Физиологическая двухмерность информации: механизмы и следствия

В пьесе А. П. Чехова «Чайка» один из ее героев, литератор Треплев, говорит об умении писателя Тригорина нарисовать пейзаж скупыми и точными словами: «У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет, и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе...»

В самом деле, сравнивая эти описания лунной ночи, мы видим, что две умело отобранные детали могут ярко воссоздать живой образ ночной природы, а другие детали — пусть их больше — оказываются бессильными.

Почему же именно эти детали оказываются столь убедительными, столь важными для создания впечатляющего образа?

Очевидно, существует сложный механизм, который позволяет отбирать признаки предмета по их объективной и субъективной значимости.

Два вида оценки раздражений

Мозг беспрерывно вбирает в себя поток информации, исходящей из внешнего мира. Она перерабатывается по какой-то сложной программе и в конечном итоге служит основой, на которой строится приспособительное поведение человека.

Каждый раздражитель, воздействующий на наши органы чувств, можно оценивать с двух точек зрения: по физическим параметрам и по его значению для организма. Так, свет оценивается по силе, цвету, продолжительности и т. д., звук — по громкости, высоте, тембру, месту, откуда он исходит. Эти свойства являются в известной мере объективными — они не зависят от наблюдателя. Специальные структуры мозга человека и высших животных производят очень точный анализ раздражителей по их физическим свойствам и превращают эти свойства в последовательность нервных импульсов, направляющихся к соответствующим пунктам коры больших полушарий — органа высшего анализа и синтеза.

Но даже самый совершенный анализ объективных свойств раздражителей еще не дает возможности построить целостную картину внешнего мира. Чтобы понять мир, нужно знать, что значат эти раздражители для организма, какой они имеют внутренний смысл.

Приведем простой пример. Предположим, человек видит лимон: желтый предмет яйцевидной формы диаметром около 5 см, с бугристой поверхностью.

Все перечисленные физические признаки дают «объективную» характеристику предмета. У человека, который видит лимон впервые, он не вызывает никаких чувств, кроме любопытства. Но у всех, кому он уже знаком, при виде его и даже при слове «лимон» возникает живое ощущение ароматного и кислого плода, который хорошо утоляет жажду. Информация о физических признаках предмета, попадая в мозг, дополняется и даже частично вытесняется (кто обращает внимание на строение лимонной корки) информацией о значении лимона для наших потребностей.

Оценка раздражений по их биологическому значению происходит в мозговых центрах, управляющих потребностями и эмоциями организма. В этой оценке мозг руководствуется врожденными инстинктами и прошлым опытом.

Происхождение двух видов оценки раздражителей связано с развитием нервной системы в процессе эволюции.

На ранних ее этапах относительно просто устроенные организмы могли воспринимать лишь те раздражители, которые имели для них какое-то биологическое значение, и отвечали на них реакцией, предопределенной врожденной структурой нервных связей. Формула такого ответа может быть обозначена как «определенный раздражитель—определенная реакция». Такая форма реакции сохранила свое значение и у высших животных. Она представлена так называемыми безусловными рефлексами, включающими и довольно сложные поведенческие акты — инстинкты.

Этот способ «отражения действительности» весьма несовершенен: он дает возможность реагировать лишь на небольшое число раздражений, причем строго ограниченным набором действий.

Преодолевая эту ограниченность, эволюция развила способность к восприятию индифферентных, безразличных для организма сигналов. Раздражители стали анализироваться не по их сигнальному значению, поскольку они его не имели, а по их физическим свойствам. Возникла основа для гораздо более точных и дифференцированных реакций на внешние воздействия.

Перед человеком — существом, обладающим этой способностью в наивысшей степени,— мир раскрылся во всей своей необъятности. «И гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье» — все стало подвластно человеческому познанию.

Возникла высшая нервная деятельность, основанная на образовании индивидуальных, приобретенных личным опытом связей между огромным числом внешних раздражений и любой из возможных реакций организма. Число реакций осталось ограниченным, но возможность их сочетания создала предпосылки к возникновению очень сложного поведения, приспособленного не к тому или иному эталону среды, а к реальной, бесконечно меняющейся обстановке.

Формула такого поведения — «любой раздражитель — любая реакция».

