дорогого джипа достал литровую бутылку выдержанного виски и сказал:

- Мужики. Я держал его для особого случая. И вот. Кажется, я его дождался! – он раздал всем одноразовые стаканчики и продолжил. – Мужики я вам всем налью, но...
Я прошу вас не пить. Потому как, хочу, чтобы вы все добрались домой живыми и здоровыми. Женщины ваши пусть выпьют, а вы просто чокнитесь с нашим ненормальным и вылейте на дорогу.
Потому как, такой поступок нельзя не отметить. Очень уж... – мужик помолчал и продолжил: – А ведь я так не поступил бы. Вот ведь, гадость какая!
Они стояли под проливным дождём, и виски в их одноразовых стаканчиках смешивалось с водой, лившейся с неба бесконечным потоком.

Мужики чокнулись и вылили всё виски на асфальт. И точно так же поступили и их жены. И только один человек выпил. Папа. Ведь мама тоже могла вести машину. И вскоре...

Вскоре старенькая «субару» летела по направлению к дому, а внутри сидела семья.

Папа на пассажирском месте. Левая нога уже почти не болела. Папа смотрел через лобовое стекло на блестящие молнии. Папа улыбался. Его развезло немножко после ледяного душа в канаве и ста грамм виски.

Дочка на заднем сидении прижимала к себе серого, спасённого кота. Она вытерла его полотенцем, и ему стало хорошо. Кот громко, на всю машину, замурлыкал.

- Ишь ты, громко как! – сказала мама, сидевшая за рулём.
- Это у него по сердцу трактор маленький ездит, – улыбнулась дочка.
- А папа-то у нас герой. Самый настоящий герой! – вдруг сказала мама.
- А я в этом и не сомневалась никогда, – ответила дочка.
И, дотянувшись, чмокнула папу в шею.

- Не сердитесь на меня, пожалуйста, – попросила мама, и папа с дочкой хором ответили:
- Не будем!
Маленькая «субару» уносилась к дому, разбрызгивая хлопья дождя. Внутри сидела счастливая семья и серый кот, который прижался к девушке. У него по сердцу ездил тарахтевший трактор. А снаружи...

Свинцовое небо плакало. Оно лило слёзы обо всех наших грехах. И гром гремел. А на асфальте расплывались следы от пролитого виски.

Ведь здесь спасли одну душу. Маленького, серого кота.

ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

Этюд «Идеальный Психолог»

-Добрый день.
-Неть.

-Доктор все понял, доктору ничего обьяснять не надо. Разрешите я вам помогу ножку из двери вынуть. Как вы ее открыли одним пинком! Прекрасно, прекрасно.
Ну-с приступим. Опять?
-ОПЯТЬ!
-Ну, ну не надо нервничать. Подышим вместе. Вот так полную грудочку воздуха набираем иии...
-ААААААААААААААТЬ!
-Очень хорошо, очень. Теперь еще раз, только не орем, а просто мееедленно выдыхаем.
-Аааааааа.
-Чудесно. Еще разик и зубиками на доктора не скрипим.
-А.
-Ну вот. Вот нам и полегче. Глазоньки не выпучиваем, а обратно потихоньку впучиваем. Все бесит?
-ВСЕ БЕСИТ.
-А как оно не будет бесить, когда осень! На работе одни дебилы! От сладкого толстеешь! И сериалы заразы так быстро кончаются! Так?
-Гы-гы. Тагь.
-Ну вот видите, доктор все понимает. А что у нас с шеей? Давно так ходим как куричка набок головочку? И ножки в другую сторону гнутся. И пучит, да? Это психосоматика, это доктор умеет чинить. Смотрите мне в глазки ии повторяйте:«Пошло оно все в...».

В дверь тихонько поскреблись.
-Я занят! – рявкнул психолог, ласково смотря на свое отражение в большом настенном зеркале. – Ну все, миленький, пора закругляться, у докторчика очередь, докторчик нарасхват.

© Зоя Арефьева

Нынче-то ребенок и школу прогулять не может по-человечески. А мы прежде регулярно прогуливали. И с большой пользой для личности.

В кино сбежим, в парк культуры или вообще на помойку. А то в универмаг – поглазеть, чего там опять не продают, – ничего. Весело! Все бегали. Не кучей, конечно – тоже не дураки. Старались придерживаться некоего графика.

А сейчас, как измученный знаниями ребенок прогуляет? Все ж фиксируется. Час прихода, час ухода. Во столько обедал супом и кашей (калорий столько-то), во столько попросился по нужде, во столько вернулся в класс повеселевший, во столько получил отметку. Родители все видят онлайн. Ну и где ему прогуливать, когда он как на ладони, и на воле его заметут, не успеет сказать гамбургеру «Ам!». В тихом коллекторе прогуливать? Смысл?

Нет, прошли те времена. Никаких уже поблажек. Несчастную двойку в тетрадке не потрешь. Тройку в пятерку не переправишь. Страницу из электронного дневника не выдрать. A мы рвали! По весне особенно. Даже круглые отличники! Солнце, первая зелень, воздух обалденный! А мы рвем! Из школы вышел – и рвешь. Директор в окно улыбается: «Опять рвут, пионеры, черти! Ну что ты с ними будешь делать...». Понимала!

Я на перемене всю школу успевал обежать пять раз. Четыре этажа, плюс актовый, спортивный зал и туалет. Один раз через стекло пробежал. Даже менять не потребовалось. Классная в дневник красным писала: «Бегает на перемене!», «Носится на перемене!!», «Летает на перемене!!!». Одобряла! А вы на перемене в классе сидите или возле толчетесь.

Меня дважды в зимнем лесу теряли с концами и лыжами. Нас регулярно для цвета лица в зимний лес вывозили. Красотаа!!! Физкультурник меня искал – сам потерялся. На третьи сутки вышел из лесу уже в соседней области – седой, лосиная нога на плече. Весной в лесу же кросс проходил. Красотаа!! Уже до четверти класса недосчитывались, включая освобожденных от физкультуры.

Сейчас держат детей взаперти. Выведут на физкультуру – всё. А мы и снег убирали, и каток заливали фирменно (чтоб ноги, руки проще ломать было, не учиться), мусор по весне граблили, красили, курили, окапывали. В столовой дежурили.

