В ваш дом пришел учитель

Как-то в самом начале учебного года я сказала своим пятиклассникам, что обязательно у каждого из них побываю дома, побываю утром и вечером, посмотрю, как они занимаются и как отдыхают.

По классу пронесся вопль ужаса: «Зачем!?»

А Костя заявил прямо: «А я, как увижу Вас, сразу уйду из дома!» Бледная Лиля робко уточнила: «А к хорошим ученикам Вы тоже будете приходить?» По-моему, она была способна даже на жертву — хорошо учиться — лишь бы учитель не приходил домой.

Я стояла, немного растерявшись: почему такая реакция? Ведь они еще не знают, зачем я приду в их дом, что скажу их родителям. Они, ло существу, и меня-то как следует не знают, а вот уже ожидают подвоха — и только подвоха.

Потом, мгновеньем позже, понимаю, что сердиться и обижаться (тем более!) — глупо.

Ведь они сейчас просто искренне выражают то, что взрослые скрывают. А скрывают они глубокое убеждение: если учитель пришел в дом — жди беды и неприятностей. Сейчас, немедля, ты узнаешь, как плох твой сын, как он груб, как ленив, как срывает уроки физкультуры или пения, как не выполняет домашних заданий и т. д. и т. п.

С другим сообщением в дом своего ученика учитель заходит редко. И я даю себе слово: в первый раз прийти в дом моих мальчишек и девчонок только с хорошим. Только с хорошим. И говорю им об этом. И полушутя, полусерьезно стараюсь воспитать в них вежливых хозяев: учу первыми поздороваться с учителем, когда он придет, предложить раздеться, взять тяжелую сумку с тетрадями... И даже предложить чаю. И угостить яблоками, если они окажутся на столе.

Словом, убеждаю их, что я буду гостем, а не жандармом.

Прошло полгода. Мои благие намерения как можно чаще посещать своих питомцев рушатся. Бывают дни, когда кажется, что ученическим ошибкам и тетрадям не будет конца... Не будет конца совещаниям, собраниям, дополнительным занятиям, дежурствам и уйме других дел, без которых нельзя представить себе работу учителя.

Но, с другой стороны, нельзя, невозможно себе представить воспитание детей без основательного, глубокого знания условий их жизни вне школы, в семье.

Ведь она, эта жизнь, очень часто оказывается совсем-совсем иной, чем за школьным порогом.
...К некоторым ребятам и родителям я иду сегодня всего второй раз. Иду после пятого урока в сопровождении своих питомцев, которые заботливо тащат сумку с тетрадями и на полном серьезе спрашивают:

— А что вы будете делать, если вас в каждом доме будут угощать чаем?

— Буду пить!

— Один чай?

— Почему? Может, мне и хлеба кусочек дадут...

— Пойдемте к нам, у нас печенье есть.

Это сказано без тени шутливости.

До чего же милые, простодушные мордашки у моих ребятишек... Раскраснелись щеки, блестят глаза, звенят их голоса в морозном вечернем воздухе.

Какие Хорошие Выросли дети!
У них удивительно ясные лица!

Это про моих пятиклашек сказал поэт Леонид Мартынов

Но ясные — не значит безмятежные. Ясные — не значит не знающие слез, страданий.

...Соня, напротив, чаще всего печальна. Только иногда улыбка вспыхнет на ее лице. И погаснет сразу, будто испугавшись.

...А у Павлика — совершенно беззаботная улыбка, и он всегда весел. Постоянно весел. Это тоже не слишком успокаивает.

...А Тамара сегодня впервые выступала перед классом с небольшим сообщением, очень волновалась, но говорила хорошо.

...Наконец-то тронулся лед, и Олег выполнил первое общественное поручение...

Каждый день в нашей пионерской республике насыщен событиями — большими и маленькими.

Со всем этим учитель идет в дом, где живут его питомцы.

Сегодня я прежде всего зайду к Соне. У нее немного наладилось дело с учебой, и мне хочется порадовать ее маму.

Помню милую молодую женщину, которая плакала в учительской и все твердила: «Она же никуда не выходит, целый день дома сидит. Почему же двойки?»

И я не знаю, почему двойки. Девочка замкнута, в классе держится особняком. Это несвойственно ее возрасту.