Новорожденный ребенок отвечает своими действиями на те сигналы, способность к узнаванию которых заложена в него природой. Превращение его мира в мир взрослого человека идет по пути образования в его мозгу связей между новым раздражителем и определенной реакцией организма. Каждый из новых раздражителей может сначала являться загадкой, но, познанный опытом, занимает должное место в хранилищах памяти. Одни запечатлеваются значительными, имеющими большой и важный смысл для организма. Другие, маловажные, теряют былую загадочность и отходят на второй план.

Притронувшись, например, однажды к горячему утюгу, ребенок никогда уже не забывает об опасности, которая исходит для него от этого незнакомого ранее предмета. Чисто физический образ дополняется теперь конкретной информацией о том значении, которое имеет предмет для организма.

Итак, внешний мир для нас двухмерен с информационной точки зрения. Каждый раздражитель оценивается по двум признакам— физическим параметрам и сигнальному значению.

Пути следования двух видов информации

Вполне естественно, что пути следования объективной и субъективной информации в головном мозгу различны. Эти пути, так же как и принципы деятельности соответствующих нервных центров, известны физиологам.

Сигналы о физических параметрах раздражителя поступают в кору мозга по так называемой специфической проводящей системе. Она начинается от рецептора, то есть от нервного аппарата, который преобразует энергию внешнего мира в нервные импульсы. Например, световые раздражения воспринимаются колбочками и палочками сетчатки, на которую оптическая среда глаза проецирует зрительное изображение.

От рецепторов импульсы идут к подкорковым ядрам. Пройдя одно или два из них, они передаются на нервную клетку, отростки которой непосредственно восходят к коре головного мозга. Подкорковые ядра не только передают импульсы на следующие нейроны. В них происходит первичная обработка поступающей информации.

Специфический путь оканчивается в строго ограниченной области коры головного мозга. Так, зрительные импульсы направляются в затылочную область полушарий, слуховые — в височную, тактильные — в заднюю центральную извилину. Внутри каждой из этих областей нервные волокна, соответствующие различным рецепторам, также распределяются по строго проекционному принципу. Физиологи смогли, например, составить специальные карты представительства кожной чувствительности различных частей тела в задней центральной области. Раздражение соответствующих участко.в мозговой коры во время хирургических операций вызывает появление ощущений, которые сходны с прикосновением к тем или иным частям тела.

Путь, по которому идет информация о биологических свойствах раздражителя, условно обозначается как неспецифический. Ведь проводящаяся по нему информация неспецифична — независима от качества раздражителя, от того, представлен ли он электромагнитными колебаниями (свет), колебаниями воздушной среды (звук) и т. д.

Неспецифический путь ответвляется от специфического на уровне подкорковых ядер. Оттуда нервные волокна направляются к высшим эмоциональным вегетативным центрам, расположенным главным образом в той области промежуточного мозга, которая называется подбугорьем. Сюда приходят импульсы от разных органов чувств. Далее возбуждение направляется в кору головного мозга, неся информацию о сигнальном значении раздражителя. Прохождение импульсов по неспецифическому пути занимает в несколько раз больше времени, чем по специфическому, что обусловлено большим числом переключений (синапсов) на этом пути.

Специфические импульсы, как уже было сказано, принимаются узкими отдельными зонами коры. Область же распространения по коре неспецифйческой информации значительно шире. Важно, однако, что два потока возбуждений вновь сливаются в коре головного мозга, представляя два различных. качества раздражителя и делая возможным его оценку по физическим и биологическим критериям.

Приход возбуждения по специфической или неспецифической системе в кору головного мозга можно зарегистрировать, изучая электрические потенциалы мозга.

Соотношение между специфической и неспецифической информацией

Как восприятие отдельного раздражителя, так и оценка сложной ситуации основаны на сумме специфической (о физических свойствах) и неспецифической (о биологическом значении раздражений) информации. Вернее, речь идет не о сумме, а о сложном синтезе двух качественно различных оценок, дополняющих, но никак не заменяющих друг друга. Академик П. К. Анохин назвал этот процесс «афферентным синтезом».