Ээ, да ты не знаешь, что такое лишняя порция киселя и капустного салата, и никаких занятий. Всего-то три раза собери за всей школой грязную посуду, три раза накрой на столы, подбери объедки, осколки, промокни пару ведер пролитого киселя – всё!! Курорт, я тебе говорю!
А педагоги какие были. Корифеи. Зубры! Трудовик с военруком одновременно один автомат разбирали, собирали. И оба укладывались в норматив! Один по разборке, другой по сборке. Эх, да чего уж теперь вспоминать...

(Алексей Болдырев)

Феденька

Деревнька наша, Березовка, стоит на берегу речки, что виляет меж зеленых полей и убегает куда-то вдаль. Деревню потому и назвали Березовка, что располагалась она средь берез. Куда ни глянь, везде березы! Красотища, одним словом!

 

Так вот, в деревне нашей жил паренек один – звали Феденька. Таких, как он, называют в народе блаженными.
Родился-то он нормальным, а когда ему было лет восемь, так он чуть не утонул...
Но успел его спасти тогда наш деревенский пастух, Степан, что гнал по травянистому берегу стадо в деревню. Вытащил он на берег мальчонку и откачал. Однако стал с того времени Феденька сам не в себе. Странный такой, вроде как, себе на уме и заикаться начал. Оно, понятное дело, испугался сильно воды-то – совсем ведь еще малец был. Да и, когда достал его Степан из реки, он уже не дышал. Одним словом, чудом жив остался, бедолага! Вот все это и повлияло на организм.

После этого воды он жуть, как боялся, в реку вообще не заходил. По берегу ходит, а так нет... ни-ни.
Мать-то Феденькина, Лиза, плакала тогда, что такое с ребенком ее приключилось. А куда деваться? Хорошо, хоть жив остался. И на том Господу Богу спасибо!
Съездила она с сынишкой однажды к докторам в город. А они лишь сказали, что от испуга психика его нарушена, мол, подождать нужно, чтоб оправился.

Ну, время шло, Феденька рос. Ему уж лет двенадцать стукнуло, а изменений не было. Худенький был, глазастый такой, с белокурыми вихрами, на мать похожий. А рос-то, каким добрым! Бывало, идет по деревне, и все собаки за ним бегут. Вытащит он из кармана краюху хлеба и начинает её ломать, да собак кормить. А они около него вьются, хвостами виляют, да к ногам прижимаются. Все собаки его знали, да любили.
Или подойдет, бывало, к любой корове, что пасется на деревенских улочках, и гладит ей морду. А сам что-то шепчет, шепчет... И животное, как будто понимает, о чем он говорит, благодарно смотрит на него своими большими влажными глазами и долго вздыхает. А он – раз из кармана краюху с солью!.. На, дескать, угощайся.
Все в деревни любили Феденьку: бабы норовили чем-то угостить, мужики по-доброму здоровались за руку, как со взрослым. Феденька хороший был по характеру, чего там...

А когда Феденьке шел тринадцатый год, стали люди замечать, что он может будущее наперед видеть.
Помню, тогда наш деревенский мужик Семен, здоровый такой, крепкий, собрался идти на медведя в тайгу. Он всегда один ходил, знатный медвежатник был! А перед тем, как Семену идти в тайгу, пришел к нему домой Феденька. А тот как раз сидел за столом и ужинал.
Жена-то Семена, приветливая Марья, и говорит:
– А-а-а, Феденька, иди к столу! Ужин раздели с нами, чем Бог послал!

А Феденька молча подошел к Семену, поглядел на него и говорит:
 – Не-е-е... хо-о-ди... мед-ведя-я... У-у-у!
Потом, неожиданно скрючив пальцы на руках, стал ими теребить шевелюру Семена, сделая при этом страшное лицо.
– Да, ну, тебя, Федор!.. Будто в первый раз, что ли? – сказал на это Семен. – Медведя бояться – в лес не ходить! Не думай об том – все обойдется...
Феденька опустил тогда руки, печально посмотрел на Семена и, вздохнув, вышел из избы.
Марья, сделав испуганные глаза, посмотрела вслед гостю, глянула на мужа и прошептала:
– Семен, а может, не пойдешь? Феденька ведь не зря приходил, вдруг, чего-то он почувствовал...
– Да брось!.. Что я, в тайге не бывал, медведя не встречал?

И, что вы думаете? Подрал на тот раз медведь Семена – сильно подрал! Считай, почти всю кожу с головы охотника когтями содрал.
Долго хворал потом Семен, но все-таки выжил.
Вот с тех пор и стали прислушиваться деревенские к Феденьке.

Помню, у нас в деревне, на окраине у леса, жила одна бабенка, Ульяна, со своим мужем.
И никак она не могла дитя родить.
А тут был праздник – как раз крещение. Мороз был тогда крепкий, и деревенские все целый день тянулись к колодцу за святой водой.

И Ульяна пришла к колодцу, да и говорит:
– Видать, не суждено мне своего собственного дитятко окрестить. Знать, так и буду бездетной.
А Феденька тут рядом был, со щенком соседским играл, возился в снегу.
Услышал он эти слова, подошел к Ульяне да прямо из ведра, что висело на коромысле у нее на плечах, взял и брызнул на нее водой.
И засмеявшись, протянул:
 – Ма-а-аль-чи-к... бу...

Растерялась Ульяна, да и все рядом стоявшие сразу затихли.
А старая бабка Куличиха и говорит:
 – А чего? Может, так и будет. Феденька-то все видит! Такой блаженный – зря не скажет. Жди! Может, и вправду, сын родиться! Сегодня праздник-то... вон какой великий! Да и водичка, опять же, святая. Может, Бог и поможет.
 
И, верите ли – понесла ведь Ульяна! В положенный срок родила сына. Ох, и радости было!
Ее муж тогда Феденьке новые сапоги купил да шапку цигейковую.

Ещё помню я ту раннюю весну, когда вдруг заболела Феденькина мать, Лизавета, и слегла. Её всегда сердце беспокоило. Сынок-то от неё не отходил ни на миг – все рядом сидел.
А когда она внезапно затихла, Феденька, уткнувшись в свои ладони, плакал навзрыд, все время повторяя:
– Ма-а-ама... лю-юби-имоя... Я... я... один... бу...