Вхожу в переднюю. Открывает мать. Здороваюсь. Из комнаты слышу грубый мужской голос:

— Кто там? Кто разговаривает? Документы!

Вскоре появляется хозяин дома. В тельняшке. Глаза сонные. Придвигаясь прямо к моему лицу, басит требовательно.

— Ты кто? Документы!

— Я учительница вашей дочери.

— A-а! Все равно. Документы!

Понимаю бесполезность логики в разговоре с пьяным, но чтобы как-то привести его в чувство, предлагаю ему тетрадь дочери. Он рычит:

— Как она учится? Лодырь! Я знаю, что лодырь!

Уходим втроем: я, Соня и мать.

Слушаю горькую, как полынь, исповедь матери. Оказывается, сегодняшняя картинка — явление обыкновенное.

И мне ясно теперь почему редко-редко улыбается девочка.

А мама, кажется, до сих пор считает, что между двойками дочери и поведением отца нет связи.

Чувствую свое полнейшее бессилие. Чем помочь и как? Девочка сыта и одета. В комнате, кажется, даже полированная мебель. У «ее есть мать и отец. Но она лишена главного— светлого представления о жизни. Она уверена, что так, наверное, у всех: отец до утра не спит сам и не разрешает ей; она уверена, что это нормально; отец ни разу не держал в руках ее тетради и дневника. Уверена, что иначе и быть не может, что это норма. А если не норма, то почему это есть в нашей жизни?

Иду и думаю: удастся ли мне убедить ее в обратном?

Но твердо уверена в одном—я не допущу в отношении к ней педагогической ошибки, окрика, несправедливого упрека: я видела, как сидела она сегодня на диване маленькая, нахохлившаяся птичка. Сидела и вздрагивала, слушая, как отец требовал документы у ее учительницы.

Я в ней самой должна воспитать силу протеста, желание жить и учиться иначе. Уверенность, что это возможно. Она должна понять эту мудрую человеческую истину: из человека •в конце концов получается то, что он захочет и сумеет воспитать в себе сам.

Ибо, кажется, даже мама ей плохая опора и помощница.

...Когда Генка читает или что-то рассказывает на уроке, его очень любит слушать весь класс: до того хорошо у него все получается. Он прямо живет тем, о чем рассказывает.

Особенно выразительно он передает характеры зверей. Они у него, как люди: озорные, хитрые, самоуверенные. Учится он хорошо, но неровно. То целую неделю одни пятерки украшают его дневник, и он сияет. То вдруг запестрят тройки, и Генка сгорбится, опечалится, глаза наполнятся слезами, но он совершенно по-взрослому, по-мужски, умеет их остановить: взмахнет резко головой — скатятся две крупные горошины — и все.

Сегодня он опять (в который раз!) явился на уроки без ручки, и весь день прошел насмарку.

Сегодня же он провинился на пении — хохотал весь урок.

А когда я спросила, что было причиной смеха, простодушно ответил:

— Учитель говорил смешные слова.

И все-таки главная причина моего визита к ним в дом — не эта.

Мне надо выяснить, откуда эта неровность в учебе, рассеянность, частые опоздания.

Поднимаюсь в квартиру на 5-й этаж.

Он только-только успел раздеться, придя из школы. (А ушел из нее час назад! Но ведь в детстве дороги всегда кажутся длиннее и... интереснее, чем в старости!). Открыл дверь в трусиках, но дух рыцарства победил смущение, он предложил раздеться, сам повесил пальто, поставил сумку и побежал надевать брюки.

Вхожу в комнату. Телевизор уже включен, родителей еще нет дома.

Ну и оперативность!

На столе ворох бумаги, резинка, рваная варежка, рогатка, старый атлас, букварь (?), фантики, а злополучной ручки, конечно же, не видно.

Из беседы с родителями (они вошли в самый разгар наших поисков) выясняю, что потеря ручки — еще не самое страшное. Это уже следствие. А причина его рассеянности и опозданий в другом.

— Вот в этом ящике, — отец выразительно стучит по ребру телевизора, — он смотрит его и утром, и вечером; если передачи хорошие, он не учит уроков.

—А как вы узнали, что он включает его утром, — мой вопрос кажется родителям верхом наивности.