Соотношение между специфической и неспецифической информацией не остается постоянным. Оно может изменяться. Более того, преобладание одного вида информации (и дефицит другого) может быть полезным или даже необходимым при выполнении некоторых задач. Практически любое наше действие основано не только на синтезе необходимой информации, но и на ограничении ненужной или второстепенной. Чем более важным и ответственным будет действие, чем больше душевных сил оно требует от организма, тем более точным и дифференцированным должен быть такой отбор.

В одних случаях — например, перед принятием ответственного решения—требуется точный анализ всех внешних факторов, независимо от их «кажущегося» сигнального значения, их условной приятности или неприятности. В других — тогда, когда решение уже принято — излишне точный «объективный» анализ ситуации может оказаться помехой в осуществлении намеченного плана действий. Здесь нужна известная «субъективность»: сильный эмоциональный заряд придает уверенность в своих силах и приводит к решительным и энергичным действиям.

Приведем пример. Хирург делает срочную операцию в прифронтовом госпитале. От исхода операции зависит жизнь раненого. Идет налет вражеской авиации, но хирург не слышит взрывов бомб, орудийных залпов, не видит вспышек осветительных ракет, не чувствует, как содрогается здание, не замечает, как мигает лампочка. Он не думает об опасности. Все его внимание сосредоточено на операционном поле: здесь он видит каждую деталь, успевает перевязывать каждый кровеносный сосуд, его скальпель точно и уверенно отделяет пораженную ткань от здоровой.

В этой ситуации в сознание врача проникает только часть специфической информации, та ее часть, которая необходима для выполнения его задачи (состояние операционного поля), и исключаются другие, физически более сильные раздражители (разрывы бомб). Соответственно ограничивается та часть неспецифической информации, которая говорит об опасности для жизни хирурга, и полны значения все те сигналы, которые важны для успешного исхода операции.

В художественной литературе можно найти немало примеров описания сложных душевных переживаний, которые можно условно трактовать с точки зрения ограничения информации одного вида, приводящего к характерным изменениям восприятия.

Вот авторская ремарка из романа Л. Н. Толстого «Война и мир»:

«Пьер слушал ее (Наташу) с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая».

Здесь Пьер воспринимает не объективное содержание рассказа Наташи, а только его эмоциональную сторону. Преобладающей в его восприятии является неспецифическая информация.

Совсем иную ситуацию мы видим в следующем отрывке из «Анны Карениной»:

«Ему (Каренину) было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к семье, то есть к жене и сыну...

Она (Анна) спрашивала его о здоровьи и занятиях, уговаривала отдохнуть и переехать к ней. Все это она говорила весело, быстро и с особенным блеском в глазах; но Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значения. Он слышал только ее слова и придавал им только тот прямой смысл, который они имели».

Восприятие Каренина контрастно тому, которое описано в первом отрывке. Главной для него оказывается именно специфическая информация.

Отбор поступающей информации, ограничение той или иной ее части производят высшие мозговые центры и в первую очередь кора больших полушарий. В зависимости от ситуации они изменяют возбудимость подкорковых центров и условия прохождения импульсов через них. Если создаются условия, наиболее благоприятные для проведения одного вида информации, то одновременно автоматически затормаживается другая проводящая система. Нужно сказать, что эта особенность вообще является одним из универсальных принципов работы нервной системы: возбуждение одного из нервных центров всегда приводит (с помощью механизма так называемой индукции) к затормаживанию другого, ассоциированного с ним центра.

Феномен индукции хорошо известен каждому из повседневного опыта. Например, при ходьбе сгибание одной ноги сопровождается выпрямлением другой. В противоположных направлениях движутся при ходьбе и руки. Аналогичные закономерности в известной мере действуют и при регуляции деятельности проводящих систем. Именно с этим связан, очевидно, тот факт, что чем ближе к сердцу мы воспринимаем то или иное событие, тем труднее для нас его объективная оценка. Наоборот, избыток «точных сведений» приводит к дробности восприятия и затрудняет оценку ситуации.

Представим себе докладчика, выступающего перед большой аудиторией. Он очень волнуется, он охвачен сознанием важности своего сообщения и старается убедительно изложить все детали дела. Но он не замечает, что его доклад уже утомил слушателей. Он не слышит шума, разговора, насмешливых реплик, не видит ни рассеянных лиц слушателей, ни пронизывающего взгляда председателя, который с трудом сдерживает досаду. Он не понимает, что давно нарушил регламент. Очевидно, в данном случае до его сознания не доходит важная часть специфической информации.