Утешали его, конечно, как могли. Жалко было и Лизавету, и Феденьку.
Приехала тогда сразу из соседней деревни одинокая старшая сестра Лизина. Значит, тетка Феденькина будет. Да осталась с ним жить – не бросишь же его одного.
Похоронили Лизавету всем миром, все чин по чину. На косогоре похоронили, под большой раскидистой березой.
Часто потом Феденьку видели на могилке матери.
Нарвет ранних цветов букетик и идет на могилку. Долго сидит возле холмика, все что-то говорит, плачет, цветочки к крестику аккуратно так сложит и всхлипывает.
Его потом журить деревенские стали, что, дескать, так часто не надо ходить на могилку.
А он смотрит по-детски распахнутыми глазами и, не понимая, чего от него хотят, тянет, разводя руками:
– Это-о... ма-а.. ма... мо-оя...

Деревенские бабы украдкой вытирали слезы, гладили его по голове, совали ему в руки сладости и молча уходили.
Сердце разрывалось, глядя на этого мальчишечку.

Как-то летом приехал к нам в деревню свояк Кутериных, что жили возле сельпо. Такой весь сытый да довольный. Но гниловатый мужик он был, если честно сказать. Да и самих-то Кутериных в деревне не шибко любили. Жили они сами по себе и мало с кем общались.
Не любили и их свояка, что приезжал к ним почти каждое лето. Ну, да Бог с ними.
Так вот... этот свояк, как-то сидя во дворе Кутериных, уже вечером, покуривая папироску после сытного ужина и деревенской баньки, увидел, как по дороге идет Феденька.
А тот шел к себе домой, неся из сельпо в сумке буханку хлеба да полкило халвы – очень уж он любил сладкое. Да и деревенские часто его угощали, то булочкой какой, то конфеткой. Разве жалко?

Так вот парнишку-то этот свояк и окликнул:
– Эй! Ты... ты... иди-ка сюда.
Феденька и подошел, улыбаясь. А чего ему было людей-то опасаться? Он сам добрый был, да и людей такими считал.
А этот свояк от нечего делать, чтоб, значит, поразвлечься и говорит:
– Хочешь шоколадку?
– Хо-чу...
– Тогда залезь во-о-он на тот высокий сарай, да и спрыгни с него!

Феденька посмотрел на крышу сарая, потом на красивую шоколадку, что держал в руке свояк Кутериных, поставил свою авоську на землю и полез молча на крышу сарая.
Ноги соскальзывали, страшно было, но Феденька лез все выше. Уж очень хотелось ему ту вкусную шоколадку отведать.
А свояк Кутериных развалился на лавке во дворе, громко смеялся и кричал:
– Давай, давай, скалолаз ты наш... выше лезь... выше!

И тут по дороге на телеге, запряженной старой пегой кобылой, ехал дед Прокоп.
Увидев всю эту картину, он вдруг по-молодецки спрыгнул с телеги и побежал к сараю, громко крича:
– Федор, Феденька, слазь! Упадешь, нельзя туда...
 
Но худенький Федор был уже высоко на крыше. Как вдруг руки его соскользнули, и он с высоты полетел вниз...
Феденьке повезло тогда. Упал он на остатки сухого сена, что были во дворе, и лишь подвернул ногу.

Дед Прокоп, помогая встать Феденьке с земли, приговаривал:
– Что ж ты людям так веришь, ведь и среди них есть змеи гремучие. – И, глянув на самодовольного свояка Кутериных, в сердцах гаркнул:
– Что... полегчало?! Совести у тебя нет! Он и так судьбой обиженный! А ты!.. Э-эх!
И, взяв хромающего Феденьку под руку, пошел прочь со двора.

А свояк, глядя им вслед, сказал с усмешкой:
– Шоколадку-то пусть возьмет! Заслужил... прям циркач!
Дед Прокоп, не поворачиваясь, ответил:
– Сам Ешь... злыдень! Пусть тебе та шоколадка за парнишку... поперек горла встанет!

И что вы думайте?..
Не успели они с Феденькой далече отойти, как давиться начал свояк... Да так страшно, что чуть не задохнулся.
Ладно, хозяйка Кутериных на звуки выскочила, да по спине его отходила, отстукала...

У Феденьки нога тогда быстро зажила.
А вот свояк Кутериных после того случая быстро из деревни уехал. Может, стыдно стало, а, может, ещё чего... Наверное, просто сильно испугался – таким людям стыдно-то не бывает.

Так и шла жизнь своим чередом...
То лето, помню, было уж шибко жарким. Каждый день тогда так пекло, что скрыться некуда было.
Детвора все дни на речке пропадала.
И вот в такой день деревенские ребятишки купались за деревней на речке. И Феденька был тут же недалеко – на берегу. Он свою удочку закинул в воду и ждал клева, сидя на камушке, смотрел на детскую возню в воде и улыбался.
Но в воду не заходил – боялся.
Он часто ходил на рыбалку. Бывало, и улов был. А иногда, глядя, что совсем ему нынче не везет, местные рыбаки подкидывали ему пару десяток рыбешек.
Довольный Феденька бежал со своим уловом домой, порадовать тётеньку.

Так вот, сидел Феденька на камушке, смотрел на ребячью возню, и тут у него леска туда-сюда, туда-сюда. Феденька за удочку хвать, да тянуть.
И тут слышит крик, шум...
Глянул он в сторону, где купались сорванцы, а там пацаненок лет семи тонет. Ручонки лишь над водой дергаются...
Все детишки вокруг суетятся, а проку-то мало – вот-вот утонет пацан!

Соскочил Феденька, подбежал к воде...
Да страх вверх берет – отбежал. А малец-то тонет!
Глянул на него Феденька и с криком:
– А-а... дер-жии... – кинулся в воду.

Чего ему это стоило, он только один знает!.. Побороть такой страх, что шел с ним по жизни, не каждый сможет.
И вытащил же мальца! Вытащил он его на берег, а сам чуть живой на камнях у воды упал, закрыл голову руками и плачет.
А тут из деревни уж тетка Феденькина бежит испуганная, да мать того мальчишки бежит, что тонул. Платок в руке, запинается, волосы по плечам, плачет. Сначала к сыну кинулась, а потом к Феденьке.
Обнимала она его и все приговаривала:
– Век не забуду! У меня же один сынок! Спас ты его, понимаешь, спас! Если б не ты...
 