— Счетчик, счетчик...

— А как вы пробовали с этим бороться? И с этим вот,— я глазами указываю на Генкин письменный стол, напоминающий палубу пиратского корабля после разгрома.

Мать и отец разводят руками: «Ничего не можем добиться».

Двое взрослых людей не в состоянии приучить 12-летнего мальчика содержать в порядке свой стол? Не верю. А кто же тогда поможет ему воспитать в себе волю, верность, честность?

Воспитание детей требует ума, системы и... терпения. Первое качество налицо у Генкиных родителей: они, действительно, очень хорошие, умные люди.

А вот системы и терпения, по-моему, не хватает.

— Вы думаете, я ему обо всем не говорила? Да тысячу раз! — горячо заверяет мама.

А я верю в это и без горячих заверений.

Но трагедия как раз в этом «тысячу раз говорила». Без конца. А следует, видимо, сказать один раз. А остальные усилия направить на то, чтобы выполнил сын это требование обязательно.

— Но он не успевает, уйдет голодный в школу.

— Ну и что? Умрет? — это я так безжалостна к их сыну.

Сидим втроем, записываем по порядку, что и как надо делать в первую очередь. Надо теперь же поставить Генку в строгие рамки режима. В этом залог его будущего здоровья, будущей работоспособности и даже, если хотите, настроения.

Мне хорошо в этом доме. Здесь от меня ничего не скрывают. Здесь мне верят. Здесь очень хотят, чтобы сын был хорошим человеком. И если мы все трое—родители и учитель— проявим достаточно ума и настойчивости, то Генке просто ничего другого не останется, как стать собранным, ровным, крепким парнем.

Да если к этому еще прибавится его милое обаяние — какая хорошая вырастет человечинка!

Сегодня мне надо зайти еще к Павлику, К тому самому,

что всегда веселый. Его воспитывают бабушка и мама. Спрашиваю, как он помогает им по дому. Павлик смущенно молчит: я знаю, что ему нечего сказать.

Но тут вступает в разговор бабушка — милая, добрая, всепрощающая бабушка.

Я видела однажды, как, растопырив крылья, носилась по двору наседка, защищая цыплят от опасности, которая ей почудилась. Бабушка живо напомнила мне эту наседку.

А ведь он не такой. Он ленивый, беззаботный, без малейшего намека на чувство ответственности за учебу. Мама молчит, хмурит брови, волнуется.

Павлик косит хитрым глазом то в сторону мамы, то в сторону бабушки. Всем нам неловко.

Неловко слушать, как бабушка приписывает ему несуществующие добродетели: и за хлебом ходит, и половики выбивает, и полы моет...

Ей, наверное, кажется, что скажи она о нем учителю хорошее, он назавтра станет таким.

А он не станет хорошим. Он станет плохим, беззаботным, безответственным человеком. Он уже становится таким.

Выхожу и думаю, как долго придется мне воспитывать... бабушку. Мы столько говорим о единстве требований, о совместных усилиях семьи и школы. Но как еще недостаточно этого единства в жизни, в практике воспитания.

В школе с детства воспитывается в ребенке убеждение, что общественная работа,—это очень важно, отношение к ней — мерило гражданских чувств человека, свидетельство его любви к классу, к школе, к Родине наконец!

А дома? Когда постучала дворничиха и попросила после снежного завали помощи в расчистке двора, отец ответил:

— Вам за это деньги платят!

К чести Алешки, он все-таки пошел чистить снег он еще в 5-м классе и больше верит правоте учителя, чем отца. А в 10-м ...? Вдруг он поверит, что философия отца удобнее? Теплее?

В школе ценой усилий, времени и нервов учитель добивается, чтобы все ребята участвовали в уборке класса. И они это делают. Дома те же ребята тарелку за собой не вымоют: никто этого в категорической форме не требует. И так до бесконечности.

И потому-то приходит учитель в ваш дом. Очень хочется ему добиться единства требований не на словах, а на деле.

К вам в дом пришел человек, в руки которого вы отдали самое дорогое — детей. Поэтому надо верить ему. Не скрывайте от него истинное положение дел. Его приход — не проверка. Он пришел вместе с вами подумать о сыне...

Картавцева М. И. - Родители просят совета