Более важным и сложным механизмом, чем регуляция проведения по восходящим путям, является отбор информации на внутрикорковом уровне. Особенно велико его значение при избирательном торможении сигналов определенной значимости и переключении внимания с одних раздражителей на другие (как это, например, было в случае с хирургом).

Постоянное преобладание одного вида информации и характер человека

Преобладание одного вида информации может быть не только временным, но и постоянным. В этом случае оно определяет отличительные особенности человеческого характера.

Человек с преобладанием специфической информации характеризуется точным, «холодным» восприятием действительности. Он отчетливо видит все признаки воспринимаемого объекта, как главные, так и второстепенные. Объективность восприятия сочетается с известной его фрагментарностью. Формируемый в его сознании образ складывается из объективных признаков. Этим же законом определяется и возникновение у него ассоциаций. Его мышление отличается строгостью и носит преимущественно логический характер.

Поскольку объективные признаки предмета, вообще говоря, более стабильны, чем его сигнальное значение, такие люди отличаются постоянством оценок и верностью принятым решениям. Они склонны к систематизации, классификации, тонким дифференцировкам. Действия людей этого типа строятся в основном на рациональной основе. (Интересно, что та же основа отыскивается ими и в поступках других людей.) Однако они относятся к «людям мысли, а не действия». Отчетливая многоплановость воспринимаемой ими ситуации затрудняет ее оценку. Отсюда могут возникнуть колебания, которые иногда приводят к воздержанию от действия.

Таким образом, наряду со многими ценными свойствами (объективность восприятия, логичность мышления и продуманность действий), такой человек характеризуется и некоторыми недостатками. К ним относится недооценка субъективных факторов, а также того важного обстоятельства, что энергичное действие может быстро изменить ситуацию, создавая в ней новые реальные возможности. Особую трудность для этого человека будет представлять быстро и неожиданно изменяющаяся обстановка. Наоборот, в стабильных условиях его действия могут оказаться высокоэффективными.

Если применить сравнение из области шахмат, то поведение такого человека можно уподобить солидной позиционной игре с далеким расчетом вариантов. Комбинационная игра будет удаваться ему хуже. Особые трудности будет представлять для него опровержение неожиданных, хотя, быть может, и не всегда корректных комбинаций противника.

Совершенно иными особенностями будет характеризоваться человек, у которого преобладает неспецифическая информация.

Восприятие у него носит преимущественно субъективный, чувственный характер: он воспринимает предметы не столько через их объективные признаки, сколько через их значение для себя. Если в первом случае детали воспринимались одинаково отчетливо, то здесь можно говорить об известной избирательности восприятия. Несколько основных, сигнально наиболее значимых свойств объекта определяют построение в сознании целостного, чувственно яркого образа» который имеет положительную или отрицательную эмоциональную окраску, сугубо индивидуальную для
данного лица в данной конкретной обстановке.

Таким же закономерностям подчиняется у людей этого типа и возникновение ассоциаций, которые устанавливаются на основе сходства или различия субъективных признаков. Мышление у них образное, эмоциональное. (Иногда, правда, с недостатком логической последовательности. Поэтому их , оценки могут быстро меняться.) Эмоциональность восприятий облегчает для них принятие решений: ведь смысл происходящего для них кажется достаточно ясным. Это люди не размышления, а действия. В сложных ситуациях они ориентируются на те явления, основываясь на которых можно наиболее быстро и продуктивно найти решение задачи в целом. Факты же, которые не имеют прямого отношения к поставленной задаче или противоречат общей принятой ими линии поведения, оставляются ими без внимания. Люди подобного склада способны быстро оценить непредвиденную случайность, заметить и использовать новый поворот событий. Все эти положительные качества в значительной мере позволяют им компенсировать недостатки восприятия и мышления, вытекающие из его недостаточной объективности и односторонности.

Продолжая сравнение с шахматной тактикой, можно сказать, что эти люди склонны к комбинационной игре, к созданию новых, чреватых неясными возможностями ситуаций, где их энергия и способность к интуитивной оценке позиции могут дать им значительный перевес над противником. Наоборот, они будут чувствовать себя менее уверенно в маневренной позиционной борьбе, где решающую роль получает неумолимая логика событий.