Феденька молчал. А по его щеками все бежали и бежали слёзы. Вот такое большое сердце было у Феденьки.
Но, самое главное, после того случая стал Феденька, будто бы понемногу в себя приходить. Вначале заикаться перестал, а потом и вовсе нормальная речь у него появилась. И вскорости он уж был похож на обыкновенного деревенского паренька. То есть, совсем оправился Феденька.
Тетка его возила в город к докторам.
А те только развели руками и сказали, что он во второй раз пережил стресс и такой же испуг, как много лет назад. Дескать, попал в похожую ситуацию. Вот организм и отреагировал именно так. В жизни всё бывает! Одним словом – чудо!

Так вот я и говорю, никто из нас не знает, где найдет, а где потеряет. Но добро всегда к нам возвращается добром. На доброте и милосердии держится мир. Лишь доброта всегда чудеса творит. Вот так-то...
Да, еще вот что...
Только и пророчествовать наш Феденька с тех пор перестал. Словно потерял или забыл что-то...

Лариса Кандаракова

Мир вам, хлебопёки!

— Ну извини, не хватило...
— Сам вижу, что не хватило. А кто в прошлом году обещал? Мол, прости, в следующем точно рассчитаю, всё будет красиво! Так и знал, что нельзя на тебя надеяться. Каждый год одна и та же история, — Ноябрь махнул рукой.
Октябрь отчаянно перебирал сундуки, но нет, листья действительно закончились. Остался только снег. Вот его и пришлось высыпать.
— А, может, ну их, эти листья, надоели они мне, — он с надеждой посмотрел на Ноябрь.
— Это тебе надоели. А я их вижу раз в несколько лет. Товар больно дефицитный, — и он сурово посмотрел на Октябрь.
Тот стукнул себя по лбу и бросился к дальнему шкафчику:
— Вспомнил! Есть!
Он вытащил небольшую коробочку с багряно-жёлтыми листьями и протянул ее Ноябрю.
— Вот, держи, самые красивые остались. Только я уже снег запустил, — и он виновато опустил голову.
Ноябрь тепло улыбнулся и бросил на ветер последние осенние листья.
(с) Александр «Котобус» Горбов

Спасти тёщу

Он ехал на своей «Калине» с работы домой. А в мечтах уже сидел за рулём новой «Тойоты РАФ». Пять лет копил Алексей деньги на новую, нормальную машину. И вот его мечта совсем рядом. Он уже заезжал в салон и видел эту мечту, прикасался к ней руками. Придётся ещё тысяч пятьсот в кредит взять. Но зарабатывает он хорошо. За трёхкомнатную квартиру давно рассчитался. Отец, конечно, помог. И с машиной немного поможет.

Радостно забежал в квартиру. На глазах жены слёзы.

- Валерия, что случилось? – обнял её за плечи.

- Мама, в больнице... при смерти... её из дома увезли. Сейчас только позвонили, – жена уткнулась ему в плечо, захлёбываясь слезами. – Она жаловалась на боли в пояснице, но в больницу не ходила. Оказалось у неё с рождения одна почка. Сказали, так бывает. И эта почка отказала.

Валерия заплакала ещё сильнее.

- Поехали! – твёрдо сказал Алексей.

- Сейчас одежду возьму, – жена заметалась по комнате. – Я у неё в палате останусь. Катя сегодня у твоих переночует.

***

Алексей старался относиться к своей тёще нейтрально. Жила она одна за городом, в посёлке. Муж её умер лет десять назад. Тёща была ворчливой и постоянно, чем-то недовольной. Иногда по выходным он с женой и дочерью навещали её. Но Алексей старался, чтобы эти визиты были, как можно реже.

И вот теперь она лежит, не двигаясь, на больничной койке, присоединенная к какому-то аппарату. Жена плачет, сидя рядом на табуретке.

Зашёл врач, легонько тронул Алексея за руку и кивнул на дверь.

***

- Больная, кем вам приходится? – спросил врач, когда они вышли.

- Тёща.

- У вашей родственницы односторонняя агенезия.

- Что?

- Она родилась с одной почкой. Так бы у одного человека на две тысячи. Иногда проживают всю жизнь и не догадываются об этом. Вот и ваша родственница прожила полвека...

- И что? – спросил Алексей, видя, что врач замолчал.

- В нашей больнице она проживёт день-два. Её спасёт лишь трансплантация донорской почки.

- Что совсем нет выхода.

- У нас в городе есть платная клиника. Если у них есть подходящий по всем параметрам орган...

- Сколько это будет стоить.

- Точно не знаю, но никак не меньше миллиона рублей.

- Вы можете с ними связаться?

- Да, сейчас свяжусь.

Зашли в кабинет. Алексей сел на стул. Доктор долго разговаривал с кем-то по сотовому телефону. Смотрел, какие-то данные по ноутбуку. Затем поднял голову, держа включенный телефон в руке:

- Стоимость донорской почки, операции, препараты и послеоперационная реабилитация обойдётся вам в миллион шестьсот тысяч. Три четверти суммы нужно внести сразу. Больная должна быть в клинике в течение часа-двух. Что мне ответить?

- Согласен! – после небольшого раздумья произнёс Алексей

- Поезжайте за деньгами, – врач протянул визитку. – Вот адрес клиники. Возвращайтесь прямо туда.

***

Валерия подняла голову, рядом стояла медсестра:

- Извините, вашу маму переводят в другую больницу.

- Зачем? – испуганно прошептала женщина.

- Это частная клиника, очень хорошая, но дорогая, – медсестра одобрительно улыбнулась. – Там вашей маме сделают операцию!

Уже в машине скорой помощи, Валерия вспомнила о муже, достала телефон:

- Лёша, ты где? Нас повезли в другую больницу.

- Знаю! Я еду туда.

***

Вот и клиника. Мелькнула на стоянке машина мужа. Маму положили на каталку и повезли, быстро, Валерия едва успевала за ними.

- Дальше вам нельзя! – остановила её медсестра. – Операция продлится долго. Затем ваша мама будет долго спать. Приходите завтра утром!

- А мама не умрёт?

- Ну, если к нам привезли, значит, не умрёт.

Валерия долго стояла у двери операционной, пока не подошёл муж:

- Пошли домой! – легонько обнял за плечо.

- А мама?

- С твоей мамой будет всё в порядке! Они здесь с гарантией работают.

- Лёша, но ведь клиника платная?

- Наша «Калина» ещё бегает.

- Причём здесь наша..., – и вдруг, словно на столб налетела. – Ты отдал деньги, которые копил на машину?

- Ещё и не хватило. Надо, где-то срочно искать.

- Лёшенька, родной ты мой! – уткнулась в его плечо и заплакала.

***

Алексей пришёл к своим родителям.

- Что со сватьей? – бросилась к нему мать.

- Сделали операцию. Всё нормально, – прошли в комнату.

- Привет, сын! – с дивана встал отец.

- Привет, папа! Разговор есть.

- Садись!

- Папа, деньги нужны, – присел на диван. – Двести тысяч.

- На операцию не хватило?

- Да, – сын удивлённо поднял глаза.

- Мать, двести тысяч надо, – улыбнулся, глянув на жену. – Я знаю, у тебя есть в загашнике.

- Зачем?

- Спасти тёщу! – сын грустно улыбнулся и обнял свою маму.

- Сын, ты правильно поступил, – твёрдо сказал отец. – Я горжусь тобой.

***

Прошло три недели. Сегодня Алексей с женой на своей старенькой машине приехали забирать тёщу из больницы. Забирать к себе в квартиру. Ей теперь много чего нельзя. В своём доме она точно не сможет жить. И их жизнь теперь изменится. Непонятно, в какую сторону, но, наверняка, не в лучшую.

Так думал Алексей, стоя в больничном коридоре и, глядя на дверь кабинета, из которого должны выйти жена и тёща.

Вот дверь открылась и они вышли. Старая женщина, как-то по-особому посмотрела на своего зятя, словно увидела его впервой. Робко шагнула ему навстречу, слёзы полились из её глаз. Уткнулась ему в грудь:

- Спасибо, сынок!

Что-то защемило в груди Алексея. Он всё время видел в ней строгую, всегда чем-то недовольную тёщу. А сейчас перед ним стояла просто пожилая женщина и, прижавшись к нему, словно искала защиты.

- Всё нормально, мама! – обнял её. – Будем вместе жить!

***

Прошло ещё три месяца.

Алексей на своей «Калине» возвращался с работы домой. Жизнь за последнее время, конечно, изменилась. С одной стороны, приходится каждый день мириться с присутствием тёщи. С другой стороны – в квартире всегда идеальный порядок, и готовит она лучше жены.

Навстречу пролетела «Тойота РАФ», вызвав у Алексея тяжёлый вздох. Мечта о такой машине так и осталась мечтой.

***

Зашёл в квартиру. Выбежала дочь:

- Папа, ты чего грустный?

- Устал немного.

Умылся. В кухне на столе его ждала тарелка борща с мясом.

- Садись! – кивнула тёща и села напротив.

- Спасибо!

- Алексей, я свой дом в деревне продала за два миллиона, – загадочно посмотрела на зятя. – Как раз тебе на твой РАФ хватит.

Ложка с борщом застыла в воздухе....

Созвездие Стрельца

Недавно переехали на новую квартиру. Приходят соседи.

Мы, говорят, видели у вас на балконе кота, не кот – просто красавец, сразу видно благородных кровей. А у нас кошечка, тоже сибирская, но, конечно, меньше. Как у Вас с котом? В смысле — мужик? Или уже не очень? Потому что наша киса извелась вся и утратила сон, увидев вашего кота на балконе. Она страдает от любви и, по-видимому, он ей даже снится под утро в нежном сне. На улицу, мы смотрим, он не выходит. Так может мы к вам? Не против? Очень хорошо. Только ваш кот такой большой, такой сильный и грозный, он так сердито и мужественно выглядит на балконе... как бы он нашу малышку не порвал? И шерсть ей не повыщипывал в порыве страсти. Нет? Ну, мы щас придём.

Подхожу к коту.
— Ну, говорю, Иннокентий, свершилось. Ходил ты в холостяках 5 лет и вроде не просил ничего, но вот сейчас ты узнаешь как много не имел до этого счастливого момента.

Звонок. Открываю. Соседи с белым комочком на руках пришли осчастливливать нашего принца. Тут этот комок увидел объект своих желаний и решил отгрести бабьего счастья по полной и сразу. Прямо с рук она прыгает на моего грозного кота и попадает точно на его голову.

Кеша мгновенно офигел от свалившегося сразу всем объемом «счастья» и решил спасаться. Дальше всё как у людей: она летала за котом с криком: — «Я твоя навеки», — он бегал по стенам, полкам и карнизам и орал благим матом: — «Уберите от меня эту психическую».

Стали ловить животных.

Разбили два вазона с цветами и вазу, сорвали гардины и картину... Её поймали, скрутили и бегом унесли. Кота нашёл через полчаса, забившегося в угол под кроватью и сжавшегося в клубок. Ужас и паника стояли в глазах грозного кота. Мольба избавить от счастья была всеобъемлющей.

Из-под кровати кот вышел только через два дня. Там ел, там и спал. А выбравшись, по квартире ходил тихо и осторожно, прежде чем завернуть за угол — выглядывал, убеждался, что всё чисто, счастье не ждёт его и только тогда шёл дальше.
(инет)

Шёл 1989 год. Советский Союз трещал по швам. Вместе с ним трещали и моральные устои. Но ещё оставались нетронутые тлетворным влиянием перестройки девушки.

Именно такой и была молодая выпускница педагогического института Ирина Ивановна. Воспитанная матерью филологом, потомственная учительница она отворачивалась (при матери) когда по телевизору в фильмах показывали скромные советские поцелуи. А недавно вышедший фильм «маленькая Вера» считала чёрной порнухой. Но, конечно же, не сдержалась и посмотрела.
7Б был бы неплохим классом. Если бы не Петя Кучеренко. Он был хулиганом и грозой параллели с 1-го класса. И чем дальше, тем более отвязаными становились его шутки. Тем меньше он считался с авторитетом старших. Ирина Ивановна стала первой, на ком он стал проверять степень своей безнаказанности. Но до сегодняшнего дня шутки его были глупыми и детскими.