Оба образа, конечно, схематизированы. Черты, связанные с преобладанием одной из систем проекций, у них заострены. У большинства же людей можно говорить лишь об относительном преобладании того или иного типа восприятия, не исключающего использования противоположного типа в тех ситуациях, когда этого требует реальная обстановка.

Описанные характеры имеют известное сходство с двумя человеческими типами нервной системы, описанными И. П. Павловым, который обозначил их как мыслительный и художественный тип. Однако здесь есть и различие.

Павлов положил в основу разделения типов преобладание первой или второй сигнальных систем, то есть преобладание реакций на непосредственные (свет, звук и т. д.) или опосредованные (словесные) раздражители. В нашем же случае различие характеров основано на преобладании специфической или неспецифической проводящих систем, то есть на более элементарных механизмах нервной деятельности, общих для человека и животных. Вместе с тем понятно и сходство между этими двумя классификациями: ведь преобладание специфической системы будет соответствовать и преобладанию реакций на более абстрактные, эволюционно более поздние словесные сигналы.

Как уже было сказано выше, нормальные человеческие характеры отличаются небольшим преобладанием специфической или неспецифической системы, но способны к регуляции информационных характеристик восприятия. Случаются, однако, и нарушения регуляторных механизмов, которые приводят к выраженному и постоянному преобладанию одной из систем. Такие характеры относятся уже не к норме, а к патологии. Именно как крайний случай преобладания специфической системы и значительного подавления неспецифической можно рассматривать известную психиатрам психастению как диаметрально противоположный случай — истерию.

Два вида информации и творческий процесс

Широко распространено представление об объективности науки и известной субъективности искусства. Отсюда как будто бы напрашивается вывод, что люди с преобладанием специфической информации более приспособлены к научному творчеству и, напротив, те, у кого преобладает информация неспецифическая,— это люди искусства.

Но так ли это? Творческая активность человека, в какую бы область она ни была устремлена, является высшей формой отражения действительности. Она может быть основана только на полном и гармоничном синтезе двух видов информации. Как целостный образ создается из совокупности специфической и неспецифической информации об объекте, так и цепь образов или умозаключений состоит из звеньев, включающих оба типа информации, хотя акцент может делаться на одном из них. По мнению ученых, изучающих проблему памяти, для процесса запоминания существенно необходимо, чтобы раздражитель имел то или иное сигнальное, биологическое значение. Таким образом, связь может образоваться лишь между объективными и субъективными признаками.

Поэтому было бы принципиально неправильным связывать такие сложные проявления психической деятельности человека, как научное или художественное творчество, с каким-либо одним видом информации. Творческий процесс (именно процесс, а не его конечный результат) в основных чертах одинаков у ученого, конструктора, музыканта и поэта. Вспомним высказывание Альберта Эйнштейна: «В научном мышлении всегда присутствует элемент поэзии. Настоящая музыка и настоящая наука требуют однородного мыслительного процесса». Чрезвычайно сходны с высказыванием замечательного физика и слова А. С. Пушкина: «Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии».

Однако тот или иной вид информации может получить преобладание на отдельных этапах творческого процесса.

Для научного творчества специфическая информация является основой накопления
фактического материала, который отражает реальные явления внешнего мира, и классификации и систематизации его. В осмысливании этих фактов преобладающую роль, по-видимому, играют ассоциации между объективными признаками. Логическая интерпретация позволяет вскрыть важные соотношения между отдельными явлениями.

Однако большую роль в научном творчестве играет и образное мышление и ассоциации по некоторым неочевидным, иногда субъективным признакам. Известно, что многие ученые большую роль в создании новых теорий придают именно образным представлениям, которые позволяют по-новому, оригинально взглянуть на известные факты, установить какие-то новые зависимости между ними.

Перейдем теперь к художественному творчеству.

Всякое произведение искусства является отражением объективной реальности, будь то внешний мир или внутренний мир художника.

Но изобразительное искусство, например, отличается от простой фотографии тем, что, сохраняя верность объекту, художник раскрывает и свое отношение к нему, подчеркивая отдельные детали и раскрывая через них его внутреннюю эмоциональную сущность.