Шёл последний урок – урок литературы. Ирина Ивановна пыталась донести до учеников всю трагедию жизни и смерти Мцыри. Его подвиг, его чувства. Но класс откровенно скучал. Петя скучал больше всех. Никакого подвига в том, чтобы убежать из монастыря и тут же сдохнуть он не видел. Но слова «ко мне он кинулся на грудь, но в горло я успел воткнуть» не давали покоя начинающим просыпаться гормонам.
Неожиданно для самого себя, Кучеренко встал и уже почти сформировавшимся баском на весь класс сказал:
- Ирина Ивановна, может быть прекратим заниматься фигней и обсудим половой вопрос?
- Половой вопрос? – переспросила учительница.
Она все еще была мыслями в горном монастыре и любовалась красотой природы. Когда смысл сказанного наконец дошёл до Ирины Ивановны, слёзы брызнули из её глаз, и она, всхлипывая, выбежала из класса.
В учительской сидели учителя старого поколения. Среди них выделялась Людмила Викторовна – 50 лет, завуч, член партии, КМС по толканию ядра, 190 сантиметров роста и 120 кг веса. Ирина Ивановна вбежала в учительскую, упала на стул и громко разрыдалась. После кружки чая она рассказала, что произошло.
- Я разберусь! – рявкнула Людмила Викторовна и, кажется, одними мышцами ягодиц отбросила стул к стене.
Как и любой класс, оставшийся без учителя, 7Б шумел. Но никто не ушёл домой, несмотря на то, что урок был последний. Распахнулась дверь, и в класс вошла Людмила Викторовна. Сразу воцарилась такая тишина, что стало слышно, как на шкафу совокупляются мухи.
- Все свободны, Кучеренко остался!
Класс молниеносно, но при этом в абсолютной тишине, очистился от детей.
- Кучеренко, я считаю, что ты достаточно взрослый, чтобы не только обсудить половой вопрос, но и приступить к практическим занятиям, – сказала завуч и закрыла дверь класса на ключ.
Вся жизнь пролетела перед глазами Пети. Его яички сжались до размера горошин. Не так он представлял свой первый секс. Холодный пот предательской струйкой стекал по спине и щекотал между булок.
- Я... Я не хочу. Не надо. Я больше не буду, – лепетал он.
- Сейчас ты у меня будешь жить половой жизнью! – гремел голос Людмилы Викторовны. И она неумолимо надвигалась на Кучеренко, как айсберг на Титаник.
Когда хулиган уже вжался спиной в дальнюю стену и между ними оставалось каких-то пара метров, она остановилась и, указав рукой в угол, сказала:
- Вон там ведро и тряпка. Берешь их и драишь полы до зеркального блеска! Вот такая у тебя будет сегодня половая жизнь!

Петя Кучеренко шёл домой. Он курил, не прячась ни от кого, и улыбался. Сегодня он не стал мужчиной, но был этому несказанно рад.

Инет

Придумал какую-то любовь!

- Дед, а дед! Ты вставать будешь или нет? – поза и интонации у бабы Кати, как у сержанта-сверхсрочника. Кто духом послабей, и дрогнул бы. А дед бровью не повёл, пристально разглядывая заупрямившийся ремешок от часов: какого-то рожна сегодня вредничал, никак не попадая в свои скрепочки. Насупонив ремешок на запястье, дед поворочался и сел в кровати поосновательней. Сетка ее провисла почти до пола.

Насобирав из «джентльменского набора» 4 таблетки, баба Катя бережно несет их в одной ладони. А в другой рук – стакан с водой.
- Да я же сёдни пил, – вяло начинает дед, но старушка обрывает:
- Каво ты врёшь. Пил он! Я уж курей накормила и печку подтопила, а ты ишо и вставать не думал. Пей, давай. Смотрю, смотрю, не косись, – подталкивает его под отечную колотушку руки, заставляя засыпать таблетки в рот. Проглядит – и в иранку сбросить может. Глаза у него стали чудные: то вроде без проблеска жизни, безучастные. А то вдруг заиграют какой-то детской хитринкой. В этот момент он потихоньку шкодит: прячет таблетки, считая, что его уже перекормили всякой химией. Разум тоже играет в прятки. То он есть, и дед обсуждает новости из телевизора и радио, вспоминает родню до пятого колена. То вдруг какой-то сквозняк по мозгам, который выдул последние двадцать лет, и он с утра засобирается на работу, с которой распрощался давным-давно, убеждая супругу, что опоздал к началу службы.
Дед честно запивает таблетки, ворча:
- Сколько их можно пить. Ничо ж не болит.
- Потому и не болит, что пьёшь! Вставай, умывайся да чайвать будем.
Подав руку, подтягивает тучного супруга своего к центру кровати. Тот, зевая и почесываясь, потихоньку вываливается из объятий своей старинной кровати, как из люльки и, нахлобучив тапки на отечные тоже ноги, по-медвежьи переваливаясь, плывет в другой край избы – к рукомойнику.
Баба Катя терпеливо ждет за уже накрытым столом. Под полотенцем паруют стопкой блины, исходят паром две чашки – большая – дедова, поменьше – бабкина.
- Хошь доктора в телевизоре и ворчат, что вредно, но как вот поись-то, без блинов, без сала, – продолжает спорить с невидимыми профессорами баба Катя. – Врут всё! А штоб мы поскорей с голоду помёрли. И пенсию платить не надо. А я не поем, так и заснуть не смогу.
При подходе деда к столу успевает и стул поудобней поставить, и тарелку из-под широкого локтя убрать и торжественно открыть румяную горку.
- Когда уж успела блинов-то напечь? – совсем по-детски удивляется дед, протягивая руку к самому горяченькому, сверху.
- Дак не все ж лежебоки, койку мнут! – парирует бабка, пододвигая ему ближе вазочку со сметаной.
Утренние посиделки с разговорами затянулись на добрых полчаса, пока дед не начинает ёрзать в поисках опоры для руки.
- Пристал? Но, щас помогу, – поднимается со своего табурета бабка и опять подаёт ему руку.
Взявшись за ее маленький кулачок, тоже, к слову, отёчный, дед начинает подыматься. С третьей, а то и с пятой попытки ему это удаётся и он потихоньку пускается в обратный путь.
- Погоди! – опять по-сержантски останавливает бабка. – А гимнастика? Ты вчера еще сулился, что будешь шевелиться. Разве ж ты не понимаешь, што я тебя не смогу поднять, если ты совсем сляжешь? Давай-давай, занимайся, – на всякий случай добавила голосу, и обогнав деда по пути в комнату, встала наперерез.
- От же ты зуууда! – машет головой дед. Прислонившись к косяку двери спиной, стал маршировать на месте. Так, вероятно, ему казалось. На самом деле ноги, обутые в растоптанные чуни, походили на ленивых цирковых медведей, которые не хотели шевелиться и подымались на дыбы только под резкий окрик дрессировщика.
Суровая бабка – сержант, взглянув на старательные попытки «гимнастики», неожиданно покатилась со смеху:
- Ты гляди, не схудай! Разошелся. Апполон Полведерский...
Деду только этого и надо. Буркнув «хватит», поплыл в сторону своей коечки, по пути опираясь – то на угол кресла, то на угол печи, и подойдя к кровати, перехватившись за ее головку, тяжело занырнул в её спасительную глубину, как в гамак.
А баба Катя, присев у окна, пододвинула к себе другой лекарственный коробок, вытащила свои таблетки и выпила утреннюю дозу. Устало посидела, грустно поглядывая на дедову стопочку таблеток. А потом, спохватившись, опять пошла обратно:
- Но чо, недвижимость моя? Улёгся? Дай-ка гляну, носки не тугие? Не пережимают ноги? Не болит ничо? Дай, я маленько ноги разотру.
- Да чо их шевелить. Нормальные.
- Да они уж ничо не чувствуют. «Нормальные», – растирает осторожно отечные лодыжки, пугающе холодные под рукой, встревожено глядит в лицо деда.
- Давай носки тёпленьки оденем. Щас я с печки подам. Совсем у тебя кровь-то не ходит, ишь замерзли ноги.
Укутав деда, снова села за стол напротив божницы, позабыв про немытую посуду, и подняв глаза к иконе в углу над столом, неумело перекрестилась. Помнит, как крестилась в первый раз, размазывая по лицу сажу и кровь. Чего уж тогда она наговорила молчаливой иконе, не помнит. Не до того было. Было ей тогда 28 лет.
Ветер в тот день гудел, как сумасшедший. Морок раскинулся над деревней дырявым смурным плащом, в котором от порывов то тут, то там появлялась новая рванина. Песок несло над деревней, и на зубах песок этот скрипел, и глазам было больно от въедливых соринок. Казалось, никогда не кончится этот ветреный день. После утренней дойки, повязав пониже платок, чтоб глаза защитить от хлестких ударов ветра, торопилась она домой с фермы. И за огородами на дороге увидела вдруг, что столб с проводами завален, а под ним лежит что-то, издалека зеленеющее на фоне серой земли.
А потом захолодело вдруг внутри, и ноги чуть не отказали: в этом зеленом узнала она мужев мотоцикл. Не помня себя, бежала к столбу, к клубку спутанных проводов, среди которых он корчился, пытаясь выползти. Одежда на шее и на ногах тлела, разгораясь на ветру. Глянул на нее полубезумными от боли глазами, шевельнул рукой, на которой трепыхалась неопрятными лоскутами тлеющая фуфайка с коричневой дымной ватой, пытаясь отогнать её этим жестом от смертоносных проводов.
Не обращая внимания на провода, которые опасно искрили в местах соприкосновения, подскочила к нему и, не касаясь руками, ногами в спасительных резиновых сапогах выталкивала его из смертельного клубка жалящих проводов в кювет. Молча, сжав зубы, размазывая по лицу слезы, упрямо толкала и толкала ногами его подальше от смертельной опасности, превратившись в бесчувственную машину, не давая воли сердцу, чтоб не упасть рядом с ним там, обхватив его руками.
И потом только, поодаль, рухнула на коленки, сняв свою фуфайку, и гасила его тлеющую одежду, осторожно пыталась стянуть её, а потом увидела, что на помощь бегут люди. Домой его вели под руки, сбросив всё еще тлеющую фуфайку. В порванной полуобгоревшей рубашке, он шел, качаясь как пьяный, из-за шока, вероятно, не чувствующий боли. Огромный ожог был на шее, на руках, на ноге виднелся сквозь дыру в штанине.
Дом, испуганные глаза ребятишек, поиски ножниц, куда-то запропастившихся. Срезанные полусгоревшие лохмотья одежды на полу. И её торопливые молитвы к Богу, как будто то того, насколько быстро она их прочтёт, зависела скорость «скорой помощи».
Из больницы его выписали только через четыре месяца, в августе. Сожженная под шеей кожа срослась рубцами, будто к шее кто приложил огромную короткопалую пятерню. Чужая, уродливая, она по-хозяйски обхватила горло, сдавливая его при каждом неосторожном движении. Второй шрам был на ноге, выше колен – огромный поджаренный блин, больше четверти в диаметре. Раны только-только затянулись молодой кожей, любая одежда причиняла боль, и ходил он по ограде в широченных трусах и майке, широко расставляя ноги, как моряк во время качки, чтоб не причинять боль одеждой.
Спасительный преднизолон, которым снимали в первые недели боль, и стал теми дрожжами, на которых стройный её Николай и стал «подыматься», сначала до 80, потом до ста, а потом и поболе, килограммов. Конечно, на килограммы и глядеть не стала – лишь бы одыбал и ожил. С годами затянулись все раны, даже рубцы стали не такими пугающими. А самым страшным сном много лет был сон о том, как она его вытаскивала из искрящих проводов.
Вспомнилось, как однажды ночью, в декабре, приехал из соседнего села, где временно работал сменным, и постучал в дверь, уже в ночи. Шесть километров шел с трассы домой, обиндевел, как дед Мороз. Испугалась, ругала, оттирала, отпаивала горячим чаем. Растирала задубевшие ноги. Бог отнёс. Даже не чихнул назавтра... «Затосковал да и поехал»,- улыбался он ей оттаявшими губами.
Много чего вспоминается Катерине. Как за всю их жизнь ни разу, считай не расставались – роддом да ожог не в счет. Свадьба вспоминается – и смех, и грех. Отправили его в соседнее село работать. Затосковали друг по другу, а работа – никуда не денешься. У неё – почти неделя отпуска. Вот и поехала в гости. Пожила там у него 4 дня, собралась домой, а паспорта в сумке нет. С собой ведь брала. А он сидит рядом с сестреницей (квартировал у нее), улыбается тихонько. Потом подаёт из кармана своего пиджака. Берет она паспорт, листает, а там...штамп о браке!
- Это што такое?
- Ничо. Пошел в сельсовет (в одном помещении с клубом, где он работал). Говорю, моей некогда прибежать, распишите нас. Вот и расписали.
Время – обед. Хозяйка, взглянув на «молодую», споро стала наставлять на стол горячее с плиты: картошку жареную, карасей, щи.
- Саняяя! Иди, свадьбу гулять будем, – смеется, подзывая с ограды своего мужа. Пообедав вчетвером, стали уж планы строить, что дальше делать. Перебралась Катерина в Новониколаевку, три года там и прожили, а потом в свою деревню вернулись с двумя народившимися уже малышами.
– Эта... Иди-ка сюда, – позвал из спальни дед. Баба Катя снова сорвалась с места. Стоя у изголовья, глянула пытливо:
– Чего?
– А щас утро или вечер?
– Утро, конечно! Ты ж блины со мной ел.
– А сама-то таблетки пила? Или токо меня травишь?
– Пила, пила, не переживай.
– Запереживаешь тут. Тебе вперёд меня никак нельзя. Я ж даже с койки без тебя не вылезу – и глаза деда глядели в этот раз вполне осознанно и серьёзно. – Ты бы телевизор, что ли, включила. Картина можа какая идёт, про любовь, – улыбнулся он, переключившись с хмурой мысли.
– Придумал тоже, «любооовь». Разе она есть? Сказки! Дурь одна в этом телевизоре. Давай-ка, я лучше тебя побрею, – поднявшись с кресла, привычно включила бритву и стала сбривать щетину, сбавляя нажим на месте старого шрама на шее, а потом аккуратненько протёрла лицо влажной салфеткой.
– Вишь, ты ишо и молодой, – улыбнулась она, и пригладила неровно ею же остриженный чубчик.