Вот как описывает И. А. Гончаров работу художника: «Портрет похож, как две капли воды. Софья такая, какою все видят и знают ее: невозмутимая, сияющая. Та же гармония в чертах; ее возвышенный белый лоб, открытый взгляд, гордая шея... Она — вся она, а он подавлен, терзается художническими болями!

...Он схватил кисть и жадными, широкими глазами глядел на ту Софью, которую видел в эту минуту в голове, и долго, с улыбкой мешал краски на палитре, несколько раз готовился дотронуться до полотна и в нерешительности останавливался, наконец, провел кистью по глазам, потушевал, открыл немного веки. Взгляд у нее стал шире, но был все еще спокоен. Он тихо, почти машинально опять коснулся глаз: они стали более жизненны, говорящи, но все еще холодны. Он долго водил кистью около глаз, опять задумчиво мешал краски и провел в глазу какую-то черту, поставил нечаянно точку, как учитель некогда в школе поставил на его безжизненном рисунке, потом сделал что-то, чего и сам объяснить не мог, в другом глазу... И вдруг замер от искры, какая блеснула ему из них.

Он отошел, посмотрел и обомлел: глаза бросили сноп лучей прямо на него, но выражение все было строго. Он бессознательно, почти случайно чуть-чуть изменил линию губ, провел легкий штрих по верхней губе, смягчил какую-то тень и опять отошел, посмотрел: «Она, она!—говорил он, едва дыша: — нынешняя настоящая Софья!»

Здесь мы видим, что художественный образ создается не только за. счет верности натуре, но и путем подчеркивания каких-то сигнально наиболее значимых признаков. Интересно, что эти признаки были найдены интуитивно, в порыве вдохновения. Они родились из глубины души художника, а не при холодном разглядывании объекта.

Вот почему точная фотография может быть не похожа на оригинал, а карикатура, сильно искажающая его черты, вызвать в памяти весь его образ.
Итак, в коре мозга имеет место синтез двух видов качественно различной информации, которая позволяет оценить отдельный раздражитель, образ или ситуацию с точки зрения их «объективных», независимых от индивидуума признаков и с точки зрения их «субъективных» характеристик, то есть значения для данного человека.

Обе эти составные части существенно необходимы для деятельности высших мозговых центров по организации приспособительного поведения. В то же время удельный вес каждого из видов информации может меняться в зависимости от ситуации и стоящих перед организмом задач, а также от врожденных свойств личности. Изменение «качественного состава» информации влечет за собой и целый ряд изменений восприятия, мышления и поведения.

Реальная жизнь всегда сложнее и богаче самой совершенной схемы. Одинаково ограничены «рационально суженное» и «аффективно суженное» сознание и поведение. Совершенство организации нашего мозга проявляется в возможности регуляции притока того или иного вида информации, в переключении восприятия с одного ее вида на другой.

В заключение хотелось бы обратить внимание на то, что известная конкурентность между двумя видами информации приводит к своеобразному «парадоксу восприятия», который заключается в том, что чем больше мы знаем об объективной характеристике стимула, тем менее точной является его субъективная характеристика. Если встать на путь аналогий, то можно сказать, что этот парадокс в известной мере напоминает «принцип неопределенности» Гейзенберга. (Принцип, который является одним из основных положений квантовой механики, говорит, как известно, о том, что можно одновременно точно определить только одну из двух основных характеристик элементарной частицы — ее координаты или ее импульс, но не то и другое вместе.)

Не встречаемся ли мы на высшем этапе развития материи в известной степени с теми же принципами, что и при изучении самых элементарных ее проявлений? Хотя в данном случае речь идет о весьма свободной аналогии, интересно было бы поставить вопрос: не существует ли «константы восприятия», подобной постоянной Планка, которая ограничивает возможность одновременной точной оценки физических параметров и сигнального значения раздражителя?

Или, может быть, эта «константа восприятия» различна у разных людей, а ее значение входит как один из существенных признаков в общую «формулу личности»?

Нужно, конечно, оговориться, что наличие такой константы может ограничивать лишь возможность индивидуального и одновременного восприятия, но не длительного и тем более коллективного познания, которое принципиально безгранично.

А. Иваницкий, Н. Шубина