Из инета

Пеструшка

Прасковья Ивановна, ухватив за крылья большую пеструю курицу, сердито окунала ту в большую кадку с водой. Курица душераздирающе кричала и пыталась вырваться. Закончив купание, хозяйка сердито бросила несчастную Пеструшку на покрытый травой двор. Истошно голося, та бросилась удирать, теряя черно-белые пёрышки, которые подхватывал озорной сентябрьский ветер и уносил куда-то далеко-далеко.

Прасковья Ивановна подхватила тяжеленную кадку и сердито выплеснула воду на кабачки, толстыми поросятами лежавшие вдоль забора. После зашла в хату и плотно притворила за собой дверь.
Нет, Прасковья Ивановна была вовсе не злой женщиной, мучившей несчастную курицу. Просто Пеструшка решила в третий раз за лето усесться на яйца. Два поколения воспитанных ею петушков и курочек уже бродили по пыльной деревенской улице, а на дворе стоял сентябрь,
и вылупившиеся цыплята просто не успели бы подрасти и погибли бы в долгую холодную зиму. Поэтому-то хозяйка и прибегла к испытанному народному средству — окунуть наседку в холодную воду.

Сидевшая на заборе кошка Маруська, хозяйская любимица, с философским спокойствием наблюдала за Пеструшкой огромными золотыми глазами.
— Вот дура-то...— рассуждала она, умывая розовой лапкой и без того чистую мордочку, — как снесла яйцо, так и раскудахталась на весь двор... Молчала бы, глядишь — и вывела бы своих цыплят... Вон, я молчу-молчу, а четверо котяток в сене подрастают... Глядишь, скоро любимую хозяйку порадовать можно будет...
Кошка выгнула спину, зевнула, обнажив аккуратный язычок, и отправилась в сарай, где и ожидал её пушистый разномастный выводок.

На следующий день хозяйка Пеструшки отправилась в сарай в расстроенных чувствах. Погибла её любимая кошка Маруська и нужно было достойно похоронить её, положив в могилку свежего сена. Маруська стала жертвой одной из лис, в изобилии водившихся в окрестностях деревни. Правда, она сумела вырваться из лисьих зубов и вернулась домой, чтобы отправиться на Радугу, последний раз увидев любящую хозяйку. Наклонившись, чтобы выдернуть клок пахнущего дивными ароматами мягкого сена, Прасковья Ивановна увидела Пеструшку. Она сидела в изрядных размеров гнезде, распушив во все стороны перья, и довольно квохтала. Громко ругаясь, хозяйка приготовилась схватить несчастную курицу за хвост и выбросить из гнезда. Пеструшка же надулась как шар и зашипела на хозяйку сердитой гусыней. Не ожидавшая такого отпора, Прасковья Ивановна отдернула руку, а из под торчащих во все стороны перьев показалась... любопытная кошачья мордочка!!!! Одна, вторая, третья... Вскоре на свет божий показались с громкими криками все четыре Маруськиных котенка!!! Как на заказ: черный, белый, полосатый и милая трехшерстная кошечка, как две капли воды похожая на покойную маму...

Теперь Прасковья Ивановна каждый день отправлялась в сарай, держа в руках ведерко с зерном для курицы и плошку с молоком для её четвероногих «цыплят». Вскоре Пеструшка начала выводить на прогулку свой непоседливый выводок. Распушив перья, она грозно квохтала, охраняя своих детей и настойчиво предлагая им поклевать зерна или съесть необычайно вкусного червячка... Но малыши лишь кувыркались в траве да носились по двору, распушив крохотные хвостики-морковки.
Наступила зима. Все четверо Маруськиных малышей переселились в просторную избу Прасковьи Ивановны. А Пеструшка... А Пеструшке пришлось выделить просторную корзину под лавкой, потому что изрядно подросшие котята соглашались спать только под теплым маминым крылышком...